Тайны бытия. Книга вторая - Поражение

Глава 1
Уже подъезжая к станции своего назначения, полковник князь Горчаков отметил, что в вагоне стало значительно больше беззаботных курортников в вольных нарядах, да и разговоры шли лишь о солнце и воде. Какие-то шляпки, панамки, чесучовые мятые костюмы, раздолбанные туфли – характерный наряд всех времен и народов. Словно вагон погружался в другое измерение, где не было Войны, Революции, отречения Царя, калек и героев.
Он также давно переоделся в украинскую, вышитую по вороту рубаху, мятые брюки и фланировал по вагону от безделья, не зная куда себя пристроить. Офицеры, спешившие по делам службы, затянутые в мундиры, с легким презрением окидывали его мешковатый наряд и обдавали холодным презрением, а с гражданскими он сам не находил общего языка. Отвык-с. Ну не объяснять же всем, что он такой же военный, даже может еще и больше, чем другие. А выслушивать гражданские, далекие от истины, прогнозы в отношении исхода войны было выше его сил.
Поэтому он просто бродил по коридорам поезда или спал. В конце пути он почувствовал, что выспался на всю жизнь вперед, к тому же порядочно отупел, опух, даже позеленел от замшелости и малоподвижности. Вагон-ресторан не давал ничего интересного, был забит полупьяной офицерской молодежью, такими же женщинами с их визгливым смехом, что находиться в этом обществе было неприятно. Он почувствовал себя старым, умудренным, с богатым жизненным опытом человеком, совершенно забыв, что он молод, ему далеко еще до его тридцати, хотя и повидал он не мало. Вот что делает гражданский костюм с военным человеком.
Антон начал укладывать свои пожитки задолго до станции назначения, это отвлекало, да и сказывалось желание уйти из этого порядком надоевшего общества. На перроне мелькали курортники и только иногда виделся военный, скорее, как исключение. Он вышел из поезда с думой, куда направится в первую очередь, когда почувствовал, как кто-то настойчиво тянет за его дорожный баул. Антон напрягся, готовый повернуться и дать отпор, когда услышал голос, в котором он не мог ошибиться.
-Только спокойно, сударь. Вы в надежных руках и сопротивление бесполезно.
Антон поставил вещи на землю, обернулся. Рядом стоял собственной персоной Серж Вокенфельд, с бесстрастным видом и полным равнодушием. Только зрачки плясали, выдавая, что их хозяин рад встрече, он действительно ждал друга.
-Как ты узнал, что я приеду именно сегодня? Только не сочиняй про сороку и ее хвост.
Сергей отступил на шаг в сторону и оценивающе осмотрел Горчакова.
-Да ты настоящий шпак. Еще бы соломенную шляпу и очки, точно мирный курортник, болезненный учитель приехавший лечить свою чахотку. Как ты можешь перевоплощаться!
Шпаками все военные презрительно называли гражданских, особенно это касалось интеллигенции.
-Не уходи от ответа, кадет. Выкладывай.
-Антоша! Ты же знаешь по какому ведомству я служу. Инженерные войска России. А сейчас связь в армии очень важная вещь. Один звонок по служебной линии в Петроград по известному мне телефону, который, заметь, я сам устанавливал и вся информация у меня в кулаке. Твои родные четко доложили: когда, куда и каким поездом их любимый сын и внук убыл. Причем, как старожила этих мест, просили присмотреть меня за ним, чтобы это чадо неразумное куда –то снова не вляпалось. Так что я выполняю наказ родных друга моего детства.
-Ты изменился на югах. Тебе просто вредно здесь пребывать, язык мелет, как жернова. Где твоя нордическая холодность, невозмутимость, где презрение к окружающим, а о расчетливости говорить не приходится. Погиб великий игрок.
-Никак нет, господин полковник. Я четко отследил весь твой путь, все просчитал и как видишь, остался верен себе - не ошибся. А теперь позвольте ваши вещички, недорого возьму. Цена – так, копеечная, - и Серж указал знаком на поклажу стоящему рядом солдату.
-Где Мишка, есть вести от него? – спросил Антон.
-Он на Кавказе служит, часто шлет приветы. Обещает вырваться по служебной надобности в Крым, но вот когда, не говорит, – Сергей вновь стал холодный и безучастный.
Радость встречи вылилась у него в многословие, Антон это отметил. Сейчас капитан вновь прежний: спокойный, холодный расчетливый. Они молча прошли к авто, где солдат и шофер укладывали багаж Горчакова, уселись на заднее сидение.
-Ты, где должен пребывать конкретно? – спросил Серж.
-Крым, точнее некуда.
-Тогда едем в мой домик в Гурзуфе, помнишь?
-Еще бы не помнить. Там прошло столько незабываемых моментов жизни, романтических приключений. Мы, кадеты Пажеского корпуса, в мундирах, раздутые от величия и гордости, как индюки, приезжали сюда отдыхать. И все лето не снимали этих самых мундиров, потели и страдали, боясь показаться не такими значимыми. Мальчишки. А жива еще тетка Марфа?
-Жива. Я ей сказал, что ты приезжаешь, так было столько «охов» да «ахов», не знаю, успокоилась ли хоть сейчас, - Сергей еще раз осмотрел «курортника».
-Ты хоть мундир взял, отдыхающий. Или будешь в этом затрапезном виде щеголять? Смотреть противно, - констатировал он.
-А ты не смотри. Я приехал лечиться, отдыхать, купаться и спать. Теперь я никому не нужен. Мавр… сделал и может уйти со сцены на пляж.
-Ты еще заплачь. Утешать не буду, это ты нас всегда поддерживал, а мне немного необычно видеть обиженного Горчакова, - начал заводить Антона капитан.
Горчаков улыбнулся. Да, была обида, но на кого? Он служил, служит и будет служить Царю и Отечеству, присяге не изменял, она дается раз и на всю жизнь. Новые власти услали его от себя подальше, но не даром они зовутся «временными», а Отечество – постоянно. Просто было как-то необычно чувствовать свою никчемность, когда привык жить по уставу, размеренному, определяющему будущее и весь уклад жизни. А теперь столько свободы!? Он даже растерялся от этого громадного объема личного времени. Куда его девать? Как могут гражданские им так просто распоряжаться? Ведь в мире все подчинено только одному – Службе. Но не расскажешь все это Сергею, не поймет, он то при делах.
-Ты, о чем думаешь? Что ты никому не нужен? Напрасно. Я недавно встретил здесь наших бывших кадетов, тоже прохлаждаются. Большинство в мундирах, при орденах, кроют на чем свет стоит нынешнюю власть, строят планы, немного выпивают, немного волочатся за дамами. Но все понимают, что это все тоже временно. Не может Отечество разбрасываться вот такими сынами своими, скоро все будут востребованы. Так что не вешать носа, полковник.
Антон сжал локоть друга.
-Спасибо, Серж, за понимание. Думаю, отдохнуть немного нужно. А где наши обычно собираются?
-В Ялте. Они уже прослышали о твоем приезде и будут рады встрече. Но сначала отдых. Так ты не ответил в отношении мундира? Он с тобой?
-Ну как мог ты подумать об обратном, конечно со мной. Это святое, - Антон смотрел на Сержа.
-Тогда еще не все потеряно, мой дорогой полковник. А уже начал подумывать, что все, наш кумир и герой стал шпаком, - подначивал Сергей.
-А по сопатке? – начал заводиться Горчаков.
-Все, все. Господин полковник, я приношу вам свои искрение извинения за то, что разбудил вас. Узнаю тебя.
-Да ну тебя, - Горчаков отвернулся.
-Подъезжаем. Смотри, как красиво! Вон гора Аю-Даг, помнишь? Останови машину, - приказал он водителю.
Они вышли из авто, любуясь красотами Гурзуфа.
-Ты Антоша прости, если я обидел тебя, - тихо сказал Серж.
-Нормально. Спасибо, что привел в чувство.
Через некоторое время они остановились у большого одноэтажного дома, обнесенного тыном. Двор был весь в цветах, зеленый кустарник буйно разросся, образуя живописные дорожки. В глубине двора стоял гостевой флигель, а за ним был обрыв – овраг, густо поросший травой и кустарником. Солдат, вместе с шофером вносили вещи в дом, когда на порог вышла полная женщина, в цветастой, расшитой холстяной рубашке, красивой до пят юбке, переднике и в сапогах. Весь ее вид подчеркивал южный наряд Причерноморья, а напевный говор говорил о том, что она действительно из этих самых мест. Она театрально всплеснула руками и сразу запричитала:
-Боже! Кто к нам приехал! Сам Антон Александрович пожаловали. Давненько, ох давненько я не видела вас. А худой, худой какой? Но ничего. Даст Бог я вас откормлю на зависть всем. Проходьте, проходьте до хаты, - перешла она на южный говор.
-Здравствуйте, дорогая Марфа. А вы все хорошеете, - в тон ей отвечал Антон.
-Ой, ну вы и скажете, Антон Александрович, - и вновь театрально замахав руками, Марфа скрылась в доме.
Офицеры поднялись в помещение. Просторный, прохладный, чистый, в несколько комнат, он манил ко сну и отдыху. На просторной террасе был накрыт стол, а кругом буйствовала цветущая зелень. Вокруг стола суетилась Марфа и еще какая-то женщина.
-Сережа! Как там флигель? В нем живут или вы его определили для других целей? Помнишь, мы всегда останавливались в нем? Очень хотелось бы вспомнить молодость.
-Ты хочешь там жить? Раньше в доме летом жили родители, домочадцы, а сейчас он пуст, располагайся. Ну, если ты хочешь флигель, пожалуйста.
-Очень хочу, если возможно.
Сергей приказал перенести вещи во флигель, затем и они проследовали к строению. Домик был чист, опрятен, в две комнаты. Окна одной из них выходили на обрыв и из них был чудесный вид на море. Что они помнили и видели? Только о чудачествах этих шаловливых кадетов с их поклонницами можно было говорить часами, особенно это касалось Мишкиных похождений. Когда это было?
Антон наклонился к Сергею и спросил:
-А что ход, работает?
-Не знаю, не пользовался. Да и несолидно уже вам господин полковник, как кадету, шастать подземными ходами. Ты можешь легально привести даму, причем любую, в дом и наслаждаться в свое удовольствие, никто слова не скажет.
-Где романтика, капитан? Где полет мысли, тайна свидания, дрожь вожделения и ожидание обладания? Где? А когда под утро помогаешь даме спуститься с крутизны, последний поцелуй так сладок, что усталые тела неохотно разъединяются, с нетерпением ждут вечера, который неизвестно будет ли? Здесь? В другом месте, и с какой дамой? Помнишь?
-Да ты еще тот ловелас, Антоша! Удачи. А сейчас к столу. Марфа настряпала прорву блюд.
После сытного обеда, Серж убыл по служебным делам. Антон пошел в свой флигель. Передняя комната служила сразу всем: это и прихожая; столовая – в углу находился стол, стулья; если хотите – это и кухня, о чем говорила печь с плитой; в случае необходимости спальня, большая софа напоминала об отдыхе. Это было универсальное южное жилище, на все случаи жизни.
На этой софе кадеты спали по очереди, чаще всех Мишка, который приходил всегда поздно и как закономерность, не один. Поэтому путь из другой комнаты, где находилась громадная барская кровать, диван, стол и местная достопримечательность – шкаф был кадетам отрезан начисто в случае необходимости или по нужде.
Но все дело менял шкаф. Громадный, сделанный из бука, он вросся в стену, стоял, как монумент ушедшей эпохи, олицетворяя собой образец неуклюжести, безвкусицы, анахронизма. Но это на первый взгляд. Распахнув его дверцы, которые были в человеческий рост, можно было увидеть огромную полость, способную принять в себя несметное количество вещей. Но он имел тайну, так тщательно охраняемую теми, кто ее знал и особенно будущими, а теперь уже и настоящими офицерами.
Да, в шкаф можно было загрузить скарб нескольких человек, но не это было главным. Одна из задних стенок сдвигалась, открывая узкий проход в подземелье. Сразу от входа в преисподнюю был поворот и ступени вниз. Их было ровно десять, вымощенных ракушечником, холодных и глухих. Дальше следовало несколько поворотов и вот на пути вставала еще одна дверь, теперь уже наружу. Тяжелый, кованный засов крепко держал старую дубовую дверь на запоре, открыть ее можно было только изнутри.
Этот домик раньше стоял одиноко на берегу моря, у склона заросшего кустарником оврага, открытого к галечному пляжу. Кому он принадлежал ранее никто не ведал, но его и участок земли в свое время приобрел отец Сержа, для постройки нового просторного дома. Домик хотели снести, но повременили, потому что появилось много гостей, желающих отдохнуть на берегу. Да и стал подрастать сын, он с приятелями на лето облюбовали этот непритязательный уголок.
Подземный ход был обнаружен совершенно случайно. Кадеты, еще мальчишки, часто шалили. Как-то у них проходила свалка с метанием подушек, прятаньем в естественных местах укрытий. Один раз они так заигрались, что очутились в шкафу. В момент упорной свалки, сопротивления, кто-то нажал на заднюю стенку, она поддалась и сдвинулась. Кадеты присмирели, вперед выступил Антон, сдвинул до конца дверь и шагнул в неизвестность. Темно и из глубины пахнуло застоявшимся воздухом.
Они зажгли лампу и прижавшись друг к другу начали обследовать ход. Туннель был обложен кирпичом, делал два поворота и заканчивался толстой дверью на засове. Когда последняя была открыта, они очутились на склоне заросшего кустарником, идущего к морю оврага. Чуть заметная тропинка сбегала вниз, заканчивалась на галечном берегу. Романтика.
В тот же день мальчишки поклялись в молчании об этой тайне и как часто бывает в жизни, до сих пор честно ее хранили. Отец Сержа вскоре занемог, перестал ездить на отдых в Крым, мать находилась при нем. С этого времени домом распоряжался юный наследник. Взрослея, он затевал ремонты, но ни разу не позволил убрать из домика на склоне старомодный шкаф, хотя хозяйский огромный дом был переделан под его вкус. Это была тайна только троих, возможно она и еще несколько подобных жизненных ситуаций так крепко их связывало. Ведь нет ничего прочнее, нелепее детских тайн и клятв.
Полковник вошел в домик, осмотрел багаж, который необходимо было распаковать.  Затем тщательно запер входную дверь, зажег лампу и открыл шкаф. Все было на месте: задняя дверь легко сдвинулась, открывая вход в подземный ход. Антон его осмотрел. Тот, кто делал работу, знал свое дело – все было по-прежнему прочно. Горчаков открыл дверь. Тропинка была видна, убегала и манила вниз к морю. Еще раз все внимательно осмотрев, Антон поднялся в комнату и принялся раскладывать вещи.
Вначале они строили всевозможные версии по поводу этого хода, но повзрослев, встретили старого контрабандиста, который им поведал о своем промысле, преследовании, его участников, полицией. Все стало просто и понятно. Незаметная доставка в дом контрабанды, прием нужных людей, а в случае внезапного появления стражей закона, можно было беспрепятственно уйти к морю, к воле. Так были устроены многие жилища того времени.
Утром, умывшись, Антон сидел с Марфой в хозяйском доме на веранде за завтраком, расспрашивая о местных новостях. Было тихо, покойно, с моря веяло прохладой. После завтрака, Горчаков пошел к себе в гостевой домик, флигель, как величал его Серж, а Марфа его называла «каморой» на малороссийский лад. Было тепло и уютно, что захотелось прилечь на софу. Чувство беспечности, свободы, покоя охватили Антона и он незаметно задремал.
Проснулся он через час. Очень захотелось к морю, он столько времени стремился к нему. Антон натянул припасенные для отдыха штаны, рубашку «косоворотку», разбитые штиблеты деда. Ну не в мундире же идти на пляж. В карман положил верный нож Вана, пояс лежал на дне баула. Он прошел к большому дому. Марфа суетилась на кухне, что-то колдовала у плиты.
-Куда же собрался наш красавец? – спросила она.
-Пойду пройдусь у воды, - Антон осмотрел веранду.
В углу на гвозде висела старая соломенная шляпа, «брыль» по-местному.
-Давно хотел спросить, чей это наряд?
-Да кто-то забыл. Нравится – берите и носите, солнце не будет голову печь. Возвращайтесь к обеду, я готовлю борщ с пампушками.
Антон одел шляпу, посмотрел на Марфу.
-Чисто вылитый курортник, - смеясь сказала она.
-Антон Александрович. Все хотела полюбопытствовать: что это у вас на шее висит, рядом с крестиком? – продолжила Марфа.
-Это мой талисман, подарок деда, - Антон погладил коготь тигра.
Ну, не рассказывать же ей всю историю, не поверит. Он беззаботно направился к морю. Для этого нужно было спуститься вниз по улице, на которой стояла усадьба. Если подниматься вверх по ней, можно было попасть на дорогу, ведущую в Ялту.
Мелкая волна с шорохом набегала на берег, море было спокойно и величаво. Антон пошел вдоль берега прочь от улицы, вскоре открылся овраг, на склон которого выходил подземный ход, но из-за зарослей отсюда он был невидим. На берегу изредка попадались перевернутые лодки, рыбачьи баркасы. Некоторые из них, как белокрылые чайки, раскрыв паруса плавали вдоль берега. Идиллия.
Незаметно он отошел на приличное расстояние, огляделся. Поблизости никого не было. Он разделся у старого дырявого баркаса и пошел купаться. Единственным недостатком был галечный берег, но вода была восхитительной, хотя и достаточно прохладной для этого времени года, не успела прогреться. Затем устроился на солнцепеке у деревянного борта, согреваясь и мечтая. Но вскоре мысли о реальной действительности овладели им.
Как там Анна Вырубова? Он постоянно думал о ней, хотелось чем-то помочь, но был ее строжайший запрет, который он нарушил. Что сейчас происходит с Царской семьей? Воспоминания захватили его. Поездка за рубеж. Парвус, угроза революции теперь, после произошедшего, казалась нереальной, детской забавой. Кто откажется добровольно от власти? Вся эта камарилья, называемая Временным Правительством, взращенная Англией и ею же руководимая, ни за что не отдаст так просто власть. Антон усмехнулся: «плохи ваши дела, господин Парвус». Хотя в Россию приехал Ленин, но это ни о чем не говорит, это скорее дань заведенному, запущенному немцами плану.
Но где-то в глубине души была обида на Государя Николая Александровича. Ну, как можно было вот так, без сопротивления, отдать трон? Да он только бы обратился бы к гвардии, к настоящим офицерам, к коим относил он себя, разнесли бы все в пух и дребезги, потопили бы, как щенят, всех этих Родзянко, Гучковых, Пуришкевичей и иже с ними. А генералы? Предатели! Было обидно до слез, как в детстве вдруг захотелось заплакать. Кому рассказать о наболевшем, с кем поделиться? Растерял всех духовно близких людей, а делится с друзьями не мог, они видели в нем опору и надежду. Грусть, великая и какая-то непонятная охватила его.
-Гони прочь эти мысли, Тоша, - повторял он себе.
Нужно вспомнить, что поэтому в таких случаях говаривал Григорий, а он то знал жизнь. Чтобы он сказал по этому поводу.
-Так Богу угодно. Это было задумано ранее.
Значит Царь – батюшка это знал и не хотел проливать чьей-то бы ни было кровушки, ведь результат будет един. Не захотел брать на себя грех, губить невинные души своих верноподданных в братоубийственной войне. Остановись Антон. Откуда эти мысли? Да из твоей буйной головушки. Обидеться, обвинить всегда легче, чем понять человека, совершившего тот или иной поступок. Вот и рассматриваем его деяние с одной стороны, потому что с другой стороны не хочется глядеть, входить в его положение, из-за того, что оно неприятно и неприемлемо наблюдателю. Но из песни слов не выкинешь, как это неприятно осознавать - Царь был прав.
Возникло беспокойство о судьбе Царской Семьи. Хотелось сейчас же соскочить и мчаться в Петроград, принимать какое-то активное участие в их спасении, но он понимал бессмысленность своего желания.
Он выполнил наказ Анны. Государыня дала ему четко понять, что они последние самодержцы России, они до конца останутся со своим народом. Да, в этом есть их сила духа, самопожертвование, патриотизм.
Антон друг ясно понял одно: он простой офицер беспокоится о Царской Семье, но вдруг он представил себя на месте родственников Царя. Да они сейчас делают все возможное и невозможное для того, чтобы августейшая Семья была в безопасности. Теперь, когда интересы государства Российского волею провидения вверены в другие руки, заботой всех стало спасение Помазанников Божьих. Керенский и иже с ним, предатели – генералы, августейшие родственники из королевских домов всего мира стараются вывести Царскую Семью в безопасное место, но ничего не происходит.
Почему? Да по той же самой причине, что и ему не удалось сделать. Воля Царской Семьи, ее последняя воля. Они знают свой конец, знают и то, что переиначить, перекроить Судьбу невозможно и с Честью пройдут свой тернистый путь до конца. Они олицетворяют царствующий дом, должны этим поступком показать своим подданным путь смирения и терпения, вдохновить их на предстоящие тяготы, страдания, подвиги, выпавшие на Великую Россию. И никто не свернет их с этого Божественного Пути, ибо каковы правители, таковы Народ и Страна.
Антон даже привстал от этой мысли. Еще раз хотелось поклониться этому решению. Теперь он понял твердость и непреклонность Царицы, спокойствие и мягкость Царя. Они давно для себя все определили, гордо несли свою Судьбу и пройдут ее до конца, каким бы ужасным он не был.
Теперь не хотелось ничего делать, потому что он понимал бессмысленность действий, от него, да и от многих ничего не зависело. Нет цели. Чтобы он не предпринимал, его деяния по спасению Царя будут отклонены. А вот так беззаботно греться на солнце было стыдно и противно. Жизнь теряла смысл.
В отчаянии он залез в самый дальний угол тени, захотелось спрятаться ото всех, от своих мыслей. Но тщетно. От себя не спрячешься. Значит нужно продолжать жить, нести мысль о своей беспомощности что-либо изменить. Он тупо уставился в прибрежную гальку, пытаясь найти успокоение. И оно пришло, как часто бывает, вместе с опустошенностью. Зря только горевал, чуть было не расплакался. Но почему раньше это не наступило?
Ведь столько мучений он принял в бессонные ночи, пока здесь на берегу не прозрел. Он вздохнул с облегчением и расслабился. Солнышко припекало, от моря тянул приятный ветерок, он блаженно отдыхал, погружаясь в негу.
Очнулся Антон в тени. Солнце сместилось, баркас все еще защищал его от горячих лучей. Он заморгал, пытаясь восстановить картину происходящего, сориентироваться. Скосил глаза на море и все стало на свои места. Теперь было покойно и легко на душе.
Из этого состояния его вывели голоса, которые раздались рядом. На другой стороне баркаса находились люди, они его не видели, а он не хотел им показываться, хотелось быть одному. Антон надеялся, что названные гости вскоре удалятся, а он будет в одиночестве.
Судя по голосам, к его укрытию двигались две женщины и мужчина. Антон почувствовал двусмысленность своего положения: сидеть тихо было неприлично, вроде как бы подслушиваешь незнакомую компанию, но выходить из укрытия тоже не хотелось из- за нежелания видеть кого –то бы ни было.
Голос, принадлежащий мужчине, настойчиво предлагал дамам что-то:
-Поверьте мне, там будет достаточно весело и интересно. Вы сами должны знать, что будет много офицеров, а это ни какие-то гражданские скучные лица, а элита.
-Вадим, это вы уже элита? У нас на псарне был элитный пес, с какими-то там наградами. Вы тоже имеете заслуги?
-Мария, но нельзя же так, - на французском одернула ее подруга, - Вадик может обидеться.
-И расплакаться. А нам придется утирать нос элитному пижону, - не унималась та, которую звали Мария.
-Хорошо, что мальчик не понимает по-французски, а то бы давно убежал. Этим ты и отпугиваешь кавалеров. Смотри, как бы не остаться в старых девах.
-Ой, Катрин, успокойся, нам только что исполнилось восемнадцать лет, мы окончили этот скучнейший Смольный институт, а сейчас можем отдохнуть и флиртовать. Свобода.
-О чем вы там, милые дамы?
-Мы просто в восторге от вашего предложения, Вадим. Свобода, - сказала та, которую звали Мария.
Они подходили вплотную к баркасу, на противоположной стороне которого устроился Горчаков. Было неудобно не обозначить своего присутствия, это могло показаться двусмысленным. Поэтому Антон встал и поклонился дамам. Ему было немного неловко от своего вида, от этого дурацкого бриля в руках. Кто мог подумать, что полковник, фронтовик смутится девчонок? А может солнце и думы о прошлом расслабили его.
Он топтался перед дамами, которые тоже замолчали при появлении незнакомца, скорее курортника, коим был богат берег. Только сопровождающий их прыщеватый подпоручик, вчерашний юнкер, отнес смущение Антона на свой счет. Ух, боятся гражданские офицеров, да еще таких мужественных, как он.
Антон, между тем, разглядывал компанию. Впереди шла среднего роста черноволосая, хорошо сложенная девушка. У нее было круглое лицо, большие, озорные темные глаза. Она была очень энергична, подвижна, заряжена на действие.
Рядом с нею была более высокая, светлая подруга, движения которой были неторопливы, плавны. Глаза голубого цвета были немного печальны, в них была мечтательность, ожидание чего-то. Обе девушки были в легких платьях, широкополых шляпах и с зонтиками от солнца.
За ними следовал среднего роста, худосочный, прыщеватый, в парадном мундире подпоручик. Нагловатые серые глаза, самодовольство, пресыщенность жизнью читалось на его лице. Наверно он впервые, да еще с двумя дамами фланировал на берегу, поэтому демонстрировал свою неотразимость. Скорее, он где-то в провинции закончил юнкерское училище, а теперь по счастливой случайности познакомился с двумя девушками из высшего света. Да, было отчего вскружиться бестолковой головушке.
Антон еще раз поклонился, обретая былую уверенность в движениях, пробормотал какие-то слова соответственные случаю, повернулся и пошел к дому. Послышался голос прыщеватого подпоручика, что-то объясняющего дамам по поводу его грозного вида, до Антона долетело слово «шпак». Да, сударь, так и пристанет к тебе оно: сначала Серж окрестил, теперь вот недоделанный, зеленый подпоручик.
Обидеться? Ну уж нет. Не зря он прошел школу своего дорого наставника Вана, тот сейчас рукоплескал ему на том свете. Антон усмехнулся, хоть одна положительная мысль за весь день.
Но дома его ждали. Марфа сидела на веранде, при виде Антона вскочила, всплеснула полными руками и запричитала:
-Антон Александрович. Ну где же вы пропадали целый день? Обед уже готов, я жду, жду. Я даже на берег бегала, нигде вас не видно, уже не знала, о чем и думать. Проходите, садитесь, я сейчас накрою на стол. Да, нарочным вам доставлено письмо. Ну куда я его положила, а вот и оно, - Марфа протянула Антону конверт.
Письмо было от Сергея.
-Не успели расстаться, как началась переписка, - усмехнулся Антон.
Он открыл конверт, достал короткую записку, с почерком Сержа.
«Вижу ухмылку на твоем лице, но приехать до воскресения не смогу. Следующим воскресным вечером состоится бал, но не это главное. Здесь собралось много нашего брата-кадетов Пажеского корпуса. Приказано всем встретиться в Ялте, приказ от большинства, а значит обсуждению не подлежит. Готовь парадный мундир. Кушай хорошо, спи и купайся. Сергей.»
Жизнь продолжалась.
 

Глава 2
Антону пока нравилась жизнь курортника. Он просыпался, когда хотел, умывался, завтракал, беседуя с Марфой о последних местных событиях. Затем захватив полотенце, напялив свой дурацкий брыль, шел гулять к морю. Он уходил вдаль от оживленных мест туда, где отдыхали такие же, как и он любители уединения, купался, затем просто валялся на берегу. Он обследовал берег, ему нравилось каждый раз сидеть в каком-нибудь новом уютном уголке, прислонившись к борту посудины, а то и восседать на ней. Вдоль берега скользили лодки под парусами или на веслах, стоило поманить пальцем и можно было за незначительную плату плыть вдоль берега.
По утрам он теперь брал небольшую холщевую сумку, куда клал полотенце, бутылку с водой и отправлялся бродить. В кармане был его верный вановский нож. Пару раз он издали видел компанию, с которой так и не познакомился. Из вежливости раскланивался, вызывая смех дам и презрительное фырканье прыщавого юнца.
Антон сегодня решил пройти еще дальше от дома, нагрузить свою раненую ногу. Хождение было нелегким, мешал галечный берег, но для его ног это было лечение. Он неторопливо удалялся к корявому каркасу какого-то большого судна. Когда он его достиг, осмотрелся. Вокруг – ни души, возможно, что еще было рано, а может это был результат того, что было слишком далеко от поселений. Он присел передохнуть, расслабиться, а затем искупаться и возвращаться домой.
Но что-то насторожило его. Сквозь шум небольшой набегающей волны ему вдруг почудился стон. Антон насторожился. Он фронтовик, различные посторонние звуки напрягают таких людей, они всегда готовы к неожиданностям. Вскочив на ноги Горчаков осмотрелся. Ничего не вызывало подозрений. Он обошел остов вокруг. Никого. Только какой-то след от кромки моря к дыре в борту судна.
Антон приготовил нож и подошел к отверстию. Ему почудилось тяжелое прерывистое дыхание и снова сдавленный стон. Он заглянул во внутрь. На ребристых балках дна лежал человек, но он был в сознании, об этом говорили его напряженная спина и пальцы рук, так готовятся к сопротивлению или нападению. Значит нужно обозначить себя, показать, что ты не опасен, он не тот, кого так боится беглец.
-Эй, вам плохо? Скажите, чем я могу помочь? – негромко сказал Антон.
По тому как несколько обмякла спина лежащего, он понял, что поступил правильно, его не боялись, значит ждали кого-то другого. Не оборачиваясь незнакомец произнес хриплым голосом:
-Кто ты?
-Я – курортник, отдыхаю здесь. Вот шел мимо, услышал стон, заглянул узнать, не нужна ли помощь.
-Пить. У тебя есть вода, - хрипло сказал человек, медленно оборачиваясь.
Когда он полностью повернулся к Антону лицом, что-то знакомое было в заросшем щетиной лице, но следующие слова, произнесенные полушепотом нельзя было спутать ни с чем.
-Я так давно не пил.
Сомнений не было – этого человека Горчаков знал. Тогда, ночью в доме графини Измайловой он был в другом виде, но голос остался прежним.
-Косой? Ты как здесь оказался?
-А, старый знакомый. С чем пожаловали вашбродь? Или снова сыск? – он замолчал, лихорадочно соображая, как выйти из создавшегося положения.
-Да не бойся ты. Я сейчас дам тебе воды, - сказал Антон снимаю свою сумку.
-И скрутишь руки. Знаю я вашего брата, жандарма, - глаза Косого искали хоть какое-либо оружие.
-Успокойся, я не жандарм.
-А в прошлый раз мы лазили по дому в поисках приключений или неверности графини? Только не тумань мне голову. Я знаю - сдашь, но меня так просто не возьмешь, - он попытался встать на ноги, но со стоном опустился на поперечную балку.
-Не сдам, - тихо сказал Антон, показывая нож в руке.
Теперь он демонстративно сложил его и спрятал в карман.
-Кроме ножа у меня ничего нет. Вот вода, - и он протянул бутыль Косому.
Тот жадно припал к горлышку, выпил все до дна. Затем облегченно вздохнул, но покрылся потом. Вода сделала свое дело, немного убрала обезвоживание.
-Давай осмотрю рану. Куда тебя зацепило? – Антон направился к Косому.
-Нога. Но знай, если что-то почувствую не так, горло перегрызу.
-Грызи, не возражаю. Я был с тобой в деле, а сдавать своих у нас не принято.
-Тоже мне свой. Подкрадешься, скрутишь и сдашь.
Но Антон его не слушал. Он склонился над ногой Косого. Выше колена было сквозное пулевое ранение, но кость не была задеты. Конечность была горячая на ощупь, из раны выделялась мутная сукровица. Горчаков снова снял сумку, при этом почувствовал, как напрягся Косой, достал полотенце и стянул ногу. Получилось некрасиво, но это лучше, чем щеголять в кровавой штанине и с открытой раной.
-Тебе нельзя здесь оставаться. Поехали ко мне.
-Значит решил сдать, а вашбродь?
-Сказал же нет. Слово офицера.
Он помог Косому вылезть из чрева судна на свежий воздух. Тот постоял на бодрящем ветерке, огляделся, опираясь на руку Антона.
-Значит так. Ты - гусар, вчера потащился с какой-то дамой в укромное место, а на тебя напали. Оказалось, что это были сообщники девицы, с коей ты хотел иметь любовь. Немного подрались, тебя ранили, а когда ты заорал, что бьют офицера, нападавшие скрылись. Опасно, время военное, нападение на военнослужащего грозит большими неприятностями. Нападавшие не дураки, знают, что за военного будет расплата. А теперь пойдем потихоньку.
Антон потащил Косого к воде.
-Куда ты меня ведешь? Я только недавно, как из моря, - упирался раненый.
Антон посмотрел на скользящие по воде лодки, две были весельные – катались парами, мужчина и женщина. Но немного дальше скользил баркас под парусом, ему и замахал руками Горчаков.
Их заметили. Вскоре баркас уткнулся носом в берег. На борту были два человека, загорелых до черноты, усатых, судя по акценту – греков. Это надежные ребята. Они сами довольно часто бывают в переделках, к тому же умеют держать язык за зубами.
-Помогите доставить моего друга домой. Немного повздорили, немного поранился.
Греки понятливо кивнули, спросили только одно:
-Деньги есть? – получив утвердительный ответ и задаток, помогли Косому подняться на борт.
Марфа была крайне удивлена, когда увидела процессию. Двое мужчин буквально внесли третьего, смертельно бледного, с крупными каплями пота на лице, с тусклым взглядом, беспомощного, но пытающегося выдать себя за вполне дееспособного человека. Сзади следовал Горчаков, давал короткие указания. Раненого внесли во флигель, греки, получив деньги, горячо благодарили, увидев, что сумма превышает договорную.
-Это за молчание и понимание. Сами знаете - время военное, - напутствовал их Антон.
-Марфа. Будьте так любезны принесите спиртного, чистых ненужных простыней для перевязок, теплой воды и соли. И, пожалуйста, никому ни слова.
-Из спиртного есть водка, коньяк, вино. Что именно вам требуется, Антон Александрович?
-Не найдется у вас украинской домашней горилки, она крепче, почти спирт.
-Как не найдется, завсегда есть.
Когда все указанное было доставлено, Антон еще раз осмотрел ногу раненого, осторожно промыл ее теплой водой, затем смочил тряпочку горилкой, осторожно стал промывать края раны. Косой застонал от попавшего в рану спирта.
-Вашбродь. Дай лучше внутрь хлебнуть, не мучай ты меня так, на сухую.
-Можно и во внутрь, - налил ему хорошую дозу спиртного.
Косой залпом выпил и оттого, как у него перехватило дыхание, было видно, что напиток крепок. Он выдохнул, занюхал кулаком и произнес:
-А теперь делай что хошь, вашбродь. Выдержу.
Антон налил воду в сосуд, бросил туда соли, дождался, когда она растворится, смочил тряпочку и наложил на рану. Это он видел не раз на фронте, да и Авдотья делала ему так же. Солевой раствор вытянет из раны всю грязь, а хорошая доза спиртного придаст силы, появится сон и аппетит. И словно в подтверждении его мыслям, Косой через некоторое время блаженно задремал.
Антон вошел в другую комнату, присел на диван и придался размышлениям. А они были совсем нерадостными. Вот он нашел и спас от неприятностей человека, о смерти раненного думать не хотелось. Но что грозит ему самому? Как говорил его бывший вахмистр, а затем офицер Якименко: «Умная мысля, приходит опосля».
Ведь стоит узнать властям, что они стали знакомы с Косым при весьма интересных обстоятельствах, не сносить головы полковнику Горчакову. Ночной визит в дом Измайловой, поиски чего-то компрометирующего, да что скрывать, списков получателей английских денег вызовет у приверженцев Временного правительства очень живой интерес к его персоне. А от документа потянется ниточка к украденному миллиону, сообщникам, к заговору.
-Да, брат Антон, невеселые твои дела, - сидя, думал Горчаков.
Значит нужно себя как-то обезопасить, но как? В этом и весь вопрос. Теперь нужно только заручиться молчанием его напарника. С грустными мыслями, погруженный в раздумье, Антон вышел из спальни, прошел мимо ровно посапывающего раненого и направился в большой дом. Марфа уже накрывала на стол.
-Садитесь кушать, Антон Александрович. Я сегодня приготовила лапшичку с курочкой.
Горчаков ковырялся в тарелке, аппетита не было, все мысли о том, как скрыть вести о раненом.
-Марфа, надо покормить нашего пациента. Только прошу вас, никому ни слова о нем. Мало ли что произойдет, если узнают о раненом.
-Да, не беспокойтесь вы, Антон Александрович. Здесь почитай в каждом доме постояльцы-курортники, гуляют, пьют и по пьяному делу мало ли чего случается. Живой и Слава Богу. А вот если бы был труп, вот тогда бы полиция начала шевелиться, да и то, чтобы видели, что она есть. Много бывает случаев, что никого не находят. А раненого покормлю, не извольте волноваться.
Рассуждения Марфы о том, что на берегу случается всякое в какой-то степени успокоили Антона, но поговорить с Косым не мешало бы. Он встал прошелся по комнате, затем пошел еще раз осматривать большой дом. Несколько комнат были тщательно убраны, свежи, привлекательны. Антон на минуту представил, что теперь ему придется делить свое жилье с раненым, по сути незнакомым человеком и ему захотелось быть в этом доме. Он прошел на кухню к Марфе.
-Марфа, если вы не возражаете, я переберусь в большой дом. Во флигеле пусть будет больной.
-Да, я уже сама, грешным делом, об этом думала. Не гоже вам, полковнику жить рядом с … раненым, когда столько места пустует, - скороговоркой зачастила она.
Антон вернулся во флигель. Услышав его шаги, Косой открыл глаза.
-Как твои дела, как рана? – спросил его Антон.
-Лучше, спасибо вашбродь.
-Кушать хочешь?
-Пока нет. А вот выпить бы не мешало. Не плеснете немного того зелья еще, барин? – ерничал больной.
-Можно, отчего же нет. Если оно идет тебе на пользу.
-Идет, еще как идет. А со мной не желаете или побрезгуете выпить с бродягой?
-Почему же не выпить с подельником. Только я другой напиток предпочитаю, - сказал Антон, беря бутылку с коньяком.
Выпили, закусили остатками сыра и хлеба. Горчаков оценивающе посмотрел на Косого, а затем спросил:
-Как тебя, такого прожженного, угораздило в таком состоянии очутиться здесь, да еще в заброшенном карбасе?
-Э, мы так не договаривались, барин. Я только просил выпить со мной, но без всякого допроса.
-Если не хочешь - не отвечай, только коль ты здесь, я должен знать о тебе хоть что-то, - Антон смотрел на больного.
-Ну для «хоть что-то», можно ответить. Только цена этому будет, сам знаешь, какая. Пока не верю я тебе вашбродь.
-Вот те раз. Были в одном деле, а теперь «не верю».
-Тогда ты мне ответь первый. Что это было за дело у графини? Учти я правду знаю, - чем поставил Антона в затруднительное положение.
Ответить так, как было на самом деле, значит выдать себя, участие в похищении денег и все остальное. Уйти от ответа, можно еще больше посеять недоверие к себе. Он набрал воздуха и произнес:
-То, что я скажу тебе является государственной тайной. Я был офицером контрразведки Генштаба. Мы обнаружили заговор против власти, необходимо было аккуратно проверить, найти этому доказательства. Поэтому и привлекли тебя с другом к ночному визиту.
По тому, как с облегчением вздохнул Косой, Антон понял, что проверку он прошел.
-Ну и что? Нашли то, что искали?
-Найти то нашли, но слишком поздно, - печально ответил Антон.
-И что?
-Сам видишь. Царь отрекся от престола, правит Временное правительство, я здесь, если хочешь, в ссылке прохлаждаюсь. Чем все закончится никто не знает. Теперь твоя очередь, уважаемый.
-А мой рассказ будет долгим, барин. Давай повторим с выпивкой, чтобы язык не пересыхал.
Выпили, закусили, помолчали.
-Я не буду давить тебя на жалость, на несчастную судьбу свою. Да тебя этим и не проймешь. В общем стал я удалым вором с редкой профессией – медвежатником. Где какой сейф, касса, да просто замысловатый замок – у меня зуд в руках. Если один человек сделал замок, то другой обязательно его должен открыть. Кураж. А без него в нашей профессии ну ни как нельзя. Уж больно много риска в нашем деле. Судьбе так угодно: кто-то ворует, а кто-то его ловит. Вот здесь снова все тот же самый кураж. Мало украсть, но нужно уйти так, чтобы тебя поймать не могли.
Ведь есть на свете разные сыщики. Одни через силу выбивают вину из нашего брата, но на суде можно отказаться, мол оговорил себя. А другой медленно, шаг за шагом сжимает вокруг тебя кольцо, тут работа мозга с обеих сторон, уважение к противнику. Ты чувствуешь себя ровню в профессии, хочется чего-то такого выкинуть, чтобы запутать идущего по следу. Ну, а когда он тебе берет, то к нему безмерное уважение, да и он отвечает взаимностью. Ценит тебя, сам процесс обоим был интересен.
Вот таким человеком был в Петрограде Пустовойтов Андрей Афанасьевич. А когда он пришел ко мне с просьбой помочь в государственном деле, гордость за профессию охватила меня. Не скрою, страшно сотрудничать с властями, так можно жизни лишиться, быть поставленному на ножи. Поэтому, понятное дело, был разговор с известными в нашем мире людьми, они решали, можно совершить задуманное. Люди дали добро. Вот так судьба свела нас с тобой.
-Как ты попал сюда, да еще раненный? – спросил Антон.
-Не гони лошадей, барин. Давай лучше повторим с выпивкой.
-Тебе не много будет? Горилка забористая, ты ослаблен, да и закуска так себе, - попробовал остановить его Антон.
-В самый раз будет. Я рад, что не ошибся в тебе, благодарен, что спас от заражения. Теперь нога заживет, как на собаке. Я ненароком обезопасил себя, посмотрел, что в твоем бауле. Не будет жандарм носить с собой ножи для метания. Ты воин, тем более связан через них каким-то образом с хунхузами, а они разбойники. Не мое это дело, но ты близок мне, - немного пьяно говорил Косой.
-А сейчас о том, как я очутился здесь. После переворота освободилось много разного люда, все человечишки потянулись в Петроград. Вот здесь и всплыл кавказец, по кличке Камо. У нас с сообщниками строго, не выдаем, но коль говорю так, значит нужда заставила. Мы с ним в одном кичмане чалились, он был приговорен к смертной казни. Постоянно якшался с коммунистами, ведь за одно и то же преступление можно получить по-разному. Если уголовник – то казнь, если политический можно выйти и на поселение.
Камо - хитрая бестия. Он - черт. Подбил меня на ограбление кассы в Новороссийске. Уж больно там был заковыристый сейф, бельгийский, с какими-то там защитами. Оговорили мою долю, состав участников. Нас двое – я и мой напарник Малыш, их люди, трое, будут на месте. После дела нас морем отправят в Крым, чтобы сбить полицию со следа. Все вроде бы предусмотрели.
Сделали все правильно. Сейф, хотя и бельгийский, выдал нам всю наличность, как миленький. Быстро на извозчике домчались до берега, где нас уже ждала лодка, на ней добрались до небольшой шхуны и в открытое море. Плыли в течении суток. Но когда стали приближаться к Крыму, я почувствовал: на посудине, что-то не то. Остальные члены нашей компании стали какими-то нервными, резкими. Как будто хотели нам что-то сказать, а произнести боятся. Дождались темноты, идем к берегу. Но странно, нашей доли не дают, да и никто о ней не заикается. Ночь выдалась безлунная, темная. Вдали уже появился берег, редкие огоньки.
Входит наш подельник, в руках мешок, якобы с нашей долей. Я сразу почувствовал неладное, среди нашего брата так не делают, делят добычу на глазах, по-честному. Он говорит, чтобы прошли на корму, там лодка, на ней мы с мешком доберемся до берега. Малыш стал возмущаться, я шагнул первым и пошел на корму. Следом шел мой напарник. Уже подходя к борту, скосил глаза и увидел, как у одного из сопровождающий мелькнул в руке предмет, вроде бы нож.
-Берегись, нож, - крикнул я.
Но Малыш уже хрипел.
-Вы что делаете? Я все расскажу Камо.
-Расскажешь, он посмеется, - кто-то ответил и раздался выстрел.
Пуля попала в моего падающего напарника. Я его оттолкнул на нападающих, прыгнул за борт, услышав в след несколько выстрелов, но ушел под воду. Я вынырнул, вокруг темно, хоть глаз коли. Это меня и спасло. Судно было в стороне, малейший плеск был бы виден. Я собрал всю свою волю в кулак и перевернулся на спину, чтобы только ртом дышать. Лежу и жду, что сейчас появится борт, но бог миловал. Осмотрелся еще раз – не видно ничего вблизи. Так дрейфовал почти до рассвета, а когда стал сероватым мрак, увидел вдали негостеприимное судно, недалеко берег. Подгреб, выполз на сушу и нырнул в дыру какого-то борта. Очнулся, когда ты вошел во внутрь. Налей, трудно говорить.
-Может хватит, как бы много не было, - пытался остепенить его Антон.
-Не жалей спиртного вашбродь, пью за свое чудесное спасение.
Горчаков понимал, что сейчас Косой довольно нагружен алкоголем, он найдет много причин, чтобы выпить еще. В этот момент противоречить не стоит, горилка попала на благодатную почву: есть слушатель пьяной речи, можно поплакаться, рассказать о своих планах, которые может быть когда-то будут претворены в жизнь или просто останутся бредом.
Антон налил рассказчику, не забыл и про себя. Они чокнулись, отправив содержимое в рот, закусили, молча пережевывая нехитрую снедь.
-А этому выродку я такую подлость с рук не спущу. Нет, нельзя такое прощать. Конечно, предъявить я ему ничего не могу, он от всего отопрется, мол, я не я и хата не моя. Где доказательства, свидетели чтобы поднять его на ножи. Тем более круговая порука от коммунистов, он им долю отстегнул. Поэтому, как у нас говорят: надо сделать грамотно, ну это вроде несчастного случая. Это когда человек виноват, но доказать трудно, хотя все уверены в его вине. Тогда творят такую месть. Буду ждать пять, десять лет, но своего добьюсь подловлю эту падаль по имени Камо.
Косой замолчал. Алкоголь наконец победил ослабленный организм. Голова раненого склонилась сначала на грудь, а затем он весь откинулся на подушки и захрапел. Антон поднялся, его тоже немного покачивало и пошел спать в большой дом. По дороге он сказал Марфе дать больному воды и еды, разделся, также нырнул в постель. Да, угроза существенная, опасный человек Косой, думал Горчаков, засыпая. 
Он проснулся на другой день поздно. Голова была немного тяжелая, значит выпито было немало. С трудом поднялся, накинул мятые брюки, рубашку и вышел на веранду. Марфа пристально посмотрела на него, затем также молча вошла в кухню и вынесла кринку.
-Выпейте, Антон Александрович. Холодненький, - сказала она.
Антон припал к кринке. Холодный рассол освежил мозг, пронял дрожью тело. Он оторвался, отдышался и спросил:
-Как там наш раненый?
-А что ему будет? Только он ночью просыпался, просил воды. Налить вам свеженького борща?
-Да, пожалуй. Но сначала я схожу проведать больного.
Марфа ничего не сказала, только осуждающе поджала губы.
Косой сидел в постели, курил самокрутку. Лицо было слегка обрюзгшим, но глаза живые, задорно поблескивали. Поздоровались
-Как мы вчера, а вашбродь? Немного выпили, поговорили. Голова не болит? - бесцеремонно произнес он.
Антона слегка покоробила эта фамильярность, но что делать, сам виноват. Но что случилось, того не вернуть.
-Как твоя нога? – вопросом на вопрос ответил он.
-Уже сегодня немного доковылял до отхожего места. Да не волнуйся, вашбродь, скоро покину вас. Вижу в какую обузу я превращаюсь. Вы к такому обществу не привычны. Только одна просьба – у вас картишки есть?
-Есть. Только с кем играть будешь, дорогой?
-Руки должны помнить, пасьянс буду раскладывать. А вы картишками не балуетесь? – спросил Косой.
Антон отметил, что его собеседник перешел на уважительный тон. Что способствовало этому трудно сказать: совместное распитие алкоголя, признание в искренности содеянного обоими или спасение на берегу, но было заметно, что настороженность в облике Косого исчезла. Единственное разочарование на лице больного было из-за того, что нет партнера в карточных баталиях. Антон вернулся в дом, порылся в вещах и достал новую колоду карт. Косой даже запрыгал от радости.
-Может перекинемся? – с затаенной надеждой спросил он.
-Да с тобой играть себе в убыток. Я лучше пройдусь по бережку, посмотрю, что зачем, не ищет ли тебя кто. Завтра воскресенье, я уеду в Ялту, так что много не пей.
День выдался прекрасный. Антон гулял по пляжу, снова забрел в свои излюбленные места, купался, загорал. Вернулся домой к вечеру. Марфа усадила его есть.
-Как там наш раненый? – спросил Антон.
-Что-то гадает на картах, но не пил и не требовал спиртного, - предупредив следующий вопрос Горчакова, ответила женщина.
Серж приехал на другой день, ближе к вечеру. Он был при полном параде, все знаки Пажеского корпуса, ордена тихо перезванивали на мундире.
-Ты готов? – обратился он к Антону и увидев утвердительный кивок, добавил:
-Машину я отпустил, заказал извозчика, тот скоро подъедет. Как отдыхается? Перебрался наконец в большой дом.
-Понимаешь, во флигеле раненый, подобрал на берегу. Старый знакомец по Петрограду. Ты не будешь возражать?
-Мой дом открыт для моих друзей и их приятелей. Значит так нужно, другого выхода у тебя просто не было.
-Спасибо Серж. Идем я тебя познакомлю с ним.
-В другой раз, с удовольствием. А сейчас, пока не приехал лихач, отдам приказания Марфе.
Антон в парадном мундире вошел в комнату Косого. Тот открыл рот от удивления, даже выронил карты из рук.
-Вашбродь!? Господин полковник! Извиняйте, если что с дуру по пьяни сболтнул, - лепетал он, рассматривая Антона.
-Ну, ты убедился, что я не жандарм?
-Все в порядке, господин полковник.
-Веди себя хорошо, поправляйся. Мы с приятелем уехали в Ялту, - как маленького напутствовал того Горчаков.
-Понял, не извольте беспокоиться, - но Антон уже его не слышал, он спешил к воротам, где ждал экипаж.
Доехали, на удивление, быстро. То ли лошаденка попалась шустрая, а может возница-татарин умело ею управлял, но уже через некоторое время они колесили по узким улочкам Ялты. Серж назвал какой-то адрес и вскоре они стояли невдалеке от Ливадийского дворца, в прекрасном его парке. Вокруг ходили офицеры, многих из них Горчаков знал лично – все выпускники Пажеского корпуса. От Мальтийских крестов на мундирах рябило в глазах, чины были различные: от сегодняшнего кадета до генерала. Конечно последних не было видно в силу их звания и положения, но эта таинственность, торжественность обстановки давала повод думать, что высокие чины где-то рядом.
Вскоре их пригласили внутрь помещения. У входа стояли два вооруженных офицера, это еще раз подчеркивало важность собрания. Они всматривались в лица, опознавательные знаки выпускников, чтобы не пропустить выходцев из других заведений. И хотя таких среди приглашенных не было, да и не будет, все подчеркивало серьезность намерений.
В зале все чинно расселись на приготовленных стульях. Открылась боковая дверь, вошли два генерала, одного из них Петра Рыбинского, Антон знал близко и гражданский, тоже выпускник корпуса. Они чинно уселись за стол. Генерал Рыбинский встал, коротко поприветствовал собравшихся и сказал:
-Господа. Я рад видеть знакомые лица, рад вас приветствовать, благодарю вас за то, что вы остаетесь верны нашему братству и явились по первому зову. Мы собрались сюда по важному поводу: наш верховный главнокомандующий, Государь Николай Александрович находится под арестом. Я, как человек военный, не буду разводить дипломатию, скажу коротко. В России есть люди, которые выделяют огромные деньги на то, чтобы царская семья оказалась на свободе, чтобы в стране восстановилась монархия. Поэтому были собраны лучшие сыны Отечества, знающие друг друга лично, готовые ради Царя на все. Кто готов служить за Царя и Отечество?
Зал в одном порыве, молча встал. Эта немая, сплоченная когорта мужественных людей, без речей, жестов воплощала в себе такую силу, что они сами себе казались одним целым. Одно слово и они сделают невозможное, достигнут всего, что от них требуют.
-Прошу садиться, господа. Я не сомневался в вашей преданности. Сейчас я зачитаю список офицеров, которых после собрания попрошу остаться. Остальных ждет ужин на веранде в парке, танцы под оркестр. Офицеры могут приглашать дам, все оплачено. Может у кого будут вопросы, господа?
Антон поднял руку. Он хотел сказать собравшимся, что уже был вхож к Помазанникам Божьим с подобной миссией, что получил отказ и наказ, впредь без их согласия не предпринимать подобных шагов. Они хотели остаться со своим народом, просили оставить их в покое. Многие из различных лагерей общества, от монархистов до революционеров, обивают пороги с этим же предложением, но результат один.
На него все смотрели с недоумением. Это выглядело нескромно: полковник Горчаков напрашивался в ряды освободителей Царской Семьи. Конечно он заслуженный, но раненый, есть более молодые, здоровые, сильные и не менее преданные офицеры. Так же может претендовать на эту роль любой из собравшихся. Поэтому генерал Рыбинский поднял руку и остановил Антона.
-Полковник Горчаков. К сожалению, не могу дать тебе слова. Вопрос уже решен. Я надеюсь на ваше кадетское братство и молчание. До свидания, господа.
Все поднялись и принялись выходить из зала. Некоторые из присутствующих сочувственно смотрели на Антона, кто-то насмешливо. Только на улице Серж спросил Антона:
-Ты что, действительно хотел быть в рядах избранных? С твоею раною?
-Дорогой Сережа. После твоего и Михаила отъезда я встречался с Царской Семьей. Я им предложил тоже самое, что мы слышали сегодня. Но меня уже тогда опередили: Керенский, англичане, да и многие другие хотят отправить монархов с глаз долой. Но это и есть их подвиг, их борьба за верность и преданность своему народу, разделить судьбы подданных в лихую годину.  Мне они ответили отказом, всем остальным то же. Я хотел предупредить от лишних шагов людей, несмотря на самые лучшие их стремления.
Они прошли в направлении веранды, где уже наигрывал оркестр, сновали официанты, а люди усаживались за столики. Было много офицеров, но и мелькали гражданские лица, на сюртуках которых поблескивали Мальтийские кресты. Вдруг неожиданно рядом вырос слуга во фраке, он наклонился в Сержу и что-то сказал. Тот немного помялся, затем смущенно посмотрел на Антона и спросил:
-Тоша. Могу я немного отлучиться, извини за такое свинство, но сам понимаешь…
-Да иди уж, но извозчика я забираю, - лихачу было приказано их ждать.
Серж исчез.  Антон резко повернулся, думая пойти к бару, но оказался в тени дерева и на него налетела шумная компания, сбив на землю фуражку.
-Ой простите, - перед ним стояли две девушки и подпоручик, которых он видел на пляже в Гурзуфе.
-Вы? – только спросила черноволосая, с расширенными от удивления глазами.
В то время ее спутник поднял с земли фуражку, отряхивая ее, подал Горчакову.
-Прошу прощения, господин полковник, виноват-с.
-А пустое. Куда это так мы спешим?
-Хотели на веранду, но к сожалению вечер для выпускников Пажеского корпуса. Нас просто не пустили, - глубоким голосом сказал светловолосая.
-А вам так хочется там быть, - констатировал Антон, оставаясь в тени дерева.
-Очень, там много интересного, - продолжила она.
-Тогда прошу со мной. Вас тоже подпоручик, - сказал Антон выходя из тени.
Столик они нашли быстро. Тут же к ним подлетел официант, был сделан заказ. Оркестр заиграл вальс и Антон увидел такие просящие глаза черноволосой, что тут же пригласил ее на танец. Танцевала она великолепно, чувствовалась подготовка, такт, длительная тренировка. Ну, а у Горчакова школа мадам Клейнмихель не прошла даром.
Вечер удался. Черноволосую звали Мария, из древнего рода Ртищевых. Светловолосая – Екатерина из Трубецких, подпоручик был ее родственник, из провинции, только что произведенный в офицеры, по имени Вадим, фамилии Антон не разобрал. 
Добирались домой поздно ночью на извозчике. Антон задержал руку Марии, договариваясь завтра встретиться с компанией на берегу. Вечер был не забываем.


