Мой отец - офицер. Глава 11

Глава 11. Соловьёвы


        С вечера, по устоявшейся солдатской привычке, Александр надраил пуговицы, начистил сапоги до блеска. Долго не мог уснуть на сеновале, где постелила ему мать, прислушивался к необычной деревенской тишине. У него не выходили из головы слова отца о женитьбе и встреча с Валентиной. Действительно, уже двадцать семь, война вмешалась в биографию, пора и личную жизнь устраивать.
Александр помнил Валентину Соловьеву веселой, заводной девчонкой. В пятнадцать лет, в 1936 году, она уехала в город Горький, там закончила ФЗУ при радиозаводе. И начала работать в цехе, выпускавшем радиоприёмники приёмщицей ОТК. В последний раз он видел Валентину в 1939 году, перед своим уходом в армию. Была такая же озорная, дразнила его на вечерках тем, что он парень молчаливый, стеснительный. Прошло семь лет. Валентина по-прежнему работала в Горьком, замуж не вышла. Приехала в отпуск к родителям, узнав, что после ранения вернулся еще весной средний брат Павел, который всегда баловал ее в детстве, и которого она любила сильнее всех. В июне 1946 года вернулся домой и старший брат Василий, лечившийся почти два года в госпитале. Он тяжело заболел в конце 1944 года. Провоевав почти всю войну сначала на Волховском, потом на Ленинградском фронтах.
          Проворочавшись почти всю ночь, Александр уснул под крик первых петухов. Но тем и отличается человек, имеющий армейские привычки, что когда бы он ни лег спать, просыпается обязательно во время подъема.
Утром Александр ничего не сказал матери, собрался и вышел из дома. Перейдя деревенскую улицу, направился к дому Соловьевых.
Окна избы были распахнуты настежь и из них слышались громкие мужские и женские голоса. Александр немного оробел, но в горницу вошел решительно, по-военному.
За столом сидели братья Соловьевы – Василий и Павел. Рядом с Павлом Валентина, которую тот обнимал за плечи. Павел был так же красив, как и до войны, только небольшая бледность лица и свежий глубокий шрам на правом виске, говорили о его недавнем ранении. На правой стороне его гимнастерки светился орден Красной Звезды.
          На лице Василия отразились тяготы фронтовой жизни… Глубокие борозды морщин пересекали его лоб. На выцветшей офицерской гимнастерке Василия сверкали боевые награды: ордена Отечественной войны I степени и Красной Звезды, медали «За боевые заслуги» и «За победу в Великой Отечественной войне».
Увидев Александра, братья Соловьёвы широко, приветливо заулыбались. «Привет танковым войскам!» - встал навстречу ему Павел.
           «Проходи, Саша, садись за стол», - сказала добродушно ему Анна Соловьева, неся на стол сковороду с жареной рыбой. Она посмотрела на него испытывающим взглядом. В глазах Анны, окруженных сетью морщин, но живых и выразительных, виделось то глубокое и спокойное, давнее и давно побежденное страдание, какое бывает уделом только сильных душ. Анна Ивановна Соловьева была женщиной небольшой роста, но вся сила ее духа виделась именно в этом серьезном и проницательном взгляде. И, несмотря на невысокий рост, в семье Соловьевых Анна имела больший авторитет, чем её муж – Михаил Флегонтович. Даже сыновья подчинялись ее властным и безоговорочным решениям.
         Александр не заставил себя упрашивать, сел за стол рядом с Валентиной. Немного робея, вытащил из кармана галифе бутылку привезенного из Румынии рома и поставил ее на стол. Видя его смущение, Павел сказал: «Ты, Саша, не робей, там, где пехота не прошла, танки прорвут укрепление. Ты, наверно, к Валентине шел, а тут почти вся семья в сборе. Вот еще Александра с мужем Иваном придут, и, пожалуй, можно семейный совет открывать - отдавать за тебя Валентину или нет?».
Валентина вспыхнула: «Паша, перестань, городить свои шутки, человек просто в гости зашел, семь лет в деревне не был. А ты глупости сразу выдумываешь».
        «Ты надолго, Саша, в отпуск-то?» - снова спросил его Павел. Александр ответил. «Ну, вот и хорошо, успеете еще во всем разобраться. И погуляете, и поговорите. А сейчас лучше расскажи, как складывалась твоя жизнь, где ты был эти семь лет?».
