Дрейфующие земли. Глава 2

ПОЮЩИЕ КРЫСЫ


Наверху прозвонил колокол. Уже совсем рассвело. Утро было чистое, тихое. Вахта сменилась. Пьяные охранники отправились досматривать сны. Их место занял высокий парень нагловатого вида.

— Моё имя Ханс, — представился он, едва появившись в каюте. — Что-то вы приуныли, господа голландцы. А где этот толстячок, ваш приятель?

Уставшим и проголодавшимся пленникам не хотелось вступать в беседу с охранником, но долгое отсутствие Янсена тревожило Мансвельда, и он рассказал матросу о том, что произошло. Ушедший в бездну тихо лежал с закрытыми глазами — то ли дремал, то ли прислушивался к разговору. Йост скорчился в углу, обхватив колени, и старался не привлекать к себе внимание.

— Когда меня сменят, я разузнаю о вашем друге, — пообещал Ханс. — Годсхалк наверняка запер его. Наш капитан порядочная скотина и, похоже, гордится этим.

— Ты хорошо говоришь по-голландски, — заметил Мансвельд.

Матрос усмехнулся.

— Жизнь и добрые люди всему научат. Я довольно долго сидел в голландской тюрьме.

— Приятное местечко!

Ханс махнул рукой.

— Вас, господа, моя участь не минует. Попасть туда легко. Труднее выйти оттуда живым. Наши порядки строже ваших. Один Бог ведает, сколько вам придётся просидеть в подземелье под ратушей, прежде чем вы докажете, что явились к нам с добрыми намерениями.

— Вот как?!

— Разумеется. А вы рассчитывали на дворец? У нас не любят чужеземцев.

— Это нам знакомо, но неужели в наших тюрьмах изъясняются на столь безукоризненном голландском языке?

— Тюрьмы существуют для всех, — философски заметил Ханс. — Случается, что и образованные люди попадают туда. У меня был отличный учитель. Он столько рассказывал мне о вашей стране и своей жизни, что я до сих пор считаю себя счастливцем, потому что не родился голландцем и не стал учёным.

— Не говори с ним, он врёт, — вмешался Ушедший в бездну. — Ему доставляет удовольствие издеваться над нами.

— О, ещё какое! Заняться-то нечем. Не в кости же с вами играть на ваши гульдены! — Матрос широко улыбнулся.

Ушедший в бездну приподнялся и внимательно взглянул на него.

— И поэтому ты стараешься насолить нам любым способом, — посмеиваясь, проговорил Мансвельд.

— Верно. Только вы, господа пираты, напрасно считаете, что я вас обманываю. Это уже сделал Годсхалк. Как истинный голландец, он предал своих соотечественников в угоду собственному карману.

— Не спорь, — сказал Мансвельду Ушедший в бездну.

— И всё же мне хотелось бы задать ему один вопрос, — возразил однорукий художник. — Никто никогда ещё не называл меня пиратом. Надеюсь, тебя тоже. Чем мы заслужили столь любезное обращение?

— А как, по-вашему, следует называть двух проходимцев, которые минувшим утром долго мокли наверху, договариваясь о том, чтобы избавиться от одного из своих спутников? — осведомился Ханс, презрительно глядя на Мансвельда. — Из вашей доверительной беседы я понял, что вы силой вынудили этого парня доставить вас на шхуну, а затем решили убить его, разве не так?

— Что за чушь?! — Ушедший в бездну метнул быстрый взгляд на замершего Йоста. — Я не знаю, каким образом тебе удалось подслушать первую часть нашего разговора, но вторую его половину ты явно не слышал. Ни о каком убийстве речи не было.

— Вот как? Неужели слух начал меня подводить?.. Скажите, господин без имени, а где ваша шпага?

— Моя шпага?

— Да, длинная шпага на кожаной портупее и чёрная одежда врача. Вы были просто великолепны в форте ван Рибека.

Йосту показалось, что оба его спутника растерялись. Во всяком случае, несколько мгновений в каюте царило молчание.

— Очередные выдумки, — холодно сказал Ушедший в бездну.

— Ну, нет! — возразил Ханс. — Как раз с тобой-то, братик, мне хотелось бы поговорить о многом, если конечно ты удостоишь такой чести мальчика из Штральзунда.