Глава 3
 Ах лето, море, пляж. Да еще когда тебя нет и тридцати лет, а ты уже в чинах, заслугах, имеешь какую-то значимость не только для себя, но и окружающих – есть чему закружиться бедной головушке, какой бы родовитой она бы не была. Кажется, весь мир у твоих ног, ты можешь все, если не сделать, то пожелать. Появляется обманчивое чувство вседозволенности, но ни оно пьянит, а другое: так будет всегда. Все беды, несчастья, болезни созданы для остальной части человечества, а меня они не коснутся. Появляется паскудная мысль о своей исключительности.
Так было и с Антоном. Он гнал эти мысли прочь, понимая, что это временно, скоро жизнь поставит его в такие рамки, что не только забудешь о своих достижениях, но будешь стараться их не демонстрировать. Недаром у него были учители хорошие, которые рекомендовали жить сегодняшним днем, потому что будущее неизвестно, а прошлое уже не воротишь, его уже не переделать. Он вспоминал их слова только в минуту тяжелых испытаний, а когда вокруг все прекрасно, в розовом цвете, беззаботность била ключом – он помнил только о себе.
На другой день после ужина на веранде, он к обеду уже фланировал по пляжу в своем неизменном брыле и, хотя его подмывало облачиться в мундир, нацепить все регалии, он трезво осаживал себя, как удалой наездник не в меру горячего коня. Действительно, было бы смешно, появиться в жару, на гальке, у моря в парадном виде. Это можно только «сосункам», к коим он относил Вадима.
И словно ожидая его появления на берегу, из-за ближайшего поворота показалась вся троица. Впереди шли дамы, новоиспеченный офицер спотыкался позади, но ближе к Марии. Еще вчера, сидя на веранде, Антон заметил, что этот прыщавый юнец неровно дышит в ее сторону. Но делать нечего, она приглянулась и полковнику. А в естественном отборе, коим является любовь, побеждает сильнейший. Екатерина была утонченной, поэтической натурою, витала где-то между строк и строф поэзии, хотя порою выдавала очень трезвые мысли, но это иногда, временами.
Мария подбежала к Антону первой и с детской непосредственностью протянула ему руку, которую он галантно, словно на великосветском приеме поцеловал. Бедная девушка покраснела до корней волос от этого. И чтобы разрядить смущение, то же самое Горчаков проделал с ее подругой. Вадиму был адресован просто кивок на его приветствие по уставу, то же - нашел время и место. А затем Антон всецело завладел вниманием девиц, оставив бедного подпоручика далеко позади в прямом и переносном смысле. Тот, почувствовав свою ущербность перед столичным кавалергардом, плелся поодаль, проклиная себя, полковника, жару, весь белый свет.
Девушку были выпускницы Смольного института благородных девиц, «смолянками», как они себя называли. Только после курсов, строгости, холодных залов, бездушных старых чопорных дев – преподавателей они оказались впервые без контроля и опеки на берегу, да еще в обществе блестящего офицера. Оказывается, есть высокообразованные, красивые, галантные мужчины, да чего скрывать: те самые из их восторженных снов, а не подобие родственника Екатерины – Вадима, влачившегося за ними в мундире по пляжу, ибо это было единственное его достоинство, с которым нельзя расставаться, ибо обнажит все убожество, как внутреннее, так и внешнее.
Мария задавала множество вопросов, вскоре, освоившись, к ней присоединилась Екатерина. Девушкам было интересно все: от срока службы офицеров родов войск, до балов и великосветских сплетен. Антон понимал, что это результат строгости воспитания, затворничества от окружающих. Но он знал и другое, что подобные методы не уберегут от искушения, ведь известно, что запретный плод всегда слаще. Офицеры также, будучи кадетами, прошли через это.
Первый день пролетел очень быстро. Вечер подкрался незаметно, об этом постоянно напоминал вечно канючащий Вадим. Пора было расставаться, идти домой, а так не хотелось. Договорились встретиться на другой день и совершить вылазку в окрестности, в горы.
Антон направился к себе. После плотного ужина он заглянул к Косому. Раненый был трезв, в хорошем расположении духа, о чем свидетельствовали карты, так и мелькавшие в его руках.
-Не желаете, господин полковник? – с надеждой спросил он.
-Я же сказал тебе, что равнодушен к ним. Вот приедет мой друг, может быть он составит тебе компанию. Как твоя рана. Давай посмотрим, может пригласим доктора.
-Ни в коем случае. Об этом мы с вами говорили, да и я сам чувствую, рана зарастает, как на собаке, - Косой снял повязку.
Да, прогресс был на лицо. Повязка была сухая, на ранах образовалась корочка, опухоль ноги опала.
-Что-то у тебя проходит все очень быстро. Я после ранения долго отлеживался.
-А это потому, что вы изнежены, вашбродь. Мы от сохи, от землицы, поэтому лучшим снадобьем является покой и горилка, - со смехом объяснял больной.
Антон оставил своего пациента и пошел спать. Сон долго не шел, перед глазами стояла Мария с ее восхитительной фигурой, живыми глазами, заразительным смехом. Но усталость дня взяла свое, проснулся он поздно.
Они поднимались вверх по крутому склону. Прошли в сторону от виноградников, поднимались на невысокие скалы. Постепенно стали меньше говорить, мешала быстрая ходьба и затрудненное дыхание. Екатерина и Вадим остались далеко позади. Мария, как горная козочка, перепрыгивала с камня на камень, мелькала перед глазами впереди, подбадривая Антона задорными криками. Он покрылся испариной, забыл о своей раненной ноге, мчался за ней. Стыдно было попросить замедлить шаг, подумаешь, девчушка младше его на десяток лет.
-Изнежены вы, господин полковник, - вспомнил слова Косого он.
-Нет, кавалергарды не сдаются, на отстану от тебя, - твердил он себе.
Вот и вершина. Он с разбегу остановился рядом с Марией, которая любовалась открывшимся видом. Она стояла на камне, вдруг резко повернулась, лицо ее оказалось на уровне Антона, а широко открытые глаза глядели куда-то далеко внутрь, были какие-то зовущие, притягательные, а губы полуоткрытые, что он поцеловал ее. Она охватила его шею руками, ответила.
Он начал покрывать ее лицо поцелуями, она отвечала и вдруг прижалась к нему дрожащим телом так, что он подхватил ее на руки и унес прочь от тропинки. Затем бережно опустил на землю под деревом, начал расстегивать пуговицы. Нет она не сопротивлялась этому, она ему помогала. Все произошло быстро, как само собой разумеющееся. А когда поднялись запыхавшиеся Екатерина и Вадим, они, счастливые, стояли на вершине плотно прижавшись друг другу. И только услышав смущенное покашливание Вадима, разъединились.
Теперь их руки постоянно искали друг друга, они не замечали окружающих, им было хорошо вдвоем. Ни попытки Екатерины завести общий разговор, ни тоскливый взгляд, словно побитой собаки, Вадима не вызывал в них сочувствия. Затем начался спуск с горы и они умчались вниз, только для того, чтобы побыть наедине. Антон пришел домой вечером счастливый, усталый. Здесь его тоже ждал сюрприз: Серж собственной персоной восседал на веранде, он только что приехал по случаю кратковременного отпуска.
-Ты какими судьбами, служивый? – ерничал Антон.
-Починил одну штуковину, был поощрен отпуском, господин полковник, - в тон ему ответил Серж.
Марфа накрывала на стол. После сытного обеда, Антон повел знакомиться Сержа с постояльцем. Вошли во флигель. За столом сидел Косой, раскладывая пасьянс. Он приподнялся, вопросительно глядя на Антона.
-Успокойся. Это хозяин этого дома и мой друг. Как твои дела?
-Все хорошо, но немного скучно, вы же не хотите со мной играть, - отвечал раненый.
-Не люблю.
Но здесь слово сказал Серж.
-Я могу составить компанию. На что играем?
-У меня ничего нет, - Косой беспомощно обвел глазами стол.
-Давайте на спички, - добавил он, увидев их.
-А что? Давно я не брал в руки карт, - ответил Серж и придвинул стул.
Антон сразу почувствовал себя лишним в этом обществе. Он знал, как эта страсть притягивает и захватывает людей, поэтому немного постоял для приличия, затем отправился в большой дом на отдых. Он долго не мог заснуть, перед глазами стояли глаза Марии, ее полуоткрытые губы и ощущение трепета ее тела.
Утром он проснулся поздно. Вышел на веранду, Марфа хлопотала по дому.
-Доброе утро. Марфа, твой хозяин еще не проснулся?
-Доброе, да не очень. Они, как с вечера засели за эти дурацкие карты, так еще и не вставали. Только отнесла им немного вина и сыра. Что делать, Антон Александрович?
-Сейчас я схожу, посмотрю, - Антон направился во флигель.
В прокуренной комнате, в папиросном дыму сидели синие, то ли от дыма, а может от переутомления, два человека. Сергей в расстегнутой гимнастерке, на стуле, а Косой в нижней, исподней рубашке на кровати, в тишине, уставившись друг на друга. Только папиросы нещадно дымили, а когда тухли, окурок выбрасывался в стоящее рядом ведро, бралась новая папироса и прикуривалась от спички, коими был услан стол, за которым и проходило сражение. Они уже забыли, кто сколько выиграл или проиграл, теперь шла борьба характеров, говорили редко, коротко, сверля друг друга глазами.
На вошедшего Антона никто не обратил внимания, сражение продолжалось. Он взял стул и подсел к столу, зная, что в этот момент игрокам мешать нельзя, потому что любой, даже невинный вопрос будет означать помощь противнику. Нужно ждать кратковременного перерыва. И вот он наступил.
-Господа. Я понимаю ваше стремление выявить сильнейшего, но сначала я осмотрю рану одному, отправлю на кухню другого, - начал он с шутки.
-Тоша, друг, не мешай, - ответил тихо Серж
-С ногой все в порядке, господин полковник, - добавил Косой.
Было видно, что они в угаре, который в последствии окрестили трансом. Нужно любым способом прерывать игру, которая была уже в той стадии, когда выйти из нее непросто. Сейчас случись пожар, они будут продолжать игру.
-Или я осмотрю рану, или приглашу доктора, - Антон решительно встал.
На лице обоих игроков появилась осмысленность, затем лица слегка порозовели, немного ожила мимическая мускулатура.
-Ну зачем? Я же говорю, все хорошо, - как маленький канючил Косой.
Серж привыкший к дисциплине, встал и молча пошел выполнять команду старшего по званию. Игра была прервана. Рана на ноге, на удивление, заживала по-прежнему быстро.
-Сейчас есть и спать. Никаких возражений.
Полковник направился в большой дом. Марфа сказала, что хозяин немного перекусил, ушел в свою комнату, а сейчас она идет кормить постояльца. Антон отправился на берег, где была запланирована встреча с Марией.
Снова собрались в том же составе. Девушки были веселы, тогда как Вадим был подавлен: его отпуск подходил к концу, через пару дней необходимо было прибыть в часть, а любовные дела с его дамой сердца Марией отодвинулись в неизвестность. Он теперь молчал, но старался держаться. Антон понимал его и как ему трудно: уйти с берега значит проявить малодушие, вот он и держался на самолюбии. Это хорошо хотя бы потому, что для Екатерины был собеседник.
Полковник снова со совей дамой умчались вдаль по берегу, подальше от людских глаз, где можно было целоваться вдоволь и не только… Когда их догоняли спутники, они принимали невинный вид, чтобы вскоре вновь сорваться и убежать. Антон понимал, что возможно скоро этому счастью придет конец: уедет Вадим, Екатерину в одиночестве не оставишь, они будут вынуждены быть с нею из приличия. Горчаков даже пожалел о том, что нет рядом Мишки.
Но есть Серж. Нет, этот вариант не проходил. Сергея не хватало на долгие романы, он предпочитал этому проституток: быстро и никаких обязательств. Его страстью были только карты. Но жизнь всегда вносит свои коррективы, да еще такие, о которых никто не подозревал.
Вечером, когда Антон вновь вошел во флигель, то обнаружил игру в карты в том же составе. Теперь он уже бесцеремонно прервал игру, при этом оба игроками, как ему показалось, облегченно вздохнули. Он еще раз осмотрел рану в присутствии Сержа, да заживление было успешным, даже собаки могли завидовать, а когда собрался уходить, Косой сказал:
-Господа офицеры. Прошу присесть у стола и выслушать меня. Я чувствую себя значительно лучше, благодарю за кров и заботу, но пора и честь знать. Меня давно уже кинулись искать, как наши, так и другие. Я знаю, чем это грозит вам, если меня найдут чужие.
Он замолчал, увидев усмешки на лицах офицеров. Затем добавил:
-Я знаю свой мир. Вы можете получить удар ножом в спину и остаться инвалидом на всю жизнь, а ваш дом просто нечаянно сгорит средь бела дня. Да мало ли происшествий, которых можно накликать своим присутствием здесь. Арест полицией будет самым лучшим выходом для нас всех.
Поэтому, вашбродь, отправьте Марфу на базар, пусть она отдаст эту маляву сторожу, несмотря на поздний час. И никому ни слова, - он протянул Антону письмо.
Офицеры поднялись и вышли. Было обидно, что они на побегушках у какого-то уголовника, но в душе каждый осознавал, где-то может быть Косой и прав. Марфа поняла все с полуслова, Антон даже заподозрил, что у нее был предварительный разговор с раненым, быстро собралась и ушла. Вернулась она скоро.
-Слава Богу, все прошло благополучно. Я отдала эту бумажку.
Утром Марфа, как обычно собралась за покупками на базар, но не прошло и полчаса, как она влетела домой. Первым делом она стала стучать в комнату Антона, боясь туда войти. Горчаков всегда чутко спавший, накинул халат и открыл дверь.
-Вот, велено передать в собственные руки нашему постояльцу, - Марфа протянула свернутую записку.
Антон взял послание и направился во флигель. Косой был одет и казалось уже ждал ответа, полковник просто протянул ему записку.
Косой повертел ее в руках, усмехнулся и сказал:
-Уже одно это говорит, господин полковник, что вы не жандарм. Не посмотрели, что в ней написано, а может что-то плохое для вас. Не приучены читать чужие письма, но впредь помните, время такое, что не лишне бы и проверить, - он развернул замысловато сложенную записку, прочитал и подал ее Антону.
Текст был простой, незамысловатый, но и непонятный. Слова в основном какие-то особенные, в обиходе таких не встретишь.
-Ничего не понял, какая-то белиберда, - сказал он, возвращая записку.
-Да и не надо. Сегодня после завтрака я уеду. Спасибо за все, господин полковник. Хороший ты мужик, честное слово. Помни, Косой в долгу никогда ни у кого не был. Буди Сержа, простимся по-христиански. В жизни зря ничего не происходит, Бог даст свидимся.
Антон пожал протянутую руку, решительно добавил:
-Давай еще раз перевяжу. А то поедешь в старой повязке, некрасиво как-то.
Затем провел гостя на веранду, где Марфа торопливо расставляла завтрак. Антон постучал в комнату к Сергею и вскоре они все уселись за стол. Ели молча, было как-то необычно, ну сколько там прошло времени с момента появления в доме раненого, но расставаться было как-то грустно. Косой еще раз поблагодарил всех, раскланялся с Марфою и направился к воротам. Антон последовал за ним. Сержу было рекомендовано не выходить: служивый хозяин с его непрошенными гостями, мало ли чего языки наплетут. Косой сейчас снова стал очень осторожен.
Уселись у ворот на лавочку, покуривая папиросы. И словно этого кто-то ждал, мимо прошли два парня, небрежною походкой, старательно отворачиваясь от сидящих мужчин. Они спустились по улице к морю, стали швырять в воду камушки. Вдруг сбоку от Антона, рядом опустился на скамейку человек. Горчаков чертыхнулся про себя, молодые ребята отвлекли внимание, он не заметил гостя, Ван наверно в гробу перевернулся от стыда за своего ученика. Да и положение было не совсем удобным, Антон оказался между двумя сидящими.
-Здрасьте вам. Как ночевали? – колючие глаза смотрели в упор.
-Доброе утро. Вашими молитвами, - нашелся Антон.
Видно ответ понравился прибывшему, он теперь смотрел на Косого.
-Как ты, сердешный.
-Хорошо. Познакомься, этот человек спас меня, - помолчал и добавил. - Надежный. 
-Благодарствуйте за нашего друга. Сколько мы вам должны?
Антон так взглянул на собеседника, что тот поспешно произнес:
-Понял. Редко встретишь благородного человека. А сейчас мы уедем, но если что-то нужно будет черкни пару строк, передай через кого-нибудь для Серого, для меня значит, - он сделал знак рукой и из переулка выехала коляска.
Парни неторопливо поднимались от моря. Все трое встали с лавочки. Косой протянул руку, которую Антон пожал, затем обнялись, похлопывая друг друга по спине.
-Косой добро помнит, но помни об осторожности, - сказал раненый и шагнул в коляску.
Рядом уселся Серый. На облучок, потеснив возницу вскочили те двое от моря и уехали. Все было проделано быстро, незаметно.
 Антон еще постоял на пустынной улице, направился в дом. Марфа ушла вновь на базар, Серж пошел досыпать, а он, от безделья, направился во флигель. Комната была прокурена, пришлось отворить окна и двери. На столе, на видном месте лежали металлические крючочки, железки, связанные добротным кольцом в одно целое. То, что это принадлежит Косому, сомнений не было. Вот ведь как бывает: человек был на грани смерти, а инструмент не выбросил, очень он ему был дорог. Значит, не просто так он оставил дорогую вещь, а в знак благодарности. Но кому?
Полковник продолжил осмотр. Да было заметно, что потайную дверь гость нашел быстро, но не воспользовался ею, отсюда и полное доверие к Горчакову. Теперь нужно привести помещение в надлежащий вид, вот и готов терем для свидания с Марией.
Сегодня девушки пришли вдвоем, их спутника не было. Вадим собирался в дорогу, укладывал вещи. По этому поводу в их доме намечался сегодня прощальный ужин. Было как-то натянуто, немного скучновато, но не бросать же одну Екатерину. Ходили по берегу, обменивались событиями далеких дней. Антон даже представил себе, что испытывают многие компании, которые вот так гуляют по пляжу, убивая время до обеда, ужина, чтобы потом в ночном мраке прижать кого-то в укромном уголке, подальше от глаз гувернанток, мамок, домашней челяди.
Нет. Нужно менять установившийся порядок, Катерине нужен кавалер. Лучшего человека, чем Серж, Антон не видел в ближайшем своем окружении.
Девушки ушли с прогулки рано. Антон видел откровенно расстроенные, зовущие глаза Марии, скуку во взоре у Екатерины. Договорились встретиться завтра. Он поспешил домой.
Сергей сидел на веранде, в тени и потягивал холодное местное вино. Он уже немного был под шефе, но это придавало только ему живость.
-Вернулись, господин полковник? Ну, как успехи на любовном фронте? – извечный вопрос всех офицеров.
-Вполне достойно нашего положения. А не желаешь ли ты принять участие в этом рандеву? Две девушки, смолянки, только что из стен этой неприступной крепости под названием институт. Их спутник, офицер-провинциал, после первого своего отпуска по случаю окончания училища завтра убывает. Девушки нежны и прекрасны, как утренняя роза, - начал Антон.
-И тебе теперь мешает одна, эту подругу нужно занять. Я стар для таких игр, мой милый Тоша. Мне приятно сидеть, потягивать вино и размышлять о бренном существовании человеков, коими мы с тобой, к несчастью, а может по недоразумению, являемся. Когда меня одолевает половое влечение, я иду в ближайший бордель, беру на ночь хорошую девочку, есть с образованием тоже, провожу ночь так, как мне нравится, - замысловато, немного протяжно тянул Сергей.
Антон нащупал в кармане железки, оставленные Косым во флигеле, достал их и положил перед Сержем.
-Вот, наш гость оставил на самом видном месте, как благодарность за кров. Мне они не нужны, да и я понятия не имею, что это. Может крючки для вязания?
Сергей взял инструмент в руки, как-то любовно их погладил, подержал в руках каждый, проделывая ими замысловатые движения в воздухе, затем подвинул к Антону.
-Ценный инструмент, под названием отмычки. Я долго гонялся за подобными, сделал свои, чтобы открыть что-то необходимое по службе, но моему инструменту далеко до этого. Тут вековая мудрость и практика заложена. Ты нашел, значит твое.
Антон пододвинул железки к Сергею.
-Дарю. Только один день поводи девушку по пляжу, прошу тебя.
-Купить хочешь? - с деланным негодованием воскликнул капитан.
-Эх, где мой лучший друг Мишка? Тот бы не стал торговаться, он никогда не оставит друга в трудную минуту, - притворно тянул Антон.
Упоминание о их третьем друге возымело свое магическое действие.
 -Ладно, выручу, так и быть. Но не за эти железки, а по дружбе.
-Я тоже дарю тебе по дружбе, мне они без надобности. У тебя золотые руки, мой дорогой Серж. Наливай вино, гусары гуляют.
Они принялись отдыхать в лучших традициях этого воинского братства. Но, как и где познакомить с девушками Сержа. Хотя они петроградская элита, но необходимо соблюсти приличия. Ждать нового бала слишком долго, отпуск Сергея краткосрочен, пригласить в ресторан – тоже не совсем уместно. Решили, что Антон, на правах старого знакомого девушек, пригласит их отобедать домой. Поэтому Марфе были даны указания, готовить праздничный обед, пригласить местных женщин для уборки помещений, наведения в них лоска.
Утром Антон ждал Марию и ее подругу на берегу. Они появились быстро, были веселы, но снова чем-то озабочены. Оказалось, что вчера поздно вечером Вадим убыл в часть, а Екатерине вдруг необходимо понадобилось куда-то уйти. Антон сразу почувствовал договоренность подруг не мешать друг другу в сердечных делах.
-Дорогие дамы. Я приглашаю вас, в честь нашего знакомства, отобедать в скромном жилище офицера, отведать местные колоритные напитки и блюда. Отказ не принимается.
Девушки начали отказываться, но, когда все приличия были соблюдены, дали согласие. Уточнили время и место встречи. На том и расстались.
Дома уже Сергей отдавал приказы, кухонные запахи, казалось, разносились по всей округе, вызывая обильное слюноотделение. Суета продолжалась до бесконечности, но к обеду все было подготовлено.
Антон облачился в парадный мундир и в назначенный час поспешил к месту встречи. Девушки пришли с небольшой задержкой. Обе в шляпах, в легких летних платьях. Он подхватил дам под руки, проводил их к дому, благо расстояние было незначительное.
Вошли во двор. На крыльце, как и подобает хозяину, их ждал Серж, при всех регалиях. Два блестящих столичных офицера, галантных, образованных, говорящих на безупречном французском - было отчего закружиться бедным девичьим головушкам.
Антон первой представил Сержу свою избранницу Марию. Галантный поклон с целованием ручки, подобающие случаю слова. Затем несколько слов о ее подруге, которая стояла потупившись, опустив глаза.
Широкополая шляпа закрывала ее лицо. Сергей также непринужденно направился к ней, готовый выпалить дежурный комплимент и поцеловать руку. Екатерина подняла лицо, чтобы видеть офицера, тот остановился на полдороге, что-то начал мямлить, чтобы скрыть смущение. А девушка покраснела до корней волос, немного дернулась в попытке скрыться, убежать из робости, но все разрядил Антон.
-Дорогие гости. Хозяин приглашает всех к столу. Но сначала я хотел бы представить вас домоправительнице. Ее зовут Марфа, она вам покажет где что находится, - подхватив девушек, подвел их улыбающейся экономке.
Марфа повела их показать дом, а Антон посмотрел на Сержа.
-Ну, как? – по тому, что на вечно бледных щеках игрока появился румянец, можно было и не ждать ответа.
-Хорошие девушки, -  уклончиво ответил тот.
Антон хотел еще что-то сказать, но Серж смотрел как-то особенно, будто просил не продолжать этот разговор.
«Проняло, только какой из них», - усмехнулся Горчаков и пошел еще раз проверить сервировку стола.
«А что если это Мария? Придется уступить другу», - как было в их кругах принято.
Дружной компанией расселись за столом. Антон сидел рядом с Марией, успел несколько раз обменяться страстными рукопожатиями, тогда как противоположная сторона была как-то странно зажата. Они даже боялись посмотреть друг на друга, не то что притронутся. И это неотразимый светский лев Серж Вокенфельд? Трудно было в это верить.
«А может это очередная его игра?» – думал Антон
Но приглянувшись к зрачкам, понял, что друг взволнован не на шутку. Теперь Антон был рад: во-первых - потому что вывел его из дремотного пребывания в жизни, во-вторых – объектом волнения была Екатерина, тем самым делающая Марию свободной.
Обед проходил с последующей разрядкой. Постепенно Серж и его соседка начали перебрасываться фразами, принимали участие в общем разговоре, пытались шутить. Только друг с другом пока были смущенные отношения, да робкие взгляды.
После обеда Антон оставил вновь познакомившихся наедине, несмотря на протесты Екатерины и умоляющий взгляд Сержа. Чтобы научиться плавать, надо как минимум окунуться в воду. Предлог оставить их наедине был найден более чем убедительный: он хотел показать Марии дом и сад.
Полковник подхватил свою избранницу за руку и вышли во двор. Девушка от души резвилась среди кустов и цветов, постепенно они продвигались к флигелю.
-А вот и мое пристанище. Мы, будучи кадетами, облюбовали его, нам оно до сих пор нравится, но не только поэтому. Там есть еще одна особенность.
Вошли внутрь помещения. Марфа не зря приглашала женщин для уборки. Было свежо, чисто, мебель стояла вся на своих местах. Едва переступили порог, они принялись целовать, продвигаясь в горницу, где стояла кровать. Мария сама начала расстегивать пуговицы мундира кавалергарда, чему тот был несказанно рад, помогая ей сбросить платье. Теперь можно было придаться любви ничего и никого не страшась. Затем уже лежа на кровати, она обвела взором комнату, остановила свой взгляд на нелепом шкафу, вдруг сказала:
-Вот эту уродину я бы давно выкинула. Она портит весь вид и уют комнаты.
Антон попытался защитить и поведать тайну шкафа, но она приложила палец к его губам, добавила:
-И даже не спорь. У меня безупречный вкус. Ты уже старенький, многого не понимаешь.
Такого Антон не ожидал. Он был ошеломлен услышанным. Подумаешь разница в десять лет, хотя для современной молодежи может быть и существенна. Теперь он вдруг представил себя в ее глазах старым, израненным и немощным мужчиной, к которому кроме жалости питать ничего нельзя. Ему даже стало как-то обидно за себя, что расхотелось посвящать ее в тайну подземного хода.
Он просто поднялся и принялся одеваться, Мария смотрела на него, лежа на постели нагая и неприкрытая.
-Может не будем спешить, у нас еще много времени. Когда еще мы сможем вот так наслаждаться друг другом, - неторопливо сказала она.
Антон на минуту представил умоляющий взгляд друга, ответил:
-Мы теперь ежедневно будем здесь отдыхать, если ты не возражаешь. Сейчас надо к друзьям, ведь они могут обидеться.
-Не возражаю, - кокетливо сказала его подруга, неторопливо одеваясь.
Картина, которую они увидели, заставила их пожалеть о том, что они спешили. Серж страстно живописал Екатерине какую-то историю, был этим увлечен, она слышала только его, что не замечали окружающих. Пришлось напоминать о себе вернувшимся с прогулки: Антон начал покашливать.
Вновь уселись за стол, но теперь внимание друга всецело принадлежало Екатерине. Немного посидели, выпили чаю и девушки засобирались домой. Кавалеры проводили дам до их жилища. Антон условился с Марией встретиться завтра и продолжить осмотр остальной части дома, затем они расстались. Другая пара, постояв немного, отправилась бродить к морю.
Антон ждал на веранде друга. Серж вернулся в полночь, усталый, немного задумчивый.
-Что скажете, капитан? Как вам девушка?
-Антоша, прошу тебя, давай помолчим.
-Если вы так настаиваете, сударь. Пойдем пить чай.
-Спасибо, я не голоден. Если ты не возражаешь, я пойду спать, - Серж отправился в свою спальню.
На другой день, позавтракав, оба офицера отправились к своим дамам. У Антона была прогулка по берегу, затем они сидели на берегу, купались, но конечным пунктом их свидания все же был флигель. Ему нравилась Мария своей непосредственностью и бесцеремонностью, но где-то в глубине он чувствовал неискренность, легкую наигранность. Антон относил это к ее молодости, незнанию жизни, а может их в этом Смольном так воспитывают. Однажды Мария завела разговор о продолжении знакомства в Петрограде, на что Антон ответил согласием.
Но когда она намекнула о супружестве, он насторожился. Да, у него были женщины, он знавал многих, но не с ней он хотел быть. Его идеалом была Надежда. Да зачем обманывать себя, с Марией он хотел забыть ее, намекни она ему, что оставит своего мужа, он не задумываясь женился бы на ней. Поэтому разговор о браке он шутливо перевел о тяготах офицерской жизни, когда ты не принадлежишь себя, а Отечеству.
А вот Серж всерьез увлекся Катериной, настолько, что даже забыл про карты. Вскоре он убыл к своему месту службы, но каждую свободную минуту проводил с ней. Уже несколько раз Антон замечал, что из опочивальни Сержа, смущенно выходила Екатерина.
Но время неумолимо. Вскоре девушки сказали, что уже время уезжать. Была средина июля. В последний день перед отъездом, все вместе провели его в Ялте. Они бродили целый день по городу, катались на лодках под парусом, извозчике, обедали в самом хорошем ресторане, а к вечеру снова уехали в свой дом, где разбрелись по своим спальням. Мария была деловита, с видом хозяйки отдавала Антону приказы, что делать и как себя вести, чем вызвала у него неприятие ее в роли жены. Он на мгновение представил себя, что так будет всю жизнь и уже молил, чтобы день быстрее закончился, а вместе с ним и его муки. Хотелось убежать от этого ада, но только воспитание, почтение к дамам сдерживало его. Только прощание возле ее дома и уход, вызвали у Антона чувство облегчения.
Сержа он не видел. Тот ночью расставшись с Екатериной, умчался на лихаче в свою часть. Когда он приехал в следующий раз, Антон был удивлен переменами, похоже было, что его друг влюбился не на шутку.
 

Глава 4
С Сержем произошли перемены. Он и раньше не отличался многословием, а сейчас стал вообще замкнутым. Мог во время какого-то действия, вдруг застыть, чтобы потом прийти в себя и продолжить начатое. Он сам уже ловил себя на этом.
А причина была одна: когда перед глазами вдруг возникал образ Катерины или вдруг вспоминалась ее фраза. И тоска. Такая сладостная и тяжелая, что казалось еще немного, он бросит все, чтобы умчаться в Петроград.
Они переписывались, письма он строчил ежедневно, но возможности почты были не безграничны. Тогда он призвал все свое умение, инженерное чутье, стал использовать военную нить телефонной связи, благо на том конце, в столице, были его сослуживцы.
В один из дней после разлуки, когда он на мгновение, как ему казалось, застыл в позе статуи, в его кабинет просунулась усатая голова в папахе. Повращав наглыми, навыкате глазами, поняв, что своим появлением эта часть тела эффекта на хозяина не произвела, она подтянула на помощь тело в черкеске с газырями и все это вместе ввалилось внутрь. Гость подошел к Сергею, провел рукой перед глазами, не получив еще раз реакции, зацокал языком.
-Серго, э дорогой. Ты болен? Что случилось с тобой генацвале? Почему не встречаешь старого друга? Э, нехорошо, обидно делаешь.
Только после этого Сергей увидел рядом с собой Мишку.
-Мишка, брат, ты откуда? – он вскочил, обнял приехавшего.
-Извини, задумался, не заметил, когда ты вошел. Садись на стул и рассказывай.
Михаил обошел вокруг Сержа, выискивая перемены, а потом выпалил:
-Да ты просто влюбился. Поволока в глазах, легкая неопрятность в одежде при отсутствии дамы сердца, задумчивость. Все пропал человек. А какой был джигит, мамой клянусь, таких больше нет и не будет, - стонал Мишка, расхаживая вокруг хозяина кабинета.
-Да нет еще такой, кто мог бы забрать мое сердце, - грустно отвечал Сергей.
Но кого он хотел обмануть? Мишку? Да тот полк собак на любовном деле съел, сам кого хочешь научит.
Гость только сокрушенно качал головой, потом сказал:
-Я рад за тебя, Серж. Грешным делом, думал, что будешь холостяк, только карты будут волновать твою холодную арийскую кровь, а женщины тебе нужны только в чисто физиологическом смысле, в основном проститутки. Как служба?
-Все хорошо. Осваиваем новые виды связи в войсках, кое-что предлагаем свое, а в целом хорошо.
-Где наш полковник? Мне нужно с ним встретиться по очень важному делу. Он такой же, как и ты? Растаяли здесь на юге, смотрите, женщин много. Не заметите, как окажетесь под венцом, - Михаил откровенно смеялся.
-Он в Гурзуфе. Живет в том доме, ты помнишь.
-Серго. Ты можешь отпроситься от службы на сутки? Завтра я уеду, а мне нужен ваш совет — вот так, - гость провел рукой по горлу.
-Сейчас пойду к начальнику, что он скажет.
-Вместе пойдем, дорогой. Я с подарком, - он приоткрыл дверь, кому-то крикнул.
Вошел солдат, с двумя бочонками вина под мышками.
-Один оставь здесь, другой неси за нами, - они направились в соседний кабинет.
Кто устоит против Мишкиного напора, красноречия и аргумента, в виде бочонка прекрасного кахетинского? Таких не было.
Не прошло и получаса, как они уже тряслись на извозчике, везших их в Гурзуф.
Антон отдыхал в прохладном флигеле после дневного купания в море. Снился Петроград, квартира, где они встречались с Надеждой и она сама. Только во сне он почувствовал, как соскучился по ней. Он целовал ее волосы, когда рядом оказался Мишка, вернее его характерный говор. Горчаков открыл глаза, посредине комнаты стояли Михаил и Сергей.
-Э, мой дорогой полковник. Плохи твои дела, спишь так, что хоть выноси всех святых. Где твоя чуткость? – его речь вернула Антона к действительности.
Он вскочил, обнял их обоих.
-Ты то какими судьбами здесь оказался? Как служится? По газетным сводкам лупите там турок, бегут они от нас по всему фронту, - теперь Антон сыпал вопросами.
-Нет, Антон. Только на один день смог вырваться, завтра пароходом снова уплываю в Батум. У меня очень важное поручение к тебе, - заметив, что Серж хочет уйти, добавил, - и к тебе тоже.
После этого он выглянул во двор, плотно закрыл двери, проверил шкаф, сел на стул и начал:
-Надеюсь нас здесь никто не услышит. Очень богатые и известные люди направили меня сюда, именно к тебе, Антон. Они считают, что Горчаков известная фамилия, тем более есть Горчаков вице-губернатор Крыма, значит лицо официальное, а вы возможно общаетесь - он замолчал, еще раз обвел глазами комнату флигеля.
-Эти люди хотят освободить царскую семью, готовы пожертвовать большие средства, а офицеров для этого дела искать не нужно, готовы все.
Он на минуту замолчал, затем спросил:
Что вы думаете по этому поводу, господа офицеры?
Антон достал папиросу, ему последовал Серж, не торопясь закурили.
-Пустая затея, дорогой мой Михаил, - сказал Антон, после некоторого молчания.
-Ты, что не веришь мне? Людям, которые послали меня сюда? – обиженный Мишка вскочил и забегал по комнате.
Антон задумчиво смотрел на друзей, затем уселся поудобнее и начал:
-После вашего отъезда, я встретился с Царской Семьей. Спасибо генералу Корнилову, помог пройти все препоны. Мои дорогие други: Сережа, Миша. Да не только мы с вами беспокоимся об этом. Сначала англичане – у них вдруг взыграли родственные чувства, умоляют их светлости покинуть Россию. Любая страна мира готова предоставить им политическое убежище. Керенский слезно просит их уехать, потому что на фоне новой власти это выглядит кощунственно: держать под арестом невинных монархов. Но встречает полный отказ. Их Величества желают до конца быть со своим народом, разделить его судьбу.
Это первое. Теперь о втором. Не так давно здесь в Ялте, встречались находившиеся в это время в Крыму бывшие и настоящие кадеты Пажеского корпуса. Были там и мы с Сержем. Выступал Петр Рыбинский, ты его Михаил знаешь. Решено было отправить группу наших товарищей-офицеров для освобождения Семьи. Я пытался рассказать им о том, что встречался с Их Высочествами ранее, но мне не дали даже рта раскрыть. Посчитали, что я порываюсь занять место среди членов столь почетной миссии. Думаю, не только кавказский фронт беспокоится об этом, много еще нашего брата- офицера ратует за монархию, хочет возродить былое государство. А в отношении средств – да любой из нас последнее отдаст, чтобы возродить Империю.
Антон выбросил потухшую папиросу, закурил новую. В комнате повисло молчание. Наконец Михаил произнес:
-Так что мне сказать уважаемым людям?
-Скажи, что офицеры всегда готовы ради этого святого дела. Расскажи, что уже посылались группы для освобождения, они встречались с монархами, но как видишь, результата нет. На все воля божья и монаршая. 
-Особенную обеспокоенность вызывает угроза жизни членам Царской Семьи в связи с последними событиями в Петрограде, - гость достал снова свой знаменитый кожаный портсигар с двумя переплетенными вензелями КК, закурил.
 -Какими событиями, Миша? – спросил его полковник.
-Как? Вы, что ничего не знаете? Две недели назад в Петрограде было выступление коммунистов-большевиков с целью вооруженного захвата власти. Там были задействованы солдаты 1-го пулеметного полка. Смуту подавили, главные большевики находятся, как крысы, в подполье.
-Ну брат, ты стал политиком. Откуда сведения?
-Я состою при штабе, там всегда известна обстановка в столице. Ты тоже ничего не слышал? – Михаил смотрел на Сержа
-У нас тоже было сообщение, тем более я постоянно на связи. Но я не придал этому значения.
Антон знал почему они не обратили на выступление в столице внимания. Роман с девушками - смолянками затмил все, да и мало ли там происшествий у этой власти. Но с другой стороны он в душе вдруг обрадовался этой вести. Нет, не выступлению коммунистов, а потому что их сведения с Барановым начали сбываться, обрастать плотью. Это первая ласточка вести о том, что в стране, где произошла одна революция, возможна и другая. Как говорят: пути господни неисповедимы.
Но главный вопрос оставался открытым: Царская Семья. Но что делать, никто толком не знал. Ведь не желают они покидать Царское Село, быть разменной монетой в международных интригах.
Это хорошо понимал старый лис Джордж Бьюкенен. Это ему было дано секретное поручение закончить революцию в России с соблюдением всех мер предосторожности для августейших особ. Опыт французской революции с жертвами монарших особ пресвященная Европа давно осудила, смерть Марии-Антуанетты была слишком болезненна для всех ее родственников. А учитывая, что вся монаршая Европа была связана брачными и родственными узами, Бьюкенен представлял какое давление происходит на английский двор.
Прежде всего он начал действовать через влиятельных людей России, но эффекта не было. Императрица ни за что не хотела слушать о том, чтобы отбыть в Англию. У нее, у немки, после того как не стало государственных интересов, возобладали чисто человеческие, проявилась врожденная ненависть к англичанам. Такой подлости и коварства от них не ожидал никто и, хотя она была подготовлена к этому ходу истории, так как знала от Григория и Анны о том, что все предрешено на небесах, смириться не могла.
Даже выехать в другую страну из Петрограда, минуя Англию, было трудно, весь мир будет видеть, как победитель снисходительно проявляет великодушие поверженной русской императорской чете. При российском дворе было много подобных царственных особ с Балкан, других стран, все видели их второстепенную роль на задворках мировой политики. Но это Россия – особая страна. С нею нельзя поступать, как с остальными. А значит оставалось только одно, как и предсказывали их Друзья, остаться со своим народом до конца и принять Смерть во имя его.
Но Бьюкенен со свойственным англичанам холодностью и прагматизмом не мог знать этого, а если бы и знал, то никогда бы не поверил. Поэтому он начал рассуждать от обратного. Коль все дороги по отъезду Царской Семьи за рубеж лежат через Англию, которую так ненавидит царица, то нужно изменить путь следования и выбрать достойную страну, которая бы соответствовала статусу российской императорской семье. Такой страной, считал он, была Америка.
Но если представить путь из Петрограда по транссибирской магистрали, то становилось очень страшно и долго. А что, если это сделать руками патриотично настроенных офицеров, передовыми людьми России. О таких действиях до него уже доходили слухи, пока им Помазанники Божьи отказывали, но после многократных просьб, возможен и положительный результат. Да и режим содержания нужно изменить: отдельные покои, минимум охраны - только для безопасности августейших особ, свободный выход за пределы дома, неограниченность контактов. А расположить их где-нибудь в Сибири, поближе к железной дороге. Нет не на самой магистрали, это будет слишком откровенным посылом к путям отъезда, а где-то поблизости. 
Он долго стоял у карты великой, огромной страны. Да, он нашел такой город. Выбор Бьюкенена пал на старинный город Тобольск. Расположенный в центре Сибири, на Иртыше, вдали от железной дороги – идеальное место. В любой момент, если понадобится, можно быстро достичь Омска, а там свободный путь на восток, к портам. И вот уже пароход доставит августейших особ в Сан-Франциско, или Токио, Шанхай. План был идеальный. Были даны указания Керенскому, готовить для Царской Семьи дом, достойный их сана.
Старый английский лис зауважал противника в лице немцев. Видимо у них был неплохой, опытный сценарист, который так мастерски разработал вторую революцию, во что сначала Бьюкенен не поверил. Он со смехом прочитал Апрельские тезисы вновь прибывшего в Россию Ульянова-Ленина, призывавшего к вооруженному восстанию. Идея, которую он развивал, принадлежала Парвусу, суть которой – это перевод мировой войны в гражданскую. Это надо же такое удумать, смеялся Бьюкенен, читая своим подчиненным документы. Но когда началось повальное разложение главного сокровища любой страны – армии и флота, схватился за голову. Совместно с Временным правительством искали пути выхода из сложившейся ситуации. В первую очередь были отпущены арестованные монархисты из Петропавловской крепости, многие из них имели опыт борьбы с революционерами, а времени нажить его вновь созданной властью не было. 
Теперь все сетовали на поспешность с которой были отпущены из тюрем в феврале политические заключенные, а те, словно стремясь наверстать упущенное и захватить ключевые посты в своей своре, активно включились в борьбу, благо сейчас нет нужды экспроприировать денежные средства, хватало немецкого капитала. Хотя некоторые из бывших бандитов продолжали, прикрываясь коммунистическими лозунгами, эксы, но их быстро одернули и направили в нужное русло.
Были еще сомневающиеся по обе стороны баррикад, которые не верили в лозунги о разложении армии, перевода войны в гражданскую. Но июльское выступление большевиков ни у кого не оставило сомнений в истинной цели коммунистического движения в России, а англичан и Временное правительство подстегнуло перевести Царскую Семью подальше от опасного Петрограда.
Но этим были озабочены только те, кто знал истинные цели немецких шпионов, наймитов, прикрывавшихся лозунгами всеобщего равенства и братства. Они уже достигли немалого: в окопах шла неприкрытая агитация с целью разложения армии, с призывами закончить войну и братанием с противником. Высшее германское командование видело и всячески потворствовало этому, а правительство довольно потирало руки, считая, что деньги на план Парвуса и заброску Ленина в Россию уже потрачены не зря.
И никто в то время подумать не мог, что эта агитация заразна, что она может легко перекинуться на свои собственные войска и также случится непоправимое по аналогии с Россией. Нет, считали многие бюргеры, это невозможно. Процесс, который мы запустили управляем нами, забывая, что все это игра Провидения.
В самой России на июльское выступление мало кто обратил внимание, кроме Петрограда. Народ уже стал привыкать к бунтам в столице, унесших злым ветром монарха Николая. А на просторах пока еще Великой империи была растерянность от того, что рушилась незыблемость строя. Патриархальная, крестьянская страна не желала перемен, хотела жить так, как жили их отцы и деды.
Надежда Николаевна при первых признаках смуты, вспомнила слова князя Горчакова о том, что грядет еще одна революция, безжалостная, кровавая,
бесчеловечная. Первым делом она назначила свидание знакомому полковнику Шведову, попросив его приехать к ним домой. Когда тот прибыл в назначенный час, она вместе с мужем приняла его в гостиной. Полковник выглядел усталым, сказывалось переутомление последних дней. Он по-родственному обнял хозяина дома, поцеловал руку хозяйке. Они уселись и первый вопрос был о том, что это за бунт.
Полковник всячески успокаивал их, но Надежда чувствовала, что за этим стоит нечто большее, чем просто недовольство черни политикой правительства. И только в конце беседы она прямо спросила полковника:
-Как вы считаете, будет еще одна революция?
-Ну, что вы, уважаемая Надежда Николаевна. Подавим этот бунт, теперь мы твердо знаем, кто за ним стоит. Это немцы. Наша победа не за горами, и поверьте, скоро им будет не до этих шалостей, - стараясь, как можно безобиднее преподнести произошедшее, отвечал Шведов.
-Помнится вы меня уже об этом заверяли, не так ли?
-Да, но то было по другому поводу. Тогда речь шла о причастности к грядущим событиям некоторых лиц. Мы все, в том числе и вы, сомневались в появлении немецких шпионов. Но сейчас это уже факт, не вызывающий ни у кого сомнений.
-А коль так, то названные лица были правы. Мне кажется пришло время восстановить их доброе имя, сняв таким образом все подозрения, вернув в Петроград, где они смогут быть полезны Отечеству и нам. Я прошу потому, что они сделали для стабильности и процветания нашего дома, также, как и вы, многое.
Муж Надежды Николаевны не всегда вникал в ее будущие планы, зная, что она всегда играет по-крупному наперед.
-Чтобы вы хотели от меня услышать, Надежда Николаевна?
-Вернуть князя Горчакова в Петроград, где он будет полезен. Кстати, где он сейчас?
-В Гурзуфе, в доме его однокашника барона Вокенфельда. Отдыхает, ни в чем предосудительном не замечен.
-Прошу вас завтра же направить приказ о его возвращении. Такими людьми нельзя разбрасываться.
-Но он был близок к Царской Семье.
-Вот поэтому и нужно его вернуть. Редко кого монархи жаловали за службу приближением к их особам. Это – лучшая рекомендация.
Затем мужчины заговорили о положении на фронтах, отошли к буфету, приняв по рюмке водки, а хозяйка погрузилась в раздумье. 
Ее беспокоило то, как там без нее Антон. Дня не проходило, чтобы она не вспомнила о нем. Да, любовь в зрелом возрасте опасная вещь, тем более, когда чувствуешь, что подобного больше не будет. Сначала, в первые недели их бурного романа с сумасшествием, она не очень придавала значения тому, что он говорил о делах. Да и какие могут мысли о серьезном, когда они при встречи срывали друг с друга одежду, припадали к источнику любви и не могли насытиться.
Но она уступила его настойчивости о том, что России грозит гибель и начала переводить активы за рубеж. Затем были сомнения в его поездке в Данию, цель этого визита, хотя он и выложил все, что мог. Но все колебания развеяли последующие события: революция, отречение царя, приезд Ленина. В этот период она чисто по инерции продолжала переводить капитал за рубеж. Но что греха таить, у нее появились сомнения в целесообразности этого, она уже подумывала в который раз, прекратить перевод, но как говорят в народе, не было счастья, да несчастье помогло: июльское выступление большевиков.
И пусть оно было пока в зачаточном состоянии, но Надежда прикинув все, о чем говорил ей Горчаков, решила уезжать из России. Нет, не за себя она боялась. К мужу она давно остыла, он выполнял ее замыслы, мог оставаться здесь. Дети, вот ее слабое место. Сейчас пока идет смута в Петрограде, нужно ее пересидеть в Москве, продолжать вывод капитала за рубеж, чтобы самое большое через месяц, самой вместе с детьми, покинуть Россию
-Не обманывай себя. Ты жаждешь увидеть его перед разлукой, которая возможно будет на всю жизнь, - вдруг пронеслось в голове.
Эта мысль обожгла ее, но почему-то стало легче на душе от признания желания встречи.
Она поднялась, подошла к мужчинам и начала прощаться со Шведовым, давая понять, что визит окончен. Тот выпил еще рюмку водки, откланялся.
-Дорогая. Ну нельзя же так бесцеремонно, - пробовал увещевать ее супруг.
-Не до приличия. На дворе бунт, а он готов вечер провести вдали от государственных дел. Все вы мужчины одинаковы, когда есть возможность уклониться от своих обязанностей. Хватит о нем. Теперь о нас, дорогой. Продолжай выводить активы за рубеж, чувствую бунт этим не кончится, заберут у нас с тобой последнее. Я завтра срочно выезжаю с детьми в Москву, пересидим эту неприятность и за рубеж. Ты присоединишься к нам, когда сочтешь нужны, заканчивай здесь все наши дела, - говорила она.
Заметив, что он хочет что-то возразить, жестом остановила его.
-Знаю, что ты хочешь сказать, ведь дела идут хорошо. Но лучше потерять часть, чем из-за жадности и недальновидности все. В бизнесе нельзя подражать кому-либо, нужно быть самим собой, делать то, что не делают другие. Готовых рецептов нет, побеждает тот, кто смотрит на несколько ходов вперед. Целуй меня, я пошла готовиться к отъезду.
На другой день она убыла с детьми в Москву, где у них была квартира. Муж провожал ее, выслушивая последние наставления. В поезде Надежда составила план и спокойно стала ждать приезда в первопрестольную. Как она и думала, здесь было тихо, патриархально, даже немного сонно. Но она развила кипучую деятельность, продолжая руководить немалым хозяйством. Прежде всего она устроила с комфортом детей в загородном имении. Это было старинное поместье, с рекой полной раков и рыбы, с лесами, лугами. Оставив детей на прислугу, сославшись на дела, она отбыла на юг. Путь ее лежал в Ялту, здесь она ежегодно снимала шикарные апартаменты.
В Гурзуфе офицеры сидели во флигеле, пытаясь найти решение поставленной перед Михаилом задачи. Рядили и предлагали всевозможные варианты, но они легко разбивались о довод полковника: «где согласие Их Величеств на отъезд». Не к чему не придя они отправились на веранду пить чай, но сначала решили испробовать Мишкин бочонок кахетинского. Тосты следовали в чисто кавказской последовательности, под конец вечера Михаил произнес тост и закончил его словами:
-Я всегда благодарил Господа Бога за таких друзей, которых он мне дал. За вас мои дорогие и помните, ближе вас у меня нет никого, кроме родственников. Завтра последний день моего пребывания здесь и я хотел бы с вами отобедать в лучшем ресторане города, а на другой день рано утром я убываю в славный город Батум. За нас, - и они дружно выпили.
-Серж, какое здесь самое хорошее заведение, конечно никакой-нибудь занюханный духан. Я угощаю и не позволю кому-то из вас рассчитываться.
Горчаков с бароном переглянулись и расхохотались. Горячая кровь друга брала свое. Сергей был под впечатлением последней прощальной встречи с Екатериной, поэтому назвал тот самый ресторан, а полковник понимающе посмотрел на него.
На другой день они ужинали на открытой веранде ресторана. Недалеко темнело море, веяло прохладой, легкий ветерок освежал лицо после дневного зноя. Было уютно, приятно. Как хорошо, вот так сидеть в кругу друзей на берегу моря, вкушать изысканные напитки, любоваться красивыми женщинами и ни о чем не думать. К черту эту войну, революцию, беспорядки в Петрограде.
Мишка был в своем амплуа. Он порхал от столика к столику, где кругом находились его земляки, слышалась кавказская речь, но все было в рамках этикета, пристойно. Он при этом успевал делать женщинам комплименты, строить страдальческое выражение лица и притворный тяжкий вздох страданий сотрясал его слегка полноватое, невысокое тело.
Сергей был задумчив, он даже выглядел не таким как всегда: рассеянным, что у него полностью исключалось, пассивным. Уже дважды подлетал к нему официант с вестью, что его ждут господа в соседнем кабинете, но тот отделывался небрежным жестом. Не до игры сегодня, да и в ближайшее время тоже, было написано на его лице. Антон через вестового узнал, что капитан стал довольно часто наведываться на почту. А зная его широкие возможности в области связи, Антон смог думать, что Екатерина еще не вернулась из своей поездки и дипломатические контакты на уровне переписки.
Горчаков сидел небрежно, закинув ногу на ногу, потягивал что-то изысканное из местных массандровских вин, рассеянно блуждал глазами по залу. Ему уже давно казалось, что кто-то наблюдает за ним и как это часто случается, в этот момент идет игра на публику. Он демонстрировал себя, принимая скучающие позы. Ну и почему бы не сделать что-то необычное?
Снова подбежал в полупоклоне официант, он протянул Антону аккуратно сложенный листок бумаги. Антон демонстративно поднес его к губам и носу вдыхая знакомый французский аромат, и в то же мгновение, как охотничья собака застыл в позе: он не мог ошибиться, такими духами пользовалась только одна женщина. Он бегло обвел глазами столики, сразу перевел глаз на выходы, в одном из них мелькнул, как ему показалось, знакомый силуэт и то на какое-то мгновение.
Он развернул записку: «Жду по адресу через полчаса.» Да, он не ошибся. Запах, почерк, стиль Надежды. Причем сухость послания подчеркивала высшую степень недовольства. Ох, уж эти женщины! Из всего сделаю трагедию.
Требовательный знак официанту. Когда тот возник рядом, Антон показал на Михаила и сказал:
-Видишь вон того господина. Скажи ему, что друзья ждут его к себе. Аллюр три креста.
Мишка явился тут же. Он недоуменно смотрел на Антона. Сержа, пребывающего в меланхолии, ничего не беспокоило.
-Ты, когда уезжаешь? – спросил Горчаков.
-В четыре утра прибудет служебное авто. Командир разрешил в честь кахетинского. А у вас сударь намечается легкий адюльтер? – за Михаила произнес Сергей.
-Скорее тяжелый, но я буду вовремя, - вспоминая скупой тон записки, ответил Антон и добавил:
-Ты от какого причала отплываешь?
-В шесть утра вон от того места до Севастополя. А дальше на Батум, - Михаил махнул рукой в сторону порта.
Горчаков покинул веранду, быстро нашел лихача и покатил по адресу. Дом они отыскали быстро, благо Ялта была небольшим городком. В тени на лавочке сидел слуга, поднявшийся навстречу приехавшему гостю.
-Надежда Николаевна у себя? – спросил человека Антон.
-Да. Как представить вас? – ответил мужчина.
-Князь Горчаков.
-Проходите, вас ждут, - человек отступил на полшага в сторону, освобождая дорогу.
Антон прошел в полутемную прихожую, затем через открытую дверь увидел в глубине свет и направился на него. Надежда в белом, длинном платье сидела в кресле, задумчиво смотрела в открытое окно, из которого был чудесный вид на море. Она, как всегда была красива, а в этом неярком свете лампы, с легкой печалью на челе – прекрасной. Может этот вид или ее долгое отсутствие в жизни Антона, заставил броситься к ней, но на полдороге он был остановлен ее холодным голосом.
-В приличных домах принято здороваться с хозяйкой, полковник, - и увидев его замешательство, добавила:
-Здравствуйте, Антон Александрович, садитесь на свободный стул.
Словно ушат холодной воды она вылила на него. Такого он, конечно же, не ждал. От такого тона и слов, он остановился в замешательстве на полпути. Уж не ошибся ли он? Его ли та самая Наденька?
-Я прибыла неделю назад для отдыха и заодно решила сообщить одну приятную для вас новость, но стала невольной свидетельницей вашего времяпровождения, князь. Поэтому не давала о себе знать, полагая, что это известие вполне можно доверить и письму, тем более скоро вас официально власти поставят в известность.
Антон с трудом справился с собой, школа пажа возобладала, да и учителя были хорошие, одна графиня Измайлова чего стоила: от той приходилось в любую минуту ждать не таких фортелей.
-Я весь внимание, сударыня.
Теперь уже Надежда была в замешательстве: ее милый, дорогой, любимый Антон отвечал холодным, бесстрастным голосом. Она не ждала этого, хотелось возвыситься над ним, ан нет. Крепкий орешек. Но посмотрим. И игра продолжалась.
-Вам разрешено возвращаться в Петроград. Я не хочу говорить о том, что это следует сделать немедля, тем более там неспокойно. Вы были правы, предупреждая меня о опасности, только поэтому, если хотите, состоялась наша встреча.
Антон хотел холодно поблагодарить, но какое-то шестое чувство подсказывало, что, если он это сделает, они расстанутся навсегда. Нужно уступить, тем более любимой женщине, она поймет и не сочтет это за слабость.
Он оставался стоять, но потом сделал шаг, второй…
-Не подходите ко мне, я терпеть вас не могу. Я позову прислугу, - она протянула руку за колокольчиком.
Антон сделал быстрый третий шаг, перехватил руку и припал к ней губами.
-Спасибо любимая, я знаю, каких трудов тебе это стоило. Но почему такая немилость? Ответь мне.
Он отметил, что напряжение в руке снижается, кисть стала безвольной, податливой и он посмотрел ей в глаза, затянутый поволокой и припал к ее губам. Она, как и прежде, ответила на поцелуй.
Уже лежа в постели, Надежда поведала:
-В Петрограде смута. Власть делает все, чтобы разделаться с большевиками, они перешли на нелегальное положение. Ты в который раз прав, Антон. А я ведь была в сомнении, ведь все шло так хорошо с бизнесом в России. Несколько раз порывалась вернуть активы из-за рубежа, пусть работают здесь. Да и компаньоны настаивали. Но вот он - верэ моментум, - по латыни произнесла она «момент истины».
-Ты тогда еще заметил, что у меня есть связи в контрразведке. Так вот они благодарны вам с капитаном за визит в Данию, а я буду обязана тебе до смерти. Сейчас я взяла детей и уехала в Москву, где спокойно. Я решила попрощаться с дорогими мне местами и людьми… некоторыми. А они здесь развлекаются, видите ли, на природе с дамами.
-Надя, любимая, ты все неправильно поняла. Просто мы познакомились с девушками…, - но Надежда прервала его.
-Да я не против всего этого. Ты – свободный мужчина, мне нельзя, да и глупо уличать тебя в неверности. Тем более мы не связаны какими бы то не было узами, вздорными клятвами верности. Просто, мы любим друг друга, по крайней мере я и надеюсь на взаимность. Нет той юношеской увлеченности, когда думаешь, что жить не можешь без этого человека, видя его через розовые очки сопливой любви. А ведь так и оказалось, что мне плохо без тебя, полковник Горчаков. А когда я увидела вас в ресторане, во мне все перевернулось: я потеряла голову от ревности, да так, что хотела все бросить и уехать. Но нужно было немного успокоиться, сегодня я решила последний раз пройтись по набережной, поужинать и увидела тебя вновь с друзьями. И снова поддалась чувствам, написала записку, - она посмотрела на окна, где начинался рассвет.
-Вот и утро уже наступило.
-Наденька, который час? – спросил Антон.
-Половина пятого. Куда вы спешите, мой дорогой полковник?
-Мишка уезжает на фронт, ты сама понимаешь, что проводить старого друга – это больше чем обязанность, а тем более там идет война. С вашего позволения, мое солнышко, мне бы очень хотелось это сделать. А потом я в полном твоем распоряжении, начиная с сегодняшнего дня.
-Хорошо, иди. Я буду ждать тебя здесь, в любое время.
Горчаков прохаживался по набережной, успокаивая дыхание после быстрой ходьбы, опасаясь, что он опоздал, когда послышались неистовые гудки клаксона и из-за поворота выехал мотор. Живописная картина предстала полковнику: рядом с шофером восседал Михаил, нещадно давящий на резиновый клаксон, на плечах его висела дама. Другая женщина томно взирала на бесстрастное нордическое лицо Вокенфельда, похотливо расстегивала его мундир. Серж не сопротивлялся, а просто лениво отмахивался от нее, как от похотливой мухи.
-Стоять, - заорал Мишка.
Он спрыгнул на землю, его отбросило от авто и не успей Антон подхватить его за плечи, улетел бы в воду, хотя этого ему, как раз и не хватало.
-Тоша, мы прибыли. Серж за мной. Вот наш корабль, - орал Мишка, ничего не соображая.
Теперь настала очередь вмешаться Антону. В сильно пьяном состоянии последними выпадают из-под контроля профессиональные качества, у них – это устав.
-Встать, смирно, - так рявкнул Горчаков, что оба офицера вскочили.
Они стояли покачиваясь, с трудом понимая происходящее вокруг. В таком состоянии отпускать Михаила было рискованно, пусть даже ничего не произойдет с ним, но быть его другу посмешищем – это унизительно. Офицеры повисли на своих дамах, те неистово смеялись. Антон подошел к водителю.
-За сколько времени довезешь офицеров в Севастополь, - спросил он.
-Дорога не очень. Часа за два доедем.
-Я оплачу дорогу, но через полтора часа мы должны быть в севастопольском порту. Вопросы есть?
-Будет сделано, господин полковник.
Теперь быстро дам за борт машины, на прощание он вручил им по ассигнации заслуживающих их услуг. С водителем погрузил обоих капитанов, сам уселся в центре и они тронулись. Машина запрыгала по неровностям дороги, оба его спутника впали в сон. Антон этого хотел: сон, свежий ветер, тряская езда сделают свое дело. Друзья должны быть всегда в безопасности.


