Мелли

                ***
  Не буду Вам рассказывать все, о чем мы говорили с Антоном, слишком долго. Начну с того момента, когда я уже собрался уходить.
  - Ну, я пошел, - сказал я.
  - Подожди, давай покурим, и пойдешь, - предложил Антон.
  - Ну, давай.
  Мы прикурили сигареты. Антон взял переполненные пепельницы и унес их почистить. Я понял, что когда мы покурим, я уйду не сразу.
  - Может чайку? – спросил Антон.
  - А-а, давай.
  - Черный, зеленый?
  - Да, без разницы, - я посмотрел на часы и понял, что придется держать ответ дома.
  Антон колдовал на кухне. Я прикурил еще одну сигарету и оглядывал комнату. Вдоль стены по-прежнему стояли три мои графические работы. Одну он уже подарил одному из гостей, маленькому боксеру с обломанными ушами. Уж очень парня «зацепило» мое «Дерево». Нужно было подарить все четыре маме Антона, тогда они, может быть, украшали бы стены. В следующий раз так и сделаю.
  - Ты, вот ты куришь! – возмутился Антон,- Сейчас настоится. Ну, меня этот боксер убил. Сидит такой, с завернутыми ушами: «Дядя Антон,…» - он меня «Дядя Антон» называл,- «…А можно, я ее возьму?» - пробасил Антон, - я ему: « Это не мое, это товарищ мой делает эти вещи, хочешь с ним поговори», - а он: «Не, я заплачу. Сколько это стоит? Двести, триста долларов?», «Да, забери!..» - говорю, - «…Он это не для денег делает». Он схватил твое «Дерево» под мышку и ушел.
  Мы посмеялись над этим малым, и Антон налил чай.
  - Антон, а давно ты занимаешься лошадьми? – спросил я вдруг.
  - Сравнительно недавно.
  Он выдержал паузу, будто вспоминал о чем-то, и продолжил:
  - Пацанами еще были когда. Тогда, вроде, со двора товарищи: «Идем на ипподром! Идем!» Там убирали за лошадьми. А я, как-то, и не рвался особо. Но стадный инстинкт, в детстве, знаешь? Потом, как-то раз, посадили нас на лошадей. А меня посадили на гнедого, одного, жеребчика двухлетку. Все тронулись, а этот, подо мной, встал как вкопанный, и чувствую, трясет его. Потом оказалось, что он еще не езженный почти был.
  Помню, сзади подходит один, и проволокой его по заднице. Все. Я вцепился в шею жеребцу, и помню только: черное, белое, черное, черное… Глаза закрыл. Долго это было. Потом слышу цокот: «Цок, цок…», это он уже устал и сам в конюшню пришел. Хах! Так, меня потом оторвать не могли от него. Вокруг все: «Эй, отпусти, отпусти!» И помню, мужики между собой: «Говы оглан!», то есть: «Хороший мальчик!» Мои со двора потом столько завидовали. А я просто испугался.
  - Страх – сильная вещь. Сколько сильных дел сделано из чувства страха.
  - Да. А потом, уже после армии, работал егерем в питомнике, в Гяурсе. Там была кобыла одна, дура молодая, и был мерин старый, кабарда, с границы списанный. «Ковш» его звали. Тот еще «крендель», строптивый был. Это был первый опыт, найти общий язык с лошадью. Нашел! – утвердительно сказал Антон.
  - Еще чаю? – спросил я.
  - Нет. Давай, новый заварю.
  - Да, нет. Нормально.
  - Ну, смотри.
  - Извини, перебил.
  - А. Про Ковша, вообще, долго можно рассказывать, - Антон вспомнил что-то и засмеялся. Я приготовился слушать, - Один раз сидим с «Бородой», «Борода» - Саша один был, ты не знаешь его? Ну, ладно. Сидим мы на вышке, а у нас там, на холме вышка была, хорошо, ветер комарье сдувает. А чуть дальше, у озера, стоял вагончик, входом к озеру. Прикинь: ночь, темно, хоть глаз выколи, и вдруг свист. У «Бороды» был свисток, такой, есть, спортивный. И свист. Его свистком кто-то свистит. Я ему: «Саш, твой свисток?», он похлопал по карманам: «Да, мой свисток!» А, ночь! Кому, на хрен, вдруг ночью понадобилось посвистеть!? Тем более, что кроме нас двоих нет никого. Питомник! В пустыне! Ночь!
  А Ковш, он любитель был до сахара. Перед вагончиком стол стоял. Поедим, и ему на столе сахар оставляем. Придет, есть сахар - съест и уйдет, нет - раскидает всю посуду, типа: «Нет сахара - держи!»
  Мы с «Бородой» взяли дубины, такие, знаешь, сомов глушить, и пошли на свист. А жутко, непонятно ни хрена. Вагончик с двух сторон обходим, а перед входом свет горит и картина. Представь: Ковш, с раздвинутыми передними ногами, шею вытянул, глаза ошалелые, стоит, пасть разинул, и свистит.
