Вы не горюйте, Саният... Глава восьмая

Глава восьмая

Сидя на плоском камне у дома, Ильяс тщательно полировал бархоткой смазанные барсучьим жиром сапоги.
— Вас человек ждёт, — уведомил он Незира.
— Кто, неужели Меджитов?— удивился учитель.
Ильяс вытер пальцы тряпкой, зашёл на двор. Пропал в сарае. Словно не услышал вопроса учителя.
Спиной прислонясь к стене, в коридоре на кошме сидел пожилой мужчина. Лысая, бледная макушка. Седые редкие волосы. Тощий. Маленькое лицо в оспинах и красных пятнышках. Рядом с гостем стояли кувшин и пустая кружка. Айшат хлопотала на кухне. Гаджи не показался.
Преступив порог, Караев сразу подал ему руку— поздоровались. Гость встал без его помощи.
— Зовусь я Захаром Кучмой. Вам обо мне рассказали.
— Да, ещё бы! —кивнул Незир.— Муаллим Захар... Простите, как ваше отчество?..
— Иванович...— тот осклабился. —Семь лет прозябаю в этой дыре.
— В дыре?!— вспыхнул Незир.— Что вы так?!
— В ауле, —поправился Кучма. — В общем, обрыдли мне эти горы, папахи лохматые, кинжалы за кушаками и всё прочее...— и потёр свою жидкую шевелюру.
— Зачем вы прибыли в Хаскент?
— Магомедова пытайте. Он всё знает! Я давно устал...
— От чего?
— От придирок, —Захар отмахнулся как от мух, его передёрнуло. —Пусто на душе. Я пришёл к вам... нарочно.
— Коль явились, добро пожаловать!
Захар Иванович встал каланчой, ать-два шагнул ,и без приглашения смело толкнул дверь Незировой комнаты. Сел за стол у стены.
С облегчением перевёл дух.
— Где обитаете?
— Тут, рядом... —ответил Кучма.— В Эбдал-Ая.
— Почему вы оставили Хаскент?
— Магомедов вам, что ли, не рассказал?
Сколько на земле пустынь и болот, гор и холмов, ущелий и обрывов: иди, беги, падай и вставай, тони и гори, наконец, умирай! Делай что хочешь. Подумаешь, учитель с директором не сошлись. Не обязаны.
Незир задумался... живо вспомнил выходки заморыша Исмаиля, и подношение пистолетища, и всё прочее.
Что это? Неужто козни Магомедова? Отнюдь! На него это непохоже. Директор сам борется с ученической вольницей, по-своему. Рослый и сильный. Красные глаза всегда навыкат и чёрная, колючая борода. Нет, такой не похож на интригана. А учитель? Также.
— Между вами ничего не было?
Захар помолчал в ответ. Рубанул в воздухе костлявой, длинной рукой.
— Не будем. Я в гости пришёл. В этом краю гость что значит для конакбая (хозяин ночлега, здесь не дома, —перев.)? Не знаешь? Я знаю? — Захар мигом повернулся к Незиру, бросил хижный взгляд.— Ты сам откуда?
— Из Кыргыз-Кулака. Не знаете, где это?
— За Бийском?
Незир не стал растолковывать. Не до географии, без разницы.
— Специальность?!
— Машинист...
— Паровоза?
— Экскаватора.
— Стой! Погоди!— встав верстой, Захар, тряхнул за плечо парня. — Сам ты кто?!
— Учитель... здесь. В Чирчике работал машинистом.
— Что работал?
— Рыл обводной канал. Плотину сыпал.
Захар порылся в кармане брюк, вынул пачку "Потёмкина", чиркнул короткой шведской спичкой, закурил папиросу.
— Бывалый парень!— криво ухмыльнулся Захар. — Вчера Кыргыз-Кулак, сегодня Леваша, и пошёл-поехал! От себя не убежишь!
Гость пыхнул дымом в лицо конакбая. Тот сдержал дыхание и отклонился.
— Я не перекати-поле. Из Чирчика по делу. С другом встретился.
— В Лаваше?
— В Махачкалинской типографии.
— Ага! И..?
— Директор его не отпустил. В Крым я один не хочу возвращаться. Вот и остался здесь учительствовать.
— Значит, как друг твой освободится, ты якорь поднимешь, так?
— Верно. Мы заодно.
— И всё же, зачем ты разыскивал друга?
— Кыргыз-Кулак он прежде меня покинул, и пропал из виду... вот я и прибыл в Махачкалу  узнать, жив-здоров ли он, свидеться значит.
Долговязый гость неуклюже сел.
— Сами из каких краёв будете?— спросил наконец Незир, и подпёр голову руками. Заслушался... и только рот открыл повторить, как Захар оживился.
— Сибиряк я. За Иркутск белых гнал. Затем в глухой тайге... в селе жил. Детей учил.
— Здесь какими судьбами?..
— Беда случилась...
— Что за беда?
— Жену мою и сына родного убили... Однажды вернулся я с занятий... они в крови лежат. Зарезанные.
— Ужас... — тихо молвил Незир. —Кто их убил?
— Кто?! Мало разве врагов Советской власти? Как я из школы шёл, они —за мной. Разминулись мы. Не нашли их, в тайге разве сыщешь,— Захар тяжко вздохнул. — Вскоре я оставил село.
Он встал. Пару раз шагнул... замер, передёрнутый судорогой.
— В ногах правды нет, Захар Иванович. Оставайтесь. Посумерничаем.
— Нет... я пошёл. Утром уроки. Ты ко мне приходи. В нашём ауле самогон продают. Покайфуем.
Они вышли во двор. Буря выла и мела снег со скалы. Захар подобрал полы пальто. Затрусил в свой чужой аул.