Ушедший в бездну отвернулся и прикрыл глаза, давая понять, что считает разговор оконченным. Так же поступил и Мансвельд. Растянувшись на полу, он вскоре уснул или прикинулся спящим.

— Напрасно они не захотели побеседовать со мной, — сказал Ханс Йосту. — Я мог бы рассказать им кое-что интересное.

Йост не ответил. При своих спутниках он не решался расспрашивать матроса о разговоре, который тот подслушал.

Когда охрана сменилась, пленники вздохнули свободнее.

— Кто такой этот наглец? — спросил Мансвельд приятеля.

— Мальчик из Штральзунда, — нехотя отозвался Ушедший в бездну. — Я бы не узнал его, если бы он сам не назвал себя. Сходство есть, но уж очень он молодо выглядит. Странно. Если это действительно он, то ему должно быть сейчас не меньше тридцати пяти лет. Кстати, он из хорошей семьи. Его родители перебрались в Голландию по религиозным соображениям, но дела их шли неважно, и когда Ян ван Рибек добился от Ост-Индской компании разрешения расширить колонию на Мысе Доброй Надежды, семья Ханса оказалась в числе новых переселенцев. Его родители и старшие братья умерли, да и сам он был едва жив, когда я увидел его в форте на Мысе. На своё несчастье, я пожалел его и выходил. Мы стали друзьями, но ненадолго. Ты знаешь, я не злой человек, но если он желал ссоры, ему всегда удавалось вывести меня из терпения. Я ненавидел его манеру часами наблюдать за мной из какого-нибудь тёмного угла, где его трудно было заметить. У него невыносимо тяжёлый взгляд. В довершение ко всему, гадёныш был лжив, вороват и злопамятен. Ему нравилось прятать мои вещи, а затем с усердием помогать мне их разыскивать. Однажды он вытащил у меня довольно большую сумму и спустил неизвестно где и на что. Я никогда не бил его, но тут не сдержался. Он убежал и пару дней не показывался, на третий вернулся и картинно бухнулся передо мной на колени. Я в который раз простил его, и он отплатил мне за это, чем смог: той же ночью ударил меня, спящего, ножом и бежал из лагеря. Больше его не видели. Все решили, что с ним расправились чернокожие.

— Для нас это было бы неплохо. Я никогда прежде не слышал от тебя о твоём мальчике из Штральзунда.

— А разве я когда-нибудь рассказывал тебе о своей службе в Ост-Индской компании?

— Нет. Да я и не спрашивал…

— Справедливо. Кстати, Виллем, надо бы решить, что нам делать дальше. Я вовсе не хочу в тюрьму.

— Осторожнее, — Мансвельд кивнул на охранника, который, устроившись на табурете, рассеянно намурлыкивал какой-то незамысловатый мотив.

— Он не понимает ни слова, — сказал Ушедший в бездну, — и скоро совсем забудет о нас. Помолчим. Наши голоса мешают ему.

Надолго воцарилась тишина. Она ли подействовала на матроса, скука ли, а может, что-то иное, но вскоре он начал неудержимо зевать, задремал и едва не свалился с табурета.

— Нет, падать тебе не следует, — негромко проговорил Ушедший в бездну, — а то, чего доброго, разобьёшь себе голову и нас обвинят в убийстве.

«Он понял», — озадаченно подумал Йост, увидев, как матрос принял более удобное положение.

— Напрасно ты отпустил Янсена к Годсхалку, — сказал Мансвельду синеглазый бродяга.

— Я уже сам изругал себя за эту глупость, но здесь есть доля твоей вины. Янсен перепугался, услышав, что ты беседуешь сам с собой.

— Я бредил?

— Да, и проклинал капитана.

— Ну что ж, он это заслужил. Мне жаль Янсена. Впрочем, Годсхалк скоро отпустит его.

— Будем надеяться. Бежать без Янсена я не согласен.

— А нам и не придётся бежать.

— Да тише вы! — не выдержал Йост, поражённый беспечностью своих спутников, забывших о стороже. — Он же понимает вас!

— Без сомнения, — ласково улыбнулся синеглазый, — но лишь тогда, когда этого хочу я. Сейчас же он, как видишь, спит сном младенца.

— Разве он спит?

— Конечно!

Йост смотрел на матроса, сомневаясь, верить или не верить. Тот, в самом деле, походил на спящего, но каким образом ему удавалось удерживать равновесие?

