Августина! Любовь из потухшего огня Роман. 1-4

 4.Ревность не советчик

  Пока мы доехали, уже темнело, потому что мы не-
сколько раз останавливались, чтобы передохнуть, а
может, не столько передохнуть, сколько немного пере-
говорить. Мы садились прямо на обочину, и я с таким
наслаждением впитывала каждое его слово, о чём он мне
хотел рассказать, а я замечала, что он стесняется и боль-
шее умалчивает. И я сама, наводящими вопросами, всё
же стала вытаскивать «невод с рыбой» из его памяти.
– Ну как это она вам так могла предложить сразу, ведь
она ещё была девчонкой, – вдруг неожиданно даже для
себя спросила я.
– Конечно, нет, мы с ней дружили, даже украдкой цело-
вались, но у нас не доходило до половой связи, может, я и
хотел, мучился, когда мы были вместе, но ничего лишне-
го не позволял себе с Алёной. Я её очень любил, и, если
б не война, может, этого и не произошло бы. Я б женил-
ся на ней. Но она рассказывала, как немецкие солдаты
издевались над женщинами, особенно над молодыми, и
поэтому решилась отдать мне самое дорогое, что имела.
Немного передохнув, мы поехали дальше, и только на
следующем привале я его спросила:
– Неужели вы не переписывались и не сохранились
письма?
– Сохранились, если вы не выбросили, вы смотрели –
в шифоньере была сумка? Там были все письма, мои и её.
– Нет, ничего не видела, а может, не обратила внима-
ния... Но если даже и найдётся, разве я имею право чи-
тать чужие письма?
– Уже не чужие, я разрешаю вам их читать. Там будут
мои и даже, наверно, отца Алёны тоже.
– Спасибо, что позволяете заглянуть внутрь вашей
души.
– На здоровье. Уже подъезжаем, свет в столовой, вид-
но, нас ждут!
Евлантия Николаевна сегодня встретила более радуш-
но, мы прошли в столовую, все сидели за столом и ожи-
дали Василия Васильевича к обеду. У них была догово-
рённость, что, если до семи вечера он не вернётся, начнут
обедать без него. Опять молитва, «Аминь» – и дети засту-
чали хором в миски... Мне она тоже налила суп с клёцка-
ми, на жареном луке без картошки, и подала сделанную
домашнюю лапшу и стакан козьего молока. Потом Васи-
лий пошёл топить баньку. Не знаю, если бы с ними не
познакомилась, наверно, уже бы закончила роман и жила
б в одиночестве. Сейчас передо мной раскрылось столько
тем, и даже если я напечатаю переписку, получится це-
лый роман о любви, о войне и подруге из тыла, а может,
не подруге, а большее...
Пообедав, Евлантия всё-таки впервые разрешила мне
помочь убрать со стола. Как мне стало известно от Васи-
лия, он ей рассказал, что я писательница и собираю ма-
териалы о войне. Хотя я ничего не собирала и никогда
не писала о войне – это не моя тема. Меня очень увлекла
любовь малолеток и его верность. Пока все выкупались,
и я тоже, пошёл сильный дождь, и Василий предложил
остаться у них. Он показал комнату на третьем этаже под
самой крышей, но поверьте – эта комната была намно-
го лучше моего всего дома. Во-первых, она была очень
светлая, с единственным большим круглым окном. В це-
лом снаружи это напоминало скворечник. Я согласилась,
тем более что там была и кровать. Но когда я сказала, что
забыла тетрадь, то сразу всё нашлось для меня: и общая
тетрадь, и чернильница с ручкой, даже несколько запас-
ных перьев к ручке, и старшие дети даже затащили стол и
два табурета. Когда же дети пошли спать, Василий долго
не уходил, он так вдохновенно рассказывал о себе, что
мне было неудобно его останавливать, хотя выдержать
рассказ, даже очень увлекающий, второй день я уже не
могла. Так и склонила свою голову над столом...
Не помню, как я оказалась в постели, без обуви и поч-
ти раздетой. Утром его уже не было, а я осталась один на
один с Евлантией. Она начала первой:
– Вы его не оставляйте, видно, он прикипел к вам, ни-
когда я не видела его в таком хорошем настроении.
– Вы меня опять не хотите понять, поймите, что я пи-
сатель, сегодня я пишу о нём, завтра о другом, а скоро
зима, возвращусь в город в свою квартиру, вы не пред-
ставляете, что я даже русскую печь не смогу растопить,
не говоря о том, что никогда не рубила дров. Я затворница
романа, пока пишу – душой там, но, поверьте, у меня сей-
час только наброски, я даже не начала писать о Василии
Васильевиче, это сложная натура человека, добрая и бес-
корыстная, а главная – обладающая вечной преданностью
к своей любви, которую он пронёс через шестьдесят лет.
– А кто вам сказал, что шестьдесят, ему только недав-
но справляли пятьдесят пять лет.
– Мне кажется, он сказал, не помню, может, ослыша-
лась... а сейчас мне тоже пора домой.
Я попрощалась и уехала на велосипеде в свою деревню.
Не помню, как я добралась до дома, от вчерашнего до-
ждя дороги были полностью размыты, грязища, не знаю,
кто кого вёз на себе, я или велосипед. За три часа я до-
бралась, такая измазанная в грязи, что пришлось заново
отмываться, постирать заляпанную одежду и обмыть ве-
лосипед. Я была в светлом халатике, когда Василий по-
стучался.
– Августина, вам письмо от дочери.
Я обрадовалась. Он не ушёл, спросил:
– А как вы доехали?
Только сейчас я обратила внимание на него. Он был
мокрым, полностью обляпанный грязью и, видно, был
голодным, только успел развезти все письма по сёлам.
– Заходите, Василий, скиньте одежду, у меня в сунду-
ке много одежды бывших жильцов. Я прополощу вашу,
жаль Евлантию: у неё и так много работы.
– Надо протопить дом.
– У меня не получилось разжечь, а то совсем отсырел
под соломенной-то крышей.
– Конечно, вы не смогли бы растопить, вы даже не от-
крыли поддувало в печи. Либо вы неправильно откры-
ли-закрыли, либо сажу надо было струсить с прошлого
года, поди, может, несколько лет она не топилась?! А я-то
думаю, что это дыма и гари в доме полно?
Я достала из сундука одежду, и вместе с ней выпала
пачка писем из прошлого, я подобрала все и положила на
стол. И вышла, чтобы он переоделся.


http://www.proza.ru/2015/04/06/264
© Copyright: Каменцева Нина Филипповна, 2015
Свидетельство о публикации №215040600264