Глава 5
События семнадцатого года протекали так стремительно, неожиданно, а главное непредсказуемо, что уследить за всем происходящим не мог ни только обыватель, но искушенные в политике, облеченные властью люди. Когда-то Шекспир сказал: «весь мир театр и все мы в нем актеры», прозорливо отмечая, что события на земном шаре не зависят от людей. И это действительно так.
Мы все выполняем какие-то роли, считая, что от нас зависит ход истории, а события - это плод нашей воли, стоит только чего-то пожелать и все сложится наилучшим образом, а происходящее вокруг результат деятельности злых правителей, которые играют нашими судьбами, как актерами на сцене. Но только один вопрос витает над всеми этими утверждениями: как они могут творить историю, не зная сценария будущего? Значит они такие же пешки, ряженные в одежды королей и иже с ними, а кто-то другой, знающий до конца пьесу, режиссирует драму под названием жизнь.
Но так устроен человек: если не дано управлять событиями на сцене судеб, то хотя бы быть суфлером, подсказывать роли, в которых из-за отсутствия сценария выдает, что бог на душу положит, не замечая, что и ему самому кто-то нашептывает, теребит, требует.
Временное правительство уже давно смирилось с тем, что вины Романовых во время правления государством нет. Теперь чисто по инерции продолжало содержать некоторых верных приверженцев империи в Петропавловской крепости, все более убеждаясь в их невиновности. Но как выйти из этого тупика, сохранив, как говорят японцы, лицо, никто не знал. Следователь Руднев непредвзято проводивший расследование дела против Царской Семьи все больше убеждался в искренности служения России своих подследственных, о чем и докладывал на всех уровнях.
Он вспомнил ангельские глаза друга царицы Анны Вырубовой, ему даже стало неловко от того, что женщина верно продолжает служить Семье, стойко перенося унижения, оскорбления, лишения. Он уже отметил это, стараясь облегчить ее участь смягчением условий содержания подследственной. Теперь убедившись полностью в ее невиновности, учитывая инвалидность дамы, Руднев просил непосредственно Керенского об ее освобождении. Тот, сам юрист, прекрасно понимал, что грехов правящей династии перед Россией нет, но так повелось с незапамятных времен: предшественник виноват в чем-то надуманном, это он натворил такого, отчего лишился власти, а коль так, то судить его. Вины царя и его домочадцев не было найдено, только вот одна беда, они не хотят эмигрировать. Одно только их согласие на отъезд и можно было Вырубову, как верного человека присоединить к Царской Семье. Но увы.
Из британского посольства поступило указание готовить императорскую чету с детьми и слугами к переезду на новое место жительства, подальше от революции. Но Керенский, хитрая лисица, раскусил этот план, который подталкивал эмигрировать монарха в Америку или на Восток. Но вот что делать с Анной, он не знал. Очень уж не хотелось приносить ей свои извинения. Но на то он и был хитрецом, достойным Бьюкенена. Побег, вот и выход. Но она инвалид, веревочные лестницы, бег и прочие театральные атрибуты не для нее.
Тогда и был предложен план потери Анны во время переезда на медосмотр на трамвае в сопровождении одного конвоира. Это выглядело более чем забавно. Солдат оставил Вурубову в толпе, затем бросился искать, боясь нарушить инструкции и нечаянно ее найти. Анна также боялась попасться на глаза конвоиру, медленно продвигалась к углу, за которым благополучно скрылась. Все вздохнули с облегчением.
Она с трудом добралась до знакомых, где и схоронилась. Последующие события июльского выступления большевиков с целью вооруженного захвата власти отодвинули далеко назад по значимости дело Вырубовой, а вскоре о нем совсем забыли. Но Анна продолжала скрываться, не подозревая, что она отпущена на свободу в чистую.
Князь Горчаков доставил друзей в Севастополь. Надо отдать должное офицерам, они пришли в чувство, вели себя вполне достойно, только усталость на их лицах говорила о тяжести ночи. Прощание было коротким, трогательным. Антон обнял за плечи друзей и сказал:
-Вот и пришло время расставаться. Встретимся ли когда вновь все трое? Одному Богу известно. Война, возможна смерть. Долго говорить не буду. Вы для меня очень дороги, если вдруг нужна будет моя помощь, дайте знать. Я всегда с вами.
-И я, - дважды прозвучало в воздухе.
Они проводили Михаила до трапа, пожали руки и он отправился на кавказский фронт.
Вечером Антон входил в тихий ялтинский дом Надежды. Слуга проводил его в комнату и удалился. Хозяйка была в простом легком платье, толстая коса была перекинута через плечо. Она подошла к полковнику, нежно его поцеловала.
-Ты голоден, - спросила она его.
-Нет, спасибо дорогая, только хочется пить, на улице жара.
Надежда отдала команду, вскоре был внесен самовар и они уселись пить чай. Она сегодня была спокойна, уравновешена, какая-то домашняя. Он и раньше видел ее в их квартире, купленной для встреч, но такой она предстала ему впервые. Раньше их захватывала всепоглощающая страсть, хотелось близости, наслаждения друг другом, безудержная ненасытность, которая сейчас уступила место покою, более глубокому чувству, которое можно было назвать любовью, но с преобладанием разума, гармонии, благодарности за все то, что они дают один другому.
-Сейчас отдохни и мы пойдем гулять, - в этом было что-то новое.
Раньше она этого пугалась, боялась огласки, избегала демонстрации их отношений. А сейчас вдруг на прогулку. Ведь здесь добрая половина Ялты состоит из их общих знакомых. Но говорить об этом даме, значит проявить трусость. Тем более если Надежда Николаевна настаивает, перечить ей опасно, в этом он убедился. Она все взвесила, просчитала.
После прогулки они сидели в маленьком тихом ресторане, ужинали. Горчаков лениво разглядывал публику, дефилирующую мимо их столика, иногда взгляд останавливался на военных, которые не сменили мундира на одежду отдыхающего. Надежда о чем то думала, была немного напряжена, как будто решая что-то для себя, подолгу задерживала свой взгляд на Антоне. И вдруг сказала:
- Я приехала за тобой, любимый.
Антон не сразу понял значение ее слов. Она приехала, чтобы увести его в Петроград, в связи с решением вернуть полковника из ссылки.
-Но я не спешу. Тем более курс лечения еще не закончился, я выполняю назначения моего питерского врача.
-Ты меня не понял. Я хочу быть с тобой в это трудное время рядом. Давай уедем из этого начинающегося ада в Европу. Ты был прав, здесь находится становится опасно. Я богата, с мужем мы больше компаньоны, чем супруги. С ним решено, я с детьми уезжаю из России.
Только теперь до Антона наконец дошло. Он внимательно смотрел на Надежду, красивую, властную, умную. Да что скрывать. После знакомства с нею, другие женщины были ему не интересны, он часто ловил себя на мысли, что очень хотел бы видеть только ее. Но не сейчас. На ум пришли его домашние. Ну как он их покинет? На кого? Да дед никогда, никуда не уедет. А скрытые им в тайнике миллионы? Они не его. Что подумает Анна? Спрятал и сбежал.
Надежда смотрела на его ошеломленное лицо, смятение чувств было так заметно, что она положила руку на его кисть и произнесла:
-Успокойся. Я вижу для тебя это неожиданно, тем более необычно: женщина сама набивается в любовницы. Ты молод, не женат, а я мать двоих детей. Успокойся. Я лучшая, другой такой не будет, не ограничу твой свободы. Но когда я увидела тебя в обществе смолянок, поняла, в женщинах ты не разбираешься. Я преданная, верная, долго жила с нелюбимым человеком, ни разу ему не изменила. Ты первый и за свою любовь хотела бы бороться, конечно не всеми способами, а их у нашего брата множество, есть и подлейшие, а честно. Не спеши с ответом.
Помолчали. Смотрели на море, сумерки, прохожих. Вскоре подали ужин. Антон выпил вина, Надежда только пригубила, принялись есть.
-Понимаешь… - начал Антон.
-Ни слова, любимый. Мне было очень трудно начать этот разговор. Не спеши с ответом. Все должно устояться, с этим нужно переспать, а утром или через несколько дней решение созреет само собой.
Боже, но он вдруг почувствовал, что она стала ему ближе и роднее. Как будто этого вечера, такого признания им обоим не хватало, оно где-то витало в воздухе, а теперь сделало его счастливым. Они возвращались домой тесно прижавшись друг к другу, он чувствовал ее так, как никогда раньше.
Действительно, на другой день разговор выглядел более безобидно, чем вчера. Подумаешь, какая-то пара – замужняя женщина с другом путешествует по миру, да таких пруд пруди. Все в рамках приличия, все условности соблюдены. А почему и нет?
Гори ясным пламенем эта революция, война, Россия. Но вот как быть с ее величеством Совестью? Что она скажет ему самому спустя какое-то время? Струсил, сбежал. А друзья? Нет, они поймут, но может случится и такое, что им нужна будет его помощь, а он на каких-то там берегах охраняет красивую даму. Да не лукавь перед собой. Полковник, кавалергард будет прятать себя, прикрывшись юбкой этой самой, пусть и горячо любимой, женщины.
А как Анна? Как он сможет смотреть в ее глаза? Нет, она конечно же ничего не скажет, просто во взгляде промелькнет укор. Она сможет преодолеть свое презрение к нему, расценив происходящее, как волю божью, человеческую слабость, не выдержавшую власть денег. О их тайнике он единственный, кто знает место. Выходит, давно готовил, берег для себя и в трудную минуту сбежал. А это похоже уже на грабеж. Тогда чем он отличается от коммуниста? Ничем.
Так прошел день, два. Он мучительно искал выход, не хотелось терять Наденьку, Надежду. Имя то какое! Вот эту самую веру в себя, надежду на хороший исход он и не хотел терять. Да, задала жизнь ему задачу, не каждый с нею справиться. Выбор был, как между Раем и Адом.
И только вечером третьего дня он твердо решил: пусть все остается, как есть, а значит он выбирает последнее – ад, но жизнь в ладу со своею совестью.
На другой день они ушли купаться в уединенное место, подальше от людских глаз. Здесь среди скал они плескались нагишом, не стесняясь друг друга. Для таких походов Надежда брала с собой корзину, где были вино, вода, немного снеди. Какой был аппетит после купания!?
-Ну, что ты решил, любимый? - он ждал этого вопроса, но все же вздрогнул, услышав его.
-Ты, о чем, дорогая, - стараясь выиграть время, боясь разговора, переспросил он.
-Антон, дорогой, не притворяйся, что не понимаешь, о чем идет речь. Я хочу знать покинем ли мы Россию вместе?
-Нет, Надежда, я не смогу.
-О причине отказа можно догадываться - молодая выпускница Смольного института. Обидно, но этого следовало ожидать.
Антон обнял за плечи эту красивую, умную женщину, привлек ее к себе и поцеловал.
-Да я тебя не променяю ни на кого на свете. Все гораздо сложнее, чем ты думаешь.
Обида отказа душила женщину. Она сама того не подозревая, на мгновение превратилась в обычную бабу.
-Она тебя не любит. И вообще, ее чувства наигранные, их видно издалека. Эта душка неискренняя, лживая. Если бы это была ее подруга, тогда другое дело. Та похожа на меня, пойдет за любимым до конца. Сержу несказанно повезло, что его полюбила такая девушка.
-Надя, любимая, успокойся. Все не так. Здесь замешана политика, деньги, - он замолчал, почувствовав, что сказал больше, чем требовалось.
Словно угадав его состояние, она начала капризно упрекать его в том, что он придумывает причину, для того чтобы не ехать с нею за рубеж.
-Мне доверена огромная сумма денег, о том, где она находятся знаю только один я. Теперь представь себе, что мы уезжаем за границу, что подумают люди, доверявшие мне. Моя репутация, мое честное имя, все это будет подвергнуто критике, сомнению. А моя совесть? Я не смогу жить.
-Антон расскажи подробнее обо всем.
-Ты сама знаешь, что все в подробностях я рассказать не имею права. Деньги Царской Семьи, они не мои, я не имею права ими рисковать.
-Сумма большая?
-Да, где-то двадцать миллионов.
Теперь настала очередь размышлять Надежде. Конечно, воспитанный на традициях чести, данного раз слова офицер не может даже наводить тень на свое имя, должен до конца оставаться безупречным.
-Кто-нибудь еще знает об этом?
-Да. Друзья косвенно. И одна женщина.
-Снова женщина. Наверно какая-то вертихвостка, такая как графиня Измайлова. Эта тоже продаст, оглянуться не успеешь.
-Я вижу ты осведомлена обо мне лучше меня самого, - Антон начинал раздражать этот допрос.
-Не злись, милый. Да, я изучила список твоих женщин, корю и виню себя за это. Но я женщина, я не смогла этому противиться, хотя и презирала себя за это, потому что не хочу тебя делить с кем-то еще. Ты мой и останешься в моем сердце навсегда. Прости за эту слабость.
Она замолчала, тяжело дыша. Было видно, что ей тоже не легко дается этот разговор. Ревность женщины делает ее очень опасной, а если она еще умна, незаурядна, то это вообще вулкан страстей, способный стереть с лица земли любого. Это понимал Антон.
-Успокойся, моя прекрасная, любимая девочка. Я говорю тебе правду.
-Ты можешь сказать имя этой женщины?
-Могу, но это не та, к которой можно ревновать.
-Пожалуйста, ее имя, - пересохшими губами прошептала Надежда.
-Анна. Анна Вырубова, друг Царской Семьи.
Было интересно наблюдать, как Надя из тигрицы превращается в обычную курортницу, словно из нее выпустили воздух, она друг обмякла, откинулась назад, прислонившись к камню.
-Прости меня, если сможешь. Я не должна была настаивать, но я сохраню эту тайну. Только обещай мне, когда утрясешь все эти дела последовать за мной в другую страну.
-Обещаю.
-Теперь нужно остудиться после бурного выяснения отношений, - смущенно, стараясь все превратить в шутку, сказала успокоенная женщина, увлекая Антона за собой в воду.
Анна находилась на квартире у своей старой приятельницы, где для нее был кров. В своей жизни она делала много хорошего людям, большинство было ей за это благодарно. Квартира была длительное время пуста, сейчас после приезда Вырубовой, она вновь обрела жилой вид. Визиты к ней были не частыми, в основном посещали родственники, только мать осталась сразу и навсегда. Она всегда опекала свою горячо любимую дочь. Отец был занят, за все время после ареста, он навещал Анну дважды. В остальном старый верный слуга создавал какие-то подпольные кружки по освобождению Царской Семьи и восстановлении монархии в России.
Но все смешалось после июльского выступления большевиков. Многие увидели силу, способную свести великую Россию в могилу, полностью лишить ее цвета и разума, заменив их низменными, подлейшими качествами человечества. Один лозунг чего стоит: власть любой ценой.
Анна постепенно успокаивалась, к ней возвращалась способность чувствовать, предугадывать события, но вот влиять на них она ни как уже не могла. Она пробовала передать послание императрице, но полученный ответ с просьбой не беспокоится об их судьбе, заставил ее оставить дальнейшее налаживание связи. Это могло навлечь на Царскую Семью усиление режима содержания.
О ее местонахождении мало кто знал, кроме перечисленных уже лиц. Тем более странным было, в один из дней, появление матери с просьбой принять одного хорошо знакомого ей господина.
-Но я никому не назначала, - по давней привычке сказала она, но тут же прикусила язык.
Не то время, когда увидеть ее было великое множество. Все спешили решить свои заботы через нее. Сейчас вот до нее нет никаких дел. Кто же мог это быть?
В комнату, как-то задом втиснулся человек, когда он обернулся, она узнала в нем Аарона Симановича. Боже, все в ней вспыхнуло от радости. Единственная душа, кроме родных, кто не забыл о ней. А может он с какой-то просьбой? Но какие к ней могут быть дела, впору свои бы кто-то разрешил.
Аарон бросился к Анне и припал к руке. Ему тоже была не безразлична эта встреча.
-Анна Александровна, Анна Александровна, - повторял он, целуя ее руку.
Она усадила его в кресло, потрогал остывший бок самовара, хотела попросить мать приготовить чай, но он только замахал руками.
-Анна Александровна, помилуйте. Только из-за стола, благодарствуйте. Я несколько дней назад узнал о вашем чудесном освобождении и счел своим долгом навестить вас. Ведь совсем недавно мы встречались почти каждый день. Какое время было!? Какое время.
Анну эта встреча растрогала до слез, стараясь быть сильной, она незаметно смахнула слезинку. Ей было трудно передвигаться, поэтому она тяжело опустилась в кресло, придав лицу благодушие, повернулась к Симановичу. От пронизывающего взгляда старого еврея, это не ускользнуло.
-Вам нужно немного отдохнуть, а еще лучше куда-то уехать. Эти события, неопределенность, суета, ваша близость к Царской Семье будут играть с вами неприятные вещи. А они вам нужны?
-Да, дорогой Аарон. Я согласна с вами. Но сейчас я скрываюсь от Временного правительства, боюсь их, как бы они не нашли меня и не вернули в узилище.
-Они сами боятся этого.
-Чего они боятся, - не поняла Анна.
-Они боятся найти вас, тогда нужно будет уже официально признать, что они освободили вас. А за что они вас задержали, подвергли унижениям, заточению? Вы вправе подать на них в суд, - говорил бывший управделами Распутина, прекрасно понимая, что в этой революционной кутерьме, никто ничего делать не будет, но ведь нужно успокоить женщину.
-Да, я таки имею вам сказать одну очень интересную вещь. Вам необходимо встретиться с одним человеком, он почему-то решил, что он ваш родственник. Я долго пытался ему втолковать, что не может быть у еврея родственников среди гоев, простите, не евреев. Но он и слушать не хочет. Нет, нет, этот человек не то, что вы думаете, - замахал руками Симанович.
Он замолчал, словно собираясь с силами, видя недоверчивое выражение лица Анны. Необходимы были сильные аргументы, чтобы встреча состоялась.
-Даю вам честное благородное слово, Анна Александровна, этот человек нормальный, даже очень. Но он чрезмерно заинтересован в этой встрече, а я ему многим обязан, поэтому и выполняю роль посла доброй воли, - и снова он пытливо посмотрел на Вырубову.
Выражение ее лица не изменилось и выражало недоверие. Понятно было, что после стольких потрясений в застенках Петропавловской крепости, невозможно было поверить даже хорошо знакомому человеку, пусть им будет не только Симанович, но более близкий человек. Тогда Аарон выбросил из рукава свой последний козырь:
-Анна Александровна. Он такой же бессребреник и провидец, как покойный Григорий Ефимович, мир праху его.
Последнее возымело действие. Анна задумалась. Да, сейчас ею руководил страх от пережитого, но он отступал, уступая место разуму. Она допускала, что существуют еще подобные люди, такие как Распутин, Горчаков – но у того дар проявится значительно позднее, она и другие. Значит есть еще кто-то, и он ищет общения.
Последние месяцы страх задавил ее способность предвидеть события, она не могла ничего предчувствовать. Это было объяснимо, ведь страх есть ничто иное, как боязнь будущего. Это попытка любого человека предугадать эти самые грядущие события, зачастую он видит их в ложном мрачном виде, с думой - «ах как бы чего не вышло» стараясь оградить себя от надуманных ужасов. А чувствовать настоящее будущее нужно спокойно, не боясь, воспринимая даже мельчайшие оттенки мысли, вылавливая те, которые идут от души.
-Хорошо, я согласна встретиться с ним. Эта квартира подойдет? Но только дайте слово, что никто другой не воспользуется моим разрешением.
-Анна Александровна. Помилуй бог, я никогда не возьму такой грех на душу, - и поговорив еще немного о ничего не значимых вещах, Симанович удалился.
Анна не придала большого значения этой встрече. Арест наложил на нее большой отпечаток, она стала трудно узнаваемая. От той энергичной, блестящей придворной дамы с мужским складом ума мало чего осталось. Что послужило причиной этому сказать было сложно: надлом из-за мрачных казематов Трубецкого бастиона, плевки в лицо, унижение нижними чинами или длинные, промозглые от сырости ночи полные крыс.
Но скорее дело было в другом – потеря цели жизни. Она всю себя без остатка отдавала Царской Семье, так олицетворяя служение Империи. А где все эти огромные символы ее жизни? Их нет. Даже встрече с ее Друзьями – монархами ей отказано, да и не могла она появится пред их очи, считая себя на нелегальном положении.
От бессилия, душевного надлома она заплакала, чему предавалась последнее время очень часто. Даже близкие люди, с кем она работала последние дни перед падением империи не посещали ее.
Только единожды приходил Пустовойтов, но на то он старый сыщик, который сразу же вычислил дом, в котором могла находится Анна. Он то и поведал ей все последние новости. Царская Семья содержится под арестом в Царском Селе, доступ к ней ограничен. Готовится ее перевод в Тобольск, в связи с тем, что они отказались эмигрировать из России. Горчаков, по ее просьбе, встречался с ними, а сейчас находится в ссылке в Крыму, под видом прохождения лечения. Баранов на третьих ролях в Генштабе. Афанасий Андреевич пробыл недолго, испил чаю и откланялся. И снова потянулись дни ожидания, только вот чего? Она не знала. Еще раньше Анна решила уйти в монастырь, а теперь это желание все чаща напоминало о себе. Уйти от всего мирского, посвятить себя служению Богу.
Симанович сдержал слово. Прошло несколько дней, он появился вновь, но не один, а с молодым густоволосым, кучерявым человеком. При первом взгляде на него появлялось ощущение какого нереального поведения, отрешенности от мира сего, витания в облаках. Он смотрел куда-то в потолок, словно выискивая там одному ему видимые знаки, а скорее так оно и было, он их там находил. Но когда к нему обращались, он продолжал смотреть куда-то в сторону от собеседника, словно боясь, что его взгляд может навредить собеседнику.
-Здравствуй сестра, - были первые его слова.
Этим он еще больше вызвал недоумение у Анны, но она помнила уроки Распутина, который привечал всех блаженных и юродивых.
-Здравствуй, - скорее, чтобы подыграть ему отвечала она.
-Меня здесь все зовут Фимкой или если правильно Ефимом. Я живу вместе с дядей Ароном. Он очень хороший, но скоро он уедет от меня, потому что я стану другим.
Со стороны это напоминало сцену свидания с близким человеком в какой-то больнице для душевнобольных. Анне стало страшно.
-Не бойся сестра, мы с тобой родственники, скоро ты признаешь меня, - после этих слов, что-то словно повеяло на нее, она друг расслабилась и успокоилась.
-Не бойтесь его Анна Александровна. Он в себе, но его необыкновенные способности заставляют думать о ненормальности. Я вас оставлю на минутку, буду здесь за дверью. Можете полностью доверять ему, - Симанович покинул комнату.
-Можно мне присесть около тебя, сестра, - сказал Ефим, опускаясь на стул.
-Я буду говорить, а ты будешь вспоминать, не беда если что-то не припомнишь, но ты почувствуешь, что это правда. Мы все из одного клана странников, здесь сейчас ты, я, где-то Горчаков, который скоро объявится, был Григорий, но он отработал свой путь и теперь прибывает в нашем общем доме. В каждой жизни мы часто встречаемся, зачастую бываем по разные стороны баррикад, создаем себе и другим трудности, меняем пол. В одной из прошлых жизней я был женщиной, ты была мужчиной-вельможей.
Анна еще больше заволновалась, тем более Симанович оставил их наедине. Будь она спокойнее, то отметила бы, что наблюдала подобное поведение у князя Горчакова при первой их встрече на даче в Финляндии. Она хотела уже было закричать, но Фимка вдруг глянул ей в глаза и она буквально в них утонула. Глаз такой проницательности и глубины ей еще не доводилось видеть. Они были какие-то демонические, сильные, словно созданы из угольев, пронзали всего человека насквозь, сразу успокаивали, делали податливым, как воск.
-Да, природа крепко упаковала тебя, вернее твою душу, в тело, что ты с трудом чувствуешь меня, - как бы безразлично произнес кучерявый.
-Сейчас ты успокоишься, закроешь глаза и все вспомнишь. Закрывай глаза, я не буду ничего говорить.
Перед ней пролетело время жизни до ее рождения, это состояние она уже испытывала находясь на грани смерти при аварии поезда, когда Григорий воскликнул:
-Анна, открой глаза.
Но она продолжала скольжение, вот рождение ребенка, утроба и яркое светлое бытие, которое трудно с чем-то сравнить. Она беззаботно плывет среди неземной красоты, рядом такие же, как она, бестелесные и бесполые существа, в каждом из которых угадывались образы то Григория, то Антона, то Фимки. Еще она видела множество других образов за их плечами. Они были беззаботны, веселы, преисполнены величайшей любви ко всему.
До нее донесся голос гостя:
-Теперь можешь открыть глаза, - Анна послушно подняла веки.
-Что это было, - слегка испугано спросила она.
-Такое состояние, которое напоминает сон, но это точно не сон. Им я пользуюсь, когда хочу показать собеседнику будущее. Но это я делаю только избранным людям, всем подряд нельзя, не получается. Видно так угодно Богу.
-А ты сам видишь будущее?
-Да, я вижу грядущее и прошлое любого человека.
-Ты можешь лечить людей в этом состоянии? – думая об аналогии с Распутиным, спросила Вырубова.
-Нет, вот лечить людей Бог не сподобил. Но того, что я вижу, достаточно для меня. Ведь это тяжелый труд, знать все наперед или видеть, что человек скрывает. Но скоро это кончится, я буду меньше чувствовать грядущее.
-Какова наша функция здесь, коль ты говоришь, что мы из одного клана?
-Ты это знаешь сама: помощь на крутых поворотах жизни людям, подобно нам. Ты помогала Помазанникам Божьим, но изменить Судьбу не смогла, никто этого не может делать ни здесь, ни там, - и он ткнул пальцем в небо.
-Этот путь для нас, странников тяжек, потому что мы должны познать все душевные тяготы человечества, что знать ленту жизни с момента ее зачатия и до конца, делать ее неизменной. Душа может воплотиться в человека на любом отрезке этой ленты, в зависимости от цели совершенствования ее, прожить весь путь этого человека и вновь уйти в наш истинный мир. Но освободиться от бренности этого существования, помочь кому-то из нас покинуть жизнь мы не имеем права. Вот это я хотел бы тебе и Антону довести.
-Я об этом знаю, - сказала Анна, чувствуя себя вновь спокойной, уверенной, как прежде.
Они еще поговорили, но затем Ефим стал собираться уходить.
-Пожалуйста, не забывай меня. Прошу тебя, навещай меня в любое время. Последнее время мне так одиноко, родные не в счет. Они создают для меня все, но нет той духовной близости, освещения цели нашей жизни. Я думаю ты меня понимаешь. Спасибо тебя, я вновь, как и прежде могу трезво оценивать происходящее, а главное – исчез страх.
Анна поднялась, обняла Ефима, проводила до двери, где его ждал Симанович.
Дни с Надеждой пролетели, как одно мгновение, похожее на сон. Вот она только была и уже пришло время уезжать. Антон с грустью ждал этого часа, стараясь отодвинуть время разлуки, но увы… Все когда-то заканчивается. Они сидели на веранде ресторана, одетые, как подобает для этого случая. Легкое вино, немного изысканных закусок не радовало их в этот вечер. Оба словно предчувствовали длительность расставания, а Антону что-то подсказывало, что это последняя их встреча, что они расстаются навсегда. Эта женщина, как яркая звезда прошла по небосклону его жизни, чтобы согреть, поманить за собой и исчезнуть. Надежда с грустью гладила его руку, на которой сверкал подаренный ею перстень, и слегка улыбнувшись сказала:
-Это не украшение, нет. Это обручальные кольца, они свидетели нашей с тобой любви, и я бы хотела, преданности друг другу. Ну Бог даст, мы еще свидимся, будем вместе. 
Полные слез глаза выдавали, как ей тяжело в этот вечер. Она уже неоднократно, стараясь незаметно, смахнуть эту предательскую влагу, но Антон замечал ее подавленное состояние. Да и у самого на душе было тяжело, он молил лишь об одном, чтобы это поскорее закончилось. Ах, если бы мы сами могли распоряжаться своей жизнью!


Глава 6
События лета семнадцатого года поражают своею беспомощностью, беспечностью, а действия правительства непродуманностью и если хотите, бездарностью. Прежде всего это касалось войны. Поистине, если тебя решил наказать Господь, то прежде всего лишает разума. Казалось, что войска топчутся на месте, зря гибнут люди, в окопах братание и эта еще большевистская пропаганда.
Уже даже самым ярым приспешникам этой кровавой бойни становилось ясно, что нужно выходить из военного конфликта. Но не смотря ни на что, конец был виден. Германия дышала на ладан, еще один незначительный нажим и ей конец.
Вот эта обманчивая иллюзия близкой победы заставляла передовые, умные головы смотреть именно в этом направлении. Закончить войну, а уж со своим внутренним врагом мы потом, после окончания разберемся. Все откладывалось на этот пресловутый «потом». Прощалось все: разнузданность нижних чинов, брожение на флотах, беспорядки в столице, революционные, уже неприкрытые выступления. И только холодным головам, а таких были единицы, нужен был немедленный мир, но даже они порой были опьянены близостью конца войны не иначе, как через победу. Зачем сепаратный мир, если победа и так видна?
О, как все заблуждались и, если бы могли заглянуть хотя бы на пару лет вперед, в будущее. Тогда бы не только остановили эту проклятую войну, заключили мир, но согласились бы на поражение. Что может быть страшнее другой, братоубийственной войны? Вот тогда, в семнадцатом году, Господь лишил разума Россию. А может и раньше.
Сказать, что во главе России стояли бездарности, значит погрешить против истины. Уж чего, чего, а умных людей в стране во все времена было много, да и сейчас, в это тяжелое для государства время выходили из тени неординарные, талантливые личности. Но только на мгновение, чтобы блеснуть и исчезнуть оплеванными, ошельмованными для будущих потомков. Судьба в насмешку выдвигала их на передовые позиции, чтобы показать их блеск ума, а потом задвинуть куда подальше, словно в назидание всем, что от личности ничего не зависит.
Одним из таких людей был Александр Федорович Керенский. Умный, яркий, хорошо образованный человек прекрасно понимал ситуацию сложившеюся после падения монархии. Он старался навести порядок в стране, забыв, что Петроград – это еще не вся держава. Но как он пытался сделать это? Да, да, копируя Европу, с оглядкой на нее, на Англию. Главным советником в этом у него был посол Бьюкенен. Умный, решительный порой до грубости, что было возможно издержкой молодости, Керенский мог вершить блистательные дела, если бы не его оглядка на …. Масонство. Да он был одним из апологетов этого движения, но совершенно забыв об особенностях Родины. Что, «умом Россию не понять…», после монархии она продолжала ждать решительного мужа, а не слабого интеллигента. Возможно отпусти ему Рок больше времени он и стал бы диктатором, но увы.
Мог бы он решить проблемы, оставленные его предшественником князем Львовым? Мог бы, да мешает одно но… Ход истории, если хотите, Бытия уже предрешен. И кого бы не выдвинула бы жизнь на их место, исход был бы тот же.
Но ему все больше и больше мешала Царская Семья. Да, она низвергнута, отошла от власти, но это живые люди высшего, самого высшего света, у них много родственников во многих уголках земного шара, а о столицах речи нет – там сплошь и рядом. Они имели рычаги воздействия на своих правителей, как прямые, так и косвенные. Но прошедшую в России революцию нужно было представлять, как цивилизованную смену власти, а не кровожадный бунт. Поэтому он настоял на том, чтобы выпустить из тюрем даже самых ярых приверженцев монархии, может с их помощью удастся решить этот вопрос.
Он закрыл глаза на то, что в доме графини Клеинмихель, несмотря на военное время, почти в открытую существовал центр по спасению и оказанию помощи государыни Императрицы Александры Федоровны, исконной немки. Из этого дома, как из штаба, выходили документы антигосударственного, крамольного содержания с призывами к офицерству освободить монаршую чету из-под унизительного ареста, дать свободу. Как будто Временное правительство не хотело этого.
После июльских событий положение стало еще более угрожающим: появилась сила способная вооруженным путем захватить власть, а что будет потом никто не знал: ни сами большевики, ни буржуа, а еще в большем неведении пребывало все остальное население России
В один из вечером, когда в сумерках с трудом можно опознать человека, в дом, где была Вырубова, вошел человек. Он возник неожиданно, и если кто-то  наблюдал бы за домом, его появление можно было просто назвать волшебством. Значит за плечами этого незнакомца была большая школа конспирации или сыска.
Человек попросил прислугу доложить о нем Анне Александровне, но та упорно отрицала о проживании вышеназванной особы в этом доме. Что этому способствовало, трудно сказать: приход без предупреждения, позднее время суток, а может обычная солдатская одежда, с красным маленьким бантиком в петлице левого кармана гимнастерки. Лицо визитера было какое-то стершееся, трудно запоминающееся, а сам был невысокого роста, щуплый и только солдатская кобура нагана придавала посетителю вес.
Когда препирательства достигли предела, посетитель решительно расстегнул кобуру, сказал:
-В виду революционного времени, я как представитель совета имею право обыскать дом. Если вам это не нравится, вы будете мне препятствовать я уйду и вернусь с патрулем, тогда мы перевернем все вверх дном. Покорнейше прошу доложить Анне Александровне о моем желании видеть ее сей час.
Открылась одна из дверей комнаты и выехала в коляске Вырубова в сопровождении матери. Она подслеповато вглядывалась в лицо человека, но вдруг взмахнула рукой и произнесла:
-Пропустите его, это мой знакомый. Прошу вас… - она замолчала, чуть не обронив еще одно слово.
Она хотела сказать полковник, но вовремя остановилась. Не тот час, когда нужно и можно было величать по титулам, званиям. Перед ней стоял полковник Баранов.
Они проследовали в комнату, откуда появилась Анна.
-Слушаю вас, Карл Карлович. Чем обязана столь неожиданному визиту?
Но Баранов молча смотрел на Вырубову, словно впервые видел ее. Тогда она повернулась к матери и попросила:
-Мама, дорогая, оставьте нас наедине с Карлом Карловичем.
-Слушаю вас, полковник, - вновь обратилась Анна к Баранову, когда остались одни.
-Разрешите присесть, Анна Александровна. Разговор будет долгим.
-Ради Бога. Возьмите стул и садитесь поближе.
Полковник поставил стул рядом с коляской Анны почти вплотную, уселся и наклонившись к ней негромко сказал:
-Анна Александровна. Я от Государыни, Александры Федоровны, - он замолчал, вглядываясь в лицо собеседницы.
Вырубова молчала. Еще несколько месяцев назад она безгранично верила этому человеку, но теперь другое время. Она побывала в узилище, где прозрение от происходящего и дум наступает очень быстро, когда видела вчерашних преданных престолу людей, продавшихся и делающих карьеру на предательстве, лжесвидетельствах и прочей человеческой мерзости. Может и этот «посланец» из их стаи.
-Понимаю вас, Анна Александровна. Мне было приказано сказать Нашему Другу следующее: Мария Михайловна была права.
Да Баранов мог знать о поездке Царицы и Анны в Великий Новгород, посещение одного из монастырей, но что сказала старица, знать он не мог. Полковник говорил правду.
-Зачем этот маскарад, Карл Карлович, - тихо спросила она, кивнув на солдатскую форму.
-Для удобства. Много нижних чинов пользуясь свободой шастают по городу, безобразничают, задирают офицеров, но к солдату у них нет причин. А патрулю достаточно показать документ, сказав при этом, что нахожусь на задании, как офицер контрразведки Генштаба. Теперь я получил разрешение к посещению Царской Семьи с целью перевода их на новое место пребывания.
-Как они там? Здоровы ли? Как их содержат?
-Все хорошо. Все члены Семьи здоровы. Но после июльских событий августейших особ решено перевести вглубь России, в Тобольск, для их безопасности. Начальником конвоя назначен полковник Кобылинский. Разрешено взять самое необходимое, памятное для них, а также слуг из числа добровольцев, кто последует за ними в Сибирь, - говорил волнуясь и сбиваясь полковник.
-Мне кажется, здесь что-то другое, - задумчиво произнесла Анна.
-Это чисто английский ход. Отъезд возможен из Петрограда только через Англию, скандинавские страны слишком мелки для бывших царствующих особ. Англичанам кажется, что только поэтому Аликс и не хочет ехать, - невольно вырвалось у Баранова.
Эта случайная фраза не укрылась от Анны. Так фамильярно мог называть Царицу только близкий ей человек. Она вскинула глаза и непонимающе посмотрела на полковника.
-Простите ради Бога, Анна Александровна. Последнее время мне приходится контактировать с немцами, родственниками Государыни. Сейчас Царская Семья не у власти, но родственные связи никто не отменял. Она немецкая принцесса, урожденная немка, Государь – двоюродный брат Вильгельма и Германия делает все, чтобы спасти всю Семью. Сейчас они не противники, они родственники, попавшие в беду. И долг каждого немца помочь этим людям. Война войной, а родственные узы незыблемы. Англия забрала у них престол, предала. Таковы союзники из англичан. Немцы противники, но не предатели родственников.
Анна смотрела на этого человека и размышляла. Вот и Баранов переметнулся на сторону немцев. Пусть цель благородная – спасение Царской Семьи, но ведь война идет-таки с Германией. Впрочем, все так перемешалось, что трудно стало понять, где кто. Вчерашний союзник становится предателем, а сегодняшний враг чуть ли не спасителем.
-Поистине, чудны дела твои Господи, - тихо прошептала Анна.
-Что вы сказали? – спросил Баранов.
-Нет, нет, ничего. Это просто мысли вслух.
-Но немцы грозят нам еще одной революцией, ее дыхание мы уже ощутили в июле, - сказала Анна.
-Это от безысходности, иначе Германии конец. Это операция немецкого Генштаба, о ней мы докладывали вам с полковником Горчаковым. А родственники спасают близких.
-Где сейчас Антон Александрович? – спросила Анна.
-Он в Крыму. Ему разрешено вернуться в Петроград, скоро будет. Теперь к главной цели моего визита, - Баранов еще ближе наклонился к Анне.
-Государыня обеспокоена вашим здоровьем, она просит вас также покинуть Петроград, уехать в Финляндию. Так будет намного лучше всем. Они же пройдут путь, предсказанный задолго от этих событий.
Баранов закончил речь, выпрямился на стуле. Да, Государыня до последнего остается верной себе, заботясь о своем Друге, оставаясь твердой в пути проложенным самой жизнью.
-Могу я написать несколько слов, - вдруг спросила Анна и замолчала.
Баранов посмотрел на нее.
-Вы хотели бы добавить, а можете ли вы мне доверять? Вполне. Я служил и служу Царской Семье, - просто и тихо сказал он.
-Только никаких намеков и тайн. Сами понимаете какое сейчас время, эту записку могут прочесть и другие. Все должно выглядеть, как обычное, рядовое письмо. И еще. Вы разрешите мне с ним ознакомится на случай непредвиденных обстоятельств.
-Да, конечно, полковник
Анна подъехала к столу, взяла перо и набросала несколько строк. После этого протянула письмо Баранов, который придвинулся ближе к свету, с трудом разбирая почерк.
-Вы спрашиваете о судьбе каких-то средств. Могу я знать, что это за суммы?
-Да, это несколько тысяч рублей выделенных на строительство церкви и памятник Григорию из личных средств Государыни,  - солгала Анна.
-Больше вопросов нет. Разрешите откланяться. Честь имею, - и полковник Баранов удалился.
Анна осталась одна. Сказать, что она была взволнована, значит ничего не сказать. Она была рада, наконец-то о себе дали знать люди, которым она служила все время, которых боготворила, ради них она готова была отдать свою жизнь. Пусть у них не все складывается так успешно, как хотелось бы, но они живы, продолжают бороться за свое место под солнцем, а главное – выполняют то свое предназначение, которое обратит их имя в бессмертие.
Она была так погружена в свои мысли, что пропустила несколько раз вопросы матери. Уже лежа в постели, она долго не могла заснуть, перебирая в памяти свой разговор с Барановым, записку, анализируя события. Конечно ее волновали те миллионы, которые спрятал где-то Горчаков, о месте их нахождения она не знала, но она верила Антону. Но при этом постоянно приговаривала: «На все Воля Божья». Это успокаивало, давало силы.
Баранов, как и обещал, появился через два дня. И хотя они не оговаривали сроки его появления, для Анны это была вечность. Все в том же наряде, щуплый, незаметный Карл, после приветствия, протянул Вырубовой письмо в открытом конверте, предупредив, что его содержимое ему известно. Она трепетно схватила послание, дрожащими руками достала исписанный четким, красивым почерком Государыни листок и принялась читать. Сначала были обычные фразы о радости, что она жива и на свободе. Затем шла речь о членах семьи, здоровье Алексея и только в конце были даны иносказательно указания, в отношении ее вопросов.
Александра Федоровна просила, но Анна поняла между строк, требовала, чтобы она покинула Россию и уехала в Финляндию. А известные суммы денег разрешалось Анне тратить на свое усмотрение «на благо Родины и Отечества». Только не нужно предпринимать ни каких усилий в решении участи Царской Семьи, все давно решено.
Она перечитала письмо несколько раз, подняла глаза на Баранова. Тот смотрел на Анну, затем добавил:
-На словах велено передать, уезжайте за кордон. Не предпринимайте никаких попыток к освобождению членов семьи, задействованы огромные силы, но пока увы. Все разбивается о железную волю Ники и Аликс. Вы, как и я, убеждены в тщетности всего этого, - Баранов замолчал, прошелся по комнате и произнес, - У нас тоже ничего не получается, они слушать не хотят об отъезде. Помолитесь за них.
Анна в ответ только кивнула. Она была занята своими мыслями, которые вдруг нахлынули. Рекомендаций было слишком много, но их следовало выполнить. Александра Федоровна с типичной немецкой холодностью и пунктуальностью разложила все по полочкам. А коль она так решила, то она пройдет до конца твердо, целенаправленно. Никто не свернет ее с этого пути: ни Временное правительство, ни монархически настроенные офицеры, ни родственники. Они выполнят свой долг Помазанников Божьих перед Отечеством и Господом, ибо так предначертано Судьбой и никто не может изменить этот путь.
Теперь у Анны были развязаны руки в отношении средств, которые были оставлены на хранение, спрятанные князем Горчаковым. Осталось дождаться его. Кстати, а где он? Но спрашивать у Баранова второй раз она не решилась, а вдруг ее предположения и подозрения обоснованы, и он работает с немцами. Кто знает?
А Антон в это время мучился в доме Сержа. Да, только после того, как Надежда уехала, он понял, что для него значит эта женщина. Вся жизнь, другие женщины казались мелкими, пустыми. Он целыми днями ходил по дому или пляжу задумчивым и каким-то потерянным, только образ его любимой стоял перед глазами. Тоска и пустота охватили его. Он уже не рад был солнцу, воде и пляжу, не одиножды корил себя за то, что ввязался в это дело с деньгами Вырубовой и потерял свободу действия.
В один такой день появился к обеду Серж, который тоже страдал от разлуки с Екатериной, стал еще более молчаливым, задумчивым и только темные круги под глазами говорили о тяжелых душевных страданиях.
-Два влюбленных идиота, - со злой иронией подумал полковник.
Но когда друг протянул два письма, забыл об этом. Он прочел первое. Приказ о том, чтобы он немедленно возвращался в Петроград. Второе было из дома. Писала бабушка, просила срочно приехать, уж больно занемог дед. Любовное облако слюнтяйства мигом улетучилось, Антон принялся собирать вещи.
-Доставь меня на станцию, - сказал Сержу он.
Надежда, переживания остались где-то позади, его охватила тревога за деда, домашних, чему и сам был удивлен.
-Совсем немного надо влюбленному, только перейти к действию и все переживания пройдут. Исчезнут они и у тебя, мой друг, - садясь в машину и глядя на Сержа думал Антон.
Но напрасно так он считал. Стоило войти в вагон, замелькали в окнах столбы, деревья, как воспоминания, грусть снова нахлынули. Он чувствовал, что это была его последняя встреча с Надеждой и чем дальше он отъезжал от Крыма, тем призрачнее становилась уверенность на встречу с любимой женщиной. Он даже усмехнулся этому каламбуру, пытаясь прогнать мысли о ней.
На вокзале в Петрограде он взял лихача и поехал домой. По дороге Антон пристально рассматривал прохожих, пытаясь найти какие-то изменения, но их было множество. Вот знаков прежнего бытия можно было определить с трудом. А нового – хоть отбавляй. Разнузданные нижние чины, толпы подозрительных личностей, много пьяных, отсутствие городовых, быстро проходящие офицеры, казалось бы, не замечающих с нагловатыми взглядами солдат – все бросалось в глаза. Боже, куда катится мир?
Дома к нему бросилась Авдотья, подошел Тихон.
-Как он там? Что говорят врачи? - не называя имен спросил Антон.
Тихон развел руками, а Авдотья затараторила:
-Ой, плохо, сынок, совсем плохо. С трудом, батюшка наш Петр Николаевич, узнает всех. Вот и велел тебя покликать.
Горчаков взбежал на второй этаж, сразу направился в спальню деда. У постели сидела Наталья Степановна, сиделка и монахиня. Горели свечи, в полумраке обозначая лежащего на кровати, на высоко взбитых подушках человека. Может из-за слабого света или это было результатом длительной разлуки, но человек был изможден, худ, с заострившимися чертами лица и от этого трудно узнаваем. Он дышал тяжело, глаза были зарыты, руки, какие-то непомерно длинные, худые, словно отброшенные, чужие располагались безжизненно на одеяле.
Антон подошел к бабушке.
-Как он? – беззвучно, только губами спросил он.
В ответ та припала к его груди и заплакала. За это время сдала и она: похудела, сгорбилась, казалась маленькой и щупленькой. Этот безнадежный плач был красноречивее слов. Антон гладил худенькие, вздрагивающие плечи, хоть как-то пытался успокоить любимого человека.
Веки больного вздрогнули, глаза открылись. Губы что-то хотели сказать.
-Подойди к нему, он тебя зовет, - сквозь слезы тихо сказала бабушка.
Горчаков приблизился к умирающему, склонился к его губам.
-Дождался я тебя, полковник, - с трудом разобрал Антон.
Возможно военная терминология придавала ему силы, он как старый солдат приказал себе ждать внука, отдавая команды своему угасающему организму.
-Я угожу, мое время вышло. Все дела в порядке. Все состояние завещаю на твое имя, деньги в банке за границей. С бумагами ознакомишься. Дом продан, с января придут новые хозяева. Уезжай отсюда, здесь будет плохо, мне Пустовойтов сказал. Антоша, внучек, сбереги семью.
Глаза устало, медленно закрылись, не было сил держать веки. Губы еще что-то пытались произнести, но только шумное дыхание было ответом. Антон разогнулся. Он обнял плачущую бабушку, прикрывшую платком рот, Авдотью и вывел их из комнаты. Женщины дали воли слезам. Горчаков подошел к молчаливо стоящему Тихону, они обернулись, чтобы не так тяжело было видеть горе и смотрели в окно.
Дедушка отошел к утру. Затем похороны, суета, соболезнования, обед. Когда расходились, последним к Антону подошел Андрей Афанасьевич. Он крепко обнял его за плечи, молча постоял, лишь добавил:
-Завтра вечером жду тебя у себя. Понимаю траур, не время, но нет у нас с тобой его.
На следующий день было много хлопот. Приходили родственники, слова, плач и только поздно вечером Антон выбрался к дядюшке. Андрей Афанасьевич был дома, ждал его в своем кабинете. Он посмотрел на вошедшего племянника, покачал головой и только спросил:
-Ты хотя бы поспал этой ночью?
В ответ Антон пожал плечами, спать приходилось урывками.
-Проходи к столу, садись в кресло.
Пустовойтов указал куда нужно сесть. Затем достал бутылку коньяка, рюмки, нехитрую снедь и выставил все на стол. Он не торопясь разлил напиток, обошел стол и уселся в кресло напротив.
-Давай помянем покойного по христианскому обычаю. Царствие ему небесное.
Выпили не чокаясь, немного покушали.
-Не буду тебя томить долгими речами. Ты знаешь, как ты нам дорог, единственный сын моей любимой сестры. До этого я говорил с Петром Николаевичем, большого ума был человек, да будет земля ему пухом. Он сразу проник в суть происходящего, которое заключается в следующем: назревает еще одна революция и сведения, которые вы с Барановым привезли достоверны. Вот совсем недавно прошла репетиция вооруженного захвата власти. Враг очень коварен и силен. А знаешь почему? За спиной стоит немец. Он собрал всю отпетую рвань со всей страну, большинство бывших уголовников, прикрывающихся революционными идеями, нацеленных на эксы. Во главе стоит больной от фанатизма мировой революции человек, которому бросить в этот пожар несколько миллионов человек, что плюнуть. Но его немцы охраняют очень серьезно, их люди вокруг, выдают себя за финнов, латышей, чтобы не могли определить немца. Охраняют с двойной целью: от нас, чтобы не поймали и от соратников, чтобы не смог с ними убежать. Деньги большие выложены из пустой казны Германии.
Андрей Афанасьевич встал, наполнил рюмки, пододвинул Антону и снова сел.
-То, что было до этого, в феврале - детские шалости. Здесь железная воля рыжего, картавого гномика. Да к тому же он не дурак, знает слабые места куда ударить.
-А где он сейчас, - спросил Антон, вспомнив встречу на Финляндском вокзале.
-Сбежал, но недалеко. На природе он ошивается, умно придумали. Подобраться невозможно, охрана вся не из наших. Многих мы взяли, сидят по тюрьмам, но остались покровители, мать их. Извини. Горлопаны, думцы, другие революционеры в один голос орут о диктатуре.
Выпили снова не чокаясь, без слов. Посидели молча и Пустовойтов продолжил:
-Не сомневаюсь продолжение будет. Немцы не такие дураки, чтобы последние деньги выбрасывать на ветер. Они заставят этих, как их там, большевиков, рассчитаться за это жизнями. Они сейчас в окопах ведут пропаганду, их расстреливают, а они кричат о своем. Иначе нельзя, за отказ свои убьют, сплошная уголовщина.
А теперь к главному. Не для политической беседы я тебя позвал. Когда Петр Николаевич только заболел, но был в силе, он призвал меня к себе и обрисовал положение дел. Все привел генерал в порядок, даже дом продать успел. Деньги переведены на твое имя за кордон. Я, сам грешным делом, уже купил жилье в Финляндии, перевел туда семью. Если эти масоны, язви их в душу, только взяли без боя власть упрятали меня в тюрьму, то уголовная шпана, а счеты у нас давние, порешат всю мою семью. Это изверги рода не помнящие.
Он замолчал, потянулся за бутылкой. Молчали. Затем Антон спросил:
-А что слышно о Царской Семье? В Крыму бывшие кадеты Пажеского корпуса собрали команду на их выручку. Я слышал и другие офицеры от них не отстают.
-Не только офицеры радеют об этом. Много дипломатов, деловых людей, политиков требуют их освобождения, отъезда за границу, но… Но Воля Помазанников Божьих разделить участь со своим народом. Великая страна и Великие Правители. Выпустили Анну Александровну, немного была надломлена, но сейчас пришла в себя.
-Где ее можно найти?
-Она скрывается у друзей, конспирируется. Но у нее был испуг после Петропавловки, поэтому скрывается от властей, если это можно так назвать. Каждый мало-мальски уважающий себя сыскарь знает, где она или найдет ее тут же, если конечно понадобится. Я был у нее. Недавно, как мне стало известно, ее навещал Баранов.
-И что Карл еще при должности? – с интересом спросил Антон.
-Да. Якшается в открытую с немцами. При доме графини Клейнмихель там что-то вроде штаба по спасению царской семьи. Но это совпадает с нашими целями, поэтому их не трогаем. Сейчас он принимает участие в подготовке к переезду Царской Семьи в Тобольск.
-Это еще зачем? Отправлять коронованных особ в глушь, это вызов, - вскочил Горчаков.
-Я и сам ненароком так думал. Но английский лисий хвост Бьюкенен хитер и продумал все здорово. Свобода передвижения по городу, неограниченность встреч с особами в любое время суток, минимальная охрана – все это способствует быстрому отъезду за границу. И куда? Нет, не в ненавистную ими, коварно предавшую Англию, а на Восток. Китай, Япония – великие державы, а нет, так к вашим услугам пароход до Сан-Франциско. Америка.
-Но далеко от железной дороги.
-Вовсе нет. Убрали от них этот путь, как подсказку о выезде. А захотят они уехать - то рядом Тюмень, а еще лучше Омск. Летом по Иртышу на пароходе, зимой санным путем и все поезда идущие на восток страны к вашим услугам. А в сопровождающих их, как военных, так и гражданских недостатка не будет. Дело за малым – уговорить покинуть страну.
Антон припомнил встречу с Царской Семьей и отказ покинуть Россию. Он вдруг снова увидел, как Император Николай Второй благословил его, а затем и Корнилова. Он помнил твердость слов Императрицы, что они останутся со своим народом. А это не пустой звук.
Из задумчивости его вывел голос Пустовойтова.
-О чем думаешь, племянник?
-Думаю, ничего ни у кого не получится с отъездом Царской Семьи. Так суждено Богом, даже силой не исправить судьбу.
Он отошел к столу, наполнил рюмки, подал одну из них Андрею Афанасьевичу, вторую взял сам.
-За Государя Императора и его Семью. Боже храни Царя и Отечество.
Пустовойтов вскочил на ноги. Полковники чокнулись и выпили.



