Жизнь окнами на юг. Повесть. Одним файлом

                Глава I.
- Кому,  скажи на милость, нужны твои философские беседы, твои глупые сентенции? Почему ты в жизни видишь какие-то закономерности и законы? Нет их, нет, каждый живет, как хочет и как может.  Живи проще!

       Женщина во гневе – страшная сила. Валентина еще долго что-то верещит, в запале голос ее срывается и становится противно-тонким. Я абстрагируюсь от ее поросячьего визга и пытаюсь продумать  в деталях мою новую теорию. Строго говоря, теория эта далеко не новая, ни сколько не удивлюсь, если у нее есть какой-либо маститый автор из давно усопших или ныне здравствующих.

        Я жду, когда Валюшка немного поостынет, и тогда я попытаюсь проговорить свою теорию еще раз. Не подумайте, что я плохо отношусь к подружке, отнюдь нет. Просто у нас разный темперамент и разный склад ума. Валя – неплохой аналитик, она  обычно подмечает такие нюансы, которые наталкивают меня на новое осмысление моих же умных сентенций, выявляет такой подтекст, такую глубину, о которой я и не помышляла в процессе работы.

      Конечно, я понимаю: сколько людей, столько трактовок будет у данной теории - глубоких философских, примитивных бытовых, возможно, романтических или каких-то еще, но мне милее моя, пришедшая на ум давно, в годы для меня трагические, но сформулированная только теперь, когда пришло понимание, что в жизни просто так ничего не бывает.

     Я совершенно не склонна все происходящие в жизни события трактовать как знаковые и несущие  жизненно важную   информацию, но я искренне верю, что в жизни достаточно много моментов, понять и расшифровать которые  каждый должен для себя сам, ибо они представляют некую закодированную информацию о днях грядущих.

       Было бы нечестным сказать, что я понимаю все подсказки, посылаемые мне жизнью, что я все понимаю в ее перипетиях и зигзагах.  Я даже не могу сказать, что моя жизнь,  по большей части, такая-то или слишком этакая,  но баловнем судьбы я себя назвать не могу.

       « Трудную судьбу Бог посылает  тому, кого хочет испытать, а легкую тому, кого даже  испытывать не хочет», - слышу сквозь свои мысли голос Вали.
        Вот значит как! Выходит, я отношусь к тем избранным, кого Господь считает достойным своего внимания и своего испытания. Было бы забавно, если бы не было так грустно.

       Ну вот, испытала, нахлебалась я полной ложкой – и не чувствую себя победителем, хотя и к побежденным, справедливости ради сказать, я тоже себя не причисляю. Если быть точной, то я чувствую себя опустошенной и всезнающей, сижу как старый ворон (ворона) на суку и снисходительно смотрю вокруг: все знаю наперед, ко всему готова, как ни парадоксально, к плохому готова больше, смотрю и не вижу перспективы и цели впереди.

         Раскидываю Таро, и старший аркан Колесница говорит о том, что свои главные дела в жизни я совершила, пора пожинать лавры (или тернии?), короче, пора получать по заслугам.

        Горькое это дело – непредвзято оценить свои заслуги. Я не набиваю себе цену, не прошу петь мне дифирамбы и расхваливать на разные голоса - свои скромные заслуги я оцениваю в реальной валюте, о недостатках знаю и пытаюсь их, образно говоря,  пригладить, чтобы людям было со мной если и не комфортно, то хотя бы приемлемо. И как последняя дура верю, что «завтра будет лучше, чем вчера».  А чтобы это лучшее завтра наступило, я молюсь.

          Последние шесть лет я начинаю день с  одной и той же молитвы. Прошу прощения у истинных фанатов веры, я не совсем уверена, что это произведение является молитвой в церковном смысле этого слова, но, как и истинная молитва, эта призвана настроить мысли и чувства на позитивную частоту и очистить душу. Звучит она так:

Боже,
Дай нам благоразумие спокойно принять то,
что мы не можем  изменить;
мужество, чтобы  изменить то, что можем;
и  мудрость,  чтобы отличить
одно от другого.

      Моя молитва искренняя, но истина мне до сих пор не открылась - я часто ошибаюсь в людях, и чем неприятней для меня человек, тем больше я упорствую в своем негативном отношении к нему, не желая видеть те крохи хорошего, что есть в нем...
      Мысли так-то плавно утекли в сторону от моей теории, но моя Валентина, исчерпав свой словесный поток, дернула меня за рукав, призывая вернуться в мир реальный.

   -   «Трудную жизнь Бог посылает тому, кого хочет испытать, а легкую - тому, кого даже испытывать не хочет»,- цитирует она.
   -   Я это где-то уже это слышала, - подумалось мне.
   -   Это я не сама выдумала, это умные люди сказали! – оправдывается Валентина, видя недоверие на моем лице. 
   -   Бог дает каждому ношу по силам, – изрекаю я.
   -   Не умничай, - одергивает меня Валя, - и не смотри сквозь меня! Мне иногда жутко, будто ты сумасшедшая!
   -    Я не сумасшедшая! Я просто думаю!
- Тогда думай вслух!
 Валентина  уже успокоилась после спонтанно возникшей полемики.
- Пойдем чай пить! – неожиданно предлагает она.

Мы пьем чай на веранде, и я снова испытываю не любимое мною состояние «дежавю»: знаю, что скажет Валентина и какими  именно словами. Предчувствия меня не обманули.
   -   Расскажи мне эту, - Валентина на минуту замолчала,  подбирая слова, - ….сказку еще раз, мне надо все прочувствовать до мелочей!
      Валя  - само обаяние. Ее прозрачные голубые глаза  смотрят с детской непосредственностью, она вся – ожидание.   -   Ты же не веришь ни одному слову! – мне и обидно и смешно.
   -   Рассказывай, давай! Как называется-то?
- Никак не называется! Пока никак!
-
И я начинаю сказку, присочиняя что - то на ходу к первоначальному варианту:
- О происхождении жизни на планете существует великое множество легенд, каждый народ имеет свое личное мнение о том, как возникла жизнь на планете, и каждая раса и нация свято верят, что именно она  стояла у ее истоков. Так вот слушай.

       Давным-давно на планете не было ничего, кроме леса, моря и солнца. Дивные леса, в темных кущах которых серебряным звоном переливались родники, озера, похожие на блюдца с прозрачной водой, бурные реки с обилием рыб – все было похоже на земной рай. Вот только ни Евы, ни Адама в этот благодатном краю не было.

     И  в тот момент, когда солнце своим последним лучом поцеловало на ночь прекрасную Землю,  Верховное Божество пришло к однозначному  решению: людям быть! Но от принятия решения до его осуществления прошла целая вечность – не было механизма реализации задуманного.
     Верховное Божество, как существо творческое, очень быстро сообразило, что это дивное место, под названием Земля, достойно несколько большего, чем масса биологических клонов. Она, Земля, такая неповторимая и разнообразная, должна быть населена  столь же разнообразными существами и  непохожими друг на друга людьми.

       Мучимое нерожденной идеей, долгими звездными ночами,  Божество смотрело на модель мироздания: ее бесчисленные плоскости, сотканные из сжатого времени и пространства, походили на полупрозрачные диски, перемещающиеся друг относительно друга и относительно центра, словно эти диски были нанизаны на невидимый стержень, установленный устойчиво.
       Неожиданно одна из идей сформулировалась в определенную мыслеформу, и Божество пронзило острым световым лучом всю массу плоскостей, которые находились напротив него, и произнесло заклинание. Человек, понимающий в магии, услышал бы в словесном потоке только одно знакомое слово «север».

      Луч прошел плоскости мягко и рассыпался под нижней из них фонтаном звездопада. Звездный дождь  пролился на северную оконечность Земли, лег венком чуть ниже Северного полюса. Так появились люди–лошади, смыслом жизни которых был бесконечный труд во имя выживания.
     Несколько столетий Верховное Божество наблюдало за  их жизнью, полной лишений и бед, однако однообразие быстро надоедает.

      Еще несколько столетий  было потрачено на то, чтобы создать людей-авантюристов и людей – фаталистов и расселить их по всей планете, первый  эксперимент научил Божество тому, что люди набирают жизненный опыт только тогда, когда делятся им между собой, а для этого нужны небольшие группы.

        Самую главную, ювелирную работу Божество оставило напоследок. Это произведение нужно было осмыслить до мелочей, здесь ошибки были нежелательны и даже  недопустимы.
      Для работы было выбрано самое благоприятное время – шестнадцатые лунные сутки, и время, когда в южных областях Земли наступила нежная пора весны.

      С осторожностью, достойной минера или ювелира, божество нацелило световой луч и замерло в ожидании:  в хаотичном движении множества плоскостей оно видело закономерности и порядок, оно ждало момента, когда в результате синтеза всех составляющих должен получиться человеческий тип с нужными характеристиками.

       Удар!  Почти стопроцентное попадание. Почти! Третий сорт – не брак! Нижняя плоскость, немного сместившись в пространстве, образовала то ли петлю, то ли складку, и луч прошел плоскость дважды, усилив до максимума эго данного вида людей.

      Досадуя по поводу нежелательного эффекта, божество компенсировало свою нерадивость – поселило эгоистов в самые тепличные условия существования, из благих побуждений, конечно.
     Прошли не века, эры. Все типы людей перемешались, перероднились, расселились по всему земному шару. И сегодня уже мало кто задумывается, к какому типу он относится. Само Верховное Божество давно выпустило из под контроля все людское племя, и только эгоисты по-прежнему находятся под его теплым крылышком.  Как матери порой больше  жалеют  больное дитя, так и Божество чувствует вину за  свою некачественную работу.

      В народе их называют по-разному: везунчики, счастливчики и т.д. В моей жизни тоже встречались такие – ничего из себя не представляют, но везучие колоссально. И проживают они легкую, приятную жизнь, жизнь окнами на юг. В их южной жизни все беды игрушечные, все проблемы – выдуманные лишь для того, чтобы показать другим, что «богатые тоже плачут».
      Они не обязательно богатые, но беззаботные точно, все складывается у них так, как они хотят, как планируют. Они не без основания полагают, что все блага им выданы за их заслуги и вполне справедливо, что они особые и особенные, и жизнь раз за разом подтверждает их правоту. И отказаться от места под солнцем никто из них не желает и не пожелает никогда.

       Да что долго говорить, юг – это край, похожий на рай. И этим все сказано!…
     ….Валентина сидела, как зачарованная, смотрела сквозь меня, вероятно, внутри нее шла работа ума и души, переработка информации. Временами она шевелила губами, словно споря со мной. Я налила себе чаю и ушла в кухню – на веранде похолодало.

      Подруга вернулась в дом через полчаса, бросила две-три фразы и ушла спать, так и не начав разговор о тех, кто живет припеваючи. На этом мой визит закончился, наутро я уехала на самом первом автобусе и несколько недель мы не виделись. Меня настораживало то обстоятельство, что моя импульсивная подружка не звонит, не приезжает, а на мои звонки отвечает сухо и официально.

       Она позвонила ночью почти через месяц и спросила напрямик:
   -   Ты это обо мне рассказывала? Ты считаешь, что я живу в раю? – голос ее дрожал от волнения.
   -   И почему ты сделала такие выводы?
   -   Мой отец был большим чиновником местного масштаба, мой муж хорошо зарабатывает, мой дом – полная чаша!
   -   Ты забыла о главной отличительной черте тех, чья  жизнь – окнами на юг! – не соглашаюсь я.
   -   Да нет, вроде все вспомнила – богатство, благополучие и легкая жизнь! Все, как у меня!
   -   Ты не эгоистка, Валюша! Скорее, ты напрочь лишена этого качества! А, по большому счету, небольшая доля разумного эгоизма в каждом человеке должна быть!
   -   А о ком ты говорила, я про тех, что – окнами на юг?

                Глава 2.
                Незнакомка.
Как изменить внешность женщине? Как замаскироваться? На этот вопрос есть только два варианта ответа: либо стать совсем незаметной, либо стать еще более яркой и броской. А как стать более броской женщине, которую и так природа одарила щедро и красотою, и статью?

       Как-то раз смотрела фильм по роману Дарьи Донцовой, суть не в сюжете, он банален, суть в том, что главная героиня, Дарья Васильева, прибегла к услугам визажиста, собираясь на очередное секретное расследование. Так вот, с экрана герои сюжета  говорят, что в таком измененном  виде героиню никто не узнает, а, по сути, во внешнем виде Дарьи  ничего не изменилось, ну, совсем ничего.

         Вот и в данном случае, невозможно было что-либо убавить или прибавить к тому, что дала матушка - природа: темные глубокие глаза, брови-стрелы, пунцовые губы, шикарные волосы, тонкая талия, а где положено – все кругло и красиво очертано – эталон национальной красоты, да и только.

     Облокотившись на парапет набережной, стояло это олицетворение земной красоты и смотрело в лазурную даль моря. Складывалось впечатление, что женщина кого-то ждала, но внимательный наблюдатель смог бы заметить, что дама слишком красива, чтобы любой понимающий мужчина позволил себе заставить так долго ждать его.

        Даже тупорылые жрицы любви, не совсем трезвые после очередных клиентов, заподозрили неладное – к даме часто подходили мужчины, но быстро ретировались, встретив, видимо, холодный прием. Прошло чуть больше часа. К незнакомке подошел мужчина лет сорока, галантно поклонился и начал ни к чему не обязывающий разговор.

    Женщина сначала искоса бросала взгляды на нежданного собеседника, совсем не собираясь поддерживать беседу, потом повернула голову в его сторону, без тени улыбки наблюдая, как тот пытается связать канву беседы из совсем незначительных фактов, догадок и предположений.

     На лице ее, тронутом нежным загаром, жили только карие бездонные глаза. Именно они  подбадривали мужчину, заставляя продолжить вроде самое неперспективное дело – познакомиться с такой красавицей. Но мужчина не унывал, стереотипные наживки не подействовали, но в рукаве у него был и козырный туз. Была – не была! – мужчина поставил на кон спасительный козырь:

   -   А я Вас сегодня в порту видел. Встречали кого-нибудь?
   -   Смотрела, как встречают судно, вернее, как встречаются люди после полугодовой разлуки.
   -   И что же Вы заметили? Мне и, правда, интересно, для меня это   обычное дело, а как это видится со стороны?
   -   Вот Вас я там не видела! – с усмешкой произнесла женщина.
- Вы меня и не могли видеть. Я – Марков Эдуард Георгиевич -  командир этого лайнера. Я Вас с мостика видел.
-
      Марков ждал, что незнакомка представится, она же только с легким недоверием посмотрела на говорившего – все вы тут капитаны первого ранга или даже адмиралы – именно это выражал ее взгляд. Мужчина не стал заострять внимание на ее недоверии и снова вернулся к процедуре знакомства:
   -   И как же Вас зовут?
На такой прямой вопрос было бы бестактно не ответить, и женщина представилась.
   -   И что же, Ириша, Вам показать в нашем славном Севастополе? – Марков примерял на себя роль гида.
   -   Я уже была на  экскурсиях, так что с историческими местами  славного города я немного знакома. А вот поужинать мне бы  не помешало. Так что покажите мне какой-нибудь недорогой ресторанчик с хорошей кухней. Люблю морепродукты.
   -   А что обычно готовите: мидии, устрицы, кальмаров?
- Я вообще не готовлю. Я только ем.
-
     Они пошли по набережной, потом свернули на другую улицу, долго шли, пока дама не устала, и им пришлось взять такси. Разговоры велись самые глупые и ни к чему не обязывающие, только в такси оба замолчали. Каждый думал о своем.

      Марков хотел женщину на ночь, но у него не было достаточно денег, чтобы снять бабу на улице, да, честно говоря,  брезговал он этих особ. Вариант с Иришей его устраивал, но денег на ресторан было все же маловато. Он, конечно, понимал, что женщина в любом случае требует расходов, но его жмотистая натура была, как всегда, за экономию. Как говаривала моя матушка, «хочется на елку влезть и задницу не ободрать».

     Женщина была не против интима, вернее, была готова к самой бурной неделе своей жизни. Отсутствие событий в последние сутки ее пугало.
     Могу поклясться хоть чем, что каждый хоть раз в жизни слушал упоительные рассказы об отпуске, проведенном на юге, о прелестях свободных мужчин, о счастливых встречах, о судьбоносных знакомствах, о любви, настоящей любви и легких адюльтерах.

           У любого и каждого сложилось впечатление, что юг- это край, похожий на рай, да простит меня классик за плагиат. Но именно это ожидание чуда - большого или малого - толкает многих, почти всех, на романтический отдых у моря.

         И, надо заметить, эти романтические бредни сбываются, ожидания оправдываются, большей частью потому, что человек сам строит себе чудо, сам в каждом дуновении ветерка видит и чувствует это совершающееся чудо. Поистине  вера – двигатель прогресса.

        Вот и наша героиня приехала на юг за тем же – за подарком судьбы, за осязаемым воплощением чуда. Она впервые за долгие годы смогла вырваться на юг, смогла позволить себе отдых и этот экстравагантный наряд, она, обычно такая занятая, реально почувствовала вкус свободы, но …. не знала, как воспользоваться этой свободой.

        Эта свобода не хотела ее принимать, и она с грустью поняла, что свобода – это тоже работа, но заполненная другими, более приятными делами. И отдыхать тоже надо уметь и любить.
          Она не ловила кайф от бесцельных прогулок по набережной, не умела часами сидеть в бистро за одной чашкой чая или стаканом «Колы», она признавала все эти кафешки как место, где можно перекусить, и никогда не задерживалась там дольше времени, чем требовалось на еду…
     Ее размышления прервал таксист, оповестивший, что «Якорь», по всей видимости, закрыт. Спутник пошел выяснять, как обстоит дело, а пассажирка спросила у водителя, в каком районе города они находятся.

      Марков вернулся довольный, кафе работало.
      Кафе не оправдывало своего названия, а тем более ожидания вновь прибывших. Расположено оно было в полуподвальном помещении, и посетителями были одни мужчины, даме сразу  не понравилось такое общество и через полчаса пара, заказав несколько блюд на вынос, из забегаловки ушла.

       У женщины складывалось впечатление, что ее спутник такому раскладу только обрадовался – он сразу предложил поужинать у него дома. И дом, очень кстати, был в пяти минутах ходьбы от пресловутого «Якоря».

     Квартира у Маркова была  трехкомнатная, улучшенной планировки. Эдуард провел свою новую знакомую по всем комнатам, особенно долго задержался в спальне, рассказывая, какая мягкая и удобная кровать в его югославском гарнитуре.

      В глазах мужчины читалось ничем неприкрытое желание, женщина только снисходительно улыбнулась – успеется, но ее новый знакомый думал иначе. Он толкнул ее на постель и овладел ею очень быстро и без всяких прелюдий.

      Это было несколько не так, как ожидала дама - оскорбительно быстро и грубо. Она ушла в ванную, а ее сексуальный партнер принялся накрывать на стол. Он уже приготовил оправдательную речь, но она не понадобилась: пока он сам принимал душ, дама насыпала во всю еду нечто белое из маленькой стеклянной бутылочки.

        Когда Эдуард Георгиевич присел за стол, его Ириша доедала порцию креветок, на ее тарелочке лежал небольшой кусок филе жареной семги. Эдуард приподнял ее лицо за подбородок, чмокнул в губы и сказал, что она очень аппетитная, и он просто  не смог удержаться.
        Эта фраза, по его мнению, вполне заменила извинения. Женщина кивнула. Эдуард не понял, прощен ли он, но объяснения решил оставить на потом.

        Через полчаса он мирно спал, навалившись на край стола. Дама убрала посуду, предварительно прихватывая все плошки краем полотенца, и пошла прогуляться по квартире.
       Говорят, что первое впечатление -  самое сильное и самое верное, потому что его нашептывает нам наш Ангел-Хранитель.

        На первый взгляд квартира Маркова показалась гостье богатой, да и то – шикарная мебель, возможно, ручной работы, дорогие обои, натуральные ковры на полу, посуда в горке,  - ну решительно все говорило о достатке хозяина. Было все, но чего-то не хватало, и чего именно определить было очень трудно, чего-то неуловимого, но очень важного.

     В спальне она поправила кровать, неожиданно остро вспомнив ощущение близости с Эдуардом и с досадой  сильно шлепнула по подушке – она не успела словить кайф  от чувства возмущения и обиды, переполнявших ее в тот момент. Обмотав руку полотенцем, она  раскрыла дверцы плательного шкафа – везде форменки морского офицера,  правда, в рангах она не разбирается совсем. Предположим, хозяин действительно капитан первого ранга, что можно уточнить и по другим источникам, например ….

         Подошла к телефону, нагнулась – педант чертов – на нижней панели аппарата написан телефонный номер. В «Желтых страницах», лежащих тут же, нашла Маркова с таким номером телефона и прочитала адрес. Пока все сходится. Ну, что ж, господин Марков, хоть ты и капитан первого ранга, но дурак неимоверный, раз подбираешь на улицах кого попало и ведешь домой.
        Время тянулось медленно, но гостья господина Маркова его не торопила – спешить ей было абсолютно некуда. Не включая света, она несколько раз прошла по квартире, ища хоть какое-нибудь развлечение, пусть самое непритязательное, хоть женский роман.

        Не найдя ничего стоящего внимания, она очень долго смотрела в окно, потом вышла в лоджию. Но и там ничего интересного не было: окна квартиры выходили в мирный дворик, даже пресловутых гитаристов – нарушителей спокойствия мирных граждан сегодня не было, а может быть, и отродясь не водилось в этих южных широтах.

       Посторонний звук привлек внимание женщины – упало нечто тяжелое и безвольное. Она  кинулась в кухню – капитан первого ранга уже мирно спал на полу.
        Красотка с облегчением вздохнула – не ушибся. Она сходила в гостиную, подсунув под голову спящему одну из нарядных диванных подушек. В полусумраке комнаты увидела сонную улыбку на лице Эдуарда – видимо снился приятный сон – и чувство вины, терзавшее ее всю ночь, окончательно отступило.

         Дождавшись рассвета, женщина  вызвала такси. Каблучки весело застучали по ступенькам лестницы у входной двери подъезда, когда на площадке второго этажа остановился лифт.
         Но женщине было все равно, ее сегодня закончилось, пусть не совсем так, как она планировала, но  колесо фортуны сдвинулось с мертвой точки, и это было замечательно. Завтра будет новый день, будет новое знакомство, новый мужчина, и тогда она уж постарается, чтобы сюжет сложился по ее сценарию.

         Уже засыпая в постели, она отметила, что впечатления от общения с Эдуардом скорее положительные, чем отрицательные, с тем и погасла ее реальность, переходя в замысловатые сны, такие плотные и яркие, что порой по утрам она долго не могла отграничить реальные события от принесенных сновидением.
           Вот и сейчас, на самой грани погружения, ее пронзила очень своевременная мысль – в квартире не хватало бытовых мелочей, салфеточек, керамических безделушек и тому подобного мусора, без которого квартира не называется дом.               

                Глава 3.
                Мирослава.
           Солнечное утро не радовало Мирославу – она не выспалась. Вчера пришла поздно, побеспокоила хозяев. Виктор вошел вслед за ней в спальню, складывалось впечатление, что он спать еще  не ложился. После этого неприятного для обоих разговора, когда взрослый мужчина, моряк, помощник капитана извиняющимся и робким голосом попросил предупреждать их, если она задерживается, что они несут прямую ответственность за ее жизнь и здоровье,

    Мирослава почувствовала себя преступницей и жуткой эгоисткой. Рассуждая здраво, она была им не родня, а только подруга старшей сестры хозяйки, она не платила денег за квартиру, за еду, хозяин только сегодня вернулся из плавания, полгода не видел семью, а тут – чужая тетка с полуночными вояжами.

        Спать в квартире, где все проснулись - дело невозможное. Мира решила вставать, а доспать лучше днем. Но после завтрака хозяева попросили ее сходить с детьми в зоопарк, а сами поехали утрясать что-то с меню в кафе, где вечером будут праздновать сорокалетие Виктора.

         Мира  насторожилась – по логике вещей, вечер у нее будет испорчен – либо ее попросят побыть с детьми, а, что еще хуже, пригласят на юбилей – и сиди в обществе женатых коллег капитана, как белая ворона, следи за тем, чтобы кто-нибудь из мужиков не уделил бы тебе слишком много внимания, вызывая тем самым ревность жены.

         Мира не стала сильно грузиться вечерними проблемами и перевела взгляд на хозяйских детей. Они нетерпеливо гарцевали возле зеркала, наводя последний лоск на нарядные костюмы.
     Дети Тани и Виктора Мирославе понравились с первого взгляда. Ленчик, семи лет – солидный и строгий мужичок, пардон, джентльмен, сразу забрал у входной двери багаж Миры и, пыхтя, потащил в детскую:

- Мы с сестрой решили уступить Вам нашу комнату на неделю.
- Может, лучше я буду спать в зале? Я планирую редко бывать дома, – Мирослава смутилась. В ее планы не входило доставлять хозяевам лишние хлопоты.
- Вы - наш гость, тетя Люда сказала, что Вы – важная персоль.
- Персона, - поправила брата двенадцатилетняя Настя – красивая белокурая девочка.

        Первый день Мирослава каталась по экскурсиям, ребятишки увязались за ней. Мама Таня сначала запротестовала, назвав их назойливыми мухами, но когда Мирослава сказала, что у нее есть моральные обязательства перед хозяевами, и она рада быть хоть чем-то полезной им, Татьяна, делавшая в это время генеральную уборку в квартире к приезду мужа, быстро уступила.

       Утром второго дня  семейство Марченко поехало встречать папу. Хозяина не было дома почти полгода, домашние волновались, Мира чувствовала себя лишней на этом празднике жизни и от приглашения поехать в порт отказалась, ее никто сильно и не уговаривал.

         В порт Мира  все же поехала, она распустила свои шикарные волосы, закрепив их на висках броскими приколками. Яркая красная блузка, достаточно декольтированная, чтобы привлечь мужские взгляды, шифоновая юбка, сквозь тонкую ткань которой просвечивали загорелые икры и угадывались все остальные прелести, чуть прикрытые подкладом.

          Особое очарование наряду придавали многочисленные мониста на шее и браслеты на руках и ногах. Цыганка, да и только! Солнцезащитные очки  были завершающим штрихом в этом маскарадном костюме.
          Женщина думала, что она – самая яркая и экстравагантная дама в этом большом  приморском городе, но она ошибалась, таких клоунов здесь было – хоть отбавляй. Никого в южном порту не удивить ничем – ни одеждой, ни отсутствием оной! Это для того места, откуда приехала женщина, наряд был вызывающим и нелепым. Он становился еще более нелепым оттого, что надела его именно  она – Мирослава Пайгель.

          В порту  Мира выбрала удачный наблюдательный пункт, хотя он и просматривался с трех сторон, с четвертой его прикрывал какой-то механизм. Она была видна всем, кроме семьи хозяев, да им было и не до нее: ребятишки висли на шее у отца, Таня не спускала с мужа глаз.

          Виктор оказался довольно непривлекательным мужчиной с сильными залысинами и бугристой кожей лица. Белокурая красавица Таня на его фоне смотрелась королевой, дети тоже казались премиленькими.
      Мирослава, не имевшая своих детей, последнее время очень часто останавливала взгляд на красивых детских лицах, каждый раз в голову приходила один и тот же вопрос: как бы выглядел ее собственный ребенок?

          Крамольная мысль родить дитя без отца  никогда не приходила ей в голову – воспитывалась она в среде еще той старой интеллигенции, что чудом сохранилась на задворках советской власти.
         Жили, по крылатому выражению героя  Андрея Миронова из «Бриллиантовой руки»: «Руссо туристо – облико морале». Конечно, туристы тут были ни при чем, а вот «облико  морале» соблюдалось неукоснительно, и замешано оно было не на страхе, а сидело где-то глубоко в печенках, в подсознании, как выразились бы ученые мужи.

