01 008

На 12-ый день Рыбников начал вызывать нешуточную озабоченность Мочловина. Все обитатели барака были спокойны и размеренны. Ничего кроме приёма пищи и спаривания их не интересовало. А Рыбников ходил неприкаянно из угла в угол. Пытался пару раз присоеденится к свальному греху, но его отталкивали. Да, после 10-го дня промискуитет стал обычным делом в карантине. Обычно одна женщина совокуплялясь с несколькими партнёрами, или несколько женщин, из-за недостатка партнёров, развлекались по мере возможности. Всё стало как-то просто, и немного первобытно. Коммунизм, чтоли? В отдельно взятом бараке.
Но Рыбников. Он не просто ходил по продолу. Он вещал. Именно вещал, другого слова не подберёшь. Он говорил о реформе образования проведённой Петро 1, и о дальнейшем разрушении науки уголовниками Бланком, Джугашвили и Бронштейном. Вся эта муть мало кого интересовала, даже охранники обращалли на Рыбникова внимания не больше, чем на муху.
- Картофельная система исчисления! Умно жали, потому умон жили! Кастрация алфавита. Умножение! - ревел он то тут, то там.
Мочловину страдал от этого. Ему было грустно, что Рыбникова все отвергают. Но он не мог придумать, как помочь Анатолию. На этом празднике разврата они были не у дел.
Кстати, у него самого небыло желания учавствовать в общем разврате. Как ни удивительно, но его это не волновала. Он получал полное моральное удовлетворение созерцая барачный бардак. И это было всё, что он хотел.
Помочь Рыбникову. Ввести его в коллектив. Но как? Надо всё хорошенько обдумать.