Два воспоминания

Однажды, когда я еще ездил по конференциям, мне посчастливилось сесть в столовой напротив одного знаменитейшего служителя. То ли я спустился в столовую позже других, и осталось место только напротив его, и я упирался, но меня посадили именно здесь, то ли это он зашел позже других и сел напротив меня. Не помню, давно это было.

У меня дыхание перехватило: это же сам... Сижу, благоговейно молчу, машинально ем суп, не чувствуя вкуса. И не заговариваю. Чтобы не нарушать благоговейности.

Тут к нему подсели. Видимо, обед оканчивался, места рядом освободились. И я нечаянно подслушал его разговор с подсевшими. Лучше бы я этого не слышал. А может, раз услышал, все-таки лучше было слышать. Стали говорить про опальных служителей, которые что-то понимали "не так". Я в этой большой баптистской политике как тогда не разбирался, так и сейчас не смыслю ничего.

Он отозвался об этих служителях. Очень жестоко и некрасиво. То есть в устах неверующих людей это прозвучало бы как обычная перебранка в одни ворота ввиду отсутствия второй стороны, ничего такого, без ругательств и крика. Но в устах верующего... Да служителя... Да такого...

Скажете, он проявил принципиальность? Отстаивал святость? Защищал церковь Божью? Называйте, как хотите, я это называю даже не жесткостью, а именно жестокостью. Без слезинки сожаления. Без намека на братолюбие. Без тени уважения.

И больше всего меня поразили глаза. Очень выразительные. В них было написано ровно то, что говорили слова и их интонация - злость.

Как я был ошарашен... И как жаль, что это вторая вещь, которая до сих пор приходит мне на ум при воспоминании об этом служителе сразу после первой - его чудесных проповедей.

06.04.2015