        Мирослава только несколько дней назад обнаружила в себе  этакого «чертика в табакерке», который подначивал ее нарушить принципы этой морали. Мира сдалась не сразу и согласилась только на компромиссный вариант – она поедет в отпуск, но только туда, где ее никто не знает и совсем не надолго, приблизительно на неделю.

                Люська.
        В дорогу ее собирала Людмила – единственная подруга в ее скучной жизни. Дружили они с Люсей с первого класса, с младых ногтей, как говорится.
        И была эта дружба донельзя странная: правильная Мирослава и неправильная Люся. А Мире нравилось в их дружбе именно то, что они такие разные. Помните у Пушкина: «Они сошлись – волна  и камень,  лед и пламень…»?

        Уже,  будучи взрослой, вдали от дома и Людмилы, Мира осознала, что именно ее так привлекало в Люське – вольница, лихая казачья вольница.
         Языкатая и шальная, Люська могла спокойно отбрить любого взрослого, не то, что ровню или малолетку. Ей было глубоко все равно кто перед ней, - если она чувствовала свою правоту, то не давала спуску ни старому, ни малому.

          Надо отдать должное, Людмила была на редкость справедливая. Это открытие нисколько не умалило любви Миры к подруге, наоборот, сделало ту едва ли не объектом всех ее мечтаний, о чем бы не думала Мира, какое бы событие не проигрывала, оно начиналось примерно одинаково:    
« Представьте себе, как мы с Люсей приехали в …».

          И такая зацикленность на одном человеке говорила не о том, что вокруг было мало достойных людей, а скорее о том, что не встретилось больше родного по духу человека, не приняла душа в свои объятия никого другого.

        У Людмилы были свои причины дружить с Миркой. Она бы и под пытками не созналась, что именно привлекало ее в этой девочке. Одноклассница как-то высказала предположение: «Знаю, чего ты с Пайгелихой дружишь! На ее фоне хочешь красавицей выглядеть!» Тогда Люда впервые посмотрела на подружку критически: худа и чернява, но не настолько худа и не настолько чернява, чтобы казаться уродкой – черты лица у нее правильные, да и мама  Миры - очень красивая женщина.
           Про себя девочка усмехнулась – никто и никогда не узнает настоящую причину ее привязанности к этой черноглазой евреечке. А причина была до смешного проста – банальная зависть. Люся завидовала Мирославе – у той была полная семья, ухоженный и богатый дом, сановитые родственники.

           Люся млела от удовольствия, когда в дом к Мирославе съезжались ее дяди – полковники, какие-то прокуроры и другие люди, чьих регалий Люська не запоминала, но о которых шептались соседи, и, самое главное, Людмила могла приходить к Мирославе прямо при этих важных гостях. Детей никто не шпынял, не гнал, хотя и за столом не привечали, просто давали гостинцев и отправляли в сад.

           Достаточно часто подвыпившие гости беседовали с девчонками. Темы  бесед, тон, слова - взрослые, красивые и непонятные  - все нравилось Люське, кстати, родители Миры и их гости называли ее только Людочка и деточка, и всегда на «Вы», что заставляло Люську становиться именно то милой деточкой, а то  и серьезной, и умненькой Людмилой.
           Такие разные требования, в собственной семье и дома у подружки, не смущали Люську. Для нее это было необременительно, как игра, как театр, и ее переполняла благодарность  Мирославе, которая подарила ей эту необыкновенную жизнь.

           Редко встречаю я в жизни людей, которые умеют делать добро незаметно, не ожидая благодарности, похвал и одобрения. Людмиле посчастливилось таких  людей встретить, на беду или на счастье, сказать трудно, но, скорее всего, на то и другое.

           Уже, будучи состоявшейся женщиной, она призналась, что если и есть на свете ангелы, то она с ними встречалась. Меня заинтересовала эта сентенция, и Люда рассказала мне историю далекого детства, поднявшую ее на иной жизненный уровень и материальный, и духовный.

      В начале июня Люсе исполнялось 10 лет, и, как водится в большинстве семей, девчонка пригласила на день рождения подружек, пригласила, в полной уверенности, что мама, как все предыдущие годы, состряпает праздничный пирог и ребятишки поздравят Людмилу с праздником.
       Но судьба распорядилась по-другому. Мама то ли забыла про рождение дочери, то ли заболела, Люська потом оправдывалась, что заболела, но домой мать пришла поздно, когда все дочкины гости разошлись несолоно хлебавши.

       Заплаканная Люська сидела на табуретке посреди кухни и сердито смотрела в пол. Она ждала объяснений и оправданий, но мать молча прошла в свою комнату и легла спать.
Упрямая Люська разговаривать с матерью о своей обиде не стала, только на следующий день, сидя в  густых лопухах на пустыре, она пожаловалась Мире:

- Знаешь, а она не вспомнила, что у меня был день рождения!
- Может, у нее что-нибудь случилось, - Мира хотела сгладить     вину Люськиной матери.
- Она пьяная была! – прошептала Люська несчастным голосом.
  Она впервые призналась подружке, что мать пьет.

Мира прикусила язык, проглотила слова о предстоящей поездке в Москву, полагая, что подруга от этого станет еще несчастнее. Именно жалость к бедной Люське заставила ее вечером рассказать маме и бабушке о том, какая трагедия произошла у подружки накануне, как огорчилась Люда, как Мире жаль ее.

         В день отъезда мама Мирославы попросила дочь сбегать за Людочкой. Мира с тяжелым сердцем пошла на соседнюю улицу, уж больно не хотелось огорчать Люську своей радостью. Она придумала несколько вариантов, как сказать о предстоящей разлуке, не выбрала лучший, просто позвала ее в гости. Люся нехотя согласилась.

         Тетя Соня отправила девчонок в баню, а потом переодела их в одинаковые костюмы – сама шила. Люся сидела притихшая и умиротворенная – это был очень хороший подарок, да что там хороший – самый лучший в мире, а  может быть, во всей вселенной. Она так и сказала, введя в смущение хозяйку дома и Миру.

        Софья Абрамовна присела на диван к Людочке и произнесла:
- Мы сегодня уезжаем в гости, в Москву. Я хочу пригласить тебя поехать с нами. Это ненадолго, всего на две недели.

- Мамка не разрешит, - поникла Людмила.
- Я с ней разговаривала, она не против. Твои документы у меня. Мне нужно знать, что ты согласна. Мы будем жить у моего дяди.
-
- А он разрешит мне,.. чтобы я, - Люська от волнения заплакала.
- Разрешит, разрешит! – тетя Соня и сама прослезилась.
- Тогда пойду собираться! – решительно заявила Людмила.
- Я уже все тебе приготовила, - несколько смущенно произнесла мать Мирославы. Сейчас приедет машина. Поедешь?

Людмила неожиданно решительно сказала:
- А вот и поеду! В саму Москву поеду! - чем рассмешила всех - и Мирославу с матерью, и приехавшего за ними отца с шофером.
     Много лет Людмила вспоминала об этой единственной поездке, как о самом – самом - самом замечательном событии в своей жизни.

          Москва их встретила проливным дождем, что впрочем, никому не испортило настроения. Дядя Миры, племянник хозяев, бывших в отъезде, оказался восемнадцатилетним молодым человеком и, как и вся родня, очень воспитанным.
         Именно он опекал племянницу и ее подружку все десять дней пребывания в Москве. Он водил их в зоопарк и цирк, катал на теплоходе по реке, покупал мороженое и шоколад.
         Глазастая Люська очень быстро заметила, как Володя смотрит на нее, когда она ест очередную плитку шоколада. Этот странный жалостливо - брезгливый взгляд она поймала на себе и за столом.

         Девчонка по малолетству не поняла значение этого взгляда, но определила, что в нем есть что-то обидное. Во время обеда она насупилась, а потом и вовсе вылезла из-за стола, именно вылезла, соскользнув под стол, потому что стулья стояли так плотно друг к другу, что выдвинуть один из них означало поднять всех соседей.

        Демарш Людмилочки никто не понял, исключая самого Владимира. Он довольно быстро понял, почему ретировался этот «Гадкий Утенок». Такое прозвище юноша дал Люське сразу по приезде, нет, как благовоспитанный человек, он не произносил его вслух, но когда его взгляд упирался в маленький скелетик, обтянутый шкуркой, он невольно произносил про себя это словосочетание.

           Объективно говоря, Люська не была симпатичным ребенком – ее непомерная худоба усугублялась исключительной белобрысостью и прозрачными голубыми глазами, похожими на выцветшие старые пуговицы.

         В общем, ребенок, как ребенок, но выросшему среди чернявой родни Владимиру, Люська казалась пугалом, так же, как африканцам белокожие европейцы кажутся некрасивыми, они и называют нас не «белые», а «бесцветные», что, по моему глубокому убеждению, скорее отражает не личностную оценку, а цветовосприятие.

      Отношение Владимира было единственным, казалось бы, незначительным неприятным эпизодом в Люськиных Московских каникулах, и я бы не стала на этом останавливаться, если бы у этой истории не было продолжения.

         Через семь лет, уже будучи старшим лейтенантом, Владимир приехал в отпуск к родителям Мирославы и встретился на улице, ну совершенно случайно, с Людмилой, которая к семнадцати годам, по всем законам сказочного жанра, из Гадкого Утенка превратилась в Прекрасную белую лебедь.

           Вот тут Люська отыгралась на полную катушку. Она не хотела с ним встречаться, разговаривать, просто находиться с ним в одной комнате.
          Володя страдал, маялся, уехал в Москву, писал письма, не получив ответа, вернулся обратно, застал упрямицу в слезах. Она решила, что перегнула палку и Володя ее бросил.

          Через неделю они зарегистрировались и, счастливые, навсегда покинули приморский город. Люда стала очень хорошей женой и прекрасной матерью, но  много лет они с подружкой не встречались, жили в разных городах   

                Так уж бывает, так уж выходит.

Мирослава уехала в Москву получать достойное образование, достойное, с точки зрения ее родителей и родни.

           Юридический факультет Университета проложил ей дорогу в военное ведомство, которым руководил мамин дядя. Она споро продвигалась по служебной лестнице, если говорить образно, то не по той, широкой служебной лестнице, по которой, толкаясь локтями пробираются все, порой преодолевая каждую ступеньку с большим трудом и напряжением.

            Она тихо шла по другой, какой-то потаенной лесенке, где попутчиков было мало, да и знакомые встречались редко. Это объяснялось не только дядиным протежированием, но и характером работы, которую выполняла в ведомстве Мирослава.

              В кабинете она сидела одна, с сотрудниками не общалась. По телефону связывалась с несколькими людьми, два из которых были ее начальниками, трое – подчиненными.

               Рабочий день у Мирославы начинался на полчаса раньше, чем в других отделах, и заканчивался позже, что исключало возможность встречи с другими служащими ведомства, а тем более утечку информации.
           Это же обстоятельство помогало Мирославе получать звезды, минуя череду завистников и недоброжелателей. О ней мало кто знал, она тоже интересовалась людьми в рамках необходимости.

           А годы между тем шли, шли где-то мимо  ее проторенного пути дом – работа - дом. И не то, чтобы женщина не замечала их бега, просто считала, что именно так и должно быть – ей некогда заниматься устройством своей личной жизни, не время, да и кто-то должен, в конце концов, заниматься этим сложным делом, и вообще « кто, если не я?».

            Досужий обыватель вполне мог сделать вывод, что за этими расхожими формулировками Мирослава Пайгель прячет нечто, что заставляет ее подавлять в себе и материнский  инстинкт, и стремление к нормальному взаимоотношению с противоположным полом, что-то такое, что отвернуло ее лицо от этой стороны жизни, возможно, страшное событие или несчастный случай.

            Позвольте на минуту отвлечься от частной проблемы и обобщить, вернее, обсудить некоторую теорию. Психологи однозначно утверждают, что в жизни любой женщины, с самого рождения, должен быть мужчина, как некий эталон, прообраз ее будущего спутника жизни.

            В идеале это должен быть отец, отчим или другой родственник – брат, дядя, но он непременно должен быть - любящий и преданный, заботливый и ласковый, понимающий и сильный. И если он случился в жизни девочки, то она правильно построит свою жизнь и семью, … или не построит, так тоже бывает.

              Отец Мирославы, по мнению окружения, был человеком достаточно разносторонним и мужественным, а еще он был мудр, как старый Удав Каа, умен и красив, как вождь стаи Акела, весел и остроумен, как Маугли. Именно таким его запомнила Мирослава. Таким его запечатлело ее сердце. А память сердца, как известно, самая верная и точная.

          Отца не стало, когда Мирославе было около двадцати, убивалась она по нему  как не всякая мать убивается по дитяти, и тем более не каждая жена по мужу. Убивалась сама, мучила маму, терроризируя ее расспросами об их с отцом молодости, о тех подробностях, которые она по малолетству не запомнила или неправильно истолковала.

          Первой опомнилась мама, родственники уложили Мирославу в специальный диспансер, медикаментозное лечение пошло на пользу, но от былой Мирославы осталось одно воспоминание – глазами двадцатилетней студентки на мир смотрела умудренная жизнью глубоко несчастная женщина. Она училась ровно и хорошо, словно выполняя данную отцу клятву – достойно нести по жизни отцовскую фамилию, не запятнать честь семьи.

         В психологии есть специальный термин для обозначения морального бремени, возложенного на первенца в семье – быть за всех и за все в ответе – за братьев и сестер, за бабушек и дедушек, за дом.

        У Миры не было сестер и братьев, тем самым усугублялась ее тревога за маму, такую беззащитную и одинокую, такую больную и потерянную. Огромная родня не могла взять в толк, как такая хрупкая Мирослава смогла задурить голову взрослой и самостоятельной Софье, что та превратилась фактически в инвалида, чуть Софья в магазин – Мира тут как тут: «Мамочка, я сама! Тебе нельзя одной так далеко!» и так целыми днями, вернее, все время, что Мира бывала дома.

          Поистине трагедией для Миры стало то, что мама стала встречаться с мужчиной, более того, вскоре собралась выходить за него замуж.

           Бракосочетание мамы двадцатипятилетняя Мирослава проигнорировала, съехав за день до оного с родительской квартиры. Хлопотами дяди ей предоставили служебное жилье. Дали сразу двухкомнатную, рассчитав, что молодая женщина вскоре обзаведется семьей.
           За десять лет прогнозы начальства не оправдались - Мира по-прежнему жила одна в хорошо обставленной и уютной квартире.

     Как там говорит народная мудрость о состоявшемся мужчине – он должен посадить дерево, построить дом и родить сына? Мирослава это понимала в буквальном смысле слова и принимала, как напутствие к действию. Нет, с мужчиной она себя не ассоциировала, вот только заповеди считала глубокими и правильными – всякий и каждый должен на земле осуществить свое предназначение.
             Дом у нее был, с деревьями проблем не возникало, а семью она несколько раз честно пыталась построить.

            Первый раз начала встречаться с мужчиной в знак протеста против выхода мамы замуж. Второй раз за ней пытался ухаживать один из бывших сотрудников ведомства, к увольнению которого из органов Мира приложила руку. Сами посудите, насколько трудно общаться с человеком, о котором знаешь непозволительно много плохого. Мирослава Львовна, утомленная прятками и выслеживаниями докучливого ухажера, вынуждена была обратиться куда следует с просьбой оградить ее от домогательств. Мера подействовала, но горький осадок в душе остался.

           Третий ухажер госпожи Пайгель был на редкость сволочной тип, но не из тех откровенных сволочей, что всюду встречаются в жизни, Николай был сволочью изысканной, с ярко выраженными светскими манерами и безупречным воспитанием. Мира сначала ждала от него активных действий, но Коля не обладал богатой фантазией и все прошло по обыденному просто, на уровне – давай? – давай!

           Служебный роман, вяло текущий и нудный, давно надоел и потенциальному жениху, и самой несостоявшейся невесте. Не подумайте плохо, жених был не женат, да и, похоже, жениться не собирался, время от времени он заводил подружек, Мира не ревновала, через несколько месяцев он приходил к ней с шампанским и цветами, проводил ночь - другую, и снова исчезал,  иногда позванивая и справляясь о здоровье.
          На день рождения Мире Николай делал дорогие подарки, стараясь вызвать в ней восторг или удивление, но, выросшая в достатке невеста, на подарки бурно не реагировала, разве что поблагодарит и чмокнет в щечку – мерси, милый Николас!

           Такое отсутствие бурных эмоций пугало романтичного Николая, про себя он звал Мирославу не иначе, как «Снегурочка», намекая, естественно, не на внешнее сходство, а на невозмутимость и сдержанность, именно эти черты характера он трактовал, так «холодность и отсутствие эмоций».
     К моменту повествования о Николае напоминала только групповая фотография на стене гостиной, где Мира и Ник стоят рядом.
               
                Глава  VI
                Как устроить торжество?
       Чтобы устроить торжество, рекламная девочка предлагает надеть торжественный наряд, создать торжественную обстановку и …, впрочем, дальше сценарий меняется в зависимости от статуса торжества – юбилей ли то, просто дружеская вечеринка, или помпезная  корпоративная гулянка.

         К торжествам можно относиться по-разному: можно их не устраивать вовсе, можно из любого незначительного события делать торжество вселенского масштаба.
          Мои знакомые праздновали каждый месяц жизни своего сына с самого рождения, каждый зубок, первую улыбку, первый шаг, годовщину первого шага, первые ползунки.
           В итоге все сводилось к большой пьющей компании, в которой виновник события то лежал в колыбели, то ползал в манеже, время от времени кто-нибудь из взрослых поворачивался к нему, произносил сакраментальное: «У-тю-тю, ягодка», и очередная доза спиртного горячо разливалась по пищеводу дорогого гостя, что, собственно,  и требовалось доказать.

     К своему торжеству господин Виктор Иванович Марченко отнесся со всей серьезностью.
        Дата сорокалетия выпала на второй день по прибытию в порт, но юбилей было решено не переносить, отчасти чтобы удивить сослуживцев и друзей – организовать столь шикарное пиршество на скорую руку смог бы далеко не каждый.

          Это только несведущим казалось, что Виктор организовал гулянку за один день, на самом же деле, времени для подготовки у него было вполне достаточно, целых шесть месяцев он был в командировке – по волнам, по морям, нынче - здесь, завтра - там.

           Долгие месяцы он продумывал все нюансы праздника, вплоть до цвета салфеток на столах и рецепта шикарного тайского десерта. Время от времени он звонил жене, отдавал распоряжения относительно банкета, так что к приходу в порт все приготовления были закончены, и Виктор Иванович прямо у трапа лайнера получил от жены полный отчет о проделанной работе. Все было, как говорится, «в шоколаде».

            Но жизнь, как всегда, оказалась значительно изобретательнее в части придумывания каверз, чем самый предусмотрительный замком. В самый последний момент Марченко вынужден был пригласить на юбилей своего  командира, с которым был, прямо скажем, не на дружеской ноге.

          Получилось это непроизвольно и спонтанно. В семь утра именинник был разбужен трелью телефонного звонка. Капитан первого ранга Марков  поздравил подчиненного с юбилеем, осведомился о самочувствии.

       Разговор имел тот странный подтекст, когда звонивший хотел бы сказать или услышать нечто большее, чем  то, из-за чего, собственно, позвонил. Марченко решил, что командир ждет приглашения на юбилей, делать было нечего, Виктор сказал то, чего от него ждали:
- Приходите, пожалуйста, сегодня вечером на банкет. Мы  с женой будем очень рады.
- Я подумаю, если мои семейные дела можно будет отложить, я обязательно буду. Передавайте привет супруге.

        Прижимая к уху уже запищавшую трубку, Виктор в ступоре смотрел на Таню: какие «семейные дела» могли быть у давно разведенного начальника?
      Марченко был свидетелем на свадьбе Маркова, потому что женился он на дальней родне Виктора, Ларисе. Ларка два года бегала за Марковым, а когда, наконец, добилась желаемого, счастью ее не было предела.

        Только не пожилось молодым. Лариска, очумевшая от счастья, сразу решила осчастливить молодого мужа  - через два месяца телеграфировала ушедшему в плавание Маркову: беременна. Рядовое событие для многих семей, но Эдуард отреагировал бурно – нет, и все тут!

         Виктору было жаль сестренку, но и он не поддерживал убежденность Ларисы, что она одна вправе решать, нужен или нет ребенок, а главным  аргументом она выдвигала то, что мужчина не имеет права голоса потому, что ребенок его.  Были слезы, скандалы, но Ларка все же сделала аборт.  К моменту возвращения судна в порт приписки  она была пустая и решительная.

      Начинать скандал с порога – примета очень плохая. А ей было уже наплевать на приметы: она выложила все, что думала. В душе ее теплой искоркой горела месть – пусть поживет без меня, сам прибежит!
           А он не прибежал, ни сразу, ни потом! Развелись они в загсе, детей у них не было, имущества тоже не нажили.

          Именно после развода Маркова с Лариской дружба с Марченко у него разладилась, хотя оба этот момент старались не обговаривать, но натянутость осталась на многие годы…

          Марченко еще несколько секунд стоял с трубкой в руках, обдумывая услышанное, про себя усмехаясь насчет «семейных дел Маркова».
         По  общепринятым понятиям, командир не был человеком семейным, в том смысле, что на данный момент не состоял в законном браке.
       А между тем неотложные семейные дела у командира на тот момент имелись.   
               
                Глава  VII
                Дела семейные.
          Вот они, семейные дела-проблемы – разлеглись на полу кухни и сладко похрапывают во сне. Капитан,  только что сдавший вахту и смертельно уставший за длительную командировку, оставив храпевшего родственника на полу кухни, решил закончить следственный эксперимент – выяснить, кого приводил в гости в его квартиру братец.

      Шерлок Холмс из него пока вырисовывался хреноватый – телефон, запрограммированный на последний звонок, неожиданно выдал номер его собственного заместителя.  К разговору Марков был не готов, нес в трубку всякую ерунду, в результате напросился на юбилей коллеги, который ему был ни к чему: не то настроение, не та ситуация, да и отношения не совсем те.

        Вот уже в который раз он обошел комнату за комнатой, разыскивая следы братовой пассии, но ничего, кроме едва уловимого запаха духов, не обнаружил.
        Из посуды, стоявшей на столе выходило, что брат пил один и совсем немного, но тщетные попытки разбудить его наводили на подозрение о неестественной природе  такого богатырского сна.

       Еды не было никакой, посуда либо вымыта, либо ею не пользовались. Выхода из положения было только два: либо вызывать экспертов, либо ждать объяснений  брата.
        Гошка никогда не был примерным мальчиком, если охарактеризовать одним словом, то подходило бабушкино – блудня (читать с ударением на первом слоге). Именно так она в детстве окрестила старшего внука – шкодливого и пакостливого Георгия.
          Георгий прозвищем не тяготился, порой сам удивляясь, откуда что берется: даже и в мыслях не было что-либо этакое делать, а оно само «так и прет».

          С возрастом издержки натуры брата никуда не делись, а скорее, усугубились - Гошка стал ходок по бабам. Женитьба не уняла его, четверо детей не уняли, а увещевания и ругань вообще воспринимались им, как «фигня на постном масле» - отряхнулся и пошел.

        Бедная Лида – жена брата – со временем перестала обращать на похождения мужика внимание, работал Георгий в доке сварщиком, зарабатывал хорошо, часто калымил, узнать, где он в данный момент находится представлялось, в принципе, невозможным, то есть неопровержимые доказательства отсутствовали. Так что же портить себе нервы, тем более,  что мужик Марков был хороший, как с личностной стороны, так и со стороны «мужского обаяния».

        Это самое «мужское обаяние» самым бесстыдным образом использовало жилплощадь брата в долгие месяцы его отсутствия, правда, иногда месяцами на Георгия нападала хандра, и он затихал, делая вид, что посторонних женщин на свете не существует…

           С кухни донесся какой-то шум и возня – брат проснулся. Эдуард Георгиевич возник над лежащим на полу Георгием и застыл в позе оскорбленного самолюбия: руки скрещены в «позе Наполеона», язвительная усмешка в уголках губ. Георгий открыл глаза, поднял подбородок и посмотрел вверх, не увидев никого, сказал:
- Ира, дай воды!
- Значит, все же Ира! – голос брата не предвещал ничего хорошего.
- А, это ты Эдька! – в голосе разочарование. - А Ира где?
- А не было тут никого!
- Вот чертовка! Обиделась, должно быть, и – ушла! – Георгий не осуждал ушедшую Иру, да и раскаяния по поводу нахождения в квартире брата тоже в голосе не чувствовалось.

- Слушай, а ты зачем Марченке звонил? – неожиданно  вспомнил Эдуард.
- Никому я не звонил. Сморило меня что-то быстро, – оправдывался брат. - Ничего не помню.
- А что за женщина была, хоть это помнишь? – Эдуард смотрел на Гошку с сочувствием и состраданием.
      -   Помню! – Георгий с умилением ухмыльнулся, Эдуард насторожился, рассчитывая на важную информацию.  - Хорошенькая и вкусненькая!

       Эдуард махнул рукой – блудня и  есть блудня, он каждую бабу рассматривает и оценивает снизу вверх, а уж протокольные подробности с него спрашивать просто бессмысленно.  «Вкусненькая» - что за определение дурацкое?

          Георгий недолго мучился воспоминаниями – достаточно проворно затрусил в гостиную, плюхнулся на диван и моментально вырубился – вероятно, досматривать свой сон про вкусненькую и хорошенькую.

          Эдуард Георгиевич принял душ и тоже решил немного поспать, предварительно распланировав остаток дня: к заму звали к семи, значит надо успеть в парикмахерскую и за подарком. Обдумывая подарок, он заснул.

     В половине третьего его разбудил Георгий:
- Моей скажешь, что с тобой гуляли?
- Если расскажешь, с кем тут зависал, то - выручу! – Эдуард любил брехню брата о бабах.
- Да нечего рассказывать! – Георгий помрачнел.
- Шлюху, что ли снял? – съехидничал Эдик.
- Нет, нормальная баба, приезжая, должно быть. Красивая! – брат явно что-то не договаривал.
- Что-то произошло?
- Нехорошо произошло! – коряво огрызнулся Гоша.
- Не темни! Ты что ее избил? – Маркову младшему не нравилась ситуация, он нервничал.
- Да нет, как-то быстро все закрутилось – она не …в общем,  я не спросил, а потом…, - Гошка замялся.
- Что потом? – капитан перешел на рык.
- Да ничего! Выпили, а потом я пытался извиниться, а потом… ничего не помню!
- Может, подсыпала чего? – предположил Эдуард.
- Может и подсыпала, - Георгий сожалел явно не об этом, - мне ее найти надо!
- Бить будешь? – притворно изумился Марков-младший.
- Да нет, извиниться надо! – неожиданный финт даже для Гошки, видно Ирочка зацепила братца за живое.

        Георгий посчитал разговор законченным и стал собираться домой – умылся и побрился. Разговор и с Эдуарда сбил дрему, тот тоже стал собираться – долго перебирал одежду в шкафу, в конце концов, решил быть до конца оригинальным … и надел форменный китель.

         Придирчиво осмотрел себя в зеркале, чуть подвинулся, согнув левую руку в локте, представил подле себя высокую блондинку с голубыми глазами, в темно-зеленом платье со шлейфом, потом, сообразив, что блондинка ему напоминает уж очень знакомого человека – переодел женщину и скорректировал портрет.

         Теперь рядом с ним стояла жгучая брюнетка, с кокетливой улыбкой и очень впечатляющими формами. Неожиданно для себя Эдуард рассмеялся – в нем самом было что-то Гошкино – блудня, только маленькая и трусливая.

         Даже самому себе Эдуард не желал признаться, что мечтает о стабильных отношениях с женщиной, на данном этапе все равно с какой, пусть не очень красивой, не очень стройной, но чтобы она была, что называется «к душе».


                Глава VIII
                Знакомство.