— Что же ты предлагаешь? — спросил Мансвельд, продолжая разговор. — Сидеть и ждать, пока нас не передадут в руки палачу? Не забывай, что Годсхалк ничем не рискует. Никто не слышал, как мы договаривались с ним. Он подобрал нас в море.

— Я могу предложить только одно: мы должны захватить шхуну.

— У меня мелькала такая мысль, но боюсь, что она неосуществима. Янсен в кандалах. Нас четверо против пятнадцати или двадцати человек. Мы больны и безоружны. Даже если мы разоружим сейчас этого молодца, его палаш пригодится нам лишь на то, чтобы снести голову капитану.

— Тем не менее, именно Годсхалк может помочь нам. Он здесь хозяин, и его послушаются, даже если его решение всех удивит.

— Я не понимаю, о чём ты.

— О том, что завладеть шхуной мы можем без угроз и крови. Заставить Годсхалка высадить нас там, где мы потребуем. Команда будет недовольна, но думаю, он легко справится с ней. Не смейся, ты же знаешь, я умею уговаривать…

— Дьявол отметил тебя… — сказал Мансвельд, с лица которого сбежала даже тень улыбки. — Попробуй, если есть силы и охота. До ночи мы всё равно ничего не сможем предпринять.


***

Днём снова заглянул Ханс. Он принёс пленникам воду, что было очень кстати, так как от грубой солёной пищи все трое испытывали жажду.

При свете дня Йост лучше рассмотрел своего заступника. Это был высокий мускулистый парень, светловолосый и голубоглазый, с приятным загорелым лицом. Йост не нашёл в нём ничего отталкивающего, но невольно отметил, что тот похож на Ушедшего в бездну, причём не только цветом волос и глаз, но и чем-то ещё, неуловимым.

— Ваш приятель, в самом деле, сидит под арестом, — сказал Ханс. — Капитан сошёл на берег. Здесь, неподалёку, в деревне у него красотка. Он переночует у неё и, разумеется, напьётся. Завтра утром к ним явится её брат-мельник с женой, и в этой компании будет просто грешно не напиться. Затем все пойдут в соседнюю деревню к тамошнему старосте. Так что вы, господа пираты, можете наслаждаться свободой ещё, по крайней мере, три дня.

— Хороша свобода, если человека заковывают в цепи за то, что он хотел помочь больному другу!— проворчал Мансвельд.

— Ну, о том, что такое настоящая свобода, мы можем спорить до тех пор, пока вас не бросят в застенок, где палач раздробит вам кости.

Ушедший в бездну зевнул.

— Вздор это всё. Значит, Годсхалк развлекается на берегу, пока его люди скучают на судне? Большое легкомыслие! И как вы терпите такого капитана? Я бы давно уже нанялся к другому.

— Почему же? На берег высадились многие. Ты ведь это хочешь услышать от меня, братик? Но не думайте, господа, что мы, оставшиеся, позволим вам сбежать.

— Чёртов змеёныш, — сказал Мансвельд, когда Ханс ушёл. — Я опасаюсь, что он запугивает нас. — Не стоило бы нам торопиться. Быть может, нас примут вполне дружелюбно.

— Не знаю. Не хотелось бы рисковать…

У двери уже не было охраны, и пленники разговаривали свободно.

— Сегодня вечером Годсхалк вернётся, — Ушедший в бездну слегка понизил голос, многозначительно глядя на приятеля. — Он вспомнил о таком деле, которое не даст ему спокойно наслаждаться обществом деревенской красавицы. Ночью он снимется с якоря, бросив часть команды на берегу, и к рассвету мы будем далеко от Сандфлеса.

— Куда же мы направимся?

— Об этом придётся посоветоваться с Годсхалком. Всё зависит от того, насколько велик запас провизии и воды на шхуне. Я могу вбить в голову капитана любую самую бредовую идею, но научить наши желудки обходиться без пищи мне не под силу.

— На палубе я видел бочку с дождевой водой, — задумчиво проговорил однорукий художник. — В трюме, насколько мне известно, находится груз вина. Этого нам хватит надолго. Пищи достаточно и в море, и в небе. Наловить рыбы и подстрелить несколько птиц, надеюсь, мы сможем. В наших руках судно. Неужели мы не воспользуемся такой удачей?!

