Слова

Перевернутые слова. Я держал листы в руках несколько минут, пока не понял, что держу их верх тормашками. Нашел часть рукописи год назад. Все время беру с собой. Перечитываю страницу за страницей постоянно, когда выпадает свободная минутка. В жизни каждого есть строки, которые цепляют – которые читаешь, а потом хочешь читать снова и снова, как наркоман, который требует свою ежедневную дозу.

«Каждый в жизни – есть тот, кем не является. Нам мешают слова».
«Мы подсознательно пытаемся избавиться от слов, потому что они нас крадут – мы перестаем понимать мир, как только все облекаем в слова».

Рукопись состояла только из десяти страниц. Сюжетная линия едва улавливалась. Главный герой – обыкновенный дворник, который как год лишился дара речи. Никто не мог понять, что с ним. Не было никаких причин с медицинской точки зрения, почему вдруг человек перестает говорить.

«Дар речи – как наказание за наше знание, ибо, чем больше знаешь, тем больше горит сердце, тем больше есть это желание говорить. Пустоту».
«Человек был изгнан из своего рая за знания, облекаемые в слова, потому что знания, примерившие на себя слова, коверкают реальность и убивают твое маленькое царство спокойствия».

Имени у дворника не было. Фактов было мало. Из этих десяти страниц было ясно лишь то, что главный герой вставал рано утром и шел чистить дворы. Ему нравилась его работа, она была ему своего рода молитвой благодарности. В том месте, где он работал, его хвалили за трудолюбие. Дворы его были самые чистые, словно вымытые шампунем, хотя жители дворов воспринимали это как должное.
Но радовали его не слова начальства, а лишь сама работа, сам процесс очищения. Превращения грязного места в чистое. И чем больше было работы, тем счастливее он становился.

«Слова имеют двойственную натуру. Они – либо нейтральны, либо убивают. Нам внушают, что они лечат, но, на самом деле, они - либо калечат и запоминаются на всю жизнь, либо залетают в одно ухо и сразу вылетают через другое, как бы нас ни увещевали в их искренности.

Это случилось внезапно. В один день. Дворник хоть и был немногословен по жизни, но мог вести беседу почти на любую тему, если рядом был благодарный слушатель. Поэтому и прослыл в своих кругах «антикварным дворником-интеллектуалом». Он просто пришел с первомайской демонстрации домой и не стал говорить со своей семьей. Поначалу все сослались на его усталость, но, когда уже на третий день дворник ничего не говорил и не высказывал при этом ни малейшего беспокойства, все подумали, что он сошел с ума. Месяц его таскали по разным клиникам, но медики так ничего и не объяснили.
Родные даже экстрасенсов звали, но те лишь пожимали плечами.
Так за год все с этим смирились. Некоторые даже радовались этому – особенно на работе.

«Когда человек молчит, то его легче воспринимать. Но, как только он начнет говорить, глаза наши покрываются словно пеленой. Мы уже воспринимаем не его, а лишь то, что он облекает в слова».
«Наши намерения не параллельны тому, что мы говорим. Мы строим Великую башню из слов. И чем выше башня, тем труднее понять суть. Потому что истина – в фундаменте, а не в вершине. Чтобы понять себя и свое окружение, сломай башню и оставь лишь ее основание».

Трудней всего приходилось семье дворника. Жена каждый вечер клала перед ним листочек бумаги, умоляя его написать хоть два слова. «Если ты не можешь говорить, то ведь можешь писать», - именно так думала его жена. Но и это было безрезультатно. Дворник лишь ласково смотрел своей любимой в глаза, но молчал, словно его и так можно было понять.
Брат и сестра наведывались к нему каждые выходные то с экстрасенсами, то с колдунами, то с различными книгами народной медицины, то какими-то БАДами. Дворник лишь с милой улыбкой наливал им чай, оставляя их каждый раз в полнейшем недоумении.
Родители дворника, довольно пожилые люди, сильно не беспокоились, а только корили сына за то, что тот не видится с ними часто. Дворник лишь улыбался, желая мысленно своим родителям самого лучшего.
Сын его, ребенок шести лет, воспринимал отца как некую историю, которую перестали рассказывать. Что-то его отпугивало, что-то притягивало - в этом улыбчивом молчании.