          К семи часам Марков был около кафе, но все равно чуточку опоздал, правда, застолье не начинали, ждали командира.
          Основная масса приглашенных танцевала, почти всех Марков знал по работе, с некоторыми дамами – женами сослуживцев – его знакомили тут же. Он с неудовольствием отметил, что в этой солидной компании холост был он один.

     Такие ситуации он не переносил – не хотел испытывать на себе ревностные взгляды молодых «мачо», только что вернувшихся из большого турне и еще не пресытившихся женскими ласками.

         Чтобы обезопасить себя от косых взглядов, он шепнул хозяину:
- Виктор Иванович, вы-то не станете ревновать, если я несколько раз потанцую с вашей женой!?
- Конечно, стану! Впрочем, это совсем ни к чему, у меня  для Вас есть на сегодня замечательная партнерша …по танцам, разумеется! – Марченко улыбнулся.
- А кто она? Я ее знаю?
- Наша гостья, приехала в отпуск.
- Важная птица?
- Что Вы! По-моему, секретарша в какой-то конторе, но выглядит прекрасно!

          Марков обвел глазами приглашенных, вычисляя ту, что предназначена ему в сопровождающие, но непарных женщин не было.
      Хозяин пригласил всех занять места за столом, согласно купленным билетам – возле каждого места стояла замысловатое сердечко с именем гостя.

          Стул рядом с Марковым остался не занят, на сердечке, лежащий подле тарелки было написано – Мирослава. Марков было открыл рот, чтобы спросить хозяина, кто эта женщина, как она сама нарисовалась в сопровождении официанта – черноглазое стройное существо с неуверенной смущенной улыбкой.

         Виктор Иванович галантно проводил Мирославу на место и представил соседа: капитан первого ранга Марков Эдуард Георгиевич.
         Марков бросил на женщину мимолетный взгляд, как смотрят на пустое место – мимо или сквозь, как он считал, чтобы не смущать гостью, а со стороны казалось, что в этом взгляде «сквозь» было нечто оскорбительное, какое-то высокомерие и чванство.
      Представление вконец  смутило «Провинциалку», как сразу же окрестил ее Марков, нет, упаси боже, не за внешность или одежду, за манеры.

      Застолье продолжалось минут сорок, Марков исправно следил, чтобы тарелка гостьи не была пустой, но все же больше внимания уделял соседке справа, пока ее молодой человек не зыркнул на него из-под темных бровей.

      А эта Мирослава так и не подняла глаза, сидела, напряженно глядя куда-то в сторону, в любую сторону, только не на соседа. Он понял это как скромность и скованность, она же замерла от стыда и ужаса от этой неожиданной встречи. Только через час, уже танцуя с ним танго, она вдруг уловила незнакомый запах его тела и парфюма и подняла глаза.

          Это был не тот Марков Эдуард Георгиевич. Нет, какое-то сходство, несомненно, было, но в целом черты лица этого капитана были более правильными, да и усы делали его намного старше, и фигура более …не такая, более подтянутая – намеков на животик не было и в помине.

           Теперь она его рассматривала без тени смущения, пытаясь понять, что происходит, вернее пытаясь подобрать хоть какое-то правдоподобное объяснение произошедшему накануне: кто был тот мужчина, с которым она познакомилась вчера вечером?

         Как только Мира впервые  взглянула на Маркова открыто, он вдруг почувствовал нечто, что подняло его на голову выше других мужчин в этом зале, он понял, что их пара в центре внимания, что его партнерша вызывает зависть женщин и вожделение у части мужчин

      Марков уже откровенно любовался соседкой, все остальные женщины вмиг перестали для него существовать. Он в сотый раз повторил про себя ее удивительное имя, в сотый раз вспоминал ощущение под пальцами ее талии и округлости бедер, эту родинку на шее справа и ее запах – сладкий и манящий.

         Она была рядом и казалась родной и близкой, желанной и доступной, возможно, изрядная доза спиртного делала Мирославу еще более привлекательной.
        В паузе между танцами они вышли в темноту южной ночи – хоть капельку освежиться. Марков еще раз оценил привлекательность партнерши – посторонние мужчины, даже официанты, смотрели им вслед с завистью. Марков обнял ее – Мирослава отстранилась, не грубо отодвинула его руки, сказала, извиняясь:
- Очень быстро, капитан, я …
- Недотрога? – капитан, конечно, хамил.
- А вам бы хотелось, чтобы было все, сейчас  и прямо здесь?
- Ну почему здесь? У меня квартира есть! Это меняет дело  – на постели, на чистой простыне, со средствами безопасности? – в голосе был вызов, обида и еще что-то непонятное.
- Зря Вы так! – Мирослава уже пожалела, что допустила  этот разговор. Она повернулась и ушла в зал.

       Гулянка перешла в ту стадию, когда завязываются какие-то разговоры, собираются группками, не особенно соблюдая места посадки. Марков пересел от Миры и разговаривал с именинником и еще каким-то пожилым мужчиной.

        Мира развлекалась – рассматривала гостей хозяина, она не могла похвастать особым даром физиономиста, но  в данном случае он и не нужен был – гости демонстрировали  свои отношения с позированиями и рисовкой.

           Вот сами хозяева танцуют, Таня выгибается, что-то наигранно – жеманно говорит Виктору, он оправдывается, полушутя полусерьезно, но очевидно, что юбилеем он доволен.
           Еще несколько женщин преувеличенно нежно ласкаются к своим мужчинам и водят их за собой целый вечер, как бычков на веревочке. «Мачо» не возражают. Мирослава вдруг замечает, что она – единственная женщина на сегодняшнем празднике, обделенная мужским вниманием.

       В миг гулянье наскучило Мирославе, и она решила поехать домой, хозяин вызвал такси. Усаживая Миру в авто, Виктор опешил, когда, отстранив его, на заднее сидение рядом с Мирой бухнулся капитан Марков:
- Меня подбросьте до дома, это по пути!

Никто не возразил. Когда машина тронулась, Эдуард обнял Мирославу и поцеловал ее сильно-сильно, прошептав ей в самое ухо: «Ты – моя! Не возражай!» Он назвал адрес, и у подъезда его дома они вышли вместе – он и Мирослава в его кителе внакидку.

    На площадке первого этажа Эдуард подхватил ее на руки и фактически вбежал на второй этаж. У двери он опустил Миру на пол, снова поцеловал и прошептал: «Скажешь «нет» - и я тебя сейчас же отпущу!»«Нет» она не сказала, прижалась к нему, давая понять, что согласна на его предложение.

     Вошли в знакомую квартиру, прошли в знакомую спальню, все было как во сне, Мира ждала повторения знакомой ситуации, но Эдуард почему-то был нерешителен и скован. Складывалось впечатление, что ему надо нечто большее, чем «ноги в исходной позиции - чуть выше головы».

        Она растолковала это по-своему:  ему надо подтверждение ее доброй воли и ее желания. Мира шагнула к Эдуарду и начала расстегивать пуговицы на рубашке, он чуть сдвинул бретельки ее шелкового платья, и оно послушно поползло с плеч и груди – секунда – и она останется в одних стрингах.

        Мирослава ойкнула и подхватила скользкую ткань чуть выше талии, но было поздно – грудь обнажилась, и Эдик с улыбкой поймал ртом сосок и потянул вниз ткань, Мира всхлипнула. «Мачо» подхватил ее на руки и унес на кровать.

           Что было дальше, она не помнила, вернее, все, что было дальше, было замечательно, настолько хорошо, что не могло быть объяснено отдельными банальными словами, по большому счету, и не должно быть таинство оречевлено  в обычных бытовых фразах.

         Люди, обладающие чувствами и высокой душой, никогда и не пытаются обсуждать то, что было накануне ночью, только приземленные натуры склонны разбивать все эти таинственные действа на отдельные составляющие, как на физкультуре – первое упражнение – и раз и два – тебе первое упражнение понравилось? Фу, гадость какая!!!

         Лежали молча, рука Миры покоилась в широкой лапе капитана. Психологи утверждают, что после столь бурного секса мужчину покидают силы, и он засыпает, естественно, к неудовольствию партнерши.
       Марков не заснул, как натура, принадлежащая к зодиакальному созвездию Скорпиона, он предпочитал долгую погоню за жертвой и только после этого – полное погружение в ситуацию победы, со всеми атрибутами и почестями, хотя бы для самоуважения.

        Сегодняшняя ситуация, по его мнению, была, что он называл «с душком» - банальный секс, осталось только выложить на тумбочку партнерши сто баксов – и картинка сложилась.
    Он повернулся к Мирославе:
- Ну и откуда же ты взялась, такая …?- Марков умолк, подбирая нужное слово.
- Распущенная? – помогла капитану Мира.
       -   Вкусненькая! – вспомнил Гошкино дурацкое словечко, хотя «распущенная»  было именно то слово, которое ему хотелось произнести.
- А Вы всех едва знакомых женщин приводите в …свою  постель?

 Мира чувствовала неприязнь капитана и решила в долгу не оставаться – раз она – портовая шлюха, то и он - нисколько не лучше.
- Нет, только тех, кто мне нравится! – Марков «шпильку» почувствовал.
- Мне пора уходить! – Мирослава приподнялась на постели.
- Нам пора поспать.
 Марков обнял и прижал ее к себе, действительно намереваясь поспать, но, почувствовав тепло ее бедра, он  …передумал.
        Эдуард судорожно придумывал слова, чтобы оправдать этот демарш, но в голову лезла такая банальная чепуха, вплоть до «станьте моей женой», что в данной ситуации было, конечно, нонсенсом.

      Слов не понадобилось. Мира, видимо, пересилила обиду и стала гладить его лицо, он целовал ее руки, потом губы, что-то шептал, его басовитый шепот шел просто фоном,  навряд ли и она понимала смысл этих слов, впрочем, смысла в них изначально не было, это понимали оба и не зацикливались на этих глупостях.

      Главное было не в этом – его разведчик решил еще раз испытать свою удачу – спустился в глубины этой горной расщелины. Тот восторг, который охватывал его обычно в начале работы, не оставил его и в этот раз – лаз в пещеру был достаточно узок, но, как говорится, нам не привыкать.

     Он вошел, минуту помедлил, огляделся, стал медленно продвигаться вперед, словно был в этом месте впервые.  Зато потом все пошло, как по маслу – он плавно и беспрепятственно продвигался в глубину пещеры, то и дело цепляясь руками за ребристые своды, пока не почувствовал под ногами влагу – порядочек, прокомментировал он – все прекрасно, я на верном пути.

        Вот тут он ошибался – он заблудился, несколько раз возвращался к входу и начинал поиск сначала, пока, вконец утомленный, на самой дальней точке пути не понял, что в данном случае вход и выход – это единое.

       Он освободился от своего тяжелого багажа и налегке поплыл обратно, намереваясь так дело не оставлять и обследовать глубины этой таинственной пещеры еще раз, а может быть сотни раз.
       В этот момент Мирославу посетила одна хорошая мысль, прямо в тему: «Хочу дочку!» Обнимая ногами мощную фигуру Маркова, дурея от результатов его работы, поправилась: «Или сына, но чтобы он был похож на Эдика!»  Делиться с партнером своими мыслями она не стала.

     И в этот раз Эдуард не заснул, только предусмотрительно положил Мирославу на свою руку и прижал покрепче, то ли для того, чтобы не сбежала, то ли чтобы у нее появилась уверенность, что она ему нужна и …после этого.

     В голове Миры происходило нечто, это нечто было ей незнакомо и немного пугало ее. Мысли формировались из ничего, на вид они были прозрачные и сияющие, как мыльные пузыри, и как мыльные пузыри они лопались, появлялись новые, еще более объемные и в каждом мыльном пузыре был свой сюжет. Сюжеты Мира не рассматривала, она точно знала, что так выглядит ее будущая жизнь – по аллее парка идет отец с сыном, мама укладывает малыша спать, о чем-то плачет, а вот она в постели в объятиях Эдуарда, он что-то шепчет ей на ухо.
          «Доброе утро, моя вкусненькая!» - голос любовника был бодр и свеж, как его дыхание и прикосновение побритого подбородка.

            Мира  в который раз отметила, что Эдуард не называет ее по имени, предположила, что это уловка опытного любовника – у таких все женщины «киски», «рыбки» и прочая живность, но зато ни одной Тани, Оли, Кати и прочей Наташки. Ловкий трюк, чтобы случайно не назвать жену чужим именем, ну не жену, так значимую для себя женщину.

          К слову сказать, она сама не назвала мужчину по имени. Эдуард в постели звучит неуместно, Эдик – слишком детское имя и не вяжется ни с внешностью, ни с положением Маркова, а называть малознакомого мужчину «котиком» или еще как-то было и вовсе неприлично.

Именно об этом она начала утреннюю беседу:
- Я  не знаю, как мне Вас называть. У Вас очень   неудобоваримое имя, называть по фамилии вроде еще хуже,   может быть, вы облегчите мне эту задачу?
- А мне всегда нравилось мое имя. Хотите называйте меня «Адмирал», можете придумать еще что-то!
- Вы о «котиках» и «солнышках»? А кем Вы себя сами  ощущаете, каким зверем?
- В данный момент – Акелой, могучим, умудренным жизнью волком.
- Морским? – Мира приподнялась на локте, рассматривая  капитана, будто впервые его видела.

      В глубине его карих глаз она увидела знакомый образ – любимого отца, Марков своим образным сравнением купил ее с потрохами, сам того не ведая.
       Пока «вкусненькая» принимала душ, хозяин изобразил завтрак: продуктов в холодильнике немного – что успел купить в соседнем магазине ранним утром – сыр, кусок копченой колбасы. Эдуарда несколько смущал набор продуктов, но гостья как-то вяло отреагировала на скудный завтрак, заметив, что вчера был очень плотный ужин и надо бы сегодня ограничиться.

         Марков об излишествах вчерашнего банкета уже успел забыть, так что с подругой не согласился и предложил съездить на рынок.
        День пролетел достаточно быстро, Мирослава на рынок не поехала, зато успела слетать к Марченкам и забрать часть вещей. Вернулись они в квартиру одновременно. Эдуард направился на кухню, Мирослава что-то делала в спальне.

        Эдуарда возня на кухне не напрягала, он вообще не считал, что готовка – исключительно женское дело, а наоборот, выдвигал  такой лозунг: «Кто для меня любимого приготовит лучше, чем я сам?!»
         Но вот сейчас ему хотелось, чтобы Мира была рядом, ему нужна была не помощь, а просто ее присутствие, в данный момент ему было мало того эйфорического чувства обладания самой красивой и «вкусненькой» женщиной вселенной, ему необходимо было ее физическое присутствие.

        И она появилась по зову его души, обняла его сзади, заглянула через плечо:
- Тебе помочь?
- А что ты там так долго делала? – он кивнул на спальню.
- Постель меняла, сюрприз готовила!
- Не бомбу подложила? - ужаснулся Марков.
- Психотропного воздействия со спецэффектами! – Мира   усмехнулась.
Марков про себя отметил, что ее улыбку он так ни разу и не видел, какие-то мимолетные полу ухмылки и усмешки.
- А это не страшно? – капитан подозрительно покосился  на диверсантку.
- Страшно и очень опасно! Можно проиграть битву и даже попасть в плен, и того хуже вы можете быть проданы … в рабство! – голосом, наводящим ледяной ужас, произнесла террористка.

                Игры.
      Вы когда-нибудь замечали, что на земле существуют одно древнее племя? И имя ему - лицедеи! Не артисты или актрисы, исполняющие, часто хорошо исполняющие, роль репертуара, а люди, живущие чужой жизнью, жизнью своего персонажа, своего героя. Они и внешне, почти без грима преображаются, становятся типажами, а их самих в природе словно бы  уже не существует. Марков не ожидал, что когда-нибудь встретится в своей жизни с таким феноменом.

- А что, в вашем море водятся флибустьеры? – Марков рассчитывал на скудный морской лексикон своей партнерши.
- Флибустьеров нет, но дикое племя Амазонок издавна  промышляет морским разбоем именно в этих широтах! – зловещим голосом произнесла Мирослава.
     Марков оглянулся. На него смотрела хищная амазонка, а не милая, застенчивая «Провинциалка»: губы поджаты в недоброй гримасе, прищур холодных темных глаз не предвещает ничего хорошего, массивная серьга в левом ухе отливает блеском дорогого незнакомого металла.

         С ужином пришлось повременить - когда назревают такие невероятные  события, не до еды. Эдуард моментально включился в игру. По команде «руки за голову» в спину ему уперлось что-то острое, должно быть это был нож, он почему-то был уверен, что это настоящий нож, а затем два наручника крепко зацепили его запястья. Повязка легла  на глаза, а грубоватый женский голос произнес:

- Не советую сопротивляться. Идите вперед!
Потом следовали команды «направо», «налево», так, что Марков потерял ориентацию, он, конечно, знал, что в конечном итоге пленника приведут в спальню, но и там его ожидал сюрприз.
        Мира попыталась привязать его в кровати, он, соблюдая все правила игры, начал сопротивляться, но не победил, хотя и устал сильно, даже вспотел.
            Откуда в ней столько силы? Или она настолько поверила, что она – тренированная амазонка, проведшая несколько лет в седле и занимающаяся всевозможными боевыми искусствами?

           Женщина сняла с него наручники, предварительно привязав его руки к спинкам кровати, привязала и одну ногу,  Марков ждал, что теперь она снимет повязку с глаз, но она ушла.
          Через несколько минут  послышались неторопливые и легкие шаги, Марков мог поспорить, что к нему входит… совершенно другая женщина: от нее пахло незнакомыми духами, даже голос был другой.

          Она мило сообщила, что из всех своих пленников именно его она, царица Амазонок, выбрала для продолжения рода. Его задача – сделать ей ребеночка.
          А дальше…. Амазока начала раздевать мужчину, он сопротивлялся, то отодвигался от нее, то начинал усиленно ласкаться, когда ее руки и губы касались его эрогенных зон. Тем временем она рассказывала, какой красавицей будет ее дочь, сколько недостойных мужчин будут добиваться ее…
          Неожиданно ее голос умолк, потом она вздохнула и спросила, чувствует ли он,  какое удовольствие она сама испытывает от вида его обнаженного тела и его мужского достоинства.

          Марков дурел от слов, от интонации, от прикосновений. Между тем Амазонка предупредила, что это последняя ночь в его жизни, и если у него есть силы, то он может прожить эту последнюю ночь «на полную катушку».
        Эдуард вошел в игру на все сто, он позволял Мирославе делать с ним все, что она захочет, он был в форме, хорошей форме, в великолепной форме, она наслаждалась им, он испытывал оргазм за оргазмом. Только к трем часам он взмолился:

- Госпожа, мои руки затекли, мои глаза устали от тьмы, освободи меня, дай умереть свободным и сытым
         Мира засмеялась, взяв с него клятву не снимать повязку с.глаз, развязала веревки. Несколько минут Эдуард лежал спокойно, мурашки бежали по рукам, Мира прикрыла его покрывалом и куда-то ушла, послышался звук льющейся воды, Марков пошел в душ.

    От боевой Амазонки осталась прежняя «Провинциалка» - неуверенная застенчивая улыбка, потупленный виноватый взгляд.
- Все прекрасно, моя девочка! – произнес Эдуард, проводя  рукой по ее шее, груди. - Забеременела твоя Амазонка?
- Нет, это просто игра! У нее не будет детей! Так распорядились боги! – в голосе тоска и еще что-то жалостливое.
Эдуард помог ей выйти из ванной, закутал в полотенце.
- Иди одевайся, сейчас ужинать будем, я поставил разогревать.
- Я не хочу.
- Надо, малыш, надо.

     Поужинали наспех, Мира есть не могла, Марков, только что чувствовавший зверский аппетит, с трудом запихал в себя кусок бифштекса. Уснули сразу.
       Марков проснулся в благостном расположении духа. По старой привычке принялся анализировать, откуда это состояние. Причина этой эйфории лежала рядом, прижав щеку к его спине и положив руку на его  бедро.

       Он стал раскладывать свои ощущения на составляющие, пытаясь понять, чем его обольстила Мирослава – ведь ничего особенного, обыкновенная провинциалка, приехавшая в портовый город за приключениями, волей случая встретившая богатого мужика, рассчитывающая, вероятно, стать очередной Золушкой.

          В его жизни все это было, ему и Светки хватит, постель – пожалуйста, внимание – да хоть на месяц, письма – пожалуйста, но длительные отношения ни-ни, он уже не так молод, чтобы стелиться ковровой дорожкой под ноги бабе, даже самой замечательной. За размышлениями он уснул.

        Мира проснулась первой и вышла на балкон. Утреннее солнце чуть пригревало, но было еще свежо. Она смотрела на большой зеленый двор, расстилающийся внизу, и благодарила судьбу за подарок. Она никогда в жизни не была так счастлива, никогда в жизни мужчина не занимал такого  места в его душе, никогда она не считала, что он, мужчина, может претендовать на ее внимание, время, на ее саму. За Марковым она признавала такое право и готова была ограничить свою свободу, в разумных пределах, конечно.

      Эдуард вышел на балкон и поцеловал ее в висок:
- О чем задумалась, Королева Амазонок?
- Кто? – в голосе Мирославы было столько неподдельного удивления и явная насмешка, Маркову на миг показалось, что про амазонок ему приснилось.
- Доброе утро, милая! – с некоторой долей обиды произнес Эдуард.
- Мой господин, ночь кончилась и Шахрезада имеет право на жизнь до следующей ночи! Кроме того, сегодня очередь за вами – ваша ночь, ваш сюрприз!
       В глазах Мирославы живая ирония, но лицо ее серьезно. Марков кивнул.
      
       После завтрака он надолго исчез из дома, вернулся после обеда, пригласив гостью покататься на машине. Сборы были недолгие. Мира была рада поездке,  ее одолевали предвкушения приключения.

       Но вторая половина дня прошла просто интересно, но достаточно обыденно: поужинали они в небольшом ресторанчике на берегу моря, где подавались блюда японской кухни. Марков проявил себя знатоком этикета и мастерски владел палочками, Мира никак не могла приспособиться к неудобным столовым приборам, чем смешила Эдуарда. Это веселье вскоре обидело женщину, и она надула губы, капитан быстро сориентировался и, наклонившись к ее стулу, облизнул ее рот, невозмутимо прокомментировав:
- Ты вся в соусе измазалась! – будто соус нельзя вытереть  салфеткой.
- Я в долгу за столь редкостное внимание! – прошептала  Мира.

         К вечеру они приехали в какие-то виноградники, тянувшиеся на много километров, с трудом нашли домишко знакомого сторожа, хозяина дома не оказалось, но это не меняло дела - они вынуждены  были остаться ночевать.
     Никакой романтики не предвиделось, это немного огорчило Миру, но вскоре события стали развиваться с невиданной быстротой.

      Эдик пошел за водой, его долго не было, вскоре Мире послышались голоса, они приближались. Через пару-тройку минут женщина поняла смысл произносимых фраз.
      Мужики говорили о ней, договаривались поиграть с ней. Первого отправляли какого-то Леху. Мира приготовилась, хотя надеялась, что с минуты на минуту вернется Эдуард, но Леха пришел первый.

       Завязалась потасовка, мужчина был явно сильнее, но Мира нанесла мужику существенные раны – попала табуреткой по руке, поцарапала лицо и несколько раз укусила. Она не помнила, в каком виде проходило близкое общение, она сопротивлялась до последнего, пока на завершающих фрикциях не услышала:
- Расслабься, милая, все уже позади!

Дикий вопль – сплав душевной боли, досады, обиды был ему ответом, женщина оттолкнула его, кинулась в светлый проем двери и исчезла в темноте.
   Он искал ее полночи, она не отзывалась на его крики, вообще не подавала признаков существования. Он не до конца осознал глубину своей вины, не понимал ее обиды и протеста.

      Утро не внесло ясности. Уже приехал на своей тарантайке сторож и получил обещанное вознаграждение, а Мира не появлялась. Марков не знал, что ему делать – и уехать нельзя было, и оставаться тут не имело смысла. Пришлось признаться старику, что женщина ночью рассердилась и ушла, он ее не нашел и не знает, что с ней.

      Митрич ушел и вскоре вернулся с небольшим кобельком, похожим на лисичку. Тибо обнюхал тапочки Миры и скрылся в винограднике. Через час мужчины обеспокоились, что теперь нужно искать уже двоих, они начали собираться, но из кустов выпрыгнул кобель, за ним вышла Мирослава. Сторож глянул на Маркова с ненавистью:
- Знал бы, мужик, что тебе моя сторожка для таких поганых дел нужна, ни за что бы не дал!

       В душе у Эдуарда все сжалось от приступа острой жалости – лицо Миры, руки и ноги были в синяках, он не сомневался, что под рваной одеждой была картинка нисколько не лучше. Вот это поиграл!

         Мира на него не посмотрела, села в машине  на заднее сиденье. Дорога дальняя, она не отреагировала на предложение поесть, размяться, не отвечала ни на один вопрос. К дому подъехали в сумерках. В квартире она прошла в ванную и долго мылась, потом закрылась в кабинете Маркова, оставив его наедине с укорами его совести, правда она сомневалась, что таковая существует в природе.

         Весь следующий день они провели дома, каждый в своей комнате. Кто-то дважды приходил, хозяин кому-то звонил. Нервы женщины были на пределе. Она ждала момента, когда Эдуард отвлечется, уснет или уйдет куда-нибудь, чтобы покинуть эту квартиру навсегда и забыть о существовании Эдуарда Георгиевича Маркова.

          Марков именно этого и боялся. Он бдил неусыпно, и как только услышал тихие крадущиеся шаги, выскочил, подхватил женщину на руки, и завалил на постель. Он ожидал яростного сопротивления, но она только плакала горько и беззвучно, слезы текли из-под ресниц закрытых глаз, скапливались в уголках и непрерывной струйкой стекали на его руку.

      Эдик говорил, говорил, говорил. Он понимал, что от разговоров очень мало толку, но он впервые так опростоволосился и не знал, как исправить ситуацию. Он привел последний аргумент:
- Ты не могла не почувствовать, что это я.
- Я просто испугалась.
- Милая, прости меня! Я не предполагал даже, что дело так может обернуться.
- Я не сержусь. Будем считать, что я просто получила  хороший урок, – Мира с трудом говорила.
- Какой урок? О чем ты говоришь??
- Что ты способен на подлость и предательство, как все остальные мужики. Впрочем, это уже неважно. Я завтра уезжаю, у меня билеты.
- Ты завтра никуда не уезжаешь. Ты меня мало знаешь и не имеешь права говорить, что я предатель. Ты предложила игру, мне не очень понравилось, но я принял условия. Я придумал игру, ты ее не приняла, более того, ты сделала все, чтобы дошло до физических увечий. Ты едва не сломала мне руку, ты укусила меня…
- Тебе стоило только шепнуть мне, что это игра, и все бы было по-другому.
- Я рассчитывал, что ты сама догадаешься.
- А ты не подумал, что я могла бы сразу всадить тебе нож  в бок. Опыт у меня есть.
- Нож я спрятал, когда уходил.
- Значит, все-таки предвидел такой вариант!
- Просто машинально!
-
Вечер тянулся долго, Эдуард не предпринимал никаких попыток близости, понимал, что, скорее всего, они будут приняты в штыки. Но и спать он не мог, боялся, что Мира исчезнет, оставив только воспоминание и то не самое приятное.

