И цвёл миндаль...

 
                Туда, где улетает и тает печаль,
                Туда, где цветёт миндаль...

Озиль … В твоём саду давно отцвёл миндаль, и сейчас все твои родные и близкие заняты садом, работы хоть отбавляй, надо под деревьями расчистить, прополоть, год урожайный… А воздух напоён ароматом цветущих деревьев, вовсю жужжат пчёлы…
Озиль разглядывает грязные, оплёванные лестничные ступени и продолжает вспоминать дивные цветущие деревья на родине. Она давно заметила, что так ей легче убирать подъезд.

Крикливая Елена Афанасьевна, боже, какое длинное имя, сама на работу на каблуках ходит, делает вид, что не замечает, что у Озиль нет даже моющего средства, вчера закончилось сразу, подъезды такие  грязные. И кричит: Как тебя? Оля? Ты сегодня не закончишь три подъезда? В 12-ом доме ещё остались! Я говорю, мыла нет, опять кричит: А куда дела, я тебе не мыло дала, порошок дала! А куда я дену? У меня даже тазика нету, чтоб дома стирать, вот с зарплаты куплю. Асен говорит, зарплату маленькую сначала дают, потом или дают, или не дают. Русские в Москве совсем другие русские. У нас в Фергане они золотые просто! Правда, разъезжаться стали, больше в Россию уехали, но без ссоры, соседи, дружим! Почему в Москве нас так не любят? Асен говорит, всё в газете написано про нас, каждый день пишут, но за газету надо большие деньги платить, можно так совсем голой учёной стать. Озиль грамотная, она даже в русской школе немного проучилась, потом переехали, отец военный, бросали то туда, то сюда, лишь бы не в Ош, там страшно было.

И Озиль стала ходить в узбекскую школу, зато рядом. Потом курсы окончила медицинские, многому научилась, да никто не звал массажировать или уколы делать, все вокруг, наверное, здоровые,  правда, роды принимать иногда бегала, но все кругом или родственники, или знакомые, денег ни у кого нет. Асен позвонил, сказал, уборщицей будешь? Приезжай. Родственники все обрадовались, но родители загрустили. Младшая она у них, никогда отдельно не жила...
В поезде все сидели с чайниками, своими, из дому, а проводник ругался – столько дней ехать в вагоне, но даже чай не покупают. Вот русские тоже ехали с ними устраиваться в столице, они у него всё покупали, на перронах бегали, покупали, есть очень любят. А уж пить как любят… А проводнику всё мало. Асен встретил, предупредил, чтобы покрасилась, у Озиль светлое лицо, от бабушки перешло, но Озиль, стыдно сказать, даже на краску не набрала.
С утра эта Елена Афанасьевна дала две рваные тряпки на семь подъездов. А как мыть последний? Не понимает. Слава аллаху, ушла, хоть не погоняет.

Озиль вздыхает, голыми руками отжимает тряпки и моет грязный, десятилетиями ни разу по-настоящему не мытый подъезд. Окурки она собрала в коробку. Резиновые перчатки успели продырявиться и внутри хлюпала вода, пришлось Озиль их снять, холодная вода сводила пальцы, хотя от ведра шёл пар. Хорошо, здесь подъезды тёплые.
Нет, как только получит зарплату, купит обратный билет, сил нет терпеть, все хоть и смотрят на неё, но даже не замечают, а один жилец, подросток, плюнул прямо на мытый участок. За эту неделю Озиль ох как узнала своё место… Асен по её просьбе одолжил тёмные очки, не хочет Озиль, чтоб видели её злые и красные от слёз глаза. Она тоже их не хочет видеть, этих злых русских! Иногда встречаются добрые бабушки, остальные сто процентов – все злые!
Быстро закончив мыть на восьмом этаже – наверху намного чище, Озиль медленно спускается. Надо бы перила тоже, но чистой тряпки нет, откуда у Озиль чистая тряпка?
Вдруг дверь на площадке открывается и светловолосая, очень красивая девушка вытаскивает хорошее, новое ведро со шваброй внутри, с горячей водой, а в руках большая пластмассовая бутылка. Озиль со страхом смотрит на неё, неужели девушка будет перемывать? Не дадут мне денег! – с упавшим сердцем встала Озиль перед ней.
– Возьмите, сейчас и тряпки принесу! – и выносит два больших пустых мешка. Вот! На неделю хватит, у меня много в гараже.
Озиль выдохнула задержавшийся вздох, взяла и тут же прошлась новой тряпкой по площадке, пол засиял.
– Чистый тряпку есть? Хочу почистить, – показав на перила, попросила Озиль.
Счастливая Озиль вытирает перила уже под взглядами всех жильцов, которые проходят мимо девушки в тёмных очках, некоторые даже брезгливо отодвигаются от неё. Нет, не все злые, почти только половина, какая удивительная девушка! Неужели москвичка? Наверное, не настоящая москвичка! – думает Озиль, не слыша, как соседка белокурой девушки на площадке шипит:
– Вечно вы тут выпендриваетесь!  Пусть моет тем, что ей государство даёт! Мы за ето платим!
Хлопают двери, Озиль почти дошла до первого этажа, гордая от проделанной работы, такой чистый подъезд! – оглядывает она свою работу и с новым ведром, шваброй и убойным средством заходит в соседний подъезд. Асену расскажет, не поверит…
Но Асену не до неё. Он почти не слышит, о чём рассказывает ему радостная Озиль. Сегодня приходили к брату на стройку, всех потащили в отделение, говорят – назад к себе уезжайте, незаконные вы все. А брат уедет – он один как тут будет жить? Он тоже незаконный, в ЖЭКе пока закрывают глаза, обещали разрешение устроить… Асен растерянно садится на ступеньку и спрашивает:
– Тебе зарплату когда дадут? У Толхата денег мало на дорогу…
– А нельзя остаться? Ты говорил, дворникам зарплату поднимут…
– Поднимут, чтобы русские пошли работать. Они не любят теперь дворником. Говорят, что раньше комнату всем дворникам давали. Сейчас комнату не дают, денег мало дают. Ты же говорила, тут плохо? Хочешь остаться?
– В двенадцатом доме хорошие люди живут, они же видят, как мы чисто убираем…– шепчет Озиль, уже не зная, куда ей больше хочется. Там, где цветёт миндаль, нет работы. А здесь столько домов и улиц, и столько работы. Но их не хотят…
– Озиль, я кольцо потом куплю. Давай сначала женимся. Здесь так можно делать…
Северный ветер треплет верхушки дворовых деревьев, Озиль смущённо отводит глаза. Кто же так женится! Но всё равно ей хорошо от его слов, Асен хороший парень, если здесь в ЖЭКе его так уважают, разве родителям он не понравится?… Озиль долго не могла уснуть, прав Асен, здесь всё можно, но не им же. Им многое нельзя, родители и родственники узнают, позора не оберёшься. Но сердце сладостно замирало...

Наутро Асен не позвонил. Телефон не отвечал. Вечером после работы Озиль понеслась к его дому. Дверь была закрыта, она забарабанила, на стук на площадку вышла соседка  оглядела Озиль и прошамкала:
– Всех забрали, говорят, в лагерь повезут, в палатках там жить будут, а оттуда домой. Телевизор смотреть надо! – и назидательно подняв палец, захлопнула дверь.