Перекрёсток

           Отпускайте всех идиотов и клоунов из своей жизни, цирк должен гастролировать. (Ф.Раневская)

История произошла со мной, она правдивая — сомнений быть не может. Случилось то, что я повесил себе хомут на шею, приобретя на рынке щенка — королевского пуделя для детишек. Да что же тут смешного, мне бы ваши заботы. Что ради деток, тем более своих, не сделаешь.
Зима. Лютый мороз. На дороге гололёд.
Выехал на папиной старенькой машинке из гаража и в город…
Не желая со мной шастать по городу и морозить курносый свой нос, собака, выглянув за входную дверь, решила остаться дома, а её хозяину, видите ль, приспичило пыхнуть из квартиры, дабы узнать: где, когда и как купировать нашей деве хвост. Другой, видимо, нужды у меня тогда никакой не было. Безделье… Мы не можем жить без проблем. Конечно, можно было позвонить по поводу этого крайне важного для нас с Дези мероприятия, как купирование её хвоста, но что дома то сиднем сидеть.
Сбежал. Узнал… с рынка уже ехал… трезвым. Вам то, граждане, поди, до лампы, куда мне, вообще, нужно было ехать.
 Главное ехал.
Тут-то и приспичило мне выезжать на главную улицу Московскую, а её иначе никак не миновать. Да хоть бы она была и не Московской, всё одно она главная, ибо так распланировали ещё коммуняки.
Главные улицы они везде существуют. Взять, скажем, хотя бы Невский прошпект в Санкт-Петербурге, ведь кишка-кишкой. А сравним тот прошпект с главной улицей Ильича в Волгограде, ибо тот, как ненатянутая струна у балалайки и длины неимоверной вдоль Волги, да уж.. не до Луны ли расстоянием будет. Примерно.. на глаз — так и будет. А у нас и городок небольшой и проспектов нет, но улицы главные тоже имеются, на которые если понадобится выехать — голову свернёшь.
Вот.. и перекрёсток...
Подъехал к этой самой Московской…
Ну, не удаётся никак выехать на неё из-за своей же лени, переобуть то забыл машину. Смотрю — слева помеха, да и справа — тоже транспорт не стоит. Туда — сюда, слева — справа. Куда едут — хрен знает и ведь не час пик, а машин не счесть, снуют и снуют, аж.. в глазу рябь пошла и чесаться начал. Я всегда чешусь, когда зол... Да всем когда-то приходилось такой дискомфорт испытывать, чем только в это время не занимаются. Вот и мне тогда пришлось сушить до асфальта и чесаться...
Вроде и подъём то небольшой пред тем перекрёстком, да гололёд мать его ети.. что из машины нельзя выйти, тут и грохнешься возле неё же.
Стоп.
Тормоз.
Выехать бы надобно на ту Московскую, а никак. Сцепления опять с асфальтом нет.
Двигатель работает...
Приоткрывая дверку, изогнулся, как плакучая ивушка до земли, смотрю назад — колёса вращаются, а машинка на месте, стою и шлифую это ледяное зеркало. Хоть выходи и чуб свой чеши, такое классное отражение. До асфальта дошёл, так тронуться бы уже пора, опять выворачивается откуда — ниоткуда наездник. Нажму на сцепление — машина назад катится. Трогаюсь.. таки опять, как с Небес — чёрт на колеснице, другой уже автомобиль пред тобой.
Вот, наконец, никого не видно ни слева, ни сверху, выехать можно, не мешают, так опять буксую. Лёд же…
Стою, шлифую…
На этой смежной улице «Столько то лет ВЛКСМ» не могу и развернуться, ибо сзади тоже машины подпирают, ни вперёд — ни назад, да водителям не терпится, сигналят, виновного ищут. А ведь знают, что улица эта второстепенная, а потому приходится ожидать. Только и оставалось.. стоять, да головёнкой покручивать: влево — вправо, вправо — влево и вновь вправо.
А тут ещё и радикулит, вот и покрути попробуй.. туда — сюда, сюда — туда, словно сова. Дёргаешься, весь на нервах, руль грызёшь, всю нечисть, в лице наездников тех клянёшь, а толку что оттого...
Родить успеешь за то время, что испытываешь мучения на наших дорогах. Бывало, проедет лишь одна телега за неделю, так и проблем не было никаких. Но то давно было — при Петре ещё курносом…
И вот, когда я начал елозить в очередной раз, пытаясь выползти на главную дорогу, то кто-то из пешеходов в тот момент сзади решил проявить инициативу и толкнуть автомобиль вместе со мной...
А ведь толкнул, и скажи, как удачно у нас с ним получилось, согласованно, синхронно, враскачку...
Тронулся с помощью того незнакомца в путь, выезжая с поворотом налево и, кажется, всё — в добрый путь, хоть на Соловки катись. Хотя мне туда не надо...
Бальзам по душе, получаю удовлетворение, в машине тепло, Люба Успенская «Кабриолет» затянула, так полнейшее успокоение. Да как бы, не так…
Смотрю в зеркало заднего вида — чудное мгновение…
Вроде, как держат меня на скользкой дороге, да и личность незнакомая мне в нём отражается, верно — монгол, как есть, тонированный монгол и следует не куда-нибудь, а за мной...
—Но я и сам, слава Богу, могу без него двигаться, что он себе позволяет, зачем толкает, ежели я еду!—рассусоливая сам с собою в одиночестве, подпевал Любаше: «А я сяду в кабриолет и уеду куда-нибудь! Ты ж.. подруга — меня забудь!»..
Примерно так…
—О!.. В натуре — чудо мужского рода, армейского возраста и бежит немотивированно быстро, подпрыгивая за машинкой с вытаращенными от ужаса свинячьими глазками. Вот досада то, будто прыщ к ляжке привязался, словно зубами вцепился в багажник автомобиля, да ещё и с необъяснимыми, никак мне непонятными и в полуоткрытое оконце долетающими до меня восклицаниями: «Сволочь стой!.. Стой подлец!»..

