Меньше текста

- На болоте прячется ее брат – убийца Селден. Они его кормят.
- Да что вы говорите!
Фильм «Собака Баскервилей»

ЗАГАДОЧНЫЙ ОПЕКУН

Минувшим летом я сдружилась с человеком, которого знала без малого тридцать лет. Гарик Старков жил в доме моих родственников, только этажом ниже. Дядя с тетей держали беднягу в постоянном тонусе. Они усердно затапливали его. Гарик бесшумно появлялся, устранял причину катастрофы  – допустим, успокаивал взбесившуюся стиральную машинку – и, не вымолвив ни слова, возвращался к себе. Вечерами он смотрел на беззвучном режиме те же телепередачи, что и тетя Римма: установленный ею уровень громкости лишал парня свободы выбора. Когда политически озабоченная тетя изменила Первому каналу с кабельным оппозиционным «Дождем», Гарик последовал за ней.   

Три года назад совсем уже старенький дядя Соля перестал адекватно «тестировать реальность». Однажды в шесть утра он принял узкий стенной шкафчик в туалете за дверь автобуса. На крик тети, обнаружившей застрявшего мужа, сбежались соседи из окрестных квартир. Заспанный ангел-хранитель прибыл последним, раздвинул зевак, аккуратно высвободил измученного дядю и, как ребенка, отнес его в постель на руках. Я не знала, кем работает и чем дышит загадочный сосед снизу. Мне было достаточно того, что «местное МЧС» всегда появляется в нужный момент. 

Лишившись любимого мужа, тетя Римма крепко затосковала. Она утратила природную живость, сон и аппетит. Каменная плита одиночества придавила ее. За сорок лет супружества тетя приучила себя к радостному самоотречению. А теперь… Какой смысл в том, чтобы ходить в магазин, смотреть «Вести недели» и готовить фаршированную рыбу? К чему помнить номера телефонов, по которым никто не ответит? 

С тетиным унынием надо было что-то делать. Я предложила немедленно покинуть городскую квартиру и посетить любимые ею Графские развалины (так родственники окрестили свою дачу). Неделю спустя плюгавенькая серебристая машинка Гарика, позвякивая на ухабах, стремительно катилась в лето. 

Вынув из багажника сто тетиных кульков, наш молчаливый опекун выкурил беломорину и переоделся в домашнее. Далее все было довольно странно: Гарику ежедневно (и не по разу) названивали жена, дети и начальник. Он не брал трубку.
 
Так уж случилось, что, пока тетя ухаживала за больным мужем, за дачей приглядывать было некому. В итоге дом просел и покосился. Сарай отсырел. С парника слетела крыша. Траву не косили года четыре. Оставленные на произвол судьбы лужайки поросли снытью. Сирень запаршивела и отказывалась цвести. Лишь пышная гортензия и пять старых яблонь не утратили былого величия.   

Невзирая на плохонький быт, мы зажили хорошо и уютно. Я жарила кабачки, резала салаты и мыла посуду. Тетя Римма часами простаивала в позе испуганного страуса, что-то удобряя и пропалывая: она пыталась вдохнуть в увядшую флору новую жизнь.   

Гарик строил, чинил и латал, а по ночам говорил со мной о жизни – преимущественно о своей. Его речь состояла из синкоп и запинок. Поначалу я с трудом продиралась к смыслу через тернии артикуляции. Однако, привыкнув к рваному ритму его фраз, я поняла: этот джаз мне по душе. 

Рассказы Гарика были просты по фабуле, но потом долго не отпускали меня…

ДВЕ ВЕДЬМЫ

Сколько Гарик себя помнил, он всегда был «отдельный». А в возрасте четырех лет мальчуган упал с велосипеда и сильно стукнулся головой о камни. Последствия не заставили себя долго ждать: ребенок разучился говорить. Мычал, живо реагировал глазами – и ни гу-гу. Вернуть ему речь врачи оказались неспособны.   