         Но в разговор вмешался Василий, и все как будто само собой встало на место. Александр успокоился от его рассудительности и уверенного голоса. Посмотрел ровно, и смело в серые глаза Валентины, та не отвела их в сторону.
Выпили по первой, помянув самого старшего брата - Ивана, погибшего в самом начале войны в белорусском городе Барановичи. Александр рассказал о своей службе, о годах проведенных вдали от родной деревни. Постепенно разговор перешел к воспоминаниям о войне, которая была ещё в сердцах всех так близко, как может быть только вчерашний день. Василий сидел, сначала молча, слушая молодых, но потом заговорил ровно, с небольшой хрипотцой в голосе.
        «У меня на всю жизнь останутся в памяти чахлые лесные дали, болотистые топи, залитые водою торфяные поля и разбитые дороги. Воевали не только с немцем, приходилось бороться и с природой. Чтобы воевать и жить приходилось строить вместо траншей деревоземляные заборы, вместо окопов – насыпные открытые площадки, укладывать на многие километры гати, для артиллерии сооружать деревянные платформы. Это Волховский фронт, дорогие мои.
       Служил я в 59-ой армии. Хорошо, что при формировании из резерва не попал во 2-ую армию, которой командовал генерал Власов, про него, наверно, все слышали. В январе сорок второго начались бои, которые беспрерывно длились до апреля.
       Снарядов выдали по пять штук на пушку, патронов в наступлении выдавали по десять штук на винтовку. Мы не успевали досчитываться товарищей, как их уносила свинцовая буря. К примеру, приняли вечером с «большой земли» пополнение, а к утру многих уже нет в живых. Кто-то даже не дошел до передовой.
Но самое страшное началось весной. В конце апреля траншеи заливало водой, кругом плавали трупы, начался голод, не было хлеба. Рассказывали, но сам я не видел этого, что были случаи людоедства. Не было кожаной обуви, ходили в валенках, которые выдали еще в ноябре. Немцы начали прорывать нашу оборону и засыпали листовками – пропусками в тыл. По пояс в воде, в валенках строили узкоколейную железную дорогу для снабжения 2-ой армии, которую поставили в жесткую оборону.
         А потом были и окружения, и выходы из них. В полках по сто – сто пятьдесят человек, выдают по спичечному коробку сухарных крошек. На каких силах держались люди? А в конце июня сорок второго захлопнули армию Власова. Кольцо разорвать не удалось. Почти все погибли, небольшая часть попала в плен вместе со своим генералом, раненых немцы в плен не брали. Всего там погибло почти сто пятьдесят тысяч человек.
        Есть или нет в преисподней ад, я не знаю. Но то, что я живым попал в него и живым из него вернулся, испытав настоящие адовы муки, увидев нечеловеческие страдания, заставляет верить в чудо. Каждую неделю хотя бы однажды я избегал верной гибели. Это четырежды в месяц, а в год сколько раз мог быть похоронен?
         Мысль сидела в голове одна: хоть бы пронесло мимо снаряд, пулеметную очередь и, особенно, коварные мины, которые были слышны уже над головой, когда поздно укрываться.
          Страшный год на Лелявинском плацдарме и закончился страшно – штурмом Новгорода в марте сорок третьего года. Нужно было проскочить пространство в три километра шириной, ровное, гладкое, как стекло. Пойменное поле, которое днем подтаивало, а ночью превращалось в каток.
           Почти час ждали команды для начала штурма. Уж думали, что отменят его, ведь видно, что люди пойдут на заведомую смерть. А тут: «Начать штурм!». Мы обнимались и прощались друг с другом. Даю команду: «Вперед бегом без остановки до проволочных заграждений! Будет страшный артобстрел, но, все равно, не останавливаться!». Это была страшная атака. Она полностью захлебнулась, захлебнулась собственной кровью! Просидели оставшиеся в живых перед проволочным заграждением пять суток. В ста метрах от немцев. Сухой оставалась только голова, все остальное в воде. И снова судьба спасла меня от неминуемой гибели.  До двадцатого марта сидели мы в своих норах: в воронках от немецких снарядов. Наступление было прекращено, как сообщили в сводке Информбюро. А мы умылись кровью. Тяжелейшие и неоправданные потери.
          И вот вернулся я к своему скромному мирному труду, в страшенную бедность. И кто может сказать, что простой бухгалтер Соловьев Василий командовал ротой в «Долине смерти»? Немцы назвали Волховский фронт – задницей мира. Мы потом видели немецкие таблички на дорогах с этой надписью.