       Она тоже не спала, думала о том, что Марков оказался вовсе не небожителем, что он порочен и предсказуем, как миллионы особей мужеского пола.
         Марков заговорил:
- Не уходи. Мне будет тебя не хватать. Останься!
- Мне пора домой! – вяло отпарировала Мирослава.
- Что тебе делать в твоем богом забытом N – ске? Кто тебя там ждет? Письменный стол с компьютером? Муж? Сплетницы-подружки? Что ты сможешь им рассказать? Что тебя изнасиловал капитан? Что еще? Останься! Я обещаю, что тебе будет что вспомнить!
- Что?
- Я еще не придумал, но знаю точно, что ты каждую минуту будешь чувствовать, что  ты – женщина, желанная женщина! – Марков сделал ударение на слове «желанная», словно был осведомлен о проблемах Мирославы.
-
        Некоторое время молчали, дыхание Маркова стало ровнее, и Мира подумала, что он засыпает, она подняла голову, намериваясь встать, но он не спал, голосом  сухим и бесцветным он произнес:
- Я знаю, что сейчас надо бы упасть на колени и просить тебя остаться, но я не умею. Я очень хочу, чтобы ты осталась, но где-то меня заклинило, и что-то не велит мне это делать.
- Это гордость,  – она поднялась и вышла из комнаты.

    Через пару минут он услышал, что на кухне включили воду. И тут он почувствовал, что тоже зверски проголодался.
- Придется все начинать сначала! - подумал он, наблюдая за неуверенными движениями Миры возле кухонной плиты.
- Ты не умеешь готовить? – зачем-то спросил он, хотя это было очевидно.
- Умею, но только одно блюдо, - задумчиво ответила Мирослава, раскладывая салат, бифштексы и закуску на тарелки.
      Это получалось у нее достаточно профессионально, не придерешься.

- И какое же? - Маркову стала по настоящему интересно.
- Я умею кипятить воду на чай, - скорее торжественно,  чем шутя,  проговорила Мирослава.
- Очень даже похвально. Дома не питаетесь?
- Домохозяйка готовит, когда ужинаю дома, - Мира ответила с неохотой.
- А работаешь кем? – Марков сгорал от любопытства.
- Секретарем в одном ведомстве. Еще подрабатываю вечерами, хорошо владею компьютером. Мне хватает. Ты ешь, остынет все.

            
                Давайте познакомимся.
Марков не унимался, он впервые разговорил эту царевну Несмеяну, надо попытаться выспросить что-нибудь еще:
- А как тебя дома зовут?
- Славой, Мирой, доченькой, солнышком, тетей, племянницей, - Мира усмехнулась.
- Нет, Славой не буду, все-таки – это мужское имя, а …
- А почему все эти полочки в гостиной пустые? На них столько пыли скапливается! – перебила Мирослава.
- А что на них должно стоять, по-твоему? – Маркову тема  не понравилась.
- Ну, ты – капитан дальнего плавания. Там должны стоять разные безделушки, в память о тех местах, где ты бывал. Они непременно должны наполнять комнату положительной энергетикой Ци, у тебя вся квартира обставлена в лучших традициях фэн-шуя, а атрибутики, символов не хватает, - Мирослава говорила с воодушевлением.
- Скажи, что должно быть, и я привезу. Я в этом мало понимаю.
- Но ведь там раньше что-то стояло! Коллекция?
- Что стояло, того уже нет! – грубо ответил хозяин, убирая  посуду со стола.
- Посуду и я умею мыть, - фыркнула Мира, отстраняя его  от мойки.
- Не обижайся. Там и стояли мои сувениры из дальних стран. Светка уходила, все забрала, только смысла в этом нет, они стоили немного.
- Чтобы досадить! Ты, видимо очень их любил!
- Я и ее очень любил.
Мирослава оглянулась:
 -  До сих пор любишь?
- Да нет! – скривился Марков.
- Раз помнишь, значит, любишь! – как можно миролюбивее произнесла гостья.
- Давно это было, шесть лет назад.
- А где она сейчас? – Мира думала, что он не ответит.
- Не знаю, я искал, долго искал, уехала, должно быть, замуж вышла.
- И ты до сих пор женат на ней? – Мирослава спохватилась, но было уже поздно, слова слетели с губ.
- Нет, мы не были зарегистрированы, так сказать, гражданский брак.
- Мужики любят эти самые гражданские браки – с одной стороны – все семейные атрибуты, а с другой стороны – абсолютно свободный человек. По-моему, просто ответственности боятся, - Мирослава разошлась, в голосе были страдальческие ноты.
- Насколько я понимаю, ты тоже официально не замужем? – Марков не отличался особой деликатностью.
- Что-то вроде того! – Мира усмехнулась.
          С посудой было покончено, и остаток дня молодые провели на пляже.
     Марков был горд, что мужики оглядываются вслед его спутнице, для ясности, он взял Мирославу за руку. Встретилась пара-тройка знакомых, образовался кружок волейболистов, Мира и здесь была на высоте, чувствовалась выучка и регулярные тренировки.
       Марков старался не отставать, но силы были явно не равны, он с сожалением подумал, что как-то забросил спортзалы и тренировки, хотя именно из-за этих непомерных увлечений распался его первый брак. И тут же совесть больно уколола: ой, совсем не из-за этого ушла терпеливая и любящая Лариса, ой не из-за этого. «И из-за этого тоже! – настаивал на своем Марков.
      А между тем, всей пляжной компанией они завернули в плавучий ресторан. Ужинали долго и весело, даже его Царевна Несмеяна пару раз улыбнулась. Марков, как завороженный, смотрел на Миру. Он впервые увидел, как улыбка меняет человека до неузнаваемости. Он готов был поклясться, что не узнал бы улыбающуюся Мирославу в толпе, а на зрительную память он никогда не жаловался.
    Именно об этом он сказал ей, когда пригласил ее на танго:
- Почему ты редко улыбаешься? Как я понимаю, улыбка – непременный атрибут любой секретарши.
- Я не секретарша в изначальном смысле слова. И улыбаться в мой функционал не входит.
     Марков был не настолько пьян, чтобы не понять, что тема беседы женщине не нравится, а ссориться перед «десертом» он не собирался.

     Проснулся он достаточно рано и по привычке начал анализировать прошедший день, но мысль как-то быстро скособочилась и выдала сентенцию: он не доволен своими отношениями с Мирославой. Капитан вспомнил, как перед юбилеем помощника кобенился перед зеркалом, изображая променаж с новой пассией. Тогда ему представлялось, что он согласен на любую женщину, лишь бы она была к душе.
     И что имеем? Красивая, предположительно умная, но все равно что-то не так. Он даже знал, что именно не так, но повернуть колесо судьбы на один румб не мог, просто не представлял, как это сделать, да и побаивался сломать то, что есть, ведь то, что получилось, в общих чертах ему нравилось. Он именно этого и хотел: красивую, сексуально озабоченную, не требующую никаких клятв и обещаний, подарков, кстати, тоже.
          И тут умная мысль посетила капитана: «А не пора ли милочке сделать подарок? Что там любила Светка? Белье? Эта может не принять, вот если только устроить какую-нибудь забаву!»

      Если разбираться по большому счету, то маята капитана была объяснима. Привыкание к новому человеку в немолодом возрасте – задача архитрудная. Две судьбы, два мира надо слить в одну тару и чтобы получился раствор без бурных психологических реакций, как правило, получается взвесь или несовместимые фракции, помните,  как масло держится на поверхности воды?

        Один мой знакомый, уйдя от жены, с которой прожил тринадцать лет, жаловался именно на несовместимость характеров, а на замечание о тринадцати годах ответил, что просто терпел. Он женился в третий раз, взял в жены такую же, если не хуже, бабу, с теми же, даже худшими недостатками и доволен, конечно, через несколько лет он поймет, что променял шило на мыло, но…

         Пример приведен, чтобы продемонстрировать стереотипность брачных установок человека. Марков был индивид образованный и понимал, что именно не нравится ему в отношениях с Мирославой: он был не на коне.

          Общеизвестно, что психологи выделяют пять типов брака. В каждом браке обязательно есть ведомый и ведущий, то есть, ведущий партнер и подчиненный, и только брак, основанный на дружбе, предполагает видимое равноправие. Все эти выкладки с не меньшими основаниями можно отнести к внебрачным отношениям. В своих отношениях с Мирой Марков добивался, правда, неявно, мягко, того, чтобы женщина признала его право главного партнера, а она выставила стену противостояния и не желала ни видеть, ни обсуждать этот вопрос, то есть игнорировала права своего «покровителя».

        Эдуард терялся в догадках, он не видел причин отказываться от его  покровительства – провинциалка, секретарша в мелком учреждении, нищая, он знал должностные оклады работников такого рода, да и внешность Мирославы была на любителя.

         Именно об этом размышлял Эдуард Георгиевич, обнимая просыпавшуюся «собутыльницу» - вчера Мира, сославшись на перепитие, от близости отказалась. И сегодня она не приняла его утренних ухаживаний, только попросила спланировать сегодняшний день без спиртного, а то голова болит страшно и совсем не тянет на любовные игры, а это вредно для женского здоровья и настроения. Марков ухмыльнулся в усы, значит она бы не против, но недомогание мешает ей получить полноценное удовольствие.

      Раскрою секрет – Мирослава была абсолютно трезва, но не могла объяснить партнеру, что  не приемлет секс с пьяным мужчиной, с нетрезвым тоже. Вот здесь их позиции расходились кардинально: партнер чувствовал себя особенно уверенно именно в легком подпитии и наутро после оного.

      Многие мужчины пользуются спиртным в качестве допинга для «мужского очарования». Помогает это недолго, и вообще есть большие сомнения в пользе такого стимулирования, но ни на какие  доводы такая категория граждан мужской национальности не реагирует, более того приводят массу аргументов в пользу подпития, якобы, только тогда он орелик хоть куда. А куда?

      У женщин, особенно непьющих, отношение к такому способу повышения потенции совершенно другое. Мирослава, обдумав этот нежелательный для себя  вариант, в этот же день выложила свои требования Маркову.

       Он было открыл рот, чтобы возразить, как она начала какую-то возню, в процессе которой оба забыли о конфликте, но капитан принял претензии подруги к сведению и постарался, чтобы вопрос о нетрезвом партнере больше не возникал.



                Нам есть о чем поговорить!
         Ой, я так люблю поговорить, так люблю поговорить, а вот такое общение, как у них, мне бы не понравилось. Капитан не был человеком болтливым, не то, что его брат Гошка – у того рот закрывался только тогда, когда он гвозди во рту держал – была у него такая скверная привычка – если что-то забивает, то гвоздики во рту держит. Кстати,  это не самая дурная привычка, знакомый мужа во рту мотыля отогревает на зимней рыбалке… о чем это я?
         О том, что не люблю, когда мужчина много молчит! А Мира переносила это вполне нормально, все-таки Марков – капитан, а не сорока на колу! Несолидно такому солидному мужчине вести себя несолидно.  Кстати – это тавтология.   
               
       Мирослава на разговоры не напрашивалась, ей вполне хватало того общения, которое мог дать капитан, да и по природе своей, многословность ей претила. Но бурная неделя активного секса после многомесячного воздержания закончилась, и промежутки  «между» необходимо было заполнять словесной шелухой.

       В один из таких моментов, когда обоим не спалось, Марков задал каверзный вопросик, к слову сказать, он задавал его в разных вариациях  несколько раз за эту неделю, но ответа так и не получил.
- Ты на юг приехала приключения искать? Или рассчитывала стать очередной Золушкой?

        Мирослава, по свойственной ей привычке все делать  основательно, принялась обдумывать ответ, капитан посчитал, что она снова уходит от разговора, и повторил вопрос с более язвительной интонацией.
- Если быть точной, я не приключения искала, а хотела раскрасить свою жизнь новыми красками.
- Получилось? – все так же язвительно спросил капитан.
- По большому счету – да!
- И в чем же это «да» состоит?
- Я встретила тебя – ты на голову выше всех мужчин, которых я знала!
- В каком смысле?
- Да во всех!
- Ангел что ли? – Марков хмыкнул, его рассмешил сам  поворот разговора.
- Нет, скорее - подарок судьбы! – серьезно ответила Мира.

     Капитан на несколько минут замолчал, вероятно, обдумывал предложенную сентенцию, потом продолжил разговор по той же теме, затронув другой нюанс:
- Мира, если чисто теоретически, ты вышла бы за такого, как я, замуж?
- Если чисто теоретически, то я бы не вышла за тебя замуж!
- Не понял, ты только что говорила, что я чистый ангел, а жить бы со мной не хотела?! Почему?
-
- Моя бабуля в детстве рассказывала мне одну притчу, хочешь послушать?
     Эдуард устроился поудобнее и настроился понимать нечто необычное, и ожидания его не обманули.
- Одна старушка воспитывала троих внучек. Пришло время внучкам выходить замуж, присмотрели они себе женихов, да без бабушкиного благословения идти замуж не решились.
       Сначала пошла за благословением старшая внучка, две меньшие стали ждать свой черед, не принято было младшим поперед старших замуж идти, иначе останется в девках та, которую опередили.

       Пришла старшая  да рассказала бабушке, что сватает ее старый профессор. Хвалилась девушка, как богато и славно она заживет за  старым мужем. Вместо ответа повела ее бабушка в чисто поле, где раскинул ветви могучий дуб. Под густой кроной великана росла молодая березка, одно слово росла, чахла просто – не было ей света под ветвями раскидистого дуба, не было питания в земле, пронизанной его корнями.

             Посмотрела внучка, посмотрела, да и вышла замуж за пожилого, умного и богатого, ослушалась, значит, бабушку. Не удалась жизнь девушки – и богата она, и одета она, и друзья мужа имениты и известны. Да не дает ей ее легонький умок возможности встать с ними на одну половицу.

            Посмотрела средняя сестра на жизнь старшей и выбрала себе мужичка плохонького, чтоб соответствовать не надо было. Да и тоже не угадала. Семья у него оказалась большущая да пьющая, не совладать с такими ни словом., ни делом. Пришла внучка к бабушке на долю жаловаться, а та ей говорит: «Не я ли тебе говаривала – руби дерево по плечу. Высокое не осилишь, а кустарник только за ноги цепляться будет, намучаешься!»

         Только младшая внучка срубила дерево по силам – вышла замуж за одногодку, интересы у них общие, правда, и у них не всегда все гладко выходило. Да у кого оно все гладко-то?»

Марков слушал, затаив дыхание, говорила не Мира, слова были чужие, незнакомые, в жизни люди так не говорят – словно сказка льется. Он спросил:
- И по какому из трех вариантов, по-твоему, сложилась бы наша жизнь?
- Думаю, по первому! – с некоторым напряжением ответила Мира.
- Боишься выглядеть серой мышкой на фоне моих рангов?

    Мира посмотрела на капитана то ли осуждающе, то ли с некоторой долей иронии и проговорила:
- Я не хочу обсуждать то, чего быть не может!
      Эдуард замолчал, он всегда гордился своим служебным положением, и боязнь Мирославы социального неравенства не угнетала его, а напротив очень льстила его самолюбию.

- Значит, ты не собиралась стать современной Золушкой?
- В каком смысле? – Мира повернула к нему лицо.
- В том самом – секретарша из провинции находит богатого и респектабельного жениха в приморском городе!
- Ты плохо знаешь классику. Твое заблуждение - это распространенная ошибка. Золушка не была простолюдинкой. Должность королевского лесничего – дворянская должность, так что брак Золушки с принцем – равноправный брак, ну, или почти равноправный.
        Засыпая, Эдуард подвел мысленный итог полуночному спору: «Вполне возможно, что с Золушкой я ошибся, но ты-то не принцесса!»

                Глава  XII               
                «Возвращение блудного попугая».

      Подходила к концу третья неделя, скажем так, курортного романа Мирославы, как вы помните, они, эти романы, как правило, скоротечны и не предполагают никаких обязательств. Мирослава достаточно быстро раскусила господина капитана, навешала ярлыков, взвесила все за и против.

        Скажем откровенно, зря господин Марков как-то назвал Мирославу наивной простушкой. Есть достаточно большое количество людей, которые и без забубенного образования мудры и интересны для собеседника, они владеют такой бездной осмысленной и пропущенной через себя информацией, настолько логичны и обладают образной речью, что общаться с ними интересно и старому, и малому.

      Все выше сказанное можно полностью отнести к Мирославе Львовне. Чтобы понять и раскусить ее, надо было только найти к ее душе ключик, впрочем, мужчин редко интересуют изгибы женской души. Им кажется надсадно и сложно разбираться в миллионах комбинаций психологических типов личностей.

         Право слово, дорогие подруги, они нас представляют как  «нечто», вроде замков с кодами. У одних код простой - долго возиться не приходится. Второй замок и вовсе не закрыт, а  так приткнут для видимости. Третий  хоть и закрыт, но рядом на гвоздике висит ключик – открой меня. У четвертого такая сложная комбинация, что и возиться не хочется, проще сломать.

      Все это они выдумывают. Посудите сами. Героиня Агаты Кристи - мисс Марпл всех преступников сравнивала с жителями своей деревни: этот похож на Сэма, этот на Артура. Она имела ввиду, конечно, не внешний вид, а психотип человека, это сравнение давало ей возможность спрогнозировать поведение преступника. Ведь в сходных ситуациях одинаковые люди и ведут себя одинаково. Не убедила? Тогда еще аргумент.

      В китайской философской системе фэн-шуй весь дом делится на девять зон, обладающих разной энергией, по их представлениям и психитипов людей тоже девять. Я очень внимательно изучала такого рода литературу. Знаете, написано удивительно убедительно.
      Теперь можно поспорить с расхожей истиной – все люди разные. Получается, -  все люди представляют примерно десяток психотипов с незначительными вариантами.

        Могу из жизни привести множество доказательств – о чем бы мы не услышали, все нам кажется знакомым – все это уже случалось раньше, мы тот час же вспоминаем, когда и с кем.
        А мысль, что все люди – разные, придумана для того, чтобы никто не смел осуждать меня, любимого за неблаговидные поступки; дескать, вам меня не понять, вы же не такие, как я. А оказывается, что мы-то действительно не такие, не хотим грязь и подлость возвеличивать, как неординарный поступок, а «героев» этой пакости считать хорошими людьми. Да что я опять о разных выродках? Поговорим о хорошем!

          Итак, «семейная» жизнь Миры и Эдика подходила к концу. Он не предлагал остаться, она не заводила разговоров об их отношениях. Все по честному. Правда, ни он, ни она,  не тяготились друг другом и не торопили время в надежде скорого расставания. Они оба знали, что их счастье конечно, и не собирались ничего менять.

           Мира уже продумала финальную сцену – сцену прощания, билеты она уже взяла, съездила одна, не хотела, чтобы Марков знал, где она живет. Эдик чувствовал, что не сегодня, так  завтра придется проститься с Мирославой, он сожалел только о том, что она ни разу не спросила, как он к ней относится. А самому начинать разговор не хватало мужества – это было уже обязательство - сказал «а», говори «бэ».

          На финальный выход Мира задумала новую игру, чтобы было ярко и волнующе, чтобы запомнилось надолго и оставило в душе чувство раскаяния  в том, что это невозможно повторить и вернуть. Об этой небольшой мести недогадливому кавалеру думала она, принимая душ. Струи прохладного дождя  ласкали кожу, создавалось ощущение очень стройных пропорций собственного тела, и теплой волной поднималось к сердцу предвкушение праздника.
      Вы лицезрели картину Перова «Не ждали»? Растерянность и неприязнь, страх и еще что-то - все без труда читается на лицах персонажей; радость – вот чего нет на этой картине.

     А теперь прочувствуйте то, что пережила Мира, только что вышедшая из ванной – пара минут изменила ее жизнь, исковеркала то, что только народилось, заставило потерять веру в то, что порядочные мужчины существуют, в то, что счастье в жизни бывает.

     Входная дверь медленно открывается (у вошедшей свой ключ), молодая женщина затаскивает большую сумку. На вид гостье меньше тридцати, она худая и незагорелая блондинка, вероятно, приехала с севера, на лице следы небрежного макияжа, видимо красилась второпях.

         Женщина смотрит на Миру так, словно она застукала мужа с любовницей, Мира открыла было рот, но из кухни вышел Марков. Он несколько секунд смотрел на гостью, словно не узнавая, потом неприязненно спросил:
- Ты зачем явилась?
- Я думала, что тебя нет. Мне надо несколько дней где-нибудь пожить, я проездом, - жалобно проскулила женщина.
- Уходи! Видеть тебя не хочу! – Марков злился.

      Мира мимолетно взглянула в лицо бывшего кавалера и сразу поняла, что этот разговор для нее – на лице Эдика блуждала хоть и рассеянная, но довольная улыбка. Гостья игру хозяина тоже поняла и переключилась на Миру:
- Ну,  пожалуйста, разрешите мне пожить здесь два дня!
- А откуда у вас ключи от квартиры? – Мира посчитала вправе задать такой вопрос.
- Да это же моя квартира! – в голосе женщине нечто, похожее на растерянность.
- Это Светлана – моя бывшая … сожительница! – расставил точки над «и»  Эдуард Георгиевич.
- А раньше ты говорил, что я тебе жена, и штампик в паспорте не имеет никакого значения!
- Я пересмотрел свои взгляды на этот вопрос. Знакомься, моя жена – Мира! Так что ты решила, дорогая, насчет квартирантки? Хорошо, оставайся! – не дождавшись ответа Миры, произнес Марков.

        Ужин Эдуард приготовил сам. Обе женщины оставались в комнатах и занимались какими-то своими женскими делами. Светлана распаковывала свою сумку, а Мирослава наоборот – собирала свои вещи, огорченная тем, что незваная гостья испортила последнюю ночь ее отпуска.

       Ужинали долго, Эдуард и Светлана довольно быстро захмелели от очень дорогого коньяка, выставленного бывшей женой  на стол. Мира от выпивки отказалась. Через два часа Эдик довольно быстро сбегал в магазин за очередной бутылкой, Мира, сославшись на усталость, ушла спать.
          Дверь в кухню плотно закрыли, но голоса были слышны еще часа два – три, Мира посмотрела на циферблат настенных часов – фосфоризированные стрелки показывали третий час.

      Пришел Эдик, лег и долго ворочался, несколько раз окликал Мирославу, пытаясь убедиться, что та спит, - потом на цыпочках вышел из спальни….
           Вам знакомо чувство жалости? Нет, не то чувство вселенского сострадания, когда жаль каждую букашку и таракашку, когда слезы застилают ваши глаза при просмотре репортажей с очередной катастрофы.
          Вы плачете и даже не анализируете, что именно способ подачи фактов вас разжалобил, то есть мастерство и профессионализм репортеров и телевизионщиков. Именно их работа – а это их работа, их много лет учили методикам психического воздействия на аудиторию – вызывает в вас такой шквал эмоций.

            А вам знакомо чувство сострадания, то, что на порядок выше этого вселенского сострадания? Чувство жалости к соседке бабе Маше, влачащей жалкое существование на нищенскую пенсию, девчонке из соседнего подъезда в свои шестнадцать лет познакомившейся с людской подлостью, когда взрослый мужик соблазнил ее и бросил с пузом и следов его найти невозможно? Вот именно это чувство жалости вам знакомо?
            Мирослава чувствовала, что Марков не спит. Но не подала виду, что она тоже переживает. А ведь простой разговор и участие, возможно, смогли бы повернуть ситуацию к ней лицом. Эдику надо было поговорить, озвучить свою маету.

           Светка не была счастлива. Уйдя от Маркова, она вскоре вышла замуж, но муж работать не хотел, она пошла торговать на базар, стала ездить за шмотками в Турцию. Вот и сейчас она поедет за границу, а он пьет и сидит на ее шее. А баулы такие тяжелые, а турки – такие приставучие. А самые лучшие годы в ее жизни – это те, что она, Светлана, прожила с Марковым в этой квартире. И она бы дорого заплатила за то, чтобы все это вернуть!

          Эдуарда захлестнула волна жалости, захотелось обогреть и защитить этого несчастного ребенка, простить ей все ошибки (кто не ошибается?), стать для нее опорой и защитой. Он забыл о Мирославе, вернее совсем не принимал ее в расчет – он не давал никаких обязательств - его даже не тревожило то, что она тут, рядом (объясним это снижением функции мозгового контроля в связи с большой дозой выпитого коньяка).

      То, что Марков был неадекватен в тот момент, было очевидно. Да и скажите на милость, кто в такие моменты адекватен – на волне эйфории – меня оценили,  я - самый лучший, да оценил не кто-нибудь, а человек, которого я люблю … или любил.

       Приятно, что не говори, а самое главное – такая ситуация притупляет бдительность. Человек плавится в неге самодостаточности, даже пресловутый инстинкт самосохранения выключается, человек открыт и беззащитен – удобно для неожиданного и коварного удара, и необязательно в спину, лучше всего – в сердце, а еще лучше -  в душу – это почти смертельно! Такие удары способны вынести только очень сильные люди, или очень… глупые!

                Глава 6
                Мудрые мысли.
     Но время лечит все раны! И это тоже не я придумала – многочисленные литературные и нелитературные источники рассказывают об этом более или менее поэтично. Мне очень нравится вот эта цитата:

    «… когда он был высокой колоннадой, гранитными ступенями песок был, прохладными ступенями у моря. Когда домами были тучи пыли, когда цветами были тучи пепла…. Забудет море солнечные розги, забудет море радужные брызги и стрелы серебристые кефали, и пальчики колючие кораллов.  Среди руин продлится эта память, переживет последние руины, венки и пятна нефти в синем море; но даже память вырваться не может из древнего проклятия кольца: «проходит все»…….

       Немного обидно, что кто-то другой, задолго до тебя открыл непреложную истину: проходит все! Особенно быстро проходит хорошее, думаю, и эту мысль уже кто-нибудь озвучил до меня.

      Первые дни Марков не тяготился отъездом Миры, потом забродивший осадок на дне души поднял муть, и Эдуард прошел по квартире в надежде найти следы трехнедельного пребывания подруги. Тщетно!

      Он некстати вспомнил, как искал улики в то утро, когда Гошка спал на полу его кухни – не было ничего. Вот и сейчас он с удивлением констатировал – женщина умеет так организовывать пространство вокруг себя, что следов ее жизнедеятельности не остается.

         И только складывая мусор из урны в ванной комнате, он обнаружил странный пакетик синего цвета. Иностранные буквы ничего ему не говорили. Внутри пакета лежали два десятка картонных палочек, неизвестного предназначения.

        Марков выложил содержимое пакетика на газету и рассмотрел. Осмотр не дал ему никакой информации: все палочки были с одной поперечной полоской, три с двумя. Эдуард тщательно завернул находку и положил в ящик тумбочки, в надежде прояснить со временем отношение этой находки к Мирославе.

        К слову сказать, этот сверток так и пролежала в тумбочке целых три года, капитан  не встретился в быту с этими «штучками». Да и где, скажите на милость,  в жизни может встретиться добропорядочный холостой мужик с тестами на беременность?

         Жизнь шла своим чередом, капитан старался поменьше бывать дома, выкладывался на работе под завязку, подчиненные бурчали за его спиной, о том, что ему дома делать нечего, так он и другим покоя не дает. Кто донес, или Эдуард случайно услышал фразу: «Ему спешить не к кому…», но он немного поменял тактику и стал более лоялен, в общем-то, рассудив правильно: чего людей гнобить, если у тебя самого жизнь не сложилась!