Три года спустя бабушка Гарика, работавшая директором сельмага, решилась на безумный поступок. Отпросившись с работы, она запрягла лошадь в телегу, усадила рядом с собой внука и повезла его в чужую далекую деревню. 

Остановились у старого дома, стоящего на перекрестке. Дверь открыла косматая крючконосая старуха, которая смахивала на Бабу-ягу. Шагнув за порог, мальчик увидел точно такую же бабку, только чуть постарше. Своими «врачебными» талантами сестры славились на всю округу… 

Память Гарика сохранила немногое: запах березового веника, гуляющего по его худенькому телу, и нашептывания старых ведьм. После всех этих манипуляций  полусонного внука вернули бабушке, и телега тронулась в обратный путь. Мальчик приоткрыл глаза и с натугой вымолвил: «Б-баба, а у нас есть чего-нибудь п-поесть?» С тех пор он всегда старался выступать коротко и по делу.   

Я думаю, из Гарика бы вышел неплохой редактор. Он легко схватывал суть, затем произносил свое коронное «Меньше текста!» – и отсекал все лишнее.   

ПОД ЛЕСТНИЦЕЙ
 
Однажды Гарик, увлеченный приготовлением сложного омлета с помидорами и колбасой, поведал мне одну грустную историю: 
- Хочешь, я расскажу тебе, как меня принимали в пионеры? Это было в Колпино, в ДК «Ижорец», под лестницей… 

Ты даже не представляешь, как я ждал этого момента – и вот он настал! Мать должна была купить мне галстук, но что-то ее задержало. В итоге я опоздал: всех ребят уже приняли. Сделав дело, пионервожатая и училка спустились в каптерку под лестницей, переодеться. Я плелся за ними, как собака. Шел и глотал слезы. 

Тетки сжалились надо мной. «Клятву знаешь?» – спросили они устало и, не дождавшись ответа, скомандовали: «Давай, говори быстро!» Я успел дойти лишь до слов «вступая в ряды». «Ладно, хорош!» – прервали меня тетки, торопливо завязывая на моей шее пионерский галстук.   

Под лестницей, где все это происходило, была жуткая пылища. Отовсюду свисала паутина, валялись старые плакаты с изображением Ленина. Вот так я и стал пионером. А знаешь, что самое интересное? Меня исключили ровно через три дня.   

Дело было так. Мы с ребятами сидели на корте, и вдруг кто-то из нас стал чистить ботинки пионерским галстуком. Затея понравилась, и ее подхватили остальные. Все повеселились, а один настучал. По его версии, зачинщиком был я. Вот так и началась моя «оппозиционная деятельность»… 

КЛАРРА

Теща Гарика, филолог по образованию, всю свою сознательную жизнь проработала в тюрьме. Она была настоящим профессионалом и премудростям родного языка могла обучить кого угодно. Харизматичную преподавательницу любили ученики и ценили власти. Говорят, сам академик Сахаров однажды послал ей памятный подарок.   

Ирина Владимировна была требовательна к людям и жалела животных. Как-то раз она принесла домой ворону с подбитым крылом. Клара (так назвали птицу) стала жить на кухне, в клетке с незапирающейся дверцей. Ворона вышагивала по квартире, склонив голову набок, как старый еврей-ортодокс. Клара не просто избежала близкой смерти – теща Гарика научила ее говорить. О том, насколько велик был словарный запас интеллигентной птицы, история умалчивает. Но факт остается фактом: свое имя она произносила внятно.

Когда у Гарика родился первенец, он долго и радостно отмечал это событие с друзьями. Пировали в общаге, затем в какой-то кафешке и за полночь прибыли домой. Упитанный друг Гарика по кличке Толстый разулся, не развязывая шнурков: в обеих руках он держал по бутылке водки. Настроение было приподнятое. О том, что в доме живет «продвинутая» ворона, гостя не предупредили. Между тем коммуникабельная птица решила поприветствовать входящих. Она выглянула из-за угла и торжественно произнесла: «Я – КЛАРРА!» 