Глава девятая

Директор откомандировал Незирова в райцентр.
— Езжай, ты самый молодой! К Умаханову. Получишь новые учебники для третьего класса. Двадцать три экземпляра. Кроме того... — Магомедов потёр пальцем лоб. — Ага! Насчёт семинара. Когда будет районный педсеминар? Узнай и запомни!
— Поручений по горло...—пошутил Караев.
Лаваша всё-же районный центр. Магазин, чайная... базар. Непременно надо заглянуть.
Караев до зари отправился в путь. За аулом лошадь заюлила и забрыкалась. "Бедная скотинка! Всю зиму провела в конюшне. От свежего, здорового воздуха отвыкла. Вот кровь её и взбурлила. А я? Такой же. Ничего, вместе по дороге привыкнем.
Незир поприжал лошадь ногами. Та присмирела и помчалась.
Леваша только просыпался. Конторы были пока на замке. Не став ждать, Незир привязал лошадь к дереву у районо— и пешком на базар.
А там —молоко... сыр, брага. Запашная баранина. Чего душа желает? Один продаёт— другой покупает. Шум-гам, но.... без базара-мазара нам никак. Пока найдёшь иглу, полчаса походишь. Что ни спроси, цены в рублях. Торговки одеты по-разному: одни в белое, другие в чёрное. Некоторые укутаны в белые платки, одни глаза видны. Они из разных аулов. В каждом ауле свой мулла. Под старыми топлями с воловьих и конных ароб торгуют кукурузной мукой. Рядом — кожухами, кафтанами, чекменями... штанами и рубахами всех фасонов и размеров. Вся одежда и обувь местного изготовления. Большие и малые кинжалы. Пистолеты, ружья.
Походил-побродил Незир... и вернулся ни с чем. Кружки максымы(браги) не выпил. Не захотелось.
В конторе Незир нашёл только заведующего. Умаханов Караева сначала не узнал. Наконец, не без труда перейдя с кумыкского на русский, вспомнил.
— Как поживаешь, брат? С Магомедовым не ужился?
Не аул, не школу... не службу помянул, а самого Магомедова! Удивительно. Эмоции в сторону, некогда. Умаханов жадно ждал ответа.
Да!— пробудился словно от глубокого сна Караев. —Гаджи-ага замечательный человек!
Умаханов разочарованно посмотрел, и улыбнулся. Доверил толстую махорочную, недокуренную им сигарету пепельнице на краю стола. Врастяжку выпыхнул вулканически огромный клуб грязно-сизого дыма.
— Замечательный человек?— заврайоно моргнул левым глазом. —Другие иначе характеризуют его. Грубый, несправедливый... самодур!
— Я не сразу разобрался в нём. Директор не груб. Он... как вам сказать... Прямой на словах и самостоятельный в делах труженик.
С удовлетворением выслушав отзыв, заврайоно помолчал. Зря он было усомнился в Караеве.
— Хаскент непрост. В нём сложная обстановка.  Активны различные элементы: религиозные вожди, подкулачники... всё это враги новой жизни. В таких условиях, можно сказать, школа держится на Магомедове...
О Гаджи-ага заведующий и без того знал многое. Выждав момент, он перевёл разговор в деловое русло.
Тем временем в отделе собрались служащие. Секретарь завернул учебники в картон, перевязал пачку и вручил её Караеву. На его вопрос о семинаре заведующий мотнул головой: "Ещё рано. Срок подойдёт, мы вас известим". Незир попрощался и поехал в Хаскент. По пути в чайной он выпил две рюмки "Дербента", съел горшок нохутовой каши.
В два пополудни труся мимо мельницы, Незир вспомнил Саният. На арбе под тем абрикосом он впервые увидел её. Незир затрепетал в седле с улыбкой на губах. В ноздри ему ударил вкусный запах свежего помола.
— Му-ал-лим! —раздался чей-то крик.
Став, Незир поднял голову. Под абрикосом стоял хаскентец Нураддин. Заочный молодой знакомый учителя.
— Погоди, муаллим! Вместе поедем!
Мужчины этом ауле согласно адету общались между собой как правило на ты.
Горец перевязал оклунок муки, бросил его на спину лошади. Прыгнул в седло. Сноровистый, сильный.
— Ты в районо был?
— Да! Тетради, учебники... и так далее. А ты?
— Кукурузу молол.
— А-а!
На этом разговор иссяк. Они ни звука не проронили. Караев молчал, молчал Нураддин. Ехали себе и всё. У реки лошади стали, припали к воде. Выждав, горец с размаху хлопнул рукой по крупу лошадь Незира. Та взвилась, заржала— учитель едва осадил её.
— Той (свадьба) когда будет?— спросил хаскентец.
Незир ничего не понял, поэтому не ответил. Качаясь в седле, он погрузился в раздумья, убаюканный цокотом восьми копыт.
Прошло немало времени. Внезапно вспыхнув от невнятного. докучливого укора совести, Незир очнулся.
— Какой той?!— вскричал он. —Чей?!
— Твой... —доверительно откликнулся горец. —Твой и Саният! Разве для тебя это новость? Весь аул только о вас и говорит.
— Ничего не знаю.
— Но мы же.... — Нураддин затейливо махнул рукояткой камчи. —Нам всё известно... Ты разве не понял, брат?!
— Вам нечто известно, и что вы от меня хотите?
— Брось ходить за девушкой! Вот чего я хочу от тебя!
— Сам ты женат. Дети есть. С чего ты вдруг обеспокоился замужеством Саният?
— Саният не станет твоей. Никогда!

1971
Шамиль Алядин
перевод с крымского