I. 1. Люди особого типа

    В начале 90-х годов мне удалось побывать в Иркутске.  Когда  произошел очередной политический переворот в стране,  он перевернул жизнь и каждого из нас. В первую очередь, как водится при смене идеологии, рушили библиотеки, музеи. Разгромили и  созданный  мною музей истории института, в котором  проработала 26 лет, десять отдав своему детищу. Нужно было искать новую работу, и я нашла. Как-то в городской газете прочла объявление, привлекшее неординарностью. Тогда только что начинался всплеск всевозможных новаций: кто не лишен был амбиций, порой и неоправданных, кинулись создавать лицеи, частные школы,  гимназии и пр., и пр.
      Объявление гласило:
Прекрасен ваш порыв…                Просим позвонить  тех,  у кого сердце открыто для добра, кто готов помогать детям от первых шагов по жизни до становления личности, кто готов, совершенствуясь на этом пути, передать  им самое заветное и мудрое из своего опыта…

  Я позвонила.

  Люди собрались удивительные: филологи, журналисты, искусствоведы, историки, музыканты, художники, математики, инженеры. В основу педагогической доктрины новые руководители в лице директора - экономиста и завуча – музыканта положили  только что входившую тогда в моду в нашей стране (хотя  известную с 30-х годов  прошлого столетия) вальдорфскую гуманистическую педагогику, опиравшуюся на антропософию немецкого ученого Штайнера.  Согласно этой педагогике, учить детей могут и должны не обязательно педагоги - профессионалы, а, прежде всего, – учителя - личности. Нас всех усиленно и спешно пытались посвятить в новую веру. Иностранцы – вальдорфцы приезжали к нам, ездили и мы на конференции. Одна из таких международных конференций, участником  которой стала  и я, состоялась в Иркутске. На ней присутствовали педагоги и ученые из Германии, Швейцарии, других стран. Мы слушали лекции, занимались в мастер-классах. Поражали иностранцы-вальдорфцы: чистыми, ясными, как у ребенка, глазами и удивительно радостным восприятием жизни, в отличие от нас, отягощенных тогда мрачными думами, тяжело переживая  перемены, которые происходили в обществе.   

   Иркутяне, коллеги по конференции, показали нам город, рассказали об его истории и, конечно, о главной достопримечательности – пребывании декабристов. С 1845 года, с момента переезда семей Трубецких и Волконских в Иркутск, до амнистии 1856 г., губернская столица на протяжении 11 лет была центром декабристской колонии Восточной Сибири. Декабристы внесли большой вклад в культурное и политическое развитие Сибири.

  О декабристах  я, конечно, многое знала еще  со школы, из уроков истории. На фоне нудной зубрежки дат, к чему тогда  в основном сводилось преподавание, «блестящая и трагическая», исполненная романтизма,  страница  прошлого никого не оставляла равнодушным.
   
   В декабристах,  этих «первенцах свободы», помимо самого явления декабризма как первого этапа сознательной, организованной борьбы с крепостничеством и царизмом, настойчиво и страстно искавших такой идеал общественного устройства, который бы обеспечивал благосостояние и процветание всего народа,  особенно привлекали  личности самих участников, людей незаурядных, высоко талантливых, благородных. Как писал Ю.М. Лотман, декабристы проявили значительную творческую энергию в создании особого типа русского человека, резко отличного по  поведению от всего, что знала предшествующая история. Большой магией обладали и женские образы – красавицы, героини. Их возвышенная любовь, самопожертвование, о чем «говорили и писали сами декабристы, причем с такой восторженностью, характерной для их времени, которая в наши дни кажется даже чрезмерной», невольно вызывали восхищение и даже зависть. А трагизм судеб эмоционально окрашивал далекие события,  пробуждая сопереживание и тем приближая  их к себе. Ведь  в «страдании все мы так похожи».

   В свое время  я разыскивала литературу о декабристах, побывавших  в Екатеринбурге. Фотографировала места, где они останавливались на пути в Сибирь и обратно: это старая почтовая станция, там ссыльные отдыхали во время смены лошадей. Позже рядом с этим местом установили барельеф. В городской библиотеке  нашла  маленькую брошюрку  О.С.Тальской «Декабристы в Екатеринбурге»,  которую с интересом прочла.

   Через Екатеринбург  проехало 107 декабристов, среди них  Е.П.Оболенский, В.Л.Давыдов, А.И.Якубович, А.З.Муравьев, С.П.Трубецкой, С.Г. Волконский, братья П.И. и А.И. Борисовы, М.И. Пущин, А.А.Бестужев–Марлинский, М.И. Муравьев–Апостол, В.Ф.Раевский, В.К.Кюхельбеккер, Г.С.Батенков и другие.  Вслед за ними следовали  жены.

   Николай I, «деспотических дел мастер», по определению Герцена, жестоко расправился с теми, кто осмелился посягнуть на самодержавие и крепостничество, «рыцарем» которого он был. Множество участвовавших в восстании солдат убили и ранили, запороли насмерть, свыше трех тысяч перевели из гвардии в Кавказскую действующую армию.

   Декабрист М.С.Лунин в статье "Взгляд на русское тайное общество с 1816 до 1926 года" писал: "Более 600 человек были схвачены и брошены в казематы. Во время следствия, производимого тайной комиссией по правилам, составленным наобум, некоторых из заключенных содержали в цепях, в темноте, томили голодом; других смущали священники, имевшие поручение выведать тайны на исповеди..., иных расстроили слезами обманутых семейств; почти всех обольстили коварным обещанием всепрощения".