Покидая шхуну, капитан, видимо, не дал никаких указаний относительно пленников. Когда Ушедший в бездну поднялся на палубу, сопровождаемый Йостом, на них никто не обратил внимания. Они увидели сине-зелёные, в золотых бликах, волны, бегущие под ясным улыбчивым небом, мохнатые холмы и розовые прибрежные скалы над белоснежным кружевом прибоя.

Ушедший в бездну тяжело опёрся на плечо Йоста. Оба будто опьянели от внезапно нахлынувшего на них света, свежего ветра и радостного чувства свободы при виде раскинувшихся перед ними сияющих просторов.

— Если бы я мог остаться здесь… — тихо проговорил синеглазый бродяга, справляясь с головокружением.

— Конечно. — Йост ухватился за возможность высказать своё сомнение. — А что если этот человек обманывает нас?

— Ханс?

— Да. Зачем здешним людям сажать нас в тюрьму, если мы не сделали им ничего плохого? Они же не нехристи!

Синеглазый предостерегающе сжал локоть Йоста. Придерживая рукоять висящего на поясе тесака, к ним неторопливо приближался вахтенный. Это был настоящий великан с густыми русыми волосами и короткой рыжеватой бородой.

— Кажется, запрет капитана ещё в силе, — сказал Ушедший в бездну, — но я болен и надеюсь на некоторые послабления. Этот добрый человек, конечно, понимает, что мы миролюбивы, безобидны и не можем причинить вреда, прогуливаясь на палубе.

Он говорил, не спуская пристального взгляда с матроса, и вдруг оказалось, что тот направляется не к ним. Рыжебородый великан замедлил шаг, подошёл к борту и, прикрывая ладонью лицо от слепящего солнца, принялся что-то высматривать на берегу.

— Выше голову, мальчик! — бродяга дружески похлопал недоумевающего Йоста по спине. — Удача наградила нас первой улыбкой. Этот наследник Тора понял, что мы не опасны. Пойдём-ка посмотрим, что представляет собой наша шхуна, а он проводит нас.

Йост подчинился, не возражая. Он чувствовал себя как-то странно. Не то чтобы стеснялся или боялся своего спутника, просто ощущал неприятный холодок где-то возле сердца.

Дальнейшее показалось ему сном. Ушедший в бездну провёл его по всему судну, а вахтенный молча следовал за ними. Они заглянули в тёмное нутро шхуны, где прямо на голых досках спали трое, которым не посчастливилось сойти на берег. В одном из них Йост узнал Ханса.

У кирпичной плиты, находящейся в невысокой надстройке палубы, орудовал здоровенный детина неопрятного вида. Когда Ушедший в бездну приоткрыл дверь, тот обернулся с гневным возгласом, уронил половник в огромный котёл, над которым клубился дурно пахнущий пар, и схватил со стола длинный кухонный нож, похожий на кинжал. Вахтенный что-то негромко произнёс. Детина в сердцах швырнул нож на стол, сунул в котёл вилы и принялся ковыряться там, пытаясь извлечь свой половник.

Пол, густо посыпанный песком, был усеян луковой шелухой и очистками овощей, кое-где вдавленными тяжёлым башмаком в облупившиеся доски. По грязному столу бродила пара толстых чёрных тараканов, одуревших от обилия жратвы. Пленники спешно покинули этот храм чревоугодия.

— Кока стоило бы повесить, — сказал Ушедший в бездну. — У меня всё нутро переворачивается при мысли, что мы вынуждены есть его стряпню. Интересно, какое зрелище нас ожидает в каюте Годсхалка?

Вопреки опасениям пленников, в капитанской каюте царили порядок и чистота. Под кормовыми окнами стоял массивный стол. Над ним на медном крюке висел фонарь. Слева от входа находилась низкая деревянная койка, застеленная восточным покрывалом, справа — шкаф с запертыми дверцами и окованный железом сундук. Два старых кресла с высокими резными спинками, покрытыми наполовину стёртой позолотой, дополняли обстановку.

Сквозь дверной проём капитанской каюты в тесном сходном тамбуре виднелась ещё одна дверь, ведущая в каюту помощника.