«Ворона... сука... говорящая», – пролепетал Толстый, теряя сознание. Мощные кулачища разжались. Бутылки покатились по полу. Друг Гарика боялся белой горячки… 

РОДНАЯ КРОВЬ

Как-то раз Гарик привез к нам на дачу одиннадцатилетнего сына Вовку. Ему поручалось сжечь старые ненужные доски, в которые превратился только что снесенный сарай. Оглядев уродливую кучу в конце участка, Вовка насупился: он понял, что в футбол с соседскими ребятами поиграет не скоро. 

- Чего приуныл? Это работа, и ты получишь за нее деньги! – решил взбодрить отпрыска Гарик. – Пятьсот рублей тебя устроит?
- В день? – моментально повеселев, отозвался мальчуган.   
- Да, ты мой сын! – восхитился отец. – Далеко пойдешь!
 
Надо отметить, что с детьми у Гарика были замечательные отношения – теплые и дружеские. Нам с тетей стало интересно, как ему удалось добиться таких результатов. "Методика проста, – раскрыл карты Гарик. – Как-то я заметил, что дети стали плохо учиться. Жена ругала их, обещала отлучить от компьютера – все напрасно. Ну я и решил вопрос: за пятерку давал им двести рублей, за четверку – сто, за тройку вычитал триста. Дети постоянно были в плюсе. Я в дом вхожу – они ко мне с дневниками. Мать стала у них деньги брать в долг…"

Взрыв хохота прервал рассказ Гарика о его педагогических успехах. Мы с тетей в один голос предложили запатентовать столь действенную методику. 

МИССИЯ ВЫПОЛНИМА

Тетя Римма с удовольствием наблюдала за тем, как оживают Графские развалины. Гарик работал красиво и сам в этот момент был красив, но, когда он уставал, его лицо становилось серым, а щеки – впалыми. Для тети это был сигнал, что работника пора кормить. 

- Гарик, а может, вы посидите? Отдохнете? – журчала она, ставя перед своим любимцем полную тарелку щей. 
- Спасибо, Римма Аркадьевна, – глухо отвечал тот. – Я уже насиделся за себя и за всю свою семью.   

Через пару недель я случайно подслушала, как наш брутальный опекун объясняет тетиной знакомой свою миссию. «Должен же я помочь этой бабушке и этой девочке. Их и защитить-то некому!» – бормотал Гарик, не переставая что-то пилить. Я улыбнулась: сохранить статус «девочки» в 44 года – тут нужен особый талант!   

Кстати, я забыла упомянуть, что Графские развалины располагались в садоводстве «Дружба». Бодрые «дружбаны» то и дело воровали друг у друга яблоки и скандалили из-за пустяков. Нам с тетей тоже периодически доставалось. Однажды вечером бритоголовый парень, живущий по соседству в противном зеленом доме, заявил, что тетина кухонька «залазит» на его территорию. Он пригрозил, что позовет своих ребят и те отодвинут «развалюху» куда подальше.   

Едва оратор сделал паузу, чтобы набрать в легкие новую порцию воздуха, как за моим плечом нарисовался Гарик. Внимательно поглядев парню между глаз, он тихо произнес: «С-слушай, не стоит так б-беспокоиться. Давай лучше я позову С-СВОИХ. Человек двенадцать. Дагестанцы, крепкие ребята. Глазом не успеешь моргнуть, как они все Т-ТВОЕ отодвинут хоть до железной дороги…» 

Давно я не слышала, чтобы Гарик так сильно заикался. Бритоголовый быстро-быстро заморгал и растворился в тумане. Так у нас с тетей появилась «крыша». 

ГОЛОВА, КАК БОТИНОК ЛЕНИНА

Гарик вкусно жарил грибы, ловко строил дома и лихо водил машину. А еще охотился на кабана и играл на разных музыкальных инструментах. Когда он был рядом, я изо всех сил старалась делать все быстро и красиво, но отчего-то ощущала себя рафинированной неумехой, этакой вертикальной лужей.   