  За три дня до казни пяти декабристов, 10 июля 1826 года, Николай I  писал матери: «Я отстраняю от себя всякий смертный приговор»… Но за этими  лицемерными словами следовали другие: «его величество никак не соизволяет не токмо на четвертование, яко казнь мучительную, но и на расстреляние, как казнь, одним воинским преступлениям свойственную, ни даже на простое отсечение головы и, словом, ни на какую смертную казнь, с пролитием крови сопряженную…» Между тем приговор декабристам уже лежал на столе  царя, и судьи прекрасно знали истинные намерения и желания   «самодержавного тюремщика», который сразу после 14 декабря хотел в первые же двадцать четыре часа расстрелять всех взятых на Сенатской площади. Его остановил Сперанский.

   В защиту декабристов на заседании Государственного совета выступил тот, от кого меньше всего этого ждали... Александр Семенович Шишков, «несговорчивый, ворчливый, порою вздорный», которого именовали "старовером" и "гасильником". Пушкин, хотя и подсмеивался над ним,  но глубоко уважал этого старика, называл  "министром честным", "другом чести, другом народа". "Сей старец дорог нам..."- писал поэт. Шишков, министр просвещения, не разделял идей декабристов. Но не обвинял лично их. Он был убежден, что Россия больна, что никакими наказаниями ее не воротишь на прежние пути. Этот путь  - внутреннее, глубокое выздоровление, возврат к глубинной сути народной жизни, осознание самих себя. Александр Семенович встречается с новым императором и лично просит о смягчении наказаний, затем при суде над декабристами подает особое мнение и требует его рассмотрения. "Нельзя было найти врага большего, чем Шишков, всем, по его мнению, нарушителям общественного порядка, но чувство строгой справедливости в нем постоянно подавало громкий голос. Он был собственно  врагом того, что он считал злом, и хотел, чтобы оно было подавлено, но против самих личностей у него не было злобы; его сердце скорее говорило за них», - писал   биограф Шишкова.

   Царь, по словам Л.Н.Толстого, цинично намечал подробный церемониал казни декабристов. Особенно его поразило распоряжение Николая I пробить барабанами мелкую дробь, когда выведут заключенных. «Это какое-то утонченное убийство», - возмущался писатель.

   Верховный суд по делу 14 декабря «милостиво» заменил колесо виселицею главарям движения П.М.Пестелю, К.Ф.Рылееву, М.П.Бестужеву-Рюмину, С.И.Муравьеву-Апостолу, П.Г.Каховскому. Эти строки  запомнились с детских лет, из учебника истории. Неоднократно видела их портреты, а также силуэты на обложке герценовской «Полярной звезды». И все же тогда сами декабристы казались мне как бы,  говоря на сленге нового времени, виртуальными героями – абстрактными личностями. Возможно, щадя детскую душу, учителя  не рассказывали нам, как оборвались во время казни веревки у трех повешенных. В старину существовало поверье, что люди из народа, сочувствуя приговоренным к повешению, нарочно делали петли из гнилых веревок, так как сорвавшихся во время казни  с петель обычно миловали.  Не таков был Николай I и его ретивые исполнители. Эти трое осужденных «умирали вторично». Как плакал перед гибелью совсем еще молодой – 22-хлетний М.П. Бестужев-Рюмин. Друг С.Муравьева-Апостола. Они вместе жили, часто встречались с Пестелем. Восемнадцатилетний Бестужев-Рюмин сделался одним из наиболее энергичных деятелей Южного тайного общества. Часто, доказывая необходимость свержения самодержавия и уничтожение крепостного строя, произносил страстные речи:

   - Для приобретения свободы не нужно никаких сект, никаких правил, никакого принуждения; нужен один энтузиазм. Энтузиазм пигмея делает гигантом!
Одну из самых ярких политических речей он произнес во время переговоров с членами Общества соединенных славян:

  - Век славы военной закончился с Наполеоном. Теперь настало время освобождения народов от угнетающего их рабства… Взгляните на народ, как он угнетен… Порывы всех народов удерживает русская армия. Коль скоро она провозгласит свободу, все народы восторжествуют. Великое дело совершится, и нас провозгласят героями века…

   Нелегко быть героем. Как самому  молодому, Бестужеву-Рюмину трудно было расставаться с жизнью. Перед казнью его  утешал  С.И. Муравьев – Апостол (в другом варианте – Рылеев). Просил не предаваться отчаянию, встретить смерть твердо и спокойно, не унижая себя перед толпой, которая будет присутствовать при казни. Убеждал смотреть на себя как на мученика за правое дело, за лучшее будущее утомленной деспотизмом России и помнить  в последнюю минуту, что потомство всем им произнесет  справедливый приговор.

   Да, родина не забыла их. Поэтому становится стыдно, с каким цинизмом некоторые потомки сегодня пытаются  фальсифицировать их подвиг. Устраивают «суд времени». А судьи кто? Достойны ли они подсудимых? Что  они сделали  для родины и народа? Судить легче.  Да еще задним числом. Совершить поступок, тем более подвиг, пожертвовав собственной жизнью и судьбой, – дано не каждому. У декабристов, хотя бы, были идеалы. А какие идеалы у ныне здравствующих? Кто они - герои нашего времени? Зарвавшиеся олигархи и вороватые чиновники?  Или интеллектуалы - словоблуды?

  «Декабристы разделили общество…». Да подобные «суды»  разделяют еще больше, разрушая последние идеалы, сохранившиеся  у людей, пусть и в  прошлом. Такого рода «сеансы инквизиции» интересны  лишь их авторам, в целях собственного самоутверждения.

   Историю нельзя оценивать с обывательских позиций своего времени.  И читая мемуары, я  долго не могла потом спать по ночам, забываясь в каких-то бредовых, кошмарных сновидениях. Виртуальные герои стали для меня живыми людьми. Это чувство еще более укрепилось, когда  побывала в местах, где декабристы отбывали наказание.