У ференца листа отрывок из повести о мусоргском

   Зал большой. Свечи горели на стене, на письменном столе, на высоком
 круглом столике-этажерке у одного из двух роялей. Ференц Лист зажег от
 свечи на письменном столе сигару. Мусоргский изящным жестом прикурил
 длинную тонкую париросу от другой свечи. Венгр погладил усы, русский -
 усы и бородку. "Молодец!- воскликнул по-русски Стасов, сидевший на
 оттоманке в углу за Мусоряниным.- Знай наших, русский образованный человек
 говорит на двух-трех европейских языках, а редкий европеец на бельмес
 знаком с русским. Можем не стесняться".

   В кресле за Листом устроился музыкальный критик Лесман. Композиторы
 уселись, через раскрытые рояли взглянули друг на друга. Франц (по-австрийски,
 по-венгерски Ференц) улыбкой подбодрил молодого соперника, пробежался
 пальцами по клавишам:
   - Расскажите немножко о себе.
   - Псковские мы, уезда Торопецкого, сельца Карева урожденные,- говорил
 на немецком, тихонько аккомпанировал.- Сын старинной русской фамилии. Няня
 ознакомила с русскими сказками, с духом народной жизни. Это знакомство
 стало главным импульсом музыкальных импровизаций до начала знакомства с
 самыми элементарными правилами игры на фортепиано. А первые уроки мать
 преподала, Юлия Ивановна... Уже в семилетнем возрасте играл небольшие
 сочинения Листа.
   
   - О,- улыбнулся Ференц, пальцем погрозил.- А у меня первое знакомство
 с Россией через музыку Глинки. Кто начнет?
   - Хозяин,- подал голос Стасов.
   - Может, гость представится?- возразил Лесман.
   - Ладно,- Лист поднял руку, отложил сигару,- играю.
   И он представил "мефисто-вальс".

   Мусоргский ответил детскими картинками. Трепет, страх малыша, няней
 запертого в темном чулане... и расскажи, няня, про буку страшного...
 лучше про царя с царицей, что за морем жили в терему богатом... еще
 царь всё на ногу хромал. Как споткнется, там гриб вырастет...
   - Гениально!- вскричал Стасов,- браво. Вот что значит русский бой
 удалый!
   - Ново! Живая детская душа,- признал Лист.- Никто другой так не скажет.
 Какие находки! Но моя очередь.

   Венгерская рапсодия.
   Модест заиграл романс "Желание". Владимир Васильевич поморщился. Не
 нравилось ему это желание, уступка классике, идеальному направлению.
 Но он заметил, как искренне, увлеченно слушает Лесман, на лице Листа
 живые эмоции: грусть, печаль, нежность, умиротворение. Русский проиграл
 весь романс, а спел только первые четыре строчки:
                Хотел бы в единое слово
                Я слить мою грусть и печаль,
                И бросить то слово на ветер,
                Чтоб ветер унес его вдаль...
   - Бесподобно!- взмахивал руками Стасов. Надо же так ловко пристроить
 к "детской" и рапсодии. Гениальный контраст!

   Лист исполнял "пляски смерти". При первых тактах Мусорянин вздрогнул:
 услышать эту великую мелодию в исполнении самого автора! Вершина, звезда
 ведущая! Вот перед чьим лицом у живущих действительное равенство: перед
 смертью! Ни честь, ни слава, ни богатство - ничто не спасет! Однако это
 не пляска - марш! скорбная, суровая поступь. Из древних песнопений,
 через века, эпохи. День гнева, он превратит века в пепел... Верующие
 ждут конца света. Но и наука считает: не вечна земля... Пусть непонятный,
 неподьемный миллиард лет, но потухнет, исчезнет со всеми усопшими и
 живыми, вместе со всеми их творениями... И только пепел, пепел, звездная
 пыль... Но выпало коль - живи! твори. Жизнь дана для того, чтобы жить!

   Чем же теперь ответит мой?- тревожился Стасов. Это неповторимо - встреча
 двух титанов! Европа всколыхнется, если Лесман расскажет о ней в газетах.
 Мир узнает Россию музыкальную, не мы за Европой, она за нами!

   "Спи, усни, крестьянский сын". Колыбельная. Стасов знал, она памяти
 Юлии Ивановны посвящалась. И создана в одно примерно время с "плясками
 смерти". Я не ошибся в мальчугане, как он великих композиторов, великих
 пианистов Европы!.. и какая русская, народная - колыбельная... русская
 душа изливается до донышка в тоске-печали, о невозвратимо потерянном,
 минувшем... И опять нежность, свет примирения с неизбежным. Свет небесный.
                Белым тельцем лежишь в люлечке,
                Твоя душенька в небесах летит,
                Твой тихий сон сам господь хранит,
                По бокам стоят светлы ангелы,
                Стоят ангелы.
    Лист встал, аплодировал, склонив голову. Лесман тоже встал, пораженный,
 восхищенный. Стасов, воздев руки, торжествовал - какова Русь! Утешил
 Мусорянин!
   
    Апофеоз! Не сговариваясь, музыканты начали импровизировать. Играли
 одновременно, словно стараясь забить, заглушить друг друга. Уступали
 вдруг минуту для соло, по очереди переходили на аккомпанемент. Русские,
 венгерские, австрийские мотивы, варианты известных оперных партий,
 увертюр, пьес для фортепиано.
    Финальные аккорды... сошлись. Лист обнял Мусоргского.

    - Дурак, русский дурак!- раздраженный, гневный голос Стасова,- И я
 болван, столько  усилий потратил, так  рассчитывал  на эту встречу и -
 впустую!

            (Мусоргский оказался "невыездным")