                Глава 7
                Муки совести.
      Эдуард Георгиевич Марков вернулся из очередной командировки ослабленным и утомленным – то ли приболел, то ли возраст уже не тот, то ли смысл в жизни окончательно потерян. Да и то: сорок пять не тридцать и тем более не двадцать два, когда вся жизнь  впереди. Именно об этом думал он, шагая по приморскому бульвару в дом брата.
      Георгий позвонил утром, когда судно только пришвартовалось, каким-то странным голосом попросил прийти к семи часам, дескать, есть дело государственной важности.
       Можно было, конечно, не ходить, сославшись  на усталость, но Гошкино  «мне без твоего совета - никак» заставило насторожиться – брат только в крайних случаях обращался за помощью, причем не за финансовой. Что могло случиться у этого блудни? Может, очередная история с бабой?
      Георгий встретил брата на площадке первого этажа и сразу предупредил:
- Я своим сказал, что ты придешь поговорить о каких-то своих  проблемах. Сделай соответствующее лицо.
- Вот тебе на – еще и проблемы, оказывается, у меня, – Эдуард усмехнулся.
- Проблемы у меня, но домашним пока о них знать ни к чему, - Георгий шутку не понял.
      В квартире мужчины прошли в комнату старших сыновей Георгия - Вадима и Сереги, парней не было дома, но компьютер был включен. Георгий щелкнул мышкой и сказал:
- Смотри, внимательно смотри!
- А что это?
- Мои неделю назад приехали от тещихи из Анапы, там  снимали.
- Ну и что? Съемка, как съемка. Вот твои пацаны, вот Лида. А это кто у нее на руках?
- Зовут Ленчиком.  Ему два года и четыре месяца. Ты дальше смотри, вот сейчас, сейчас.
        На экране мельтешило много народа, неожиданно Гошка подскочил и ткнул пальцем в угол кадра:
- Вот мама Ленчика.
- Руку убери, не вижу, - Эдуард замер, не было никаких сомнений, что это Мирослава.
Его ноги приросли к полу, а сердце заухало в груди и вдруг остановилось – он не надеялся встретить эту женщину второй раз в своей жизни. А Георгий, глядя на окаменевшего брата, развивал свою мысль:
- Соображаешь, мальцу два года и четыре месяца, ну месяц туда, месяц сюда, так бывает, может, просто переходила, вон моя Лидка почти всеми перехаживала, - Георгий не мог остановиться.
- Ты о чем говоришь? – Эдуард за своими думами потерял  нить разговора.
- Да ты сам посмотри, пацан-то копия, ну не копия, а уж в нашу породу точно - вылитый Марков, - Эдуард не мог постичь,  откуда Георгий мог знать о них с Мирославой, как смог узнать, что это его ребенок.
- Я ничего не понимаю, откуда ты знаешь, что…
- Да бог ты мой, это же Ира, помнишь, когда я у тебя спал, а это мой сын Ленчик! – перебил брата Георгий.
- Какая Ира? Какой сын? Объясни все по человечески! – Эдуард не на шутку разозлился.
- Три  года назад первого июля ты пришел из плавания и нашел меня спящим на кухне, я провел ночь с женщиной, ее зовут Ира. А недавно я увидел эту запись. Ира с сыном отдыхает у моей тещи в Анапе, а пацану ровно столько, если бы она от меня забеременела в ту ночь! – как для очень тупого по слогам проговорил Георгий.
- Так ты с ней без латекса что ли?
- С латексом, я же не самоубийца, но и он не дает стопроцентную гарантию! Видимо, это и есть те два процента погрешности, – в голосе брата не было страха или раскаяния.
- Навряд ли твой, за этот месяц у нее еще могли быть два десятка кавалеров! – в сердце кольнуло болью.
- И все похожи на меня и тебя! – съехидничал Гошка.
- Давай дальше посмотрим, - Эдуард хотел еще раз увидеть Миру.
- Да нечего там больше смотреть, бабий треп, камера видимо не выключенная лежала. Ты посиди, я пойду, посмотрю готов ли ужин.
        Георгий вышел, а Эдуард моментально скачал запись на первый попавшийся диск. Диск лег во внутренний карман кителя плотно, как родной.
     Ужинали долго, с вином и пивом. Эдик расспрашивал Лиду, как погостили у мамы, как-то умно перешел к мальчику, которого она нянчила. Малыша звали Ленчик, маму Ира, живут в Москве, мужа у Иры отродясь не было, пацана нагуляла, как теперь говорят «родила для себя». Вообще – то она о бабушкиных квартирантах мало знает, они только что  приехали, а Марковы уже уезжали, один вечер и виделись.
    Георгий провожал брата до остановки, молчал. Потом снова начал разговор о сыне:
- Я этого ей никогда не прощу! Какое она имела право?
- У тебя семья, дети, может, и правильно сделала! – Эдуард не знал, как сказать брату правду
- А ты бы простил, если бы узнал, что у тебя есть сын и тебя не желают признавать отцом? – Георгия понесло.
- Простил бы. Наверное, сам что-то не так сделал, если  мать прячет сына от родного отца.
       В груди жгло и ломило, горькую правду нелегко терпеть, даже если она и произносится собственным сердцем.
- А я не прощу! Это мой сын, и он должен знать отца.
- Да ты бы выяснил сначала, твой он или не твой, а потом  кипятился, - возмутился Эдуард, а сердце при этом пело - мой, мой, мой.
- Для этого я тебя и позвал. Меня она знает, а тебя нет. У тебя отпуск, поезжай к бабке, поживи недельку, присмотрись, поговори, объясни, комнату я оплачу, - Гошка выжидающе смотрел на брата
- Ладно, в конце недели поеду, только отдохну немного, - Капитан произнес это с тенью неудовольствия, чтобы брат ни в коем случае не заподозрил его кровный интерес в этой поездке.
- Я тебе билет уже купил, автобус отходит завтра в семь  утра, тещу предупредил, она отнесется к тебе, как к обычному   постояльцу, без фамильярности, - Марков-старший командовал так, будто старше был не на год, а на десять лет.

                Глава 8
                Кровинка моя.
Эдуард Георгиевич долетел до дома, что называется,  «на крыльях», сердце согревал вложенный в карман кителя диск. Капитан благодарил судьбу за все: за то, что заставила научиться работать на компьютере, за то, что Лида поехала погостить к матери, за то, что он подарил Сереге на день рождения цифровую видеокамеру, за то, что Мира именно в этот день приехала с сыном на море, за то, что остановилась у бабы Клавы.…

       Он расценивал эту цепочку случайностей, как подарок судьбы именно ему, Маркову Эдуарду Георгиевичу, и никогда бы не принял возражения никаких оппонентов.

      Его радость немного потухла, когда он еще раз просмотрел запись, на сей раз до конца. Брат был прав - гости про камеру забыли, и картинка была никакая, но разговор был очень стоящий, конечно, он временами был плохо слышен или заглушен другими голосами, но то, что было для Маркова важным, он расслышал. Единственное, чего он не мог наверняка утверждать, что голос принадлежал именно Мирославе.

- За маму выпили, теперь тост за папу! – чужой голос.
- Сбавь обороты, Катюха, нет у мальца папы…- голос старой бабы.
- Ну, почему нет? Есть у нас папа, правда, Ленчик!? Мы обязательно за него выпьем. Дай ему бог здоровья!!! - предположительно голос Миры.
- За здоровье папы!!! – несколько голосов.
-
Потом достаточно долгий общий шум, потом разговор где-то возле камеры:
- Ира, а он что тебя бросил, когда узнал, что забеременела? – опять голос старой бабы.
- Это только в романах так бывает. Он даже и не знает, что у него растет сын. Он – человек женатый, зачем у него под ногами путаться? – явно Мирослава.
- Значит, не вместе работаете!
- Да нет, я за Ленчиком специально на курорт ездила. Там и встретилась с его отцом.
- Что, родила от первого попавшегося?!
- Что ты, я сначала познакомилась, когда поняла, что нравится...Да и экстерьер вполне подходящий! Вон какой красавчик получился! Ленчик, пойдем спать?

Дальше было мало интересного, вернее, мало информативно, просто мама общалась с сыном. Эдуард слушал лепет сына и плакал. На полке взял толковый словарь, посмотрел значение слова «экстерьер», обиделся, поняв, что Мира выбирала его, как кобеля для вязки – красивого, здорового и сильного, короче, породистого, будто сама была сучкой с родословной.

        Он расстроился так, что довольно громко разговаривал сам с собой, а жгучий ком обиды, засевший в груди, все предлагал и предлагал варианты для оскорблений и мести: секретутка в конторе, а туда же – выбирает от кого родить, да чтобы и умный, и богатый, и с регалиями…

     Эти мысли мешали ему заснуть. Он несколько раз вставал, включал компьютер, просматривал запись, пока не догадался сделать стоп кадр и не распечатал кадры с мамой и сыном  на принтере.

      Под утро он увидел удивительный сон – все было так реально, что он чувствовал боком тепло ее тела, ее волосы щекотали его кожу, но самое главное, к нему внезапно вернулось то ощущение счастья, которое он испытывал три года назад, в те три недели, когда Мирослава была рядом.

         Он потянулся, приобнял подругу - …постель была пуста, яркое утреннее солнце большим пятном лежало на его боку, создавая ощущение прикосновения. Он огорчился от сознания того, что все это ему приснилось, но, тут же вспомнив, что пора торопиться на автобус,  живо поднялся с постели.

           Глядя на себя в зеркале, он думал ни о чем, вернее, обо всем понемногу. О том, что можно было бы поехать на машине, чего она месяцами пылится в гараже, о том, как вести себя с Мирославой – прямо с порога начать скандал или дать ей время понервничать,  а потом …

       Никогда жизнь не дает человеку в полной мере почувствовать, что он предугадал в самых мелких нюансах, как будет складываться ситуация, обязательно подбросит сюрприз, да такой неожиданный и неприятный, что невозможно понять, как дальше действовать.
      Мирослава никак не отреагировала на появление Эдуарда в пансионате, она вела себя так, будто они никогда не были знакомы, даже протянула руку для знакомства – Комова Ирина Ивановна.

        От такой наглости Эдуард опешил, непозволительно долго рассматривал соседку, пришла в голову мысль, что он ошибся, но сладковатый запах – запах тела и парфюма – был бесспорным доказательством, что женщина выдает себя за кого-то другого, непонятно с какой целью.

     Пять дней пролетели, как один – купания, обеды, ужины, экскурсии, сладкая сиеста – лето выдалось на удивление жарким. Комната Эдуарда находилась рядом с комнатой Мирославы, но особых хлопот соседи не доставляли, только укладывался спать Ленчик необыкновенно шумно и долго, иногда плакал.
        У капитана часто возникало желание пойти и самому уложить сына в кровать, но он так ни разу и не решился.

      Состав пансионата был достаточно разношерстный: две пары молодоженов, мать с  взрослой дочерью, молодая мама с двумя детьми десятилетнего возраста, пятидесятилетний босс с молодой любовницей, две семейные пары под сорок.

         Ленчик был единственным ребенком, всеобщим любимцем. Этому способствовал его спокойный нрав и любознательность. С Эдуардом Георгиевичем он признакомился  не сразу, три дня присматривался, пока вечером не принес большую книгу и не по-детски вежливо спросил:
- Тебе почитать? Хоть одну! – а в глазах страх, что дядя откажет.
- Почитай, малыш! – у дяди даже голова закружилась от  волнения.

          Они пересели в кресло у окна, Ленчик залез на колени, раскрыл книжку и сам начал читать, переворачивая страницы там, где в самом деле заканчивался текст, видимо книга была уже зачитана до дыр. Время от времени он поворачивал лицо к Эдуарду и спрашивал:
- Я правильно читаю?!
- Умница, все правильно! Тебе мама эту книжку читала?

В его груди на одной высокой тоскливой нотке выла душа: ведь это могла быть чисто семейная сцена, его малыш, теплым комочком привалившийся к груди, именно от него должен был получить первые в жизни уроки, уроки всего – чтения, общения, любви. А они с Мирой не сумели или не захотели создать для него эту колыбель любви – семью.

         Вот и сейчас она вошла в гостиную, увидела Ленчика на коленях отца и нахмурилась. Эдуард ждал, что сейчас она как – то проявит свое неудовольствие по поводу их общения, но она сдержалась – вот выдержка у бабы – незачем выделять этого мужика из ряда других гостей, со всеми малыш общается, пусть и с этим дядькой поиграет.

       Ленчик и ужинать пошел с Эдуардом Георгиевичем. Мирослава только спросила:
- Он Вам мешает? Давайте я его сама накормлю!
- Мы сами справимся. А Вы отдохните немного, - он посмотрел на маму Лени так виновато, что любая, самая холодная Снегурочка непременно должна была растаять.
       Мирослава только пожала плечами.

      Весь вечер Ленчик крутился возле Эдуарда, поздним вечером он с такой неохотой ушел в свою комнату и так тяжело засыпал, что Марков несколько раз доходил до их двери, готовый постучать.
          Лежа в своей постели, капитан отметил сегодняшнее событие, как положительный сдвиг в ситуации, разработал тактику на завтрашний день. 

        Назавтра все изменилось – Мира с сыном с самого утра уехали к кому-то в гости, вернулись только на следующий день к обеду. Марков нервничал, не успокоился он и тогда, когда их привез какой-то армянин на шикарном авто. Мужик долго любезничал с Мирой у ворот пансионата, Ленчик спал на его руках, она улыбалась этому ….

     После ужина Эдуард Георгиевич пригласил в кино соседку с взрослой дочерью. Дамы приглашение приняли, стали шумно обсуждать варианты, Мира в это время находилась тут же, в гостиной, но по ее лицу нельзя было понять, какие чувства она испытывает. Она вышла только тогда, когда молодая женщина повисла на руке Маркова и пропела:
- А после кино пригласите нас в ресторан! Ну, пожалуйста!
- Хорошо, приглашаю! – Марков пошел ва-банк, рассчитывая хоть так досадить бывшей пассии.

        В ресторан они не пошли, у мамы молодки разболелась голова, так что в половине одиннадцатого все трое, недовольные вечером и не осуществленными мечтами, уже были в пансионате. Мама Кати злилась на дочку, весь вечер висевшую на этом моряке. Дочка злилась на мать, что та из ревности не дала на халяву сходить в ресторан. Марков в кино сидел, как на иголках, боялся, что перегнул палку, пытаясь вызвать ревность Миры.    

       Спать не хотелось, он мерил шагами комнату, прислушиваясь к звукам за стеной, вернее, к отсутствию оных, потом спустился вниз и,  как бы между прочим,  сказал бабе Клаве:
- Что-то быстро сегодня соседка Ленчика спать уложила,  даже не слышно совсем!
- Съехала она, вот и не слышно!
- Когда съехала? – Марков чуть не лишился чувств.
- Да вот, как ты только с бабами в кино пошел, она еще  долго так вам в след смотрела, подошла к телефону, такси заказала, а через полчаса и уехала. Странная женщина, у нее за комнату до конца месяца заплачено, а уехала! – в голосе бабки сильное удивление.

   Марков повис на телефоне, благо таксокомпании в городке всего две, через полчаса к дому подрулил именно тот таксист, что увез Миру с сыном.
        На поиски времени не потратили – Мира все еще была на вокзале. Она нисколько не удивилась, когда в зале ожидания возник Марков с таксистом, и когда водитель забирал чемоданы, она молчала, и когда Марков приложил спящего Леню к себе на плечо, и когда в приказном тоне прозвучало:
- Поедем домой!

«Домой» отозвалось горечью в ее душе – где он, ее дом, так и не найденный, так и не построенный. В такси она молчала, да и Эдуард не знал, что говорят в таких случаях.
       В пансионате он сам уложил малыша в кроватку и ….. ушел.

                Глава 9
                Точки над i.
       Мирослава так и осталась стоять посредине комнаты, всем существом остро почувствовав, что только что из комнаты вышел, возможно, навсегда, не просто человек, а весь мир, заключенный в одном человеке.

        Оставшийся вакуум пугал ее, она бросилась в коридор, ткнулась в запертую дверь его комнаты, вспомнила, что его шаги удалились в другой конец коридора, в тот, где была комната «тех женщин». Она ворвалась в их апартаменты, увидела выпученные глаза «мамашки», извинилась, быстро вышла на пляж.

      Нигде никого, словно Эдуард Марков ей приснился. Неожиданно она увидела на лежаке его одежду, а в лунном свете – голову пловца, яростно проламывающего воду могучими бросками.

      Через секунду она была в воде, платье облепляло ноги и мешало плыть, благо, что Марков довольно быстро заметил нечто неладное и быстро подплыл. Она смотрела на него и не видела, слезы застилали ей глаза.

       Неожиданно силы покинули ее, он только успел подхватить ее под руки.  Так на руках он и занес ее в свою комнату. Мокрые вещи со шлепками падали на пол, Мирославу трясло, не помогало теплое одеяло. Влитый в рот коньяк немного облегчил ее положение,  дрожь унялась, но разговаривать она не захотела, просто прижалась в Маркову и молчала. Он не настаивал. В половине шестого он принес проснувшегося сына, положил на постель между собой и матерью. Малыш долго ворочался, потом, прижавшись спинкой к отцу, снова заснул. Марков поцеловал его русые кудряшки и прошептал:
- Люблю!

         Мира не поняла, к кому относятся эти слова, она вообще воспринимала мир, словно он отсутствовал, существовал только этот мужчина, теплый, заботливый и необходимый. Ей ничего от него не было нужно, только чтобы он никуда не делся, пока она будет спать, но она никак не могла придумать, как ей лечь так, чтобы держать его за руку, чтобы почувствовать, если он вздумает уйти.

    Марков словно понял ее беспокойство, переложил Ленчика к стенке, подвинув женщину к себе, и услышал ее самое заветное желание:
- Капитан, я хочу дочь!
- Ты украла у меня сына, а теперь просишь дочь?
- Я хочу, чтобы у Ленчика была сестра.
- Ты меня не слышишь? Я ничего не хочу о тебе слышать, ты – воровка, ты украла у меня сына. Или это ребенок Гошки?
- Да, это ребенок твоего брата. Его Гошей зовут? Я не знала, а то бы Ленчик был Георгиевичем.

          Она отвернулась от Маркова, обняла сына и попыталась заснуть. Разборки ей были ни к чему, делить сына она не собиралась ни с одним Марковым, ни с другим. От сердца немного отлегло, и она уснула.
      Марков хотел уйти, услышав, что Ленчик не его сын, но быстро передумал и вскоре тоже уснул.

       Завтрак они проспали, спустились вниз, когда все постояльцы разошлись по своим делам. Мира была бледная и уставшая, Ленчик словно приклеился к Эдуарду, не отходил ни на шаг.
       День выдался нежаркий, и время до обеда они провели на пляже. Мальчик что-то  строил из песка. Марков начал невеселый разговор:
- Почему ты сказала, что он – не мой сын?
- Я не собираюсь его с вами делить, он – мой сын!
- А вот Гошка собирается претендовать на Ленчика?
- Что за бред! Он - то о мальчике откуда знает?
- Лида с четырьмя сыновьями – это его семья, а баба Клава – теща. Он видеозапись увидел и тебя узнал. Кстати Ира – твое настоящее имя?
- Он тогда не расслышал, я исправлять не стала. Ты прости, я не знала, что он это не ты, то есть…
- Ты меня вылавливала?
- Мы с твоим братом на бульваре познакомились, прогуляли до вечера, он пригласил поужинать, а там не успели зайти, он меня в спальню затолкал, скрутил и …
- И ты в отместку подсыпала ему что-то в еду?
- В коньяк. Это не токсично. Боялась, что он одним разом  не ограничится. Ночью побоялась выходить – города не знаю, позвонила Марченкам, но они уже, видимо,  спали. Вот так и просидела в твоей квартире до утра, посуду перемыла, пыль вытерла, спать боялась, ушла, как только рассвело.
- Почему же ты не знала, как зовут твоего кавалера?
- Знала – капитан первого ранга Марков Эдуард Георгиевич!
- Не понял!
- Твой брат знакомится с женщинами и называется твоим именем, вполне возможно, что у тебя по всей стране десяток Ленчиков растет, и их мамы проклинают тебя, не твоего брата.
- Ты тоже меня проклинаешь?
- Бог с тобой, я приехала в Севастополь за дочкой, увезла  сыночка. Я благодарна тебе, буду благодарить вдвое больше, когда у Ленчика наметится сестра.
- Значит никогда.

Они долго молчали, было очевидно, что Эдуард Георгиевич обдумывает какую-то важную мысль, но до обеда он никакого разговора не завел, ограничивался короткими фразами, если к нему обращался малыш.

      Он сам вымыл и уложил Ленчика в кровать, Мира ждала его на постели: сквозь тонкую ткань простыни просвечивало обнаженное розовое тело. Марков ушел, не сказав ни слова. Не пришел он и ночью, пропал бесследно.
    Утром за завтраком баба Клава сообщила, что Марков уехал домой. Мира поревела, но ни звонить, ни догонять не решилась. Ну, не будет пока  у Ленчика сестры, и не к спеху, подождем год-другой.

      Так долго ждать не пришлось, Марков приехал через три дня на своей машине. Прошел, поздоровался, будто выходил на час, чмокнул в лоб подбежавшего Ленчика, Мире просто кивнул и сел завтракать.

      Мирослава рассердилась и ушла с ребенком на пляж, вскоре пришел Марков, сел в тот же шезлонг и продолжил тот же разговор, будто не было трех дней перерыва:
- Я правильно понял, что ты посвятила Марченков в свою  проблему, и они предложили меня  в качестве быка – производителя?

- Ты с ума сошел! Мы с Таней даже не подруги, а Виктор  меня первый раз увидел утром накануне юбилея. Они обо мне только и знают, что имя. А о тебе я услышала в пять часов вечера, да и то без фамилии, знай я, кто этот гость, у которого нет жены и который остальным, как бельмо в глазу, я бы не согласилась. Мы договорились так: если ты не приходишь на юбилей, Марченки мне звонят, и я  тоже не иду, без пяти минут семь Виктор позвонил и сказал, что такси подано. Ты сидел ко мне спиной, я была спокойна, а когда Виктор тебя представил, мне стало плохо – голова закружилась, даже затошнило. Со мной всегда так бывает в минуты страха – как вроде выключаются сразу все органы чувств. Я ждала, что ты как-то отреагируешь на мое появление, но ты делал вид, что мы не знакомы. И только тогда, когда ты пригласил меня танцевать, я учуяла незнакомый запах, подняла глаза, и немного успокоилась, вот только никак не могла понять, кто же был тот мужчина. И когда ты предложил пойти к тебе домой, я согласилась из чистого любопытства.
-
- А я думал, что ты, деревенская дурочка, без ума от такого «крутого» кавалера.
- А что в тебе такого «крутого»?
- Черт побери, вот и охмуряй провинциалок, гордись рангами и деньгами, ведь каждая портовая девчонка знает, что с такими нашивками – «крутой» мужик, а эта даже и …,- Марков потерял дар речи.
- Для меня твои ранги – почти, как китайская грамота!
- Ну и чем же я тебя так зацепил? Или просто надо было от кого-нибудь забеременеть?
- Ты считаешь, что тебе кроме нашивок нечем женщину зацепить?

       Марков повернулся к Мирославе, готовый выслушать ее мнение о своей неотразимости, но она, похоже, задремала в шезлонге.
       Он усмехнулся в усы – хитра, плутовка, впрочем, она за сегодняшний день и так наговорила – не унести.

        Мальчик раскапризничался, и родители вынуждены были увести ребенка в пансионат. Обедали в большой шумной компании, голубоглазая Катя несколько раз бросала колкости в адрес Маркова, а после обеда подошла извиниться и пригласила Эдуарда на вечернюю прогулку. Мирослава отнеслась к сцене с невозмутимым спокойствием, только несколько торопливо докормила Ленчика и ушла, оставив свой обед нетронутым.

       Марков отказал назойливой девице и пошел в комнату, но дверь оказалась закрытой, он постучал, никто не ответил. Эдуард принял мудрое решение – сходил к бабе Клаве за ключами.
      Мирослава делала вид, что спит, лицо ее было отнюдь не безмятежно, около рта – горькая складка и нос подозрительно красен.
      Капитан сел рядом и прошептал:
- Какое ты имеешь право меня ревновать? Я тебе не муж!
- А почему тебе не все равно, как я к этому отношусь?
- Мне неприятно, что ты меня подозреваешь. Ты нервничаешь, дергаешь мальчика.
- За сына переживаешь? - Мирослава скривилась.

        Маркову хотелось обнять эту дурочку, заласкать, зацеловать, чтобы она поверила, что она ему небезразлична, но он боялся, что Мира ему не верит. И доказательств этому больше, чем достаточно: она не сочла нужным сказать ему о сыне, содержит  мальчика на зарплату секретарши, нашла деньги на дорогостоящую поездку к морю, может, спонсор какой помог, доподлинно известно, что мужа у нее нет.

      Народная мудрость гласит: чужая душа – потемки. Вот и сейчас они идут по берегу моря, разговаривают, но это чистой воды  треп, никакой информации, разговоры ни о чем: какое небо голубое, какая замечательная погода, какие смешные следы остаются на песке от босых ног, как долго тянется год и как короток отпуск.

     Марков слушает эти разговоры и неожиданно вспоминает, что тогда, три года назад,  она тоже о себе ничего не рассказала, правда, и не спрашивала о его жизни и работе, показалось странным, что они обошли эти темы, то ли рассчитывали, что у них еще будет время, то ли по каким-то другим неведомым причинам.

      Мирослава шла по кромке прибоя, волны облизывали ее ноги, она говорила о том, как много времени существует это побережье, сотни тысяч людей в течение столетий проходили именно по этому месту, как это важно – чувствовать себя частицей мироздания и частью истории.

- Скажи, я тебе совершенно безразличен? – спросил Марков, оборвав ее на полуслове.
       Он приготовил целую речь, предусмотрев все возможные варианты ответов, продумал все до последней запятой, но Мирослава не торопилась отвечать на прямо поставленный вопрос.

        За три года, прошедшие после ухода Миры, он проанализировал на сотни раз все ситуации, сложил в мозаику все детали и сделал неутешительные выводы. Суть их заключалась в том, что она не была похожа ни на Светлану, планомерно и целенаправленно охотившуюся за богатым мужем, ни на Ларису, любившую его до беспамятства и не простившую ему предательства. Это был такой тип женщины, который почти вывелся на бескрайних просторах нашей родины, и о существовании которого неромантичный капитан не подозревал.

       Согласитесь, чтобы разрабатывать боевые действия, необходимо знать намерения противника, это основа основ стратегии. Марков не понимал, чего хочет эта женщина от жизни, чего хочет от него. Ни в ее поступках, ни в словах не было и намека на материальные претензии, ни на моральные издержки. Она от него не хотела ничего, ну кроме «этого», и то не очень настаивала.
      Вот и сейчас она просто пожала плечами и улыбнулась, понимай, как хочешь.

     Разговор продолжился в комнате. Эдуард не намеривался дольше ждать, мужчины любят конкретику и точность.
- Ты не хочешь отвечать на мои вопросы, не хочешь рассеять мои сомнения, ты не хочешь дать мне надежду. Чего ты хочешь?
- Дочь.
- Ты хоть понимаешь, что ты не можешь претендовать,  что ты морального права не имеешь просить этого после того, как ты украла у меня Ленчика!
- Я – не воровка. Зачем тебе Ленчик, если ты – женатый мужчина и у тебя есть или будут другие дети?
- Я не женат! У меня нет других детей! А ты – воровка!
- Пусть даже так! А что делать одиноким женщинам, если они хотят иметь детей?
- Можно воспользоваться  банком спермы и зачать искусственно, например!
- Да в этом банке данных качество генотипа никто не гарантирует! А я хотела полноценного мужчину, причем с мозгами.
    Один знакомый сказал при мне моей подруге: «Твои дети сделаны с любовью!» Мой сын тоже сделан с любовью, и даже если ты будешь возражать, я тебе не поверю. Я чувствовала, что ты отдавался мне весь и думал обо мне, когда все это происходило. Я была счастлива! Это важно!
- Ты хочешь это повторить?
- Так не бывает, все будет по-другому, может лучше, чем  тогда.
- Уговорила! – Эдуард тихонько рассмеялся.
Мирослава тоже улыбнулась и обвила его шею руками. Он ее поцеловал, но предостерег:
- … но все это произойдет не здесь, а в той же постели,  где с любовью был зачат наш сын!

      Она не возразила, и это его расстроило, он решил не усугублять и начал репетицию прямо сейчас – уложил Миру в постель. Она подчинилась, не сопротивлялась, ни когда он целовал ее, ни когда услышала торопливый шепот – верный признак крайнего возбуждения, ни когда вылился и затих в полном изнеможении.

