Волк Серый, гл. 7

Глава 7

     Приземистый, широкоплечий Данила был одет в темно-зеленый кунтуш, расшитый галунами и украшенный часто нашитыми серебряными пуговицами… На голове его красовалась бобровая шапка со шлыком цвета морской волны, свисающим на левое плечо. Сняв шапку, Данила перекрестился на образа и поклонился атаману.
   
     - Проходи, побратим, присаживайся! – Сирко встал навстречу Черному и обнял его. – Ты разодет, словно на свято собрался! А штаны-то, штаны!

     Атаман потянул штанину Черного, развернув ее во всю необъятную ширь.

     - И тут карман, и здесь карман, - засмеялся Сирко. - Да окаймленные золотыми позументами! Как казак идет, - то и след за собой метет…

     - Как положено, батьку! – Черный широко улыбнулся. – Штаны у казака должны быть такой ширины, что тебе Азовское море! Как казак идет - как парус распускает.  Сказывал мой покойный батька, в казацкие штаны должно вложиться тридцать арбузов: как двенадцать аршин ткани, то такие штаны называют «обильными», а пятнадцати - штаны «от избытка».

     - Ну, «от избытка» - ну, это только на свято! – рассмеялся Сирко.    

     - Для меня поход на бусурмена всегда свято! – усмехнулся и Данила. – А раз ты меня покликал, батьку, знать, веселая предстоит работа. Что ж, я готов!

     - Да, ты прав, Данила! – сказал уже на полном серьезе кошевой. – Я не буду раскрывать тебе весь свой замысел, скажу только то, что касаемо тебя.

     - Говори, батьку!

     - Ты знаешь Днепр, как никто другой. Знаешь все протоки и плавневую зону. Ведома ли тебе переправа на Малой Лепетихе?

     - Зачем пытаешь, батьку? – удивился Черный. – Знаю. Это у Гремучей Балки. Там прямо у воды стоит скала, которую казаки прозвали Черным камнем, а за нею сплошь камыши. Глухое место…

     - Точно так, Данила! – сказал Сирко. – Там тихая вода, в заводи почти нет течения, верно? Так вот, ты встанешь там на якоря, укрывшись в камышах, и будешь ждать команды. Сколько у тебя «чаек»?

     - Сейчас, батьку, на плаву около пяти десятков. Еще десяток требуют ремонта. За неделю могу поставить на воду и их.

     - Нет у нас недели, побратим! – горько усмехнулся атаман. – Есть у нас три дня и не боле. За три дня ты должен поставить на воду все чайки. Людей я тебе дам, и пушки дам тоже…

     - Пушек у меня достаточно, батьку, - ответил Данила. – Вот гармашей, кои бы мастерски умели те пушки наводить на ворога, гармашей у меня маловато. Честно скажу, не на каждой «чайке» у меня хороший гармаш имеется…

     Задумался кошевой, ибо для того, чтобы отдать гармашей на казацкие суда, нужно было снять их с других, не менее важных направлений.

     - Да-а, - непростая задачка! – произнес Сирко, трогая седой ус. – Не дам я тебе гармашей, пожалуй. Придется тебе справляться с задачей с теми, что есть. Слушай теперь главное. Наши казаки подменят стражу татар и вооружат полон. Когда они будут готовы, кто-то из казаков проберется к «чайкам» и подаст знак – крикнет болотной цаплей…

     - Но там не водятся болотные цапли… - начал было Черный, но атаман перебил его.

     - Вот потому ты и услышишь ее крик, что его не спутаешь ни с каким другим! Как только ты получишь сигнал, ты должен будешь очень быстро вывести «чайки» из камышей на чистую воду и из всех орудий дать залп по татарскому лагерю, который по моим прикидам будем стоять у брода. И так ты будешь закидывать сечкою лагерь бусурмен, пока не отстреляются все «чайки». Твой первый залп будет сигналом к общей атаке. Как только отстреляешься, выводи суда из-под огня и уходи в плавни. Там перестроишься и вновь выходи к броду. Твоя главная задача – не дать татарам уйти на свой берег, перекрыть брод. А для этого тебе придется перекрыть «чайками» все течение реки. Все тебе ясно, побратим?

     - Я все понял, батьку! – сказал Черный. – Сделаю! Я могу идти?

     - Иди, Данила! И пусть Господь сопровождает тебя в твоем деле!

     Наконец, в правлении остались только атаман и Груша, и в просторной светлице воцарилась какая-то гнетущая тишина …

     Пока Сирко отдавал наказы казакам, он не думал о боли, отвлекался от нее. Но теперь она властно напомнила о себе, и он приложил обе ладони к левому боку…

     Видя, что кошевому становится дурно, а он ничем не может помочь, Трофим прервал затянувшееся молчание.

     - А что, побратим, - произнес Груша, - не слишком ли запутанный план ты разработал? Я вот сидел, слушал тебя, и никак не мог уразуметь, что же ты задумал… Как мыслишь разбить Кара-Мухамеда…

     - Дело всё в том, друже, - сказал кошевой, морщась от боли, - что и тебе я не могу открыть всю правду и раскрыть полностью свой замысел. И мне не просто сейчас, пойми, - я ведь осознаю, что не до конца откровенен с теми, кого посылаю на смерть… Но, согласись, не известно, каким боком повернется военная удача к каждому из них.  Поэтому будет лучше для дела, если весь замысел буду знать только я, уж прости, Трофим!