На двери крюйт-камеры висел внушительный замок. Заперт он не был и только скреплял своей ржавой дужкой две скобы, не позволяя двери распахиваться от качки. Входя в крюйт-камеру, Йост боязливо оглянулся на вахтенного, но тот спокойно вошёл следом и, указывая на бочонки с порохом, произнёс длинную фразу на протяжном языке.

— Ты понял? — спросил Ушедший в бездну.

Йост покачал головой.

— Он сказал, что пороха тут достаточно.

— Неужели вы понимаете этот язык? — искренне удивился парень.

— Нет, но я знаю, о чём думает наш провожатый, поскольку это мои собственные мысли.

Йосту вдруг захотелось смеяться. Ушедший в бездну говорил с ним на его родном голландском языке, но как-то непонятно. И всё происходящее было непонятно и нелепо, это отупляло и отнимало силы.

Осмотрев запас пороха и чугунных ядер для небольшой пушки, установленной на носу шхуны, бродяга проявил любознательность в отношении воды и провианта, а также пожелал заглянуть в трюм, где стояли бочки с вином.

Завершив осмотр судна, пленники вернулись в каюту, где их ожидал Мансвельд. У Йоста рябило в глазах и ноги подкашивались от усталости. Пропустив его вперёд, Ушедший в бездну оглянулся на вахтенного и сделал рукой чуть заметный предостерегающий жест. Матрос послушно отошёл от двери и стал подниматься по трапу.

— Ну что? — спросил Мансвельд, когда охрипшие голоса ступеней смолкли под неторопливыми шагами вахтенного.

— Кроме нас троих и Янсена, на судне сейчас пять человек, — отвечал синеглазый бродяга, устало растянувшись на постели. — К несчастью, один из них — Ханс.

— Пустяки. Я постараюсь избавить тебя от него. Ты виделся с Янсеном?

— Нет. Его держат в трюме. Бедняге придётся оставаться под арестом до возвращения капитана. Что касается Ханса, от этой твари нас избавит сам Годсхалк. Дай мне отдохнуть. Я очень ослабел.

— Мне трудно верить в успех, — сказал Мансвельд. Он сидел, весь сникнув, устремив перед собой неподвижный взгляд. — Я чувствую, что с Сандфлеса нам не уйти.


***

После полудня явился Годсхалк. О его возвращении пленники узнали по шуму, поднявшемуся на палубе.

В сумерках шхуна снялась с якоря, и вскоре доктор Янсен снова был со своими спутниками.

— Питер Годсхалк удивительный человек, — говорил он, торопливо расправляясь с ужином. — Прошлой ночью он не пожелал даже выслушать меня, а сегодня самолично пришёл ко мне, чтобы освободить из-под ареста и — подумать только! — извинился передо мной! Более того, он сказал, что направляется в Гамбург, где намерен высадить нас. Матросы в ярости. При мне он угрожал им смертью за неповиновение. Боюсь, что наш капитан не в своём уме.

— Он и впрямь не в себе, — усмехнулся синеглазый бродяга. — Его рассудок не выдержал борьбы с алчностью. Мы идём в Гамбург. Будьте уверены, матросы примирятся с решением капитана.

— Что вы задумали? — Янсен в недоумении взглянул на Мансвельда.

— Большую часть своего замысла мы уже осуществили, — ответил за художника Ушедший в бездну, — а будь я здоров, выполнили бы и остальное. Мне хочется взглянуть в глаза наглецам, которых возмутило решение капитана. Гамбург — прекрасный город, он им понравится. Поднимусь-ка я наверх да посмотрю, что там происходит.

— Я пойду с тобой, — Мансвельд поставил на стол опустевший котелок и накинул плащ.

— Безумцы, — пробормотал Янсен, когда дверь за его спутниками закрылась.

— Может, я чего-то не понял, но, по-моему, этот ваш друг, у которого нет имени, знается с дьяволом, — зачем-то ляпнул Йост.

Оловянная ложка выскользнула из пальцев Янсена и громко звякнула о край котелка. Парня бросило в жар при виде того, как побагровело и дико исказилось от ярости кошачье лицо доктора.

— Молчать! — взвизгнул Янсен, отшвырнув котелок. — Как ты посмел заговорить об этом, деревенский ублюдок?!

Он вскочил с табурета и, сжав кулаки, встал перед онемевшим от испуга и удивления парнем.