      От крайнего перевозбуждения спать не смогли оба. Мира от благодарности готова была расстилаться перед Марковым шелковой травкой, только бы он исполнил ее желание, только бы не передумал.

       Марков чувствовал в некотором роде гордость от того, что Мира выбрала его биологическим отцом, от того, что у него есть Ленчик, будет еще и доченька, такая же красивая, как сыночек. Он был уверен, что двоих детей Мире не вытянуть, и она вынуждена будет просить его помощи, а, скорее всего, никуда и не уедет.

      Все эти мажорные мысли очень стимулировали его активность, он открыл в себе такие неприемлемые ранее качества, как «самоунижение», он, признавая свои ошибки, хотел, чтобы собеседница сама нашла причины, извиняющие его поступки.

- Знаешь, тогда, после ночи на винограднике, услышав от тебя, что я предатель и  подлец, я обиделся. Я не верил, что я такой, я считал, что ты не имеешь никакого права  так говорить. И даже тогда, когда той ночью я ушел в постель к Светке, я не считал, что поступаю подло, что предаю тебя и наши отношения. Честно сказать, я и отношениями происходящее с нами не считал, и обязательств за собой не чувствовал. Я так и сказал Светке…
- Я слышала! - Мирослава вздохнула.
- А что ты еще слышала? – спросил Марков тихо.
- Слышала, как ты любил ее, как вы оба счастливы этой встречей…
- И ты решила не мешать?
- Меня не на помойке нашли, милый, гордости во мне предостаточно!
- Я это поздно понял. И это, и то, что лишился в жизни чего-то важного, важнее, чем Светка, чем десять Светок. Меня озарило только тогда, когда выяснилось, зачем приехала моя бывшая жена.
- Когда тебя самого предали? Больно?
- Жуткая боль, невыносимая.
Марков сморщился, будто снова испытал шок тех трех дней, когда на пороге его дома в разгар его любовной феерии с Мирой возникла бывшая жена.

                Глава 18
                Прописные истины.
       В народе говорят, что старая любовь не ржавеет, не особенно важно, какими словами выражено чувство, нахлынувшее на Маркова при виде белокурой красотки Светланы. Куда делись шесть лет, прошедшие с момента ее исчезновения? В никуда уплыли обиды, костью в горле стало присутствие в квартире этой Мирославы, хотелось просто петь от счастья и восторга, хотелось любить Светку до потери сознания,  и …пошел весь мир к чертям собачьим.

        Любовь – это болезнь, это мы усвоили, значит, сумасшедшая выходка Маркова – рецидив болезни, вышедшей из-под контроля.

        Позже он и сам признал это, а тут – побоку все знания психологии. Если бы кто-то в такой же  ситуации пришел к нему за советом, он, разложив все мотивы на составляющие, доказывал бы с пеной у рта, что у женщины должны были быть веские причины, чтобы приехать к бывшему мужу после того, как она его обобрала и бросила.

       А тогда ее приезд показался сказкой, подарком судьбы, а не верхом наглости.
        В половине пятого, предполагая, что Мира крепко спит, Марков на цыпочках пробирался по коридору, неожиданно уперся  в закрытую дверь спальни. Он толкнул раз, другой, сообразив, что Мира в курсе его вояжа и закрылась, снисходительно хмыкнул и пошел спать в кабинет.

        Не спалось. Он ворочался больше часа, потом тихонько прошел в зал, проскользнул мимо спящей Светы, выдвинул ящик шкафа и нашел запасной ключ от спальни.
        Его сердце замерло и ухнуло – нет, не облегчение он испытал от аккуратно застеленной кровати и отсутствия вещей Мирославы, а нечто наподобие детской обиды – ушла, сама ушла, она его бросила. Что за жизнь такая? Третья баба его бросает!

        Он осмотрел все вокруг, нет ни записки, ни одной шпильки, забытой впопыхах. Ушла! А где скандал, разборки, крики, битье посуды?
         В дверь постучали. Светка. Марков вышел из спальни, плотно закрыв за собой дверь на ключ. На лице бывшей жены читалось неприкрытое любопытство.
- Ушла что ли?
- Нет, к теще погостить поехала, в Мариуполь.
- Что-то скоро собралась.
- Билеты на шесть утра были куплены. Я проводил.
- А что насчет меня говорила?
- Сказала, чтобы вел себя прилично.
- Неужели не догадалась?
- Думаю, что нет.
- А зачем ты спальню на ключ закрыл?
- Нечего чужим в супружеской спальне делать. Сглазишь!
-

Светка засмеялась, сделав вид, что этим вопросом больше не интересуется. День прошел быстро, она куда-то уходила, потом они ужинали долго и без спиртного. Ужин как ужин. Марков ждал продолжения.

      Долго ждать не пришлось, Света села ему на колени,  поцеловала, руки ее, худые и бледные, стягивали с него рубашку, Эдик завелся, подхватил ее на руки и понес в гостиную. Он был слишком возбужден и не расслышал или не понял, что его королева желает заниматься сексом только в спальне. Моментально он вспомнил утренний интерес Светланы к этому вопросу и понес красотку на диван в зале. Светка вырвалась, злая и красная заорала:

- Я тебе сказала – в спальне. Я тебе что, шалава по диванам валяться?
- Успокойся, Светочка, в спальню мы не пойдем, ты мне  не жена….
- Ну, тогда и иди к черту, - Светка бухнулась на диван и  отвернулась к стенке.

     Марков успокаивать не стал, ушел в спальню и закрыл дверь на ключ. Через час Света постучала, Эдуард молчал. Светка взмолилась:
- Эдик, пусти свою глупую кошечку. Она замерзла, ее погреть надо!
- Я сплю, - сонным голосом ответил Марков, он почему- то зациклился на том, что Светка хочет спать на той кровати, где он спит с женой.

      О том, что посторонних нельзя пускать в супружескую спальню, Эдик знал с детства, в спальне своих родителей он был два-три раза в жизни, потому что в доме строго соблюдались кем-то заведенные правила: дверь в комнату закрыта – входить нельзя. Сейчас трудно разобраться, чем это было вызвано:  нежеланием мамы постоянно заниматься уборкой или повышенной гостевой готовностью – в любой момент парадные комнаты готовы к приему гостей. Скорее первым, по мнению Эдика, мама была с большой ленцой, может быть, здоровье не позволяло, но скорее, желание уберечь себя от лишней работы – малой кровью слыть трудягой и чистюлей.

     До утра Светка затихла, но это было затишье перед грозой, Эдуард такого поворота не предусмотрел. В половине шестого он пошел в туалет, а когда вернулся застал в спальне истерически рыдавшую Свету. Она сдергивала с постели простыни, одеяла и подушки валялись на полу. Она кричала:
- Что это? Что это? Где мой спальный гарнитур? Я тебя спрашиваю, где МОЙ гарнитур?
- Продал я
ответил Эдик.
- Кому продал? Говори кому, а то я тебя убью! – орала  Светка, напирая на него грудью.
- Откуда я знаю! Объявление дал, приехали, забрали. Издалека приехали. Я адрес не спрашивал! - соврал Эдик. Гарнитур он отдал Гошке.
- Ты меня убил. Что я теперь Саше скажу? Идиот! – Светка визжала, размахивала кулаками, несколько раз больно задела Эдуарда по лицу.
-
Эдик вмиг вспомнил, как он несколько раз ходил на службу с отметками на лице от Светкиных когтей. Он попытался успокоить бывшую жену, но ее отчаяние было настолько сильным, что он проникся к ней искренним сочувствием:

- Свет, я дам тебе денег на другой гарнитур!
- Причем тут гарнитур? Не понимаешь ничего, не лезь! Он же меня со свету теперь сживет! Швейцарский банк! Дура, какая я дура! Я даже подумать не могла! Ведь совсем новый был! Зачем ты его продал?!
- Чтобы в этом доме ничего о тебе не напоминало, вот зачем. Я всю мебель поменял, она была свидетелем нашей любви! Я свидетелей в живых не оставляю! - Марков криво усмехнулся.
- Свидетелей чего? – Светка даже реветь перестала.
- Любви, твоей и моей, – фраза Эдуарду понравилась.
- Ты чего выдумываешь? Какой моей любви? Да я тебя, идиота, два месяца выслеживала, пока удобный случай не представился под твою машину попасть. Не рассчитала маленько – чуть инвалидом не стала. Зато ты купился на «любовь с первого взгляда».

- Ты – хорошая актриса! – Эдуард невесело усмехнулся.
- Сама знаю! – Светка рассмеялась, - Иногда так заиграюсь, что не помню, где роль, где жизнь. А ты, правда, можешь мне денег дать? А твоя жена что скажет? А почему она не позвонила, как доехала?

        Марков не хотел разговаривать со Светкой о Мирославе. Одно воспоминание о ней жгло душу каленым железом. Она вдруг представилась ему ангелом во плоти, чуждым корысти и расчета, просто так подарившим ему, Маркову, три недели своего тепла и своей любви. Он наяву почувствовал ее запах, и неожиданно слезинка скатилась в уголок глаза.

     Светка углядела и прокомментировала:
         - Понимаю, что обидно: какая-то девчонка  провела, как последнего дурака, деньги увела, экзотические сокровища, оставила старого пня одного. А ты думал, что я  как дура буду по пол года тебя дожидаться? Может, рассчитывал, что я тебе деток рожу, воспитывать буду и папочку из рейса ждать? Счас!
- Именно так и думал!

Светка рассмеялась и вышла в коридор. Вскоре Эдуард услышал разговор по телефону. Она уезжала.
       Марков из комнаты не вышел. Светка приняла душ, переоделась, заглянула на секунду, махнула «бывшему» рукой и вместо прощания пропела:
- Не суждено мне быть богатой, видно, а  быть женой капитана дальнего плавания я и сама не хочу.
- Уходишь? – безразличным голосом спросил Марков.
- Надеюсь, навсегда! – весело сказала Светка.
- Точно, навсегда! Больше не пущу!

       Марков смотрел, как уходит женщина, дважды сломавшая его жизнь. Тогда ему казалось, что его вина в этом минимальна.
     Следующие две недели тянулись, как два месяца. Его мучило уязвленное самолюбие и горечь потери, но боль от того, что его предали была несоизмеримо больше, предали обе.

       Он позвонил Марченкам, будучи заранее уверенным в ответе, они действительно не знали адреса Мирославы, но все было не так плохо, Татьяна продиктовала телефон сестры, проживающей в Жуковском, в надежде, что та сможет помочь, ведь Мира – ее подруга.
       Людмила помогла, она сообщила капитану, что Мирослава – замужняя женщина, и если она не оставила адрес, то, вероятно,  ничего не собирается менять в своей стабильной жизни.
     Капитан был джентльмен, он соблюдал кодекс чести – курортный адюльтер – это одно, жизнь и семья – другое, и это другое несоизмеримо дороже. 

     Через две недели после ухода Светланы, Маркова неожиданно вызвали в органы. Визит был неприятным и напугал капитана. Молодой следователь повел себя некорректно, с позиции «здесь вопросы задаю я», и Марков не посчитал нужным откровенничать.

      Из всей этой кутерьмы выходило, что Светлана влипла в какую-то историю и постаралась впутать Маркова, с какой целью, непонятно, может, просто хотела ему досадить. С Маркова взяли подписку о невыезде, между тем через десять дней его судно уходило в плавание. Пришлось подключать все мыслимые связи.

     Второй допрос вел майор Рогов, так окрестил его Марков, уж больно походил мужик на киношного героя Васю Рогова из «Ментов» и располагал к себе с первой минуты.
- Вам, Эдуард Георгиевич, нужно ответить только на серию вопросов – и вы – свободны, можете плыть на свои Гавайи…
- В Гавану.
- Скажите, в каких отношениях Вы со Светланой Самойловой?
- Я не знаю Светлану Самойлову.
- Вы состояли с ней в гражданском браке несколько лет назад.
- Тогда она была Светлана Наливайко.
- Нет, многоуважаемый, уже тогда она была Самойловой.
- Я видел ее паспорт и не раз.
- Хорошо, расскажите, как вы расстались, в чем была  причина?
- Я пришел из плавания, а ее нет, только записка, что ей
такая жизнь не нравится и она больше не вернется. И не вернулась. Появилась  чуть больше двух недель назад с заверениями в любви, но через три дня наорала на меня, оскорбила и ушла к какому-то Саше.

- Что она от Вас хотела?
- Ничего! Просто у меня в это время гостила подруга, и  Светлана хотела, чтобы я ту выгнал.
- Выгнали?
- Она сама ушла.
- А дальше?
- Да ничего дальше не было. Днем она куда-то уходила, пришла поздно, встала рано, попрощалась и ушла. Сказала, что никогда не любила.
- То, что Вы рассказываете, мне не интересно, не за что зацепиться.
- То, о чем Вы спрашиваете мне не неинтересно, если вы расскажете больше, возможно я вспомню что-то, что может Вас заинтересовать.
-
- Хорошо. Ваша бывшая сожительница Вас действительно не любила. Вы были частью их плана – респектабельный человек с безупречной репутацией. Она долго готовила вашу встречу, так, чтобы она выглядела случайной. Они с мужем обворовали ювелирный салон и сели. Это было через три месяца после того, как она ушла от Вас. Сесть то они сели, да награбленного у них не нашли. И мы усиленно следили за ними обоими в надежде найти спрятанное.

- А не пробовали допросить с пристрастьем? – Марков  усмехнулся.
- Детективов начитались? Допрашивали всеми разрешенными способами, версия одна: в салоне  были и взяли только то, что мы у них нашли при обыске, немного продали.
- Может и правда, может, остальное свистнули сами  работники, или остального просто не было в природе.
- Было, было. Бриллиантовое колье и подвеска, два браслета с изумрудами и диадема с топазами. Камни натуральные, была выставка Художественного Фонда.
- А чего плохо охраняли?
- Хорошо охраняли, даже вариантов нет, как так получилось-то. Да ладно, пообещайте, что сообщите, если вспомните что-либо из разговоров с Самойловой.
- А если сама придет?
- Не придет. Они оба в Сизо, опять на краже попались. Непонятно, такие брюлики на руках, а опять полезли, непонятно. Не складывается.
- Мне можно идти? Да, а как быть с рейсом?
- Да, да, я сейчас, – следователь торопливо заполнил  какую-то бумажку.

      Марков вышел на улицу. Майор Рогов задал ему задачку, она гораздо труднее и интереснее, чем все шахматные этюды, до которых он был большой охотник. Много дней он гадал и раскладывал этот замысловатый пасьянс и ответ пришел, как это часто бывает, во сне. Марков чуть не разревелся, он знает разгадку, а проверить не может, он за тысячи километров от родного дома.

      Что бы сделал добропорядочный гражданин, если бы знал, где хитники спрятали добро? Он бы позвонил в органы! Правильно, Марков сначала и собирался так сделать, но желание видеть все своими глазами решило исход его маяты. Он решил, что брюлики лежали там шесть лет, полежат еще два-три месяца до его возвращения.

      И они добросовестно дожидались новоиспеченного Шерлока Холмса в том месте, где оставила их хитромудрая Светлана и где надеялась их найти по возвращении из зоны. Она рассудила здраво: с брюликами или без них, все равно сидеть, только без них гораздо меньше и пол жизни впереди.

        На второй день по возвращении из рейса Марков направился к майору Рогову. Рогов был не в настроении и с трудом узнал Маркова, что показалось последнему обидным. Разговор оставил тяжелое впечатление и только разозлил Маркова. Он стал в позу:
- Вам что, неинтересно то, что я знаю по делу Самойловой?
- Повесилась твоя Самойлова в следственном изоляторе через несколько дней после твоего отъезда.
- Из-за меня?
- Да нет, сначала ее мужика в камере пришили, должен он много был кому-то на воле, а она, видно, от горя. Так и не знаем, где те брюлики.
- Хочешь, покажу? – Марков светился, как новый самовар.

Следак видимо решил, что посетитель прямо сейчас достанет драгоценности из кармана, ну чисто как Дэвид Коперфильд.
- Бери своих ребят, только пообещай, что дашь мне посмотреть на все эти сокровища!
- Не темни, где ты их нашел?
- Да ничего я не нашел, просто предполагаю, где они могут быть. Светка, царство ей небесное, на меня орала из-за того, что я продал спальный гарнитур, хотела знать, кому именно, а я говорил, что не знаю тех людей, приехали по объявлению и забрали. Она два дня пыталась пробраться в спальню.
- Вы знаете адрес этих людей.
- Я его брату отдал. Он там и стоит, вернее, стоял четыре  месяца назад.
- Едем, - с Рогова моментально сдуло безразличие.

    Марков в мельчайших подробностях помнит следственные действия. Сначала вскрыли кровать, долго искали, ничего не обнаружили, Марков даже расстроился.
        В конце концов нашли в двойном дне пуфика, которого, по закону подлости, в этот момент в спальне не оказалось. Следователь зашел в кухню попить и заметил этот злосчастный пуфик, который уже несколько лет использовали для хранения картошки.

        Вот уж поохала Лида, когда сыщики выбили дно пуфа  и выложили на стол аккуратненький пакет, а там, сверкая и переливаясь в лучах закатного солнца, играли всеми цветами радуги прекраснейшей огранки бриллианты. Незабываемое зрелище, не каждому суждено увидеть в жизни такую красоту, а те, кто видел, понимает, что сравнить это не с чем.

                Глава 19               
                И душа с душою говорит.
Ночь выдалась необыкновенно душная. Ох, эти душные южные ночи с мириадами звезд на темном небе! Тысячи поэтов воспевали вас, о, южные ночи. И было за что, видит Бог!

     Духота выгнала на улицу Мирославу с малышом, Ленчик вольготно растянулся на пляжном лежаке, мама лежала рядом. Мерный звук цикад убаюкивал, но женщина боялась больших открытых пространств, боялась опасностей, подстерегающих в темноте, она только дожидалась, когда духота немного спадет и она сможет унести сына в помещение.

    Марков тоже не спал, в голове вихрем проносились обрывки какого-то разговора, смысл которых едва улавливался, но тревожный акцент оставался. Эдуард решил «нагулять» сон – пойти побродить по берегу, либо поплавать так, чтобы смертельно устать и уснуть.

        «Хорошо бы и Миру вытащить!» - подумал капитан, стоя под дверью соседки. Марков достаточно долго прислушивался к шорохам в комнате Мирославы, потом решился и постучал, дверь, предательски скрипнув, открылась. В комнате никого не было. Ничего не дрогнуло в сердце капитана – вещи были на месте, значит и хозяйка где-то рядом.

          Он вышел на пляж, в темноте видимость была никудышная, шел чисто наугад, пока глаза не привыкли к мраку. Вскоре на пляжных лежаках, метрах в двадцати, различил людей. Капитан предположил, что это пансионатовские решили искупаться, только вели они себя сегодня подозрительно тихо, обычно шум стоит на все побережье. Загорелые тела вступили в воду и размеренно поплыли в сторону почти севшего в море солнца. Потрясающее зрелище, достойное кисти самого именитого художника! Капитан любовался шедевром несколько минут, пока его не окликнули.

      Мирослава жестом пригласила Маркова присесть на соседний лежак, тот молча подчинился.
- О чем думаешь?
- О жизни, о судьбе, обо всем…, - Мира говорила тихо и напевно.
- Интересно, а как ты думаешь, когда не говоришь вслух?
 – Марков очень коряво сформулировал вопрос, но женщина, видимо, поняла его мысль

- ….В минуту леденящего прозренья, над прахом разворованного рая, над морем, что синее купороса, безжизненней его стояли дети. Их садом, домом быть могла планета, обителью любви, юдолью скорби, - уж мы-то знаем, чем она могла быть; мы встретили бы их теплом и хлебом
-
…..А мальчик отрешенно сжал в ладони окатанный кристалл полупрозрачный, - от лазера рубинового стержень: все, что осталось ныне после взрыва, все, что досталось детям вместо сада. А жители диковинной планеты, шутившие единственною жизнью, распявшие единственного Бога, теплом и хлебом встретить их хотели, - откуда дети знать могли об этом? – Мирослава перевела дыхание.
    
     Марков, как зачарованный прошептал:
- Дальше, что дальше..?
- …Страшней всего, что это было правдой: желание встречать гостей с любовью, желание растить детей с любовью, - какой бы кровью руки не омыли, какой бы грязью не марали руки. И мы-то знаем, кем могли быть люди, врата любви прошедшие и скорби: они могли возвыситься до неба, когда бы ни кончали на Голгофе, когда бы все на свете были люди…
-
         И Бога воскресить не властны люди, всего-то лишь в душе – и то не властны; насколько же труднее человека вернуть на землю с голубой эмали, от звезд злаченых в молодые травы, в живые руки с черного креста. Ведь мы-то знаем, как они любили, в блаженстве и под пытками любили, как поцелуи длились бесконечно, как наступало утро перед боем, они-то знали, кем они могли быть!…..

      Марков не шелохнулся, пока Мира читала, ее надрывный проникновенный голос завораживал, сердце сжималось от боли за все человечество, за тех детей, о которых рассказывала женщина в темноте южной ноч
и.
      Долго молчали, освобождаясь от впечатления поэтических слов, наконец, капитан спросил:
- Ты это сама сочинила?
- Я бы так не смогла, наверное, - Мирослава улыбнулась, -
 «Песок в пустыне долго будет помнить…», автор - Ирина Павельева.
- Никогда не слышал о такой, - Марков вздохнул, -  а кра-
сиво написано, и за душу берет.
- Мне мама подарила книгу Томских фантастов, очень давно, там и нашла это чудо. Запомнила сразу, к душе пришлось, вот только впервые читаю это не для себя, звучит совсем по-другому – как наставление, как обязательство.
     -     Я не впервые замечаю, что ты воспринимаешь мировые проблемы, как свои собственные.

       Было не трудно понять отношение капитана к тому, что он говорит: не то, насмехается, не то восхищается.
     -     Я ничего не могу с этим поделать – так воспитана. Мои родители были патриоты, хранители и ценители истинной русской культуры. Пойми правильно, не только дореволюционной, а всей, они считали культуру и искусство - вне политики. Я до сих пор не знаю, правы ли они были, но уважаю их убеждения вне зависимости от правильности.
- Ты не обязана оправдываться передо мной, да и ни перед кем.
- А я и не оправдываюсь, мне хотелось, чтобы ты правильно понял, и все.
- Мне кажется, что ты не столь проста и …наивна, как кажешься на первый взгляд.
- Ты хотел сказать «примитивна»?
- Я сказал все, что хотел, не выдумывай!

       Через два дня после этого разговора Марков собирался увезти Мирославу с сыном домой в Севастополь, женщина не хотела, несколько раз  подтрунивала: а не приедет ли во время их пребывания его очередная жена. Эдуард обижался, хотя и понимал справедливость претензий Миры, но полагал, что срок давности преступления давно истек и незачем возвращаться к этой неприятной ситуации раз за разом.

       У Миры на этот счет было свое мнение – она не собиралась женить на себе Маркова, но комизма положения, когда тебя называют «женой», а через два часа уходят в постель к гостье, не понимала.

       Возможно где-то, в каких-то кругах или компаниях – это нормальный стиль общения и поведения, но для нее это было неприемлемо и недопустимо, она считала, что нормы общечеловеческой морали обязательны для всех.

                Кто есть кто в подлунном мире?

      Во второй половине дня вторника Мира и Эдик, оставив малыша на попечении бабы Клавы, вышли в город, не то, что было очень надо, просто захотелось побыть вдвоем, поговорить, посидеть в кафе. Шикарная погода располагала к лирической настроенности, не хотелось ни о чем думать или решать какие-то серьезные вопросы, вероятно, и на Маркова напала такая же истома – разговора о возвращении в Севастополь он не заводил, а, может быть, просто считал вопрос решенным …

     Машина резко затормозила возле Эдуарда с Мирославой, создав едва ли не аварийную ситуацию. Припарковавшись, хозяин машины повис на Маркове, обнимая и поминутно восклицая - по всей видимости, он был рад встрече.

       Эдуард отнесся к душеизлияниям давнего знакомого несколько прохладно, было трудно понять его отношение к происходящему, приятно ему или ждет, когда его оставят в покое. Сначала Мира решила, что все из-за нее и капитан стесняется ее присутствия, но он не
выпустил ее руку и нежно поглаживал кисть, давая понять, что женщина его, и он горд, что она рядом.

- Эдик! – грудным басом гудел знакомый, -  сто лет тебя  не видел. А что же с женой не познакомишь?
- Знакомься – это Мирослава! Я тоже рад тебя видеть!
- А раз рад, то поедем ко мне, посидим, отметим!
Эдуард глянул на спутницу, она пожала плечами, дескать, решай сам.
- Поедем, только в семи часам нам надо быть дома! – зачем-то сказал Эдик.
- Да понимаю я, дети! У вас сколько?
Эдуард хотел было ответить, но Михеев не ждал ответа, он уже открыл дверцу хорошего авто, приглашая Марковых на заднее сидение.

        К истории вопроса. Мы уже упоминали, что Марков был карьеристом, правда с годами он немного поумнел, понял, что как бы высоко ты не взобрался, это счастья не дает.

        В силу своего мировоззрения, он уважал людей, сделавших хорошую карьеру, как бы обидно ему не было. С Михеевым они учились в одной мореходке и дальше шли по карьерной лестнице плечо в плечо, пока в определенный момент кто-то из родни не помог Сашке устроиться в Управление. Сашка стал начальником. Это было для Эдуарда и предметом гордости, и предметом зависти, белой зависти, как он считал. Но, тем не менее, он практически не виделся с Михеевым с тех самых пор, как тот стал начальником, не его начальником, а просто важной персоной.

     Марков заранее знал, что в новой должности у Сашки все получится, тот был человеком способным, напористым и въедливым. Все это Эдик проговаривал десятки раз, хорошо осознавая, что  по-хорошему надо бы порадоваться за друга, так принято, так справедливо, но нечто, колючее и злое, нашептывало, что он сам, Эдик Марков, ни сколько не хуже Саньки Михеева.

    Зависть, обуревавшая Маркова, была в некотором роде продуктивная – он сделал очередной шаг в карьерной лестнице и из заместителей перешел в высший разряд рядовых начальников, простите за каламбур, то есть стал самым высоким начальником из «смертных»- командиром огромного лайнера.

     Между тем, подъехали к загородному коттеджу, это вам не пресловутые шесть соток – гектар или чуточку меньше. Садовник поработал славно – каменистые горки, сухие ручьи и бассейны, море цветов, кустарников и деревьев. Такое обилие насаждений завуалировало количество гостей, разместившихся тут и там – а их было немало.

     Опасения Эдика не оправдались, хозяин не досаждал своим вниманием, только представил им две семейные пары. Прошло не так уж и много времени, пока Марков сообразил, что они тут не самые главные гости – прием был организован в честь приезда из Москвы хозяйского племянника.

        Эдик дважды рвался познакомиться с Владиславом, работавшим какой-то шишкой в военном ведомстве, Мира не хотела, он так и ушел один, оставив ее на попечение хозяйки дома. Через несколько минут Мирослава тоже решила посмотреть на племянника, но подошла не по основной дорожке, а заглянула в беседку из-за густых зарослей западной туи. Племянник был молодой и петушистый. Изрядная доза спиртного развязала парню язык, и он плел невесть что:
- Да я там любую дверь пинком открываю. Да я за руку с самим министром здороваюсь!

      Мира смотрела и в голову ей почему-то пришла мысль, что из этого Владислава шпиона не получится. И вообще как в таком серьезном ведомстве держат таких   ….?
      Ее размышления прервал Эдик, он увидел ее в тени кустов, махнул рукой, а когда она сделала предостерегающий жест - тихо! – подошел к ней, обогнув перголу с плетистыми розами.
- Ты чего там прячешься? Пойдем, познакомлю!
- Зачем? Он никого и ничего не видит! А что он, правда, какая-то шишка в Министерстве? Уж больно молодой!