—Мозги, верно, у него от нашего мороза смёрзлись, что он выражается так громко, злобно и только матом!—объясняю я Успенской. Конечно, здесь тебе не жаркий Улан-Уде, а холодный Ершов! Кому кричишь, зачем орёшь?—вопрошаю мысленно, обращаясь к нему в зеркало, так как уже было взбесился на этого типа, но продолжал движение.
—Снова сяду в кабриолет,
Танцевать я хочу балет..
А я сяду — в кабриолет!—продолжаю всё припевать…
Жму на акселератор, но этот пройдоха всё бежит, причём, как-то странно, нижней кормовой своей частью вперёд, готовый, как воробушек, взлететь и совершить обгон.
Гляжу.. а головёнка монгола, будто на шарнирах, из стороны в сторону, из стороны в сторону, что того и гляди, с шейных позвонков, с оси своей сойдёт.
—Здоров видно боров, что машина буксует.. будто держат её сзади!—выговаривая незнакомцу, начинаю нервничать. Тут-то наши взгляды и встретились в зеркале, что меня совсем смутило. Лупоглазый на всё лицо, крещённый мною «монголом», убойно сверлил меня пожирающими своими зенками, доставая прямо до селезёнки.
Я прибавляю скорость, так и он не отстаёт, а несётся, словно его хлыщут, подгоняя сзади кнутом или розгами... Я прибавляю — он за мной несётся... Я резко по тормозам, так и этот чёртов повелитель степей головой в заднее стекло, обнимая заодно своей грудинкой и багажник машины.
—Верно — бегун и замёрз, но почто не по тротуару нарезает, а таки скачет по проезжей части, яко конь в охоте, да ещё и наседая сзади на папину машинку. Помнёт ещё!—мыслил я, отложив уже свои переживания за предстоящую боль любимицы при купировании собачьего хвоста.
—Нашёл вожделенный объект! Зальют зенки с утра и скачут по периметру! Спринтер — твою мать!.. Скакун!—ругался я, глядя в зеркало заднего обозрения.—И что это за имитация... Ведь нарушает все правила дорожного перемещения.