— Неблагодарный болтун! Тебе следовало бы молиться за моего друга. Это он вытащил тебя из твоей вонючей деревни в благословенную страну, где каждый мечтает оказаться!

— Чёрт дёрнул меня за язык! — ошарашено пробормотал Йост, заподозрив, что доктор спятил, как, впрочем, и все на шхуне. — Ладно, ладно, я больше ни слова не скажу!

Гнев Янсена внезапно утих. Свирепый тигр спрятал когти и благодушно замурлыкал.

— Никогда не следует лезть в чужие дела без необходимости, — назидательным тоном проговорил доктор. — Любопытство — опасный порок. Держи при себе то, что видишь и слышишь. Твой язык может погубить не только нас, но и тебя самого.

Ночью Йост долго не мог уснуть. Мысли его были так же черны и беспросветны, как тьма, царящая вокруг. Устав от несвойственных ему долгих раздумий, он, наконец, задремал, но вскоре его разбудило чьё-то прикосновение. В густой предрассветной мгле Йост не мог разглядеть наклонившегося над ним человека и спросонья не сразу понял, где находится.

— Вставай! — сказал Ханс, грубо тряхнув его за плечо.

— Чего тебе?

— Мне? Плевать мне на тебя! Прислушайся, ты ничего не замечаешь?

— Нет, а что случилось?

— Дурень ты деревенский! Неужели тебя не удивляет, что ты ничего не слышишь?!

— Ну, твой ор я слышу очень даже хорошо. — Йост сел и почесал живот.

— Болван. Почему не слышны голоса, шаги?

— Вот я и спрашиваю, что случилось.

— Никого нет. — Ханс присел на край топчана. — Мы одни.

— А где все?

— Откуда мне знать? Меня связали, когда твои друзья завладели шхуной. Я, конечно, освободился, но они уже ушли вместе со всей командой. Я слышал, как они спускали шлюпку.

— Куда же они отправились?

Матрос хмыкнул.

— Об этом ты мог бы спросить их самих, если бы не спал, как барсук в норе. Мы стоим недалеко от берега. Я слышу шум прибоя, но разве можно разглядеть что-нибудь в таком мраке?

— Они вернутся. Не может быть, чтобы они бросили меня! — Йост мгновенно забыл о своём страхе перед похитителями. Эти трое, по крайней мере, говорили с ним на одном языке.

Ханс явно не желал его щадить.

— Глуп же ты, братец, — презрительно заметил он. — На кой чёрт ты им сдался?

Йост пошарил вокруг себя в поисках сапог. Найдя их, обулся и ощупью выбрался на палубу. Резкий порыв ветра обдал его брызгами. Ночь выла, стонала, скрипела на разные голоса. Над открытым люком, ведущим в капитанскую каюту, маячил призрачный свет, обрисовывая ступени трапа.

— Неужели там кто-то есть? — удивился Ханс, незаметно появившийся за спиной Йоста.

Дверь каюты оказалась незапертой. На полу у входа лежал Ушедший в бездну. Наклонившись, Йост несмело дотронулся до своего спутника, больше напоминавшего мертвеца, чем живого человека.

— Это ты? — одними губами произнёс бродяга, окинув парня тусклым безжизненным взглядом.

Йост беспомощно оглянулся на Ханса. Тот смотрел вглубь помещения, где за столом под качающейся лампой спал некто, пьяный до бесчувствия. Присвистнув, Ханс наклонился над Ушедшим в бездну.

— Что с ним? — шёпотом спросил Йост.

— Чёрт его знает. Пойдём отсюда.

— Иди, если не терпится. — Йост присел возле больного.

— Нашёл, с кем возиться, дурак! — Ханс плюнул в угол и со странной поспешностью выбежал из каюты.

В остекленевших глазах Ушедшего в бездну мелькнула живая искра.

— Помоги мне встать, — попросил он. — Я не могу быть здесь с ним. Взгляни на него.

До Йоста наконец дошло, что за всё это время спящий не шелохнулся, не издал ни звука. Он сидел, склонив голову на скрещенные на столе руки. Его волнистые русые волосы лежали в тёмном пятне уродливой тени… или не тени? Йосту стало нестерпимо страшно.

— Годсхалк, — тихо произнёс Ушедший в бездну. — Он был мёртв, когда я вошёл. Я понял это сразу, но мне было не до него...