Однажды вечером Гарик сообщил, что при желании мог бы сшить мужские брюки за семь (!) минут – по лекалу. Чуть позже, в том же разговоре, выяснилось, что много лет назад он работал помощником депутата и опекал юную дочь мэра нашего города. Это меня добило. 

- Да как же так получилось, что ты все знаешь и умеешь?! – выпалила я, решив учинить допрос с пристрастием.
- У меня голова, как ботинок Ленина! – привычно отшутился Гарик. – Тяжелая, потому что там мозг.
- Но где ты научился всему этому? – не унималась я. – Ну вот, например, шить брюки и выращивать капусту?
- Где, где… – ответил Гарик, – в тюрьме. Уж прости, что не в рифму.

Мда… Вот тебе и интервью с супергероем! Посуровевший Гарик закурил беломорину. Его брови выстроились в косматую черную линию. Было ясно, что он не шутил. 

- Ты сидел в тюрьме? – пискнула я. – А долго? 
- Семнадцать с половиной лет, как граф Монте-Кристо. Только он сидел ни за что, а я – «за что»...   

Семнадцать с половиной лет! Я чуть не села мимо табуретки. Сердце камнем упало в пятки, да там и осталось. По телу сновали крупные мурашки. Подробности не заставили себя долго ждать: тяжелое прошлое Гарика просилось наружу.

"Знаешь, как иной раз по-глупому сидят люди? – заданный вопрос был откровенно риторическим. – В Мордовии было много марийцев. Они постоянно улыбались: не то чтобы от радости, просто у них мимика такая. Так вот один из них отсидел три года за три мешка комбикорма – стало быть, по году за мешок…" 

Очевидно, вспомнив неунывающих марийцев, рассказчик неожиданно просветлел лицом. Фирменная улыбка Гарика напоминала питерское солнце: чем реже оно появляется, тем больше его ждешь. Мне же было не до смеха. За что могут дать такой срок? Уж, наверное, не за кражу кошелька… 

Заметив испуг в моих глазах, Гарик решил подкинуть дровишек оптимизма в свой рассказ:
- Да не переживай ты так! Я всегда умел нормально устроиться. В тюрьме любил слушать радиопередачу, в которой Лев Гумилев рассказывал о российской истории. Там же окончил школу с отличием, а в Мордовии у меня вообще был свой кабинет! Я же блатной, жил по понятиям. Таких лучше не трогать. Начальник лагеря вызвал меня и попросил «не мутить людей». Обещал за это дать «кабинет и двух человек в помощь по хозяйству». Я дал слово, а за базар надо отвечать. Зажили мы очень хорошо. На перекличку я, разумеется, не ходил. Высовывался в окошко и махал им: «Я здесь, ребята, не волнуйтесь!» Впрочем, никто особо и не волновался… 

