Тризна

В  дряхлом  "УАЗике" холодно.
За стеклом весна поземкой  мусор кружит у ресторана.
Два типа у входа улицу отслеживают, трое обходят здание, при встрече кивают друг другу.

Оптика  влагой укуталась. Какая съёмка! Зуб на зуб не попадает, да и не видно ничего  за мутным стеклом автомобиля.
Скрипит рация  скороговоркой: «Процессия на въезде у кладбища».

В стекло постучали. В окне красная репа.
- Ну, чё, мусора, можа по двЕсти? Вы, бля, номера сменили  бы для хохмы,  ваша  «канарейка» облезлая уже глаза мозолит, и чё без формы-то, как-никак мероприятие, - и хохотнула неприятно, сплюнула перед собой и понесла слегка приплясывающее тело.

Рация вновь закашлялась, заскрипела рваным голосом.
- Заводской, заводской, я – двадцать первый! Мать вашу! … Какого хрена вы  у входа в ресторан встали! Вы, чё,  бля, дураки! Мозгов нет?!... Уё… на ..., бестолочи!!
- Ну, козёл, Валентик, сам же на разводе приказал сюда машину ставить, у него «в плане все расписано, никаких отклонений».  Урки  смеются, валим отсюда! – опер-Серёга пнул ветхую дверь авто.


Позёмка мышастое небо к земле прижала, хочется утонуть с головой в холодной куртке, или от злых глаз блатных схорониться?  Неприятно: и погода, и ситуация дурацкая...
Вчетвером с аппаратурой, словно напоказ, удаляемся в первый попавшийся двор, курим, материмся. 

Промозгло. Снег грязный.  Ветер бумажки по двору гоняет.
 Облезлый пёс  зубами рвет вмерзшей  пакет с мусором, лапы на льду разъезжаются, рычит, исподлобья на нас смотрит. И  непонятно; злится, или от бессилия психует.
Отскочил назад, хвост поджал, оскалился и залаял  не зло.


Серега от девятиэтажки рукой машет.
Вошли, тепло здесь. Мужик в очках недовольно глянул, дверь в кабинет открыл, ключи протягивает.
С девятого этажа всё видно, но далеко, даже для оптики.
К ресторану иномарки подъезжают в два ряда. Гаишник палкой трясёт, встречные останавливает, требует прижаться к обочине.
Площадь вокруг ресторана, как метлой вымели - ни души, по углам шныри, у входа два жлоба бритоголовых в кожаных куртках.
Лимузин у дверей остановился. Мужики в пиджаках  обнимаются,  женщины в норковых шубах, манерно ножками перебирают.
Щёлк, щелк, а что толку,- лиц не разобрать.
У  ресторанных дверей толпа собралась, в здание втягивается и вот уж пусто у входа, только гунявые  в куртках по сторонам зыркают, один по мобильному говорит.
Еще четверо подошли, в нашу сторону показывают и, кажется, на нас и смотрят, и лица наши видят! И вот, торопливо к нашему зданию двинули.

- Всё! Срисовали, падлы, дверь на ключ! – кричит Серёга, - Бля, я  «макарова» не взял! Чё с удостоверения стрелять, что ли!? Они же нас  в капусту пошинкуют! Петруха, у тебя-то ствол есть? -  и суетится Серега, от окна к двери бегает.
- Какой ствол? Ты чё? Кто мне его на съёмку выдаст?!
- Короче, мужики, врассыпную, по этажам!...


В здании тихо. Конец рабочего дня, редкие сотрудники в коридоре. 
В большом окне за треснутым стеклом - кусок грязного неба слепо в окно пялится. Девушка навстречу идет. Губами красивыми улыбается.
- Вы из милиции? – глаза голубые, светлые, моргают устало, - на проходной  вам пакет передали, - прошла мимо, оставив шлейф дешевого парфюма.

На первом этаже все уж собрались, меня ждут.
Бабка у турникета из-за круглых очков на нас поглядывает и спицы в вязании перебирает.
- Ребята, вам пакетик добрые люди передать велели,– петли на спицах перекидывает в слепую, пальцами пряжу с клубка подтягивает.

На столе перед ней кулёк здоровенный. Серега старушку из-за стола вывел, та из-под большой оправы  таращится, клубок с пряжей уронила, и уж за ним, было, кинулась. Шерстяная нить, мудрено за пакет завилась и не пускает.
- Брось, старая, вязанье, - зашипел опер, - брось. Все за стену!
Серега к таре осторожно приблизился, будто из неё черношеие кобры выглядывают, смотрят немигающим глазом, шевелятся, языками поигрывая.
Пот со лба, течет, оперу глаза щиплет, а он движения лишнего сделать боится. Подтянулся на турникете, заглянул в мешок... и рухнул на пол. Лицо ладошками вытер, голову запрокинул и засмеялся нервно.
- Выходите, трУсы. Угощайтесь!

В пакете пироги, блины в целлофановой упаковке, мед в пластиковой коробке, литруха водки, трехлитровая банка с нежно-розовым компотом.
- Забери, старая, угостись от добрых людей, - Серега на пакет указывает, - на выход дармоеды, - и расхохотался в голос.

На улице мелкий дождь грязным снегом закусывает, давешний пес под трубой теплотрассы разлегся, глянул на нас сытым глазом, потянулся лениво, зевнул, уронил мохнатую морду на лапы и вздохнул довольно.

1996г.