Мукаррам Великолепная

   Что-то есть в этом имени сильное, да? Что-то от «мутабор» из сказки про калифа…

   Я сижу в летнем кафе «Белая акация» и пью лимонад. Как в дальние-дальние годы, исчезнувшие, словно растаявшая тень. Я сейчас в маленьком геологическом городке моей юности, откуда уезжала в Москву – учиться. Куда возвращалась на каникулы и в отпуска. Здесь родилась моя дочь во время катастрофического землетрясения, которое до сих пор помнят обычно беспамятные старожилы.

Странно у меня на душе.

   В девяностые годы «русскоязычные» покинули эти края, не осталось никого, кто знал меня в те годы. Одноклассники рассеялись по всему миру.

Городок как будто все тот же – школа, площадь, «музыкалка», фонтан…
Только люди – другие. Живущие в домах, куда я прибегала к подружкам, приводящие детей в школу, где мы учились, говорящие на чужом языке, который для нас иностранный, смеющиеся, так же, как и мы, любящие своих детей, но живущие в своем, совершенно ином мире.

   А у нас здесь больше нет корней, некому вспомнить нас молодыми, встретить, обрадоваться, рассказать про жизнь…

И от этого мне странно, будто я попала в фантастический Город, откуда жители за одну ночь исчезли, в мгновение волшебно замененные другим народом.
Исчезли одноклассники, учителя, соседи. Из окошка моего дома больше не выглянет мама, не придет с работы отец.

Вместо них  я вижу веселые личики смуглых детей, которых гортанными возгласами призывают мамочки в полосатых платьях яркого атласа. Кругом шумная, кипящая и звенящая жизнь.

И вдруг чьи-то руки ложатся мне на плечи:

- Тания?

Незнакомая женщина в национальном платье, большие изумленно раскрытые радостные глаза.

- Тания?

Голос…неужели?

- Мукаррам!

Она меня обнимает. Крепче, крепче!

- Господи! Мукаррам, узнала!
- А я иду через парк и глазам не верю: Тания здесь? Как живешь, как муж Саша, дети?

   Я не могу передать всех оттенков «русского», которым говорит Мукаррам, это практически невозможно.

Она садится за мой столик, и мы переносимся в то дальнее время, которого как будто и не было никогда.

   А просто я лежала в больнице.  Едва  выписавшись с новорожденной дочкой, уже снова попала туда. Вся моя душа рвалась домой, но нужно было пройти курс лечения, и я покорилась обстоятельствам.

В палате нашей, кроме меня, была шестилетняя девочка Маринка, которую после операции принесли на руках, выздоравливающая Нина и Мукаррам. Сказать, что Мукаррам – это вихрь, значит не сказать ничего. Мукаррам – это самум или тайфун, как я их себе представляю.

- Тания, Тания, я тебя помню! В землетрясений Фрида, маленький такой медсестра, тащил верхом на плечи тебя и другой девочка! Тания белий такой, девочка белий, Фрида красний, как помидор!

Мукаррам скачет верхом, изображая Фриду. Потом хватается за бок и в изнеможении опускается на мою постель.

Проходит пять минут, и Мукаррам уже снова стрекочет:
- Тания, где живешь? Видно, что не наша, где живешь?
Уй-ю-ю-ю-ю-юй! Камчатка! Тания,  ти сума сошель? Сколько дети, Тания? Первий
толко? Ну, молодой еще, сын родишь!

Вопросы и рассказы Мукаррам сыплются, как струи грибного дождя:

- У мне три  ребенок, и все – дэч! Позор, на улица не можна виходит! Мужь говорит: Мукаррам, давай сын один – болше не нада, один толко пусть, а?

Он добрий, хороший, сейчас за три дочки все ухаживает, кормит, только косичка не умеет плести, говорит, что я скорее из больница виходит, в школу собират!

Мукаррам неистощима на разговоры. Уже выкладывает историю своей любви и замужества. Познакомились с будущим мужем на шелккомбинате, где оба работали. Бахтиёр провожал ее с работы до поворота – дальше нельзя, увидят родные, особенно папа. Сватали Мукаррам торжественно, пришла целая делегация родственников жениха.

Мукаррам вертелась у двери и подслушивала. Наконец, после долгих расспросов, вызвали Мукаррам, кротко опустившую реснички.

Папа спрашивает:
- Дочка, пойдешь за этого мужчину?

Хитрюшка смиренно отвечает:
- Как ты скажешь, папа!