     В этот миг на майдане довбыши забили в тулумбасы, и мерный рокот барабанов поплыл над Сечью. Это означало, что какой-то отряд уже был готов к выходу в поле, и казаки выстраивались для марша. Стая граков и воронья, вспугнутая гулкими ударами палиц в натянутые на деревянные бока тулумбасов бычьи шкуры, снялась с маковок сторожевых вышек и сечевой церкви и, раздирая небо громким карканьем,  взлетела ввысь.

     Перекрывая рокот тулумбасов, подал голос главный колокол казачьей церкви, к которому присоединились малые колокола,  и чистый серебряный звон поплыл над Сечью, провожая казаков на битву.

     - Выйдем, пожалуй! - сказал кошевой, тяжело вставая.

     Груша хотел помочь атаману идти, но Сирко отстранил его руку.

     Побратимы вышли на майдан в тот момент, когда первая сотня уже подходила к браме.

     Завидев атаман, казаки дружно прокричали здравицы в его честь, и атаман поднял вверх правицу, приветствуя идущих на смерть…

     С ними поравнялась следующая сотня, и Петро Гук, идущий во главе, склонившись с седла, обнял атамана.

     - До встречи, батьку! – крикнул писарь.

     - До скорой встречи, сынку! – ответил кошевой.

     Колокольные звоны забивали гвалт казачьей юрбы, топот копыт, приветственные крики… Музыка звонов лилась над Днепром, над крутыми кручами скал… И знал кошевой атаман Иван Сирко, что для многих из тех, кто уходит сейчас в Степь, на битву с лютым ворогом эта сладкая музыка – последняя связь живого, будничного с неизвестным никому завтрашним…

     К побратимам подскакал Сечевой полковник Василь Соломаха. Резко осадив коня, он спрыгнул наземь и вытянулся перед атаманом.

     - Батьку! Казаки уходят: Трофим Волошанин ведет три сотни к Черному камню. Пять сотен в Гремучую Балку веду я. К броду через Ингулец пять сотен ведет Григорий Байрак. Три сотни остаются на охране Сечи. И пять сотен, батьку – в твоем личном распоряжении. Благослови, батьку!

     Соломаха припал на одно колено, склонив голову пред атаманом.

     - Храни тебя Боже, сынку! – сказал Сирко и широко перекрестил голову полковника. – Ступай, Василь. Ангела-Хранителя в пути и в битве тебе и всем казакам!

     Соломаха вскочил на коня и поскакал догонять свои сотни, уже миновавшие ров за частоколом, ограждающим Сечевые межи…

     Сирко долго глядел вослед казакам, качая головой.

     - Скажи, Трофим, - вдруг произнес атаман. – Что будет, если человек попытается приручить волка?

     - Бывали такие случаи, слыхивал я, - Груша удивленно посмотрел на кошевого, - но всегда заканчивались плачевно: гибелью человека, а чаще волка. Хотя, часто волчат берут из логова и скрещивают с собаками. Щенки от таких родителей получаются на редкость выносливыми, здоровыми и сообразительными. Но потом волка все равно убивают, ибо, как его не воспитывай, он очень скоро становится весьма упрямым и своевольным и уже начинает представлять собою угрозу. Сказывают же: сколь волка не корми, - он все одно в лес смотрит…

     - Верно! – сказал Сирко. – И никогда, никогда волчья стая не примет к себе собаку! Волки живут семьей, и волк с волчицей не разлучается до смерти одного из них. Стая волков – это всегда родня разных возрастов. Когда корма в степи много, в стае может собираться до тридцати волков. Чужака семья не примет, порвет. Но ежели чужак еще и собака, пес… Ему не оставят шансов выжить.

     - К чему ты это, друже? - спросил Груша, все еще не понимая, куда клонит атаман.

     - К тому, что никогда в Степи не будет мира! – горестно промолвил Сирко. – Сегодня мы бьемся с татарами. Взавтра будем биться с ляхами. Послезавтра – придут московиты… И так будет всегда, пока будет существует Степь – наша Матерь, наше Дикое Поле, наш Великий Луг. Наша воля, наш казацкий дух всегда будут стоять поперек устремлений других государств. Нам никто и никогда не простит нашей казачьей вольницы, и всегда найдутся желающие обуздать казаков… А мы… Мы ведь в сущности готовы служить тем, кто с нами по-братски. Кто готов разделить с нами наш хлеб. Почему же всем так хочется, чтобы казаки сами, добровольно ярмо на себя одели?! Почему пытаются нас приручить, не понимая, что мы все одно будем стремиться на волю, в нашу Степь?!

     Груша долго молчал…

     - Ты и сам знаешь ответы, атаман! – наконец, произнес Трофим. – Тебе ведь другое от меня надо, верно? Так вот. Я тебе скажу как на духу. Ляхи и татары нам не попутчики… И никогда ими не будут! Москва тоже не хлеб с медом, не стану спорить… Но Москва ведет с нами сношения через Посольский приказ, а значит, признает Сечь равным себе государством! И, помяни мое слово, наша доля – быть с Москвой рядом на веки вечные! И иного, друже, не будет!

Продолжение следует –