Марков не успел ответить, подошел уже изрядно набравшийся хозяин, и этак многозначительно произнес:
- Я во Владислава душу вложил, я все сделал, чтобы он закрепился на престижной работе. А теперь могу пожинать лавры: мой племянник – заместитель заместителя министра.
На лице Мирославы проступили багровые пятна, она выпалила:
- Александр Николаевич, а такой должности в Министерстве, по-моему, и нет!
- А вы откуда знаете? – пьяный Михеев не терпел возражений.
- Мой дядя много лет руководил одним из отделов, наслышана, – Мира уже сообразила, что зря начала чернить племянника в глазах дядюшки.
- У меня нет оснований не верить Владу.

   Эдик торопливо перевел разговор на другую тему, он хорошо знал Михеева и боялся, что тот пойдет проверять слова Миры. Но Михеев, видимо, не посчитал нужным делать это.

        А между тем, из беседки лились все те же речи, какая важная птица в Министерстве  он – Влад Михеев – какие государственные тайны хранит его светлая голова, как много он знает, какие рычаги он держит в своих руках. Мирослава сначала не сообразила, почему племянничек все сидит и сидит,  и разглагольствует в беседке, Марков засмеялся – Влад настолько пьян, что не может встать. Мира успокоилась – с фишкой вечера ее знакомиться не заставят.

     Она немного расслабилась и уговорила Маркова осмотреть весь великолепный сад. Нет слов описывать летнее благоухание розария, в душный угол, где цвело море флоксов, Мира не пошла, не любила этот навязчивый запах, но издалека многоцветный ковер вызывал умиление.

    С «именинником» вечера Марковы встретились за столом. Влад немного протрезвел и вел непринужденную светскую беседу, все о том же, что ежели кому нужна его протекция, то он….
     Его взгляд упал на гостей, сидевших наискосок в значительном отдалении. Влад поперхнулся, ему явно «поплохело»: лицо его побледнело, он ловил ртом воздух, все кинулись оказывать помощь «интенданту Его превосходительства».

     Владислава увели в дом, до конца вечера он не показал в саду глаз. Несколько раз он подходил к окну, на фоне светящегося прямоугольника был виден его силуэт. Провожая Марковых, Михеев сконфужено оправдывался:
- Влад – мужик крепкий, не знаю, что с ним, должно быть, перепил, да и с дороги!

Племянник же стоял у окна и как заклинание в сотый раз произносил:
- Уходи скорее, ну уходи!
      Слова эти относились к Мирославе, именно ее испугался молодой пустобрех, испугался до желудочных колик.

          Он молил бога, чтобы «эта» его не узнала, чтобы она не проболталась никому о его словах.  Он несколько раз видел ее в ведомстве, не знал, кем она работает, но она его явно знала, и в данной ситуации не важно, даже слова уборщицы могут испортить или подмочить его, к слову сказать, и так небезупречную репутацию.….

      Марков этого не знал, не мог знать. Он не был столь внимателен и проницателен, как Шерлок Холмс, его вообще занимал дом Михеева больше, чем все эти люди вместе взятые. Как ни странно, его, прагматика и не романтика, восхитил сад, не в отдельности цветы и деревья, а целостная композиция, стильный дизайн. Он хотел такой же сад, и дом хотел такой же, и семью хотел, и детей – все атрибуты респектабельной жизни.

      Можно бы было посочувствовать капитану, что в свои сорок пять он только осознал необходимость всех составляющих полноценной жизни, но не будем торопиться. Уже этой же ночью господин Марков проанализирует свои возможности и желания, и решит, что на коттедж надо вкалывать года три, а детей плодить ему не с кем, нет достойной кандидатуры. Да и то, и другое – хлопотно.

     Владислав Михеев нарисовался на пороге пансионата перед обедом, когда капитан ушел на море купаться.
- Скажите, что я не ошибаюсь! Я умоляю вас не говорить  ничего на работе! Это никогда не повториться!
- Почему вы не скажете дяде, кем вы работаете?
- Стыдно! Он много лет пропихивал меня, подставлял руки, а у меня ничего не получается!
- У вас не сформировано чувство долга и гражданственности! Вы работаете, чтобы заработать деньги, а вы должны служить Родине!
Вошел Марков, чтобы как-то сгладить ситуацию Мира сказала:
- Молодой человек пришел извиниться за вчерашнее нетактичное поведение! Он уже уходит!
- Да, да, извините меня, я не рассчитал свои силы! – Влад засуетился, собираясь уходить.
- Привет дяде передавай, скажи, что  мы в восторге от  дома и сада.

      Капитан ушел в общую гостиную, а Владислав скорчил жалостливую рожу и вопросительно кивнул Мире – она не ответила на его вопрос. Мирослава  утвердительно кивнула, молодой человек приложил руку к сердцу и  согнулся в полупоклоне – благодарил. Он стремительно выпорхнул за дверь.




                Фотография девять на двенадцать               
    Вечером Марков не спросил Мирославу о Михееве, да и вообще весь вечер он проиграл в шашки с пузатым Боссом, его длинноногая гусеница висела тут же на мягком кресле, листая какой-то глянцевый журнал.

       Мира уложила сына спать и предложила пойти искупаться. Вода, теплая как парное молоко, не освежила, казалось, что  вся кожа горяча, как тот раскаленный песок под ногами, но прикосновение руки Эдуарда, не липкой, а неожиданно прохладной, настроил женщину романтично.

       Она потянулась и сняла купальник, через пару секунд раздела и Маркова. Купальные принадлежности еще долго сиротливо лежали на пустынном пляже, пока их хозяева ласкали друг друга в соленой волне прибоя.

      Весь следующий день был какой-то странный – то духота налегала волнами на берег, то прохладный прибрежный ветер приносил соленую влагу и мелкие брызги. И настроение Мирославы было далеко не безоблачным.

      Вечером  Мира задумчиво стояла у воды, ее босые ноги лизала набегавшая волна. Она знала, что через несколько минут выйдет Марков, знала, как именно он обнимет ее и что скажет. И это обстоятельство ее не раздражало, ей казалось, что Эдуард – уже прочитанная страница, даже не прочитанная, а выученная наизусть, но сегодня он был больше романтик, чем прежде, больше капитан, чем любовник и мужчина.

     Он обнял ее за талию, как, впрочем, она и ожидала, и тихо произнес:
- Буря, скоро грянет буря!
- Ты что-то сказал? – вышла из задумчивости Мирослава.
- Шторм надвигается, - в голосе капитана не было ни страха, ни тревоги.
- Что нужно делать? – испуганно ойкнула Мира.
- Переждать. Потом все будет по-прежнему. Ты в последние дни такая-то странная.
- Я устала от моря, от вечного шума. Я хочу домой.
- А я нигде бы жить не смог, только у моря. Я с этим родился. Знаешь, в детстве многие приморские мальчишки мечтают быть капитанами. Не только выходцы из морских династий, в доме которых ведутся разговоры о море и моряках, а даже вполне сухопутные. А я не мечтал, я сразу был капитаном. Я серьезно интересовался картами и компасом, звездами и навигацией. Память у меня была хорошей, и мой лексикон пестрел морскими терминами. Взрослых это смешило и восхищало одновременно. А мне было все равно, я знал, что рано или поздно буду капитаном. И я им стал. И ничего другого не хочу.
- Жизнь непредсказуема. Все равно скоро тебе придется  оставить мостик. Что тогда?
- Я буду рядом. Рядом с морем, рядом с мостиком, я останусь капитаном и на земле.

       Миру немного смешил его пафос и высокопарность выражений, но, взглянув на капитана, она воздержалась от замечаний – он был не здесь. Глаза его смотрели куда-то над линией заката, туда, где море сливается с потемневшим небом. И ей сразу вспомнился Горький с его «Буревестником».
          «Над седой равниной моря гордо реет буревестник,  черной молнии подобный. То крылом волны касаясь,    то стрелой взмывая к тучам, он кричит.
        И птицы слышат радость в этом птичьем крике.
        В этом крике жажда бури, сила гнева, пламя страсти   и уверенность в победе..»
      Мирославе показалось, что произведение это вовсе и не о революции, а о таких самоотверженных и гордых морских душах, как стоящий рядом капитан.

        И к ней пришло осознание того, что сердце Маркова навечно занято, что ей бессмысленно тягаться с такой всемогущей любовью капитана и что он никогда не будет принадлежать ей одной. Никогда.

     Шторм обрушился на побережье через несколько часов. Окна комнаты Миры выходили во двор, но и там ветер свирепо рвал расписные ставенки, и дождь хлестал в стекла, грозясь выдавить их мощным потоком. Марков пришел к Мире с первыми порывами ветра, чувствуя, что знакомая и будоражащая его стихия пугает любимую женщину.

       Он обнимал ее нежно и говорил успокаивающие слова, пока, утомленная переживаниями, она не заснула в его объятиях. В полудреме ей чудилось, что капитан стоически загораживает ее от своей любимой женщины, в пылу ревности пытающейся захлестнуть неожиданную соперницу. Она понимает, что Марков снисходительно защищает ее от своей любимой только потому, что она – мать его сына, а не потому, что любит.
       Ленчик, как  истинный сын моряка, ни разу за ночь не проснулся.

     Мирослава исчезла через несколько дней, без объяснений и каких либо приготовлений, без всякой причины, после нежной и приятной ночи.

       Марков перебирал в памяти все разговоры предыдущих дней, и ни один не только не давал никакого повода для обиды или неудовольствия, но и ниточки или ориентира для поиска.

     Помните детскую игру с кричалкой: «Раз, два, три, четыре, пять! Я иду искать! Кто не спрятался, я не виноват!»
      Условия этой игры предполагают, что в случае невозможности ведущим найти спрятавшегося, последний объявляется сам. Мира этого не знала, или не хотела знать, она пряталась так, что найти ее было невозможно, а сама она объявляться не считала нужным.

        Из Анапы Марков приехал в расстроенных чувствах, словно его обворовали, украли нечто, что было дорого и любимо.
       Кто вообще может определить, где находится грань межу чем-то и чем-то: между мудростью и безумием, между коррекцией и развитием, между вечностью и небытием? Кто может объяснить, за что любит человека? Кто расскажет, что мы теряем, когда теряем дорогих людей, на время или навсегда?

      Эдуард Георгиевич, наверное, тоже бы не смог объяснить, что он потерял, когда Мирослава исчезла. Он равнодушно оглядел аккуратный пансионатский номер, лишившийся вмиг своей индивидуальности – вещей постояльцев, ставший комнатой без души и эмоций, просто помещением!

      Что увезла с собой Мира, чего лишила капитана? Самого ценного – общения, доверия, тепла. Он вдруг вспомнил, что в свой прошлый визит Мира разговаривала мало, наверное, хотела узнать его лучше, а в этот раз она не молчала, они все время о чем-то говорили: делились впечатлениями, воспитывали Ленчика и ни разу не поссорились!

      Что толку повторять прописные истины: «Что имеем – не храним, потерявши – плачем!». Вы же это уже сто тысяч раз слышали? Любой и каждый слышал, но к себе не примерял,  а если и примерял, то быстро забывал -  и снова, и снова повторял эти ошибки.

       Дорога до дома  показалась очень долгой, раньше он доезжал за двенадцать часов, сейчас ехал целые сутки. Он зачем-то останавливался в придорожных кафе, заказывал кофе и долго сидел, глядя в одну точку.

     «Ничто на земле не проходит бесследно...»,  - правильно написал поэт. Из всего человек должен извлечь опыт. Всю дорогу Эдуард Георгиевич пытался ответить на философский вопрос: зачем на его земном пути второй раз встретилась Мирослава, и зачем она ушла от него в другое измерение, что должен понять он, как должен поступить он, чтобы было правильно. Для него ответ был неоднозначен, и мой вариант был неприемлем. А я разве говорила, что я всегда права?!

        Обдумывая свое положение и анализируя свое состояние, он выделил в ситуации такой положительный момент: на этот раз он с небольшим, но выигрышем: в фирменном пакете «Кодака» лежали полторы сотни фотографий Миры и сына. Знай Мира, что Эдик нанял местного «папараци» фотографировать их так, чтобы никто не заметил, шума бы было много.

      Две фотографии он увеличил и заказал портреты – всю семью и Ленчика.
     Через два дня пришел Гошка, он долго рассматривал снимки, словно сомневаясь, его ли это сын, потом тяжело вздохнул. А чего вздыхать – кудрявая темно-русая шевелюра и ярко - карие глаза, подбородок с характерной ямочкой и фамильная «марковская»  улыбка - даже самый тупой физиономист  сразу скажет, что родственники.
- Ты с ней поговорил?
- Поговорил! – Эдуард боялся огорчить брата.
- Что сказала? – Георгий видимо уже не горел желанием отвоевывать ребенка.
- Что ты можешь быть спокоен – ребенок не твой!
- А чей?
-
Марков-младший набрал в легкие воздуха и произнес на одном дыхании:
- Гош, ее зовут не Ира, ее зовут Мира, ты ослышался, это именно та женщина, с которой я провел три недели в этой квартире три года назад. А за сутки до этого именно с ней ты и провел, вернее, хотел провести ночь, да она тебе порошочек в коньяк насыпала, чтобы не был свиньей, а интересовался, хочет ли тебя дама!
- И …?- Георгий был ошарашен.
- Ленчик – мой сын, она призналась, что приезжала в Севастополь, чтобы забеременеть, ей нужен был ребенок!
- Бля буду! – выдохнул Гошка, - И что дальше?
- Она ничего от меня не хочет, она сбежала, как только появился удобный момент, - Марков – младший, чтобы подсластить пилюлю брату, притворялся тоже брошенным и неоцененным.
- А как ты с этим жить будешь? – карие глаза Гошки светились слезами.
- Не знаю!

       Эдуард и вправду еще не задумывался о будущем, которое непременно должно измениться под напором открывшихся обстоятельств.
   Братья разговаривали о Мирославе около двух часов, но облегчения им обоим это не принесло.



                А время, а время не убавляет ход….
А между тем, время летело, как сумасшедшее, считая часы, недели и месяцы, пролетая мимо минут и секунд, словно их не существовало  в природе.

В жизни Эдуарда Георгиевича Маркова внешне мало что изменилось, потому, что изменения эти коснулись внутренних установок.
Я  скептически отнеслась к желанию Эдуарда иметь дом, да и он сам это озвучил в период своих ночных аналитических бессониц – не для кого и хлопотно. Только зависть – черное и неблагородное чувство – перекрасило свой мрачный цвет, и Марков решил строить коттедж для виртуальной семьи – Миры и Ленчика. Он решил, что если Мирослава не захочет с ним жить, то он, как отец, имеет право подарить сыну дом у моря.

      Согласования заняли весь год, к тому же, Марков был в длительной командировке, только к июню он выкупил участок и огородил его. Как начинающий строитель, он часто обращался за практическими советами к Михееву, их старая дружба неожиданно воскресла из небытия и расцвела  новыми красками – общением двух самодостаточных зрелых мужчин.

        В начале августа Михеев пригласил Маркова на вечеринку, это было не первое приглашение за год, от всех Эдуард вежливо отказывался, на этот раз Михеев настаивал – приехал в отпуск Владислав и очень хотел встретиться с Марковым.

       Предисловие капитану не понравилось – племянник Михеева с первой встречи вызывал у него неприязненное чувство, встречаться с ним очень не хотелось. Как оказалось, напрасно – в жизни ничего не бывает просто так, все закономерно и предопределено, важно только правильно расшифровать информацию.

      Михеев был уже давно в курсе, что друг с женой не живет, она живет в другом городе с детьми. Подробности Санька не выспрашивал, Марков был  благодарен другу за деликатность
      На рандеву к Михееву  Эдуард приехал в чем был, особо не выпендривался. Приглашенных было мало, Владислав был трезв и представителен.

      За столом, после тоста за именинника – был день рождения младшего сына хозяина – второй тост произнес московский гость. Неожиданно он предложил выпить за здоровье жены Эдуарда Георгиевича и благополучие его детей. Гости зааплодировали, выпили стоя.
       Марков, пунцовый от волнения, анализировал сказанное – неужели родила? Он с трудом дождался конца застолья, неловко было сразу бежать и расспрашивать, но и сидеть больше он не мог.

      Владислав только снисходительно улыбнулся, когда Марков подошел к нему, и предложил поговорить в той самой беседке.
     -  Когда вы видели Миру? – он старался выглядеть безразличным.
- Несколько дней назад в Министерстве. Вы ведь знаете, что мы работаем в одном ведомстве?
- Конечно! – Марков вообще ничего не знал, но не признаешься же в этом вчерашнему пацану.
- Я благодарен Мирославе Львовне. После того разговора, она помогла мне устроиться на хорошее место, взяла под личную ответственность в свой отдел. А сейчас я исполняю ее обязанности, пока она сидит с Ангелиной. Она в октябре уже выйдет, да, впрочем, чего я вам это рассказываю?!
- Мне приятно, что вы мне это рассказываете! – не нашелся, что сказать Марков.
- Мне жаль, что вы не живете вместе! Я понимаю, что у каждого из вас работа и долг! Но ведь одному из вас рано или поздно придется уступить!
- Вот я и жду, что она уступит – бросит свою дурацкую работу и приедет с детьми ко мне! – Марков говорил вполне искренне.
- Дурацкую? – Владислав опешил. - Может быть, вы лучше бросите свою дурацкую работу и переедете в Москву?
- У меня очень дорогая работа!
- Дороже жены и детей?
- Это несопоставимо!
- Значит дороже! – подвел итог Влад и тут же покинул поле    боя, оставив Маркова доедать кусок своей пощипанной правды.

На этом визит Эдуарда закончился, а заноза осталась: даже этот сопляк считает себя вправе осуждать его, человека, достигшего в жизни немалых высот, всего того, о чем мечтает каждый курсант мореходки и чего можно добиться без связей и знакомств. Он допускал, что должность секретарши в военном ведомстве оплачивается гораздо лучше, чем в других учреждениях, возможно, что она и руководит обслугой, даже целым отделом, но это в десятки раз ничтожнее его высокого поста, даже сравнивать не с чем. Почему он должен уступать?

      Капитан мысленно мусолил этот вопрос весь конец лета, от такого беспокойства дела его по строительству пошли значительно быстрее, и к октябрю, когда он был где-то возле Сингапура, Гошка доложил, что нулевой цикл строители завершили.

    Гошка так озаботился проблемами брата, что фактически работал на его стройке за прораба, в благодарность Эдик решил, что в случае удачного исхода подарит свою квартиру племянникам, правда, это решение он благоразумно нигде не озвучил.

    В этот год Марков необыкновенно сблизился со своей родней – семьей брата. С Георгием их роднила общая тайна – Мирослава. Именно о ней и сыне братья очень часто беседовали. Старшего Маркова смущала и возмущала позиция Эдуарда – он не предпринимал и не собирался предпринимать никаких попыток выйти на контакт с Мирой, принять участие в воспитании детей, да хотя бы взглянуть на новорожденную дочь.

     Георгий явственно ощущал, что  брату не все равно, что дети растут без него, более того, причиной такого безразличия были не обида или злость на Мирославу. Сам он, Георгий, уже бы десять раз съездил в Москву, на коленях вымолил прощение, если виноват, выяснил отношения, наконец…

      Два брата, как два зеркальных отражения, на первый взгляд похожие, по крайней мере, родные по крови, но необыкновенно разные и непостижимо непонятные друг для друга.
      Проблему брата Георгий обсуждал и дома. Лида, почему-то всегда была на стороне деверя. Ей импонировала сдержанность Эдуарда и его уважение к решению Миры жить отдельно.

     Но это она при муже  была так категорично на стороне деверя. Обдумывая его проблему в одиночестве, она от души жалела непутевого капитана, лишившего себя стольких счастливых минут семейной жизни. Много раз она раскладывала свои любимые карты Таро, пытаясь в их толковании  подтвердить правильность позиции Эдика.
     Карты были не на ее стороне, это могло значить только одно – слишком рано поставлен вопрос, или некорректно сформулирован.

     По всем раскладам выходило, что у Эдуарда настало время внутреннего самоанализа, ухода в выдуманный мир мечты, который полезен тем, что помогает и реальную ситуацию разложить по полочкам и постепенно, именно постепенно отфильтровать главные вопросы от второстепенных. Своеобразный тайм - аут.

    Марков не знал обо всех тонкостях предсказаний древних карт, он действительно достаточно глубоко погрузился в проблемы своей виртуальной семьи, пустив весь мир побоку.
   И только тогда, когда он поймал себя на мысли, что во время несения службы думает о Мирославе, он усилием воли приказал себе не смешивать работу и личное. Волевая установка оказалась достаточно сильной и освободила Эдуарда от бесконечных фантазий о своих близких.

    Георгий был человеком неромантичным, прагматик и «блудня», он  достаточно быстро установил место жительство Мирославы -  адрес  через Влада узнал для него Михеев.  А в один прекрасный день Георгий положил перед братом и номер ее домашнего телефона.
   Только через три недели Эдуард решил им воспользоваться.
   Он позвонил Мирославе перед Новым годом, к телефону подошла теща, очень вежливо попросила перезвонить после десяти, раньше Миры дома не бывает. Марков решил: «Заберу детей!»

   Эдуард приехал к дверям квартиры Мирославы  за несколько минут до боя курантов. Дверь открыл высокий, черноволосый мужчина, Марков шарахнулся, но тот нетерпеливо воскликнул:
- Давай быстрее, уже без пяти! – и пропустил Маркова во внутрь.

Выскочила Мира с бокалами в руках, чмокнула в щеку и потащила к столу. Народу было много, но все дружно сдвинулись и освободили новому гостю местечко возле хозяйки.
 С двенадцатым ударом курантов проснулась маленькая, Мира потащила Эдика в спальню и там повисла на нем, целовала и тискала, как сумасшедшая, Марков в долгу не остался, он шептал:
- Воровка, ты еще и дочь у меня украла!
- Тебе, что этого «добра» жалко? Вон такая красотка получилась!
А красотка хлопала пушистыми ресницами и приплясывала в кроватке. Эдик протянул руки, чтобы взять ребенка, Мира перехватила их и обвила ими себя:
- Сначала меня, она потом. Я соскучилась!
- Могла и позвонить!
- Откуда я знала, а вдруг у тебя милашка появилась?!
Марков обнимал счастливую женщину, и сам был счастлив, как  будто влюблялся впервые в жизни.

Через полчаса в спальню вошла теща, забрала Гелю и выпроводила молодых к гостям. Мира с удовольствием знакомила Маркова с родственниками – многочисленными двоюродными, троюродными и племянниками. Видя ошарашенные глаза Эдика, она сменила тактику, попросив родственников не обижаться, если их имена капитану не сразу запомнились.

Неделя показалась Маркову одним днем. Дома они были одни, теща поехала в гости по родне и отсутствовала все семь дней. Мира смеялась:
- Ну, первые два-три дня на остатках пира продержимся, а потом тебе суждено умереть с голода – готовить я не умею!
- А кипяченая вода? – вспомнил любимое блюдо Миры  Эдик.
- Она – не в счет! Это десерт!
Работу поделили так: к плите встает Эдик, а Мира занимается с детьми.

 Ребятишки особых хлопот не доставляли, Ленчик долго разглядывал Эдика, не смог вспомнить, а когда тот попросил его почитать, вмиг освоился. Только читал он теперь по-настоящему, правда, только слоги, и любимой книгой его стал букварь.
     Он с удовольствием назвал все буквы, извиняющимся тоном сообщил, что еще не всегда узнает, кто с кем дружит, а с кем дружит буква «М» и «Н» он знает. Мальчик бойко прочитал слоги с этими буквами.
- Мы только начали! Через полгода все сможем читать! – Мира улыбнулась.
- Летом! – поправил Ленчик.
- А вы приезжайте ко мне в гости летом, и ты покажешь,   как читать умеешь!
- Мамочка, мы же летом не сможем к дяде поехать? Мы ведь к папе     собирались!

  Мира с Эдиком переглянулись. Мира не успела остановить:
- Леня, а я кто?
- Ты – дядя Эдик!
- А твоего папу как зовут?
- Марков Эдуард Георгиевич! – с сильным ударением на «р» пророкотал Ленчик.
Эдик принес паспорт, попросил:
- Читай!
- Я столько не умею! – мальчик насупился.
- Давай вместе! – пришла на помощь мама.
-
Они сели в кресло и через десять минут разобрались, что написано в паспорте. Ленчик сполз с маминых коленок и привалился к отцу:
- А ты почему не приехал? Я ждал, ждал!
- Леня, ты был маленький и потому не помнишь! Мы же позапрошлым летом вместе отдыхали в Анапе! Хочешь, фотографии покажу? 

Эдуард Георгиевич выложил на стол внушительную пачку листов, все долго и увлеченно рассматривали, Геля, лишенная контроля взрослых,  успела замусолить несколько штук. 

 Уложив детей на дневной сон, Мира вернулась к фотографиям:
- Оставь нам хоть  немного!
- Зачем? Мы будем жить вместе, и это все будет наше.
-         Ты переедешь жить к нам?
   -   Нет, ты переедешь жить ко мне!
   -   Это беспредметный спор. Я не могу! Давай не будем портить друг другу настроение? Ты надолго приехал?
   -   На неделю!
   -  Поговорим перед отъездом? А сейчас… я должна у тебя спросить…
   -   Спрашивай! – Марков мысленно просчитывал свои грехи.
- Я могу делать с тобой все, что хочу, или только так, «чёбы было»?

Спальня Миры впервые видела такой натиск грубой мужской силы и сонм приглушенных стонов в подушку. Обессиленные, они долго лежали рядом. Марков, произнес:
   -   Мира, ты ведь опять забеременеешь!
   -   Может, в этом случае я сделаю выбор в твою пользу?!
   -   Тогда я буду стараться! – тихо засмеялся капитан.
   -   Да, уж постарайся! – Мира была настроена игриво
Марков старался вовсю – использовал каждую удобную ситуацию, чтобы мимоходом приласкать Миру, погладить вполне приличные места, когда рядом дети, и вполне неприличные, когда дети чем-то отвлеклись.

                Глава 12
                Вне зоны доступа.
Последний разговор получился тяжелым. Неделя счастья дала Эдуарду надежду, что Мира сопротивляется скорее по привычке, что стоит только усилить атаку, поднажать, подольстить, как она сдастся, капитулирует.

      Оказалось, что упрямство Миры имело под собой несколько другую подоплеку, нежели банальная привычка к месту работы или денежному содержанию
     Не знаю,  с чего начался их разговор, но результат его выбил из наезженной колеи жизнь Эдуарда Маркова.
- У детей должен быть отец! – Марков рычал.
- У моих детей есть отец! Я воспитываю их в духе почитания отца, в духе уважения к его нелегкому труду. Отец у моих детей – капитан дальнего плавания, дома бывает несколько месяцев в году, нам с детьми нет смысла девять месяцев из двенадцати сидеть одним в чужом городе. Ты вполне можешь приезжать в отпуск сюда и видеться с ними.
- Мне нужна жена!
- С женой та же история. Я могу гарантировать тебе абсолютную верность, потому, что ты – лучший мужчина на свете.

- Я хочу, чтобы дети жили в моем доме. Я знаю, зачем ты это все делаешь, ты хочешь, чтобы я, как беспородная дворняжка, бежал по первому твоему зову, ты не понимаешь, кто ты и кто я!
- Я уважаю тебя, твой социальный статус, уважаю то, чего достиг в жизни. А почему ты не уважаешь мою карьеру, требуешь таких огромных жертв от меня?
- Что за бред ты несешь? Да что, ты не устроишься секретаршей у нас в городе?
- Я – секретаршей?! Ты с ума сошел! Я работаю у заместителя министра. И именно сейчас, когда мне до большой звезды остался один шаг, ты требуешь стать… охранять твою квартиру во время полугодовых рейсов? Ты думаешь, я сама на такую высоту взобралась? Мне помогали, меня вели, эти люди рассчитывают, что я помогу их детям и внукам. Я в долгу перед дядей Сережей, сейчас я курирую его двоих внуков, мне нужно их хорошо устроить, научить, проконтролировать.