Глава 7
Утром Антон решал с кем ему встретиться в первую очередь. Если бы это было до встречи с дядюшкой, конечно же он без сомнения встретился бы с Анной. Но узнав, что она немного надломлена бездушным обращение солдат во время пребывания в Петропавловской крепости, думал, а не нанесет ли он своим визитом еще одну душевную рану.
Люди предполагают, хотят что-то сделать, но Ее Величество Жизнь вносит свои коррективы. Это уже неоспоримое явление, названное человечеством расплывчатым словом «обстоятельства», которые всегда сильнее планов, как бы хорошо они не были составлены. Но до последнего сознание людей не хочет, не может согласиться с тем, что оно живет по программе. Признавая Господа Бога, но тут же отвергая его из-за наличия его Воли на все происходящее. Нет, твердит сознание, не все подчинено Богу, у человека есть выбор. Но по сути только вот эта мысль и есть та самая альтернатива, о которой так печется разум. Осознание того, что он мог бы поступить по-другому, но действует так, как ранее было предсказано.
Антон хотел встретиться с Анной как можно быстрее, но вдруг занемогла бабушка. Возможно сказались дни напряжения ухода за дедом, в может переживания, нахлынувшие после его кончины, утраты близкого человека. Еще не прошло и девяти дней, как в одно утро она не вышла из своей спальни. Прислуга позвала Авдотью и все вошли в комнату.
На кровати, навзничь лежала без сознания княгиня Наталья Степановна. На оклик она не реагировала. Авдотья похлопала ее по щеке, никакой реакции.
-Господи, княгиню удар хватил, - запричитала она.
Послали за Антоном, а потом за доктором. Снова вокруг воцарились тишина, уныние которые бывают в доме, если есть тяжело больной или был покойник. Здесь было и то, и другое. Вскоре прибыл доктор, который констатировал предположение об ударе. Он сделал назначения, порекомендовал уход.
В парадной, провожая его, Антон спросил:
-Каков прогноз, доктор?
-Готовьтесь к худшему, полковник. К сожалению, не могу ничем обнадежить. Я к вашим услугам в любое время, сударь. Честь имею, - раскланялся и покинул дом.
Снова потянулись дни, серые, сумрачные, похожие один на другой. Все ходили тихо, говорили приглушенными голосами. Были еще доктора, сиделки, какие-то знахари, но состояние больной оставалось прежним. Но постепенно бабушка угасала на глазах.
В одну из ночей Антон был разбужен громким плачем, доносившимся из спальни княгини. Быстро по-военному он оделся и выскочил на плач. У дверей спальни княгини маячила фигура Тихона. Антон бросился туда.
-Как она? - спросил он дворецкого, но тот только махнул рукой.
Антон вошел в спальню. Княгиня Наталья Степановна лежала еще на подушках, строгая, неподвижная, с каким-то спокойным выражением лица. Глаза были закрыты, руки сложены на груди. Ее еще не обмывали и не одели. Женщины плакали в голос. Авдотья поправляла складки на постели, временами прикладывая платок к глазам. В углу готовился к службе монах, священник молился в углу.
Антон наклонился к бабушке, поцеловал ее в лоб, затем подошел к Авдотье.
-Что нужно, мамуля? – спросил он ее.
-Ничего не требуется, кажется все предусмотрели. Тихон отдал необходимые распоряжения. Ты иди, когда все будет готово, я позову тебя.
В дверях он остановился возле Тихона.
-Деньги есть? – спросил он его.
-Более чем достаточно. Родственникам послал сообщить, - отвечал дворецкий тихо.
Антон отошел от двери. Отдавать приказания излишне, Тихон прекрасно знал, что делать. Горчаков попрел по пустым, теперь уже, как ему показалось, не жилым комнатам. Не кому будет здесь жить. Да и само гнездо уже продано и с нового года в нем будут другие люди. На душе было горько и тоскливо.
Отпевали бабушку в церкви рядом с домом, как и деда.
Но жизнь не стояла на месте, она продолжалась, порою в бешенном темпе, когда не успеваешь следить за событиями, а не то что принимать в них участие. Так было в семнадцатом году двадцатого столетия. Время, как безумный конь, закусив удила мчалось не ведая куда, увлекая за собой Россию, ломая и калеча на пути миллионы судеб своих и чужих граждан. Вот только что убыла в ссылку, в изгнание Царская семья.
Антон шел по городу к Вырубовой. Извозчика он отпустил за квартал до ее дома, требовалось соблюдать конспирацию. Пустовойтов, вручая ему адрес, об этом предупредил. И хотя многие знали где обитает Анна Александровна, она просила не приводить за собой «хвоста». Он был в своей любимой полевой форме, с погонами, только в петлице на левом кармане гимнастерки был черный траурный бант. Издали его можно было принять и за красный, поэтому рьяные солдатские патрули не приставали, а когда рассматривали вблизи цвет, то пропускали, понятно у человека горе.
Он постучал. Открыла служанка.
-Вам кого? – тихо спросила она
-Анну Александровну.
-Вы ошиблись, такая госпожа здесь не проживает, - и сделала попытку закрыть дверь.
-Я князь Горчаков Антон Александрович.
Служанка, на мгновение замерла, оценивающе посмотрела на Антона, что-то припоминая и сказала:
-Подождите, сейчас спрошу, - и закрыла дверь.
Ждать пришлось довольно долго. Антон уже хотел было уйти или еще раз побарабанить в дверь, но вдруг та сама открылась и на пороге возникла прежняя женщина.
-Извините, вас ждут, - сказала она, пропуская Антона вперед себя.
Они прошли по каким-то полутемным закоулкам, коридорам и остановились перед дверью. Служанка постучала, услышав голос, скрылась в комнате, чтобы через минуту явиться вновь.
-Проходите пожалуйста.
Антон был несколько удивлен тем, что несмотря на конспирацию обитателя, этикет соблюдался. Он вошел в комнату. На коляске посередине комнаты восседала Анна. Она была несколько взволнована, хотя это трудно было заметить и только что причесанные волосы, говорили о столь долгом ожидании Антона.
-Здравствуйте Анна Александровна. Я рад вас видеть в полном здравии, - Горчаков хотел еще что-то добавить, но предательский комок подкатил к горлу и вместо слов он почти подбежал к коляске.
-Здравствуй Антон, друг мой, - Анна протянула ему руки.
Полковник опустился на одно колено, поцеловал руку и застыл в этом положении, потому что другой рукой Анна гладила его волосы.
-Повзрослел, возмужал, - тихо, дрожащим голосом, стараясь скрыть растроганность сказала она.
-Бери стул, садись рядом, - убрав руку с головы сказала Анна.
-Я слышала о твоем горе, мне Пустовойтов сказывал. Прими мои соболезнования.
Антон поблагодарил Анну. Она заметнее стала не такой, как прежде. Легкая седая прядь добавилась в волосах, раньше седина тщательно скрывалась, сейчас уже не удавалось этого сделать. Мелкие морщинки в уголках глаз, которых не было прежде. И усталость на лице, даже не она, а какая-то покорность Судьбе. Он узнавал и нет своего старшего соратника, Друга семьи.
-Что, я заметно постарела? Нет, я прежняя. Только многое переосмыслила, кое-что мне еще открылось такое, о чем не хочется помнить, да и не выскажешь. От этого не то что поседеешь, жить не хочется. Но это делает человека мудрее, теперь живу вопреки всем законам.
Она замолчала, подъехала к столу, позвонила в колокольчик. Вошла служанка.
-Фрося, приготовь нам самовар. Будем пить чай.
Антону не терпелось спросить о деньгах, но прямо так, в упор он не мог.
-Как ваше здоровье, Анна Александровна?
-Твое, не ваше. Коль мы раз перешли на ты, то это навсегда, - поправила она его.
-Тюрьма подорвала нервную систему, но есть у Симановича забавный еврейчик, он помог справиться с недугом. Его зовут Ефимом, кстати он знает тебя и просил обязательно встретиться с ним. Он что-то важное имеет до тебя, передаю даже дословно сказанную им фразу, - она впервые улыбнулась.
Лицо ее вновь помолодело, глаза засияли, теперь была прежняя Анна и только морщинки еще оставались.
-Я рада встрече, даже настроение поднялось.
-Что ты… - с трудом мог сказать Антон.
-Ну смелее.
-Что ты знаешь о Царской Семье. Я встречался с ними перед отъездом в Крым, правда не один, а в сопровождении генерала Корнилова, предложил им освобождение, но они отказались. Николай Александрович благословил нас, как тогда Григория, помнишь, - Анна только кивнула.
-В Ялте состоялась тайная встреча кадетов Пажеского корпуса, были выбраны достойные для освобождения из-под ареста монархов, но ничего не получилось. Я слышал, что были предприняты в этом направлении шаги и других офицеров. Неужели их так сильно охраняют?
-А почему они отказали тебе?
-Александра Федоровна сказала, что они хотят разделить Судьбу своих подданных.
Анна в упор смотрела на Антона.
-Да, это так. Царь Николай искренне уверовал в то, что они Помазанники Божьи, особенно он, рожденный в день Иова Многострадального. Он знал, что его Царствование закончится трагично, изменить ничего нельзя. Раньше некоторые вещи мы пытались изменить, переломить вопреки самой Судьбе и ничего не получилось. Не зря в народе бытуют разговоры: жизнь все расставит по своим местам, жизнь покажет, жизнь рассудит. Заметь – жизнь, а не мы. Мы говорили с тобой уже много раз на эту тему, а теперь они едут в Тобольск.
-Как они там, - тихо спросил Антон.
-Вот возьми, прочти. Это последнее письмо от Царицы, - и Анна протянула ему листок.
Антон узнал почерк Александры Федоровны. Он читал, понял намек в отношении денег. Но нужно спросить у Анны, куда их доставить.
-Анна, давай решим вопрос в отношении твоих денег. Я очень беспокоюсь, хочу их тебе вернуть, - с трудом подбирая слова, начал Антон.
-Успокойся. Во-первых, они не мои, а Государыни. Во-вторых, тебе должно быть четко понятно из письма, что деньги могут быть растрачены на благо Родины и Отечества. А в-третьих мой брат Антон, остаток жизни я проведу в послушании Господу нашему, в монастыре. Там мне эти средства не понадобятся.
-Тогда что с ними делать? – полковник смотрел на Анну.
-Антон, в жизни ничего зря не происходит. Кажется, вот эти события никчемны, но при рассмотрении во времени оказывается, они просто необходимы. Придет время, настанет их черед. Они спрятаны надежно?
-Да, но я все равно опасаюсь, ведь о них знаю только я, случись со мной что-нибудь, никто не найдет.
-О них знаю и я, - был ответ Анны.
Внесли самовар. Анна начала хлопотать, разливая чай. Пододвинула Антону сладости, поставила блюдечко и чашку.
-Давай, как в прежние времена, будем пить чай. Когда это было, в какой жизни? Прошло немного времени, а словно минуло столетие. Все ушло и … уходит.
Антон молча отхлебнул горячего чая, слушал Анну.
-Вчера у меня был Баранов, - Горчаков с интересом посмотрел на Анну, которая продолжала:
-Он рассказал, как прошел отъезд Царской Семьи. Перед этим к ним обратились выразить просьбы и пожелания. Государыня на первое место поставила заботу обо мне, настоятельно потребовав уехать из страны в Финляндию. Были еще мелкие просьбы. Это послание было вручено Керенскому, так что возможно, я повторяю, возможно меня вышлют или как они там называют, разрешат уехать. Но, по моим прогнозам, время еще не наступило, я покину страну гораздо позже.
-Как поживает Баранов? – спросил Антон.
-Он якшается с немцами. Надо отдать должное их порядочности. Царь и его домочадцы не у власти, теперь они не враги, а родственники, поэтому вся забота у немцев только добиться их свободы.
-Англичане тоже пытались прислать за ними броненосец, но Царица отвергла это. Вероломство не прощается, - сказал Антон.
-Ну, что я все о делах. Расскажи Антон, как ты отдохнул, чем думаешь заниматься?
-У моря хорошо. Здесь я никому не нужен, доложил в Генштаб о своем прибытии, но был ответ – ждать команды. Я их понимаю, там своих забот полон рот, а здесь раненный полковник, которого уволить со службы нет причин, а девать некуда, - с горечью ответил Антон.
-Каковы дальнейшие твои планы? – допытывалась Анна.
-А вот отдам тебе деньги и уеду за границу. Царя и Государства, которому я присягал на верность, уже нет. Мои близкие родственники умерли, так что ничего меня здесь не держит, - вдруг неожиданно для себя сказал Антон.
Он сам не мог сказать, как это вырвалось у него, что послужило причиной столь крутого решения. Еще входя в этот дом, он не знал, что будет делать в дальнейшем и вдруг такое заявление. Горчаков даже удивился, откуда оно. Может напряжение последних дней, смерти дедушки и бабушки или где-то там глубоко в нем сидела тоска по Надежде, ее приглашение последовать за ней. Возможно его уже утомила эта российская революция, замешанная на хаосе, беспорядке, обрушении всех устоев общества.
Эта растерянность от столь резкого решения не укрылась от внимательного взгляда Анны. Она ничего не сказала, только подливала ему чаю.
-Успокойся. Решение правильное, вот только удастся его выполнить? На все воля божья, - и она перекрестилась и поспешила перевести разговор в другое русло.
Но Антону вдруг на душе стало намного спокойнее, даже появилась какая-то легкость. Вот оно простое решение. Уехать и гори оно все ярким пламенем.
-Тебя очень хотел бы видеть Ефим, ему нужно сказать тебе что-то важное, - повторно напомнила Вырубова.
-Где его найти? – теперь было все равно с кем встречаться.
Анна назвала адрес.
-Антон, я чувствую, что скоро что-то произойдет. Возможно, это будет отъезд за границу. Пожалуйста, не теряйся, я дам знать, если будет необходимость.
Они еще поговорили. Антон начал прощаться и вскоре ушел. Выйдя на улицу, он пошел пешком. Было немного радостно от только что принятого решения, поэтому он шел, не замечая начавшегося дождя. Да, только к Наденьке, его надежде на будущее, единственно близкому человеку, оставшемуся на этом свете.
Баранов объявился сам. Дня через два после визита к Анне, рано утром раздался звонок. Антон поднял трубку.
-Алло.
-Антон, доброе утро. Ты не занят, - после некоторого молчания раздалось в трубке.
-Доброе утро. Нет, я сейчас свободен, - ответил Антон, узнав голос Карла.
-Ты не будешь возражать, если я заеду к тебе.
Ну как можно отказать старому другу, с кем был на волосок от смерти.
Баранов появился через час. В полевой форме, невзрачный, спокойный и рассудительный. Ох уж эта нордическая, так называемая, холодность. Пустой звук. Были моменты, когда в его глазах мелькал настоящий страх. Но он мог владеть собой, вот это подкупало.
Они молча пожали друг другу руки и обнялись. Что-то трогательное пробежало по телу, вероятно это было воспоминание о тех минутах в снегах Швеции.
-Проходи, - Антон широким жестом пригласил Карла.
Они поднялись в кабинет. Карл выразил свои соболезнования, сослался на занятость, что его визит запоздал. Горчаков догадывался о его загруженности работой, связанной с подготовкой к отправке Царской Семьи в Сибирь.
-Спасибо, садись в кресло, - и подошел к бару.
Он думал, что Карл будет противиться возлиянию спиртного с утра пораньше, но ответом было молчание. Антон даже обернулся на старого друга, но тот сидел, безучастно поглядывая на него.
-Да, укатала немца русская смута, - подумал Горчаков.
Он достал коньяк, бокалы. Разлил в бокалы напиток, даже по гусарским меркам с избытком, думая, что Карл воспротивится. Но тот только молча взял свой бокал, встал и сказал:
-Царство небесное твоим дедушке и бабушке. Да будет земля им пухом.
Они перекрестились, выпили стоя, не чокаясь.
  Антон повторно наполнил бокалы, думая, что будут неторопливо потягивать напиток, но Баранов снова вскочил и сказал:
-Разреши друг, я скажу еще тост. Выпьем за нашу Аликс, ее семью и да поможет им Бог, - они чокнулись.
Карл снова залпом выпил коньяк, Антон последовал за гостем. Хозяин должен быть гостеприимен.
Баранов устало опустился в кресло. Глаза стали грустными, какими-то потухшими и выцветшими.
-Мы ничего не смогли сделать для нашего любимого цветка эдельвейс. Она нас спокойно выслушала и отвергла все наши предложения. Это было от всего нашего клана, всех родственников. Она выбрала не свою семьи и безопасность, а русский народ. Это безумие, Антон. 
Он отвернулся и зарыдал. Этот маленький, щупленький, такой незаметный полковник, внутри был из кремня, Горчаков это знал. Он плакал отворачиваясь, некрасиво, как могут это делать только сильные мужчины. Значит напряжение достигло своей кульминации, еще немного и одна последняя капля горечи разорвет человека. Антон видел это на фронте. Здесь выход был только один – напиться до беспамятства, заглушить тоску, убить боль в душе.
Антон молча наполнил бокалы хорошей дозой спиртного, присел на подлокотник кресла, положил руку на вздрагивающее от отчаяния плечи Карла. Говорить в этот момент не имело смысла, слова не доходили до разума, только молчаливое участие и огромная, лошадиная доза алкоголя возымеют действие, выпустит из души пар дикого давления.
Карл постепенно затихал, всхлипывая все реже, наконец совсем затих. Затем достал носовой платок, вытер лицо и попытался улыбнуться.
-Прости, Антон. Я как баба, да?
-Нет, ты настоящий мужчина. Только такие, как ты, не боятся показать своей слабости. Давай выпьем еще.
-Давай, друг. Теперь твой тост, - слегка заплетающимся языком от выпитого или от волнения, сказал Карл.
-Я пью здоровье нашего Царя, Царицы и их семьи. Прошу присутствующих встать, - Антон вскочил, сам того не ведая, словно подброшенный скрытой пружиной и вдруг запел «Боже царя храни».
Это возымело магическое действие. Впитанное с молоком матери чувство служение престолу заставило вскочить и Карла, причем он даже не качнулся, а вытянулся во фрунт. Антон, пропев один куплет, чокнулся с Барановым и они залпом выпили.
Карл качнулся, минуту зависал над креслом и рухнул в него, сраженный алкоголем.
Антон покачиваясь подошел к Баранову, тот был в глубоком сне. Горчаков поудобнее устроил распластанное тело в кресле, хотя что может сделать один пьяный с другим, дошел до софы и тоже рухнул в объятия беспамятства.
Проснулся он от какого-то шума. С трудом поднял голову, пытаясь сориентироваться в обстановке, затем поднялся, нащупал выключатель и включил свет. Картина была смешной и несуразной. Из-под стола торчали ноги Баранова, он никак не мог подняться, не находил выхода. Он мычал, что-то пытаясь сказать. Одним словом – «гусары гуляют».
Горчаков вытащил друга, помог ему встать, сопроводил до туалета, дождался, когда выйдет назад и усадил снова в кресло. Карл поддерживал больную голову, качал ею, мутным, непонимающим взором обводил комнату. В этих случаях существуют только один проверенный столетиями и поколениями способ, как привести в чувство пострадавшего: выпить, но очень осторожно, чтобы не впасть в запой. Антон осмотрел стол. Кем-то была оставлена бутылка водки и соленные огурцы: это Тихон позаботился о загулявших офицерах.
Горчаков налил водки в бокалы и протянул Карлу. Того вырвало на пол, ничего это пройдет. Антон влил водку в рот другу, отскочил, думая, что рвота продолжится, но Баранов только икнул и затих. Постепенно глаза стали проясняться, появилась осмысленность происходящего. Антон выпил, нажал кнопку звонка. Вошел Тихон, осмотрелся, все понял. Он прибрал за офицерами и молча ушел.
-Как ты себя чувствуешь, Карл.
-Хорошо. Наверно сказалось напряжение последних дней. Аликс не вняла нашим увещеваниям и уехала в Сибирь. Мы ничего не могли сделать, - он, как китайский болванчик, раскачивался из стороны в сторону.
-Кто это мы, - безразлично спросил Антон, думая о офицерах конвоя.
-Я и Отто, - вырвалось у Баранова.
Антон тотчас очнулся и онемел от услышанного. Карл понял, что сболтнул лишнего, тоже замолчал. Так они и сидели уставившись друг на друга. Кто-то должен был нарушить это, уже порядком тяготившее, молчание.
-Ты что будешь делать в дальнейшем? – наконец спросил Баранов.
-Уеду за границу, мне здесь делать нечего, да и никого нет. Я здесь никому не нужен, - поведал Антон о своем, недавно принятом, решении.
Нет нужды объяснять Карлу о том ответе, который он получил в Генштабе, наверняка, тот знает об этом, иначе бы не пришел открыто.
-Спрашивай, я вижу твой кровожадный взгляд, - с кривой усмешкой сказал Баранов.
-Выходит Отто здесь?
-Да, он в Петрограде, - был ответ.
-И ты не боишься это мне рассказывать?
-Не боюсь. Ты только что был у Вырубовой, знаешь о послании Царицы и остаешься предан династии Романовых. Ты ненавидишь эту продажную камарилью, которая пришла к власти, сам пытался освободить Царскую Семью, только за одно это тебя упрячут в Петропавловскую крепость в лучшем случае, а расстрел – это будет в самую пору, - в Карле снова проснулась жандармская хватка.
Теперь задумался Антон. Нет, нельзя ссориться с Барановым, можно наломать дров.
-И как давно появился здесь Отто?
-Почти сразу после приезда Ленина. Эту публику нужно охранять, нет необязательно от полиции, а от того, что они могут обмануть, забрать деньги и исчезнут, ведь там половина уголовников. Отто приказал им произвести вооруженный захват власти в июле, тем самым мы достигали всего: конец войне и вывоз Царской Семьи в любую державу, даже против их воли, если понадобится. Но немного не получилось. Эти, так называемые большевики, оказались трусы, каждый дорожит своей шкурой. Уголовники, одним словом. В общем мы получили то, что имеем.
Но не это главное. Временное правительство почувствовало опасность, да и англичане не спят. Эта лисица Бьюкенен раскусил суть игры, ему, как нож в горло, был приказ номер один Советов. Вот и было решено назначить Верховным главнокомандующим русской армией генерала Корнилова, его ничем не испугать. Но тот потребовал полноты власти, введение смертной казни, как на фронте, так и тылу. А значит снова будет в армии дисциплина, а русская армия на данном этапе самая мощная, она одна сможет разбить неприятеля. Мало того, Корнилова с восторгом поддержал весь офицерский корпус. Он сразу же послал на Петроград части под командование генерала Крымова для наведения порядка. У немцев все рушится: переворот не удался, Царская Семья уехала, в армии наводится порядок. Остается надеяться на чудо.
-Прости, что перебиваю. Но зачем ты мне все это рассказываешь? – спросил Антон.
-А тебе разве неинтересно, почему я напился как свинья?
-Значит ты работаешь на немцев?
-Нет. Я выполняю последний приказ моей кузины Аликс, двору которому я присягал. А как ты знаешь, тот приказ гласил найти пути сепаратного мира. Он еще не отменен. Ты тоже должен его выполнять.
-Я служу России, Карл.
-А разве сепаратный мир не несет благо Отечеству? Неужели ты думаешь, что немцы дураки и не обеспокоены тем, что к власти придут эти уголовники, безбожники, прикрывающиеся революционными лозунгами. Эта зараза может перекинуться на другие страны.
-Россия найдет в себе силы расправиться с любым злом. Я думаю генерал Корнилов наведет порядок в армии, мы победим, а затем очистим свой дом от всякой нечисти, - горячо отстаивал свою точку зрения Антон.
Баранов молчал. Доводы Горчакова болезненно действовали на него. Они выпили совсем немного. За окном начинался дождливый августовский рассвет. Баранов простился, пообещав навещать старого друга, поспешил на службу. Антон еще долго думал над его словами, тихо уснул.
Этот визит Баранова не прошел бесследно для Антона. На другой день он целый день обдумывал слова Карла. Да, все оказывается проводится немцами серьезно, так, как и задумал злой гений Парвус. Вечером следующего дня он отправился к Пустовойтову. Андрей Афанасьевич с радостью встретил Антона, заставил отужинать в кругу семьи, а затем они закрылись в кабинете.
Горчаков рассказал дядюшке детали разговора с Карлом. Тот посидел немного, поднялся и заходил по кабинету.
-Ничего нового ты мне не открыл, Антон. Мы знаем, кто стоит за всем этим, сейчас после попытки переворота многие сидят в тюрьмах. Думаю, генерал Корнилов наведет порядок в армии, недолго осталась быть беспорядкам. Да, получено разрешение на выезд госпожи Вырубовой, можешь с нею проститься.
Антон был рад новости. Государыня не забывала о своих преданных друзьях.
-Чем будешь заниматься, Антон? – спросил дядюшка.
-Буду просить отставки по ранению и выезда за границу.
Помолчали. Затем Андрей Афанасьевич сказал:
-Ну что же разумно. Я давно купил недвижимость в Финляндии, вот на днях вывезу семью, перевел деньги. Твой план одобряю.
-Андрей Афанасьевич. А не преждевременно мы засуетились? Может власть окрепнет, генерал Корнилов серьезный военачальник, наведет порядок, - Антон не мог поверить, что смута будет продолжаться.
-Дай то Бог. Но в жизни случается всякое. Поживем, увидим.
Они тепло расстались. Антон поспешил домой, где он предупредил Тихона вечером обсудить некоторые детали управления имуществом.
Когда он вернулся домой, Тихон с Авдотьей ждали его. Другой прислуги не было - кого уволили, остальные были приходящие только на день. Прошли на кухню. Авдотья затеяла чай.
-Дорогие мои Тихон и Авдотья. Вы мне самые близкие на свете люди, вы вскормили меня. Дом продан, скоро здесь будут чужие люди. Я уеду в другую страну. Остается имение, которое я полностью отдаю вам. Живите там столько, сколько захотите, - начал Антон.
Авдотья всплеснула руками, заплакала.
-Сыночек. На кого ты нас оставляешь.
-Я вернусь. На чужбине не житье. Женюсь, будут внуки, будете еще нянчить. На днях Тихон, я думаю, мы съездит и посмотрим на месте, что нужно там сделать. Ты не против?
На том и порешили.

 
Глава 8
Август частенько был необычным месяцем для России. Он иногда выбрасывал такие события, что они потом эхом отдавались в веках. В этом семнадцатом году он также отличился. В начале месяца Царская Семья покинула Петроград и была увезена в Тюмень, чтобы оттуда ехать в Тобольск. Но не это было главным, а то что был инсценирован переворот, в котором обвинили неопытных до политических интриг военных.
Когда задумаешься и задашь вопрос, что на свете сильнее всего пьянит, ответ естественно будет неоднозначный. Кто попроще начнет перечислять всевозможные напитки, более искушенные, особенно представители женского пола назовут любовь и только единицы скажут одно очень емкое слово – власть. Для них она упоительна. Они чувствуют свою силу, созданную их воображением, навеянную мнимой значимостью, но как она кружит голову. Они взбираются на какие-то высоты, но стоит влезть на одну, как она покажется ничего незначащим холмиком, а вдали появляется другая, еще боле привлекательная и так до бесконечности. Бег по кругу.
России достался вот такой недоделанный Бонапарт, который хотел, даже сгорал от нетерпения войти в историю, влезть в нее, потеряв чувство реальности происходящего, забыв о том, что может просто вляпаться в историю. Таким человеком, разрушившим Великую Россию, был не иностранец, а свой доморощенный человек по имени Александр Федорович Керенский.
Этот молодой, амбициозный господин возомнил вдруг, что только он один способен спасти Отечество, не отдавать лавры победы в войне кому-то. Еще учась в университете, изучая юриспруденцию, а она, как известно, начинается с изучения римского права, а древние римляне были всегда его кумиром, втайне подражавший их диктатурам, он и сам решил насладиться всей полнотой власти.
Он продумал и гениально совершил провокационную комбинацию, из которой выскочил уже полноценным правителем России. Не зря во многом он подражал Наполеону, даже походка с заложенной за борт френча рукой, а другой за спиной подчеркивала всем присутствующим, что перед ними не просто адвокат, а Личность.
Комбинация была простой. Керенский назначил Верховным главнокомандующим России генерала Корнилова, дал ему всю полноту власти, огласил, что ждет от него мер по стабилизации дисциплины в армии и скорой победы. Корнилов встреченный на ура офицерским корпусом, незамедлительно выдал необходимые меры по этому поводу: отмену Советов, введение смертной казни за дезертирство и трусость, наведение порядке в Петрограде. На фронте эти меры были введены, а для снятия смуты в столице был с фронта направлен конный корпус генерала Крымова.
Столь решительные меры напугали шаловливого, самовлюбленного Бонапартика местного разлива. Он испугался, что придет сильная рука и адвокатишка останется не у дел. Тогда был придуман гениальный ход: некий депутат доложил ему о якобы планах Корнилова захватить власть в стране и ввести военную диктатуру. Срочно ничего не подозревающий Корнилов был объявлен «мятежником», снят с должности и учитывая отказ высших военных от предложенного им сотрудничества, Керенский объявляет о Директории, а себя Верховным главнокомандующим России.
Этому в то время не придали значение, только облегченно вздохнули немцы: ведь приди к власти Корнилов, большевикам пришлось бы сидеть по тюрьмам или прятаться в шалашах на озерах, а значит плакали их денежки. Хитрые англичане тоже не разглядели ничего угрожающего и предосудительного для себя в этом: вновь испеченный диктатор был к ним лоялен, брал корм из их рук. Все оставалось на своих местах, но дальнейшие события породили еще одну революцию в России, повивальной бабкой которой и был Керенский.
Антон вернулся из поездки в имение. Они несколько дней провели с Тихоном в деревенской тиши, где осмотрели дом, хозяйство. Необходимо было кое-что подправить и на правах управляющего Тихон остался для проведения намеченных работ. Антон во время пребывания в деревне времени зря не терял, бродил по окрестным лесам, рыбачил. Но не это было главной целью его путешествий по окрестностям.
В один из дней, тщательно проверяясь, он ушел далеко из дома и заночевал в лесу. Ночью, как учил его Ван, маскируясь, он сменил место своего нахождения, сделал огромный крюк, чтобы подойти к нужным кустам. В предрассветных сумерках он вышел на тайник. За это время узнать место клада можно было с трудом. За лето буйная поросль деревьев и кустов изменила все до неузнаваемости и только по незначительным приметам Антон с трудом определил место.
Он полз через заросли с учащенно бьющимся сердцем. В голове была одна мысль: а вдруг он не обнаружит клада. Но нет. Вот торчащее корневище дерева, песчаная сухая пещера и мешки с деньгами. Все было в целостности и сохранности. Он долго лежал на песке углубления, еще раз проверяясь нет ли за ним хвоста. Длительно пробыв на одном месте, затем, чтобы не примять траву, сменил место лежки. Там он пролежал до темноты и покинул тайник через другой ход уже ночью.
Пробыв пару дней в имении, Горчаков вернулся в Петроград. Теперь он был доволен, можно докладывать Анне, что вверенные ему средства находятся в безопасности. Только одна сложность была для него. Необходимо было составить план расположения тайника, вручить его Анне. Она конечно же отказывалась от этого, но коль он решил покинуть страну, то все необходимо сделать по-совести.
Антон поспешил к Анне. Теперь она жила не скрываясь в родительском доме. О приходе Антона доложили, Анна вышла из своей комнаты навстречу. Горчаков коротко доложил о проделанной работе, о своей готовности составить план клада. Вырубова задумалась, затем решительно произнесла.
-Антон, ты когда уезжаешь из страны?
-После Рождества, в новом году.
-Ты знаешь, что у меня скоро отъезд в Финляндию, на границе все может быть: обыски, досмотр и прочее. Если найдут план, то конечно же возникнет масса вопросов, а я уже не вынесу еще одного срока в казематах Петропавловки. Набросаешь план позже, уже за границей и передашь мне его через родственников, моих или твоих. А сейчас не спеши с этими вещами.
-Анна Александровна. А вдруг со мной что-то случится, что тогда? Деньги спрятаны, их так просто не найти, - говорил взволновано Антон.
-Ничего с тобой не случится, воспользуешься ими ты, так мне было предсказано.
«Ох, уж эти мне предсказания», - думал Антон и словно угадав его мысли Вырубова вдруг спросила:
-Антон. Ты встречался с молодым евреем Ефимом?
-Нет, как-то закрутился, руки не дошли. Прошу прощения, но обстоятельства…
-Антон, прошу тебя, встреться в ближайшее время с ним. Я вижу твое нежелание этой встречи, но не позже чем третьего дня у меня был Симанович, он просил еще раз напомнить тебе об этом. Что-то важное имеет сказать тебе этот молодой пророк. Мне он тоже порассказал такого, что голова кругом шла. Но после его лечения, я окрепла.
-Хорошо дорогая Анна Александровна. Обязательно встречусь
Горчаков вышел на улицу. Был один из тех августовских деньков, которые редко бывают в городе Петра, солнечный, теплый. Он пошел по улице, решаясь заехать к Симановичу.
-Не отстанет этот молодой сумасшедший от меня. Лучше съездить и больше не придавать значения этому бреду.
Он махнул рукой извозчику и поехал по адресу, сказанному ему Вырубовой. Дом был где-то на отшибе, одноэтажный покосившийся. Антон выскочил из пролетки, огляделся. Улица казалась пустынной, но кто его знает нынешний Петроград. Разгул беспорядков начинался из этих вот, скорее всего, рабочих кварталов. Тут можно и по голове получить, лишиться содержимого карманов, а то и самой жизни.
Антон подошел к извозчику.
-Подождешь немного, заплачу вдвойне, - сказал он.
-Подожду, отчего же не подождать. Только барин недолго задерживайся, место сам видишь, малиновое.
Антон подошел к домику, а дверь, как по команде вдруг открылась и в проеме ее стоял Фима – привет, собственной персоной. Черная кучерявая голова, крючковатый нос, большие карие глаза, который смотрели куда-то в сторону от собеседника, пейсы, спускающиеся от ушей, на голове маленькая еврейская шапочка – кипа.
-С утра поджидаю тебя, брат. Проходи, извозчик дождется тебя, ты домой доедешь без всяких случайностей.
Антон почему-то почувствовал себя спокойнее и шагнул за порог. Прошли к небольшому, покосившемуся столику и колченогим табуретам. Фима смахнул рукавом со стола какие-то крошки, дождался пока усядется Горчаков, а затем плюхнулся сам. Взгляд его где-то плутал в высоте, лицо было настолько отрешенное, что не хватало только струйки слюны из угла рта. Антон вспомнил прошлую встречу с ним, когда хотел облегчить участь Анны. За это время никаких изменений не произошло.
-Идиот, форменный недоумок, - немного испугано подумал он.
-А вот и нет. Я такой же как ты, брат и позвал я тебя за тем, чтобы сказать это. Я должен тебя обрадовать, что мы из одного клана, но будем выполнять программу жизни по разным сторонам баррикады. Ты вскоре станешь таким же, как я. Ну, конечно, не таким, как я сейчас, но ты будешь предвидеть события, а это тяжелая ноша, очень тяжелая. Я изменюсь и довольно скоро, но ты всегда узнаешь меня. Мне было предписано сказать тебе следующее: чтобы с тобой не случилось, как бы горько не было, не вздумай уйти из этого мира сам. Иди до конца, не проси меня лишить тебя жизни и если я буду просить тебя об этом, ты тоже не должен этого делать. Для нас великий грех помочь друг другу уйти из этого мира. Наоборот, каждый должен помогать другому остаться и до конца выполнить предначертания Судьбы.
Он помолчал, перевел дух и вновь продолжил.
-Это то единственное, что мне было предназначено сказать тебе. Дальше будут встречи, но я стану другим уже скоро. А теперь все, пока до встречи. Теперь уходи.
Антон поднялся. Сказать, что он был разочарован или тем более обрадован, как обещал Фима, значит ничего не выразить. Он был взбешен. Тащиться через весь город ради этого выродка, чтобы услышать какую-то гнусную весть, было выше его предела терпения. Так хотелось врезать по этой полоумной роже, что он даже заскрипел зубами.
Но мордашка только ухмыльнулась и произнесла:
-Все верно брат. Но вспомнишь ты меня немного позже. А сегодня ты хорошо напьешься. Пока, - фамильярно смеялся Фима-привет.
Горчаков так хлопнул дверью, что чуть не сорвав ее с петель и выскочил на улицу.
-Да ты сам идиот, Антоша. Не нужно никого винить. Чего потащился неведомо куда? - ругал он себя последними словами.
Он впрыгнул в коляску вне себя, думая, что его так нелепо разыграли.
-Пошел, - с трудом, из-за стиснутых до боли зубов, смог вымолвил он.
-Куда прикажете, барин, - донеслось с козел от извозчика.
-Давай в центр, в хороший ресторан.
Лихач наверно хорошо ориентировался в ресторанах, остановился у того, где так часто бывали Антон со своими друзьями. Эх, когда это было? Шалости графини Измайловой, Григорий Ефимович, да будет земля ему пухом, чаепитие в присутствии венценосных особ. Где все это? Поросло быльем. Антон отметил, что уже думать начал спокойно. Но вспомнив от чего он пришел в ярость, медленно стал вновь заводиться.
Он вошел в приятный сумрак ресторана. Тут же к нему подкатил человек и провел к столику, на который указал Антон. Он выбрал его так, как тогда, в последний раз, когда встретил здесь свою Надю. Ничего, пройдет еще немного времени и он снова увидит ее.
-Потерпи брат Антон, - и рядом вырос официант.
-Чего изволите, ваше высокоблагородие, -по-дореволюционному, глядя на погоны спросил он.
-Ну вот, уже и разговариваю вслух, - вновь подумал Антон о своих изменениях, вслух бросил:
-Водки, любезный, остальное на твое усмотрение. Но немного.
-Не понял, простите. Водки немного?
-Нет, любезный, водки, как обычно. Остального немного.
-Ну, Анна, куда ты меня заслала? Неуместная шутка, сама натерпелась страху в Петропавловки и меня туда же. Хотя помнится, этот тип мне однажды помог, не мудрено, ведь живет в таком месте, где кругом криминалитет. Естественно, есть у него связи в приступном мире. Но тогда содрал шельмец с меня, содрал, - все еще в горечах думал Горчаков.
Официант, выписывая замысловатые пируэты с подносом, подлетел незамедлительно. Он мгновенно сервировал стол и спросил, наполняя рюмку водкой,
-Не желаете ли еще чего-нибудь, у нас имеется…
-Водочка холодная, любезный? – не дав ему закончить, спросил Антон.
-Обижаете-с, ваше высокоблагородие.
-Свободен. Надо будет позову.
Он опрокинул рюмку водки, посидел, налил вторую. Она отправилась вслед за первой. Захотелось отвлечься от этого быта неопределенности, забыться. Грусть навевала его последняя встреча с Надеждой, теперь уже единственно близким человеком.
-И так, решено. Брошу все и уеду к милой Наденьке, - наливаясь алкоголем думал полковник.
Ресторан постепенно наполнялся. Не зря Антон занял место в дальнем углу, здесь была дверь на кухню, а через нее можно было попасть на улицу, поймать лихача. Так уходили многие, когда кто-то не рассчитав сил, покидал заведение. Он сегодня тоже хотел надраться и выйти через черный ход. Но обстоятельства сильнее нас.
Кроме того, отсюда хорошо просматривались некоторые кабины напротив. А вдруг повезет и сегодня появится новая незнакомка. Очень хотелось, чтобы кто-нибудь скрасил одиночество. Но вдруг он поймал себя на мысли, что к одной из кабин подходят чем-то знакомые лица. Первым вошел господин в шляпе, надвинутой на глаза и закрывающей добрую половину лица. Походка напоминала что-то забытое, Антон силился вспомнить, где он видел этого человека, но не мог.
-Ты уже хорошо под шефе, - улыбнулся он себе.
Но вот появился следующий господин, Антон опустил голову, чтобы не быть узнанным. Вихляющей походкой присущей людям необычной половой ориентации, во френче а-ля Керенский, в кабину, где скрылся первый господин, шел собственной персоной Константин Корвицкий.
Он небрежно откинул полог, заменяющий дверь и вильнув задом, задержавшись на минуту в проеме, чтобы оглядеть зал позади себя, скрылся в кабине. Этого мгновения открытой двери было достаточно, чтобы Антон разглядел первого господина. Тот уже был без шляпы и о, поистине тесен мир, перед ним сидел Освальд Рейнер, собственной персоной.
Антон даже протрезвел от увиденного. Казалось бы, ну что здесь особенного: любовники встретились в ресторане, чтобы продолжать утехи в тиши кабинета. Но это был день, значит время больше подходило для делового свидания. А что могла послужить этому? Что-то экстраординарное. Если бы это был романтический ужин, то встретились бы ближе к ночи.
Горчаков даже забыл о водке. Склонив голову к блюду, будто он увлечен его необычной вкусностью, он продолжал наблюдение. Вот в кабину нырнул официант, надолго, по меркам Антона, оставил полог приоткрытым. Оба господина сидели друг против друга, о чем-то беседовали. Да, до романтики далеко, ничего похожего. Официант выскочил, чтобы вернуться с двумя чашками кофе. Ну никакого намека на любовь.
Вскоре господа расстались в той же последовательно, что и пришли. Очень интересное наблюдение, которое отбило у полковника охоту пить водку.
-С кем поговорить по этому поводу? – Антон задумчиво ковырял вилкой в пустой тарелке.
Подскочил официант.
-Что желаете-с ваше высокоблагородие?
-А принеси мне любезный что-то ваше фирменное, от шефа, - задумчиво произнес Антон.
Это сегодняшнее открытие заслуживало внимания, желание надраться прошло. Он налил еще рюмку водки, но только пригубил ее. Оказывается, этот англичанин не покинул страну после убийства Распутина, а чувствует себя здесь более чем комфортно. Да мало того, плетет еще какие-то свои козни дальше. Теперь нужно было решить, кому обратиться с этой информацией.
-А может ты зря паникуешь? Подумаешь два голубка встретились, чтобы выпить по чашечке кофе, договориться о ночном свидании. А у тебя чуть ли не государственный переворот, - думал полковник.
-С кем переговорить по этому поводу? С Анной? Нет она думает об отъезде, да и нет нужды женщине этим заниматься. Рассказать Пустовойтову? Он поможет советом, но не более того, сам занят своими делами. Остается только Баранов, - Антон задумчиво поглощал блюдо от шефа, не замечая, что ест.
Он покинул ресторан с твердым намерением найти Баранова. Но события последующих дней заставили отвлечься от столь незначительного события, как эта встреча в ресторане.
Понимал ли князь Горчаков Антон Александрович, что происходило в эти дни лета семнадцатого года? Нет. И не только он. Миллионы таких же как он искали себя, думали о будущем, жили надеждами на скорое улучшение обстановки в стране, обретения твердой почвы под ногами. Все были уверенны, что в государстве скоро все уляжется, наступит порядок и оно одержит победу в войне, просто не может великая держава рухнуть.
Но люди думают, а всем верховодит Судьба, где Ее Величество Жизнь расставляет все по своим местам, ибо все человечество живет по ее сценарию, выполняет ее, только ей известную, режиссуру. 
Да и откуда было знать Горчакову, что бывший «голубой» метрдотель Корвицкий, был завербован в постели, как и Феликс Юсупов, англичанами, тем же Освальдом Рейнером. Новоиспеченному агенту было приказано оставить ресторан и идти в секретари к самому Льву Троцкому, которого также завербовала английская разведка во время задержания в Англии при переезде из Америки в Россию. Кто-то должен незаметно наблюдать за деяниями этого гения, приближенного к Ленину и вовремя об этом докладывать.
Накануне состоялась встреча в тюрьме Троцкого и Корвицкого. Последний доложил состояние дел, посетовал на слабое здоровье еще одного секретаря - Ефима Гольдштейна, он же Фима-привет, тем самым подчеркнув, что он, Константин Корвицкий незаменим. Троцкий, который как раз ждал именно Фиму, ибо тот мог распутывать самые сложные комбинации жизни, приказал секретарю Косте встретиться с англичанином Освальдом Ренером и напомнить, что шеф в тюрьме и не приносит пользы в этих стенах. Корвицкий с честью выполнил приказание.
Горчаков проснулся утром на другой день. Вчерашняя поездка показалась ему наивной и смешной. Подумаешь, горе какое – съездил по просьбе Анны на окраину. Он усмехнулся, пошел заниматься своими делами. А встрече в ресторане Корвицкого и Рейнера вообще не придал значения: подумаешь голубые любовники навещают друг дружку. Антон брезгливо поморщился. Да, визит к Фиме вывел его из равновесия. Забыть и не помнить об этом. Хорошо, что с этим не обратился к дядюшке или Баранову, вот бы опозорился.
Он принялся за непривычную домашнюю работу. Теперь не было деда, приходилось решать все самому, а это и содержание дома, поместья, прислуги, ремонт где необходимо. Да мало ли чего нужно. Теперь хозяин он, Тихон в деревне. Только верная Авдотья всегда давала нужные советы, помня, как это делал старый князь.
Но в одно утро, находясь в кабинете старого князя, вникая во все счета и другие бумажки, Антон услышал какой-то шум внизу, в парадном. Он быстро вышел из кабинета, подошел к лестнице, ведущей вниз и увидел занимательную картину: какой-то господин громко доказывал Авдотье, что ему необходимо увидеть князя Горчакова. Причем срочно.
-Кто хочет видеть меня? – спросил громко Антон, спускаясь по лестнице.
Господин резко обернулся и перед полковником предстал сам Симанович, собственной персоной.
-Да это ты, Аарон? Какими судьбами ты здесь? Что-то случилось? – засыпал его вопросами Антон.
-Да, уважаемый Антон Александрович, случилось. Мне необходимо переговорить с вами наедине, так сказать конфиденциально. 
 -Тогда давайте пройдем в мой кабинет, - сказал Антон, пожимая руку старому еврею.
Они не виделись давно, почитай с тех времен, когда жив был Распутин. Ну может где-то после этого пару раз их пути пересекались. Антон усадил Симановича в кресло, сел в другое напротив.
-Что случилось, дорогой Аарон? Подожгли синагогу?
-Хуже, Антон Александрович, значительно-таки еще плохо. Вас требует умирающий, - выпалил посланец.
-Кто такой? – немного взволновано спросил Антон, думая, что кто-то из офицеров попал в переделку.
-Вам известный Ефим Гольдштейн.
-Нет, я не могу ничем помочь. Я не доктор и не священник или как там у вас – раввин, - была первая реакция Горчакова.
-Прошу вас, князь, выслушайте меня. Ради Бога, ради памяти нашего общего святого Григория Распутина.
Имя Григория подействовало на Антона, он успокоился, готовый в любую минуту встать и отказать просителю.
-Ефим был секретарем у самого Лейбы Троцкого. Но после июльских событий Лейбу того, упрятали в тюрьму. Хороший он человек, много сделал для Фимы, да и тот в долгу не оставался, много ему подсказывал. Но Фима имел неосторожность поздно возвращаться с работы, был остановлен патрулем. Что у них там произошло неизвестно, только Ефим был жестоко избит солдатами. Нашли его утром без сознания, принесли домой и вызвали доктора. Но что могут наши доктора, вы мне скажите? Ничего не могут. Нет покойного Григория Ефимовича, тот мертвых поднимал. Но вчера Фима впервые пришел в себя, первое что он сказал было ваше имя. Мы, грешным делом подумали, только вы не обижайтесь, что вы имеете к этому какое-то отношение. Но через некоторое он вновь пришел в себя и сказал: «позовите Горчакова». Вот так и сказал. Вы сами понимаете, что просьба умирающего - это закон.
Он замолчал, вопрошающе глядя на полковника. Антон молчал. Что он мог ответить этому хорошо знакомому человеку? Будь на его месте кто-то другой, конечно же отказался от просьбы какого-то там недоумка. Но с Симановичем его связывала давнее знакомство, Распутин, какие-то деловые отношения, в которых он ни разу не получил отказа. Долг платежом красен, так говорят в народе. Вот и настал твой черед, Антон, выполнить просьбу старого, испытанного человека.
-Хорошо. Едем. Это далеко? – решительно сказал Горчаков.
-Нет, не слишком далеко. Выходите князь, а я поймаю лихача, - Симанович поспешил к выходу.
Доехали действительно быстро. Вошли в парадное какого-то дома, поднялись по лестнице и остановились перед дверью. Аарон постучал, дверь открыла пожилая женщина со скорбью на лице, одетая во все черное.
Антона проводили в комнату. Несмотря на то, что на дворе был день, шторы были плотно завешаны, горели потрескивая свечи отбрасывая неяркий свет. В углу раскачиваясь, словно вдалбливая слова, читал молитву бородатый человек, в странной накидке и шляпе. Несколько мужчин в черном стояли у стены. Посредине комнаты на кровати лежал неподвижно человек, покрытый одеялом. Неяркий свет подчеркивал бледность его лица, которое казалось мертвым. Дыхания не было слышно. Неестественно худые руки, белые на фоне одеяла, укрывавшего больного, только подчеркивали нежизнеспособность. 
Горчаков остановился у постели умирающего. Взор его был прикован к лицу Ефима. Окружающие смотрели на Антона, а он вдруг почувствовал огромное желание взять эту бледную, безжизненную кисть руки. Откуда оно возникло он не мог сказать ни тогда, ни позже. Как будто кто-то невидимый руководил его телом, делал все за него. Так бывает, он это уже замечал на фронте, когда ты делаешь то, чего раньше не только не делал, но понятия об этом не имел.
Он сделал шаг и положил свою руку на кисть больного. Это было мгновение, но вдруг пальцы умирающего дрогнули, словно судорога пробежала по ним. Антон инстинктивно отдернул руку, но вдруг устыдившись своего страха, снова овладел пальцами Ефима. На лице больного прошла волна, может это была просто судорога, но глаза его открылись и он обвел ими присутствующих. Губы слабо шевельнулись, Фима пытался что-то сказать. Его рука слабо сжимала кисть Горчакова, но это рукопожатие приобрело какой-то смысл: в месте контакта Антон почувствовал странное тепло, будто и не было леденящего холода умирающего тела.
Антон наклонился к Ефиму, чтобы расслышать его слова. Голос слабый, но с каждым новым словом он крепчал.
-Спасибо, брат, что ты пришел. Ты спас меня, выполнил то, что предназначено. А теперь уходи. Я буду жить, но чем-то мы обменялись с тобой. Устал, хочу спать, - глаза его закрылись.
На лице больного появилось что-то живое. Антон напрягся, пытаясь сопоставить две увиденные картинки головы больного: в момент прибытия его в комнату и сейчас. Губы. Они начали розоветь. Кисти рук вдруг потеряли то тепло, что было минуту назад. Пальцы Фимы отпустили кисть Антона, а он сам блаженно вытянулся и довольно засопел, засыпая. 
Присутствующие смотрели во все глаза на Антона, когда он бережно уложил Фимину руку на одеяло и только священник продолжал вдалбливать молитву, раскачиваясь и кивая головой. Горчаков повернулся и вышел из комнаты. За дверью его ждали скорбная женщина и Симанович. Женщина вдруг на минуту припала к груди Антона, шепча слова благодарности. Аарон бережно ее отвел в сторону, затем последовал за Антоном.
Вот и настал час отъезда Вырубовой в Финляндию. Горчаков считал своим долгом проводить Анну у поезда, несмотря на то, что они провели почти полдня вместе. Но когда это было? А произошла встреча за два дня до отъезда. Говорили о многом. О современном состоянии дел в России, о будущем.
При этом Антон поймал себя на том, что многие вещи будущего ранее ему недоступные, казались явственными. Это также отметила и Анна. Было грустно, но несмотря на грядущее расставание, Антон чувствовал, что Вырубова будет жить в России.
-Анна, у меня такое ощущение, что ты еще несколько лет проживешь здесь. Может я заблуждаюсь? – смущенно сказал Антон тогда.
-Мой ты молодой Странник. Пока еще рано тебе об этом говорить, хотя кто знает? – задумчиво ответила она.
Сейчас они собрались на перроне Финляндского вокзала, чтобы проститься с дорогим всем человеком, прошлым. Здесь совсем недавно Антон наблюдал приезд Ленина, его импровизированную встречу. Подходили знакомые Анны, многих Горчаков знал. Были в толпе провожающих Пустовойтов, Баранов. Вот прибежал запыхавшийся Симанович, вручив Анне букет цветов, поспешно стал выискивать кого-то среди провожающих. Он заметил Антона и, как ледокол сквозь льдины, расталкивая собравшихся, бросился к нему.
-Здравствуйте, уважаемый Антон Александрович. Огромное вам спасибо за Фиму, - тараторил Аарон, тряся руку Горчакова.
-Как он там.
-Пошел на поправку. Сейчас значительно лучше, уже встает. И знаете, остепенился наш Ефим, просто не узнать. Важный такой стал. Спасибо вам.
-Успокойтесь, дорогой Аарон. Всегда рад помочь вам, - отводя Симановича в сторону, на них стали обращать внимание.
-Сейчас проводы Анны, пойдемте к ней. Может это последняя встреча.
Провожающие подходили к Вырубовой, говорили подходящие к случаю слова, прощались. Антон подошел последним.
-Прощай, сестра Анна, - он еще хотел что-то добавить, но услышал:
-Ты был прав, я скоро вернусь назад. Я забыла последнее письмо Аликс. Есть такая нехорошая примета. А может так надо.
-Не волнуйся, поезжай, все будет хорошо, - сказал Антон и поцеловал руку.
Анна на костылях прошла в вагон. Раздался третий удар колокола и поезд тронулся.



Глава 9
А жизнь между тем продолжалась и с отъездом Анны, который никак не повлиял на дальнейшие события, произошли кардинальные изменения. Троцкий, который находился в тюрьме после июльского выступления большевиков с целью вооруженного захвата власти, через своего второго секретаря Корвицкого дал знать англичанам о своем бедственном положении узника. Ведь они ему обещали не это в обмен на информацию и не только, а порой за открытую работу, как английского агента. Пусть вытаскивают его из острога, он честно делал свою работу.
В голове Бьюкенена, а он был мозговым трестом революционных преобразований в России, созрел план, как всегда коварный, характерный для сынов туманного Альбиона. Старые революционеры, а это анархисты, воспитанные на идеях немного помешенного князя Кропоткина и социал-революционеры, так называемые эсеры, были против вооруженного, силового захвата власти. Большевики, проплаченные Германией, вынуждены были отрабатывать затраченные на них деньги и поддерживать в стране беспорядок, отвлекать с фронта силы, средства и людей. Обе силы враждебно были настроены друг против друга. А что если часть из них освободить из тюрем, то тогда разборки между эсерами и большевиками могут свести всю революционную прыть на нет. Да заодно и своих людишек вытащить на свободу. 
Срочно был вызван глава России Керенский и ему дано было указание освободить часть нужных людей из-под стражи. Но кому диктовать? Да и как смели? Керенский был в образе и не собирался возвращаться в обличие простого смертного, а уж если быть, то только гением.
Он и сам подумывал уже о том, как бы стравить две революционные силы, но действовал с оглядкой на сюзерена. А здесь такой карт-бланш. Пусть видят, что он ничего не боится и большевики широким потоком хлынули из тюрем на волю. Но одного Керенский не учел: эсеры и анархисты за годы борьбы стали инертны, больше болтали, чем действовали. Большевики же сначала делали, потом старались в водопаде слов утопить правду, вылить события так, как будто они давно были ими придуманы. Да и постоянно висящий дамоклов меч германского золота над их руководителями, заставлял тех постоянно шевелиться.
Но Керенскому мешал развернуться во всю свою, им надуманную, мощь нового реформатора этот новый орган, под названием Совет. Он уже завоевал себе сторонников среди нижних чинов армии и флота, люмпенов всевозможного толка, сомнительных личностей, а то просто проходимцев и аферистов всех мастей. Кого только не было в этих советах!? Были все.
Не было только одного – персональной ответственности за свои деяния. Хитро придумано. Но в этом и была слабость этого органа. Постановления Советов зачастую не выполнялись, перепроверялись, ставились на голосования. В итоге получалось, что все зависело от желания толпы. Две власти в стране порождали беззаконие. То, что запрещалось одной стороной, на зло ей, разрешалось другой. Поголовное пьянство, как среди нижних чинов, так и офицерства, выборность командиров, а не понравится кто, то и на штыки поднять можно было легко. Полный раздрай в столице, такой, что уже самые забубенные головы подумывали о твердой руке, поминая находящегося под арестом генерала Корнилова.
Ежедневно поступали сводки, как с фронтов об изнасилованиях, убийствах, других бесчинствах неуправляемой толпы. Людей резала на улицах и в домах, как скот, оголтелая пьянь. Но элитой в этом кошмаре были матросы. Немного пообтертее своих серых собратьев-солдат, вчерашние такие же крестьяне вдруг возжелали жить высшим светом. И жили.
Антон готовил себя уже к новой заграничной жизни. Оставалось каких-то несколько месяцев, чтобы не видеть в лицо роковое падение империи. Но теперь уже он без своего пояса с ножами не делал ни шагу, слишком велика была опасность нападения.
Прошло несколько дней после отъезда Анны. Как-то утром прислуга доложили, что князя Антона Александровича в парадном ждет какой-то человек по очень неотложному делу. Антон спустился вниз. Навстречу ему поднялся красивый молодой человек, в хорошем костюме с приличными манерами. Черные, слегка вьющиеся волосы были со вкусом зачесаны назад, но только легкая бледность лица говорила о том, что человек перенес какое-то потрясение. Человек сделал шаг вперед и горячо заговорил:
-Здравствуй, дорогой мой спаситель и брат. Вижу ты меня сразу то и не узнал. Подтверждаю, да это я, Ефим Гольдштейн. После твоего посещения, я сразу пошел на поправку. Вот уже я поднялся и сразу решил нанести визит тебе. Выразить благодарность за то, что помог мне в трудную минуту.
-Проходи Ефим, присядем, поговорим, - Антон направился в гостиную.
Уселись в кресла. Горчаков приказал принести чаю, посмотрел на Ефима и спросил:
-Может быть чего-нибудь покрепче?
-Нет, нет. Я и раньше не мог пить спиртное, а сейчас еще слаб. Вот я шел к тебе, а голова немного кружится.
-Тогда зачем ты так рано покинул постель. Неужели доктора разрешили?
-Они запретили мне подниматься еще две недели. Но ведь их слушать, себе вредить. Ведь ничего они не могли сделать, когда я валялся без сознания и только ты меня спас. Спасибо тебе.
-Так и я ничего не делал, если сказать честно. Просто подержал тебя за руку и все. Скорее ты сам поправился.
-Нет, ты не прав, брат. Ты дал мне часть энергии жизни и забрал ту энергию, которая переполняла меня, давила. Теперь мы с тобой родственники и на земле.
-Да, похоже его хорошо ударили по голове, если несет такую ересь, - подумал Горчаков, но где-то в глубине сознания, появилась крохотная мысль, - а ведь он прав, я тоже стал другой.
-Чем будешь заниматься? Продолжишь лечение? – спросил Антон, надеясь, что, как в прошлый раз, Ефим прочтет его мысли.
Но этого не последовало. Ефим поудобнее повернулся в кресле и ответил:
-Нет времени лежать, да и не помогут доктора мне. Я был секретарем у Льва Троцкого, вчера прибыли от него люди, поинтересовались моим здоровьем. Ждут меня.
-Да, много сейчас людей держит секретарей, раньше они назывались приказчиками. Ты единственный у своего господина?
-Прости, не господина, а старшего товарища. У нас теперь все товарищи. Революционеры упразднили господ и уравняли всех в правах. А в отношении секретарей-помощников, есть еще один – Константин Корвицкий.
Теперь встрепенулся Антон, как гончая взявшая след. Так вот где обитал Корвицкий, теперь понятна встреча его с Освальдом Рейнером. Сказать об этом Ефиму? Так он наверно и сам знает, да к тому же англичане покровительствовали Советам.
-Когда возвращается господин Троцкий? – чтобы продолжить разговор спросил Горчаков.
-Товарищ Троцкий будет освобожден в ближайшее время.
-А пока его нет, вы полностью выполняете указания англичан, - Антон отметил, как у Гольдштейна удивленно поднялись брови.
-Не понял тебя брат. Откуда такие сведения?
Уж очень хотелось Антону поссорить вновь обретенного «брата» с голубым его товарищем.
-Да пришлось однажды наблюдать встречу Корвицкого с Рейнером в ресторане. Может это чисто любовный шарм, но среди бела дня встреча скорее была деловой, да и выглядела она таковой.
Ефим на несколько секунд задумался, бледность только усилилась, подчеркиваю усиленную работу мозга.
-Понимаешь брат. Мне немного трудно стало чувствовать события. До травмы я многое мог предвидеть, читать мысли людей. Но сейчас некоторые вещи я утратил. Я знаю, что товарищ по службе работает на кого-то, но не могу определить, откуда эти сведения. Значит это из прошлого, которое, к удивлению докторов, я не забыл. Вот и ты подтвердил мою догадку. Но сам я могу предсказывать только большие события, а вот мысли читать уже не могу, - немного печально сказал Ефим.
-Ты расстроился по этому поводу? – Антон с интересом смотрел на посетителя.
-Наоборот. Стало значительно легче жить. Когда знаешь, что произойдет, а изменить ничего не можешь – это очень тяжелая ноша. Ты разве этого не испытал?
-Еще не до конца прочувствовал. А что будет?
-Разве я тебе в прошлый раз не сказал? Будет большая кровавая бойня, мы с тобой будем в ней участвовать, только по разные стороны. В этот раз я уже покидал этот мир, но не приняли меня там, а приказали, чтобы ты вернул назад. Поэтому я и звал тебя к себе.
-Все-таки удар бесследно не прошел, - подумал Антон, но вдруг почувствовал, что Ефим говорит правду.
От этого Горчаков даже испугался. Значит все, о чем ему говорили Распутин, Анна, а сейчас Ефим – Правда? Он даже похолодел от этой мысли, но, как спасительный круг, возникла откуда - то издалека уверенность, постепенно нарастающая, подтверждающая эту истину.
Они еще поговорили некоторое время, затем Ефим поднялся и начал прощаться.
-Если буду чем-либо полезен, милости прошу. А за сим позвольте откланяться.
После его ухода Горчаков еще долго не мог прийти в себя. Мысли роились в голове, выдавая новые интересные открытия. Теперь он многое чувствовал, это произошло после посещения больного Фимы, как будто тот передал ему что-то уникальное. Чудны дела твои, Господи. 
А на другой день позвонил Баранов. По тому как он открыто говорил, Горчаков сделал вывод, что скорее он телефонирует по заданию или ничего незначащему поводу. Но все оказалось совсем не так. В конце разговора договорились встретиться в ресторане, ближе к вечеру.
В назначенное время Антон входил в заведение. Метрдотель услужливо показал на заказанный Барановым столик, пояснил, что его уже ждут. Карл поднялся навстречу, пожали друг другу руки. После обычных, ничего не значащих фраз выпили, принялись закусывать. Каждый откладывал начало разговора, понимая, как трудно это сделать: давно не говорили по душам.
-Поступили новости о Ники и Аликс, - начал Карл.
-Как они там? Что у них нового?
-Все, Слава Богу, неплохо.
И они снова напряженно замолчали. Карл на правах хозяина налил в бокалы водки, выпили, продолжая есть. Антон хотел разрешить это затянувшиеся молчание, подтолкнуть Карла к разговору, но решил этого не делать - пусть выпутывается сам.
-Антон, ты как-то рассказывал о том, что встречался с Царской Семьей, предлагал им свое содействие и помощь для отъезда за границу страны?
-Да, и ты знаешь, чем это закончилось, - ответил Горчаков.
-У нас тоже ничего не получилось. Мы знаем упрямый характер Аликс, знаем о том, что Ники верит в предзнаменования. Но мы не знаем, как это переломить, ведь они могут погибнуть в Сибири.
-Теперь сложно что-то предпринимать. Тем более немцы готовят снова захват власти, - задумчиво, чисто интуитивно, сказал Антон.
-Откуда ты знаешь? – быстро спросил Баранов.
По тому как он это сделал, скорее испугано от неожиданности, Горчаков понял, что угадал.
-Да все показывает на то, - стараясь быть равнодушным, промолвил Антон, добавив:
-Но у меня возникает сомнения в последствиях этого акта. Смотри, допустим большевики сделали свою работу, захватили власть. А кто будет управлять страной? Ведь нужны грамотные люди, кухарку к рулю не поставишь.
Он замолчал, сраженный сам своим предположением. Но этого никогда не случится, не быть на Руси бунту с захватом власти. Такой огромной страной нужно управлять, этому учатся десятилетиями. Не может править любой человек с улицы. А что если…
-Ну продолжай, что ты замолчал? - спросил Баранов.
-А что если снова на трон вернуть царскому дому Романовых? Такой вариант мы не рассматривали. А вы?
-Нет, мы тоже. Речь шла об эвакуации Семьи в другое государство.
-Значит, еще не поздно. Я думаю при таком предложении все останется на своих местах: Царская Семья вернет трон, заключит так необходимый Германии сепаратный мир. Англичане получат по зубам. Революция пойдет на спад, а в стране восстановится мир и порядок.
Теперь есть перестал Баранов. Он о чем-то думал, затем вдруг заторопился, начал прощаться.
-Ты зачем меня приглашал сюда? – спросил Горчаков.
-Я хотел сказать тебе, что Анну арестовали на границе революционные солдаты. Сначала перевезли на царскую яхту «Полярная Звезда», а затем в Свеаборг, где она и находится.
Антону сразу же пришли на ум слова Анны, что она скоро вернется. Час от часу не легче. Необходимо было что-то предпринимать, но что?
Теперь задумался Антон. Прошло уже достаточно времени после ее отъезда, а вот и первая весть от нее, вернее от Баранова. Нужно еще немного выждать, навести справки, потом что-то делать. Карл давно ушел, а Горчаков задумчиво осматривал зал.
Дома его ждал сюрприз: письмо от Надежды. С бьющимся сердцем он открыл его. Надя писала, что остановилась пока в Париже, осматривается. Есть планы посетить Англию и Америку, подобрать место для проживания, развернуть свое дело. Дальше были слова полные любви и желания быть вместе. Антон, не откладывая дело в долгий ящик, в этот же вечер написал ей ответ, в котором рассказал о смерти своих близких, продаже дома и готовности выехать из страны.
Но утром, во время завтрака, в парадном послышался знакомый голос. Антон выскочил из-за стола, помчался на эти звуки. Перед ним собственной персоной стоял Серж. Они обнялись, словно не виделись много лет.
-Проходи в столовую, позавтракаем. Какими судьбами занесло тебя сюда?
-В Генштабе посчитали, что я должен находиться в Петрограде. Перевод. Рассказывай, как ты? Слышал о твоем горе, прими мои соболезнования.
Они уселись в кресла, в ожидании, когда будет накрыт стол. Антон разглядывал друга. Серж стал немного строже, казался очень взрослым, много повидавшим. И у него появилась, чего раньше не наблюдалось, задумчивость. Откуда она взялась? Возможно это следствие войны, а может быть любовь? Это чувство делает с человеком все что захочет.
Пошли к столу. Разговор был об общих знакомых, и конечно же о Михаиле. Тот служил все также на Кавказе, иногда напоминал о себе. После завтрака, сидя за чаем, Серж спросил:
-Антон, извини за бестактность. Видишься ли ты с Марией, той девушкой, с которой познакомился в Гурзуфе?
-Серж, событий было много и все печальные. Так что для амурных дел времени не было. А как у тебя с Екатериной?
-Они только что вернулись из поездки. Помнят о тебе, хотели бы встретиться вновь. Ты не возражаешь?
-Сергей, это излишний вопрос. Когда это мы с тобой отказывались от девушек? – развязно вымолвил Антон.
Он заметил, как поморщился Вокенфельд.
-Да, брат, похоже ты не на шутку влип, влюбился по уши. Ох и трудно же тебе сейчас, да и время не самое подходящее, - подумал Горчаков.
Они решили, что нужно встретиться с барышнями, пригласить их куда-либо. Да и Антон засиделся в своем одиночестве. Почетную миссию посла доброй воли и дипломата доверили Сержу. И уже вечером они спешили за своими дамами, чтобы отвести их театр в лучших традициях кавалергардов, а после ужин в лучшем ресторане и продолжение.
Уже сидя за столиком, Антон смотрел на девушек: скромную, слегка смущающуюся Катю и немного резковатую Марию. Вдруг он поймал себя на мысли, что сравнивает эту брюнетку, блистающую вызовом и шармом, с Надеждою. Никакого сравнения. Небо и земля. Единственным достоинством Марии была молодость. Если Надежда Николаевна старше ее на добрый десяток лет, но в ней было много такого, о чем молодой смолянке и не снилось. Прежде всего ум, а манерой держаться она походила на Екатерину. Он вдруг вспомнил ее руки, тело, дрожь вожделения и так захотелось вновь оказаться в ее обществе, что заныли плечи.
-Что-то наш полковник покинул нас, - услышал он голос Марии, не заметив, что она о чем-то дважды спросила его.
-Покорнейше прошу простить меня, о прекрасная пери. Я грешным делом подумал, что уже недостоин вашего драгоценного внимания, канул в небытие, а будучи древним, впал в спячку. Уверяю вас, о прекраснейшая, что этого больше не повторится, - пустил в ход свое красноречие Горчаков.
Но после воспоминаний о Надежде он не мог успокоиться, твердо при этом решив уехать из России.
После ужина они поехали по спящему городу и Мария приняла, как само собой разумеющееся, приглашение посетить его дом сейчас. Утром, когда она уходила, Антон отметил для себя еще одну особенность, гостья быстро превращалась в хозяйку. Высокомерный взгляд на прислугу и окрик на Авдотью, чего никто в этом доме никогда не позволял. Когда Антон вернулся в дом, он встретил укоризненный взгляд кормилицы.
Но день принес новые заботы. Антон позавтракал, прилег немного отдохнуть, когда почувствовал, как кто-то тронул его за плечо. Рядом стояла Авдотья.
-Сыночек. Там какой-то господин очень настойчиво просит увидеться с тобой.
Антон не спеша привел себя в порядок и спустился вниз. В гостиной ему навстречу поднялся Сергей Танеев.
-Здравствуйте Антон Александрович. Вот уж не думал, что придется вас беспокоить. Я и вся наша семья благодарны вам за помощь в прошлый раз, но обстоятельства сложились так, что мы вынуждены вновь обратиться к вам за помощью, - начал смущено Сергей.
-Да полноте, сударь. Я всегда к вашим услугам и помогу, если это в моих силах. Что случилось?
-Анна не доехала к месту назначения. Она была арестована революционными солдатами и заключена под стражу в Свеаборге. Мы неоднократно обращались к властям, к Временному правительству, но к сожалению, они ничем помочь не могут. Солдаты находятся в подчинении Советов солдатских депутатов. Обращались мы и туда, но там нас даже слушать не стали. Сплошное хамство и издевательство. Вы наша последняя надежда.
Антон поднялся. Гость попытался встать тоже, но Горчаков жестом усадил его обратно. Да, дожила Российская империя. Две власти, каждая тянет в свою сторону. От злости и бессилия хотелось крушить все и вся. Но от этого Анну не освободить. А что если…
-Дорогой Сергей Александрович. Я приложу все усилия для того, чтобы вам помочь. Где я могу найти вас, в случае необходимости?
Они обменялись условностями и расстались.
-Помогший раз, поможет и в другой раз. Тем более Ефим был недавно у него, а он помнится говорил, что служит в этих самых Советах, - размышлял Антон, поднимаясь к себе в кабинет.
Он подошел к стенду и начал метать ножи. Теперь, он вдруг это четко почувствовал, это была жизненная необходимость. Мысль работала четко и ясно. Необходимо было найти Ефима, а его адрес знал вездесущий Симанович.
Неожиданно в кабинет вошел дядюшка Андрей Афанасьевич. Он показался Антону меньше ростом, излишне полноватым в гражданском платье. Вот что делает с человеком отсутствие форменной одежды. Они обнялись. Антон достал из буфета коньяк, горячо любимый Пустовойтовым, наполнил рюмки. Выпили.
-Зашел попрощаться с тобой, дорогой мой племянник. Все, хватит, уезжаю в Финляндию. Не желаешь последовать за мной? – спросил он Антона.
-Да, дядя Андрей. Я тоже думаю скоро уехать отсюда. Осталось урегулировать кое-какие дела. Дедушка перевел все состояние за рубеж на мое имя. А что за спешка у вас? Что-то случилось?
-Да, кое-что произошло. Наш доморощенный Бонапарт, чертей ему в бока, выпустил из тюрем всех большевиков, которых я туда упрятал. Так что находиться в городе мне не безопасно, могут и расстрелять. Пока граница открыта, думаю пора уезжать, - Андрей Афанасьевич подошел к окну, осторожно оглядывая улицу.
-Но на границе эти самые революционные солдаты и охотятся за добром отъезжающих, а кого-то арестовывают. Вот Анну Александровну арестовали.
-У меня свои каналы, дорогой племянник. Ими пользуются большевики тоже, там не смотрят на твои убеждения, только плати. Тебе я оставлю адресок на всякий случай.
-Дядюшка. Один вопрос, где я могу найти Симановича? – спросил Антон.
-А зачем он тебе, если не секрет?
-Выйти нужно мне на Ефима Гольдштейна, может он чем поможет в ее освобождении. Сказывал, что работает в Советах.
-Да, он служит в Петросовете, руководителем которого является Лейба Бронштейн, он же Троцкий. Ты правильно решил, это будет реальная помощь. Я дам тебе адрес его дома, можешь наведаться, - Пустовойтов подошел к конторке, набросал что-то на бумаге и протянул Антону.
-Здесь адрес Гольдштейна, а другой адрес – если надумаешь уйти из страны. А теперь давай прощаться, - и он ушел.
Вечером Антон был по указанному адресу. Ефима дома не оказалось, его домашние сказали, что он возвращается поздно. Пришлось немного посидеть в ресторане, а затем вновь явиться по адресу. На этот раз Гольдштеин был дома.
-Здравствуй брат Антон. Что случилось? Мне уже доложили, что приходил офицер, я сразу решил, что это ты, - говорил Ефим провожая Антона в комнату.
-Ефим, Анна снова в тюрьме.
-Как? Где это произошло? – Ефим был удивлен.
Уже то, что он расспрашивал об этом Антона, а не рассказывал о событии, говорило о том, что травма бесследно не прошла. Раньше он сам бы поведал об этом происшествии.
-Она в Свеаборге, арестована революционными солдатами, которые признают только Совет, - начал Антон. - Вот я и решил, что только ваш Совет может помочь нам в ее освобождении.
-Да, да, да… - задумчиво протянул Ефим.
Он думал, меряя шагами комнату, затем остановился и сказал:
-Приходи в Петросовет завтра, к двенадцати часам вместе с матерью Анны. Она напишет необходимые бумаги, думаю решение будет получено. 
В назначенный час Антон, вместе с Надеждой Илларионовной, матерью Анны входил в Петросовет. В секретариате их ждал Ефим. Он поздоровался, а затем повел по коридорам. В конце пути он остановился перед высокой дверью, скрылся за нею, чтобы через секунду появиться и проводить во внутрь гостей. В приемной стояло два стола, за дальним восседал знакомый уже полковнику Константин Корвицкий, тщательно причесанный, какой-то прилизанный, в английском френче. Он что-то писал и лишь на мгновение поднял голову, взглянув на посетителей. Другой стол был видимо Ефима.
-Прошу вас, проходите. Товарищ Троцкий вас ждет.
В огромном кабинете, за такими же размерами столом сидел небольшого роста человек, с пышной, курчавой черной с легкой проседью шевелюрой, усами и небольшой бородкой. Но не это в нем было главным. Глаза. Черные, большие, живые и умные они были полны энергии, какого-то задора. Да и сам он был подвижен, казалось на лету решал все вопросы.
-Слушаю вас, - были первые его слова.
Троцкий обвел взглядом гостей, чуть задержал свой взор на Горчакове, его мундире и орденах, как будто запоминая и вопросительно взглянул на Ефима.
-Мать заключенной под стражу Анны Вырубовой просит об освобождении ее дочери, задержанной при выезде из страны. До этого Анна Вырубова была заключена в Петропавловскую крепость Временным правительством. После освобождения ей разрешено было эмигрировать из России.
-Есть что-то о революционных связях госпожи Вырубовой?
-Да, товарищ Троцкий. Она встречалась с нашими членами ЦК, показывала им госпиталь, открытый на ее средства. Отзывы товарищей отменно положительные, - говорил Ефим, пододвинув к Троцкому нужные бумаги.
-Черт знает что. Неужели на месте не могла разобраться. Революция приветствует тех, кто сочувствует ей. Женщина-инвалид, проверенная товарищами из ЦК, помогающая нашим израненным солдатам заслуживает почестей, а не тюрьмы. Революция ликвидирует этот бесстыдный пережиток прошлого, товарищи.
-Да, он умеет говорить и зажигать массы, - подумал Горчаков.
-Сегодня же освободить. Всего вам хорошего и до свидания.
Троцкий нетерпеливо взмахнул рукой, Ефим быстро взял бумаги и они стремительно покинули кабинет, дабы не мешать работать занятому человеку.
Идя по длинным коридорам, Антон вдруг вспомнил Парвуса и заметил сходство в этих двух нестандартных людях: они были умны.
После всех проволочек, они наконец увидели Анну. Она передвигалась на костылях, но была бодра, даже немного весела. Все бросились в ней, объятия, поцелуи, цветы и слова. Антон скромно стоял в стороне, но после того, как встретился взглядом с Анной, подошел к ней.
-Со счастливым возвращением, Анна.
-Спасибо, Антон. Мама рассказала о твоем участии в освобождении меня. Еще раз спасибо, - говорила она.
Затем вдруг наклонилась к нему и добавила:
-А помнишь примету? Я забыла письмо Царицы. Вот и не верь после этого в знаки Судьбы.
Через два дня Горчаков навестил Вырубову. Они сидели, пили чай.
-Анна, ты прости за бестактность, но ответь. Жестоко относились к тебе в Свеаборге? – осторожно спросил Антон.
-То, что было в Трубецком бастионе Петропавловской крепости ни с чем не сравнить, там распоясавшиеся нижние чины творили, что хотели. Здесь же было все по-другому. Антон, эту страну погубит коррупция. Революция - это не борьба масс, а способ добывания денег.
Боже, как был прав Парвус, а рыжий злой гном Ленин, одержимой жаждой власти в мировом масштабе гнусно прозвал его «купцом от революции». А ведь обоим нужно была одно и то же.