- Вот послушная дочь, будет послушная жена, - говорит довольный папа.
Родственники жениха тоже довольны.

Жених и невеста, как нашкодившие школьники, смущены своим неоткрывшимся своеволием, краснеют и бледнеют, как бы не вышла наружу тайна их знакомства.

Но все в порядке, и свадьба назначена!

Праздник великолепен, приглашенных больше ста двадцати человек.

Ночью молодых оставляют в отдельной комнате, где горой сложено штук двадцать одеял. Бахтиёр заскакивает наверх и подает руку Мукаррам, они оказываются почти под потолком! Страшно весело, и они резвятся, как два молодых щенка.

Утром на проверку приходят женщины, мать и родственницы молодого мужа.

Молодые в смущении. Женщины наступают. Уже вызывают мать Мукаррам, и тогда бедный муж, нежно прижимая к груди плачущую  жену, сознается:

- Мама, это я виноват…Мукаррам боится, жалко ее.

Женсовет переглядывается. Злые лица смягчаются.

Так они и спали три ночи в объятиях друг друга, пока не свершилось!

Мукаррам торжественно объявили женой, и сказка началась.

Мукаррам весело сверкает глазами, а мы с Ниной слушаем ее, как «тысячу вторую ночь»!

Маринка спит, выздоравливает бедный ребенок.

Жили так дружно и весело, что, казалось, время остановилось на точке «радость».

- Собираемся на первомайскую демонстрацию в город! Надеваю лучшее платье, насурьмила брови, губки подвела тайком

Свекровь ничего не сказала на губки, но строго так:
- Платок возьми!

И дает платок метра на три. В нем не только губки, а и глаза утонут.

- Мама, ну кто сейчас такой платок надевает?...
- Возьми и со старшими никогда не спорь. Бесстыдницей хочешь чтобы называли?

А Бахтиёр уже на ушко:
- Надевай, Мукаррам! Я большую сумку взял!
- Выходим и за поворотом скидываем платок в здоровенную сумку, - рассказывает Мукаррам с улыбкой до ушей.

Гордится своим демократичным мужем. И мы улыбаемся ей – тоже до ушей!

- А ты, Нина, ты, Тания, расскажи!

Меня отпускают трижды в день кормить мою грудную дочку. Но ночевать прихожу сюда.

Однажды вечером открываю дверь и не могу понять, куда попала! У нас гости, хороший десяток народу из соседних палат. Это у кого-то из родственников Мукаррам свадьба, и ей передали здоровый котел праздничного свадебного плова. Идет торжественная раздача с пожеланиями скорейшего выздоровления. 

- Кушай! Тебе говорю: камень твой после свадебного плова сам выйдет – увидишь!

Пробую плов, и медсестра Мила разгоняет гостей по палатам. Тут у нас строго, и проделки Мукаррам не поощряются.

Ночью плачет маленькая Маринка. Она здесь по какому-то большому знакомству, операцию делал во взрослой больнице, в нарушение правил, какой-то высокий специалист.
Подхожу к ней, спрашиваю:

- Что, моя маленькая, что?
Плачет еще горше.

Сажусь к ней на постель…в лужу.
- О Господи! Так вот оно что.

У нас есть пустая постель, но чтобы перестелить, надо взять Маринку на руки и перенести…

А, будь, что будет, рискую своим кесаревым, беру и переношу.

Потом сижу с ней на чистой и теплой постельке, держу ее маленькую ручку в своей руке. Она ведь нам днем книжки свои вслух читала, рассуждала, а тут – такое приключилась… как с маленькой.

А на другой день вышел мой почечный камень. Красивый такой, звездчатый.
Мукаррам до сих пор уверена, что это свадебная волшебная еда подействовала. А может, Маринку подняла, это вернее. Но я не разочаровываю Мукаррам – да пусть верит, что от волшебного плова.

На другой день приехал мой муж, мы вместе уходили из больницы. Мукаррам громко говорит мне на ухо:

- Думала, что Тания сумасшедший, теперь нет. Если такой мужчины на Камчатка живут, посылат буду три дочка туда! Какой красивий, а?

И не была бы она Мукаррам, если б не прибавила:

- Надо дети иметь пятнадцать! Один русский, один армян, один таджик – все пятнадцать республик! Вот хорошо, а?

А ты Тания, глюпий совсем! Мужь вчера такой приезжат, а ты больница сиди, ох, молодой, глюпий! Иди уже!

Прошло столько лет…и она меня узнала.

Смотрю в ее радостные глаза, и мне легко на душе.