            Но даже в этом аду мы пели песни. В основном, свою застольную Волховского фронта». И Василий, откашлявшись, осипшим голосом начал негромко петь, немного не попадая в мотив. Но зато он хорошо знал слова. Слова песни, прошедшей через его собственную жизнь и ставшей частицей нелёгкой, военной судьбы.

Выпьем за тех, кто неделями долгими
В мерзлых лежал блиндажах,
Бился на Ладоге, дрался на Волхове,
Не отступал ни на шаг.

Выпьем за тех, кто командовал ротами,
Кто умирал на снегу,
Кто в Ленинград пробирался болотами,
Горло ломая врагу.

Будут навеки в преданьях прославлены
Под пулеметной пургой
Наши штыки на высотах Синявина,
Наши полки подо Мгой.

Пусть вместе с нами семья ленинградская
Рядом сидит у стола.
Вспомним, как русская сила солдатская
Немцев за Тихвин гнала.

Встанем и чокнемся кружками, стоя, мы,
Братство друзей боевых.
Выпьем за мужество павших героями,
Выпьем за славу живых!

         Валентина слушала брата и понимала, что слова песни, которую он пел с болью в голосе, выстраданы им на страшной войне, которая ни сломила его, ни ожесточила. Она видела и чувствовала, что Василий, ее старший брат Вася, остался таким же мягким и добрым, каким был и до войны.
        От печи вышла Анна, вытирая углом платка влажные глаза. Она держала одной рукой сковороду с жареной картошкой, прихватив ее тряпицей. Забрала пустую миску и снова вернулась к печи.
        Выпили. Посидели молча. Первым нарушил молчание Павел. Его веселый нрав помог и здесь преодолеть тягостное молчание. Он, шутя, начал рассказ о себе.
«Дослужился я до самого высокого звания в роте, до звания старшины. Служу, а война уже три года идет. У Василия к тому времени вся грудь в орденах, а у меня только значок Ворошиловского стрелка, да буква «Т» на погонах. Готовил я все эти три года пулеметчиков в Ярославской пулемётной школе. Только и знаю, что курсантов гонять.
      Лежу как-то после отбоя в казарме, что-то не спалось: вспомнил жену Настю, детишек своих, Витюху да Нину. Думаю, война идет к концу, а вернусь домой, они меня и спросят: «А как ты, батя, нас защищал, воевал ли с немцем?» Что отвечу, что расскажу им? Ну, и начал писать рапорта с просьбой отправить меня на фронт. Почти полгода отказы мне шли. Но в феврале сорок пятого получаю приказ – и на передовую!
      Попал я в самый разгар наступления в Венгрии. Но перед этим определили нашу роту пулеметчиков на тыловой армейский рубеж, потому что ждали контрнаступления немцев. И оно началось шестого марта. Дней через пять вышли они на наши рубежи, прорвав главную оборону. Не пришлось нам участвовать в боях в те дни, контрнаступление немцев было остановлено артиллерией.
       А на рассвет шестнадцатого марта было назначено наше наступление. Помню, что по утрам в те дни стояли густые туманы. Людей, машины трудно было различить на расстоянии нескольких метров. Самолеты не могли взлететь, такой плотный был туман. Все ждали сигналов. Уже во второй половине дня увидели сигнальную ракету, и началась артиллерийская подготовка. Только она закончилась – мы бросились вперед. Сначала бежали резво, огня немцы не открывали и мы даже не могли понять, где они.
        Заскочила наша рота в какой-то овраг, по которому тут же ударила немецкая артиллерия. И огонь открыли шрапнелью. Над головами разрывы и нас накрывает свинцовым дождем. Ничего не поймем: куда же бежать? Люди вокруг стали погибать один за другим. Вдруг я почувствовал, что по голове, как палкой ударили. Упал без сознания. Когда очнулся, мне голову перевязали и снова вперед. На ногах стою, бежать и стрелять тоже могу.
        Ночью, когда мы заняли немецкие позиции, чувствую, что голова гудит, сильная боль появилась. Вытерпел до утра и снова в бой. Вроде полегчало. На следующую ночь опять невмоготу стало. И только на третий день санинструктор отправил меня в медсанбат.