 
Глава 10
Горчаков жил приближением зимы, когда можно будет покинуть, уже порядком надоевшую своими беспорядками, столицу. А они, эти вызовы в виде смуты, буйства и неподчинения нижних чинов армии и матросов, повального пьянства, грабежа и насилия только нарастали. Когда в стране две власти, то невозможно все привести к общему знаменателю: у руководящих верхов не было общего языка, казалось каждая из противоборствующих сторон делает все на зло противоположной.
 Поэтому и распоясавшаяся толпа вела себя разнуздано: если накажет одна сторона, спешили к другой, которая дабы подчеркнуть свой престиж отменяла наказание, даже поощряло. А коль так, то выходило, что власти в стране не было. Она, как грязная пьяная девка валялась в придорожной канаве, каждый старался больнее пнуть ее и ждала твердой мужской руки. Рады безвластию были многие, а уж об англичанах и говорить не приходилось. Мало того, что они оставили Россию в войне, но они опрокинули столпы управления страной, которая от этого слабела и развращалась.
Многие задумывались о том, куда летит неуправляемая, запряженная могучими конями русская карета, неся в себе все государство и многонациональный народ. Пока ее швыряло на ухабах, она трещала по швам, но еще держалась. Уже виделся конец в виде твердой руки и возвращения порядка, которые необходимо было вырвать из слабеньких, белых ручек адвокатишки или разбиться в дребезги, упав с высоты положения, который занимала Россия по статусу, о дно. К этому и призывала безумная клика коммунистов, разрушить мир до основания, а затем построить какой-то чудовищный мир, где будут править низменные страсти.
Но офицеры за политикой не следили. Идет какой-то бардак в стране, но стоит им приказать, как они уж точно наведут порядок. Только у Антона порой возникали смутные предчувствия грядущего, но он гнал эти видения и мысли прочь. Сколько на Руси было таких пьяных беспорядков? Да не счесть. А чем они заканчивались? Твердой армейской рукой. Он верил в гений Царя и его предвидение. А император, будучи при власти, хотел остановить эту бойню, значит так и нужно было делать.
Они с Сержем развлекались, хотя это и было похоже на пир во время чумы. Да и не только они. Казалось весь высший свет спятил с ума и утратив мораль, занимался непотребным. Прямо Садом и Гоморра. И все это было с благословения церкви, которая в трудную минуту предала Помазанника Божьего, а сейчас делала вид, что ничего не происходит. Да что там. Она благословляла воинство на войну, когда должна была делать обратное.
Мария не стесняясь входила в дом Горчакова, демонстрируя, что скоро она здесь будет полноправной хозяйкой, периодически забывая по ночам возвращаться к себе домой. Она не видела того, как в след ей плюет Авдотья, как будто видя в ней змею на груди любимого Тошеньки.
-Ох, уж эта нынешняя молодежь… Вот мы в свое время… - судачили старухи, забыв о своих «подвигах»
Екатерина была страстная поклонница искусства, поэтому часто вытаскивала Сержа, а он естественно и Антона в театр, которого тот терпеть на мог. Девушки восторженно обсуждали балерину Кшесинскую, других примадонн, а мужчины едва сдерживали зевоту. Это поклонение привело к тому, что у дам вдруг появился нешуточный интерес к танцам.
-Господа офицеры. А вы танцуете? Я ни за что не поверю, чтобы вас в вашем Пажеском корпусе не учили этому. Нас в Смольном институте тоже подготовили к танцам. А как хочется кружиться в вальсе. Вы танцуете вальс, господа? Вокруг одна смута и нет ни одного бала, какая жалость, - быстро говорила темпераментная Мария.
-Мари, тебе хочется танцевать? - подыгрывая подруге вторила Екатерина.
-Да, Кэт, я сгораю от желания кружиться, но увы, - она смотрела на постные лица мужчин.
Ну, кто сейчас устраивает балы, разве что сумасшедший. Не то время, кругом война, бунты, насилие. Самое большее что есть – это рестораны, да театр.
-Я знаю, кто нам поможет, - тихо сказала Екатерина.
-У моей дальней родственницы, Марии Эдуардовны Клейнмихель есть школа танцев. Мы можем брать уроки и танцевать.
Горчаков чертыхался в душе от такого предложения. Он уже пустил в ход свой любимый аргумент о раненой ноге, но девушки ответили, что он может во время уроков сидеть со старенькими женщинами за пасьянсом. Такого Антон не выдержал и молча собрался следовать желанию большинства.
И вот они в доме Клейнмихель. Все тот же особняк в его неповторимом стиле, с вензелями на воротах и калитке, немецкая чопорность и стерильная чистота залов. Гостей встречала сама Мария Эдуардовна. Она сдержано поздоровалась, все в том же своем стиле проводила их в зал для танцев. Когда все вопросы были улажены, графиня на миг оказалась рядом с князем Горчаковым.
-Как ваша нога, князь? – и не дождавшись ответа продолжила, - это ваша идея в отношении танцев?
-Помилуйте, Мария Эдуардовна. Это все барышни, уж очень им пристало танцевать. Как вы чувствуете себя? Как ваши спиритические сеансы?
После упоминания об оккультных опытах, в глазах графини появился блеск, а на лице - подобие улыбки.
-Помню, помню вас на сеансе, ваше мужество и то как вы прервали панику. Для вас мой салон открыт в любое время, князь. Вы верный паж Аликс. К сожалению, таких преданных мало, на моей памяти – вы да ваш спутник в Копенгаген, - чем удивила Антона.
-Оказывается она помнит о нашей с Барановым поездке, - подумал Горчаков.
-Когда у вас сеанс, уважаемая Мария Эдуардовна? – чтобы поддержать разговор, спросил Антон.
-В эту субботу, буду рада вас видеть у себя. Я немного отсутствовала по причине моего ареста. Они хотели мне предъявить, что я якобы стреляла по этим бандитам и смутьянам в июле. Да я не знаю с какой стороны подойти к пулемету, - она помолчала и вдруг добавила, - ну так немного, хотела эту пьянь поставить на место, да жаль, быстро кончились патроны.
Она помолчала, чему-то улыбаясь и вновь сказала:
-Так я жду вас в субботу, - и отошла к Екатерине.
Да, вот тебе и графиня. Антон нисколько не сомневался, что она вела огонь из пулемета до последнего патрона. Вот таких бы женщин ставить в правительство, а не какого-то слюнтяя - адвоката. Но ход мысли прервала Мария, подбежавшая к нему.
-Пойдем танцевать, у меня нет партнера, - и несмотря на уговоры потащила его в круг танцующих.
Отказаться было невозможно. После танца, Антон, сославшись на больную ногу, побрел по дому. Все было знакомо, ведь еще и года не прошло. Но он впервые остро почувствовал, что кто-то наблюдает за ним. Но он не чувствовал опасности, словно это делал хорошо знакомый ему человек. Уроки Вана не прошли даром. Одно время он чувствовал, что за ним наблюдают, как минимум двое, с различных сторон. А может это просто нервы офицера-фронтовика?
Вот и суббота. Они собрались на квартире Антона. Офицеры были в мундирах, дамы в бальных платьях. К назначенному часу прибыл мотор и они поехали в «замок», как окрестил Антон особняк Клейнмихель в стиле классицизма. Да, публики было предостаточно. Только Мария Эдуардовна давала балы или что-то им подобное, несмотря на грозовое время. Антона ждало здесь новое потрясение. Когда уже порядком побродив по залам, приветствуя знакомых, он в сопровождении Марии неожиданно наткнулся на… Ефима Гольдштейна.
-Вот так встреча. Не ожидал встретить тебя в этой обители оккультизма. Ты здесь танцуешь? – спросил, несколько смущенного Ефима, полковник.
Но тот не мог отвести взгляда от Марии, которая только раз взглянула на него и разглядывала гостей.
-Нет, мне интересен спиритический сеанс, - был ответ.
-Познакомься с моей спутницей, - и Антон представил их друг другу.
Ефим, не отрывая взгляда от Марии, что-то там залепетал, она ему отвечала. Воспользовавшись этим, Антон извинился и оставил их наедине. Ему не терпелось посмотреть зал, где будет проходить сеанс и он чувствовал, что среди гостей есть те, кому он уж очень интересен, потому что чувствовал на себе взгляды. Он не пошел в поток гостей, а помня прежнее расположение комнат пошел другим путем. Буквально свернув в один из коридоров, он наткнулся на двух господ в штатском, стоящих у открытого окна и покуривавших папиросы. Они тоже обернулись на звук шагов, с быстротой профессионалов. Обе стороны опешили. Перед Антоном стояли Баранов и Отто фон Шнейдер.
-Господа. Вот так встреча, - первое что успел сказать Антон.
-А я рад встрече с вами, полковник, - ответил Отто.
Баранов смущенно переминался с ноги на ногу.
-Помнится, полковник, мы с вами были совсем не так давно на ты, - стараясь захватить инициативу продолжил Антон.
-А почему бы и нет, если ты так настаиваешь, - ответил с улыбкой Шнейдер.
-Здравствуйте господа. Карл, ты кажется не рад встрече?
-Нет, нет. Я очень рад видеть тебя Антон. Да это и к лучшему, что мы встретились, рано или поздно это произошло бы, - с армейской прямотой, а может от смущения выпалил тот.
-Только не говорите, что вы здесь танцуете, а сейчас отдыхаете после очередного тура, - насмешливо продолжил Антон.
-Ты, как всегда прав, князь, - ответил Отто.
-Понял, вам не досталось дам. Вы ангажируете друг друга, не так ли? А может сменили половую ориентацию? Как интересно. Кузены в танцах на балу, - откровенно смеялся Антон.
-Осторожнее князь. Так можно получить и вызов к сатисфакции. Очень не хотелось бы, ведь мы делаем одно дело, - Отто побагровел, но сдержал себя.
-Прости полковник. Делали одно дело, так будет точнее.
-Делали, делаем и будем делать. Аликс, Ники с семьей в опасности, сепаратного мира так и нет, а мы танцуем, господа офицеры. Наши передовые державы убивают друг друга на потеху хитрецам. Так что вопрос мира никто не снимал с нас.
-А он прав, - подумал Антон и полез за папиросами.
Краем глаза он отметил про себя, как напряглись оба немца, от этого жеста.
-Боятся, значит уважают, - усмехнулся Антон, закурив папиросу и добавил.
-Я приношу свои извинения, господа. Последние события, да и обстановка на улицах действует на нервы.
-Извинения приняты, господин полковник.
Они молча курили папиросы.
-Я ищу зал, где будет проходить сеанс Марии Эдуардовны. Вы не знаете, где он? – разряжая обстановку сказал Антон.
Немцы переглянулись. Затем Баранов взял под локоть Антона и сказал:
-Пойдем, я провожу тебя.
-Я не прощаюсь, Отто. Может сегодня еще встретимся.
-Не задирайся со Шнейдером, он здесь по делам службы.
-А ты?
-Где эта служба, где Россия, Антон? Кому служить? Новоявленному слабому самозванцу? Революции? Смотреть, как Отечество летит в пропасть и помогать этому? Ведь ты это знаешь, хотя еще надеешься убедить себя, что это не так. Поэтому и идешь на этот спиритический сеанс, как все мы.
-Ты можешь объяснить мне, почему здесь Отто?
-Могу, думаю ты поймешь меня. Завтра жди меня у себя дома. Но без того, что было в прошлый раз. А теперь смотри, вот и зал, - и они вошли в комнату.
Это была комната больше той, в которой впервые Антон присутствовал на сеансе. Посредине был установлен круглый стол и стулья вокруг него. В углу, противоположном окну стояла черная ширма, похожая на ту, что используют женщины для переодевания, но шелк был натянут на ней без складок. Антон заглянул за ширму. Ничего и никого, глухой угол комнаты. Они осмотрели помещение и вышли.
Антон поспешил к своей даме, он отсутствовал довольно долго. Ефим был с Марией, но между ними была какая-то неловкость, словно произошло какое-то недоразумение. Да мало ли бывает у молодых людей подобных эксцессов, после которых гипертрофируется скованность. Да и стоит ли придавать этому значение. Оба фигуранта облегченно вздохнули при появлении Антона.
-И здесь интрига. Да и пусть себя. В конечном итоге, кто она для меня? – подумал Антон.
Он поблагодарил Ефима, подхватил даму и отправился искать Сержа с Екатериной. Кто-то продолжал танцевать, но часть публики потянулась в зал для спиритических сеансов. Антон в сопровождении своей дамы тоже вошел в зал и неожиданно встретился глазами с Ефимом.
-Что он делает здесь? - была мысль у Антона.
Вокруг стола вновь расселись желающие, положив по одному пальцу на фарфоровое блюдечко в центре стола и процесс пошел. Верхний свет был выключен, единственное окно было плотно задрапировано. Верховодила всем за столом графиня Клейнмихель. И конечно же она вызвала своего Фридриха Великого.
-Что ждет Россию, - был первый вопрос
-Конец, - был краткий ответ.
Задавались другие вопросы, но Фридрих молчал. Тогда Мария Эдуардовна предложила вызвать дух железного канцлера Отто фон Бисмарка.
Она что-то шептала, затем задула единственную свечу. Наступил полный мрак. Антон почувствовал, как в его руку вцепилась Мария. Графиня продолжала что-то бормотать, а затем громко сказала:
-Дух великого Бисмарка, появись!
В углу где была ширма послышался какой-то шелест, словно ветерком пахнуло. Но за ширмой появился слабый свет, сначала едва различимый, затем он становился ярче. Но источник света был трудноуловим, казалось, что вся ширма немного светилась издалека. Но вот между источником свечения и экраном появилось профильное изображение человека, похожего на канцлера.
-Дух великого Бисмарка! Ты можешь ответить на вопросы? – повторила Клейнмихель.
-Спрашивай.
-Что ждет Россию?
-Она стоит перед пропастью.
-Что нужно сделать, чтобы уберечь ее?
-Срочно остановите войну или вас не будет.
Словно подтверждая это, экран погас. Зажгли верхний свет. Подавленные люди молча выходили из зала. В коридоре все старались не смотреть друг на друга, но кто-то через силу пытался шутить. Гнетущая обстановка. Антон поднял глаза и увидел Баранова. Тот подошел к нему, поклонился Марии и сказал:
-До завтра, - и попрощался.
Утром Баранов был у Антона, чему тот был очень удивлен: что за поспешность, почему в такую рань Карл прибежал к нему. О если бы он знал!? Ведь после того, как Отто встретился с Горчаковым, стоял вопрос о его ликвидации. Ведь Антон знал, кто такой Шнейдер – профессиональный разведчик. Ну кто мог думать, что в дом к Клейнмихель пожалует Горчаков, как раз в то время, когда Отто уже почти покидал его. Он только отдавал последние наставления своему родственнику Карлу Баранову.
Что это? Случайность? Тогда что есть случайность? Философы трактуют это, как осознанная закономерность. Операция, которую проводил Отто находилась на заключительном этапе, тем более уже была неудачная попутка захвата власти в июле, когда пьяная, необузданная толпа громила что ни попадя, кроме того, что нужно. Тогда даже такая германофил, как графиня Клейнмихель, припала к пулемету.
После расставания Отто с Антоном, решение было одно – ликвидация. Карлу стоило большого труда отложить устранение Антона, пока тот был на сеансе графини. Только то, что он обязан Антону жизнью возымело действие на Шнейдера. Баранов убеждал Отто, что князь Горчаков порядочный офицер, человек слова и если он его даст, то можно не переживать. Конечно, Отто очень сильно рисковал, но отказать Карлу он не смог. Всего этого Горчаков не знал.
Горчаков радушно встретил старого друга, предложил ему выпить.
-Нет, если можно, только чай, - был сухой ответ гостя.
Эта сдержанность не ускользнула от Антона, хотелось узнать, чем она вызвана. Ведь расстались они дружески.
-Хорошо, тогда давай спустимся в столовую, - ответил Антон.
-Антон, я прибыл сюда не для того, чтобы распивать чаи. Ситуация значительно серьезнее, чем ты думаешь.
-Слушаю тебя внимательно, Карл.
-Вчера ты встретил Отто фон Шнейдера. Дай мне слово офицера, что об этом никто не узнает. Это очень важно, особенно для тебя.
Антон на мгновение задумался. Да, Отто под ударом. А его Антона задача, как офицера, пресечь деятельность вражеского агента на родной земле, чтобы он не навредил государству. Но где оно, то государство? Оно низвергло Богом данного царя, а его, офицера, самого выслало из столицы за выполнение смертельно опасного задания. А делаем мы вместе с Отто одно дело, чтобы остановить войну. Да и кому доносить? С одной стороны, англичане с Керенским, с другой – немцы с большевиками. А сам донос презираем в русской армии, а среде кавалергардов – это вообще самая низкая подлость.
-Как можешь ты, контрразведчик, молчать об этом?
-Ты видел контрразведчиков, когда приехал Ленин. И что? Кто-то их услышал? Только твердят единственное, что Ленин шпион. Истинных жандармских офицеров, как твой дядюшка притесняют, они вынуждены были покинуть страну. А меня кто слушал? Английские агенты распоясались вовсю. Да никому нет дела до России, - с горечью сказал Карл.
Он замолчал, затем повторил:
-Так ты даешь слово офицера, что никому не скажешь о том, что видел Отто?
-Спрашивай прямо – донесу ли я властям? Нет. Даю честное слово офицера.
-Фу. Слава Богу. Спасибо, брат.
-Успокоился? Хорошо, пойдем пить чай.
Они спустились в столовую. Авдотья принесла самовар и они придались чаепитию.
-Карл, а ты не боишься, что из этой затеи ничего не получится? Ведь пробовали уже раз, тогда в июле. Даже наша дорогая графиня активно подавляла бунт.
-Думаю на этот раз получится. В июле мы все доверили делать русским, прости, я хотел сказать штатским. Сейчас будет все по-другому.
-Ты боишься меня посвятить в детали, значит не веришь в мое честное слово офицера, а Карл? – насмешливо спросил Антон.
-Нет, я верю, но понимаешь - это тайна.
-Карл, мы с тобой достаточно связаны, чтобы говорить о некоторых вещах без тайн.
-Хорошо. У нас есть договоренность с кабинетом министров о том, что революционные матросы их арестуют, а потом отпустят. Новое правительство, которое придет к власти остановит войну. Ведь в окопах сейчас идет форменное сражение за умы солдат. С одной стороны это большевики, которым заплачено за агитацию прекращения войны с немцами, с другой – эсеры, проплаченные англичанами, ратуют за войну до победного конца. Правительство, состоящее из меньшевиков, эсеров, кадетов и прочей мрази, выражает чаяния крестьянства, тоже не хочет войны. Но они боятся главы Директории Керенского, а тот, как известно, поет и ест из рук Бьюкенена. Поэтому они и согласны на арест.
-Это все понятно, но исполнять вы вновь доверите русским пьяницам, во главе с … Да у вас нет даже офицеров.
-Почему же. Антонов – Овсеенко, другие. Найдутся, перебежчики всегда были.
-Ты хочешь сказать – предатели. Вот и с меня ты взял слово молчать. Хотя я уверен, ничего у вас не получится, не знаете вы русскую душу. Поэтому и дал слово, - с горечью сказал Антон.
Помолчав, он добавил:
-Хотя если все такие будут как Овсеенко, этот полоумный, недоучившийся юнкер, тогда провал полный.
-Вот и мы так думаем. Поэтому ночью будут арестовано правительство нашими людьми, переодетыми матросами и говорящими на русском языке.
-А охрана дворца? Она разделается с кучкой матросов в миг, - не унимался Горчаков.
-В охране будет женский батальон смерти и юнкера. Они не будут воевать с отборными людьми, как и те. Кто будет воевать с бабами и детьми? Даже казаки отказались быть с ними вместе в охране из-за позора. Одновременно другая подобная группа займет без боя почту, телеграф, вокзалы, другие важные правительственные учреждения. Здесь им поможет полк латышских стрелков, который выдвигается из Финляндии и будет охранять новое правительство.
-И который состоит из офицеров немецкой армии, - добавил Антон, помня об этом, еще когда Отто говорил в Дании.
-Да. Затем на штурм Зимнего дворца бросятся передовые массы рабочих, крестьян, солдат и матросов с гневным желанием получить свободу от вечной кабалы царизма.
-Эту фразу где ты взял? Как-то слишком наиграно, все равно, что Антонов – Овсеенко войдет опереточно в коридоры дворца.
-А это из Троцкого. У него, да и у других, ему подобных, много этого добра. Революционное чутье, сознательность, классовая непримиримость, солидарность с трудящимися всего мира. Но мы это сделает без лишних слов, проще, без шумихи и трескотни. Толпа, как бы по секрету узнает, что в Зимнем дворце есть царские винные погреба, вот все революционное, о чем я сказал выше и взыграет. А в отношение придурка Овсеенко ты угадал. Он с другими такими же будет там ходить, отражать волю народа и большевиков.
-А кто будет во главе нового правительства? Троцкий? Сейчас он во главе Петроградского Совета.
-Нам это ни к чему. Кто бы не был, лишь бы прекратить войну. Но думаю, это будет Ленин, ему мы давали деньги, с него и спрос.
Антон задумался. Да, чувствовалась военная мысль, воля, рука, продуманность всего плана, а не надежда на мифические революционные чувства, которые уже показали свою убогость. Он долил горячего кипятка в стаканы и спросил Карла.
-Карл, скажи, только как на духу. А если бы я не дал слово чести, чтобы вы сделали со мной?
-Антон. Ты дорог нам, прежде всего мне. Ты спас мне жизнь, ты предан Аликс, ты много знаешь. Я знаю тебя и твою порядочность, поэтому я умолял Отто поверить тебе.
-Не уходи от ответа, Карл. Говори.
-Ты был бы уничтожен. Это война, мы не можем рисковать людьми, государством. Так же поступил бы и ты в подобной ситуации. Мы офицеры, нас этому учили. Но ты дал слово мне, - произнес Баранов.
-И Царской Семье, - тихо добавил Горчаков.
Баранов допил чай, поднялся и ушел. Вот еще Антона покинул один человек, можно сказать друг, который работает на противника.
-Могу ли я судить его? Кто мне дал такое право? Ведь он искренне хочет добра монархам, а значит и России. Не могу, да и не хочу судить. Бог ему судья, - думал Антон.
Безысходность, безутешность и хандра охватили его. Да, прав был Григорий Ефимович говоря о том, что нам ничего не подвластно. Видишь, как все закрутилось. Даже в воспаленном уме такое не сможет родиться, а здесь наяву. Революция, мать ее…
Мысли прыгали, путались, а рука тянулась к бутылке, наполняя одну рюмку за другой. Он слабо различал окружающих. Помнится, приходил Серж, посидел, выпил рюмку водки, понимающе покурил и ушел. А что делать, у друга горе. Сейчас не следует лесть в душу, придет время сам расскажет. Подходила несколько раз Авдотья, вздыхала. Он только приобнял ее, прижался, уткнувшись лицом в плечо, а затем снова пил. Приказал больше к нему никого не пускать. Где былая Россия? Где все? Постепенно мысли стали путаться, он уже не понимал почему он в таком состоянии, зачем пьет. Вскоре наступило похмелье, когда просыпаешься, в организме муторно, тело ватное, мысли только об одном: как сделать себе лучше и выскочить из этого дурмана. Одна, две рюмки водки и кажется стало значительно легче. Вот здесь бы остановиться, поставить точку, но хочется еще быть лучше и вот она эта рюмка, после которой продолжается все так, как было вчера.
Утром он проснулся, пошарил рукой по столу, но нашел только воду. Глаза искали вожделенную бутылку, но ее не было. Он позвал Авдотью, но дверь открылась и вошел Тихон.
-А где мама, - с трудом, чужим голосом спросил Антон.
-Хватит пить, Антон. Вот тебе бокал водки и рассол. Авдотья варит бульон, который ты съешь позже, а сейчас спать.
Он покорно выпил, что дал Тихон и провалился в сон. Затем проснулся, снова рюмка водки, бульон и сон. Только на третий день после приезда Тихона, Антон пришел в себя. На улице была мерзкая осеняя погода Питера, с ее ветрами, дождями, холодом. С трудом он поднялся и прошел в ванную комнату. В зеркале стоял бледный дрожащий от слабости, с двухнедельной щетиной незнакомый мужчина.
Первым, кто пришел навестить Антона, был Сергей. Он молча прошел по кабинету, уселся на софу, безучастно рассматривая друга.
-Ну, как ты? Кажется, немного погулял.
-Да, гусары гуляют.
-А у нас новая власть. Пока ты спал, на дворе другой цвет, сейчас в моде красный. Везде, где можно, красные тряпки с надписями, да еще к ним относятся с каким-то жертвенным почитанием и ужасом. Прямо, как в язычестве.
-Интересно. Посмотрим, я еще не был за пределами дома. Как двои амурные дела?
Сергей молчал, только пальцы слегка подрагивали, что говорило о том, что тема для него очень актуальна.
-Мы с Екатериной встречаемся, очень интересная девушка. Кажется, я впервые встречаю такую, даже боюсь потерять ее.
-Да, она умница и вообще вы отличная пара. Жениться тебе нужно, Сергей.
-Ты так считаешь? Но видишь какое сейчас время? Большевики у власти.
-Тогда уезжайте куда-нибудь. Я после Рождества думаю податься за границу. А ты почему снял погоны?
-Нет нынче офицеров, нет знаков различия. Если кто не снял – то сорвут. Так что будь осторожен. Ты Марию давно видел? – Серж спросил как-то осторожно.
-Давно. Что-то произошло?
-Нет. Но я видел ее пару раз с тем секретарем Троцкого. Вот я и подумал…
-Ты правильно подумал. Она не героиня моего романа, так на время. Сам знаешь, как у кавалергардов – прощай и спасибо за любовь.
-Антон, скажи честно, тебе нравится та роскошная дама, которая приезжала в Гурзуф. Да, из-за такой не мудрено голову потерять.
-Эх, брат мой Сергей, все гораздо сложнее. Хочешь выпить. Извини, только я не буду, не могу после стольких дней смотреть на алкоголь.
-Нет, спасибо. Вот я тебя ввел в курс дел. Теперь все мы офицеры не у дел, поэтому не показывайся на улице по полной форме.
Сергей вскоре ушел. Да, времена. Антон последовал совету друга, одел простую солдатскую шинель и вышел на улицу. Все было так, как сказал друг. Толпы народа, пустые речи и призывы, красные тряпки. Он быстро устал и вернулся домой. На кухне сидели согнувшись Авдотья и Тихон, молчали.
-Господи, ну что будет? – причитывала женщина.
Антон уселся на скамейку с ними рядом. Было пусто на душе, пакостно и зябко.


Глава 11
Теперь уже настало другое время. То, прошлое, которое волновало душу и кровь, кануло в Лету. Народ создавал себе новые трудности для жизни, сломав старый, привычный миропорядок и пытался, как ему казалось, выстроить что-то выдающееся, совершенно отличное от остального цивилизованного мира.
Прежде всего в основу развития страны, а значит и людей, проживающих в ней, была положена совершенно утопическая теория Маркса, который в своей книги дал ее обоснования. И хотя эту самую книгу читали единицы, где она раскрывала экономические законы труда в виде прибавочной стоимости не только капитализма, а любых эксплуатационных обществ, особенно хваленного автором, социализма, основные постулаты толпа живо подхватила. А к ним относились: отсутствие Бога, всеобщее равенство, грабеж рабочих работодателем. К этому сразу напрашивался вывод, вскоре ставший лозунгом на многие годы: грабь награбленное.
Учитывая, что к власти пришла партия, которая открыто руководствовалась этим постулатом, в большей своей части состоящая из настоящих уголовников, прикрывающихся политическим тряпьем, лозунг им был в самую пору. Но чтобы руководить, это полуграмотное отрепье решило создать новое общество под себя, опустить его до своего уровня интеллекта, который был основан на самых низменных инстинктах: жрать, спать, развлекаться и конечно же полное удовлетворение плотских потребностей в виде секса. А как известно, чем ниже интеллект, тем выше потенция.
И пошло-поехало. Жрать. Хочется не просто есть, а коль нет Бога, то можно вкушать, как цари, отнять у ближнего своего и пожирать. А под него и выдали сразу два декрета, то бишь указа: о мире и о земле. Втыкай штык в землю, иди мужик домой, отнимай землицу у ближнего, у кого много и богатей. Не отдает, тогда бери ту же винтовку, благо оружия вокруг навалом.
А хочешь спать, а не работать - грабь награбленное. И грабили, не обременяя свой скудный мозг каким образом образовалось это богатство, которое расхищалось. Все можно. Ну, а нажравшись, да в волю поспав, нужно придаться разврату, да не с кем попадя, а подавай дам из высшего света. А чтобы было безнаказанно снова готов декрет: об отмене брака и другой – об отмене наказания за гомосексуализм.
И последнее самое важное – долой стыд. О какой любви идет речь? Да не смешите вы пролетария с узким лбом. Сама Александра Коллонтай заявила, что удовлетворение похоти должно быть просто, как стакан воды. Конечно же впереди всех был комсомол и рабфак. Комсомолка или рабфаковка не должны были отказывать однопартийцам в соитии, а если это происходило, то разбор на собрании с последующим исключением. Долой стыд – это буржуазный пережиток и выходили голые люди на демонстрацию, во главе колонны шел голый, тщедушный Карл Радек.
Но к истреблению интеллекта приступили сразу же после революции. Необходимо было пустить под корень прежде всего образованную часть населения, высший свет и науку. Для этого был создан орган, под страшной в последствии аббревиатурой – ЧК, чрезвычайная комиссия. Для нее словно специально человечество вырастило выродка, палача поляка Феликса Дзержинского, впитавшего с молоком матери патологическую ненависть ко всему русскому. Он не гнушался ничем: допросами, пытками, расстрелами и приучал к этому своих, ему подобных поддонков, недочеловеков.
Казалось, что за предательство Помазанников Божьих наступила высшая справедливая кара, но это было лишь начало возмездия Бога за отступничество.
Антон с Тихоном решили съездить в имение перед Рождеством, захотелось посмотреть еще раз на поместье, все ли готово к их приезду после праздника, ведь в питерском доме будут чужие люди. Оделись попроще. Антон натянул на себя старую волчью доху, в которой ходил на охоту, повесил верный пояс с ножами, в карман сунул револьвер. Времена были лихие, кто его знает, что там по дороге встретится.
Перед этим он в кабинете достал шкатулку, подарок Надежды, где уже лежали полковничьи погоны, сложил туда все свои награды, некоторые вещи, которые были ему дороги. Время было лихое, неровен час дом могут ограбить, поджечь, да мало ли чего. Полиции не было, формировалась народная милиция, которая по виду и действиям мало отличалась от бандитов.
Они доехали до вокзала, поезда ходили, но уже наблюдалось нарушение графика движения. Отъезжающих было много, классность вагонов не соблюдалась, еще бы – ведь все равны. Люди были одеты плохо, чтобы не привлекать внимания, но чего было в избытке, так сутолоки, ворья, вооруженных солдат и матросов, иногда появлялся патруль. Но это никоим образом не влияло на первобытный хаос, с воплями, что кого-то обокрали, или держите вора. В поезд они сели с трудом, благодаря силушке Тихона. Тронулись. Изредка появлялись какие-то подозрительные рожи, кругом возгласы «граждане», изредка раздавалось «товарищ».
Вылезли из этого вместилища на колесах на своей станции. У коновязи стояли запряженные кони, больше, в крестьянские розвальни. Они сторговались с разбитным малым, поехали и уже поздно вечером были в поместье. Да, поездка не доставила никакого удовольствия, скорее наоборот – полное отвращение.
На другой день утром, прихватив котомку со шкатулкой, немного провизии, да ружьецо, Антон направился на охоту. Снега было немного, поэтому Антон долго бродил в другой стороне от схрона. Идти по такому слегка припорошенному полю, все равно что выдать себя, оставляя за собой следы. Это называется у охотников – чернотроп, на белом снегу видны черные отметины земли от следа. Антон уже подумывал вернуться домой, но после обеда повалил густой снег и поднялся легкий ветер, заметающий все вокруг. Он благополучно дошел до места своего тайника, оставил шкатулку со всеми регалиями. Затем не торопясь перекусил в сухой тесной пещерке. Взгляд остановился на мешках с червонцами.
-Ну и куда мне вас девать? – ломал голову он.
Да положение было аховое. Сколько нужно прятать клад он не знал и куда пристроить его тоже не мог ничего придумать. Положение действительно было более чем двусмысленное. Истинные хозяева всего этого богатства была Царская Семья, но где они? Даже если он доставит им это содержимое, они от него откажутся. Анна также отказалась от денег, ссылаясь на письмо Государыни. Оставить огромное богатство себе он не мог и когда пришла эта мысль в голову, он содрогнулся, ведь его могут заподозрить в нечестности. Он даже покрылся потом, так было неловко и стыдно, что он присвоил себе деньги. В его среде это было сродни чему-то низменному, постыдному. Он даже вскочил от этой мысли, больно ударившись головой о корни.
-Ох, Анна. Ну зачем ты задала мне эту задачу? Куда я дену этот скарб? Тем более в такое время, когда вокруг все рыщут в поисках богатства, чтобы что-то урвать себе, - он снова присел на сухой холодный песок пещерки.
Горчаков тщательно замаскировал вход, снегопад помогал ему в этом, затем, как заяц, путая следы ушел домой. А мысль о том, как доставить деньги их хозяевам, еще долго не покидала его. Они пробыли в поместье еще два дня, а затем тронулись в обратный путь. Усталые, измятые, злые и голодные они появились в Петрограде. Все это наверно было написано на их лицах, что Авдотья, увидев прибывших, всплеснула руками и бросилась накрывать на стол. И только выпив хорошо водки, мужчины молча принялись есть.
Прошло несколько дней, приближалось Рождество. Антон успокоился, мысль о поездке за рубеж все чаще посещала его. Да, бросить все и уехать. Не было сил смотреть на этот сумасшедший дом во главе с большевиками, комиссарами и прочей нечистью. Ну не сидеть же охранником у склада с богатством, охранять неизвестно для кого и зачем.
Но события нам не подвластны. Он отправился за покупками. Хотелось купить что-то Авдотье, Тихону, посидеть за столом, как в добрые старые времена. На улицах вокруг Горчакова толчея, красная материя с какими-то надписями, богохульственные речи каких-то странных личностей, призывающих народ к чему-то непонятному. Красные банты, косынки, околыши, крики, вопли временами не совсем трезвой толпы делали происходящее вокруг на улице нереальным, похожим на сумасшедший дом.
Горчаков замедлил шаги перед рестораном. Несмотря на всю эту вакханалию, заведение было открыто, о чем говорил швейцар в галунах и красном банте.   
Вдруг кто-то тронул его за рукав, Антон обернулся – рядом стояла Мария.
-Здравствуйте, господин полковник. Вот уж не думала вас встретить в этот час на улице. Готовитесь к празднику?
-Да, вот вышел кое-что купить своим домашним. Как ты?
-А как же декреты о том, чтобы упразднить старорежимные увеселения? Не боитесь? А вдруг кто донесет, ведь тогда беды не оберешься?
Антон посмотрел на Марию. Задорная, румяная от мороза, в своем приталенном пальто отделанном мехом, с красным шарфом и в кокетливой шапке она притягивала и манила. К черту покупки, можно это сделать и завтра.
-Как ты смотришь на то, чтобы зайти в ресторан? Немного пошалим, попробуем вкусностей?
-Ох, полковник. Умеете вы, однако, соблазнить бедную девушку. Ну кто устоит перед таким приглашением, да еще накануне праздника? Пойдем, - задорно крикнула она и нырнула в дверь заведения.
Зал был полупуст. Возможно было рано для завсегдатаев, а может времена изменились. Кто знает? Но обслуживали еще по-старому, с поклонами и учтивостью.
-Что угодно-с? – спросил тут же подлетевший официант
Антон сделал заказ и пир начался. Они просидели пару часов, пришло время покидать ресторан. Полковник долго думал, а затем спросил, впрочем не сильно настаивая и не надеясь на положительный ответ, а так, скорее из учтивости:
-Может прекрасная дама желает и дальше шалить? Тогда прошу ее ко мне, в мою скромную обитель.
В ответ он получил долгий, оценивающий взгляд, так барышник на базаре рассматривает лошадь и неожиданный ответ:
-А почему бы и нет. Я собиралась к Екатерине, но ее сейчас уже наверно нет, ваш друг занял все ее свободное время. Идем, - снова с каким-то вызовом сказала Мария.
Она осталась бы у него, возможно, до утра. Мария и в любви была такая же порывистая, но быстро потухала и уже вскоре безразличие овладевало ею. Может в этом была вся ее натура, а может ребяческое неумение, период зрелой женщины начинается немного позже.
Уже лежа в постели, она приподнялась на локте и долго смотрела на полковника.
-Где ты так долго отсутствовал? – спросила Мария.
-Ездили в поместье, готовили его к зиме. Хозяйские дела не ждут.
-А мне довелось встретиться с тем молодым евреем, помнишь у графини Клейнмихель, кажется его Ефимом зовут.
-Он произвел на тебя впечатление?
-Ему далеко до тебя, хотя он занятный малый, - делано сказал она.
Это упоминание о том, что она еще с кем-то встречалась или встречается не вызвало в душе у Антона ни малейшего чувства, похожего ни то что на ревность, но даже на горечь. А может неопытная девочка пробует на нем свои уловки, выпуская коготки, чтобы немного царапнуть, заставить в порыве ревности проявить свою любовь к ней. Но у них разный опыт в этих делах, давным-давно его обкатывала сама графиня Измайлова, уж она еще та… куртизанка.
-Ты не обижайся, у нас ничего подобного не было, да мне кажется ему это и ненужно.
Полковник потянулся и ответил:
-Дорогая, давай спать.
Ну, не рассказывать же этой девочке, что она эпизод в его гусарской жизни и уже вскоре он будет в другой стране, обнимать другую, милую его сердцу даму. А эта связь есть не более чем удовлетворение естественной потребности, что в среде офицеров это никогда не считалась постыдным, а скорее наоборот.
-Ну, Антон, дорогой, как спать. Еще так рано, на дворе вечер.
-Немного поспим, потом продолжим ласкать друг друга, - притворно зевнул Горчаков, закрывая глаза.
Марию что-то не устраивало. Она ворочалась, потом встала и принялась одеваться.
-Ты куда, Маша, - лениво спросил Антон.
-Я ухожу домой. Да и к Екатерине обещала зайти.
Ее сумасбродство начало раздражать полковника.
-Девчонка капризная, такая вымотает тебя всего. Нет, с ней надо расставаться, а то скоро начнутся истерики, так можно и самому психом стать, - думал Антон, неторопливо одеваясь.
Они спустились в парадное. Антон помог Марии одеть пальто, проверил пояс с ножами, сунул револьвер в карман шинели без погон, надел азиатскую длинношерстную шапку, закрывающую половину лица и они вышли. Вслед только укоризненно смотрела Авдотья. Лихача они поймали быстро.
Молчание продолжалось от комнаты Антона. В санях оба его хранили, как самое ценное в доказательстве, каждый своего недовольства. Антон попросил остановить возницу недалеко от дома Марии, в темном переулке, зная, что она очень боялась пересудов дотошных кумушек. Горчаков неторопливо рассчитался с возницей, предложил даме руку и они двинулись к дому.
Из ближайшей подворотни вышли четверо вооруженных мужчин: два солдата и два матроса. За плечами винтовки. Беглого взгляда было достаточно чтобы определить, что они выпили немало, теперь направлялись в поисках приключений. Где-то в подворотне хлопали двери, доносились пьяные голоса и женский визг, что говорило о наличии там кабака. Все вдруг остановились. Антон почувствовал, как Мария вцепилась в его руку от страха. Военные тоже не ждали такого поворота событий.
-Кто такие будете, - выступил вперед матрос, разодетый, как опереточный герой.
На его груди были крест-накрест две полные патронов пулеметные ленты, а сбоку на длинном ремне болтался маузер, другой буревестник морей был так же наряжен, но на поясе была кобура от нагана.
-Военный, возвращаемся домой, - миролюбиво сказал Горчаков.
Солдаты заинтересовано смотрели на матросов. По виду это были деревенские безграмотные парни, в солдатских шинелях и папахах из искусственной мерлушки. Они где-то ошивались в тылу, на фронтовиков и близко не походили. Да и винтовки были неумело закинуты на плечо. Шальные дети морей, похоже, тоже не нюхали пороха. Самое большее в чем они участвовали, так это в казни своих офицеров. А так хотелось значимости в глазах серой пехоты, из-за которой, а еще больше из-за отсутствия боевого опыта, так много их в последствии полегло в причерноморских степях.
Все это в одно мгновение пронеслось в мозгу Антона.
-Последний декрет читал, военный, - снова спросил первый клоун.
-Нет, а не подскажите ли мне, любезный, в чем его суть, - начал дразнить его Горчаков.
-О, чувствуется офицерский гонор. Сейчас мы его собьем с тебя, как пыль с бескозырки. Но сначала просветим. В нем говорится о революции в любви. Нет собственников на женщину, а коль так, то ты останешься, а дама пойдет с нами веселиться. А нет, так мы повеселимся и с тобой. Мы не гордые, - они дружно по лошадиному заржали.
-Хорошо. Я только скажу об этом даме.
-Говори, да не долго. А то мы ждать не любим. Чуть что не так, пустим тебя в расход, - покачиваясь сказал второй ряженный с пулеметными лентами.
Горчаков высвободил руку из цепких от страха пальцев Марии, расстегивая одновременно низ шинели и тихо сказал:
-Стань за моей спиной и молчи. Ни звука.
В правую руку привычно легли два ножа. Еще мгновение и в обеих руках по ножу. Самые опасные в этой ситуации эти двое куражившихся матроса.
-Она сказала, что подумает, стоит ли идти с таким быдлом, - сказал Антон.
Главное вызвать у них ярость, когда разум уже не контролирует ситуацию, тогда идет время ошибок.
-Ах ты сука… , - заревел первый, сдергивая с плеча винтовку и … заткнулся.
В полном смысле этого слова замолчал – во рту торчал нож. Второй сделал движение, но медленно стал заваливаться, в шее торчал такой нож. Солдаты оторопели, не зная, что делать. Но это длилось секунды и еще два раба предстали на суд божий. Антон подошел к трупам, выдергивая ножи и вытирая их об одежду убитых. Но вдруг из подворотни вылезло еще одно ряженое черное чудо, мгновенно оценивая обстановку, а затем с воплем бросившееся в глубь.
-Ах не успел. Расслабился ты Тоша, нет фронтового чутья, - думал полковник, подхватив беззвучную Марию, бросаясь в другую подворотню. К ее дому подошли быстро.
-Ну все, беги домой и забудь, что было, - начал Антон, обнимая Марию.
Она вырвалась из его рук, отбежала в сторону и злобным шепотом прошипела:
-Не тронь меня. Уходи, я тебя ненавижу, убийца. Ты – убийца. Ты мерзок, ты противен мне. Ненавижу.
Мария резко повернулась и бросилась к парадному. Антон с минуту постоял, осознавая произошедшее, затем криво усмехнулся и зашагал прочь. 
Дома его ждали. Когда он вошел в парадное, Авдотья бросилась к нему.
-Что с тобой, сынок? Мое сердце болит, места себе не нахожу. Тревожно и неспокойно на душе, - она говорила, держась рукой за грудь.
-Успокойся, дорогая моя матушка, - и он посмотрел на Тихона, сидящего молча в углу.
Тот только махнул рукой. Да, не скрыть произошедшее, надо рассказать всю правду.
-Идемте в столовую. Давайте сядем и поговорим.
После того, как Авдотья и Тихон уселись, он выпалил.
-Я сегодня убил четырех человек, это был патруль или они выдавали себя за него. Возможно скоро за мной придут, так что будьте готовы. Если что коснется, вы ничего не знали и не ведали. Я быстро уеду, а вам нужно также немедля ни дня уехать в поместье. Там будете жить. Если новая власть заберет имение, а у них призыв один – грабь награбленное, купите себе домик. Старость будет теплая.
-Ой, не говори так сынок. Как мы без тебя, - залилась слезами Авдотья.
Они сидели рядом, Тихон и Авдотья, два самых близких ему человека. Да, можно пройти по столице, родни много, род был знаменитый. Но сейчас никто ничем не поможет, время такое, что за связь с ним можно и жизни лишиться. Остается только одно – уезжать из города, а лучше из страны. Антон подошел, обнял обоих стариков, постоял и сказал.
-Мама, посмотри нет ли на одежде крови. Тихон пошли со мной в кабинет.
Они поднялись на второй этаж. Антон из конторки достал потайной ящик, открыл его. В нем лежали деньги, много денег. Он взял небольшую пачку купюр и отложил в сторону, а весь ящик подвинул Тихону.
-Вот, это вам. На первое время, думаю, хватит. Ну, а там время покажет, знаешь же, что у поместья мною спрятаны деньги.
-Знаю, - просто ответил Тихон.
-Но здесь много денег, сынок. Куда нам столько?
-Много не бывает, сам учил меня этому. Как повернется жизнь, никто не знает. Забирай деньги. А теперь Тихон, посмотри, пожалуйста, черный ход на случай облавы, чтобы можно было уйти бесшумно. Я немного отдохну.
-Тебя кто-нибудь видел там?
-Да, из подворотни выскочил еще один, но я не успел ничего сделать, он скрылся.
-Тогда я, не мешкая, пойду готовить черный ход. Вот только фонарь снаряжу, - Тихон, прихватив ящик, пошел выполнять приказ.
Антон уселся в кресло, необходимо обдумать ситуацию. Расслабиться, дышать ровно и спокойно, опустить голову. Он медленно погружался в состояние отрешенности, транса. Постепенно все произошедшее становилось не таким острым, отступало куда-то в даль. И вдруг он увидел снег, вьюгу, колонну замотанных, усталых военных, все офицеры, в рванье, с винтовками и себя среди них, но почему-то с конем. Он с трудом отогнал это видение, распрямился и сел.
-Заснул кажется. Приснится же такое, - подумал он, хотя четко помнил, что он не спал.
-Давай рассуждать здраво, полковник. То, что убитые были солдаты революции, сомнений нет. Патруль это или нет, это уже неважно, все равно его будут искать, чтобы расстрелять. Тем более его и Марию видел пятый. Путем небольшого поиска выйдут на нее, пригрозят и она все расскажет. Арест его - это вопрос времени. Значит нужно уходить. Куда?
Вот это будешь решать в последнюю очередь. Теперь неотложные дела.
Первое – встреча с Анной, оставить план клада, проводник – Тихон, он знает местность, сориентируемся и разберется.
Второе – встреча с Сержем, он игрок, острый ум, может что и подскажет дельное. Да он помощь Тихону, от новых властей защита.
Третье – дядя давал адрес, как уйти за границу.
А теперь спать.
Антон заснул в кресле, не раздеваясь. Теперь он на военном положении, спать должен в полглаза. Проснулся он от шагов, это Тихон подходил к нему.
-Я все сделал, сынок. Дверь свободна, петли смазаны, запор новый. Выйдешь из двери беги к сараю с дровами, за ним повернешь и попадешь в другой двор. На углах нашего дома я поставил волчьи капканы, туда не суйся. Вот кажется и все.
Но не зря в народе говорят: человек предполагает, а Бог располагает. Антон спал в кресле, когда в кабинет тихо вошел Тихон.
-Там к тебе, сынок, друг Сергей пришел. Говорит, что у него что-то важное к тебе.
-Зови скорей, - и Антон направился умываться.
Серж выглядел озабоченным. Полевая форма без погон, фуражка без кокарды, да и весь вид был необычным, каким-то мятым. Поздоровались, обнялись.
-Антон, я вот по какому поводу пришел к тебе. Меня вызывают местные власти. Я у них был уже, приехали, ничего не сказав схватили и повезли в Смольный институт. Там какой-то черт в кожанке беседовал со мной, предложил сотрудничать в области техники связи. У новой власти нет специалистов, да и у старой было не густо. Сегодня я должен дать ответ. Если я соглашусь, меня отправят в Москву, там что-то нужно делать.
Горчаков расхохотался. Сергей недоуменно смотрел на него.
-Прости, Серж. Я тоже жду, когда за мной придут. Вчера вечером я провожал Марию, выскочили, как ты сказал, четыре черта: два солдата и два матроса, предложили отдать даму им, а самому убираться вон. Ну я их там и положил. Пятый видел меня, вернее мою одежду.
-В чем ты был?
-Шинель, туркменская папаха, - ответил Антон.
-Где папаха?
-Вон висит, а тебе зачем?
-Одень-ка ты ее, посмотрим, что можно придумать.
Антон одел шапку, закрывающую пол-лица.
-В ней тебя никто не узнает, но сама папаха приметная. Прикажи завернут ее, я заберу с собой, в людном месте выкину. Да хорошенько рассмотри ее, чтобы не было следов твоих, надписей.
Горчаков даже покраснел, так ему стало стыдно. А еще ученик Вана, тот ворочается в гробу, поругивая Антона. Такие улики оставил дома!
Полковник кликнул Тихона и вскоре шапка была упакована в неброский мешок и вручена Сержу.
-А то давай со мной, друже полковнику, -по-малороссийски сказал тот, беря сверток.
-Почему бы и нет? Ты, когда вернешься? У меня дела в городе, буду к вечеру.
Серж уехал, а Антон уселся за рисование плана, где находился клад. Он шифровал, но это будет понятно только Тихону. Затем облачился в волчью доху, треух и отправился по адресам.
Первым делом он поехал к проводнику через границу. У дома стояли ломовые извозчики, грузили какую-то мебель.
-Из какой квартиры выносите, любезный, - учтиво спросил он детину.
Тот назвал номер, тот же, что нужен был Антону тоже.
-Хозяева где?
-Не знаю, говорят за границу ушел, - бросил возчик, поднимая куль.
Теперь срочно нужно съездить к Анне. После освобождения из-под ареста, она жила скромно. Так же как в прошлый раз, Горчакову долго не открывали, оказывается всех смутил его наряд. После приветствия, он перешел к делу:
-Анна. Я привез подробный план, где я схоронил деньги. Рядом мое имение, там управляющий Тихон, он проведет к месту.
-Твоя честность трогательна. Мне эти деньги не нужны. Аликс помнишь приказала: потратить их на нужны Отечества. А вот как – ума не приложу. Ты уезжаешь?
-Да, дорогая Анна Александровна. Я вынужден покинуть город по очень важным причинам, - и он рассказал, что произошло вчера вечером.
Вырубова прекрасно его понимала: ему, кавалергарду, фронтовику предложили оставить даму и уйти! Да никогда! Он останется на этом месте мертвый, но совершить подлость такого рода ни один настоящий офицер не сможет. Честь, она превыше всего.
-Я горжусь тобой, полковник. Подойди, я благословлю тебя.
-Куда поедешь, дорогой мой Антон.
-Думал уехать вообще из страны, но канал который дал мне дядюшка не работает. Теперь буду пробиваться на Юг, там казачество, опора государства. Сейчас многие офицеры, да и не только они, стремятся туда. Там, я думаю, будет коваться будущее России. Оставайся с Богом сестра моя Анна. Может быть еще свидимся, а если нет – не обессудь, на все воля всевышнего.
Он уходил от Анны с легким сердцем: он оставил ей координаты клада.
Вечером, как и договорились, к Антону пришел Сергей.
-Выезжаем завтра, не дают отгулять даже праздники. Вот мандат, - и он протянул полковнику бумажку. В ней говорилось, что военспец Вокенфельд С.В. направляется в Москву. С ним следует один человек.
-Есть положительные стороны в последнем декрете, они не стали спрашивать пол, кто со мной следует. Наказания за гомосексуализм нет, можешь вести человека любого пола. Но зато распоясалась матросня. Уже сами революционеры, мать их, не рады этой бражке. Насилуют средь бела дня, да еще подавай дам из высшего света.
На другой день они уезжали из столицы. Начинался еще один грустный период из жизни настоящих офицеров, сынов российского Отечества.