— Его убили свои? — Йост не мог отвести взгляда от тёмного пятна.

— Да, и это очень плохо для нас.

Ушедший в бездну медленно и осторожно встал, приблизился к Годсхалку и, взяв его за волосы, приподнял ему голову. Зрелище было ужасное. Казалось, мертвец пытается выпрямиться в кресле. Йост увидел белое, как кость, злобное лицо, застывший оскал и дикий взгляд недолгой агонии. Над окровавленным воротником торчала рукоять ножа.

Каюта перевернулась в глазах Йоста, и тьма обрушилась на него ревущей лавиной.

Он опомнился на палубе под холодными порывами ветра. Над чёрной стеной лесистых холмов, обступивших бухту, в прорези туч уже горела тонкая, с красным и золотым отблеском полоска зари.

— Рассвет, — равнодушно сказал Ушедший в бездну.

Сообразив, что сидит на крышке люка, привалившись к плечу бродяги, Йост отодвинулся. В это мгновение из пламенной щели вырвался тонкий, как лезвие шпаги, луч солнца. Он протянулся к шхуне и рассыпался над её мачтами светлой мерцающей пылью.

— Что нам теперь делать? — поёживаясь, спросил Йост. Внутри у него лежал холодный, липкий, не желающий таять комок страха.

— Пока ничего, — отозвался Ушедший в бездну. — Подождём Мансвельда и остальных. Они отправились на шведский корабль. Он стоит за мысом. Судьба послала нам союзников. Шведы случайно оказались у берегов Сандфлеса. Шторм загнал их в эту бухту несколько месяцев назад. Корабль получил повреждения, и команде пришлось на деле убедиться в жестокости здешних жителей. Они повесили двоих, посланных к ним за помощью, и расставили посты вокруг бухты. Шведы, тем не менее, высадились на берег и построили дом, куда перевезли с корабля больных и раненых. Это окончательно вывело из себя местных рыбаков. Они попытались взять приступом лагерь чужеземцев, но потерпели поражение. Годсхалк привёл шхуну в эту бухту и посоветовал нам обратиться за помощью к шведам. Он сказал, что с Сандфлеса невозможно уйти незамеченными, нам не миновать встречи со сторожевыми судами, а шведские орудия будут для нас надёжной защитой. Я хотел сам отправиться на корабль, но Мансвельд решил, что мне лучше остаться и, кстати, убедил меня поесть, чего мне, видимо, не следовало делать. Вино и солонина доконали мой желудок…

— Да, жратва здесь хуже некуда, — согласился Йост, ощутив лютый голод, — но без неё не обойтись.

Ушедший в бездну лукаво подмигнул ему.

— Скоро взойдёт солнце, и крысы в трюме перестанут петь.

— Какие крысы?!

— Те, что поют “Ave Maria”, но никогда не доходят до второй части молитвы. Мне кажется, они просто забывают слова… Ave Maria, gratia plena, Dominus Tecum, — внезапно пропел он звучным, удивительно приятным голосом и рассмеялся, довольный впечатлением, которое произвёл на парня. Для Йоста, воспитанного в суровой вере Жана Кальвина, католический гимн Пресвятой Деве был не лучше языческих песнопений, но голос Ушедшего в бездну околдовал его. Такое пение можно было слушать часами, забыв обо всех делах, невзгодах и страхах.

— Я ведь говорил, что когда-то пел в церковном хоре, — напомнил синеглазый бродяга.

— Так ты католик?

— Почти. Я долго жил в Венеции… Кстати, к чему я заговорил о крысах? Ах, да, вот к чему. Когда они умолкнут, спустись в трюм и поищи себе что-нибудь съестное.


***

Ясное, улыбчивое утро нисколько не походило на минувшую ночь. Сизый покров туч над горизонтом таял на глазах. Освобождаясь от его тени, море светлело. Зелёные волны казались прозрачными и будто светились изнутри.

Боль в желудке всё ещё мучила Ушедшего в бездну, но лечь он не решался, боясь оставлять шхуну на Йоста. Взяв в каюте капитана пару пистолетов, он отыскал Ханса. «Мальчик из Штральзунда» лежал в подвесной койке. В руках у него была опустошённая на треть бутылка. Две уже пустые со стуком перекатывались на полу.