       Хирург меня осмотрел и давай ругать всякими словами. Я, говорит, удивляюсь, как это ты до сих пор ходишь. А вообще, скажи спасибо своей судьбе, что она тебя в живых оставила. На один сантиметр пониже и не было бы тебя, старшина, на этом свете. Ведь он, когда снял повязку, увидел, что осколок-то у меня из кости торчит. И сразу на операционный стол меня. Жаль, что я не запомнил ни его фамилии, ни звания. Череп мой долго долбил, но осколок вытащил.
Теперь яма на голове, хоть три пальца в нее клади, все поместятся», - и Павел показал на голове большое углубление.
         «А что, Валюха, поди, много парней-то в Горьком с ума свела?» - шутя, спросил Павел, обняв Валентину за плечи, сам при этом подмигнул Александру. Тот понял, что вопрос был задан неспроста и скорее для него, чтобы сделать, как говорится, разведку боем. И Александр внутренне напрягся, ожидая, что же она ответит. Хотя ему показалось, что подобные расспросы были неприятными для нее. Но в то же время он понимал, что красивая девушка в возрасте двадцати пяти лет не может оставаться без внимания парней. Тем более в последнее время, когда молодые ребята возвращались с Победой в города и села. Да и во время войны молодые остаются молодыми. И влюбляются, и ходят на танцы и о свадьбах не забывают.
       Валентина посмотрела на Павла, фыркнула, встряхнула волосами. «Да, был у меня ухажер. Только он сам меня оставил. Хотите, верьте, хотите, нет, а был он Героем Советского Союза. Летчик. Москвич. Ухаживал, в гости приходил. Он в Горьком принимал на нашем заводе рации для самолетов полка испытателей. Пришел как-то в гости, я после смены была, сняла пальто, он и увидел на мне не очень чистую кофточку. После того вечера, я его больше не видела. А ушел-то как, без всяких объяснений. Но я ведь его поняла, когда он поморщился от моего наряда. Решил, наверно, что я замарашка и нечистоплотная. А когда было вовремя стирать? Если рации для его самолетов собирали целую неделю сверхурочно, по шестнадцать часов в смену работали. Не стала я его искать, больно надо. Хотя знала, что продолжал он служить, выполняя испытание самолётов в горьковском НИИ ВВС.
Да и не понравилась мне его фамилия. Подумала, что выйду замуж и буду я уже не Соловьева, а Дзюба. Что-то неприятное мне слышится в этом слове. Вот так ничего и не получилось».
       К вечеру разговоры пошли на убыль. Александр позвал Валентину прогуляться на улицу. А потом каждый вечер приходил к дому Соловьевых, и они допоздна гуляли за деревенской околицей. За неделю Александр и Валентина многое узнали друг о друге. Он понял, что ей тоже не сладко пришлось в тылу. Заводы работали круглосуточно, рабочие - по двенадцать часов в смену. Часто приходилось работать и сверх смены, когда сдавали готовую продукцию, которую сразу же грузили и отправляли прямо на фронт. Работала Валентина контролёром - проверяла на стенде рации для танков и самолетов.
         Два первых года войны немцы постоянно бомбили город Горький. Но погнали их на запад, и последняя бомба была сброшена немецкими лётчиками на город в июне 1943 года. Доставалось и радиозаводу. Известен факт нападения Люфтваффе на Горьковский радиозавод им. Ленина. Это произошло утром 4 ноября 1941 года. Пилот самолета Не-111 сбросил на завод мину ВМ-1000. Мина разрушила главный четырёхэтажный корпус, где находился сборочный цех. Погибли девяносто шесть работников завода, в том числе его директор Кузьмин.
       Однажды, при бомбёжке рядом с Валентиной оказался сменный мастер. Они нашли укрытие за стеной и спрятались там. Было страшно от резкого грохота разрывов. Вокруг тучи пыли, дым, огонь, жужжание осколков. Но человеческое любопытство даже в таких ситуациях заставляет идти на опрометчивые поступки. Мастер и высунул голову из-за укрытия – посмотреть на происходящие пляски огня и металла. Выглянув из-за укрытия, он тут же отпрянул назад, схватившись за лицо. Сквозь пальцы струйками стекала кровь. Когда он убрал окровавленные руки от лица, Валентина увидела, что осколком мастеру срезало половину носа. Кровь, крик, ужас и смех. Совсем, как по пословице. Любопытной Варваре на базаре нос оторвали.
