Вояка

     Дело было зимой. Этой осенью я только что отстроил дом, у самого края бора.  Еще летом приготовил дрова: куба эдак четыре. Вернее заказал в местной конторе четыре, но как мы с батей  ни прикидывали, ни переглядывались, косясь на выгруженную и сложенную в стог кучу поленьев - у нас и трех не выходило. Но это дело распространенное. Заплатил за четыре.

    Зима, к счастью, выдалась теплая -  на зло прогнозам. Но тем не менее уже к началу января с каждым моим броском в зимнюю стужу за охапкой дров надежды мои таяли прямо пропорционально запасам. Cтало ясно, что надо идти в лес. Аванюра - это в мертвой тишине зимнего леса орудовать бензопилой средь бела дня; провернуть тоже самое под покровом ночи -  это дело, решил я. Была ли в этом нужда, разумность? Не знаю. Теперь, глядя издалека,  представляю: как среди тишины зимнего леса и спящего селения стоит леденящий кровь рев и завизгивание пилы. Хотя встретить лесника в ночи c перспективой изъятия орудия преступления мне представляется все-таки случаем менее вероятным.

    Отец к тому времени уехал, я жил один, автомобиля не было. План был незамысловатый: перевезти пару кубов кругляка на строительной тележке. На все про все - часа два-три.
 
    Налобный фонарик, строительная тележка, бензопила, на всякий случай: бензин и смазочное масло, инструменты для ремонта,  так как ближайшая поваленная береза приглянувшаяся мне была в километре от дома.

    Была и еще одна причина этой спецоперации. Человек я городской, родился и жил в городе (отсюда этот подход к заготовке дров), и летом во время строительства дома то и дело гулял по лесу, мечтая встретить настоящего дикого волка, а то и медведя. И все представлял себе мои героические приемы в таком случае. Как стоит напротив хищника царь зверей с оскалом зверинее дикого с ножом наперевес и гонит его прочь одним лишь взглядом. А может быть легким подскоком забирается на дерево от волчьей стаи и дразнится сверху. А потом бьет себя в грудь и спрыгивает яростно на землю с диким воплем, чем повергает в бегство скулящую и повизгивающую отару разбойников. К тому же там недалеко в лесу на маленькой опушке я видал загадочную старую могилу c покосившейся чугунной оградкой и подгнившим деревянным крестом, на нем фотография мужчины лет шестидесяти. Это меня подстегивало еще больше. Нож я так и не взял.
 
    Хотя запаса дров хватило бы с лихвой еще на месяц, но ждать до последнего полена, конечно, было опрометчиво. Что еще более важно: погода располагала к вылазке именно сейчас, так как в середине календарной зимы погода стояла сухая осенняя - разухабистые дороги только-только припорошило снегом.
 
    Около десяти часов вечера я двинулся к пункту назначения. Приоткрыл калитку, оглянулся по сторонам - никого, затем открыл настежь и гордо вышел на тропу войны. Распогодилось: пошел который по счету снегопад. Конечно, распогодилось: меня стало не видно - и меня и мои следы. Зато было слышно. Пустая телега  подпрыгивала на кочках и предательски трезвонила на всю округу, словно звонарь на колокольне строящегося неподалеку храма неистово призывал встать на защиту народного достояния. Поступь моя была уверенная, но глаза то и дело оказывались на затылке.
 
    Впереди возвышалась грозная чернь, стена - граница леса, величественные сосны на фоне седых облаков. Время от времени я останавливался и, затаив дыхание, прислушивался, всматривался. И постоянно искал по сторонам притаившиеся светящиеся в темноте хищные глаза. Они обычно далеко отражают даже слабый источник света.
 
    Глаза боятся - ноги идут. И вот я смотрю: меня начали постепенно окружать мохнатые лапы ельника, нависающих сосен. Хлопья снега бьют прямо в лицо. Сгорбившись, лавирую меж кочек и ухабов.  Сквозь чащу пока проглядываются еще желтые окна домов. Сначала дорога круто виляет направо и налево, потом идет прямо и уходит в никуда. Пелена снега убаюкивает: что там дальше - не видно. Уже не видно мелькающих окон. Теперь можно идти быстрее. А что, если фонарик погаснет? Смогу ли я выбраться на ощупь? Вероятно, смогу: ночь светлая, дорогу эту я хорошо знаю. Кое-какие метки в голове зарубил. Вот и поваленная сосна. Еще немного.
 
    Так, вот и пограничный столб, а вот и поваленная береза. Снова замер, выключил фонарик: впереди, сзади - непроглядная темень, исчезла дорога, вокруг обступили немые стражи покоя, склонились и смотрят на меня. И снег им тихо вторит: ш-ш-ш-ш-ш-ш....

    Ну, за дело! Вытащил пилу, оглядываясь по сторонам, как дикий зверек, и завел...

Р-р-раз,
д-два,
три...
 
    Над лесом гулко затарахтело, а потом пронзительно завизжало. От меня шуганулись, наверное, самые смелые охотники до моей костлявой руки.

    Быстро разделался с березой и, зачехлив пилу, понес все лишнее домой. Вышел из леса, отошел поодаль, развернулся  и, косясь на желтые окна домов, подумал: кто-то сидит сейчас там у телевизора и даже не подозревает, что за окном где-то в этом черном дремучем лесу присутствует разумная жизнь. Или неразумная...

    Возвращался уже налегке. Снова передо мной эта могучая скала, черная дыра, которая вот-вот поглотит меня целиком: без остатка, без сожаления, без злости.  Одинокий силуэт скоро скрылся во тьме. Глядя по сторонам, раз-другой чуть не подпрыгивал от страха: некоторые кустарники и пни причудливо застыли в крадущейся позе.
 
    Это оказалось не просто. Пять-шесть кругляков за раз, значит ходки три минимум. Ковыляя с этой груженой тележкой, каждые пятьдесят метров останавливался и, тяжело дыша, загадывал желание: вот бы положить здесь ровнехонький асфальт. За работой страха и след простыл. "Надо создать шумовой эффект," -  вспомнил я. И затянул во весь голос:

    - В лесууу родииилась ееелочка...

    Так, где-то на третьей песне моя тележка сначала подозрительно заскулила, а потом одно колесо покатилось прочь самостоятельно. Наскоро приделав колесо, я повез ее порожняком до дома. В запасе у меня имелась еще старая строительная тачка. Тачка меня, не сказать, чтобы здорово выручила: я лишь смог припрятать все свое напиленное добро там же в лесу в кустах поближе к дому. Она тоже быстро затянулась скрипом.
 
    Посмотрел я с сожалением на мой тайник и побрел с этим скрипом домой. Ни дров, ни тележки - ничего.
 
    Какое же зверье будет водится так близко к человеческому жилью?
    Эх...