Совенок

Луперкалии.
Все веселятся, шумят, пляшут прямо на улице; вокруг Палатинского холма толпятся бездетные женщины – авось повезет, и жрец с лицом, вымазанным жертвенной козьей кровью, хлестнет заговоренным ремнем, сразу исцелишься от бесплодия!
Юлия поплотнее завернулась в паллу, смиренно потупила глаза. С виду она была обычной молодой матроной из небогатой плебейской фамилии. Внешность неприметная, одежда неброская… Ни множества золотых и серебряных украшений, ни горделиво вскинутой головы и зовущего взгляда, ни яркой мастики на губах. Но притвориться скромницей не помешает: пьяным легионерам, шатающимся по улице, все равно, завернута ты в тогу или весталка. Да и вообще не стоит привлекать внимание.
Больше всего она ненавидела красться, как воровка. Собственно, она и была воровкой, и то, что краденое золото требовалось ей не для дорогих притираний и пурпурного шелка, ее никак не утешало. Лоллия Марция, ее наставница, часто говорила: «Знания дороже пурпура, пурпур имеет свою цену, а знания требуют от тебя больше и больше». Добытого вчера кошеля Юлии и Лоллии Марции хватило лишь на половину нужных снадобий.
Промышляй Юлия приворотными зельями, притираниями для вечной молодости (от которых кожа становилась похожей на белый пергамент, и лицо теряло чувствительность) и отварами для избавления от беременности, ей бы не пришлось сегодня бродить у богатой виллы, хозяева которой ушли на праздник. Юлия отводила бы глаза страже в амфитеатре, чтобы сесть в первых рядах, а то и в императорской ложе, подсовывала бы на рынке торговцам газету вместо золота, привораживала бы богатых любовников и жила бы в свое удовольствие, как другие. Но старая Лоллия Марция разглядела в ней силу, почти равную силе богов, – такую силу было бы кощунством разменивать на мелочи… А чтобы подчинить себе могущественных духов, требовались все новые драгоценные снадобья, новые жертвенные животные, и это требовало денег. Покровитель для их изысканий вряд ли сыщется: ведьмы – не поэты и не математики. Поэтому все чаще Юлии приходилось с наступлением сумерек оборачиваться совой и кружить над домами зажиточного плебса и роскошными виллами патрициев, выискивая, чем бы поживиться.
Вчера она выхватила кошель прямо из рук хозяина, самодовольного менялы. Он заключил какую-то особо крупную сделку и на радостях хватил неразведенного вина, да и свалился-захрапел, едва придя домой. Служанки сняли с потных ног сандалии и на цыпочках удалились, боясь потревожить сон господина. А Юлия, устав после трансформаций в течение нескольких ночей подряд, впилась клювом в шею менялы. Ох, какая же у него была жидкая, скверно пахнущая кровь, да еще и разбавленная вином!
Считается, что ведьмы пьют кровь у младенцев. Но это сказки для детей плебса и для рабов. Младенец от резкой боли всегда может проснуться и заорать – ни к чему подвергать себя лишней опасности, а вот раненые гладиаторы, избитые рабы и их мертвецки пьяные хозяева – частая добыча ведьм. Иногда в Юлии вспыхивала ненависть к жирным, тупым, жестоким пьяницам – гордым римским сенаторам и владельцам латифундий, и она нарочно «забывала» остановить чарами вытекающую из раны кровь. Менялу Юлия пощадила, но от вкуса его крови потом, превратившись в женщину, долго отплевывалась.
Наконец в одной из комнат приоткрылось окно. Юлия ловко юркнула в него. Мягкие крылья позволяли ей передвигаться совершенно бесшумно.
Она попала в покои хозяйки, судя по обилию цветов, шкатулок с украшениями и женской одежды повсюду. Юлия попыталась поморщиться, щелкнув клювом. Искать кошель с деньгами было опасно, а драгоценности для ее совиного тела были бы слишком тяжелы. Что поделать, придется их вытаскивать в несколько приемов и под конец опять оборачиваться – а это еще опаснее.
Первое, что она подхватила в лапы, – жемчужное ожерелье в семь или восемь нитей. Затем настал черед диадемы из рубинов. Затем – подвесок и браслета с изумрудами и агатами… под окном виллы уже громоздилась изрядная кучка разноцветных камней и золота, а Юлия порядком устала. Она решила вернуться за какой-нибудь сумкой, чтобы сложить украденное, – не нести же все в руках или в подоле туники!, и тут послышался детский плач. Юлия застыла, забившись в угол. Так… кажется, в комнату никто не входит. Можно оттаять и вылететь… Раздались женские голоса, и Юлия метнулась обратно в угол.
– Что ж хозяйка ее не покормила? – вздохнул немолодой голос, видно, принадлежавший пожилой рабыне. Другой голос, звонкий и молодой, отвечал на ломаной латыни:
– А то ты не знаешь! Она не от господина. Хозяйка ее велела нынче же вынести на помойку.
– Ах, так это дочь галла, которого утром отвезли на остров Эскулапа, – сказала пожилая. – Он еще пел по-своему, когда его увозили, как же его? – песнь погибели.
– А мне его жалко, – мечтательно заметила молодая. – Он был милый. С веснушками. Говорят, у себя в племени он был жрецом. Как же хозяйка спровадила любовника умирать? Продала бы, раз надоел.
– Он просил оставить дочь ему, – пояснила пожилая со знанием дела. – У них дети главная ценность, а женщины бывают властительными наравне с мужчинами. Вот он и спел ей эту свою песнь напоследок.
Юлия обратилась в слух. Безумная матрона! Обольстить друида, а затем вынудить его спеть ей песнь погибели! Да ей и жить-то осталось не больше, чем рабу на острове…
Сама Юлия ни за что бы не тронула того, кто владеет неподвластными ей силами.
Она прислушалась. Ребенок, обреченный на смерть, снова заплакал. И тут Юлию накрыло Силой – чужой, горячей, пахнущей кровью и травами… Дочь друида унаследовала его дар.
Юлия не колебалась. Ударившись о пол, она обратилась женщиной – нагой, одежду при трансформациях приходилось снимать и припрятывать – и бросилась к ребенку. Рабыни охнули, но Юлии было не до них: она выставила раскрытую ладонь, швырнув в женщин первым вспомнившимся заклинанием, схватила люльку и выскочила в окно.
Одежду и украденные драгоценности она успела бросить в люльку прямо на заходящегося плачем ребенка – но не одеться.
Мельком Юлия подумала, что рабыни могут и умереть от ее удара. А и лемуры с ними!
Запыхавшись, голая, со сбитыми в кровь ногами, Юлия вбежала в виллу Лоллии Марции. Та не спала и с удивлением уставилась на ученицу:
– Что это за дитя, Юлия?
– Мое, – отдуваясь, ответила Юлия. Подумала и добавила: – Совенок.



Примечание: в Древнем Риме верили, что ведьмы оборачиваются совами и пьют кровь детей; тоги носили проститутки; на остров Эскулапа рабов свозили умирать.