— А, благодетель мой! — пробормотал матрос. Язык у него заплетался.

— Ты не теряешь времени даром, — одобрительно заметил Ушедший в бездну. — Вставай, тебе необходимо проветриться.

Услышав двойной щелчок взводимых курков, Ханс не выразил ни удивления, ни беспокойства.

— Хочешь избавиться от меня?

— Если бы хотел, то не стал бы с тобой болтать.

Ханс с трудом выбрался из гамака и огляделся вокруг в поисках опоры.

— Не знаю, за что ты убил Годсхалка, и плевать мне на него. Послушай, я не хочу умирать. Не убивай меня, брат, отпусти…— Не удержавшись на ногах, Ханс мешком повалился на пол.

Ушедший в бездну поморщился.

— Я не убивал Годсхалка и тебя, так и быть, помилую.

— Что ты сделаешь со мной?

— То, что ты сам уже начал делать: напою, как скотину, и запру, но прежде ты поможешь мальчишке убрать труп. Иди!

— А вдвоём вы не справитесь? Не люблю я покойников…

Покосившись на пистолеты, Ханс решил не испытывать судьбу. Бродяга терпеливо наблюдал, как он пытался подняться на ноги.

Сквозь привычный шум ветра и моря прорвался негромкий всплеск и сдавленный крик.

— Это ещё что?! — Ханс застыл как изваяние в позе зверя, встревоженного звуками ночного леса. Стоять на четвереньках было значительно удобнее, чем на двух ногах. — Ваш мальчишка, что ли, утопился?


***

Оставшись один на палубе, Йост решил бежать. Эта мысль возникла у него ещё тогда, когда он узнал, что ему придётся отправиться в Гамбург, где спутники, возможно, бросят его на произвол судьбы. В необходимости побега его окончательно убедил разговор с Ушедшим в бездну о шведах. Менее всего Йосту хотелось бы ввязываться в войну между ними и местными жителями, на помощь которых он возлагал большие надежды.

Он осторожно прошёл на бак и остановился в раздумье. Оплетённый снастями бушприт шхуны, словно палец, указывал на тёмные холмы недалёкого берега. Перегнувшись через борт, Йост посмотрел в мутно-зелёную глубину, за которой не угадывалось дна. Вода казалась нестерпимо холодной. С сапогами пришлось расстаться. Это не слишком огорчило Йоста, занятого мыслями о предстоящем ему неприятном купании. Он прошёл по бушприту как можно дальше, «ближе к берегу», как думалось ему. В голове у него звучал голос Ушедшего в бездну: “Ave Maria, gratia plena, Dominus Tecum”, но конца молитвы Йост не знал. Прошептав эти слова, как заклинание, он зажмурился и прыгнул в воду. На миг у него остановилось сердце. Вырвавшись на поверхность, он закричал от боли и ужаса, словно опалённый огнём, и поплыл к берегу, лихорадочно работая руками и ногами. Ему чудилось, что вода состоит из крохотных ледяных игл.

Берег тихой бухты был пологим. Волны прибоя далеко разбегались по нему и, истратив все силы, отползали назад, в море.

Выбравшись на горячий песок, над которым трепетало лёгкое марево, Йост добрёл до громоздившихся у кромки леса валунов и в изнеможении свалился возле них в траву. Теперь он был свободен, но даже приблизительно не представлял, что ему делать дальше. С трёх сторон шумел дикий мрачный лес. С четвёртой простиралось сверкающее море. Вдалеке — лежащему Йосту казалось, что почти на горизонте — покачивалась шхуна.

Одежда на нём ещё не успела просохнуть, когда от моря до него донеслись голоса и скрип песка. Йост хотел спрятаться за валуном, но не успел. Прижавшись к тёплому камню, он смотрел на вооружённых мушкетами людей, которые направлялись в его сторону. Высокий, седоватый человек в рыбацких сапогах показался ему знакомым. Йост узнал в нём матроса со шхуны Годсхалка. Второй был худощавый паренёк, очень похожий на своего спутника. Оба неторопливо подошли и молодой что-то спросил. Йост молча помотал головой. Окинув взглядом его долговязую мальчишескую фигуру в мокрой испачканной песком одежде, парень хмыкнул и вопросительно глянул на старшего. Моряк произнёс короткую фразу и жестом приказал Йосту идти с ними.