21. Брейгель. Охотники на снегу

ИЗ СБОРНИКА "РАССУЖДЕНИЯ О ЖИВОПИСИ".


            ГЛАВА - 21. ПИТЕР БРЕЙГЕЛЬ. "ОХОТНИКИ НА СНЕГУ".


            Питер Брейгель, великий нидерландский художник 16-го века, дал начало династии художников с именем Брейгель. Его сыновья и внуки тоже оставили немалый след в живописи. Чтобы отличать от потомков, его именуют Питер Брейгель Старший. Тем, кто интересуется живописью, эти справочные данные, конечно, известны.

     Да и его пейзажный шедевр "Охотники на снегу" многие видели не раз и сами могли бы много о нём сказать.


            Все, пишущие об этой картине, начинают одинаково: с того, что действительно в первую очередь открывается нашему взгляду, - с гениальной величественности пространственной панорамы.

     Слово "гениальность" - не совсем правильное слово. Мне кажется, его выдумали мелкие людишки, стоящие гораздо ниже человеческой нормы. И поскольку им нежелательно это признать, то нормальным уровнем они назвали свой. Тогда как же назвать тех, кто гораздо выше их? Вот и сочинено искусственное слово "гений". А на самом-то деле жить так, как живут эти так называемые "гении", это и есть настоящая норма для человека, если он действительно как следует раскроет свои человеческие возможности.

     Но в данном случае это слово вырвалось у меня потому, что и в самом деле удивительно, как в то время, когда не церковная, а мирская живопись только начиналась, когда пейзаж ещё вообще не был самостоятельным жанром, можно было так мощно передать живое пространство мира.

     Всмотревшись и поразмышляв, мы увидим тот главнейший приём, которым художник решил эту задачу. Это - приём контраста.

     Контраст вообще очень эффектное художественное средство в любом виде искусства, и те, кто им не пользуется в своем творчестве, обедняют свои произведения. Но пользоваться им надо правильно. Правильно - это значит соблюсти меру величины контраста и найти его точную связь с остальными элементами произведения. Если этого не сделать, то нарушится гармония и эффект будет выглядет хоть и броским, но искусственным и нарочитым.


            И опять-таки, как не удивляться, как опять не потянуться к неправильному слову "гениальность", когда видишь такое всеобъемлющее использование Брейгелем этого приёма при абсолютной в то же время гармонии.

     Посмотрите, сколько здесь контрастов! Контраст ближнего плана и дальнего плана, низкого уровня долины и высокого уровня холмов и гор, контраст белого снега и тёмных деревьев, зимнего холода и жаркого пламени, земли и неба, холодных цветов льда и тёплых цветов зданий, простоты голых стволов и узорности тонких веток, понурости усталых охотников и весёлой занятости разнообразного народа.

     Наконец, здесь есть ещё один замечательный контраст, - композиционный: сочетание общей неподвижной монументальности с внутренним многообразным движением. Кажется, всё по-зимнему застыло: холодное небо, горы, замершие стволы, скованная льдом вода, - но буйно взлетает огонь; уходят вниз с холма, ритмично уменьшаясь, деревья; свободно изгибаются кривыми линиями спины и хвосты собачьей своры; спускаются охотники; летит над долиной птица.

     А вместе всё цельно, всё живо, - как будто мы не здесь, у картины, а сами стоим там, внутри, на этом ближнем к нам холме, возле оголённого зимнего куста. Эффект присутствия очень силён. Вот что значит применение пусть и одного приёма, но зато максимально полное и с соблюдением гармонической меры.

            
            Но откуда же всё-таки такое художественное умение? Ведь кажется, совсем недавно  живопись не выходила из строгих канонов икон, - и вдруг такая жизненность изображения, такой простой, грубоватый, точный реализм.

     Очевидно, дело в том, что живопись Северной Европы, в отличие от французской, итальянской, испанской, не была в такой степени привязана к могущественным дворам владык или к папской церкви. Эта приближенность к простонародному миру, эта демократичность в её подлинном смысле, по-видимому, и явилась причиной первенства северных мастеров при переходе к реалистической манере изображения жизни.


            Но обратите внимание вот на что. В предыдущей главе говорилось о благотворности влияния возвышенных канонов средних веков на новую живопись. В этой картине Брейгеля, как и в предыдущей - Филиппино Липпи, это тоже очень заметно. Реализм реализмом, - но одновременно какая одухотворённая возвышенность! Живопись, уже становясь светской, всё же не опускается вниз, а сохраняет при всём реализме высокий идеал.

     Может, в этом и есть секрет силы искусства? Быть одновременно и максимально правдивым, и максимально высоким. Обязательно опускаться к самым низам, но не терять и самое высшее. Соединять, так сказать, "небо" и "землю".

     Есть художники, которые отходят от идеала, от "неба", как они думают, во имя грубой прозы жизни. Есть и те, которые, наоборот, отходят от реализма, от "земли" ради выдуманных высших идеалов. И то, и другое вредит искусству. Что уж говорить о тех, чересчур расплодившихся сейчас "шустриках", которые отходят одновременно и от земной правды, и от высокой идеи. Что же остаётся? Голое фокусничество?