Глава 12
Любая война, от пусть самой небольшой, до мировых есть прежде всего экономическая война. Каждому из участников чего-то не хватает: кому –то мало богатства, другому – территории, третьему – нет выхода на рынки сбыта. Но как не крути, во главе угла стоит экономика. Да и начинаются они с нее самой, с родимой. Сначала это ценовая война, ограничение движения товаров, услуг, капитала, который внешне протекают, казалось бы, мирно, но там такие страсти и потери, что можно уже плакать. Но ни одна из враждующих держав так и не добившись для себе преференций пускает в ход кулаки, кто с объявлением, а кто подло, внезапно.
В Гражданской войне нет внешнего врага, но в основе лежит все та же экономика. Происходит деление внутри страны богатства, а значит и власти, которая будет защищать урвавших свою долю граждан, давая правовую оценку и свободу. Вот здесь идет настоящая непримиримая алчность, когда просыпаются самые низменные чувства, обозначенные в Библии, как семь смертных грехов. Нет уже ничего святого, брат идет на брата, на отца, сына. Урвать, насладиться, выпятиться.
Кто-то противопоставит этому национально-освободительные войны. Казалось бы, стоит благородная цель – свобода народа. Ну и что. Копнешь поглубже – та же экономика диктует свои условия, а народ в кабале, но уже у собственного капитала.
Гражданская война в России обозначила страшные заблуждения относительно различных слоев населения, сословий, классов. И в первых рядах стоит развенчивание мифа об одном из самых надежных, незыблемых столпов самодержавия: вера в казачество. Вот уж поистине жуть в полосочку. Вся история борьбы казачество в этой междоусобной войне состоит из полос двух цветов: белого и красного. А уж о предательстве говорить, только насиловать мозг. Оно было в любых видах, что до этого знало человечество и еще больше, то о котором не подозревало.
Казалось бы, ну чего не хватает этому вольному, обласканному властями, наделенному всеми мыслимыми формами отличий сословию? Земли – да много, на всех хватало. Свободы – казачки не знали куда ее девать и держалось все на том, что скажет атаман, а не послушает кто, то молвят слово старики, такие же забубенные головы, а остальные власти им не указ.
Но вот вышел декрет о мире и еще один, главный для казачка – о земле. Все, война ему не нужна, может оно и правильно. Но вот про землицу указ, это для них. Моментально на Дону, Кубани стала советская власть, конечно же воевать только за красных, ведь никто больше из властей, бывших и будущих не сулил им землицу. А есть земля, надел, то казак уже богат, ведь его грязная душонка всю жизнь мечтала о том, чтобы выделиться, выпятиться хоть чем-то: одеждой, конем, удалью, женой, оружием, да мало ли чем. А что до Бога – то он далеко, а жизнь вот она – рядом. И бросились казаки объединяться в полки да армии. А командовать ими стали выборные командиры, которых они и раньше выбирали, но сейчас только из своего круга, которые им казались посговорчивее, да поболтливее. А те не будь дураками, наобещали златы горы, половину земель под их руку определить, а инородцы пусть ее пашут, горбатятся на казачка. Такая перспектива их устраивала.
Но сначала нужно добить ненавистный прежний строй, который может и не дать превратить эту хрустальную мечту в реальность. Значит к ногтю офицерство и им подобных. Но коль скоро желание станет былью, подумаешь - всего несколько месяцев войны и ты барин, то воевать казачеству по-настоящему вдруг расхотелось, а вдруг убьют перед самым крыльцом сокровенной цели, умер, как дурак, добывая землю для других, оставшихся. Поэтому и воевали казачки не умом, а толпой, числом. 
Но получив землицу, они начали нещадно ее обрабатывать и сеять, а комиссары, эти бездушные надсмотрщики новой власти ввели продовольственную разверстку, выгребали все под чистую, зря пахал казачок, был как прежде никем и ничем не выделялся, а для него это хуже смерти. Бросал все и снова на коня, теперь уже воевать за старую власть, с ее порядками и привилегиями, попутно вздернув красных на сук.
Затем шли революционные матросы. Вот это уже отдельная тема. В основе это были вчерашние темные, деревенские парни, но на флоте нужно что-то уметь, а не как солдату – только стрелять. Их учили, вбивали науку всеми доступными способами, но зато уйдя на корабли, они прогрессировали, росли не только физически, но и начинали соображать. И как у всякого забитого человека, появлялась цель – отсутствие начальства. Вот тогда-то мы заживем. Они легко воспринимали анархизм, эта теория, как будто была создана для них. Вспомним хотя бы броненосец «Потемкин», стихийный бунт, а что делать дальше, никто не знал. Матросы всегда выступали против любой власти, были застрельщики в драках, грабежах и изнасилованиях. Комиссары быстро это поняли и послали отряды плохо обученных военному наземному мастерству на смерть, с глаз долой. Но оставшиеся еще долго бузили, пока и их не ликвидировала власть.
Но, пожалуй, самой больной, уязвимой для красных пятой была интеллигенция. Хорошо образованная, думающая она легко справлялась с полуграмотными руководителями, развенчивала все их теории, чем вызывала бессилие и злобу. Она истреблялась под корень. Ведь необразованным быдлом с низменными желаниями управлять легче и проще. Поэтому и была проведена в первые дни советской власти сексуальная революция, чтобы пороки человеческие выползли наружу.
Гражданская война дала разгул небывалому садизму, насилию во всех его проявлениях, хотя это характерно не только нее, а для любых войн, но здесь это насилие в любом извращенном виде было разрешено указом выродка, так называемом декретом. Еще раз пробудить низменные пещерные рефлексы самца, так легче будет отнимать и перераспределять богатства внутри страны между его гражданами. Тем более это было уже следствие другого декрета – отделение церкви от государства и главного – Бога нет.
Россия жившая по совести, патриархальными устоями, в один миг была опрокинута, к власти пришли недочеловеки, превращающие нормальных людей в рабов, тягловый скот. А много ли нужно животному в ярме? Нет, самая малость: сыт, пьян, нос в табаке, удовлетворение похоти где угодно, с кем угодно и значимость. Вот эти качества присущи любому казачеству. Но и там были моральные нормы – почитание Бога. Но такое общество без Господа, замешанное на инстинктах, без моральных устоев шаткое, неустойчивое и чтобы оно не развалилось нужен цементирующий состав, им то и являлся страх. Этого добра славные коммунисты научились получать под любым предлогом в огромных количествах. Логика проста: бога нет, есть страх рожденный большевиками, молитесь на них.
Антон добирался из Москвы на Дон поездом. Сначала пошаливала шпана, у кого-то что-то исчезало, но чем дальше на Юг, в вагонах оставались почти все мужчины. Кто-то добирался с фронта домой, в рыжей от окопной глины шинели, мерлушковой папахе и обязательно при оружии. Было много казаков-пластунов, конные собирались в отряды и шли своим ходом к домам. Они зачастую так и не доходили до пункта назначения, их захватывал грабеж, набеги, стычки друг с другом, все что называлось революция. Было много офицеров и юнкеров. Горчаков безошибочно определял их по интеллигентным лицам, опрятности, воспитанности, хотя большинство хотело произвести обратное впечатление, чтобы слиться с солдатской массой.
Полковник сам тоже изменился за эти дни. Уже садясь в поезд в Петрограде с Сержем, он перестал бриться, мыться, менять одежду. Солдаты, находившиеся в поезде ничего подобного не делали, от них несло хуже, чем от навозной кучи. Главное не выделяться. И он старался. Уже после Москвы он обнаружил у себя окопное сопровождение в виде вшей. Они были у каждого, сплошь и рядом. Но вот пошли степи, значит скоро будет Дон.
Антон приглядывался к своим попутчикам. Этому его когда-то учил Ван: подражать окружающим, слиться с ними и стать на их фоне незаметным. Он даже речь перенял, уже говорил и ругался, как заправский казак. Вот в соседнем отделении вагона ехал человек, как и он в солдатской шинели, но все манеры выдавали в нем офицера. Очки, фуражка, чистые руки, брезгливо искривленные губы говорило о том, что так близко с вонью вагона ему общаться не приходилось ранее. Соседи тоже сторонились его.
Рядом примостился мальчишка в шинелишке с чужого плеча, какой-то фуражонке, с белыми ручками. Этот кадет или юнкер младших классов. Мамкино молоко еще не обсохло на губах, а уж поди ты – защитник Отечества. Выпороть бы его, да вернуть домой! Сколько потом встречал таких вот мальчишек полковник Горчаков!? Они рыдали, если их отправляли в тыл, они лезли в самое пекло и гибли, не умея самого элементарного боевого опыта. И этот туда же.
На одном полустанке поезд остановился, по вагону пролетело: «красный патруль», «красные». Вот появился немного хмельной казак, с красной лентой на кубанке, обвешанный оружием, нагловатым прищуром. За ним шли еще трое. Знавал таких Антон. У таких был такой хамоватый, нахрапистый вид, но до боя, а потом он прятался во время атаки за спины товарищей. Этот бросал взгляды, выкрикивая:
-Офицеры выходи. Дальше пути не будет. Ворочайтесь до дому.
На Антона он бросил взгляд. С таким лучше не встречаться глазами, но если сцепились, то смотри прямо, не мигая, чтобы он первый отвел свои. Так случилось и здесь. Глазки маленькие, нагленькие, способные на подлость вдруг забегали, замигали и спрятались. Казак перешел к следующим.
Он начал выводить из вагона «очкарика», как окрестил его полковник. Слышалось:
-Но позвольте? По какому праву? Да как вы смеете?
Но обнаженные револьверы все решили не в пользу офицера и кадета. Они понуро побрели к выходу.
-А ну, побереги мой сидор, - сказал Антон соседу, кубанскому казаку, ехавшему из лазарета домой и последовал за патрулем.
У вагона старший патруля направил этих двух пассажиров к другим, таким же бедолагам.
-Старшой. Ты погодь малость. Мне вон того, очкастого? Не уступишь? – снова тот же взгляд вперил Антон в патрульного.
-А на кой он тебе? Или интерес имеешь к мужикам? Баб тебе мало.
-Имею. Да как знать, может в хозяйстве сгодится, - ответил, стараясь скорчить поганенькую улыбку, Антон.
Патрульный презрительно сплюнул, Антон неторопливо сунул руку в карман. Надо было видеть, как дернулся кадык у казачка.
-Да ты, трус изрядный, - подумал Антон, доставая бумажку хорошего достоинства.
-А это тебе, служивый, тоже в хозяйстве не помешает, за доброту твою. Ну, что, могу забрать человека?
Казак посмотрел на бумажку и сказал:
-Да за такую деньгу, бери обоих. Нам они без пользы, - круто повернулся и пошел к ждущим его товарищам.
Антон повернулся к задержанным.
-Кто такие будете, господа?
-Капитан Смолин.
-Юнкер Тетерин.
-Зовут то как тебя, юнкер, - спросил его Антон.
-Попрошу мне не тыкать. Мы вместе свиней не пасли.
-Безотцовщина. Выдрать тебя некому, да и у меня времени нет, поезд готовится отправится дальше. Марш домой, - и Горчаков повернулся спиной к мальчишке.
-Следуй за мной, капитан, - бросил и направился к вагону.
У вагона он обернулся. Капитан что-то говорил юнкеру, затем приобнял его и бросился за Горчаковым. Теперь они сидели рядом. Антон взял свой вещмешок у казака, вагон качнулся и продолжил путь до Ростова. Полковник достал кусок сала, хлеб, луковицу, отметив при этом, как судорожно сглотнул капитан. Отрезал кусок хлеба, сала, разрезав луковицу пододвинул к Смолину.
-Угощайтесь, капитан. Нам еще ехать несколько часов.
-Спасибо, я не голоден, - был ответ
-Капитан, уважаю твой политес, но есть надо. Силы тебе еще, ох как понадобятся. Поэтому налегай, – пододвинул своей грязной, немытой рукой продукты офицеру.
Тот брезгливо взглянул на руки Антона, но видно голод был сильнее воспитания, взял кусок и жадно стал есть.
Антон тоже пожевал немного. Затем немного подремали и прибыли в Ростов.
Такого количества военных Ростов еще не видел. Было очень много казаков, офицеров всех родов войск, кадетов, юнкеров, иногда даже встречались черные морские мундиры. Генералов было множество, только по ним можно было определить насколько велика Россия и как огромна ее армия. У первого встречного офицера Антон спросил, где находится штаб армии. Но идти в таком виде офицеру, князю было не с руки. Солдатская шинель, папаха из искусственной мерлушки, грязное лицо и руки, запах и конечно же спутник всего этого – вши. Нужно было где-то привести себя в порядок.
-Ну что капитан. А не пойти ли нам куда-нибудь на постой? У тебя деньги есть? – Антон посмотрел на сразу поскучневшее лицо спутника.
-Понятно, денег нет, - мысленно констатировал он ситуацию.
Еще раз осмотрел привокзальную площадь, он заметил небольшой базарчик, где продавалось что-то съестное. Горчаков протиснулся к разбитному малому и спросил:
-А что любезный, есть еще где вещевой рынок?
-Тебе зачем, - был ответ.
-Хочу продать кое-что из вещей, - чем вызвал смех у торговцев.
-Со вшами не берем.
Прошли еще немного. Горчаков заметил женщину, торгующую пирожками. Продукт был так себе, но зато какие были цены! Как минимум начинка в них была из золота. Он купил два пирожка, затем наклонившись к бабе спросил, есть ли поблизости еще рынок. Она зыркнула глазами по сторонам и сказала, что нужно пройти на барахолку. Но чуткое тело Антона почувствовало, как в его кармане что-то шевельнулось, мгновенный бросок рукой и вот, забился в руках молодой шкет. Он уже было открыл рот, чтобы заорать, призывая на помощь, но сильный удар под дых, лишил горло воздуха. Антон приобнял его, подморгнув Смолину, чтобы тот помог и вышли из толпы.
-Тебя как звать? Только не ори, порешу, - скорее миролюбиво сказал Антон.
-Треух.
-Веди нас на базар, да не вздумай шутки шутить, подстрелю, - плотно взял Треуха под руку, сказал полковник.
-Где ты живешь? – спросил пацана Антон.
Тот только неопределенно махнул рукой.
-Постоялые дворы там есть или на худой конец какая-нибудь хата, чтобы остановиться за плату, - снова сказал Антон, понимая, что гостиницы давно уже забиты ранее приехавшими.
-А приведу до хаты, отпустишь? – заканючил Треух.
-Слово даю, отпущу.
Вдруг он услышал:
-Бог мой. Неужели сам полковник Горчаков пожаловали. Ну здравствуй брат. Много наших выпускников пожаловало сюда. С приездом.
Перед Антоном стоял молодой поручик, в шинели нараспашку, а на груди выделялся Мальтийский крест пажеского корпуса. Его питомцам разрешалось называть друг друга на «ты» независимо от чина и возраста.
-Спасибо. Извини, не признал, к стыду своему.
-Поручик Стасов, выпуск шестнадцатого года. Куда направляетесь?
-Да вот малый ведет на постой. Сам где имеешь честь находится?
-Нас несколько офицеров, которые снимают хибару на краю города, а цены здесь драконовские. А гостиницах речи нет, там генералитет обосновался. Да и так называемые красные пошаливают, но пока не сильно.
-Спасибо, думаю еще увидимся поручик.
-Просто Николай.
-До встречи Николай.
Они последовали дальше, следуя указаниям подневольного поводыря. У одной из хат они остановились.
-Здесь. Живет вдова, но пока никого не пустила на постой. Теперь отпустишь? – Треух смотрел на полковника.
Антон достал мелкую купюру и протянул ее мальчишке.
-Возьми. Заработал. Дальше мы будем сами искать. Еще хочешь денежку иметь? – спросил Горчаков отпуская пацана.
Тот как дикий отпрыгнул от него, остановился, удивленно разглядывая деньги: не выпороли, еще денег дали, полоумные какие-то.
-А кто не хочет? Чего делать то надо?
-Ты вечером будешь приходить и рассказывать, что в городе слышно, о чем болтают на базаре.
-А не обманешь?
-Зуб даю, - Антон повторил коронный жест Косого.
-Ладно, приду.
Они вошли во двор. Горчаков постучал в окно. Вышла женщина неопределенного возраста, закутанная по самые очи платком, в мужском полушубке внакидку.
-Чего вам, - каким-то деланно-грубым голосом спросила она.
-На постой не пустите двух офицеров?
Она уже хотела ответить отказом, как из-за забора высунулась голова Треуха:
-Они хорошие, тетка Ульяна. Мне даже деньгу дали. Бери – не прогадаешь.
Антон шутливо пригрозил мальчишке, а тот показал ему язык.
-Заходьте в хату, - по-малороссийски сказала она.
Дом в две комнаты сверкал чистотой. Хозяйка прошла в дальнюю комнату, сбросив полушубок, от Антона не укрылась молодая гибкость ее тела.
-Спать будете в этой комнате. А цена будет, - и она назвала вполне приемлемую суммы, - Проходите, или вас что-то не устраивает?
-Хозяюшка, нам бы помыться с дороги. И нужно купить что-нибудь из одежды. Где-то здесь сказали нам есть барахолка, мы сходим туда. Не могли бы вы согреть нам водички, помыться с дороги, - Антон выложил на стол деньги за постой.
Офицеры вышли на улицу. Из-за плетня вновь вынырнула голова Треуха.
-Ну что? Неушто не понравилось?
-Нам на барахолку надо, кое-что прикупить.
По тому, как презрительно сплюнул пацан, Антон понял, что его авторитет в глазах мальчишки зашатался.
-Есть место, где все есть и недорого. Я скажу и покажу, коль ты грозился платить в конце дня.
-Я тебе уже сказал, - повторил жест им заимствованный в Гурзуфе.
Лавка действительно находилась недалеко. По тому, как воровато их осматривал хозяин, можно было предположить, что он не прочь скупить все, что предлагалось, возможно и краденного тоже. Голову он держал на одном плече, поэтому и кличка была Кривой.
-Что угодно господам? – критически осматривал он заросших, вонючих, грязных «господ».
-Два офицерских мундира, к ним сапоги, шинели и все остальное. Да не загибать цены, товар давай первоклассный, а то… - и Антон повторил жест.
-Какие погоны изволят получить господа офицеры?
-Капитана и полковника. И вот что любезный. Не найдется ли у тебе средства против вшей, керосин не предлагать? – Антон стал рассматривать товар, лежащий на прилавке.
Хозяин где-то скрылся в другом помещении, а полковнику бросился в глаза красивый полушалок. На Дону женщины любили в подобных щеголять, вызывая зависть у соперниц. Вскоре он появился груженный ворохом одежды. Все было новое, неиспользованное.
-Что хочешь за это? – спросил Антон.
То ли на Кривого подействовал воровской жест Антона, а может отвисающий карман с наганом, но цена приятно его удивила.
-Тогда добавь к этому вон тот платок.
Хозяин подал платок и маленькую банку с зеленым веществом.
-Это то, что вы просили от вшей. Натрите волосы на ночь, заверните тряпкой и утром будете чисты.
Они вернулись домой. Хозяйка показала деревянное корыто и несколько ведер горячей воды.
-Мойтесь за домом, в сарае, здесь не свинячите.   
-Приготовь что-нибудь Ульяна, - попросил Антон, выкладывая продукты из той же лавки.
Вскоре они преобразились. Из двух обросших, неопределенного возраста мужиков превратились вновь в офицеров в мундирах. Они прошли в свою комнату, легли и уснули. Проснулся Антон уже вечером от стука в дверь.
-Там вас Васька-треух дожидается, - из-за двери донесся голос хозяйки.
Васька, так звали Треуха, стоял во дворе у двери.
-Ну-с. Рассказывай, что там слышно.
-Организуется новая гвардия, добровольческая, из офицеров. Генералов больше чем солдат, а офицерам счета нет. Красные под командованием Сорокина начинают их теребить, собираются штурмовать Ростов. Продукты пока есть, но красные перерезали дороги по доставке, - и он перешел на городские сплетни.
-Стоп. Вот деньги, как и обещал. Я жду тебя завтра в это время, сейчас беги, гуляй.
Горчаков вернулся в хату. Стол заботливо был накрыт, Ульяна все в том же платке, хлопотала у печи.
-Садитесь вечерять, господин полковник. Господин капитан уже спрашивал о вас.
Антон зашел в свою комнату. Смолин сидел на кровати, в мундире и очках он казался большим и значимым.
-Вот что форма делает с человеком, -  подумал полковник и взял полушалок, - Посмотрим, что платок сделает с женщиной.
Он вышел с капитаном к столу и набросил покупку на плечи Ульяне.
-Примите дорогая хозяюшка этот небольшой подарок и прошу вас разделить с нами ужин, столь любезно вами приготовленный.
Женщина замерла, сверкнула глазами и, ничего не сказав, выскочила из хаты, оставив офицеров в недоумении. Они сами уселись за стол, достали припасенную из лавки бутылку водки, разлили в рюмки, чокнулись и выпили.
-Давайте знакомиться, капитан. Полковник Горчаков Антон Александрович, воевал, имею ранение.
-Капитан Смолин Александр Васильевич, артиллерист, воевал.
-Тогда со знакомством, капитан. За офицеров!
Ульяна появилась в середине трапезы. Гладко причесанные волосы собранные на затылке в тугой узел, кофта с какими-то рюшками, тяжелая бархатная юбка, а на плечах роскошный платок делали ее безумно красивой привлекательной, да так, что оба офицера невольно встали.
-Вы ли это, Ульяна? - только и смог промолвить Антон, - Зачем весь тот маскарад?
-А иначе нельзя, могут сделать что-то нехорошее, - грудным голосом ответила женщина.
Она не стала жеманиться, когда ей предложили выпить и чисто по-казацки пригубила рюмку, но больше не позволила себе. Ела тоже скромно, в мужской разговор не вступала, чем еще раз показала ум и такт. Засиделись за полночь.
Утром офицеры привели себя в порядок, отправились в штаб. Здание, где располагался военное ведомство можно было определить без труда, по тому огромному скоплению военного люда всех родов войск вокруг и внутри его. Здесь верховодили два генерала: Алексеев и Корнилов. Первый никак не мог успокоиться, что его сместили с поста Верховного главнокомандующего на фронте, заменили Корниловым. А как хотелось быть значимым! Ведь в отречении Царя он сыграл не последнюю роль, давая ложную информацию своим подчиненным. Уж очень хотелось ему стать генералом-победителем. Ох, уж эта человеческая слабость – зависть.
Здесь же несмотря на то, что его по всем статьям переигрывал Корнилов, Алексеев старался казаться нужным, даже необходимым, выступая пусть не командующим, но лидером объединения всех офицеров России.
Благодаря однокашнику из того же пажеского корпуса, Горчакову удалось попасть в приемную Корнилова. Он хотел лично засвидетельствовать свое прибытие на Дон. Других вновь прибывших принимали заместители, среди которых выделялся генерал Деникин.
В приемной, несмотря на уже достаточное время, толпилось много народа, где полковник был редкость. Более высокие чины составляли большинство и каждый мечтал предстать пред легендарным командующим, чтобы лично доложить о себе. Адъютант доложил, что Корнилов беседует с Алексеевым.
Но вот двери одного из кабинетов распахнулись и из них стремительно буквально вылетел человек с монгольским лицом, небольшого роста, щупленький, с пронизывающим взором. Он на ходу обвел присутствующих взглядом, на секунду остановил его на Антоне и бросил:
-Следуйте за мной, - и направился в распахнутую адъютантом дверь.
Горчаков последовал за ним. В кабинете он застыл у порога, стал по стойке смирно и доложил:
-Ваше превосходительство. Полковник Горчаков, представляюсь по случаю прибытия.
-Опаздываете, опаздываете батенька. Давно жду. Помните наш последний разговор в Царском Селе, после благословения нас Государем? Засели тогда ваши слова в моей голове: «будем уходить от казаков с боями». По правде, не поверил тогда я в это. Но прибыв сюда понял, что вы были правы. Но я уже здесь, а где вы? Вижу, наконец прибыли.
-Виноват, ваше превосходительство, обстоятельства.
-Да полно вам, полковник. Называйте меня, как и прежде - по имени, отчеству. Ну-с, где бы вы хотели служить?
-Где вы считаете нужным, Лавр Георгиевич.
-У меня штаб-офицеры даже в строю, а батальонами командуют генералы, редко полковники. У вас какое больше призвание?
-Я хотел бы, как и вы в свое время, служить в разведке. Конечно, если это возможно.
-Разведка. Трудное это дело, полковник. Да и соперников у вас будет много среди желающих, да не простых, а из казаков. А это прирожденные разведчики.
-Прикажите испытать меня, Лавр Георгиевич.
-А вот завтра и посмотрим, кого отобрать из вас в разведчики. Жду в четырнадцать в этом кабинете, - и обращаясь к адъютанту добавил, - Запиши полковника Горчакова. А за сим полковник, честь имею. Не скрою рад встрече, я уже думал, князь где-то за границей греется на солнышке. Вы свободны, полковник.
Антон четко вышел из кабинета. Смолина он с трудом разыскал, того уже определили в батарею простым артиллеристом, перевели на казарменное положение. Он поправил свои очки, потом посмотрел на Антона и сказал:
-Господин полковник… - но увидев протестующий жест, начал по-другому.
-Антон Александрович! Спасибо за все, что вы для меня сделали. Я – ваш должник…
-Перестать капитан. Мы – офицеры, нам еще предстоит много повоевать за страну. Если я нужен буду тебе - найдешь меня.
Вечером он вернулся в хату Ульяны. Выслушав доклад Васьки-треуха о слухах и сплетнях, направился в комнату. Ульяна накрыла на стол.
-А где Александр Васильевич?
-Его не будет, он на казарменном положении.
-Тогда давайте вечерять.
Она сегодня снова была без своего первоначального маскарада, такая красивая, домашняя, зовущая, что Антон порою засматривался на нее. Ночью она сама пришла к нему.



Глава 13
Дон. Донская земля. Как много русского в этих словах, а еще больше в значении. Здесь начиналась вольница, где перемешались все народности, в жилах его коренных обитателей текла кровь многих национальностей, делая их носителей такими же полудикими, как и те, кто стоял у истоков, ведь не зря они обзывали себя казаками. Они верно служили царю-батюшке, стяжали славу оплота государства, и никому в голову, даже больную, не могла прийти мысль о том, что казачество может изменить.
Но Ее Величество Жизнь развенчала, как она делала и делает до сих пор, это великое заблуждение. Казаки одни из первых, если не первые подхватили ветер перемен, дувший с разрушительной силой из северной столицы, перекрасивший их в красный цвет и бросивший станичников в погоню за вожделенным богатством. И в одночасье рухнули вековые устои казачества, разбитые жадностью, завистью, боязнью не успеть урвать что-то для себя. Другие, более осторожные залегли на печи, выжидая, когда нужно будет седлать коня, чтобы тоже добыть свою часть у ранее выступивших.
На Дону смешалось все. Сюда бросился одним из первых Керенский, но быстро понял, что опора государства Российского оказалось совершенно гнилой, отбыл искать поддержки в другие края. Офицеры также ошибались, прибывая на Дон для борьбы. Атаман Войска Донского генерал Каледин увещевал станичников оставаться верным Царю и Отечеству, да куда там. Царя нет. Отечество – а нужно оно им? Так, пустой звук. В глазах только одно – добыть богатство, земельку, червонцы. От позора Каледин свел счеты с жизнью. 
Но может эта обстановка повлияла на рождение нового движения, получившего в последствии название Белой Гвардии. И как всякое новое оно должно было родиться в страшных муках, с криками, стонами, в крови и грязи. Только Белая Гвардия сохраняла человеческое лицо в этом безумии так называемой революции, где нет законов, каждый сам себе судья и предстоит перед другим, высшим Судом в чем мать родила, добровольно обнажая свою сущность, высоту или низость своей собственной натуры.
А в штабе Корнилова проходил отбор разведчиков. Узнав об этом, многие офицеры приняли участие в этой процедуре. Требования были просты и в тоже время сложны, в зависимости от того, к чему были готовы все желающие. Разведчик должен быть грамотным, уметь читать карту - знать рекогносцировку, быть наблюдательным. Ну, о таких качествах, как смелость и дерзость говорить не приходилось, это было само собой разумеющееся.
Не секрет, что Великая мировая война выбила большую часть офицерства, особенно в звании до капитана, на их место пришли полуграмотные, а то и вовсе безграмотные вчерашние крестьянские, казацкие парни, но от природы смышленые, чем всегда славилась матушка Русь. На фронте многие из них выполняли обязанности разведчиков, где необязательна грамотность, в почете личная смелость, дерзость с долей нахальства, а иначе сведений о противнике или захвате вражеского солдата с доставкой его в штаб не получится. Отсутствие грамотности и рекогносцировка отсеяли большую часть участников. Много испытаний пришлось пройти офицерам, но на заключительном экзамене присутствовал сам генерал Корнилов.
Перед ним стояли два претендента: казачий подполковник Жоров и полковник Горчаков. Корнилов сам много лет скитался разведчиком или как тогда говорили агентом Генштаба по границам Туркестана, а перед войной был с этой миссией в Китае. Уж кому, как не ему были знакомы все трудности разведки: наблюдательность, выносливость, неприхотливость. Поэтому он уже подспудно видел Жорова победителем, куда там кавалергарду, князю, да еще пажу Государыни, паркетного шаркуна до выросшего в родной для него степи казака. Сама природа дала тому все нужные качества, а выпускник академии пусть сидит где-то в штабах и плетет хитроумные операции, не снимая белых перчаток.
В комнате поставили стол, накрыли его плотной серой холстиной. Корнилов, его любимые генералы Деникин и Марков, другие высокие чины стояли по одну сторону стола, а претенденты – Жоров и Горчаков по другую.
-Сейчас господа я хочу проверить вас на наблюдательность, зрительную память, если хотите. Вы знаете, как они необходимы разведчику, а один из вас будет начальником моей разведки. На столе разбросаны самые разные предметы, необходимо запомнить их расположение и после того как они будут перемешены – восстановить. Время на рассмотрение одна минута. Задание понятно? Тогда начали, господа.
Адъютант снял холстину. На столе лежали предметы солдатского обихода, то что нашлось под рукой для экзамена. Ничего особенного в этом не было, но Жоров напрягся так, что пот выступил. Горчакову на память пришли уроки Вана, ведь как в воду глядел старый хунхуз. Все следили за генералом Деникиным, стоящим с часами в руках, ждали команды.
-Закрывай. Перемешайте пожалуйста, - сказал он.
-Ну, кто первый, - спросил Корнилов, но увидев желание Антона отвечать, добавил, обращаясь к казаку, боясь что-то еще чего доброго забудет, - прошу вас, подполковник. Адъютант несколько раз крутнул холстину, с находящимися под нею предметами. Антон отвел глаза, чтобы увиденное ранее не смешалось с настоящим и не вытеснило из памяти прежнюю картинку. Жоров пытался что-то изобразить, но даже неискушенным судьям было видно, что зрительная память у него слабовата.
-Вот так, кажется было, - с сомнением наконец сказал он.
-Нет, неверно, подполковник. Ваша очередь, полковник, - с надеждой на ошибку сказал Корнилов.
Горчаков тут же воссоздал прежнее расположение предметов. Но и генерал Корнилов не хотел сдаваться, уж очень хотелось видеть казака начальником разведки. Да, он мог бы приказать, никто бы не ослушался, но ведь армия Добровольческая, должен быть соблюден честный принцип отбора. А коль так сказал ранее, то нужно идти до конца, иначе веры не будет его словам в дальнейшем. Он задумчиво ходил у стола, решаю, какую еще задачу дать офицерам. Корнилов знал, что казаки отличаются сметливостью ума, быстротой реакции. Вот на этом он и решил сыграть.
-Сними это покрывало, - приказал он адъютанту.
Затем генерал самостоятельно разложил десять предметов на столе, а это были патроны, спички, пустые гильзы и приказал:
-Кругом, - оба офицера повернулись через левое плечо.
Затем вновь последовала команда «кругом» и Корнилов спросил, опершись руками о стол, слегка наклонившись вперед:
-Сколько предметов на столе?
Нетрудно было сосчитать, всего их было девять. И снова право отвечать генерал предоставил казаку, даст первым точный ответ, другому нет смысла повторят уже произнесенное.
-Девять, Ваше превосходительство, - уже подобострастно ответил Жоров, чувствуя, что в нем командующий заинтересован.
-А ваш ответ, полковник?
-Десять, - ответил Горчаков, вызвав у Жорова злорадную усмешку.
-Вы хорошо посчитали, полковник. А может считать разучились? – был насмешливый вопрос.
-Нет, господин командующий. Девять предметов лежат открытыми, десятый зажат в вашем кулаке, а кулак лежит на столе, значит и предмет на нем, но спрятан, - чем вызвал аплодисменты.
-Браво полковник. Господа перед вами новый начальник разведки. Возьмите Жорова, он честно сражался, остальной штат на ваше усмотрение. Удачи вам, полковник, - и Корнилов удалился.
Разведчикам полагались кони, ведь без них в разведке, как без рук. Был приказ получить лошадей в табуне за городом, куда направились Горчаков и Жоров. В загоне были кони, конечно лучшие были уже отобраны предшественниками, но найти среди них что-то стоящее было затруднительно.
Горчаков знал, что искать. Он сам заядлый лошадник, окинул взглядом табун, сразу замечал недостатки у того или другого боевого будущего друга, а таким должен стать конь. Его он увидел только обойдя табун. Низкорослый из-за коротких ног, с большой головой, темно-гнедой масти жеребчик скромно стоял отдельно. Он опустил голову, то ли спал, а может думал о нелегкой лошадиной доле и своей дальнейшей участи. Это был настоящий монгол, неприхотливый к окружающей среде, страшно выносливый и всегда умный. В боевых условиях внешность лошади не главное. В этом Горчаков убедился на фронте, где у него тоже был конь монгольской породы, да и рассказы деда чего-то значили.
Антон оседлал выведенного из табуна коня, сунул в рот прихваченную краюху хлеба, потрепал по шее и вскочил на него. Тот хотел взбрыкнуть, но почувствовав твердую руку сразу пошел в намет. Антон сделал круг. Конь мгновенно перенял манеру езды, сразу же подобрал нужный стиль и темп бега. Невдалеке Горчакова поджидал Жоров, восседая на высоком рыжем дончаке. Он насмешливо осматривал приобретение своего начальника, но ничего не сказал, просто отпустил поводья и ускакал вперед.
-Кто первый придет к цели, черепаха или заяц? - пришли Антону на ум слова Вана.
-Вперед, с Богом, Малыш, - тронул коня, дав ему кличку, Горчаков.
Так началась его становление, как Белого Офицера, белогвардейца. Гражданские войны случались в мире с незапамятных времен, но особый вклад оставили конечно же французская революция с ее делением на белых и красных. Так что России не пришлось ничего изобретать, она просто подхватила укоренившееся понятие. А уже позднее славные, бездушные, жестокие комиссары, вешавшие, расстреливающие безоружных людей направо и налево, прячась по привычке за спины своих бойцов, придумали легенду о цвете крови. Только якобы своей кровью можно добыть благополучие для … них, большевиков, а значит и знамена должны быть алыми.
Конечно же сработало действо, так лихо придуманное бородатым Марксом, продвинутое «купцом от революции» Парвусом и осуществленное помешанным на всемирном господстве выродком Ульяновым-Лениным. Движущим фактором вновь выступила та самая экономика, пробудившая в человечестве его низменные качества: жадность, зависть, обжорство, весь набор из семи смертных грехов. Можно все, решили они, ведь Бога нет - научно доказали теоретики, а претворили в жизнь эту теорию большевики. Но как они ошибались, породив эту гиену. Сначала она ела понемногу их самих, а затем, войдя во вкус стала ненасытно жрать.
Антон вошел в здание штаба. Он нашел Корнилова, доложил ему о своей готовности начать службу в назначенной должности. Тот что-то думал, склонившись над картой-трехверсткой, затем выпрямился и сказал:
-Вы можете отобрать себе нужных людей, но много дать не могу. Пусть это будет полусотня. Помните о том, что наша армия Добровольческая.
Горчаков отправился выполнять поручение. Но где взять нужных людей? Вопрос этот надо было решать немедленно, но как? Какой командир отдаст тебе смелых, находчивых бойцов?
Антон вышел на улицу. У коновязи стоял Жоров и о чем-то говорил с казачьими офицерами. А что, если…? Да почему бы не поручить ему создать отряд, ведь он местный, знает многих.
Он направился к офицерам, которые при его появлении замолчали, словно подчеркивая, что он не их круга человек, а может из дисциплины: подошел старший по званию. В тот момент Горчаков не придал этому значения.
-Подполковник, лихо вы ускакали. Хорошего коня вы выбрали. Мне досталось то, что осталось, - начал Антон.
Жоров выпятил грудь, небрежно похлопал нагайкой по сапогу, чуть искоса поглядывая на своих собеседников, небрежно бросил:
-Так мы с детства на лошади, знаем их.
-Поздравляю вас. А теперь прошу вас уделить мне несколько минут. Давайте отойдем в сторону, чтобы не мешать господам офицерам, - чуть покорно сказал Антон.
Важно и спесиво Жоров медленно подошел к Антону.
-А ты глуп, напыщен, посмотрим еще кто есть, кто, - подумал полковник.
-Подполковник. Корнилов поручил нам сформировать отряд разведчиков в полсотни и посоветовал, услышать ваше мнение. Ведь вы местный, знаете все особенности, людей, он подчеркнул к тому же, что наша армия – добровольческая.
Надо было видеть, как надулся от удовольствия казак, даже страшно было на него смотреть, хотя бы не лопнул. Но вместо этого, медленно, через губу, бросил:
-Ну это мы завсегда сделаем. Мы знаем народ, а люди нас. Завтра все будет готово.
Антон вскочил на своего монгола под насмешливыми взглядами казаков и шагом поехал прочь. Малыш видимо не привык к шагу, пару раз рванул повод, но поняв, что так надо, смирился. Только скрывшись с глаз, полковник ослабил поводья. Конь легко перешел в намет, чувствовалось, что он так может скакать без устали много часов кряду.
По городу склонялось множество офицеров всех мыслимых родов войск, даже моряки в их черных мундирах. Это отметил Горчаков еще в первый день приезда в Ростов. Почему? Пока он не знал ответа.
Он придержал коня, направляя его к своему дому.
-Ба, знакомые все лица. Полковник Горчаков, ты ли это? Да я вижу ты уже служишь, вот только кому? – донеслось до Антона.
На обочине улице была протоптана тропинка, сухая от зимней грязи, там и стоял поручик, который повстречался первым при приезде в Ростов, да не один, а в окружении двух девиц.
-А ты, как я вижу, прохлаждаешься, поручик? Или разучился уже обращаться с оружием, юноша? – зло сказал Антон.
-Полковник. Ну зачем так грубо? Я выпускался на два года позже тебя, военная карьера не для меня. А воевать можно, но…. Но за что? Против своих я не воюю. Я вне политики, пусть они там друг друга перережут, мне плевать. А не желаешь с нами, князь? - и обратившись к дамам добавил, - Девушки, перед вами князь полковник Горчаков.
Девицы с интересом разглядывали настоящего столичного князя, в шинели, забрызганной грязью, на низкорослой лошади, с усталым и каким-то обреченным взглядом. Антон тоже смотрел на поручика и вдруг перед глазами на мгновение возникла картинка: этого прожигателя жизни ведут на расстрел, босого в нижнем белье, с разбитым в кровь лицом. Это было настолько явственно, что Горчаков вздрогнул от видения.
-Господи, снова эти образы, - подумал он.
-Спасибо, поручик и веселого тебе дня, - уже другим тоном добавил он.
Теперь конь понес полковника домой. Ульяна в своем маскараде молча посмотрела на Антона и бросилась накрывать на стол.
-Уля, выпить есть что-нибудь? – спросил он.
На столе появилась бутылка, еда.
-Садись, давай выпьем, дорогая моя подруга, - немного жалобно сказал полковник.
Ульяна метнулась за печь и вышла через минуту во всей своей красе. Она знала, что-то произошло. Да слаб наш брат-мужчина. Малейшее дело не по его душе, и он уже ищет забвения в зелье. Она наполнила рюмки, молча села рядом. Сейчас главное не лесть в душу, через некоторое время она оттает и мужик сам все расскажет, как на духу. Молча чокнулись, выпили. Антон лениво жевал, а голова раскалывалась от мыслей.
-Ну, кому нужен твой порыв? Служба? Или ты еще не навоевался? А за кого воевать? За этих жирных Родзянок и извращенца Пуришкевича? – думал он.
-Царская Семья, вот за них не жаль и жизнь положить. А за что положил свою Распутин? За них. А может плюнуть на все и уйти на Кубань, дальше к морю? Новороссийск, пароходы доставят в любую страну, война то окончена. А там деньги деда, любимая Надежда. Или сидеть дома на печи и ждать, когда за тобой придут большевики, а уж князя они пустят в расход в первую очередь, - думал он, подливая водку.
Покачивающегося мужчину Ульяна без слов проводила до кровати, вышла во двор. Конь стоял оседланный, привязанный к забору. Казачка завела лошадь в сарай, расседлала, напоила, задала корм. Хозяину трудно, но животное причем? Этой заботе учат на Дону с детства.
Антон проснулся среди ночи от сухости во рту. Пошарил вокруг себя рукой ничего не находя, попробовал стать и чуть не наступил на Ульяну, прикорнувшую на ворохе шуб у кровати.
-Ты что-то хочешь, милый, - тихо спросила она.
-Пить, - ответил он.
-Вот рядом водичка, - протянула ковш Ульяна.
-Уля, иди ко мне, - она послушно легла рядом.
Утром Горчаков направился в штаб. Желание добираться до заморских стран не покидало его, но коль здесь взялся за дело, самолюбие не оставляло места слабости. У коновязи его поджидал подполковник Жоров. Он отдал честь и по-строевому доложил:
-Ваше приказание выполнено, господин полковник.
Неподалеку стояли спешившиеся казаки, с конями и полной амуниции. Но уж очень независимые были взоры, если не сказать больше.
-Благодарю за службу, подполковник, - сказал Антон, зная, что это люди Жорова и слушать будут они только его.
Но жизнь покажет, что делать и как поступать.
«Живи сегодняшним днем, завтрашний позаботиться о себе сам» – вспомнил он напутствие деда, и поспешил в штаб.
В коридоре его встретил адъютант Корнилова и доложил, что через полчаса у командующего состоится военный совет, просил его быть там. Вскоре в зале собрались все командиры подразделений, заместители командующего, начальники служб. Через отдельную дверь вошли Алексеев и Корнилов. Прозвучала команда, все встали, приветствуя. Корнилов махнул рукой, офицеры сели.
-Господа. Оперативная обстановка на сегодняшний день такова: с севера нас атакуют красные части казаков Автономова, с запада и юга – казаки Сиверса. Численность нашей армии около четырех тысяч человек. Основные силы пехота, два кавалерийских дивизиона и две батареи. Противник имеет превосходящие силы в десятикратном размере, ежедневно гибнут наши люди, но оборона держится. Есть предложение покинуть город, идти на соединение с кубанским офицерским корпусом полковника Покровского, на Екатеринодар. В городе находятся на отдыхе более шестнадцати тысяч офицеров, но наша армия Добровольческая, силой, приказом мобилизовать не можем, да и не будем. Пусть каждый живет в ладу со своей совестью. Выступаем через несколько дней.
Вот так, коротко и понятно. Было задано несколько вопросов, но действительно красные части не сдержать. И хотя Ростов представлял собой прекрасную базу, где находилось снаряжение, боеприпасы, обмундирование выхода не было. Армия, которая насчитывала до полного трехбатальонного полка не сможет противостоять десятикратному превосходству противника в живой силе, к тому же хорошо обученному.
После этого Горчаков был вызван к командующему.
-Разведки надлежит найти приемлемые пути отхода из города на юг. Знаю, что железная дорога в районе Батайска перерезана противником. С запада красные ведут бои с немцами, которые захватили всю Украину, Крым и нацелены на Кавказ. Кроме того, на Украине свое самостийное правительство гетмана Скоропадского.
Уточнив еще несколько позиций, Антон вышел к своим казакам. Он приказал Жорову с полусотней произвести разведку путей отхода Армии, а сам решил проехать на окраину города, где занимали оборону войска под командованием штабс-капитана Парфенова. Это казалось странным, обер-офицер командует подразделением в армии, где некоторыми батальонами командовали генералы.
Было довольно прохладно и, хотя снега не было, но изредка шли холодные дожди. Но то что он увидел, потрясло его до глубины души. Молоденькие юнкера и кадеты, в шинелях на вырост, синие, съежившиеся от холода, порою ниже своих винтовок, держали оборону. И сразу вспомнился сытый поручик с двумя девицами, который «вне политики», так захотелось врезать по этой морде, даже кулак зачесался.
Потрясение было настолько сильным, что, глядя на молоденького кадета, он вдруг увидел его распростертое, безжизненное тело. Усилие воли Антон отогнал это видение. К нему подошел немолодой штабс-капитан, они представились друг другу. Только теперь Горчаков понял почему тот командует этими мальчишками: он был им за отца. Скорее всего многим предлагали возглавить отряд, но он бы тоже отказался, случись такое с ним.
Антон уезжал потрясенный и задумчивый. Ему даже стало немного совестно за вчерашние мысли о том, чтобы покинуть страну. Государь со всеми своими домочадцами желает разделить участь народа, пройти до конца свой путь. Ох уж эта горькая правда Жизни. Она играет судьбами, как хочет.
В штабе его ждал Жоров. Он уже успел отличиться и минуя своего непосредственного начальника, его полковника Горчакова, доложил о результатах Корнилову. Страшного ничего нет, но осадок остался. Посмотрим, что он выкинет далее.
На входе в здание его встретил адъютант генерала.
-Вас требует к себе командующий. Прошу следовать за мной господин полковник.
В кабинете Горчаков увидел склоненного над картой Корнилова и больше никого, что было уже удивительно, обычно всегда вместе с ним были генералы. Полковник доложил по форме о своем прибытии.
-Проходите полковник, садитесь. Разговор будет долгим. Меня не беспокоить, - это уже адъютанту.
Антон уселся на один из стульев, стоявших вдоль стены. Корнилов, маленький, щупленький расхаживал по кабинету, было видно, что ему трудно начать разговор.
-Полковник, я хочу вам задать один вопрос, он может вам не понравится, вы можете на него не отвечать, я пойму. Почему вы вступили в Добровольческую армию? В городе шестнадцать тысяч столичных и не только офицеров, сидят, выжидают чей будет верх. Вы, мне так казалось, тоже должны быть в их числе. Богат, князь, полковник, кавалергард, награды, ранения на фронте, вокруг полно ваших сотоварищей по Пажескому корпусу и добровольно идти в грязь, кровь братоубийственной бойни – это по меньшей мере кажется странным. Вы не находите?
Антон помолчал. Спроси он его еще пару дней назад, то он может быть и сказал, что стремится на юг, чтобы покинуть страну. Но после увиденных сегодня синих от холода и зеленых по возрасту мальчишек он вдруг ответил:
-Я чувствую, что я не все сделал для освобождения Царской Семьи, Лавр Георгиевич. Но и вы тоже здесь, а коль у нас пошел такой разговор, я могу задать вам подобный вопрос. У вас заслуг и регалий побольше моих.
-Да, Антон Александрович, можете. Я тоже чувствую свою вину перед Царем и Отечеством, а как горько это осознавать. Перед Государем моя вина в том, что я поверил этим масонам, болтуну Алексееву и нарушил присягу, поддержал отречение царя.
Второй раз также поверил тряпке Керенскому, надо было идти на Петроград несмотря ни на что, давить большевистскую сволочь в зародыше. Были силы, средства, желание, но видно Богу было так угодно, что я занял выжидательную позицию, не хотелось проливать кровь народа. Сейчас она льется в стократном размере, нас гонят, давят, а за что? За нерешительность, мягкотелость, излишнюю доверчивость. Нельзя военному быть в политике, это не для нас. Наше дело воевать.
-Но генерал Алексеев тоже здесь, Ваше превосходительство.
-Да, но это его не оправдывает. Он осознал свою вину, пытается ее, как и все мы, исправить. Но я не могу спокойно смотреть на него, он подтолкнул нас к роковой черте, он черпал яд из масонской ложи и гаденько вносил его в наши головы. А мы верили. Ну как же, он свой, военная косточка. Только одно то, что в дела на фронте вмешивается императрица, а она немка, предательница затмевало разум. А вот смотрите, полковник. Эта немка вместе с самым дорогим для любой матери – детьми, осталась со своим народом. Мы оба свидетели тому, как ее уговаривали покинуть страну все, на любых уровнях: от послов великих держав до офицеров. Это подвиг, простите за высокопарность.
А нашептывания попика Шавельского чего стоят. Императрица распутница, связалась и богохульничает с диаволом Распутиным, только позже стало понятно, что говорило в нем честолюбие, мирские грехи, обида. Где он сейчас в трудное для России время? Выжидает, сидит, но увидит хоть какой-то перевес в силах, он тут же объявится, дабы урвать сан посолиднее.
Командующий замолчал.
-Спасибо полковник за откровенный ответ. Жорову, который сунулся с докладом минуя вас, я сделал выговор. А вы оказались правы, помните тогда, в Царском Селе – что будем уходить с боями от казаков. Грешным делом, я подумал, уж не больны ли вы. Вы свободны. Спасибо за беседу. Удачи.
Горчаков вышел из кабинета, спустился во двор. Как-то виновато к нему подошел Жоров.
-Дорога на юг свободна. Железная дорога перерезана красными в районе Батайска, - запоздало доложил он.
-Впредь прошу обо всем докладывать мне, господин подполковник, а через два часа буду знакомиться с личным составом, - Антон круто повернулся и пошел к лошади.
Он еще успел побывать на другом участке фронта, где оборону держали офицеры. Картина была другая, но глядя на подавленные лица, Антон понял, что решение Корнилова правильное. Силы красных превосходили жидкую оборону Белой Гвардии, только умение, упорство сопротивления офицеров и нежелание нападающих рисковать, ведь вожделенная землица достанется другим, живым, помогало выстоять Добровольческой армии. Надо было уходить, разрядив тем самым обстановку.
Через два часа, после доклада Жорова он обходил строй казаков. Можно спрятать все, но глаза, которые казаки старательно отводили говорили о многом: при первой возможности они порешат Горчакова, других офицеров штаба и уйдут с этим добывать себе капитал. Очень ненадежный контингент.
-Ничего, будем служить с тем, что есть, - вслух сказал Антон.
-Что вы сказали, господин полковник, - переспросил Жоров, но глаза были те же, что и остальных.
-Хорошие казаки, орлы.
-Но ухо надо держать остро, предадут, - подумал он про себя.
Вечером он был на квартире. Ведь прошло совсем немного времени, как он появился в городе, а уже привык к этому жилищу. Но такова солдатская жизнь, не успел осесть, а труба зовет вперед. На завалинке его поджидал посиневший от холода Треух.
-Уходите? – вместо приветствия спросил он.
-Уходим. Ты весь замерз, чего в дом не заходишь?
-Боялся тебя пропустить, да и не хочу, чтобы слышала наш разговор Ульяна.
-Слухи идут, что за вами в погоню, как собаки, бросятся все, хотят разбить, вытравить хозяев и самим богатеть. А на юге вас поджидает армия Сорокина. Поговаривают также, что у тебя казачки ненадежные, пришли из красных. Остерегайся их. А человек ты хороший, рад буду тебе помогать и дальше. Ну все, прощевай полковник.
Антон даже растрогался от слов мальчишки. Он дал ему денег больше чем всегда, расседлал коня и вошел в дом. Ульяна накрывала на стол, без маскарада, подарок был накинут на плечи. Она уже знала об уходе Добровольческой Армии, было немного грустно. Полковник щедро оплатил постой, а утром его ждала нелегкая, дальняя дорога на юг.