          Голод в годы войны не обошёл стороной и город Горький. Получали по рабочим карточкам четыреста граммов хлеба. Валентина c подружкой Зинаидой жили, снимая угол в частном доме у одной хозяйки. И вот как-то после вечерней смены прибежали они по морозу голодные домой. Полученный утром хлеб по карточкам, они съели ещё до обеда, смену отработали, подкрепившись пустым кипятком. Тихо вошли в сени. Показалось, что хозяйка спит, в доме ни звука. Только ходики на стене отстукивают первый час ночи. Недолго думая, подруги и залезли руками в кадушку с квашеной капустой, которая стояла в сенях дома. И действуя, как под наркоз, чувство голода заставило их жадно, руками запихивать капусту себе в рот. В это время и вышла в сени квартирная хозяйка. Только-то и сказала она: «Что ж вы, девочки, руками- то, положили бы в миску и ели». От нахлынувшего стыда у Валентины и Зинаиды как будто языки отнялись. После этого случая не смогли они дальше здесь жить, стыдно было глядеть хозяйке в глаза. Пришлось поменять квартиру.
          Работали в тылу самоотверженно, обеспечивая своим трудом победу. Правители государства не могли не отметить доблестный и самоотверженный труд советского народа в тылу во время Великой Отечественной войны. И 6 июня 1945 года была учреждена медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945гг.».
           Валентина приехала к родителям, в Югары, с медалью, которую получила осенью 1945 года. Медаль с изображением профиля товарища Сталина И.В. в форме Маршала Советского Союза была прикреплена к пятиугольной колодке, обтянутой красной муаровой лентой с зеленой полосой. По окружности медали шла надпись: «НАШЕ ДЕЛО ПРАВОЕ, МЫ ПОБЕДИЛИ». Награда за лишения, голод, болезни, непосильно-тяжелый женский труд.
            Александр за время отпуска в Югарах  многое услышал о том, какие изматывающие лишения пришлось пережить в войну и на фронте, и в тылу. Война явилась страшным безжалостным молохом, перемолотившим жизни людей, неожиданно ворвавшись в мирную жизнь. Танковыми гусеницами и бомбежками ударяла война по воинам, защищавшим страну от врага на фронте, голодом и болезнями морила солдат, стоявших на дальних рубежах, тяжелым непомерным трудом изнуряла женщин, детей, стариков, честно ковавших Победу в тылу, издевательствам и унижениям подвергала людей оставшихся под пятой врага на оккупированной территории. Многое вынес советский народ в тяжкую годину войны. И такой народ не мог не победить, он заслужил сполна свою Победу!
          Время отпуска пролетало стремительно, и дней через десять Александр сделал предложение. Валентина согласилась. Они поженились. Их расписали в Горках, в сельсовете. После войны нарядов не было и, в чем были - Александр в военной форме, Валентина в простом ситцевом платье, сходили в сельсовет, вечером с родителями и с родными справили свадьбу.
           «Приеду за тобой через полгода. Раньше никак не смогу, сама пойми – служба. Только прошу я тебя: увольняйся с завода. Придет на твое имя мой офицерский аттестат, хватит тебе денег на житье. Поживешь в Югарах это время, а полгода быстро пролетят. Где жить станешь, решишь сама: с матерью или у нас».
            Накатившиеся события привели к тому, что Валентина прогуляла сверх положенного отпуска два дня. В город Горький молодожёны поехали вместе, чтобы оформить увольнение Валентины с радиозавода. Александр остался в сквере перед управлением завода. Сел на скамейку под деревьями.
            Но не успел он даже закурить папиросу, как вышла из отдела кадров Валентина с заплаканными глазами. «Не увольняют, сказали, что я, как прогулявшая два дня работы, буду теперь отдана под суд. Для начала велели писать объяснение» - выговорила сквозь слезы Валентина, - «Не помогла и медаль, видно самоотверженный труд мой не ценится в мирное время. Что делать, не знаю?».
           У Александр заходили желваки, он резко встал, велел Валентине ждать его и решительно пошел в контору. Через полчаса он вышел, держа в руках трудовую книжку Валентины.
           «Поехали домой, Валя, ты здесь теперь уже не работаешь».
«Как ты сумел это сделать?» - недоуменно уставилась она на Александра.
«Придется матери пока без коровы обходиться. Я ведь привез деньги, полученные по аттестату в Румынии, хотел перед отъездом отдать родителям на новую корову. Вот и отдал – начальнику отдела кадров».
Через неделю Александр уехал в Румынию.