- Значит, ты занята тем, что пропихиваешь бездарей в министерства?
- Нет, милый, я Родине служу, и в мои служебные обязанности входит подбор кадров, лоботрясов и бездарей мы не берем, даже, если это дети, чьи-то дети...
- Ты в отделе кадров работаешь?
- Нет, не совсем, я слежу, чтобы у нас работали компетентные и честные люди, на которых можно возложить и с которых можно спросить.
- Я думаю, что на такой работе бабам делать нечего, это чисто мужские игры.…в которых очень важен незаинтересованный женский взгляд со стороны.
-
Марков не ожидал такой мощной обороны, и разговор не продолжил. На следующий день  он сложил сумку и уехал. Со стороны никто бы и не сказал, что он уехал с обидой в душе. Он тепло попрощался с детьми и Мирой, ничего больше не предложил и ничего не попросил, ни о чем не договорился, просто уехал, как уезжают для того, чтобы не возвращаться.

 Мирослава пробовала звонить, писала письма, но Марков ни разу не ответил. Так прошел еще год.
 В июле Мирослава Львовна позвонила в Анапу и заказала четырехместный номер на месяц, но в последний момент благоразумие ей изменило, и она оказалась с детьми в Севастополе.
Весь месяц она и не отдыхала, бесконечно бегая по городу в поисках Маркова, пока однажды не встретила Георгия. Разговор был предельно краток: Марков был в плавании, для Миры и ее детей никаких весточек не оставлял, вообще о них не знает никто из родни. Мира обиделась и больше к Георгию не пришла, хотя он приглашал и обещал брату позвонить.

Георгий пришел сам, нашел Мирославу в отеле, принес гостинцы для племянников. Ленчик долго рассматривал дядю Георгия, хорошо, что мама сразу представила его, мальчик принял мужчину за отца.
Ангелина же моментально освоилась и взобралась к дяде на колени, рассказывая, как купалась в море, как каталась на горке в Аквапарке и еще много всякой детской чепухи.
На душе у Гоши было муторно. Вот есть же у брата дети, которые любят его и ждут, все же не один, а он этого не ценит. И Мирослава приехала к нему, Эдуарду, хотя могла в этой самой Москве и поинтереснее кого-нибудь найти!

   Георгий  выполнил просьбу Миры и позвонил брату. Тот вполне спокойно ответил, чтобы брат передал Мире привет и сообщил, что он, Эдуард, женился. Вот сейчас Георгий сидит в гостиничном номере и не знает, как сообщить Мирославе новость. Он не до конца уверен, что брат сказал правду, но жизнь такая непростая штука – зачастую офицеры заводят себе молоденьких любовниц из числа обслуги лайнера.
        Уходя, он все-таки решился и признался, что дозвонился до брата и передал информацию, которой владел.
 Мирослава сдержанно попрощалась и попросила больше не приходить.
Георгий пришел, потом пришел еще и еще, пока в очередной раз ему не сказали, что постояльцы съехали.

Есть народная примета о том, что не надо дважды возвращаться в те места, где некогда был счастлив, ничего нельзя возвратить, ничего нельзя повторить.

Мира поставила в конце этой повести жирную точку. Она, привыкшая все анализировать, была благодарна Маркову за детей и за ощущение счастья, которое не покидало ее эти пять лет. Она понимала, что ее жизнь нельзя назвать идеалом семейного счастья, но испытанная ею радость материнства и любовной страсти, позволяли считать ее жизнь состоявшейся и полноценной. Она ни на что не надеялась, ничего не планировала, продолжая жить полнокровной и напряженной жизнью.

С появлением Ангелины у Мирославы Львовны появилась навязчивая идея. В ее душу запало маниакальное желание иметь свой дом, жить на земле и выращивать цветы. Через три года она построила в Подмосковье дачу. Всю территорию хозяйка распланировала сама, не прибегая к услугам ландшафтных светил. У нее был идеал – дом Михеева. Она постаралась скопировать его участок в мельчайших деталях, неожиданно нарисовался тот вариант, когда копия получилась лучше оригинала.

      То ли память подвела Мирославу, то ли краски юга так ярки только на юге, но участок Мирославы выглядел не столь пестро и вызывающе, как у Михеева. Приехавший в гости Владислав долго уверял хозяйку, что в ее участке, великолепном, несомненно, нет даже намека на сходство с гектарами дяди.

      Мира огорчилась. Ей казалось, что в садовом дизайне она обрела свое второе я, и ей есть куда уходить, когда придет пора выйти в отставку.
       Можно сколько угодно бравировать на людях своим одиночеством, можно даже  создать целую теорию о преимуществах жизни без мужчины, считать и пересчитывать плюсы такого положения, но  приходит горький момент, когда  приходится признаться,  что одиночество – это страшно.

Этот момент осознания индивидуален и уникален, здесь миллионы вариантов и комбинаций, но горечь от этого не становится меньше, и сердце отказывается верить, что все потеряно, недаром говорят, что надежда умирает последней, вместе с самим человеком.

      Мирослава сидела на кожаном диване в своем домашнем кабинете и тупо смотрела на стакан водки, на дне  которого лежала большая генеральская звезда. На душе была боль и горечь, а в голове – один единственный вопрос: зачем?

     Нет, она не утратила способности рассуждать  логически, и если бы ее напрямую спросили, она бы смогла обосновать, зачем она так стремилась к этому рубежу, но приходилось с горечью констатировать, что  счастья  это не прибавило. Ей казалось, что имей она возможность вернуться в то лето в Анапе, она бы вернулась …и осталась. Видит бог, ей никогда не было так хорошо и легко, как тогда, и никогда больше она не чувствовала себя столь любимой и желанной.
     Господи, если ты есть!

                Обратный отсчет

    Зазвонил телефон. Мира сняла трубку. В трубе молчали.
Это молчание продолжается второй месяц. Мира не чувствует угрозы в этих звонках, не пытается выяснить респондента (пыталась, номер не определяется, как вроде звонки междугородние), она слушает сопение на том конце провода и тоже молчит, через пару-тройку минут связь прервется,  и звонок повторится на следующий вечер.
     Для себя Мира придумала целую романтическую историю о загадочном воздыхателе, бред, конечно, но все-таки какое-то разнообразие.

    Снова звонок, это уже что-то необычное, дважды не звонили ни  разу.
   -   Здравствуйте Мирослава Львовна! Разрешите поздравить Вас с очередным званием! – голос знакомый, но идентифицировать его Мира не может.
   -   Большое спасибо, но я Вас не узнала по голосу. Кто Вы?
   -   Я Михеев – дядя Владислава.
- Спасибо, Александр Николаевич! Я с удовольствием вспоминаю нашу встречу и ваш шикарный особняк. Более того, на своем участке, я попыталась повторить ряд композиций, которые …
.
   -   Мирослава, Вы знаете, что Эдуард перенес инсульт и практически не  двигается?
В голосе Михеева явственно слышится осуждение.
   -  Александр Николаевич, а ко мне какие претензии? Насколько я знаю, он женат, за ним есть кому ухаживать.
   -   Вы же были близкими людьми! Неужели Вы не можете хоть чуточку приободрить человека в столь тяжелом состоянии?
 Михеев негодовал.
   -   Чуточку могу! – Мирослава улыбнулась. – А его жена против не        будет?
   -   Нет у него никакой жены! – рассердился Михеев.
   -   А Георгий говорит, что есть! – не сдается Мира.
   -   Я тебя прошу - поговори с ним, когда он позвонит!
   -   А он позвонит? – Мира  попыталась протянуть время разговора.
   -   Он тебе уже звонил, только ты не знаешь, что это он!
   -   Да, припоминаю, мне второй месяц звонят и сопят в трубку!
   -   Мира, он не говорит, но он все понимает, ты просто скажи ему пару слов!
   -   А как же он звонит, если не говорит? Номер может набрать?
   -   У него два номера на автомате набраны – «Скорой» и твой, - терпеливо объясняет Михеев.
- И он звонит то в «Скорую», то мне и молчит,  ехидничает Мирослава.

   -   В «Скорую» он не звонит, он все понимает! Он попросил набрать твой номер, он счастлив даже оттого, что слышит твой голос!
- Хорошо, я завтра поговорю с ним, пусть изредка стучит по мембране: один раз – это «да», два раза – «нет».
-
     Весь следующий день Мира ждала звонка. Это сильно сказано, что ждала. Ночь была бессонной и долгой, с первыми петухами у генеральши была собрана сумка и заказан билет до Севастополя.

Билет она сдала – Ангелина заболела, к утру у  нее поднялась температура и заложило горло. Болезнь ребенка несколько отрезвило Мирославу – долг перед ребенком у нее стоял на втором месте после долга перед Родиной.

    Ровно в десять вечера раздался звонок.
   -   Здравствуйте! – вежливо произнесла Мирослава. – Эдик. это ты?
В мембране послышался щелчок.
   -   У тебя что-то болит?
Снова один щелчок. Мира перечисляет то, что может болеть после инсульта. Один раз мужчина отстучал после слова «голова».
   -   Ты ходишь? – Мирослава методично выясняет обстановку.
Эдик стукнул сначала один раз, потом еще два.
   -   Еще плохо ходишь?
Один щелчок. Мира решается задать основной вопрос:
- Ты до сих пор не забыл обо мне?

В трубке молчание, очень долгое. Мирослава отключилась и положила телефон на стол.   Через пару минут до нее дошло, что Эдуард с его нездоровой головой не понял, сколько раз ему надо постучать – и «да» и «нет» были одинаково правильны.

Через два месяца Эдуард начал говорить. Все эти бесконечные два месяца Мирослава маялась от противостояния души и разума. Борьба шла с переменным успехом.
Как человек долга, она считала себя обязанной помогать отцу своих детей, попавшему в беду. Как отвергнутая женщина, она не хотела прощать Маркова за измену.
 Как мать – не могла решить, имеет ли она право взвешивать на детей непосильный груз ответственности за неадекватного отца. Как педагог, считала, что к зрелищу чужой беды дети должны привыкать с детства, хотя бы для того, чтобы научиться ценить собственное благополучие.

По случаю я написала стихи, в которых были такие строчки: «Чтоб мужчину жалеть и любить все сильнее». Подруга прочитала и резюмировала:  « В этом «жалеть» - вся ты!» И добавила: «Да и все мы, бабы».
Вот это бабское начало больше всего апеллировало к состраданию, толкало Мирославу на изначально проигрышный для нее вариант – повесить на шею ненормального мужчину, того, кто отказался от нее и ее детей, кто поставил свои личные интересы выше всего на свете.

      Временами разум взывал к чувствам, укоризненно напоминая, что и она сама поставила свою служебную карьеру выше интересов семьи и детей. На короткое время Мира прекращала свои внутренние споры и уходила с головой в работу. Общеизвестно, что панацея от всего – работа и время.

        В данной конкретной ситуации можно и упрекнуть Мирославу, что работа для нее по-прежнему стоит на первом месте. Упрекните, ежели у вас повернется язык.

       Да, нет, серьезно, упрекните, хотя бы для того, чтобы услышать точку зрения госпожи Пайгель по данному вопросу. Я попробовала, выслушала ее аргументы и удивилась тому, насколько они соответствуют моему мировоззрению. Вот только сформулировать так лаконично и оречевить их я  не смогла никогда в жизни.

        Суть их в том, что у любого человека в жизни должно быть дело. Совсем не важно насколько оно глобально, но обязательно общественно значимо. Это к вопросу о неработающих женщинах.

      Русская пословица гласит: «Сытый голодного не разумеет». В данном случае важен скрытый смысл этого высказывания. Я, работавшая всю свою сознательную жизнь, никак не понимаю позицию своих снох, не желающих работать и зарабатывать. Под работой я имела в виду работу на производстве, но после дискуссии с Мирославой поняла, что правда на ее стороне: работа в смысле «дело» – вот суть жизни. И если дело моих снох – воспитывать, развивать и учить своих детей, оберегать семейный очаг и хранить любовь – я за!

       Но не все так безусловно и однозначно. Чаще всего в основе ничегонеделания – банальный эгоизм и матушка-лень, прикрываемая красивыми лозунгами. Нет, конечно, полы они помоют, и еду приготовят, но это – не дело жизни, в которое они вкладывают душу. Это – тяготящая повинность, нудная обязаловка, от которой хочется побыстрее избавиться. Еще хуже складывается ситуация с воспитанием детей. Как правило,  воспитание сводится к тому, что дети одеты и сыты, да еще поруганы за всякого рода грехи.

 Детей Мирославы минула чаша сия. Кормление и одевание входило в функцию бабушки, а воспитанием занималась мама. Не ищите противоречий. Именно мама, много и тяжело работавшая, воспитывала своих детей: вечерние часы и выходные дни были посвящены только им. Немаловажно и то обстоятельство, что бабушка в  конце недели получала выходной от домашних дел и присутствовала в доме в качестве гостьи, а порой и уезжала на субботу и воскресенье.

Молодые Пайгели сидеть дома тоже не любили. Экскурсии, походы, пансионаты, дача – вот перечень любимых занятий  и мест отдыха. Подвижные ребятишки не давали спуску матери, никогда не причислявшей себя к энтузиастам активного образа жизни. Порой она, уставшая и раздраженная, в темноте ночи  ругала себя за потакание детским желаниям и стремлениям к перемене обстановки. Но приходило утро, отдохнувший организм, подстегиваемый материнским долгом,  включался в повседневную суету.

         Вот так складывалась система семейной жизни Мирославы, или, по научному выражаясь, – образ жизни. Даже стороннему наблюдателю ясно, что больной Марков в это прокрустово ложе семейного образа жизни Миры никак не вписывался. Будучи умной женщиной, она прекрасно это понимала, осознавая до малейших нюансов все сложности и неприятные моменты, которые неизбежны в том случае, если она заберет «виртуального папу» к себе.

        Обратившись к народной мудрости, можно подобрать несколько пословиц, отражающих сложившееся положение: «Сколько веревочке не виться, все конец будет»– эта тоже подходит. Мира медлила с решением ситуации с Эдуардом. Любое решение казалось и некорректным, и несправедливым.

        Очередной  вечерний звонок  поставил ситуацию на грань критической – он требовал определенного и, желательно, положительного ответа.
         Шел пятый месяц болезни Маркова, он понемногу отходил, стал говорить, мало, невнятно, но при определенном навыке вполне понятно. Движения его стали более совершенны, с тросточкой,  по стенкам, но передвигался он самостоятельно.
         С карьерой было покончено, врачи не оставляли место для иллюзий – Марков никогда не вернется на прежнюю работу.

         Ситуация краха жизненных устоев, нездоровье высветили в Эдуарде Георгиевиче далеко не лучшие качества характера. Сердобольная Лида, ухаживавшая за деверем в больнице – опустошенная морально и сильно постаревшая, отбивала ежевечерне господу поклоны и досаждала молитвами, чтобы он поставил Эдуарда на ноги.

         Было в этих обращениях не столько христианское человеколюбие, сколько желание избавиться от тяжкого креста. По большому счету Лида уже отработала Эдуарду все то доброе, что он делал для семьи брата, для его детей и для нее лично, по крайней мере, ей так казалось. Да и то, чужие благодеяния кажутся значительно меньше, чем твои собственные услуги. И в каком эквиваленте пересчитать добрые дела и деньги? А денег Эдик никогда на родных не жалел, да и то, думается Лидии, оттого, что ему просто их некуда было девать.

           Думал ли сам Марков о том, что брат с женой и племянниками должны за ним ухаживать, неизвестно. Доподлинно известно лишь то, что под их опекой он оставаться не хотел и искал выход из положения. И он его нашел – на самом пике болезни, он подсознательно нашел того, кто может облегчить его существование – Мирославу. Чуть позже, уже входя в ум, он осознает и сформулирует свой выбор. Мира для него – осколок счастья и праздника его прежней, нормальной жизни.

          Будни, будни, серые будни, иногда только расцветающие праздником,  ожидаемым или нечаянным. Несомненно, именно эти моменты, эмоционально окрашенные, несущие радость и удовольствие запоминаются надолго. У рядового человека таких моментов в жизни насчитывается от десятка до двух, иногда чуть больше или чуть меньше. Он живет этими радостными воспоминаниями, тем глубже погружается в них, чем меньше радости в обыденной жизни.

         К слову сказать, такая классификация жизни на «до» и «после» не зависит от пола и возраста, присуща большинству людей, независимо от того, осознают они это или нет.
        Наиболее интересна, на мой заинтересованный взгляд, в  данной интерпретации вопроса ситуация, когда мужчина – праздник. 

          Ситуация первая – одинокая женщина ловит мужчину на один вечер. Праздник не всегда получается, но оба не очень зацикливаются на таких мелочах. Каждый получил то, чего  хотел, или почти получил.

          Ситуация вторая – незамужняя женщина встречается с женатым мужиком. Встречаются достаточно долго, и все между ними, что называется «абде махт»  - отношения нежные, никаких размолвок, скандалов и упреков. Вот только женщина слезно жалуется подружке – он не желает никак разрешать ситуацию. Его устраивает, что я - его любимая девочка, его кусочек счастья в обыденной серой жизни, его праздник.

           Он приезжает с цветами, подарками и, само собой разумеется, что к приезду Димочки будет прекрасный ужин, а после трапезы  и сверхъестественный секс.
           Благо бы ситуация устраивала обоих. Вот этим нюансом мужчина не интересуется. Он – праздник, для него праздник, и не важно больна ты или здорова, грустно тебе или у тебя затяжной депрессняк – праздник должен состояться. Будьте уверены, он состоится, потому что…..

          Эта сентенция о праздничных мужчинах плавала в голове у Мирославы в каком-то эфирном состоянии –  ни два, ни полтора. И только тогда, когда она начала раскладывать по полочкам свое отношение к Эдуарду, чтобы взвесить все «за» и  «против» переезда Маркова  в Москву, она поймала себя на мысли, что все их встречи были сплошным праздником. Как складывать свои семейные отношения с человеком, если не знаешь, какой он, когда злится, когда пьян, когда ему нужно будет брать ответственность на себя? Что вообще от него можно ожидать во внештатных ситуациях?

        Ночной звонок снова поднял с постели. В голове Миры тупое равнодушие, принятие безысходной ситуации.
   -   Ты приедешь?
Голос Эдуарда что называется «на слезе». Он снова требует незамедлительно исполнить его очередное желание. Мира с ужасом осознает, что Марков камнем тонет в ее жизни, заставляя, вынуждая, подчиняя себе ее жизнь и жизнь ее детей. Сказать ему «нет» она считает себя не вправе, поэтому Эдик слышит в трубке:
   -   Да. Через месяц.
   -  Что тебе приготовить? – спрашивает Эдик, словно она приедет через полчаса.
   -  Ужин мы приготовим вместе, - находит правильный ответ Мира.
   -   А дети что едят? – настаивает мужчина.
   -   Они все едят, - зевая, отвечает Мира.
   -   Я куплю ананас?
   -   Конечно, я позвоню и скажу, когда купить.
      Эдуард звонит два-три раза в неделю. Каждый раз у него новая идея.

     Мира устала от бремени ответственности за Маркова, от его бесконечных звонков, от ничего не значащих разговоров, от банального недосыпания. В один из моментов, когда она, положив трубку, тупо смотрела в темную пустоту перед собой, ей в голову пришла крамольная мысль: « Я пожила трубку, я отключилась от абонента. А когда он будет здесь, я не смогу его выключить. И я сойду с ума!»

       Утро не вымыло горечь из ее души, утро подвело итог ее полугодовой маете – она решила прекратить всяческие контакты с Эдуардом. Такое простое решение пришло к ней совершенно спонтанно – она на ночь выдернула  шнур телефона  из сети.
       Целую неделю она ходила в церковь, просила у Всевышнего прощения и молила о здоровье «виртуального мужа». Ничего не помогало – на душе было мерзопакостно.

                И настанет час расплаты…
      Ее душевные муки враз прекратились утром в воскресенье – в дверь позвонили. На лестничной клетке стоял Марков,  с первого взгляда, совершенно такой же, как прежде, только непривычно смотрелась на нем гражданская одежда.

      Миру окатила горячая волна – она кинулась на шею Эдику, он обнял ее, оба плакали.
   -   У тебя телефон сломался! – строго сказал муж. – Я починю. Я умею!
   -   Хорошо, только сначала позавтракаем!
- Я сам приготовлю! Можно?

       Странное спокойствие снизошло на Мирославу. Эдик не казался больше тяжелой обузой и камнем на шее.
       Весь день они о чем-то переговаривались, смотрели телевизор, ходили в парк на прогулку, готовили ужин. Эдуард Георгиевич несколько раз озабоченно спрашивал о ребятишках. Дети были в гостях и приехали к ужину.

       Настороженный взгляд Ленчика нисколько не смутил Эдуарда, более того, видимо желая понравиться, он достаточно настойчиво пытался завязать разговор с мальчиком. Надо отдать должное, Леня держался как истинный английский аристократ – холодно - вежливо. Ангелина вертела головой то вправо, то влево, пытаясь по лицам родных определить тактику своего поведения, но непроницаемое лицо бабушки заставляло ее воздержаться от каких-либо высказываний.

       Эдуард напряжения не заметил, более того, укладываясь спать, с удовольствием отметил хорошее воспитание своих детей, как вроде в этом была его заслуга. Мира поддакнула, но тему дальше развивать не стала. За несколько минут до этого, целуя сына на ночь, она услышала от Ленчика его вердикт в отношении отца: «Нам его не надо!»
      Примерно тоже самое сказала его сестра, выразив свой протест другими словами: «Мама, а он обязательно должен жить с нами? Пусть он уедет!»

      На третий день после приезда Эдуард Георгиевич заметно поскучнел, объяснить причину своей маеты не мог, замкнулся и не разговаривал с домашними. В доме повисла тягостная тишина.
      Бабушка собрала внуков и уехала с ними на дачу, попросив Мирославу с Эдуардом туда не приезжать.

      Во вторник выдалась ветреная погода, солнце то выглядывало из-за низких облаков, то снова пряталось за их непроницаемую синеву. Край неба с запада был практически черным. Эдик несколько раз выглядывал в окно, что-то возбужденно объяснял Мирославе, пересыпая свою быструю речь большим количеством специальных терминов бог знает из каких наук – то ли метеорологии, то ли навигации или еще чего посложнее. Его слова шли фоном к его возбужденной жестикуляции, Мира их не слышала, ее пугал азарт, с каким Марков ждал стихии.

       Несколько таблеток успокаивающего сделали свое дело – Эдуард уснул задолго до первого порыва ветра. Миру это обстоятельство и радовало и огорчало одновременно: в детстве напуганная грозой, она не переносила таких природных катаклизмов, и только присутствие детей вынуждало ее быть выдержанной и смелой. Сегодня детей дома не было, а единственный защитник спал, опоенный таблетками. Она собрала все свое мужество и вползла под одеяло к Маркову, предварительно заткнув в уши беруши.

        Проснулась она среди ночи. В раскрытое окно врывался шквалистый ветер, дождь потоками бил в дорогие занавески, раздувая их парусами. Среди этой зловещей кутерьмы стоял Марков. Он дико хохотал и кричал в открытое окно: «Что я говорил?! Что я говорил?! Шторм! Шторм! Все семь баллов!!!
         Он повернулся к Мирославе и прокричал:
   -   Ты не знаешь «Громов» на рейде?
- Не знаю! – покачала головой Мира.

Во дворе дома с грохотом сломалось старое дуплистое дерево, верви его, просвистев мимо балкона, легли на провода линии электропередач. Марков по пояс высунулся в окно, чтобы посмотреть на результат работы бури, но уличное освещение вмиг погасло, погрузив город в непроглядную тьму. От этого стало еще страшнее.

       Мира схватила сумасшедшего капитана за руку, пытаясь оттащить от окна, но в больном Эдуарде силы было больше, чем в здоровой Мирославе – он отпихнул ее словно пушинку. Она с минуты на минуту ждала, что Эдик вывалится в окно. Ее воображение уже нарисовало ей картинку: его ноги, описав дугу, скрываются в едва выделяющимся на фоне стен оконном проеме, слабый вскрик едва слышен на фоне бури.

       Но жизнь гораздо прозаичнее. Эдик вдруг вскрикнул: «Голова! Моя голова!», зажав голову руками, он заметался по комнате, кинулся на кровать, засунул голову под подушку и затих, только громкие стоны выдавали его страдания.

          Мира закрыла окно, вытерла с пола воду и присела на край кровати. Ее смертельно напугала сумасшедшая выходка капитана. На фоне страшной для нее стихии она казалась верхом безумия, и то, что он тихо лежит на постели, показалось ей концом ада.

       Она потрогала его руку – она была липкой и холодной. Страшная догадка пронзила ее. Мирослава  прислонила ухо к его груди – сердце едва билось.
       Продираясь через завалы, «Скорая помощь» увозила из дома еще живого Маркова. Мира держала его руку. На миг он пришел в сознание и прошептал со слабой улыбкой на губах: «Шторм!»
       И это было последнее слово, реквием любви всей его жизни, прощание с тем, что он любил больше всего – с морем.
       Мира чувствовала себя обманутой и несчастной. Она позвонила Георгию, и капитан Марков нашел свое последнее пристанище там, где и подобает настоящему моряку.

                Эпилог.
   -   Дура ты, настоящая дура! Человек умер! Ну, где тут жизнь окнами на юг? Все несчастны! – Валя рыдала.
   -    Марков, по большому счету, не сильно отяготил Мирославу, ну что эта неделя, по сравнению с хорошей квартирой в Севастополе и домом у моря!
   -   Ты все о деньгах!
   -   А о чем же еще! Хочешь о душе? Марков получил то, чего хотел – семью, Миру, мир и покой бродяжьей душе! Не моя вина, что всего этого ему было отпущено так мало. Надо было раньше решить свои проблемы.
   -   Я думаю, что эта судьба – неудачный пример для подтверждения твоей теории. Жизнь окнами на юг должна быть более легкой и безоблачной!
   -   А она такая и есть. Для этих людей. Ты воспринимаешь мир слишком эмоционально. И при этом полагаешь, что все люди вокруг с такой же глубиной способны переживать события, так же сопереживать. Не обольщайся, далеко не все такие чувствительные, как ты, далеко не все способны и хотят переживать по поводу чужих и даже своих неприятностей. Принцип таких людей – «Вчерашний день принадлежит истории. Живи сегодняшним!» Это вчера друг умер, а сегодня надо жить без него.
   -   Это тоже неудачный пример! Про друга! Еще не один раз о нем вспомнят, поплачут!
   -  Вспомнят и поплачут, но это зависит от количества его долгов.
   -   Не смей шутить такими страшными вещами! Я все равно не приму твою теорию, хотя разумные крупицы в ней есть! – Валентина сдаваться не хотела.
   -   Я понимаю, сколько бы аргументов я тебе не приводила, ты будешь искать и находить контраргументы. В итоге  каждый останется при своем мнении, - миролюбиво подвела итог разговору я.
На веранде появляются наши мужички,  бодатые со вчерашнего бодуна. Они захватывают последнюю фразу нашего разговора и чуть ли не в один голос изрекают:
   -   Вы кормильцев кормить собираетесь?
   -   А поильцев поить не надо? – так же в один голос отвечаем мы с Валентиной.
   -   От вас дождешься! – глубокомысленно изрекает Толян. - Сам не подсуетишься – никто не нальет!
   -   Счастливая у вас жизнь. И счастье ваше простое и понятное! – язвит Валя.
   -   Ин вино веритас! – Вовчик вовремя вспомнил изречение греков.
Мы с Валей переглянулись и подумали примерно одинаково, в тему предыдущего разговора: вот жизнь у наших мужичков – хоть одним окошком да на юг!