Глава 14
О том, что Белая Гвардия покидает Ростов знал и противник. Атаки прекратились, как бы давая возможность армии выйти в чистое поле, тогда можно занять без боя город, а в степи уже продолжить ее уничтожение. Красные считали, что на марше это сделать будет проще. У них тоже были не дураки, да и что греха таить, были свои, довольно неглупые офицеры. Такие имена как Автономов, Сорокин, Сиверс – это были обер-офицеры. Но все шло хорошо до поры до времени, пока не появились надсмотрщики, по-иностранному – комиссары и тогда неограниченной власти командиров, единоначалию пришел конец.
Но пока каждый из военачальников чувствовал себя великолепно, пожинал лавры генералов с неограниченной властью, вершил суд, наслаждался любыми женщинами, благами награбленного, не думая о грядущем.
Утром армия начала построение в походную колонну. Во главе стали генералы Алексеев и Корнилов, оба в солдатских шинелях, но в офицерских фуражках, с винтовками. Этим они хотели подбодрить своих добровольцев к трудностям долгого пути. Прозвучал короткий молебен и колонна тронулась в нелегкий путь. Пехота уверено ступала по стылой земле, кавалерийские эскадроны были расположены по флангам, за ними следовала артиллерия, далее вытягивался на дорогу обоз. В арьергарде также было офицерское охранение.
Полковник Горчаков, как и положено, с полусотней казаков был впереди. Он организовал казачьи разъезды в разные стороны, они возвращались, докладывали об увиденном, а затем почему-то подъезжали к Жорову, о чем-то перешептывались. Это настораживало Антона, но делать было нечего, воевать приходилось с тем, что есть. Жизнь расставит все по своим местам. Вот и первый бивуак, костры, запах пищи, ночевка под открытым небом. Антон обходил свое подразделение уже ночью. Многие казаки спали, завернувшись в шинель, подстелив попону на землю, а под голову положив седло.
Но было странно, полковник нигде не мог найти Жорова. Он не стал расспрашивать о нем казаков, все равно ничего не скажут, но это отсутствие заместителя напрягало, настораживало и заставляло думать, о чем угодно.
-Успокойся, может быть он в обозе или в лазарете. Сам то каким был, тоже часто бегал к сестрам милосердия, - думал полковник.
Теперь он твердо решил проверить, куда пропал в первую же ночь Жоров. Но сначала пусть тот привыкнет, что никто не замечает его отсутствия, потеряет тем самым осторожность. Утром он заметил Жорова среди казаков, но лошадь его выглядела какой-то вялой, словно мало отдыхала.
Горчаков отдал приказ о разведке и разъезды казаков помчались в заданном направлении. Он и сам не стал мешкать, тоже направился вперед. Малыш охотно шел наметом. У одного из курганов, Антон остановился. Осторожно приблизился к гребню холма так, чтобы только голова была видна. Издалека любой разъезд примет этот предмет за камень, тогда как всадник вместе с конем скрыт за возвышенностью. Он приложил бинокль к глазам.
Кругом было пустынно, но вдруг из балки невдалеке выскочили казаки. Сначала трудно было понять, чьи они, но присмотревшись Антон заметил у одного красную полоску на папахе. Красные. Но вот из ближайшего холмика появилось еще одна группа всадников, сомнений не было – это были его подопечные.
Она мчались во весь опор к красным, но как-то странно, без выстрелов, не обнажив шашек. Антон даже застыл от удивления, противник их сейчас сметет, живого места не оставит. Но и красные вели себя необычно, совсем не готовились к бою. Встреча состоялась. Обе конные группы смешались, а затем долго о чем-то говорили. Сомнений не было, его разведка была из стана противника.
Теперь быстро нужно было возвращаться назад, пока не заметили. Вечером он принимал доклады, кругом тишь и гладь, даже о том, что вокруг полно разъездов красных не упомянули. Нужно было срочно что-то предпринимать, но что? Антон не знал. Просто задал коню корм, поставил его подальше от лошадей своих казаков и стал незаметно наблюдать за действиями Жорова.
Рыба гниет с головы, значит и его заместитель в чем-то замешан. Но не пойман, не вор. Сославшись на плохое самочувствие, Горчаков рано покинул расположение, ушел поближе к своему коню. Ночевка проходила в каком-то небольшом населенном пункте, были выставлены дозоры и секреты. Он продолжал наблюдать за действиями своих казаков, которые вместе с Жоровым обосновались в одной из хат. Быстро темнело. Антон оседлал своего Малыша, конь достаточно отдохнул. Держа коня в поводу, присел напротив ворот, стараясь не выпускать из виду все происходящее во дворе. Но вдруг появился всадник на высоком коне, сомнений не было, это был его заместитель. Тот перешел на рысь, а Горчаков вскочил на коня, пустил его следом.
Расположение секретов, надо отдать должное казаку, тот знал. Поэтому сначала Жоров, а затем и Антон выехали в поле. Здесь Жоров пустил коня в галоп, но резвый дончак быстро скрылся из виду. Полковник направил коня вслед, надеясь на его стадное чувство, конь пойдет вслед за лидером, повторяя его путь. Главное в этот момент его не дергать, не гнать по прихоти седока. Малыш понял и пошел галопом, временами делая какие-то странные зигзаги. Вдруг впереди, на одном из холмов Горчаков увидел всадника, который перевалил на другую сторону кургана. Теперь главное не наскочить на преследуемого.
Показалась замерзшая местами река, высокий берег, на котором стоял всадник. Антон направил коня ближе к воде, спешился, привязал лошадь к кустарнику. Теперь бегом к цели. Но вдруг ему пришлось остановиться: к первому подъехал другой наездник. Они о чем-то переговаривались, не сходя с коней, полковник крался к ним, но слов не было слышно. Затем они стали прощаться, только последнее, что Горчаков смог разобрать, были слова:
-Завтра на этом же месте, - и разъехались.
Антон тщательно обследовал это место. В темноте все вокруг казалось однообразным, никаких тебе примет, ориентиров. Тогда надо самому пометить местность, оставить небольшой след. Он срезал длинную ветлу, сделал из нее крест, привязал шнурком из пояса с ножами к растущей ветке, затем бегом к лошади. Он вернулся в лагерь назад тем же путем.
Утром он отдал приказ продолжать патрулирование, а сам направился искать вчерашнее место встречи Жорова с неизвестным. После недолгих поисков, он наконец заметил свой знак, спешился. Сейчас необходимо детально обследовать местность предполагаемой следующей встречи. Берег был изрезан небольшими балками, в одной из них, рядом с местом, где вчера стояли всадники, было набито много колючек перекати-поле. Горчаков полез в эту неприятную кучу, проделал в ней ход, теперь можно спрятаться, не выдавая себя и появится возможность все слышать.
Вечером он поспешил покинуть лагерь в сумерках, направляясь в лазарет на случай слежки. Он долго проверял, нет ли за ним хвоста, а затем поскакал по уже знакомому маршруту. Привязав коня в незаметном месте, бегом достиг своего укрытия и уселся в нем. Ждать пришлось долго, может потому что он рано пришел или его оппоненты задерживались. Но вот вдалеке послышался стук копыт, появился Жоров. Затем из темноты вынырнул и другой.
-Что ты сегодня долго ехал брат. Мы ждем тебя уже около часа, - сказал второй приехавший.
-Проверяли, все ли спокойно в лагере, - ответил Жоров.
-Тогда слушай сюда. Завтра армия будет двигаться на станицу. Вот здесь будут стоять пулеметы, чтобы ударить во фланг. Там, на том берегу слева есть небольшой лесок, где будут укрыты две батареи. Колонна попадет под перекрестный огонь. В тыл ей будет нанесен кавалерийский удар, так что остается одно – двигать к станице, которая занята нашими и готова к отражению атаки. Полное окружение и разгром. Изменить уже ничего нельзя.
-Это офицеры, добровольцы, брат. Они воюют один против десяти. План хорош, но все ли вы предусмотрели? Как бы чего не вышло. Сколько раз уже пытались разгромить их, а что имеем? Да ничего, - возражал Жоров
-На этот раз все предусмотрено. Сам Автономов выезжал к леску, даже одной артиллерии достаточно, чтобы нанести ощутимый удар по малочисленной армии. Главное – это неожиданность. Хватить им мешать нам наслаждаться жизнью, теперь мы у власти, урвем свою долю, брательник.
Дальше пошли разговоры о доме, родне. Горчаков сидел тихо, главное не спугнуть заговорщиков, иначе могут изменить план. Наконец они стали прощаться.
-Прощевай брат, до скорого. На рассвете установим здесь пулеметы, дорога проходит по тому берегу, в метрах двухстах отсюда. Прекрасная позиция: защита - полузамерзшая река, а пути отхода в случае чего, так берег изрыт балками. Твои казаки, как всегда будут впереди, пропустим, не бойся. А по остальным всыплем перекрестным огнем.
Ох, как хотелось разделаться с этими стратегами Горчакову, но нельзя, сорвется их план, насторожит красных. Всадники разъехались, полковник вылез из укрытия, пустился бежать к коню. Вернувшись в лагерь, Горчаков бросился искать Корнилова.
Среди ночи адъютант доложил командующему о том, что у полковника Горчакова имеется срочное донесение, не терпящее отлагательства.
-Что случилось, полковник? - спросил Корнилов, - Небо рухнуло на землю?
-Хуже, Ваше превосходительство. Нас ждет засада по пути продвижения армии к станице.
-Тогда рассказывайте и пройдемте к карте.
Антон в деталях изложил обстоятельства услышанного ночью разговора, они обозначили место дислокации вероятного нападения красных, стали думать о том, как предотвратить и уничтожить засаду. Решено было казаков Жорова с ним во главе пустить вперед на станицу, чтобы они не видели действий по уничтожению засады. Одним эскадроном обойти противника и захватить батарею, другим ударом с тыла уничтожить пулеметы. Вот туда их поведет Горчаков, хорошо изучивший местность, ведь требовалось скрытно подойти к красным, иначе гвардия может попасть под огонь.
Основные силы решено было пустить в обход станицы, коль она укреплена. Армия пойдет в направлении на хутор, находящийся в нескольких километрах от станицы, где можно провести ночь, отдохнуть.
Незаметно наступило утро. Полковник вернулся в расположение своих казаков, где его уже поджидал свежий Жоров.
-Сейчас выступаем. Вам, господин подполковник, по приказу командующего надлежит выступить первыми, провести разведку пути следования армии, войти в станицу, разведать обстановку и доложить. По коням.
Жоров с казаками ускакали. Горчаков поспешил в эскадрон, указанный Корниловым. Он скрытно, балками провел всадников в тыл того места, где был ночью. Пулеметы в количестве десяти были хорошо замаскированы и держали дорогу под прицелом. В бинокль было видно, что прислуга и охранение были невелики, ведь никто не думал, что о плане станет известно Белой Гвардии. Налет был молниеносным. Никто из красных не успел произвести даже выстрела, как были уничтожены. Полковник подумал, что тоже самое произошло и с батареей противника. Захватив пулеметы эскадрон вернулся к основным силам, ждать на месте противника не имело смысла, армия двигалась по другому маршруту.
После обеда появились часть казаков Жорова, которые доложили, что дорога на станицу свободна, а Жоров с частью сил готовится к приему армии. Они тут же были разоружены, а после допроса, расстреляны. 
Захваченная у противника батарея дополнила силы армии. К вечеру усталые белогвардейцы подошли к хутору, где остановились на ночевку. Горчаков был вызван к командующему.
-Благодарю за службу, полковник. Одним ударом нам удалось без потерь захватить пулеметы и пушки красных, но главное – освободить от змеи, которую пригрели у себя на груди. Набирайте самостоятельно разведчиков, но не оголяйте ряды подразделений.
Нужно было все начинать с начала. Он заглянул в артиллерийский дивизион, где обитал Смолин. Они виделись только по службе, но всегда поддерживали теплые, дружеские отношения. Капитан Смолин был командиром одной батареи. Маленький, щупленький в очках он был больше похож на учителя, а не на кадрового офицера, но в бою был стоек и храбр.
-Как артиллерийская служба, капитан? – спросил после приветствия Антон.
-Идет. Давно тебя не видел. Как там разведка, слышал она была сплошь красной?
-Да, предали нас. Вот теперь набираю новую. Дай хоть пару человек, да не таких, которых тебе самому не нужны.
Смолин хитро улыбнулся и послал за людьми. Вскоре перед полковником стояли два ездовых, это были казаки, но какие-то робкие, никчемные. Он только вздохнул, но что делать? Хоть что-то дают.
-Благодарю, капитан. Следуйте за мной, - вместе с казаками покинул дивизион.
Так он искал себе людей. Но и были добровольцы, люди, желающие служить в разведке. Как-то не привале к нему подошли два юнца, в солдатских шинелях на вырост, зеленные, как весенняя рассада. Даже винтовки, которые волочились прикладами по земле, мешая им ходить, были больше их ростом.
-Ваше высокоблагородие, разрешите обратиться, - гаркнули они дисконтом.
-Разрешаю, слушаю вас господа, - ответил небрежно Горчаков, думая, что мальчишки заблудились.
-Мы хотим служить в разведке, - был ответ.
-Боже милостивый, ну за что ты меня так наказываешь. Молоко еще на губах, а туда же, - взмолился полковник и было отчего.
Да в первом же столкновении бородатые, звероподобные казаки, которых боялись австрийцы, немцы пошинкуют их в капусту. Как ему потом смотреть матерям в глаза, выслушивать укор - почему недоглядел их чадо, лезущего в пекло.
-Слушай мою команду. Кругом. Шагом марш в расположение своей части.
Но как бы то ни было, он собрал до десятка человек, от которых многие командиры отказывались. Ну где избранные разведчики, которых когда-то готовили в действующей армии, элита любых вооруженных сил? Но где-то теплилась надежда, что они не совсем безнадежны. Например, те, которых отдал Смолин, на деле оказались, как и все казаки наблюдательны, легко читали, распутывали следы, а вот к артиллерийскому делу были не способны.
Теперь Горчаков с вечера обсуждал с Корниловым или его заместителями, чаще с Деникиным или Марковым, маршрут движения, на что нужно было обратить внимание и с раннего утра в седло. С казаками у него получался разведывательный разъезд, они шли впереди армии, замечая незначительные следы присутствия красных, в бой не вступали, отмечая только присутствие. Иногда удавалось захватить в плен зазевавшегося казака для допроса, чтобы потом расстрелять. Отпускать было строго настрого запрещено Корниловым, отпущенный будет еще сильнее драться против армии, мстя за себя.
Войско, которое по размерам было чуть больше кадрового полка двигалось к Екатеринодару. Ежедневно на марше возникали столкновения, но было очень странно, что малочисленное офицерское воинство всегда побеждало превосходящие, иногда в десятикратном размере силы красных. Было удивительно, будто кто-то невидимый помогал им, оставляя живой Белую Гвардию.
В один из дней разъезд разведки Горчакова проверил маршрут движения до предполагаемой ночевки. Антон посмотрел на своих подчиненных, ежедневные поиски вымотали их. Усталые, голодные лица всадников были равнодушные, какие-то пассивные. Нужен был отдых.
-Слушай приказ. Вы сейчас возвращаетесь в расположение движущейся армии, доложите обстановку в штабе и постарайтесь отдохнуть. Я осмотрю еще вон ту балочку. Выполнять.
Разведка поспешила навстречу с основными силами. Антон тронул лошадь и медленно поехал в указанном направлении. Да, он тоже, несомненно, устал. Ежедневные рейды, напряжение при этом, постоянное чувство опасности в конец выматывают кого хочешь. Конь шел неторопливым шагом, немного пофыркивая. Горчаков не обратил на это внимание. Он просто сидел, отдыхал и думал о своем. Скоро юг, а там рукой подать до Новороссийска, пароход и встречай заграница еще одного русского. О Надежде он старался не думать, но мысли сами постоянно возвращали его к последней встрече в Ялте. 
Они появились неожиданно. Да, это были его бывшие подчиненные во главе с Жоровым и еще одним спесивым казаком рядом. Лошадь Антона был схвачена за узду, а его грубо выдернули из седла, да так быстро, что он не успел даже оказать сопротивления. Едва устояв на ногах, Горчаков оказался в центре круга, закрученного всадниками. Немного поодаль стоял Малыш, опустив голову, укоризненно пофыркивая, словно хотел сказать о том, что он пытался предупредить о других всадниках. Эх, прощай Надежда.
Жоров махнул рукой, кружение лошадей вокруг Антона остановилось.
-Станичники. Где-то здесь рядом должны быть его люди, найдите и уничтожьте. А мы с братом потешимся с полковником. Раздевайся, гад.
Казаки ускакали искать противника в указанном направлении. Антон неторопливо расстегнул ремень с портупеями, где висели шашка и револьвер, сбросил их на землю. Жоров и его брат внимательно следили, держа полковника на мушке своих наганов. На землю последовала и шинель, за нею фуражка. Он просто подтянул брюки, делая вид, что они спадают, обнажив под гимнастеркой свой верный пояс с ножами.
-Что полковник, штаны падают, навалил со страху, - глумился Жоров.
Его брат медленно стал поднимать револьвер.
-Погодь чуток, брат. Он пришел на нашу землю, чтобы лишить нас с тобой сладкой жизни, а ты хочешь подарить ему такую легкую смерть? Нет, давай вырубим это отродье, пусть другим будет наука, а мы посмотрим в полные ужаса глаза его, увидим, как он будет молить нас не убивать его. Ха, видишь, снова поддергивает штаны, тяжелы наверно от страха, - ржал Жоров, обнажая шашку.
Брат последовал его примеру. Антон второй раз подтягивая брюки, зажал в руках нож и звездочку. Неподалеку, опустив голову стоял Малыш, ждал, когда хозяин подойдет к нему. Казаки начали подъезжать ближе, чтобы сорваться в галоп, погнать полковника, а потом зарубить его.
Нож влетел Жорову в шею, он захрипел и стал заваливаться на бок. Из раны фонтаном хлестала кровь. Удивленный брат придержал коня, смотрел, пытаясь понять, что с ним служилось. Звездочка влетела ему точно в глаз, он бросил поводья, схватился за лицо, выпадая из седла, воя как собака, ощупывал лицо. Выпавшая из рук шашка валялась рядом. Полковник поднял ее, наступил на грудь казака и сказал:
-Где ваши основные силы? Куда намерены нанести удар?
Вой не прекратился, похоже он ничего не скажет, настолько обезумел от неожиданной потери глаза и боли. Антон рубанул его по шее, голова резко склонилась к плечу, прекратился крик. Полковник вынул из трупов нож, звездочку, вытер их об одежду казаков и спрятал в пояс. Затем он неторопливо оделся, подошел к коню, вскочил на него и пустился в галоп. Если вернутся красные, а их много, то теперь уже ему придется повторить участь Жорова.
На юге начиналась весна, с распутицей, грязью метрового слоя чернозема. В ней вязли сапоги, колеса, только люди в шинелях все шли и шли, да над колонной витали облака и слухи. Им верили, сомневались, но шли дальше, подчиняясь своему долгу. Ведь никто не мог заставить офицеров делать то, чего они не хотели. Здесь были все добровольцы, люди, преисполненные чести и совести, многие даже не дворяне, а просто служивый народ. Каким-то своим особенным чувством они понимали, что это их долг перед Родиной, Отечеством и, хотя высокого слога никто из них не допускал в разговоре, но поход был красноречивее несказанных слов.
Одежда всех был изодрана в лохмотья, грязные шинели, обувь, нижнее белье, но они упорно шли. Постепенно на бивуаках в станицах до них стали доходить слухи о том, что Кубанская Армия полковника Покровского покинула Екатеринодар, отправилась общим направлением на Майкоп. Добровольческая армия шла на соединение с ними, веря и не веря слухам, пока на следующей ночевке не была найдена газета красных, где четко было сказано, что Екатеринодар в руках красных. Теперь в противостоянии им добавилась Армия Сорокина, бывшего подъесаула, военфельдшера. Она постепенно разрасталась из-за желания казачества урвать свой куш, ограбив кого-то, пусть даже такого же станичника.
Корнилов принял решение не вступать в бой за этот город, а уйти в горные аулы, дать отдых войску. В то же время начались поиски частей Покровского. Горчаков до этого проводивший много часов в седле, теперь редко отдыхал. Иногда вдалеке слышались раскаты боя, он мчался на звук сражения, но тот вскоре затихал. Пленные казаки давали разные сведения, но в одном были единодушны, что где-то рядом бродят белые казаки полковника Покровского. И однажды, когда кавалерия добровольцев снова пошла на звук боя, они встретились с частями кубанцев, которым в ту минуту приходилось очень трудно. Помощь пришла вовремя. Войска наконец соединились.
Начались весенние дожди. Разверзлись все хляби небесные, нещадно сеча идущий куда-то воинский люд. И вдруг к вечеру ударил жуткий мороз, который держался ночь и весь следующий день. Вместо дождя на головы сыпался снег. Останавливаться было нельзя, будут обморожения, кто-то вмерзнет или погибнет от переохлаждения. Люди, лошади, предметы, покрылись гремящей ледяной коркой, под этим покровом одежда и обувь быстро приходили в негодность. Но Белая Гвардия шла, назло всему и всем.
Но погода переменчива, вновь выглянуло солнце, народ повеселел, вскоре остановились на отдых. Но появилась другая забота: снабжение малочисленной армии. Надо было срочно идти, но теперь уже снова на Екатеринодар, где были армейские склады, наивно веря, что они не тронуты красными, только и ждут Добровольческую Армию. Началась длительная осада города с большими потерями для корниловских частей.
Штаб Корнилова был расположен в местечке, где когда-то была немецкая ферма, не так далеко была видна немецкая колония Гначбау. Ферма состояла из производственных помещений, в отдалении стояла одинокая белая хата, где и был расположен командный пункт. Вражеская артиллерия быстро пристреляла это место, видя, как к дому подъезжают конные, всегда много люда.
Антон и сам несколько раз бывал в этой хате, состоящей из сеней и одной большой комнаты с огромной русской печью, где когда-то возможно хозяева стряпали вкусные блюда, а может и нет, но во всяком случае так хотелось думать, из-за постоянного боя за Екатеринодар. Армия еще не знала столь больших потерь, только убитыми потеряла до четырехсот человек, раненных было гораздо больше.
Неоднократно генералы Деникин, Марков и другие предлагали прекратить осаду города с превосходящими силами красных, но Корнилов был упрям. Этот день был похож на все другие. С утра сводки, планы, команды, выслушивание докладов от командиров, начальников подразделений. Затем хата опустела. Ничто не предвещало трагедии. Но вдруг одинокий снаряд влетел в прямо в окно, взрывом отбросило генерала Корнилова с такой силой, что он ударился о печь сломав себе руку и ногу. Кроме того, он получил множественные ранения.
Находившиеся поблизости во дворе адъютант, офицеры и генералы бросились в хату. На полу у полуразрушенной печи без сознания лежал тяжело раненный командующий, но он дышал. Его бережно подхватили на руки, вынесли на свежий воздух, уложили на шинель. Быстро послали за доктором. Через некоторое время, генерал Корнилов, не приходя в сознание скончался.
Так закончился путь одного из величайших генералом, Верховного Главнокомандующего русской армии в Великой войне, основоположника Добровольческой Армии Лавра Георгиевича Корнилова, сына казахского и русского народов. Он прошел трудный путь, искренне заблуждался и с не менее большим усилием исправлял свои ошибки.
Быстро собрался совет и новым командующим армии стал генерал Антон Иванович Деникин. Да положение и состояние ему досталось удручающее. Десятикратное превосходство красных, постоянные фланговые атаки изматывали воинов, да еще смерть выдающегося командующего чуть ли не деморализовала личный состав. Выход напрашивался сам собою – отступать с боями на Дон.
После решения об отступлении армии, совет начал решать вопрос, что делать с трупом Корнилова. Понятно было одно, в таком положении, когда идут постоянные бои с многочисленными сворами красной нечисти, вести останки командующего не было возможности. Тогда решено было его захоронить по пути следования, да так, чтобы противник его не нашел и не надругался над телом. Следовательно, нужно было его похоронить в могиле, что и сделали, рядом с полковником Неженцевым, геройски принявшим смерть при наступлении. Обе могилы сравняли с землей, только немногие, в том числе и полковник Горчаков были посвящены в это, чтобы потом, при возвращении, перезахоронить генерала Корнилова с почестями.   
Добровольческая армия, закаленная в боях с превосходящими силами красных двигалась на Ростов, но подойдя к нему ближе, все узнали, что город занят немцами, а с ними воевать не было ни сил, ни средств, да еще в окружении красных. Так закончился Первый Ледяной поход Добровольческой армии.
Усталый и в конец вымученный Антон сидел в седле, погруженный в свои думы:
-Вот тебе поход на юг, белый пароход, заморские страны. А кто будет здесь бить эту нечисть? Какие славные люди отдали жизнь за Отечество, - но высокий слог иногда прерывался глухим раздражением и ненавистью к красной банде.
Одно он понял, что после увиденного, даже в эмиграции, не сможет жить спокойно, значит нужно оставаться здесь. Так было угодно Судьбе.


Глава 15
Гражданская война. Что может быть страшнее ее? Да еще когда противоборствующие стороны – это русские, непобедимые воины. Люди, которые умеют воевать, всегда добиваются победы. А если противник такой же по силе и характеру, тогда что? Вот это порождает жестокость, истребление с особой изощренностью несогласного с их политикой населения, причем без разбора, только по одной классовой принадлежности, независимо кто это: мужчины, женщины, дети. Последних еще и насиловали перед тем как убить.
Стихийно возникали отряды, больше похожие на сброд, путь к этому показало казачество. Стоит себе деревня, село, любой населенный пункт, но в один прекрасный момент входит какая-то банда, неизвестной окраски, еще не определившаяся за кого воевать, начинает грабить, насиловать, вешать расстреливать тех, кто сопротивляется. После его ухода обозленные оставшиеся в живых создают свою свору и поехали гулять, творить тоже самое. И только потом, когда им предлагают примкнуть к тому или иному крылу борьбы задумываются, где можно больше урвать.
А породила это все клика во главе с рыжим карликом. Все увидели, что лозунг грабь награбленное работает безотказно, только меньшинство сохранило совесть, честь и защищало остатки какого-то там ни было порядка, постепенно скатываясь также к тем же методам борьбы, что и красные. Во вновь создаваемой красной армии творилась вакханалия. Каждый командир чувствовал себя маленьким царем, никому не подчинялся, только вышестоящему такому же вельможи, если он с ним был за одно, то только потому, что в случае неповиновения кара была одно – смерть.
Но всему приходит конец, пришел он и к красным командирам. В центре понимая всю неуправляемость разгула грабежа и насилия, породившего революцией, ввели институт надсмотрщиков, а чтобы придать слову благозвучие, обозвали их комиссарами. Вот им то и дали неограниченные права. Они могли все: назначать и смещать командиров, решать судьбы людей вплоть до расстрела целыми полками в случае неповиновения, трусости, предательства или перехода на сторону противника. Но это были единицы в каждой части, им нужна была поддержка масс.
И тогда была придумана новая зловещая машина истребления народа, не только белого или красного, но вообще не имеющего никакого отношения к воюющим, а только по одному доносу, классовому признаку или пустячному проступку. Вот ее обозвали Чрезвычайной Комиссией, сокращено ЧК. Эта аббревиатура в течении многих лет наводила ужас на население России, сеяла смерть, словно наказывая население за отступничество от истины веры, предательство Помазанников Божьих. Особенно безжалостно истреблялось православное духовенство, не поддержавшее в трудную минуту Царскую Семью, тем самым мстя им за мелочную мирскую обиду, позабыв о духовном. Во главе этой машины уничтожения русских, как нации, был поставлен человек с детства ненавидящий все русское – поляк Дзержинский, изобретавший самые изощренные методы пыток, расправы, что святая инквизиция по жестокости и количеству казненных казалась детским садом. Лютая ненависть пронизывала этого больного уголовника, прикрывавшегося, как и все политикой, до такой степени, что его боялись не только враги, но и свои такие звери.
Он исполнял чудовищное изобретение Свердлова, выдающееся по своей жестокости истребление народов России, получившее название красный террор. Был запущен кровавый конвейер смерти, уничтожающий без суда и следствия миллионы за подписью так называемых троек, таких же прихлебателей. Не жалели никого, брали всех подряд, чтобы карать.
Добровольческая армия после возвращения из похода выглядела более чем ужасно. Обмундирование пришло в негодность, многие офицеры щеголяли в сапогах, перевязанных веревками, потому что подошва отваливалась. Кто-то носил купленные по случаю опорки, были и такие, что носили какие-то когда-то модные штиблеты. Не считалось зазорным перед расстрелом снимать с пленных одежду и донашивать, а уж об обуви и говорить не приходилось. Все крупные склады с амуницией, продовольствием, боеприпасами были расположены в центральных частях огромной страны, а там как известно хозяйничали красные.
Было обычным явлением встретить офицера, столичного щеголя в рваной железнодорожной куртке, дранных опорках, но гордого тем, что он первопроходец, выдержал небывалый ледяной поход, не дрогнул перед превосходящими силами никого там, а самих казаков, да еще разгромив их значительную часть. Дома в станицах были заняты все, в них расположились участники похода потеснив хозяев, фактически оккупировав их хаты. Но питание было налажено неплохо, поход дал какие-то средства для закупа продовольствия у населения и пусть оно ломило цены, но все были сыты. У тех, кто слишком наглел, требовал за товар совсем уж немыслимую цену, продукт просто изымали, дав по шее хозяину.
Теперь на фронтах пошли перемены: у красных появились надсмотрщики-комиссары и ЧК, сделавших их жизнь непомерно трудной. Кончалась вольница, командиров прижимали как вошь к ногтю, ограничив их власть и полномочия, фактически они могли командовать только во время боя, да и то с оглядкой.
Но иногда случалось и такое, что рьяный, подслеповатый, в очках заморыш – комиссар вмешивался в ход боя, не имея понятия о тактике, видя что-то свое, посылал бойцов на верную смерть, попутно расстреливая несогласных с его приказом или после боя придав виновных военно-полевому трибуналу, тоже состоящему из трех таких же гадов. Казачки быстро раскусили нависшую над их свободой, статусом, сословием беду и ринулись перекрашиваться в белый цвет, переходя на сторону недавнего противника.
Только командиры армий еще упивались своим положением, гуляли, наслаждаясь в роскошных штабных вагонах с подневольными наложницами из столбовых дворянок в неге, но в силу воспитания, образования превращая все это скорее в животную похоть, чем в наслаждение. Но и они уже чувствовали, что скоро и до них дойдет черед, поэтому гуляй рванина…
Красные начали мобилизацию населения, сначала посулами, а потом просто принудительно заставляя служить в их армии. В результате всего этого их численность росла. Несмотря на уход казачьих частей к белым, численность красных увеличивалась и всегда превышала Белую Гвардию многократно. Кроме того, большевистские части были лучше вооружены, одеты, накормлены, сказывалось наличие царских запасов для армии ими захваченных.
Через несколько дней после отвода Добровольческой Армии на отдых, Горчаков был вызван к генералу Деникину.
-Как служится, полковник? – спросил после доклада командующий.
-Спасибо, все хорошо, ваше превосходительство, - ответил полковник.
Деникин досадливо махнул рукой.
-А пустое, полковник. Зовите меня просто, Антон Иванович, но это наедине. В других случаях проще, так сейчас принято. Я пригласил вас для очень серьезного разговора. Вовремя поход вы зарекомендовали находчивым, преданным нашему делу офицером. Разведкой займутся другие, не имеющие военного академического образования. Вам надлежит принять полк, я бы сказал необычный по своему составу и думаю только вы с этим справитесь.
-Готов служить, где вы сочтете нужным, ваше… , Антон Иванович.
-Вот и хорошо, Антон Александрович. Другого ответа я от вас и не ждал. До вас полком командовал штабс-капитан Парфенов, но в последнем бою он был ранен, сейчас находится в лазарете на излечении. Вам надлежит принять полк, большую часть которого составляют юнкера и кадеты, не смотрите на их юность, они показали себя в походе с лучшей стороны, а главное выдержали, не убежали к своим маменькам.
-Но… Антон Иванович, я думал…- начал Горчаков.
-Вот и хорошо. Я знал, что вы уже думали об этом, командуйте полком. Возражения не принимаются, - не дав сказать ни слова, закончил Деникин.
Антон вышел на крыльцо. Эх, жизнь военная, никогда не знаешь, что тебя ждет. Но получить такой удар в это утро он явно не ожидал. Поэтому спустился к своему верному Малышу, сел в седло и поехал в лазарет. Капитана Парфенова он нашел быстро, тот лежал в отдельной палатке. У доктора он узнал, что ранение у бывшего командира полка серьезное, в живот.
-Когда он поправится? – спросил Антон доктора, хотя знал ответ еще с фронта.
Тот только безнадежно развел руками. Понятно было и без слов. Антон вошел в палатку. На сооруженной кровати лежал бледный, с синюшными губами и заостренными чертами лица человек, штабс-капитан Парфенов. Он казалось спит, но когда Горчаков подошел ближе открыл глаза.
-Как вы себя чувствуете? – спросил полковник.
-Неплохо, боль исчезает. Но ужасно хочется пить, а мне не дают. Может вы распорядитесь, господин полковник? – прошептал раненый.
-Обязательно. Я полковник Горчаков, помните, как-то приезжал к вам на позицию?
-Извините, не припомню, господин полковник. По какому делу ко мне?
-Александр Николаевич. Пока вы поправитесь, мне приказано принять полк, но подчеркиваю – это только до вашего возвращения в строй. Поправляйтесь. Может будут какие-то пожелания?
-Полковник. Там мальчишки, будьте с ними помягче, на правах отца или старшего брата. Желаю успеха вам. Прощайте, да хранит вас Бог, - прошептал умирающий.
Горчаков вышел из палатки, подошел к доктору.
-Он умирает?
-Да, Антонов огонь, а по-научному – перитонит, спасти невозможно, - ответил усталый врач.
-Разрешите ему хотя бы пить.
-Уже дана команда, мы боролись до последнего. Теперь выполним любую волю умирающего. Извините, но меня ждут раненные.
-Спасибо, доктор, - Антон покинул лазарет.
Горчаков принимал полк. Назвать это подразделение столь громко, значит превысить все мыслимые нормативы личного состава, снаряжения, наличия средств. Строй мальчишек в шинелях на вырост, как бы олицетворял сам «полк», который был тоже рассчитан на то, что вырастит до нужных размеров, вот только когда. Юноши жадно, с нескрываемым любопытством вглядывались в его лицо с немым вопросом: «Кто ты, командир?». Он прошел вдоль строя молча, представился, сказал несколько слов подобающих случаю, попросил офицеров остаться и дал команду разойтись. Перед ним осталось немного военного люда, чуть постарше вышедших из строя, выпущенных недавно тем или иным военным училищем. Спокойно выслушал их доклады, поздоровался за руку, сказал тоже какие-то слова и отпустил.
Жизнь сама расставит все по своим местам. Но коль эти недоросли прошли такой опасный путь первопроходца, умудрились в бесконечных боях с превосходящими силами противника остаться целыми и невредимыми, то они чего-то там стоят. Этим Антон успокаивал себя. Затем был осмотр позиций, где он сделал несколько замечаний своим офицерам. По всему было видно, что своего прежнего командира штабс-капитана Парфенова здесь любили, а значит Антону будет трудно завоевать их признание, как отца-командира и не только из-за возраста.
Но сюрпризы на этом не закончились. Через несколько дней к нему в штаб был доставлен, ну кто бы мог подумать, Серж Вокенфельд. Перед ним стоял грязный, в какой-то немыслимой одежде его лучший друг Сергей.
-Серж, что случилось? Какими судьбами? Ты почему здесь? – засыпал он вопросами прибывшего графа.
-Потом. Ты возьмешь меня в свою часть, согласен быть рядовым, только дай оружие.
-Конечно, ты еще спрашиваешь. Иди умойся, приведи себя в порядок, потом ко мне.
Сергей появился через час, обычный, спокойный, невозмутимый. Солдатская штопанная гимнастерка и сапоги не шли этому аристократу до мозга костей, но что делать? Время такое, не до жиру. Антон приказал принести что-нибудь поесть, достал свой запас водочки, усадил Сержа и они принялись есть. Сейчас не время расспрашивать, он сам все расскажет, придет время.
-Помнишь, как мы добрались до Москвы? Так вот, там меня определили разобрать со связью в Кремле, там была примитивная, телефонная. Нужно было установить современную, привезенную от немцев. Я быстро во всем разобрался, начались работы. Все было хорошо и скоро новое правительство было перевезено из Петрограда в Москву. Я был далек от политики, интересная работа занимала все время.
Служба шла своим чередом, но стали появляться новые веяния: комиссары и ЧК. Это звери в человеческом облике, Антон. Они во всем и везде видели контру, начали проверять меня: офицер, граф обеспечивает святая святых – связь. А здесь как назло случился сбой, временно отключилась международная линия. И хотя это не повлекло никаких скандалов, но последствия были плохие. Начали искать виновных. Кто виноват? Меня арестовали, хотели расстрелять, но потом отправили в тюрьму, хорошо, что конвоиры были из солдат только что призванных. Едва ушел, сразу на Дон, искать тебя. Я много думал об этом инциденте и только уже в поезде понял, они таким образом убирали знающих секреты установленной аппаратуры, а не стали расстреливать в Кремле, потому что рядом иностранцы. Да, ты где набрал этих гимназистов начальных классов? Им носы еще нужно вытирать, да мамок слушать.
-Они прошли Первый поход, дрались и выстояли. Вот ты ими и займешься. Только будь с ними немного не таким, как с обычными солдатами, - перефразировал Антон просьбу Парфенова.

-Принимай первый батальон, там совсем юный подпоручик, а его я определю на другую должность, дыр хватает.
Серж вскочил, вытянулся и отрапортовал:
-Слушаюсь господин полковник. Разрешите приступить к своим обязанностям.
-Приступай и иди с Богом.
На удивление капитан Вокенфельд быстро нашел с ними общий язык, молодежь ходила за ним, как цыплята за курицей.
Но ни это было для Антона удивительным. Где-то через пару недель после появления Сергея а лагере, в хату, где располагался штаб, приоткрылась дверь и просунулась голова в черной папахе, с характерным носом. Находившийся рядом вестовой замахал на него руками, но голова только сказала:
-Доложи полковнику, а.
Антон обернулся. Не узнать этот нос в папахе было невозможно.
-Мишка, черт, ты откуда. Заходи, да. Гостем будешь, самым дорогим, э генацвале. Сейчас только выберу молодого барашка, будет шашлык, да. Конечно будет лучшее кахетинское и женщины, много женщин, - подражая кавказскому акценту произнес Горчаков.
Он действительно был безмерно рад. Мишка вошел в комнату. На нем была красная рубаха навыпуск, перехваченная узким грузинским наборным ремнем, черные брюки и блестящие сапоги.
-О да ты прямо из-за стола, - глядя на наряд смеялся Антон.
-Не говори так. Этот наряд спас меня. Красные принимали за торговца, я помогал одному армянину в его делах пока не нашел вас. 
-Почему ты пришел сюда? Ты же служил в Закавказье, мог бы уйти домой после переворота, - недоумевал Антон.
-Э, эти суки, грузинские меньшевики продались большевикам, начали отбирать земли, родовые поместья, изгонять всех. Мои все там, а я подался сюда, я – офицер, не буду служить уголовникам, этим безбожникам. 
Было понятно, что князя Кипиани сильно обидела революция, теперь он им этого не простит. Горчаков направил служить его под начало Сержа, ну кто еще может управится с Михаилом, кроме них двоих. Да Кипиани заболтает кого угодно, понятие о дисциплине у него относительное. Антона он уважает и боготворит, а Сергей друг, ему нельзя противоречить. И уже скоро весь полк мальчишек подражал Мишке, куря папиросы, немного выпивая вино, ну и конечно женщины, о которых они говорили уважительно.
Генерал Деникин вел переговоры с Донской армией, в основном состоящей из вчерашних красных, но сегодня разочаровавшихся казаков, переметнувшихся к Белой Гвардии. Это было обычным явлением для казачества в годы Гражданской войны. Только массовых шатаний из одного лагеря в другой насчитывалось несколько. В настоящее время армия казачества была больше Добровольческой и идти под начало Деникина не желала, требовала обратного. Тогда произошло их размежевание: деникинцы пошли походом на Екатеринодар, а донская армии казачества на Царицын. Так начинался Второй кубанский поход против превосходящих сил красных.
Было начало июля. Добровольческая армия громила превосходящие силы противника, иногда в десять раз более сильного по численности личного состава. Казалось, что сама Жизнь помогает добровольцам в войне против гонителей церкви и бога. Но в этот день часть которой командовал полковник Горчаков находилась в обороне, патроны были на исходе, силы тоже. Наспех вырыты окопы, в обозе были остатки продуктов, неприкосновенный запас, да раненные. Красные окапались в метрах ста от окопов, в которых сидели мальчишки.
Обе стороны выжидали: красные – когда лучше нанести удар, чтобы он был последним, ну а белые – готовились к смерти, даже кто-то прощался с друзьями. Десятикратное превосходство в живой силе, хорошо обмундированные, накормленные, с полным комплектом боезапаса красные предчувствовали успех, ждали команды. Слева на фланге большевиков располагалась кавалерия до двухсот сабель, поджидали основные силы, чтобы увеличить численность до тысячи всадников. А на правом фланге вблизи леска разворачивалась к бою артиллерия, не сулившая добровольцам ничего хорошо. Все это происходило открыто, демонстративно, давя на сознание обороны тяжким грузом с целью вызвать панику.
Антон уже оценил обстановку, обошел позиции, ждал начала. Да, ситуация была более чем безнадежная. На других участках обороны положение было не лучшим. Очень трудно воевать против стотысячной армады, какой бы она не была. Надеяться можно и нужно было только на себя, резервов нет и не будет. Ну вот и все. Прощай дорогая Наденька, Надежда. Но это имя как будто подсказывало, что она еще не умерла, его надежда. Антон усмехнулся, сосредоточив все свое внимание на артиллерии противника.
Сергей с непроницаемым лицом осмотрел еще раз позиции. Мальчишки бледные, но стойко смотрели в лицо надвигающейся смерти, давая тем самым мужество ему и другим офицерам. Мишка сидел в ложбинке на пустых ящиках из-под патронов, делая вид, что он спит. Это может быть вселяло в кадетов смелость. Красные нагло ходили в полный рост, пренебрегая опасностью. Они уже поняли, что у добровольцев каждый патрон на счету, можно и покуражится.
Холодный взгляд капитана Вокенфельда мгновенно оценил этот блеф, а ум профессионального игрока сразу нашел слабую точку в игре. Сейчас никто не мог подумать, да что там – предположить, что белые способны на безумие. Ожидание казни в разы страшнее самого процесса. А что, если… Серж бросился к Мишке.
-Хватит спать. Сейчас пойдем в штыковую атаку, - бросил он.
-Вах. Прервал на самом интересном месте, такая женщина, персик. Какая такая атака, дорогой, ты только посмотри: пехота, кавалерия, артиллерия. Скоро от нас будет одно мокрое место, - сказал Мишка, тем самым выдав себя, что он не спал, а наблюдал за противником, демонстрируя мальчишкам свое пренебрежение к смерти. 
-Не заставляй меня сомневаться в твоей смелости, - бросил Серж.
Лицо его стало бесстрастным, глаза холодными, ледяными, будто на кону был огромный куш. Он только достал папиросу, закурил и пошел прочь в сторону красных. Мишка подскочил, как ужаленный, схватил шашку, обнажил ее отбросив в сторону ножны и с криком больше похожим на стон, крикнул:
-У шайтан, - что-то добавив по-грузински.
Он догнал Сергея, пошел рядом.
-Если бы ты не был моим другом, клянусь, зарубил бы. Дай закурить, портсигар оставил на ящике.
Серж достал папиросу, протянул ее Мишке. Тот взял ее, зажал шашку под мышкой, прикурил. Они шли к вражеским окопам: два офицера, один в солдатской гимнастерке с погонами капитана, папиросой во рту и шашкой, болтающейся на боку. Другой в красной рубахе, черной папахе на глаза, с папиросой и обнаженной шашкой.
По окопам среди мальчишек прокатилось:
-Господа. Они сами идут в атаку. А мы что, господа? В атаку!
Белые высыпали из окопов, на ходу некоторые примыкали штыки. Наглость атаки была настолько неожиданной и безрассудной, что сначала в окопах красных этому не придали значения, а когда поняли, что к чему было уже поздно. Красные поняли, что организовать сопротивление они просто не успевают и бросились бежать прочь. За событиями следили с флангов, где располагались конница и артиллерия. Последняя стала разворачивать орудия, чтобы ударить во фланг атакующим. Атака могла захлебнуться.
Полковник Горчаков все это видел. Выход был один, ударить по батареи, которая в силу превосходства даже не позаботилась о боевом охранении пехотой. Он вскочил на Малыша, поднял весь штаб, приданных ему ездовых, всех кого нашел и помчался на батарею. Те уже частично повернули орудия в сторону боя, не ожидая удара теперь уже им во фланг. Бой был короткий, батарейцы разбежались. Антон спешился, поднял бинокль. На вершине холма, за которым скрывалась кавалерия, маячил всадник, сомнений не было, сейчас во фланг атакующим ударит конница.
-Слушай мою команду. Развернуть орудия на холм, поставить на прямую наводку и ждать появление кавалерии. Заряжай.
Как он предвидел из-за холма лавой выскочили всадники, надо было бить, пока они не рассыпались.
-Все орудия огонь, - взрывы снарядов оказались в гуще лавы, словно по команде конница бросилась за спасительный гребень высотки.
Победа. К нему спешили из других подразделений на помощь, надо же окружение прорвано. Деникин быстро сориентировался и ударил во фланг прорыва, красные поспешно отступали. К вечеру оказалось, что взяли в плен большое число сторонников новой власти, было много пленных.
Но Антона это не занимало. Он спешил галопом к этим двум разгильдяям, пошедшим в атаку на превосходящие силы противника. Те возвращались довольные, в окружении молодежи.
-Все свободны, офицерам остаться. Вы что, совсем одурели. Капитан Вокенфельд, капитан Кипиани, делаю вам замечание за несоответствие должности. Куда вы, здоровые, взрослые мужики потащили детей? Да их как комаров, прихлопнули бы одной ладошкой.
К нему подскакал вахмистр с вопросом:
-Господин полковник, где расположить батарею?
Оба капитана вдруг переглянулись, затем Серж сказал:
-А вот с этого момента поподробнее, господин полковник. Какую батарею, уж не у красных отбитую?
-Да ну вас, зубоскалы. Следуй за мной, - это уже он бросил казаку.
Со стороны было странно смотреть, как хохочут два человека, держась за животы. Понятно – страх, напряжение боя требовали разрядки, вот они и нашли его. Конечно, батарею пришлось отдать артиллеристам, таскать за собой никто не разрешит. Антон поскакал в штаб.
Генерал Деникин осмотрел всех прибывших, подошел к Горчакову и пожал ему руку.
-Благодарю за службу. Спас, сегодня полковник Горчаков спас армию в безнадежной ситуации. Мы снова можем идти, есть возможность для маневра.
Пошли доклады о том, что взято большое количество пленных. Встал вопрос, что с ними делать. Поступать как в прежние времена, просто расстрелять, их уж больно много, это займет время, а армии нужно двигаться дальше. Тогда слово взял Антон:
-Разрешите, господин командующий. А что, если им дать оружие, так сказать мобилизовать и пустить в атаку. Кто-то после боя сбежит, кто-то пойдет к своим, но комиссары им этого не простят и расстреляют, а часть останется с нами.
Поднялся невообразимый гвалт, все говорили, перебивая друг друга. Базар, а не штаб армии. Но вот поднялся Деникин, до этого о чем-то говоривший с начштаба.
-Господа офицеры, - все замолчали.
-Предложение полковника Горчакова заслуживает внимания. Мы уже с начальником штаба прикинули, а что, есть в этом резон. Нужно пробовать. Приказываю начальникам служб продумать эту ситуацию, завтра доложить свои соображения. Все свободны, господа.
Вечерело. Антон поспешил в свой полк. В палатке его ждал ужин. Он кликнул вестового и приказал разыскать капитанов Вокенфельда и Кипиани, с тем, чтобы они срочно явились к нему. Затем прошел к сейфу с документацией, извлек из него бутылку коньяка, поставил под стол. Вскоре появились друзья.
-Проходите и садитесь. Зол я на вас. Ну да ладно, хорошо то, что хорошо кончается. Скажу одно, молодцы. А сначала хотел вас порвать, надо же так рисковать. Давайте выпьем господа офицеры, - он достал коньяк.
Они выпили, закусили. Серж посмотрел на Антона, сказал:
-А ты нам ничего не хочешь рассказать, полковник? Откуда батарея, например. Куда делась кавалерия красных?
-Когда ты попер «на арапа» в сторону красных, я опешил. Но они сами виноваты, нет чтобы вас, как двух командиров, расстрелять в упор, замешкались, а когда выскочили из окопов юнцы, то и совсем растерялись. Они начали спасаться бегством. Тогда я понял, что атака может получиться, но рядом батарея, она может все сорвать. До этого я долго рассматривал ее в бинокль, боевого охранения не заметил. Но когда они стали разворачивать орудия в вашу сторону, поднял всех штабных, вестовых, ездовых и ударил по ним. А когда появилась конница, мы встретили ее огнем батареи. Но всыпать вам бы не мешало, но победителей не судят. За нас, - и поднял свою кружку.
-Командир. Мне в бою изодрали всю гимнастерку, прикажи выдать другую, - Серж смотрел на Антона.
-Да я тебе свою отдам, дорогой ты мой друг. Как награду за бой.
-Да плохо обстоят дела у нас с обмундированием. Кто бы мог подумать, что я ведавший всеми видами снабжения армий, буду щеголять в гражданской форме. Теперь у нас появились цветные полки: марковцы щеголяют в черном, дроздовцы – в зеленом, - негодовал Мишка.
-Кто что нашел, какую мануфактуру, из того и шил, - заметил Антон.
-А про форму не забудь, командир. Я про награду – ерничал Сергей.
Разошлись поздно. На душе было легко и не только от выпитого алкоголя. Утро принесет новые заботы, а сейчас можно и расслабиться. Армия продолжала движение на Екатеринодар.
На другой день Антон отдал Сергею свою последнюю гимнастерку, а что делать, коль наградил его этим.
-Дожили. Нет обмундирования, сил и средств, а когда будут, никто не знает. Деникин обещал, что будет помогать Антанта, держи карман шире, - думал Горчаков.
И вдруг словно молния его пронзила, ведь в лесу без дела лежат миллионы, которые Императрица пожелала истратить на благо Отечества. Эта мысль не давала ему покоя, пока ее не вытеснила мгновенно распространившаяся новость, как не старались ее скрыть коммунисты: в Екатеринбурге, в доме купца Ипатьева большевики расстреляли царскую семью. Это был удар для всего православного воинства.

 
Глава 16
Германский Генштаб торжествовал: проект Парвуса сработал, да так, что даже самые отчаянные оптимисты не смогли даже предположить. Ну кто мог себе представить, что очень скоро будет заключен с Россией самый унизительнийший мир, за всю историю взаимоотношений этих двух соперников в Европе, немецкие войска будут беспрепятственно идти по западу страны, грабя, вывозя в фатерланд все, что они хотели. Была оккупирована Прибалтика, вся Украина, Крым, Дон с занятием столицы Ростова, войска германцев были нацелены на Кавказ. Сопротивление, которое встречали немцы было хаотичным, только потому, что вырывали из рук грабителей, порожденных большевиками, богатства.
Клика, пришедшая к власти в семнадцатом году, имела разношерстную структуру. Линейка членов этой своры была очень разнообразна, как по интеллекту, так и по наклонностям. На одной стороне стояли явные уголовные элементы, воры Джугашвили-Сталин, Яков Розенфельд-Свердлов, на другом конце гений Троцкий-Лев Бронштейн, немного ему проигрывающий Зиновьев-Герш Родомысльский, и где-то в середине этой линейки находился Ульянов-Ленин. Но надо отдать должное еще одному гению Парвусу-Израилю Гельфанду, вот уж кто точно определил руководителя этого собачника, который ни на минуту не утихал в своей грызне за все время своего существования. Только слишком подлый, беспринципный, способный на все человек мог управлять уголовником, наводившим ужас на своих подельников и гением, с тем же страхом среди окружающих его людей.
После революции «вождь мирового пролетариата», а попросту первый бандит опирался целиком и полностью на немцев, охранявших его под видом латышских стрелков, создавая под себя небывалую в истории человечества структуру – Чрезвычайную Комиссию, ЧК. Надо отдать должное рыжему дьяволу: с кандидатурой на пост председателя он угадал - такого изверга, палача народов России, люто ненавидящему все, что связано с этой страной, человечество еще не знало. Чахоточный, желчный, ужасный он творил пир Смерти. А когда был подписан унизительный для России мир, немцы охраны гномика Ленина покинули его, он опирался на вполне значимую структуру, страшную даже для его окружения.
И сразу же по приказу этого самого рыжего уродца ЧК показало себя во всей красе: безоговорочно убив Царскую Семью, старательно заметая следы. Многие близкие Ульянову люди, особенно Яша Розенфельд, были недовольны его жестокостью, хотя об этом качестве самого Свердлова ходили легенды. Он организовал покушение на «вождя», но не удачно, за что и поплатился жизнью, мастерски прикрытое болезнью. Сам Ленин страдал страшной болезнью того времени – врожденным сифилисом, которая медленно, но верно разрушает организм, в первую очередь мозг, вызывая неимоверные страдания, которые проявляются жестокостью, беспринципностью, насилием. Но своре необходим лидер, хоть как-то показывающий не только эти качества, но и уместные решения. Тогда он приблизил к себе гениев – Троцкого и Зиновьева, последний писал ему труды, которые «глава государства рабочих и крестьян» чуть правил, выдавая за свои.
В этот день Горчакова отправился осмотреть пленных из красных, надо было собирать на поле боя убитых, хоронить. Пленные годятся для этой цели, пусть мальчишки их охраняют, а здоровенные дяди делают тяжелую работу. Его он увидел сразу, спутать ни с кем его он не мог: высокий, черная курчавая голова, характерный нос. Несомненно было одно, перед ним был Ефим Гольдштейн. К Горчакову не торопясь подошел поручик, оценивающе посмотрел на него и сказал:
-Ваши взяли в плен, а нам охраняй. Любуетесь своей работой, господин полковник?
-Эх, поручик. Если бы не трупы после вчерашнего боя, ты бы меня здесь не увидел. Но начальство приказало убрать, чтобы самим не заразиться. А меня, если помнишь, мальчишки, им не поднять здоровенного мужика, да и оскорбятся – мол вчера были героями, а сегодня похоронной командой. Давай немного пленных, пусть приберут за собой.
-Берите любых, господин полковник. Судьбу их пока решают в штабе, но думаю…
-Дай мне вон ту группу, - недослушав поручика, сказал Антон, выбирая Ефима.
Пленные под присмотром караула из кадетов убирали трупы, а он подозвал Ефима.
-Следуйте за мной.
Вошли в хату, где располагался штаб. Антон указал на табурет, Ефим сел.
-Рассказывай, как здесь очутился?
-Направлен комиссаром в действующую армию, только что прибыл, а тут вы, как снег на голову, - тихо ответил Ефим.
-Так тебя еще не знают твои подчиненные? Вот поэтому ты еще и живой. Красные в первую очередь сдают комиссаров, очень уж они донимают всех. Одно слово – надсмотрщики. 
Ефим обреченно молчал. Антон посмотрел на него, такого же странника, волею судьбы оказавшегося по ту сторону баррикады.
-Как там наши общие знакомые: Симанович, Вырубова, - о Марии он промолчал.
-Анна Александровна в полном здравии, была арестована ЧК, но после проверки отпущена. Симанович спешит покинуть Россию.
-Ефим. Тебя, Симановича уже нет в Петрограде. Скажи, там остались деловые люди или все уехали в Москву?
-Москва сейчас бандитская столица, да еще ЧК. Вся деловая богема только в северной столице. Тебе нужно оружие и одежда? – спросил Ефим, демонстрируя свои качества ясновидения.
-Угадал. К кому я могу обратиться, в случае чего? – Антон смотрел открыто на Гольдштейнаа.
-Есть деловые люди, близкие Троцкому. Запомни Клейнберг Марк Давыдович, смело подойди к нему от моего имени. Но помни рядом в комиссарах ходит небезызвестный тебе Михаил Михайлович Андроников, был князь – побирушка, сейчас князь – чекист.
-Почему ты мне помогаешь?
-Потому, что я твой брат в том мире. Да к тому же ты меня отпустишь. Ну, а если честно, тебе выпало сражаться за народ, а мне гнобить его. Хочу хоть немного быть полезным людям, - Ефим произнес это задумчиво.
-Собирайся, поедем, - они вышли во двор.
-Я в штаб,- бросил Антон вестовому, стоящему во дворе.
Едва скрылось из виду расположение части, Горчаков круто повернул в другую сторону от штаба. Вышли с другой стороны вчерашнего холма. Ефим присел, снял сапог, достал бумажку.
-Возьми, вот мандат. Легче будет добраться до Петрограда.
-А ты иди вон к тем кустикам, там река. За ней – красные. А как ты без мандата?
-Спасибо, Антон, за то, что в который раз ты спасаешь меня. Прощай.
-И тебе спасибо. Но мы еще встретимся, только позже. Прощай.
Они разошлись в разные стороны, свято выполняя условие Судьбы.
Горчаков вернулся в расположение полка. Но что-то произошло в его отсутствие. Люди ходили какие-то потерянные, задумчивые. Он огляделся и заметил Сержа, сидящего на перевернутом ящике.
-Что здесь произошло? – спросил Антон.
-Расстреляли Царскую Семью в Екатеринбурге, - тихо ответил тот.
-Да, всех командиров собирает командующий в штаб. Поспеши.
В штабе были все командиры, генералы и полковники. За столом сидели Деникин и Алексеев. Горчаков взглянул на это благообразное алексеевское лицо, оно вдруг стало ему противным. Вот из-за кого все произошло, он изменил присяге, стал масоном, давал ложную информацию генералам, в результате царь отрекся от престола, а Россия катится по дороге братоубийственной войны. И он еще хочет власти, даже здесь, в Добровольческой Армии. Захотелось просто выкинуть этого старикашку за шиворот вон, но дисциплина армии незыблема.
Поднялся Деникин, сообщил новость о расстреле Царской Семьи и попросил почтить память убиенных минутой молчания. Все встали. На Алексеева никто не смотрел, он словно чувствовал это, сжался, даже ростом стал меньше. Корнилов был прав: карьерист, ради значимости готовый на все. Расходились молча. Все были подавлены. Да, несомненно это был подвиг ради народа России. Теперь держава ждала действий от них, добровольцев.
Антон подошел к Деникину.
-Господин командующий. Разрешите с вами переговорить наедине. Случай не терпящий отлагательства.
-Следуйте за мной, полковник. Надеюсь не донос на кого-то, а то сегодня только об этом и говорят наедине со мной. Только где они были раньше, почему молчали? - словно продолжая начатый с кем-то разговор, ворчал генерал.
-Антон Иванович. На сегодняшний день у нас плохо обстоят дела с обмундирование и вооружением.
-Да я знаю об этом полковник. Это то, о чем вы хотели со мной поговорить наедине?
-Именно. Есть возможность доставить пару эшелонов самого необходимого для нашего общего дела.
Деникин даже остановился.
-Антанта обещает, но ничего не дает. Теперь вот вы. Откуда сведения?
-Есть люди готовые снарядить и доставить на фронт к нам то, что я сказал. Причина – гибель Царской Семьи. Больше я сказать ничего не могу, это не моя тайна.
-Что для этого нужно? – задумчиво спросил командующий.
-Разрешить мне отбыть в Петроград, проконтролировать доставку снаряжения.
-Антон, ты уверен, что может получиться, что найдутся меценаты, готовые нас финансировать. Не скрою, не так давно мы с Алексеевым принимали тайную делегацию Антанты, те много нам обещали, но в случае успехов на фронте. Вот почему мы пошли на юг, нам нужны порты, близость к ним. Как думаешь доставить снаряжение? – сказал Деникин, переходя на «ты».
-Железной дорогой, по-другому не получится. Вы видите, что несмотря на войну, железнодорожной транспорт функционирует.
Деникин задумался. Понятно, нужно снабжение снаряжением, иного источника пока не предвидится. Захваченного имущества не хватало, оно катастрофически быстро иссякало. Ведь если получится, то будет хоть какое-то облегчение, но на войне все быстро приходит в негодность. Риска никакого нет.
-Хорошо, поезжай. Нам нужно обмундирование, пушки, пулеметы, снаряды и патроны. Да что я тебе рассказываю, ты все знаешь сам, состав, количество людей, в чем нуждается армия. Одну академию заканчивали. Сдай полк капитану Вокенфельду, пока я подберу нового командира. Мне жаль терять такого офицера, как ты, Антон, особенно в свете последних событий. Удачи, да и храни тебя Бог, - он обнял Антона.
Горчаков поспешил в собственную часть. Быстро вызвал к себе Сержа и когда тот явился, сказал:
-Принимай полк, капитан Вокенфельд.
-Как это? Что произошло? – недоуменно спросил Сергей.
-Убываю в столицу. Может достану там снаряжение для нашей армии. Вот, вручаю тебе Малыша, если сможешь, сохрани его для меня. За эти месяцы я привязался к нему, очень умная лошадь, хотя и невзрачная на вид. Зови Мишку, будем прощаться. Может последний раз…
Серж резко прервал его:
-Не говори так Антон. Ты вернешься, просто едешь по делам службы. Сейчас придет Кипиани. Тебе помочь чем-нибудь?
-В чем в столице щеголяют комиссары?
-В черной коже: куртка, фуражка, сапоги. Особо одаренные имеют кожаные галифе. Это на фронте они ходят в армейской форме, чтобы не быть заметными.
-Можно ли достать эту кожу и где? – поинтересовался Антон.
-Свободно, на любом базаре купишь все – от спичек до бронепоезда.
Пришел Мишка. Посидели, попрощались, теперь нужно было уходить.
Антон шел по проселку прихрамывая. Его несколько раз уже останавливал красный разъезд, но увидев солдата в распахнутой шинели, с котомкой, небритого, хромающего отпускал. Только однажды какой-то бдительный казак попросил показать шрам, что Антон с удовольствием сделал, спросив при этом:
-Руку показывать?
Те молча повернули коней и ускакали. Свой брат, солдат, пораненный. А так по дорогам шло насилие: останавливали прохожих, обирали, женщин насиловали. Хорошо, если оставляли в живых. Он шел на Ростов. Скоро ему повстречались немцы, те же проверки, но увидев раненного – отпустили.
 Затем добрался наконец до станции, после долгого ожидания он залез на крышу, благо лето и доехал до Тулы. Там он купил кожанку, фуражку, сапоги и наган. Вытащил припрятанный мандат и спокойно сел в вагон. Теперь к нему не подходил патруль – видели свой, важная птица. Его лицо было заросшее бородой, но многие так ходили, чтобы выглядеть старше и солиднее. В этом обличие в нем трудно было узнать кавалергарда князя Горчакова.
Вот и Петроград. Он хотел нанять лихача, но вдруг вспомнил, что он комиссар, а можно ли в таком виде ехать на лихаче, а главное куда? Скорее всего в его доме живут чужие люди, значит нужно искать что-то соответственное маскарадному костюму. Если хочешь затеряться – будь как все.
Он прихрамывая подошел к скамейке на привокзальной площади, уселся, стал наблюдать, делая вид, что нога устала. Вот такой же как он тип в коже уселся на извозчика и уехал. Антон старательно растирал ногу, как услышал:
-Вам помочь, товарищ?
Он сначала не понял к кому этот вопрос, посмотрел, рядом стояла девушка в красной косынке, в обтягивающей ее фигуру майке, юбке.
-Спасибо, - он запнулся, ну как ее назвать, чуть не ляпнул барышня, но надо играть по их правилам, - товарищ. Еще дает знать о себе белая пуля.
-А вы откуда, - подозрительно спросила она.
-С южного фронта. Вот мандат.
-Гольдштейн Ефим Моисеевич, комиссар.
Спасибо тебе дорогая, он совсем забыл о том, что у него другая фамилия. Да спроси она его минуту назад, как его зовут, ляпнул бы – Антон. Но в северной столице есть люди, которые знали Ефима, надо быть осторожнее.
-Вам негде остановиться?
-Да, вот приехал на консультацию к столичным светилам по поводу ранения, а где остановиться не знаю, - импровизировал Антон.
-Ой, да вы герой Гражданской войны. Пойдемте со мной, я живу в общежитии, думаю для вас найдется комнатка. Вы не можете идти пешком?
Антон отрицательно покачал головой. Он больше молчал, впитывая ее лексикон, боясь выдать себя светским обращением.
Она достала какую-то мелочь и принялась считать.
-А можно на извозчике? У меня есть деньги, выдали на лечение, думаю хватит доехать, - Антон уже заметил, что люди в коже передвигаются на автомобиле, в крайнем случае – на извозчике.
-Давайте познакомимся товарищ. Как вас зовут?
-Ефим Моисеевич, можно на «ты». Меня зовут Люба, Люба Курбатова. Я приехала из деревни, здесь неподалеку.
Теперь они ехали на извозчике. Представьте себе простую телегу, тряскую, с соломой. Вскоре возница остановил их перед общежитием. Антон поискал глазами объект, но кроме особняка графини Измайловой ничего приметного не увидел.
-Идемте, вот наше общежитие, а раньше это был буржуйский дворец. Теперь все для народа, - Люба тараторила без умолку.
Обшарпанный дворец, со следами былой красоты не впечатлял. Но когда вошли внутрь, Антон потерял дар речи: да это помещение было даже не для народа, а скорее для скота. Грязь, суета, красные косынки, разношерстные люди, море кумача и лозунгов, призывающих ко всему на свете, поломанные стены и перегородки, за которыми жили люди. Люба куда-то отлучилась и вернулась с женщиной неопределенных лет, в кожаной куртке и папиросой в углу рта. Она бесцеремонно осмотрела Антона, долго вертела в руках его мандат, что-то оценивая и прикидывая.
-Ну, что товарищ. Есть место в комнате на третьем этаже, в комнате двенадцать кроватей. Располагайтесь, - низким голосом произнесла она.
Любу в это время отозвал какой-то коротышка, начал что-то ей говорить.
-Товарищ. Вы наверно меня не поняли, - ответил кожаной даме Антон, - мне желательно одноместную комнату, как герою войны.
Он немного приобнял женщину, вложил в карман куртки купюру так, чтобы она почувствовала. Она уже благосклонно посмотрела на него, удалилась, на ходу бросив:
-Ждите здесь, товарищ. Я сейчас посмотрю, какая есть свободная комната.
-Врешь, тебе не терпится определить достоинство купюры, - подумал Антон.
Та вернулась почти мгновенно. Деньги сделали свое дело.
-Ефим Моисеевич. Как герою войны предоставлю вам комнату. Есть две свободные, одна на втором этаже, вторая на первом, но с отдельным входом, она немного, ну как вам сказать…, - дама замялась.
-На первом, - решительно сказал Антон, приобняв кожанку и сунув еще купюру.
-Тогда следуйте за мной.
-Сейчас, только окликну спутницу.
-У нас есть получше товар, большой выбор, не то что эта, - шепотом сказала дама.
-Как вас зовут? Я думаю мы с вами будем довольны друг другом.
-Лукерья Пантелеевна, для вас просто – Луша. Всегда к вашим услугам. Проходите, пожалуйста.
Она провела Антона в комнату, где раньше Измайлова принимала тайных гостей. Дверь во двор работала. Это было то, что и нужно.
-Можете ей пользоваться. О плате поговорим позже, - и Луша удалилась.
-Если берут на лапу здесь, то значит и везде, - подумал Антон.
-Есть у Лушки совесть. Герою войны дала все-таки комнату, - Люба была поражена.
-Люба. Сходи на базар. Купи хороших продуктов, отметим мою выписку из госпиталя, приезд в Петроград, встречу с тобой.
Он прилег на кровать и задремал. Проснулся от того, как вошла девушка. Она накрыла на стол, выставила бутылку вина и пир начался.
-Давно здесь живешь, Люба? – спросил Горчаков.
-Неа. Как только объявили, что будет комсомол, а он помощник партии, я сразу вступила. Я ведь из нищей семьи, отец всю жизнь пил, а нас у него шестеро. Мать работала, спину гнула, через это и состарилась. А теперь наша власть, все для рабочих и крестьян. Вот так, товарищ.
-Да, я отстал, все по фронтам. Давай выпьем за нас.
-Да здравствуют революция и партия большевиков. За наше светлое будущее. Смерть белым и буржуям. Давай выпьем стоя, товарищ, - глаза ее фанатично сверкали.
-Да, умеют обрабатывать дураков комиссары, - подумал Антон, но выпил стоя, вслух добавил:
-Люба, я поддерживаю твой тост, но теперь будем пить без вставания, ведь я раненный.
-Простите меня Ефим Моисеевич. Вы кушайте, кушайте.
-Ну что, нравится комсомол, - спросил Антон захмелевшую Любу.
-Очень, там много всего нового.
Она осталась у него на ночь. После близости, когда Антон лежа курил, а Люба приподнявшись на локте смотрела на него и откровенничала:
-Ты у меня такой первый, какой-то нежный, заботливый. Такого я не испытывала еще никогда, мне было так хорошо. В комсомоле что плохо: если комсомолка не дала, ну сам понимаешь, отказала комсомольцу или партийному в постели, все разбирают ее поведение на комсомольском собрании, как несознательную. Основной лозунг – долой стыд, это буржуазный пережиток, порок. А на собрании иногда мы сидим голые, чтобы привыкнуть не стыдится.
-А после собрания что делаете? – спросил Антон пересохшими губами.
-А то, что только что мы с тобой делали, - и она матерно выразила действие.
-Не хватало еще что-то подхватить, какую-нибудь заразу, - подумал он.   
Люба уснула сном младенца, а Горчаков всю ночь ходил по комнате, курил. Он проверил дверь ведущую на второй этаж, в кабинет Измайловой, но на ее месте была глухая стена. Перепланировка, утеснение, уплотнение, сжатие площади проживания. Антон думал. А что, если Люба подослана ЧК, но уж больно хитро задумано, да и зачем. Проще его арестовать и шлепнуть, да спецов уровня его дядюшки у них нет. Но как он будет искать Клейнберга, где? Он даже его и не видел. А его здесь знают многие, случайная встреча не исключается. Опасно.
К утру он решил одно – надо подключить комсомолку Любу к поискам.
Утром он лежал в кровати, делая вид что дремлет, а Люба голая ходила по комнате, приводя себя в порядок. Одевшись, она подошла к Антону.
-Хватит ночевать, товарищ. Вставай, будем чай пить, я уже сбегала за кипятком, - буднично, словно между ними ничего не было, произнесла она.
-Люба. Выполни одну мою просьбу, как коммуниста к комсомолке, - он на минуту замолчал. 
-Что, мне снова раздеваться, - недовольно спросила она.
-Нет, совсем другое, - успокоил он ее.
-Мне нужно найти комиссара, моего старого друга по партийной работе, он ускорит мое обследование и быстрее на фронт, бить эту нечисть.
-Как его зовут?
-Клейнберг Марк Давыдович, комиссар.
-Так я его знаю. Он работает рядом с нашим заводом, часто приезжает, выступает. Крупный человек.
-Тогда передай ему, что его ждет Ефим Моисеевич Гольдштейн. Тебе два дня хватит? А я поеду за город, к одному немецкому доктору, может он еще не убежал за границу. Его адрес дали мне в госпитале.
Люба убежала. Антон быстро собрался, напялил свое кожаное обмундирование, обязательный пояс с ножами и вышел через дверь в сад. От этого уголка, где они когда-то прятались с Барановым, ничего не осталось, все превратилось в мусорную, зловонную свалку. Он нанял возчика и вскоре был на вокзале. Поезда, несмотря на революцию, ходили. Он отправился в сторону Новгорода. Еще ночью Антон решил проверить свой склад, может там уже ничего нет и он окажется в дураках, да еще болтуном перед соратниками.
На перекладных он добрался до имения. Первым его увидела Авдотья, сразу бросилась к нему.
-Сыночек вернулся, Тихон, Тихон.
Подошел Тихон, за последние недели седины у него заметно прибавилось. Они обнялись, так и стояли.
-Пойдемте в дом, дождь собирается, - сказала Авдотья.
-Ты уже служишь у красных, - спросил Тихон, пока они поднимались на крыльцо.
-Почему ты так решил? – ответил Антон, зная, что скажет управляющий.
-Может я должен щеголять в мундире с погонами и со всеми орденами?
-Понял, не обращай внимания, - ответил Тихон
На другой день он отправился в лес, со всеми предосторожностями отыскал клад. Все мешочки были на месте, он их пересчитал, проверил содержимое. Деньги были не тронуты.
Антон взял пару фасованных мешков, шкатулку с орденами, медалями, ценными вещами и положил к себе в котомку. Деньги нужны были на текущие расходы в Петрограде, на дорогу, а шкатулка должна сохраниться, как дорогая реликвия. С той же осторожностью он покинул место клада, зашел подальше и в другом укромном месте уложил все это. Себе взял самую малость, если вдруг арестуют, чтобы не было подозрительным. Теперь оставалось получить разрешение Анны, она ведь хозяйка после Александры Федоровны, царствие ей небесное.
Дома он отвечал на вопросы Авдотьи, рассказывал о своем бытие, как у него хорошо и красиво, а поздно вечером попросил Тихона отвести его на станцию. Береженного и Бог бережет. По дороге Тихон спросил:
-Что, трудно там? - и он махнул рукой.
-Очень, - задумчиво сказал Антон.
Утром он был в Петрограде. Осторожно приблизился к дому, осматривая со стороны входа в его комнату. Все было тихо, да и какой смысл в этом, если туда можно попасть с общего коридора. Поэтому, Антон вошел в помещение с центрального хода.
За его отсутствие никто, кроме Любы не посещал его убежище. Он вышел в коридор. Раньше здесь была комната для угощений, с потайной задрапированной дверью и узеньким коридорчиком для подглядывания. Сейчас все пространство было поделено на клетушки, с общим туалетом, у которого всегда была очередь и неистребимый запах. Он проскочил этот участок и чуть не попал под тряпку поломойки, которой та размахивала с остервенением, обдавая грязью подвернувшихся на ее пути жильцов. Он искал Лушку.
Коменданта он нашел в другом крыле, там когда-то у Татьяны Ивановны была кухня. Комната была такая же, как и у него. Лукерья Пантелеевна грозно восседала в центре комнаты, за огромным столом из кабинета прежней хозяйки. Перед ней стоял какой-то «товарищ», чего там требовал. Резюме было коротким, бескомпромиссным:
-Выселяю. Если к вечеру не уберешься сам, вещи будут на улице.
-Я буду жаловаться, - вопил мужичок
-Вон, - Лушка Конь, бывшая проститутка из дешевого борделя Петрограда, славившаяся своей неутомимостью под мужиками, резко указала на дверь.
Тут она заметила Горчакова.
-Вы что-то хотели, товарищ, - она угодливо подскочила к нему.
-До какого времени я могу пользоваться комнатой, Луша?
-Да хоть всю жизнь.
-Какова плата, я не хочу быть должным? – он смотрел на Конь.
-Вы заплатили достаточно за две недели, но до конца месяца необходимо…
Купюра, опущенная в карман этой лошади, прервала ее речь.
-Я всегда к вашим услугам и ночью тоже, - жеманно сказала женщина.
Вместо ответа Антон сжал ей многообещающе локоть.
Люба появилась к обеду. Усталая, но довольная собой, она уже с порога выпалила:
-Нашла я вашего друга, комиссара Клейнберга. Вечером я его приведу. Пожрать есть что-нибудь?
Она быстро поела и убежала. Антон приказал ей купить продуктов, дал денег.
Горчаков опустился на кровать, жесткую, с металлической сеткой, ватным, с комками матрацем, каким-то подобием подушки и стал размышлять. Кто он комиссар Клейнберг и как с ним вести себя. Может он сразу отведет его в ЧК. А может … . Ну, поживем увидим. Незаметно для себя, Антон уснул. Снилась ему речка, лес, лошади, пасущиеся на лугу. Проснулся он ближе к вечеру, начал готовиться к встрече.
 