«Слова – как некая модель притворства. Они никогда не бывают честными. Даже если иногда они правдивы на 80 процентов, на 20 процентов они все же лживы, путают наши мысли и закупоривают наши души».

Для дворника наступило второе молчаливое первое мая. Он оделся, взял с собой десять шаров и в праздничном настроении ушел на демонстрацию, бросив перед выходом свой улыбчивый взгляд жене. Она сидела на кухне, читая историю о грядущих выборах. Поймав на себе улыбку мужа, она улыбнулась в ответ. Улыбнулась впервые за последний год переживаний, терзаний и самобичевания. Все родные винили себя, считая, что недоглядели, не поняли. Тяжелее всего было, конечно, жене. Однако с каждым месяцем боль притуплялась, и все стали понемногу привыкать к молчаливому дворнику, как будто так было всегда.

«Боль от слов никогда не уходит. Большинство слов неподвластно времени. Если они бьют, то убивают. И лишь отказ от них дает шанс на спасение…»

Далее шли слова, размытые водой, которые невозможно было прочитать. Примерно на страницу. В конце стояли только два слова «Записки дворника». Этим рукопись и заканчивалась. Нашел я их ровно год назад, когда ездил с друзьями купаться на реку. Они лежали между камнями, ужасно промокли, а некоторые слова были совсем нечитабельны… Но вот уже год рукописи стали моей настольной книгой, которую я зачитываю до дыр снова и снова, черпая из них воздух для души.

Я сидел, держа рукописи верх тормашками. Ко мне подошел человек лет пятидесяти, который давал объявление о поисках рукописи. Хотя я уже сделал копии, мне было очень грустно с ними расставаться.
Мужчина улыбнулся настолько учтиво, что я ощутил себя героем старинного кино, где актеры еще умели улыбаться всей душой.
- Ваши рукописи.
Мужчина протянул мне кусочек бумаги, на которой было начиркано большими буквами «ОГРОМНОЕ СПАСИБО!»
Возникло молчание. Мне было очень неловко от этого. Хотелось встать и быстро уйти. Ах, как часто возникают подобные ситуации, которые ставят тебя в тупик!
- Я очень рад, - решил я прервать наше молчание, - что Вы нашли Ваши рукописи.
Мужчина молчал, всматриваясь вдаль, словно искал ответ на мои неловкие слова, потом медленно стал писать что-то на другом клочке бумаги.
Я чувствовал вину, хотя понимал, что вины-то здесь – нет. Но ощущение, что я совершил преступление, меня не покидало. Ощущение одиночества и вины – два состояния, вытекающих друг из друга.
Мужчина посмотрел в мою сторону. На бумажке было написано «Рукописи сына».

Он взял у меня пожелтевшие листы. И как будто стал читать их. Глаза бегали по строкам. В этот момент его глаза чего-то жаждали, искали.
Затем глаза застекленели. Он ткнул пальцем в строки, которые я запомнил наизусть.

«Когда человек молчит, то его легче воспринимать. Но, как только он начнет говорить, глаза наши покрываются словно пеленой. Мы уже воспринимаем не его, а лишь то, что он облекает в слова».

Я больше не мог находиться рядом. Меня всего колотило внутри. Я встал, сказав, что был рад передать рукопись сына. Не знал почему, но меня наполнял страх перед этим мужчиной. Он поднял на меня влажные глаза и просто нервно кивнул, пытаясь улыбнуться.

Я быстро уходил. Позади лишь слышался плач навзрыд – страшный, идущий откуда-то из глубины Земли.