  Мы, короче, упали. Этот придурок сахар ел, а Саша, «борода», свисток на столе оставил. Ну, Ковш его и цапнул, свисток. Тот у него где-то в пасти застрял. Он пытается выплюнуть, а получается свист. Вот он и дуреет.
  Мы ему: «Ковш! Ковш!», он с испуга вскинулся, селезенкой заекал, свисток вылетел, и он «патапап – патапап, патапап – патапап» по песку и чухнул…

                ***
  - …Вообще, если мне сейчас предложат заниматься лошадьми, я не возьмусь. Не хочу. Хватит. Все чего я хотел добиться в работе с лошадью, я добился. С Мелли, там, в Англии. Это Марилены лошадь была, - Антон поднялся с места и разбросал фотографии на полу, - Вот она! Мелли! – он произнес ее имя так, как я произносил имя, ну, наверное, только своей жены, или как в детстве мы говорили: «Мырсыдэс!», когда автомобиль из кино и с вкладыша от жевательной резинки впервые появился у нас в городе.
  - Марилена, это кто? – спросил я.
  - Марилена – жена Тома.
  - У которого отель?
  - Да, хороший мужик. Он же предложил Бриджит, когда я с ее мерином возился: «Давай!» - говорит, - «Нарисуй какую-нибудь свою картинку, мы ее продадим. Я поеду в Ирландию и привезу двух хороших «Хантеров». Пусть Антон работает с ними. Продадим их, купим еще. После Антона лошади на «Ура!» пойдут. Люди его работу знают. А этот твой мерин, он – дурак. Его только пристрелить и на колбасу. Зачем Антон тратит на него свое время!?» Я думаю: «Вот оно! Вот, к чему я шел!» А, нет. Телефон-то сломанный! Проходит время, я ее спрашиваю: «Бриджит, что насчет предложения Тома?», «А, нет! Том – дилетант. Много пустой слово!» Вот и все! Обломалось. Вообще, эта ее мания миссионерства и собственничество меня задолбали.
  - Да, что есть, то есть, - согласился я, - Мы – дикие люди из дикой страны. Раньше они зулусов возили на потеху, теперь нас. В принципе, эти вот музыканты, художники, которые ездили раньше, насколько я знаю, и вели себя как папуасы. Да я и сам, в первый раз приехал, фотографировал все подряд, как китайский турист. Хотя, англичане к нам приезжают, также носятся со своими фотоаппаратами. С одной лишь разницей, мы снимаем как нечто красивое и интересное, а они как что-то дикое, экзотическое.
  - Хорош курить! – вдруг сказал Антон.
  - Да не много я курю!
  - Много, - уже спокойно, но утвердительно сказал он.
  - А с Мелли ты в Броутоне работал?
  - Да, - Антон закурил, - Ты бы видел, какой она была, когда ее привели. Чурбан на костылях, - он скрючил для наглядности руки.
  - А потом?
  - Потом Мелли стала творить чудеса. Вообще. Это такой кайф, когда лошадь тебя понимает. Я начал ставить ее. Учил правильно ходить. И когда лошадь понимает, что ты стараешься для нее, что хочешь ей сделать лучше, она благодарно тебя слушается, - Антон стал искать сигареты в полумраке. Я отпил глоток чая и тоже закурил.
  - Не, Мелли – это сказка! Когда лошадь понимает тебя и показывает тебе, что она тебя понимает, и понимает, что ты ее понимаешь – вот где кайф!..
  …Потом, перед охотой, они там собираются на площади, ну типа ритуал такой. Мы с Мелли подъехали позже, тихо, незаметно встали. Марилена увидела нас подъехала. А ее лошадь оказалась подружкой Мелли. Они как увидели друг друга, шеи изогнули, головы склонили, обнюхали друг друга, и одновременно ногами - «цок!», и мы с Мариленой в один момент по шеям им - «жах!» и друг другу «дай пять!» - «хлоп!» И все это так синхронно! Мы оба в смех. Лошадники, да! А вокруг слышу шепотом: «Мелли! Мелли!» А мели, такая знаешь, гордая. Типа, первый бал у девушки. Но держит себя пристойно.
  А потом уже в поле пошли. И тут Мелли, абсолютно без моей команды, подымается, даже не на свечку, а на такую, знаешь, полусвечку, и на задних ногах перед всем строем проходит метров пятнадцать. Это был фурор. Всем стало весело. Все уже громко заговорили о Мелли...
  - …Но знаешь, я понял одну вещь, - продолжал Антон, - Заниматься с лошадью, втираться в доверие, становиться другом ее, и стать другом, а потом подставить, или даже, подложить, под какого-нибудь толстозадого туриста с рыбьими глазами – это как предательство, что ли. Даже не как, это предательство и есть. А лошади, они разные. Некоторым все равно, а некоторые принимают все это близко и уже никогда не пойдут с тобой на контакт.