Этот абсурдный пассаж подействовал на меня, как контрастный душ. Немного успокоившись, я вновь подала голос:
- А ты подряд оттрубил весь свой дикий срок? 
- С перерывами. Помню, как сошел с поезда в Москве – и тут же попал в лапы к вокзальной шантрапе. Молодые, глупые... Со всех сторон зажали, по карманам шарят. Я им говорю: «Ребятки, так не годится. Я первый день на свободе. Денег у меня нет. Это я, по идее, должен вас обворовывать». А они не унимаются. Пришлось в целях обороны ткнуть кого-то из них острым предметом. И тут начался цирк. Малолетки как заорут: «Милиция! Убивают!» – и врассыпную. 
- Но тебя же могли снова посадить! А вдруг бы ты случайно прикончил этого «молодого и глупого»?   
- Послушай... Каждый из тех, кого я в своей жизни убил, должен был убить меня. В Афганистане мы жили по принципу «на войне как на войне», да вот только нам забыли сказать, когда эта война закончилась. Поэтому для нас она продолжается до сих пор… 
Вот тебе картинка из «мирной» жизни. Иду я как-то поздним вечером и вижу: один урод тетку морщит, а та от страха даже кричать не может. С жизнью простилась уже. 
- Что такое «морщит»? 
- Ну это… убивает, грабит, насилует. Обижает, в общем. Я тихонько подошел и – раз ему по боковой поверхности лица! Потом еще, и головой пару раз об асфальт. Успокоил мужика. Тетка испарилась моментально.
- Но ведь ты спас эту женщину! А мужика… успокоил навсегда или он остался жив?
- А черт его знает. Я не проверял.
- Но на суде тебя бы оправдали! Женщина бы подтвердила, что ты спас ей жизнь!
- О чем ты? «Подтвердила бы…» Я родился второго августа, в День десантника. Это определило мою судьбу. Мать послала меня в десантное училище, а оттуда Родина – в Афганистан. Помирать. Однако я уцелел и продолжаю жить в этом безумном мире, особо не рассчитывая на его доброту.
- Скажи, а из-за чего ты бился потом, когда вернулся из Афганистана?   
- А из-за денег. Ты и тебе подобные живете в представлениях, что существуют банки, где они хранятся, и все такое прочее. В жизни все сложнее. Особенно было «сложнее» в лихие девяностые…
- Так ты занимался рэкетом?
- Ну да…
- Приходил с оружием и вымогал у людей деньги?
- Ну зачем же вымогать? Сами отдавали. Сын мой Вовка спросил меня: «Пап, а ты правда был бандитом и обижал хороших людей?» Я ответил ему так: «Хороших – нет, сынок, только плохих. Но я исправился, не волнуйся. Больше не буду».
Кстати, вот парадокс: все знали, за что я сидел, но, как ни странно, со мной всегда дружили менты, и были среди них довольно заметные люди. Как-то прихожу на отделение, которым мой друг Серега рулит. Говорю его подчиненному: «Серегу позови. Мы созвонились, он ждет меня». А тот нахально врет мне в глаза: нету, мол, Сергея Станиславовича. Я снова вежливо попросил пустить – отказ. Ну я и дал ему по роже прямо в участке, он – мне. Чуть не пришили нападение на отделение милиции... Я этим ментам говорю: «Идиоты, если бы я на вас напал, вас бы уже не было!» Тут на шум выбежал сам Серега да как заорет: «Стойте, это мой кореш!» Так и разошлись с тем дураком: у меня бланш, у него синичара… Производственная травма. 
- Прости за идиотский вопрос: ты в Бога веришь?
- Ну, конечно! После смерти мне скажут: «Извольте на сковородочку!» А я им: «Только маслица не пожалейте…» Вот ты не поверишь, а Боженька меня любит. Когда денег совсем нет и взять неоткуда, сижу, голову руками обхвачу… Что делать, как семью прокормить? И тут звонок, другой, третий. Работу предлагают: дом построить, плитку положить. А все почему? Потому что хоть я и нелюдь, но на предательство не способен. Люди это ценят. Я люблю говорить, что рыба второго сорта не бывает: она либо первосортная, либо никакая. То же самое и человек.
- А ты не пробовал исповедаться? Раз Бог любит – значит, простит. И не попадешь на «сковородочку»…
- Ах ты, чебурашка моя дорогая! Беда в том, что Боженька меня любит, а вот церковники – нет. Как-то раз я поехал в Бульбашию к родне и зашел там в церковь. На исповедь решился. Поп меня слушал, слушал, а потом и говорит: «Ты приходи завтра, уж больно на тебе грехов много». Ты только подумай, этот чиновник в рясе устал отпускать мои грехи! Я покивал да и не пришел больше…

Вконец устав от собственной открытости, Гарик пошел спать. Я допивала остывший чай, привыкая к обновленной картине мира, где, кроме лицейского братства и яблочного варенья, есть еще кое-что. В окошко кухни робко стучалось солнце.