Уже и горожане, останавливаясь, проявляли неподдельный интерес к орущему и бегущему вприпрыжку чудаку за машиной. А тот хоть и спотыкался, но видно было, что оберегал свои бесценные фаберже, исполняя перед следовавшими сзади водителями соблазнительный стриптиз, создавая, вместе с тем, аварийную ситуацию по всему пути своего следования.
—Ах, ты.. батюшки, да как же я долго соображаю! Так, это, верно — вымогатель, который подтолкнул машину со мною на копейку, а за горло видно со всей серьёзностью взять меня хочет и на целую сотню!—подумал я о корыстной мотивации моего преследователя.—Уж, чересчур, что-то спортсмен озлоблен!.. Граммофонных бы игл этому дорожному террористу для успокоения в задницу!—думал я, сам себя потешая.
Я давлю сапогом в пол, слыша визг резины…
Тормоз…
Этот тип резко — в заднее стекло головой. Как стекло то выдержало, принимая на себя удар головы того чудака, так похожего на отчищенный от копоти чугунок, не понятно, но он так заорал, будто двести двадцать.. подвели к его нежной мошонке.
Резко выскакиваю из-за руля и бегу к тому типу…
На миг теряю контроль над своей недоброй внешностью...
Тут же беру себя в руки, сжатые в кулаки, ибо сам испуган был происшедшим.
«Монгол» не выговаривал не только буквы «Р», но и других его слов не разобрать, ибо всё произносилось как бы.. не для меня, а в пространство.
Левый его глаз смотрел на стальную проволоку, которую держал рукой, а правый пред собою. Казалось, что его жизнь состояла в тот момент из пошлого и прошлого, но ни в коем случае, не настоящего.
После спринтерского забега, его совершенно нельзя было понять.
Не знаю до сих пор, заикался ли он до того зимнего дня в чужом для него городке, но оказавший мне помощь гость города предо мной импровизировал, как минимум, на семи языках.
Один уж очень напоминал мне японский.
Но его собственное мнение обо мне, моих близких и родной матери, не обязывало меня долго слушать бред и маразматический лепет, который нёс сын степей.
- Fuck you, сучий сын!—заорал тогда я, удивляясь идейному содержанию сказанного мной, ведь вроде как.. сказанул с националистическим оттенком в отношении этого бегуна.—Ёлкин дрын!.. Сукин сан!.. Да ты придурок девятого калибра!.. Что за забег? Что за непонятное и беспринципное поведение — гнаться за машиной!..
—Ты что.. обезьянкой вскормлен! Да ещё такой настырный!.. Надо же, гнаться за мной целую версту!—высказал я бесстыжим его и узким глазам, всё ближе и ближе к нему приближаясь.
Удивляясь танковому статусу его лба и груди, хотел уже было дать ему в бубен, да вижу, что он проволокой с машинкой папиной воедино соединён.
Не понял…
Произошло то, что не мог предусмотреть никто, ибо мой папА, для открытия неисправного багажника, приспособил к нему стальной поводок, который, каким-то образом, и зацепил за пуговицу куртки этого бедолагу, когда тот оказывал мне на перекрёстке помощь.
Та проволока и выполнила для него роль узды, чтобы следовать за мной в паре. Так и оказалось, что он не добровольно следовал за мной, а я его тащил с помощью того стального повода за собою.
Так провод превратился для степного доброжелателя — в повод.

Смотрю я, а от него пар идёт, как от загнанного верблюда, штаны мокрые, причем в совершенно недвусмысленном месте, на лбу шишки с яйцо (куриное), сам встрёпанный, какой-то пуганый, словно ворон, оказавшийся в чужом гнезде поутру на тополе. Глаза неестественно вылезли, как у Ильича на купюре старого советского червонца, что висит всегда передо мной на стене с рамке, как святой раритет Коммуны, которую мы чуть было не построили.
Мне бы пред азиатом извиниться, но меня распирал изнутри грудной смех, готовый вырваться в любой момент наружу, а потому я не хотел пред ним и окружившим нас любопытным людом стыдиться.
Я сунул в его наружный карман червонец, да послал его далеко и полем…
Сел быстренько в папин автомобиль и свалил от греха подальше, ибо всё я о себе от него тогда узнал, да и видно было, что всё этот шаман считал с моей нефотогеничной вывески. Отнесём же это всё к несчастному случаю, произошедшему с иностранцем в России, да и ущерба то практически никакого, всего то — вырванная у куртки с корнем пуговица…
—А я сяду в кабриолет...
И уеду туда, где ждут!
А я сяду в кабриолет…