 Глава 17
Люба появилась поздно вечером, не одна, а в сопровождении маленького, с большой головой господина. Она бухнула на стол сумку с продуктами и только было открыла рот, чтобы что-то сказать, как Антон выпалил:
-Люба, иди посиди на скамейке, смотри, чтобы нам не мешали говорить.
Девушка у порога услышала, как Горчаков воскликнул:
-Марик, дорогой, вот наконец-то встретились.
Едва за ней закрылась дверь, как Клейнберг тихо сказал:
-Хватит-таки ломать комедию, кто вы? – с характерным прононсом сказал гость.
-А кто вы? – в свою очередь спросил Антон.
-Я – Клейнберг Марк Давыдович, вот мандат.
-Такие в базарный день продаются десятками. Чем вы можете подтвердить, что вы соответствуете этой бумажке? – Антон понимал, что лучшая защита – это нападение.
Главное не дать ему опомниться. Но этот еврейский мужичок тоже был не лыком шит. Он просто расхохотался.
-А вы, как я посмотрю, наглец. Вы тоже имеете до меня дело или просто хотите посмотреть на мое наличие внешности. Только скажите, что с Фимой?
-Не знаю. Когда я уезжал, он был здоров, хорошо кушал, неплохо спал. Думаю, он с сейчас такой же, - Антон с интересом смотрел на Марка.
-Как я понимаю, вы встретились с Фимой не здесь, а раньше с ним не встречались? – вкрадчиво спросил еврей.
-Ошибаетесь, уважаемый. Мы встретились с Фимой-приветом год назад, по одному очень деликатному вопросу, касательно меня. Второй раз я имел честь лицезреть его, только это уже нужно было Ефиму. Ну, о третьем и последующих разах история умалчивает, а я из скромности тоже. Он просто рекомендовал мне вас, как специалиста в очень деликатных вопросах.
-Кто это может подтвердить?
-Очень многие евреи, имевшие видеть вашего Фиму без сознания. Еще некто Симанович, но к моему и вашему разочарованию он, по слухам, отбыл из этого рая, так и не оценив его по достоинству. Черная неблагодарность для этих революционэров.
Клейнберг на секунда задумался, а затем сказал:
-А вы мне нравитесь, я догадываюсь откуда вы, кто вы и зачем прибыли. Смело. Но я должен вас проверить, сами понимаете. Ведь я имею дело с незнакомым человеком, а может вы из комиссии. Не так давно пострадал начальник Кронштадтского ЧК, некто Михаил Андроников, не слышали о таком? – он хитро смотрел на Антона.
-Понятия не имею. Возможно гомосексуальные наклонности ударили в голову князю-попрошайке, но это другому, не этому, - теперь хитро на собеседника смотрел Антон.
-Хорошо. Вы завтра должны будете сидеть на лавочке у калитки, напротив вашей квартиры ровно половине второго дня. К вам подойдет человек, он вам все скажет. А сейчас прощайте. Будьте осторожны с комсомолом и партией, у них принцип: каждый член – негласный чекист, к тому проходят часто собрания с откровением, критикой себя. Но если все будет хорошо, вы приберем за вами.
Маленький человек удалился. Вбежала Люба.
-Ну, как ваша встреча? Все хорошо, поможет тебе друг-комиссар? Но он сначала отказывался идти, говорил, что ты должен быть на фронте.
-А я оттуда. Видишь ранен, он долго не мог поверить в это, пока не показал шрамы. Поможет, конечно. Ты пока никому ни слова. Когда у вас комсомольское собрание?
-В конце недели. А тебе зачем? – любопытно спросила она.
-Хочу присутствовать, рассказать о твоей чуткости и заботе о красных бойцах. Только пожалуйста молчи об этом, а то будет не интересно.
-Честное комсомольское слово. А ты вправду пойдешь со мной?
-Да, пойду. А теперь давай ужинать. Спать будешь на полу, рана разболелась, - Антона насторожили слова Клейнберга об откровении комсомолки, такая продаст, глазом не моргнет и прощай задание.
На другой день он с нетерпением ждал нужного времени. В указанное время он сидел у знакомой калитки, когда-то они с Барановым и Косым входили через нее ночью. Кто мог подумать, как все изменится за это время? Он курил, как вдруг почувствовал, что за ним наблюдают. Он жадно затянулся, когда услышал знакомый голос:
-Разрешите прикурить, господин полковник?
Горчаков поднял глаза. Мама родная, перед ним стоял Баранов, собственной персоной. Черная кожаная тужурка, такая же фуражка, сапоги, ну почти близнец из сказки.
-Карл, ты с ума сошел. Тебя здесь каждая собака знает, как и меня. Что так вырядился? Понимаю, для моего опознания весь этот маскарад.
-Ошибаешься, дорогой князь. Я работаю в одном из учреждений новой власти, - Карл насмешливо смотрел на Антона.
-Как же присяга, Аликс, принципы наконец?
Лицо Карла стало на миг суровым, каким-то даже жестоким:
-А вот это прошу не трогать. Ты воюешь там, а я здесь. Никто никому не изменял. И не напоминай мне больше об Аликс, рана моя еще кровоточит.
-А семья твоя, как она?
-Моя семья за границей, в Швеции. Сам я сейчас товарищ Келлер, а не Баранов. Я взял настоящую свою фамилию, но об этом позже. Цель твоего визита сюда, ты можешь сказать мне?
-Эх была, не была. Продаст, сдаст, тогда Бог ему судья, но выхода нет, - думал Антон, лихорадочно соображая. - Сказать, не сказать.
-Я с фронта. Положение тяжелое, но не смертельное. Бьем мы твоих красный по-настоящему. О Добровольческой Армии надеюсь слышал? Необходимо обмундирование, люди в конец оборвались, не офицеры, стадо разношерстное. Желательно еще пулеметов, орудий, боеприпасы к ним.
-Да знаю я об этом. Были уже слухи, что армия казаков под командованием Сорокина разгромила вас. Потом снова пошли новости о добровольцах, они оказываются живы.
Он замолчал, поднимаясь со скамейки.
-Пойдем, нас ждут. Ты главное ничего не бойся, я с тобой, а мы своих не бросаем. Помнишь? А об Аликс поговорим позже, я не забыл вопрос.
Они зашагали к дому, напротив. По дороге Антон спросил спутника:
-Карл, ты случаем не знаешь, где сейчас Анна?
-Знаю, неделю назад я был у нее, и ты догадываешься по какому поводу. Она постоянно молится и оплакивает всю Царскую Семью. Вся комната в свечах, тайно ее посещают люди близкие ко Двору, поминают. Не скрою, я молился и… плакал, - голос Карла дрожал.
-Успокойся, я с тобой. Мы выдержим, - голос Антона тоже перехватило от волнения.
Они вошли в дом с черного хода, новая власть приказала закрыть большинство парадных. Везде были видны следы уплотнения, грязи, навстречу попадался какой-то потрепанный люд, часто не совсем трезвый. При виде кожаных тужурок многие прятались, а кто-то спешил что-то им сказать, сигналил. Наконец на третьем этаже они остановились перед обшарпанной дверью. Карл постучал. Дверь тут же открылась, было понятно - их ждали. Но вот кто?
В комнате были двое: Клейнберг и еще один человек, его соотечественник. Оба с интересом смотрели на вошедших. Поздоровались.
-Присаживайтесь, господа-товарищи, как вам будет удобно, - сказал Клейнберг, не понятно было, что он имел в виду: обращение или мебель.
Он повернулся к человеку бывшему с ним в комнате и спросил:
-Вы что-то имеете сказать, товарищ?
-Товарищ может сказать только одно, с этим человеком можно иметь дело, его знал Симанович, а также он спас нашего Фиму.
Напряжение спало, даже в соседней комнате послышался неясный шум, который быстро затих.
-Не обращайте внимание господа, знаете ли - мыши, - оправдывался Клейнберг.
-Ну коль так, давайте перейдем к делу. Повторите пожалуйста цель вашего визита. Не стесняйтесь, здесь все свои, - продолжал он.
-Нам нужно оружие, снаряжение, боеприпасы. Много.
-Позвольте вас спросить, как и какой валютой вы будете рассчитываться. То, что сейчас в ходу на улице – это так, бумажки. Предпочтительно иметь дело с долларом или фунтом стерлингов.
-А что вас царский валюта не устраивает?
-Не смешите меня. Где вы сейчас ее возьмете? Так, немного есть у населения и, конечно, ее не сравнить по ценности с иностранной, она дороже, но большевики все вывезли. Они рассчитываются за свою революцию с Германией. Вы имеете что-то предложить?
-Да, я имею предложить господам вот это, - Антон полез в карман.
В соседней комнате снова возник шум.
-Посмотрите пожалуйста, господа, - он протянул золотой червонец, - и скажите мышам, пусть успокоятся, я серьезный человек.
Клейнберг взял монету, протянул ее своему другу, а сам пошел и прикрыл дверь.
-Господин князь боится мышей и сквозняка. И много у вас таких?
-Одна. Пусть ваш друг ее исследует, потом поговорим.
Но тот не слышал. Он вынул какие-то пузыречки, лупу, поколдовал над червонцем и сказал:
-Высшей пробы. Червонец настоящий. На какую сумму вы хотите иметь товар, уважаемый князь? Если сумма приличная, да расчет наличными в такой валюте, вы будете иметь солидный дисконт или, как говорят на базаре, скидку.
-Князь имеет двадцать миллионов такой валюты. Позвольте спросить, господа имеют на эту сумму товар? Если нет, то мне жаль потерянного времени.
Оба еврея переглянулись и сели. Вмиг на столе оказались счеты, послышался стык костяшек. Один считал, а Клейнберг заглядывал. Потом наступила тишина.
-Солидно, ничего не скажу. Мы имеем товар, как я понимаю правильно, князь будет требовать его с доставкой до потребителя? Я прав?
-Конечно, уважаемый, не знаю вашего имени, вы просто забыли представиться, представляя меня.
-Зовите меня Григорием Израилевичем, думаю, нам этого будет достаточно. Все контакты будут через господ Клейнберга и Келлера. От вашей знакомой комсомолки мы вас освободим. Доставку товара обеспечим. Завтра вы ознакомитесь с ценами.
-Учтите господа, вы не монополисты. Если цены меня не устроят, мы переведем деньги Антанте, с их предложениями мы знакомы. Они гарантируют доставку до порта, где и будет произведен расчет, - блефовал Антон.
Оба еврея переглянулись. Тогда Григорий Израилевич сказал:
-Но вам еще нужно доставить деньги на юг.
-Господа. Да за пригоршню этих червонцев, в упакованном виде доставят что хочешь и кого хочешь, хоть к черту на рога, причем в кратчайшее время. Я навел справки.
Тогда они поверили. Ведь уезжал он куда-то на пару дней, информацию подтвердила комендант. А упускать такого клиента непозволительно.
- Продолжу. Я не исключаю, что если сделка пройдет гладко, то можно будет работать с вами дальше. Деньги есть и будут, но иностранное оружие идет часто не под наш патрон или калибр орудия. Да и обмундирование нам как-то свое роднее, - продолжал развивать мысль Антон.
-Кроме того, если заключенная сделка будет нарушена или того хуже, получив деньги, не выполнена, последствия будут нехорошие для вас. Да, в отношении моей знакомой комсомолки - оставьте ее в живых, если возможно. У меня все.
-Хорошо, могли это и не говорить, но понимаю, время такое. Ваши условия выполнимы, а комсомолку отправить на фронт, - сказал Григорий Израилевич о Любе громко, чтобы мыши слышали за дверью.
Хозяева о чем-то пошептались, затем он же добавил:
-Давайте прощаться. Детали обговорите без меня. Господин Келлер проводит вас, князь. Рад был знакомству. До свидания.
Антон с Карлом вместе покинули дом. Сначала шли молча, Горчаков был под впечатлением встречи. Вот так просто, средь бела дня была заключена сделка на поставку противнику оружия. Хотя, чему удивляться: бизнес есть бизнес. Не только люди, а многие воюющие страны поставляли оружие противнику, главное деньги.
-Как ты оказался в этой компании, Карл? – спросил он новоявленного Келлера.
-А что тебе в ней не нравится? Люди делают дело, естественно они занимают крупные посты, но упустить свой гешефт – это верх глупости. Как мне кажется в новом государстве это будет всегда. Заметно, если ты возьмешь ломанную копейку, а когда эшелонами тащат, никто и внимания не обратит.
-Но ты тоже к этому причастен? Как у тебя с совестью. Работать на красных – это безнравственно, - сказал Антон с горечью.
-А убивать соотечественников уж очень нравственно. Подумай, скольких ты убил, а во имя чего?
-Хотя бы во имя Царской Семьи, династии, Отечества. А ты …
-Не продолжай Антон, поссоримся. Да одна такая сделка подрывает устои этого вертепа больше, чем действия армии. Плюс хаос в документации и многое другое. А Аликс и ее семью я не забыл, они будут отомщены, но более масштабно, - с жаром выпалил Карл.
Некоторое время шли молча. Антону стало неловко за свою горячность, мог и сам догадаться, что в этой своре делает Карл.
-Извини, я не хотел обидеть. Карл, дай мне адрес Анны.
Они простились. Решено было встретиться завтра вечером, когда Карл принесет цены на товары. Если последние будут приемлемы, то уже в расширенном кругу поговорят о деталях сделки и претворении ее в жизнь.
Антон поспешил к себе в комнату. Вскоре пришла Люба, возбужденная и радостная. Вскоре будет комсомольское собрание, куда она приведет боевого комиссара. Накрыла быстро на стол, поужинали. Антон пресек ее попытку улечься рядом с ним, было противно от того, что она должна спать с любым без разбора комсомольцем, а уж о члене партии и разговора нет: партия сказала надо – комсомол ответил есть.
На другой день Горчаков отправился к Анне. Он постучал в указанный Карлом дом, послышался какой-то шорох и все стихло. Чувствовалось, что кто-то разглядывает его в щелку, не торопится открывать. Затем ему показалось, что дрогнула одна занавеска и он наконец услышал голос:
-Вам кого?
-Мне бы повидать Анну Александровну. Доложите ей, что Странник с фронта желает ее видеть.
-Здесь нет таких, - и послышался звук неторопливо удаляющихся шагов.
Все повторилось, как и в прошлый раз.
-Ну хоть бы что-то изменили, - усмехнулся полковник
Антон терпеливо ждал, пока не услышал быстрые шаги и дверь открылась. На пороге стояла женщина неопределенного возраста, в низко повязанном платке. Горчаков понимал, что этот маскарад для того, чтобы быть отталкивающей, когда подвыпившие матросы, солдаты стучат и вытаскивают из домов их обитательниц, чтобы насладиться любовными утехами. А что такого, закон на их стороне.
-Здравствуйте. Я желал бы увидеть Анну Александровну.
-Входите быстрее, - был ответ.
Его провели на второй этаж покосившегося дома, возможно поэтому здесь не проводилось еще уплотнение, а может еще не дошла очередь. Очень сильно пахло воском и ладаном. Женщина открыла дверь, он вошел в комнату. Анна стояла, опершись рукой о стол. Вокруг на стенах висели иконы, в углу образа, с горящей лампадою, на столе было много восковых свечей.
-Здравствуйте Анна Александровна, - Антон опустился на колено и поцеловал руку.
-Здравствуй мой дорогой Антон. Я заждалась тебя. Я знала, вернее видела тебя, идущим ко мне, но это было еще до гибели моих драгоценных людей, - голос ее задрожал, еще немного и она разрыдается.
-Успокойся, дорогая сестрица. Все будет хорошо, - произнес Антон обычные для таких случаев слова, чувствуя их фальшь, неуместность.
Анна с трудом справилась с собой, опираясь на руку Антона подошла к креслу и уселась в него. Помолчали.
-Ты пришел вовремя. Я знаю положение на фронтах, теснят вас красные, особенно казаки. Вот уж, чего не ждали, я никогда бы не подумала об их предательстве. Но Бог все видит, о как будут они наказаны за это. Казачество изведут под корень, как сословие. А сделают это те, куда они так борзо побежали. Им что земли не хватало, добра? Да не жалели для них ничего. О глаза завидущие. Прости мне Господи слова мои.
Помазанники Божью приняли смерть лютую, они не им чета, а ведь остались с народом, со своими подданными, отказались от заграниц, дабы не уронить себя перед ликом Господа и Отечества. Вечная им память, они святые.
Но сказано: не судите, да не судимы будите. Знаю цель твоего приезда в Петроград. Помню, как Государыня приказала потратить деньки на благо Отечества, вот эта минута настала. Можешь располагать ими, закупай все, что нужно для вашего движения. Но помни, а тебе я могу сказать, да и Григорий говорил об этом: мы все обречены. Эта нечисть победит нас, многие примут смерть лютую, а кто уедет заграницу, будет мучится долго, страдая от того, что покинул Родину, завидуя тем, кто принял смерть на поле боя.
Ты пронесешь свой крест до конца, будешь в этой стране до самой смерти своей. Случится в конце бойни потрясение у тебя, ты будешь видеть будущее, как Григорий, а лечить будешь лучше его. Вот мое слово – деньги пусть идут для Армии. Такова воля последней императрицы святой Александры Федоровны, мы ее исполним, - она зашептала молитву, крестясь.
-Как ты поживаешь, сестра Анна? – спросил Антон.
-Я служу и буду служить Господу нашему. Он не отпускает меня с земли родной, но время придет и я уеду. Буду где-то недалеко от России жить в монастыре, служить Богу. 
-Тебя посещают наши общие знакомые?
-Да. Вот недавно был Баранов. Мы сидели, молились и плакали за упокой Царской Семьи. Он тоже стал на путь войны, прости его Господи. Ему я наказала, как встретит тебя, чтобы направил ко мне. Я знаю твою честность и без меня ты не решишься тратить деньги даже на святое для нас дело. С Богом, я разрешаю.
Антон еще некоторое время был с Анной, затем простился и поехал к себе в комнату. Он прилег отдохнуть, когда послышался стук в дверь из коридора. Горчаков открыл дверь, перед ним стояла заплаканная Люба.
-Что случилось, кто тебя обидел?
-Никто. Просто я плачу от счастья, меня направляют на фронт сестрой милосердия. Мне очень жалко, что не смогла показать тебя нашей ячейке, утереть им носы. Пусть знали бы, какие у меня знакомцы.
-Да гордыни и лжи в тебе Люба много. А плачешь ты оттого, что боишься идти на фронт, воевать неизвестно за что, быть там наложницей, да от злости и обиды, что не смогла блеснуть знакомством с комиссаром перед такими же, как сама, - подумал Антон, а вслух сказал:
-Давай выпьем на дорожку, Люба, может еще и свидимся.
Он достал бутылку, разлил по кружкам. Они выпили. Люба засобиралась, пора бежать на пункт сбора. Она вышла в коридор, послышались ее торопливые убегающие шаги.
-Оперативно работают партнеры. У них большие возможности. Будем ждать вечера, - про себя решил Антон, снова ложась на скрипучую кровать.
Его разбудил осторожный стук в наружную дверь. Горчаков вскочил, пригладил волосы, открыл вход с улицы. На крыльце стояли двое: Клейнберг и Келлер. Вечерние сумерки постепенно легли на город, поэтому издалека трудно было догадаться, кто именно навещал жильца комнаты. Антон пригласил гостей войти, задернул занавеску и включил свет. Все уселись вокруг стола. Марк Давыдович достал из своего портфеля бумажку, написанную от руки и протянул ее Горчакову.
Антон посмотрел, что там написано. Это были цены на все запрашиваемые товары. Он еще не досмотрел до конца, почему-то скосил глаза на Карла, тот сидел как-то необычно, уж очень неудобно, что ли. И вдруг Горчакова осенило – неудобная посадка, неудобные цены. Он дочитал до самого конца, мало что понимая, так как совсем не знал истинной ценности требуемого.
-Господа, мне очень жаль, что я отнял у вас время и потерял свое. Да за такие цены, ваши комиссары сами будут таскать через линию фронта нам все необходимое. Покорнейше прошу прощения, господа. Мой ответ - нет, сделки не будет, - он прямо посмотрел в глаза хитрому еврею.
Кленберг схватил бумажку, якобы подслеповато уставился на нее и вдруг завопил:
-Пардон, князь. Простите, но меня подвело зрение, я не ту бумагу вручил вам. Еще раз покорнейше прошу прощения. Вот то, что мы решили предложить – и он протянул лист машинописного текста.
Теперь цены были в два раза ниже, дальше шла оговорка, на какую сумму покупает заказчик и в зависимости от суммы шел дисконт – скидка. Антон вновь скосил глаза на Карла, тот сидел развалившись, безучастно играя с коробком спичек, покуривая папиросу.
-Ну это другое дело, - спокойно сказал Антон.
-Я думаю, что это цены с доставкой до места назначения, не так ли?
-Да, да. Отправка будет по железной дороге, пункт назначения – Южный фронт. Мы часто отправляем нашим воюющим частям такие грузы, это не вызовет никаких подозрений. Все будет скреплено подписями на самом высоком уровне, - ответил Клейнберг.
-Тогда можно ударить по рукам. Но у меня будет одна просьба. Не могли бы вы мне помочь доставить деньги из деревни в Петроград, - Антон смотрел на гостей.
Те переглянулись, Келлер кивнул, а Клейнберг сказал:
-С удовольствием. Это все организует товарищ Келлер, он у нас, как раз по этой части, он надежный охранник.
-Эх, товарищ. Знал бы ты по какой части этот «надежный охранник» работал со мной, ты бы ему ничего не доверил, - подумал Горчаков, добавив: -Кроме того нужны пустые ящики для транспортировки и охрана.
-Все детали обговорите с товарищем Келлером. А за сим я покидаю вас, спешу, знаете ли. Утром встретимся, думаю Карл Карлович у вас будет решение этого вопроса. Прошу не затягивать по времени госпо…, тьфу, товарищи, - маленький человечек выскочил из комнаты.
-Спасибо за подсказку, Карл. Я ведь цен не знал, чуть было не клюнул.
-Я заметил это еще вчера. Но мы упустили этот вопрос, хорошо, что ты увидел знак. Теперь о деле: где твои деньги лежат?
-Может обмоем сделку? Ведь мы так за встречу и не выпили. Вот уж не думал, что полковник Баранов будет прислуживать красным.
-Не говори так. Я никогда не изменял Аликс, нашему цветочку Эдельвейс, и буду верен до конца. Тебе я уже это говорил.
-Извини, Карл, но поверь, как это необычно. Я пока еще не привык, да и не знаю привыкну ли. Деньги в надежном месте, в деревне, все в золотых червонцах. Нужны ящики, потому что они уложены в мешочки. Закроем, опечатаем, скажем охране, что это ценные бумаги.
Они выпили, долго еще говорили. Наконец Карл пошел домой.
-А ты не боишься ходить ночью один? – спросил Антон.
-Я не один. Помнишь мышей в другой комнате, это мои люди, да и охрана всей конторы, где я работаю, на мне. Они и Клейнберга проводили. Не волнуйся, все будет хорошо.
Небольшой отряд во главе с Келлером встретил Горчакова на вокзале. Все были хорошо вооружены, и каждые два солдата несли ящики из-под патронов. Со стороны казалось, что хорошо вооруженный отряд, с большим запасом боеприпасов выходит для занятия определенной позиции. Быстро заняли места в вагоне, мандат Карла действовал магически, а может вид увешанных оружием солдат. На станцию прибыли к вечеру. Ночь провели в поисках подвод, а утром выехали в сторону имения.
Солдатам была разъяснена задача, что в лесу найден важный архив, бумаги должны быть доставлены в целостности и сохранности в Петроград. Подводы остановились максимально близко от клада, дальше шли пешком. Антон нырнул в пещеру, начал укладывать деньги в ящики, плотно их закрывать и подавать солдатам. Там они под руководством Келлера обвязывали их веревками, затем опечатывали сургучом. Все получалось просто и надежно. Ящики здесь же складировались.
Горчаков, выполнив работу, усталый, но довольный вылез на поверхность. Они еще раз пересчитали ящики, осмотрели печати и понесли к телегам. Со всеми предосторожностями груз был доставлен в Петроград.
Через два дня в комнату к Антону заглянул Карл.
-Все принято, деньги соответствуют тому, что ты обещал. Теперь тебя приглашают на встречу с продавцами. Пойдем потихоньку.
Они поехали на моторе, но не туда, где проходила первый раз встреча, а в один загородный дом. Состав участников был прежний: Григорий Израилевич, Клейнберг, Келлер. В одной из комнат был сервирован стол, за который они и уселись. Первым говорил московский гость – Григорий Израилевич.
-Мы довольны результатом сделки. Средства вырученные от продажи оружия пойдут на нужды революции. Сумма внушительная, поэтому мы полностью удовлетворили ваши требования. Получилось два эшелона с оружием и снаряжением. Сопровождать вас будет отряд во главе с комиссаром товарищем Келлером. Но в пункте назначения прошу сохранить им жизнь, вернуть назад, а также пустые эшелоны. Это возможно? Чтобы у нас не было неприятностей с извергами Дзержинского.
В ответном слове Горчаков заверил, что все люди, поезда вернутся в целостности и сохранности восвояси. В этот вечер говорили много, но единственное что хорошо понял Антон, эти люди совсем не желали революции, они вынуждены были приспосабливаться к новым условиям бытия. Для них дело было прежде всего, ибо бизнес есть бизнес. Все происходило почти также, как и до переворота. Сделка, оплата, доставка, соблюдение всех условий. В этой стране, несмотря на все перевороты, революции, бизнес будет непоколебим.
А еще через несколько дней, груженные всем необходимым эшелоны, с соответственными документами за подписью наркома Троцкого отбыли на фронт. Груз сопровождали солдаты, комиссар. Станцией назначения в виду быстрой переменой линии соприкосновения противников значился Южный Фронт.

 

Глава 18
Вот так незаметно начиналась осень восемнадцатого года. В Москве теперь было новое правительство во главе с больным, одной из самых пикантных болезней, человеком. К его врожденной жестокости, вероломству, коварству, добавились наслоения симптомов хвори, что привело в конечном итоге к тотальному истреблению интеллигенции, знати, да и вообще мысли России. Ему мало было просто править одной страной, хотелось огромной, какой-то нездоровой значимости, стать во главе мировой революции, загнать все человечество в то состояние, что и российскую империю.
Под стать ему было и правительство. Воры в законе, полуграмотные матросы, солдаты, рабочие, которые щеголяли своим низким происхождением и отсутствием образования, соседствовали рядом с талантливыми людьми. А какая была между ними грызня!? Но вождь пролетариата был жесток, карательный механизм он создал в первые дни революции, этот аппарат боялись все. Но несмотря на все свои пороки Ульянов испугался отдавать самостоятельно приказ о расстреле Царской Семьи, попросту струсил. Поэтому он косвенно посоветовал сделать это Якову Розенфельду – Свердлову.
Этот человек заслуживает особого внимания. Как говорят в народе: молодой да ранний. Прошедший через первую революцию, как боевик, затем создатель боевой организации, грабившей всех и вся, безнаказанно и жестоко. Его боялись даже подельники, а когда он попал в тюрьму, то быстро прибрал к рукам всех уголовников. Одно время он был в ссылке в Туруханском крае вместе с Джугашвили-Сталиным, это кончилось взаимной ненавистью друг к другу. Он не состоял ни в какой партии, но быстро вырос до председателя ВЦИК. Это он отдал приказ своим боевикам, ставшим вдруг чекистами в Екатеринбурге, о расстреле Царской Семьи.
Но Ульянов показал этим свою слабость, боязнь взять ответственность на себя, чем и подписал себе приговор. Свердлова боялись все: от Дзержинского, набивающегося в друзья к нему, до Троцкого. Он говорил тихо, без крика, ледяным тоном, но это пронизывало хуже, больного туберкулезом, взгляда Дзержинского. Яша четко задумал, после инцидента с расстрелом монаршей фамилии, стать во главе государства. Ульянов сделал свое дело, немцы помогли в организации революции, расчет с ними произведен, теперь он не нужен. И вот настала пора его убрать.
Было совершено покушение на Ленина. Но что-то помешало этому случиться до конца, Ульянов получил лишь ранение. Славное ЧК тут же нашло убийцу, им оказалась эсерка Фанни Каплан, больная слепая женщина. Суд был скор - расстрел, с последующим сожжением в бочке. И как следствие был объявлен «красный террор». Вот на это Розенфельд был способен. Появился, а затем широко внедрился в практику большевиков институт заложников, такого массового и варварского мероприятия человечество еще не знало. А за переход казачества на сторону белых, по инициативе Свердлова до марта девятнадцатого года было уничтожено четыреста тысяч донских казаков, включая женщин, грудных детей. И это было только начало божьей кары за измену Царской Семье, вероотступничество, предательство, страсть к наживе, которую познали донцы.
Была в правительстве и другая личность – Лев Давидович Бронштейн. Очень талантлив, с искрометным умом, за что его и ценил, сдающий свои умственные позиции из-за болезни, Ульянов. Но, как и каждого гения, у него мало было жесткости и жестокости, превалировала слабость к роскоши, женщинам. Это хорошо видел Парвус, поэтому не рекомендовал его кандидатуру, немецкому командованию для революции в России, в качестве главы.
Пока шла борьба за лидерство, в тени ждал другой, не менее честолюбивый и жестокий человек, также рвущийся к власти, но делающий это незаметно – Иосиф Джугашвили. И зря два предыдущих «товарища» пыжились, пытаясь пойти наперекор судьбе, стать у руля, жизнь все расставила по-своему, только ей одной известному сценарию. А пока грызня во властной верхушке продолжалась.
Ленин на удивление быстро поправился, после лечения уехал долечиваться в Горки в сопровождении верной Нади. Вот здесь он дал волю воображению, быстро вычислил заказчика покушения на него. Как не крути, но уж очень явственно торчали уши Яши Розенфельда. Вот тогда Ульянов задумался о том, как его устранить. Прежде нужно было найти человека, который бы люто ненавидел Свердлова и в то же время хорошо его знал. Такой человек был – это Сталин. Они находились в ссылке в Туруханском крае, жили в одной комнате, но до того возненавидели друг друга, что разъехались по разным квартирам.
Теперь нужно было посвятить в это Сталина. Тот много работал в Москве, часто выезжал на фронт. В конце октября восемнадцатого года Ленин вышел на работу, что было крайне неприятно Свердлову и, хотя он лицемерно изображал радость, его мозг разрабатывал следующее устранение соперника. Шла борьба на опережение. Ленин срочно отозвал с фронта Сталина, якобы для разбора ситуации под Царицыным. Свердлов уже не скрывал, что он первый человек в правительстве, решал многие вопросы государства самостоятельно, через голову патрона и ЦК, отодвигая Ульянова в тень.
После разговора с Лениным, вор в законе Коба задумался: кому поручить столь деликатное, очень и очень опасное дело. Ведь в случае неудачи, это не Ульянов, а Яша, державший всех воров в законе в страхе, а чекистов в холодном поту, удар будет молниеносным, от заговорщиков не останется и следа. Нужен был человек, на которого можно было положиться до конца. У Сталина был такой человек – Камо, который находился в Закавказье. Он был срочно отозван с целью создания диверсионных групп в тылу Деникина.
Камо прибыл в начале девятнадцатого года. Задание было ему понятно, он приступил его реализации. Пожелание у заговорщиков было одно: все должно выглядеть очень естественно, демонстрируя устранение, как несчастный случай или болезнь. Камо выбирал метод и остановился на одном – яд. Но нужно было сделать так, чтобы Свердлов его принял, а вот как – это был большой вопрос. Яша обладал феноменальной памятью на лица, события, естественно помня в лицо главного исполнителя.
Свердлову предстояла поездка в Орел, где он должен был выступить с речью перед рабочими. С этого момента мозг Камо заработал в бешенном ритме: как подсунуть яд? Насыпать просто в графин малоэффективно, много случайностей, на и охрана все проверит. Нужно сделать так, чтобы он принял яд за лекарство. Но для этого нужно как минимум человеку заболеть. А он здоров! Тогда нужно придумать болезнь. Как? Да просто избить его.
Вот тогда в стрессовом состоянии под маской обезболивающего или чего другого, дать яд, отравление будет протекать под видом болезни. Срочно была предпринята поездка в Орел. Деньги делают все. Найдены нужные люди для возмущения и потасовки, мнимый доктор в первую минуту, дающий лекарство. После этой поездки, совершенно здоровый Яша Свердлов занемог и вскоре умер от инфлюэнцы. Соперник был устранен, но на арены вышел другой игрок, не менее подлый и коварный – Джугашвили-Сталин.
А на место председателя ВЦИК, после долгих раздумий и якобы с подачи Троцкого, был выбран никчемный, малодушный, серенький революционер из крестьян – Калинин. Всем хватило одной харизматичной личности, от которой с таким трудом правительство избавилось. Но теперь верными соратниками Ульянова, но непримиримыми соперниками между собой стали Троцкий и Сталин, с их борьбой за близость к телу «вождя» и его несказанной радости.
Эшелоны благополучно прибыли к месту дислокации добровольческой армии, на последней станции Келлер с охраной покинули эшелон, а Антон в одиночестве проехал до следующей, где и был благополучно захвачен в плен вместе с товаром. После выяснения обстоятельств, он был доставлен в штаб к Деникину. Эшелоны, после разгрузки, неожиданно были отбиты красными, под командой комиссара Келлера, было даже удивительно, но все произошло без потерь с обеих сторон. Вот так закончилась его одиссея с покупкой и доставкой оружия.
Эта поездка была для него очень полезной. Он повидал дорогих ему людей, теперь клад не висел над ним, как дамоклов меч, наводящий тень на его порядочность. Келлер, он же Баранов посвятит во все детали Анну, продолжит свою борьбу против большевиков. Но не это было главным. Антон сделал вывод, что у руля стоят воротилы, скоро, очень скоро капитал, приобретенный ими, потребует официального вложения в бизнес, значит вернутся еще времена капитализма. Но вот надолго ли?
Горчаков вновь получил под свою команду полк, друзья с удовольствием восприняли это назначения, пожелав служить вместе с ним. Сергей торжественно вручил Антону его любимого коня, а Мишка придался не столько снам о женщинах, но зачастую как, мартовский кот, промышлял где-то на стороне.
Содержимое эшелонов устроило всех: офицеров – они получили новую амуницию в виде мундиров, шинелей и сапог, командование – новые пулеметы и пушки, с боекомплектом. Антон обратился только с одной просьбой к командующему, чтобы его имя нигде не фигурировало. Не оттого, что он боялся, а поэтому что могли славные чекисты выйти на Келлера, Анну, да поставщиков тоже.
Добровольческая армия вела бои на юге Кубани, освобождая захваченные грузинскими большевиками земли. Это, конечно, по сравнению с Первым Ледяным походом, был просто разминочный инцидент. Быстро был освобожден запад Северного Кавказа, войска имели много оружия, продовольствия. Но вот пленные? Это была головная боль.
И хотя их уже давно использовали для атаки, выпуская впереди себя, на грязных работах, не слишком уж охраняя, даже были рады побегу, меньше забот, да и экономия продовольствия на человека, но проблема оставалась. Расстрелы практически прекратились, хотя в рядах Белой Гвардии были приверженцы таких репрессивных мер. Особенно отличался бывший полковник, но произведенный Кубанской Радой в генералы Покровский, это с ним искал встречи Корнилов весной восемнадцатого года. О его жестокости ходили легенды, многие офицеры не любили его за это. Это был вешатель. Он говаривал:
-Ничто так не возбуждает аппетит, как вид повешенного красного.
О времена, о нравы. В связи с красным террором казачки бросились в Белую Гвардию. Создавались целые армии, которые громили красных, но самое интересное, что ни те, ни другие не хотели умереть, чтобы другим досталась земля, добро, блага жизни. А кто так воюет, тот обязательно бывает бит. Офицерской Добровольческой Армии терять было уже нечего, все ушло, все разграблено.
После возвращения Антона друзья как-то в очередной раз собрались у него. Немного выпивали, Сергей достал колоду карт, начал их тасовать, поглядывая на полковника.
-Ты так не смотри, не буду с тобой играть, это себя не уважать. Да и колода наверно вся крапленая?
-Нет, новая. Просто мальчишки кое-что показали. Слушай, сообразительные молодые люди, - ответил Сергей.
-Я бы этих сообразительных людей ремнем бы так отхлестал, будь я их отцом. А здесь нельзя, дисциплина не позволяет.
-Антон, не горячись. Знал бы ты их историю, ты бы так не говорил. Вот, например, кадет Головин, мальчишка невысокого роста, а воюет, как дьявол. А знаешь почему? Мать его рано родила, отец погиб в Великую войну и на его глазах пьяная толпа красных насиловала его любимую маму. Как бы ты к этому отнеся? Или другой пример. Юнкер младших классов, в город вошли красные. Некий комиссар Константин Корвицкий изнасиловал мальчишку. Да он кому хочешь глотку порвет, любому красному комиссару.
 Антон от этого похолодел. Боже, какая жестокость. Убивают, да это война, прерогатива мужчин. Но насиловать женщин, мальчишек, детей – это позор, гнусность. Таких надо давить.
-Ты меня расстроил. Я Корвицкого помню еще по Петрограду, был официантом, метрдотелем в ресторане, любовником Юсупова, англичан. Ими был тогда же завербован, бегал к ним с докладами. Работал секретарем у Троцкого. Гнусная личность.
-Поймаю, зарежу, мамой клянусь, - дико вращая глазами проревел Мишка.
После такого почему-то вдруг пить, играть в карты расхотелось, конец вечера был испорчен. Горчаков стал задумчиво перебирать и мять в руках простое полотенце, заменяющее салфетку. Да, жестокая выдалась эта Гражданская война. Брат на брата, каждый считает себя правым, хочет доказать свою точку зрения, оба несогласные с мнением друг друга и кто-то должен умереть, унести в могилу свои аргументы, никогда не досаждать ими оппоненту.
Вскоре произошли два события, которые еще раз заставили полковника Горчакова задуматься о Тайнах Бытия. В октябре скоропостижно скончался Михаил Васильевич Алексеев, генерал русской армии, первопроходец, стоящий у истоков создания Добровольческой Армии и вообще Белого движения.
Но это он, будучи масоном, давал подчиненной ему русской армии, генералитету, офицерству искаженную информацию о Царской Семье, о Распутине, о царице-немке и ее якобы предательстве. Но Антон вспомнил себя, вернувшегося раненым с фронта, как он верил всему, что было написано об этом в газетах, как он сам ужасался вместе с другими слухам и домыслам, пока Судьба не свела его близко с участниками этих событий.
А что вы хотите от генерала, всю жизнь честно прослужившего Отечеству, Родине, не жалевшему живота своего для блага Государства Российского. Но он, в отличии от многих, нашел в себе силы признать свое заблуждение, ушел вместе с Корниловым на Юг, поднял Белое движение. Пусть Корнилов погиб так и не простив Алексееву его ошибок, постоянно с ним конфликтуя, но в главном они были едины.
Горчаков видел, как генерал Алексеев тяжело переживал смерть Царской Семьи, словно чувствуя в этом свою вину. Но никто ни в чем не виноват, человечеству не подвластна Судьба, которая выполняет повеление самой Жизни, только ей одной известен собственный сценарий череды событий. Возможно смерть августейших особ повлияла на здоровье генерала, сознание участия его в этом, подорвало сопротивляемость организма, а может непомерные нагрузки, связанные с простой солдатской жизнью в таком возрасте, что быстро прогрессирующее воспаление легких свело его в могилу.
Горчаков вначале осуждавший генерала Алексеева, ему импонировал прямолинейный Корнилов, хотя и тоже не лишенный заблуждений, но война, постоянное столкновение с множеством смертей заставили пересмотреть свое отношение к Жизни, а может начало проявление мудрости, сделали терпимым к ошибкам других. Ведь по большому счету, каждый считает, что он поступает наилучшим образом, неся благо остальным, на какой бы из противоборствующих сторон он не был.
Прощание с генералом-первопроходцем Белого Движения Юга России, а в последующим всей страны, было в течении двух дней. Горчакову даже довелось стоять в почетном карауле у гроба генерала, этой чести удостаивались участники Первого Ледяного похода.
Жизнь, как будто хотела всех участников падения монархии в России свести воедино на Божий суд. Вслед за смертью Алексеева, был убит другой рьяный противник этого строя – генерал Рузский. Это он всю ночь уговаривал Его Императорское Величество отречься от престола, настаивая в грубой форме низложить с себя власть. Но Рузский, как и Алексеев быстро осознал свою вину в том, в какую пропасть они, генералы, бросили страну, до конца дней своих молил Царя и Бога о прощении. Себя он не мог простить.
Рузский оставался в Пятигорске, а когда его заняла армия Сорокина, ему было предложено перейти на службу к красным. Генерал не простивший себя опрометчивого шага в отношении императора, отказался от этого, гнусного, как он считал, предложения. Был убит кинжалом выродка, чекиста Атабекова. То, что породил Рузский и свело его же в могилу.
Второе событие было из ряда вон выходящее. В Добровольческой Армии было около пятидесяти священников. Все это были люди, заботящиеся о духовном, отпускающие грехи, облегчающие и без того тяжелую солдатскую долю офицеров-добровольцев. Но вот прибыл с поддельным паспортом Шавельский, который и в Великую войну пекся только о своем благополучие. Приказом Деникина он снова получил должность протопресвитера Добровольческой Армии, как и прежде.
Но карьерист, он всегда им останется, под любой личиной, даже сутаной. В Великую войну он, обиженный неполучением определенного сана, кляузничал на императрицу, царя, распускал слухи о Распутине, вместо того, чтобы заботиться о душах паствы. Здесь же повторилась та же история. Нет не забота святого отца о своих прихожанах волновала, лишала сна и отдыха в бдении о судьбах России. Совсем другое было на уме – возвыситься над другими епископами, стать во главе церкви. И ведь придумал. Учитывая оторванность от патриарха, решил взять его функции на себя, создавая новую Церковь. Но это продолжалось недолго и уже новый главнокомандующий Петр Врангель лишил его должности, которую ему дал Деникин. Но и здесь не смирился Шавельский, ставший рабом своей гордыни, забыв о духовности и пастве, одержимый одной лишь значимостью своей личности. Но Жизнь все расставила по своим места, даровав ему долгую дорогу по пути в забвение, раскрывая низменность его существа.
Гражданская война набирала обороты. Красная Армии росла, но как? Она росла численно, забывая о военном мастерстве, а у командиров – об военном искусстве. По численности она превосходила Белую Гвардию многократно, в десять и более раз. Мобилизовали крестьян, рабочих, комсомол, но и этого было мало. Был введен новый вероломный метод, который даже на Востоке применяется в единичных случаях жизни, а коммунисты ввели его повсеместно в широких масштабах – брать заложников. Да что там брать, при невыполнении приказов их комиссаров, малейшем сомнении в исходе задуманного невинных людей, просто напросто, предавали смерти. В этом большевики-товарищи поднаторели быстро.
Позже это состояние называли не менее, как беспредел. У красных появилась военная контрразведка, сначала именуемая как Военный контроль, с постепенным разрастанием, ибо у страха глаза велики. После того что они творили, уничтожая инакомыслие во всех его проявлениях, им везде чудились заговоры, угрозы, саботажи. Под этот маховик смерти попадали совершенно невинные люди. В противоположность им белые почти не имели контрразведки, ведь армия была добровольческой. А уж пытать людей, выбивать какие-то сведения было ниже чести офицера.
Практика заложников процветала. Предателями своих убеждений, взглядов, близких, если так можно было назвать людей, попавших под этот молох принуждения, становились все. Что оставалось делать человеку, офицеру, если после предложения служить он отказывался, забирали с целью последующего расстрела его семью. Он шел служить красным или того хуже, шел добровольцем к белым, чтобы сообщать сведения о них куда следует.
Однажды произошел случай, который потом надолго врезался в память Антону. Он находился в расположении своего полка, когда его разыскал Сергей.
-Антон, друг мой, пляши. Сейчас проходил мимо штаба, знаешь кого я там повстречал? Ты не поверишь – саму Татьяну Ивановну Измайлову. Да, да ее, собственной персоной. Прибыли на извозчике, который является и слугой. Только взгляд у него какой-то цыганистый, оглядывается по сторонам.
Горчакову вдруг захотелось увидеть графиню Измайлову. Нет, не любовь его звала на эту встречу, все давно отгорело, опали чувства, как листья осенью, а желание увидеть изменения в лице прежней женщины, по которой он плакал ночами будучи пажом. Все-таки первая любовь, говорят, не ржавеет. Да и что лукавить перед собой, показать себя, опаленного войной бывалого боевого офицера.
Он сполоснул лицо, побрился, надел свежий мундир и отправился в штаб. Сказать, что в штабе было много народа, значит ничего не сказать. Здесь был весь бомонд Петрограда. Ведь в салон к Измайловой хаживали почти все толпящиеся у входа в штаб, но она была благосклонна лишь к единицам. Многие хотели встретиться, поболтать, пофлиртовать, а кто-то рассчитывал и на большее. Знаете ли приелись женщины в захваченных или, как говорил себе каждый: «в освобожденных от красных банд», городах и селениях. Называйте это, как хотите, но мужчине на войне всегда требуются женская ласка, он ее, конечно, берет зачастую силой. Это закон войны – насилие, жестокость, смерть.
Антон протиснулся сквозь толпу озабоченных поклонников, делая вид что по делу, вошел в помещение и четко доложил о своем прибытии. Измайлова сидела в окружении штаб-офицеров, рассказывала им новости двухмесячной давности, с тех пор, как она покинула Петроград, затем через Москву она собиралась перебраться на юг, в Новороссийск и дальше - заграницу. Антон усмехнулся, еще одна последовательница его маршрута. Только из этого не всегда все получается.
Услышав его голос, она обернулась, всплеснула руками и произнесла:
-Боже мой. Князь, вы ли это?
Антон тоже на миг застыл от неожиданности, нет не от того, что не ожидал ее увидеть, наоборот – он стремился сюда. Он увидел лицо рано постаревшей женщины, прошедшее через многие испытания, переспавшей со многими мужчинами не по своей воле, истрепанной, какой-то равнодушной и опустошенной. Где та надменность, где тот шарм? Преждевременная седина, искусственно маскируемая, множество ранних морщин говорило о том, что она от жизни получила страшный урок, деля постель не только с офицерами, но и с солдатами, лишь бы остаться живой.
Надо было отвечать, все вопросительно смотрели на него.
-Татьяна Ивановна? Какими судьбами? Что вы потеряли в этой грязи под названием война? – говорил он, совершенно не соображая.
Затем он перешел на французский, зная, что только некоторые из офицеров владеют им.
-Какими судьбами? Только не говорите, что вы заблудились?
-Антон, я вам все расскажу. Только заберите меня из этого общества, мне хотелось бы умыться с дороги, поужинать и отдохнуть. Я так устала.
-Господа офицеры. Давайте останемся до конца гусарами. Даме нужен отдых, ужин. Позвольте от вашего имени, господа и на правах ее старого друга еще с тех времен, когда я был камер-пажом императрицы, а она ее фрейлиной, предоставить ей кров. Я думаю, господа, возражений не будет.
Горчаков проводил Татьяну до ее экипажа, на козлах восседал разбойного вида молодец.
-Трогай, любезный. Я укажу дорогу.
Тот недовольно передернул плечами, но команду выполнил. Экипаж остановился у дома, где обитал Горчаков. Он решил не приглашать друзей для встречи графини, можно это сделать завтра. Сейчас ей нужно умыться с дороги и отдохнуть.
-Любезный, занеси вещи графини в дом, сам можешь расположиться где-нибудь поблизости, места хватит. Да задай корм лошадям, - Антону нравилось командовать этим тупым, самодовольным лоботрясом.
Он заметил, как испугано посмотрела на него и кучера Татьяна. Что-то в их отношениях было не очень понятно полковнику. Ничего, время покажет, расставит все по своим местам. Они вошли в дом. Слуга внес только один дорожный баул, это несколько насторожило Антона.
Вечерело. Вестовой принес теплой воды, графиня, соорудив из простыни занавеску, с удовольствием плескалась. Посланный на кухню солдат принес кое-что перекусить. Антон вышел во двор, дабы не мешать даме приводить себя в порядок. О ее слуге Горчаков специально не заботился, зная запасливость этого типа людей, но этот был другого замеса, казалось, он чего –то ждал, особого приема, что ли. Вскоре в доме водрузилась тишина, Антон послал вестового узнать, в чем дело. Тот быстро вернулся, доложил, что дама ждет его к столу.
Татьяна накрыла на стол из того, что принес гонец. Уселись за стол. Антон достал из запасов коньяк, налил в рюмку себе и графине. Чокнулись и выпили. Антон отпил половину рюмки, а Татьяна махнула полностью всю и пододвинула ее к полковнику с просьбой:
-Налей еще, - без всякого этикета.
Если женщина просит, для мужчины это закон. Но он знал крепость напитка, значит она хочет притупить боль, а самая сильная бывает только душевная травма, физическую еще как-то можно терпеть. Он допил свою рюмку, Измайлова снова выпила всю до конца. Антон почувствовал, как по жилам начал струится крепкий напиток, поэтому он приналег на еду. Татьяна почти не ела. Она быстро пьянела, сидела подперев рукой голову, тупо глядя перед собой.
-Дай папиросу, - была вторая ее просьба.
Антон отнес оба ее желания за счет усталости. Он уже хотел предложить ей постель, как она сама об этом сказала:
-А сейчас ты, полковник, потащишь меня в постель. Ночь с графиней, будет что рассказать твоим сотоварищам, - пьяно бормотала она.
-Таня, дорогая, ты бы немного поела, ведь с дороги устала.
-Посмотри какой он заботливый. А на уме только одно. Все вы скоты, мужики.
Горчаков понял, что сейчас будет истерика. Он налил ей еще рюмку коньяка, поставил напротив ее и сказал:
-У меня тост. Давай выпьем за то, чтобы все вернулось в то время, когда мы были счастливы и беззаботны. Ты хочешь это время, Таня?
-Выпьем, - и она вновь осушила рюмку.
Голова немного качнулась и безвольно упала на локоть, лежащий на столе. Дама просто спала, готовая к любым действиям. Полковник поднял ее на руки, поразившись легкости ее тела, он, который не раз это делал, неся ее к постели, еще на забыл веса графини, уложил ее в кровать. Подошел к столу, выпил свою рюмку и вдруг явственно почувствовал чей-то взгляд. Он резко обернулся в сторону окна, увидел, как кто-то отпрянул, ему показалось, что это кучер Татьяны. А где караул?
Спокойно, только спокойно, не выдай себя. Горчаков неторопливо начал растягиваться ремни, чтобы, если кто наблюдает за ним подумал, что он собирается спать и задул лампу. Без ремней будет проще и легче. Антон проверил пояс с ножами, тихо скользнул во двор и сразу же присел. Глаза привыкали к темноте. Он начал различать очертание предметов, тихо перекатился на бок, змеей скользнул за угол.
Его он увидел сразу. Кучер прятался за телегой, сжимая в руке нож. Опытный, такого так просто не взять. Еще пару кувырков, вот и телега. Рядом ноги в хромовых сапогах, никак с убитого офицера. Теперь нужно бесшумно встать, что Антон и сделал. Лоботряс напряженно смотрел в сторону хаты, двери, окна. Для удара он стоял неудобно, но полковник выждал, как только голова была повернута в нужную сторону, удар «кошачьей лапкой» выключил сознание, а тело стало заваливаться на бок. Еще не хватало грохота, поэтому Горчаков подхватил слугу, почувствовал тяжесть его веса и забросил в телегу. Теперь нужно нажать на одну точку, сон до утра с потерей произошедшего обеспечен. Спи, любезный, только не вечно, до утра.


Глава 19
По стране громыхала Гражданская война. Вот уж самое страшное, что есть на свете. Война сама по себе ужасна, но, когда есть один общий противник, он объединяет народ, делает его монолитным единением, способным противостоять любому агрессору, можно рассчитывать на помощь соотечественников. Конечно, есть и выродки, которые предают свою Родину, сотрудничают за что-то с врагом. Трудно понять, что толкнуло их на этот путь измены своему Отечеству.
Такие люди делятся на две категории. Первая – это предатели, которым не нравится собственная страна, которая, как они считают, их обидела, чем-то обделила: вниманием, карьерой, любовью и они готовы ей мстить за это. С ними трудно бороться, их идеологию не сломить, они слепы в своей ненависти. Таких нужно просто уничтожать.
Другой контингент – обманутые или временно идущие на сотрудничество с врагом в силу безвыходности положения, безысходности. Этих можно понять, простить, они охотно искупят свою вину, идут на сотрудничество. Таких большинство. В братоубийственной войне революции было все.
Но самым коварным, варварским методом борьбы был «красный террор», когда у грабителей-пролетариев и иже с ними мгновенно возникало подозрение к другому человеку, если он не их уровня, класса, сословия. Сразу просыпалось звериное чутье на свою несостоятельность, ущербность, убогость, а значит тот человек должен быть ликвидирован. И уничтожали без суда и следствия по приговорам троек извергов. Сколько миллионов людей они загубили, никто не знает.
А если это женщина, да еще знатного сословия? Теперь просыпался звериный половой инстинкт – удовлетворить свою похоть с дамой высшего света, да еще в извращенной форме. Ведь лозунг грабь награбленное никто не отменял, а декрет о свободе любви разрешал многое, тем более, что по логике коммунистов Бога нет, тогда кого бояться? Гуляй рванина. И она гуляла.
Антон осторожно вошел в хату. Он сразу почувствовал, в помещении что-то не так. Он отступил от двери, осмотрелся. Слабый ночной свет падал через окно на стол, но кровати на которой спала графиня Измайлова он не видел, только напряженное дыхание выдавало ее присутствие. Это говорило о том, что Татьяна не спала. Полковник зажег лампу.
Неяркий свет выхватил скромную обстановку хаты, кровать и забившуюся в угол женщину. Она натянула одеяло до подбородка, глаза были широко открыты от ужаса, она ими дико вращала, зубы выстукивали дробь и сквозь них доносился молящий, прерывистый шепот:
-Прошу вас, ненужно. Я уже не могу. Мне плохо. Пожалейте меня.
Казалось, что она рыдает, но глаза были сухи. Антон подошел к ней, сказал:
-Танечка, это я, Антон. Ты меня видишь? Узнаешь? Ты только успокойся, ничего с тобой не случится, все будет хорошо.
-Правда? Ты не будешь меня трогать, насиловать? – дрожь еще продолжалась.
Антон зачерпнул воды, протянул кружку Татьяне. Она, стуча зубами о край, выпила немного, затем слабо попросила:
-У тебя есть спиртное. Ради всего святого, дай мне выпить. Мне страшно.
Горчаков наполнил рюмку и протянул Измайловой. Она медленно выпила, было видно, что она даже не почувствовала вкуса крепкого алкоголя.
-Да она пьет. По всему видно, она горькая пьяница. Но почему? Ведь прошло два с лишним года и так опуститься, - про себя думал Антон, разглядывая Татьяну.
-Не смотри на меня так презрительно, брезгливо. Да, я пьянчужка. Вот видишь Антон, как меня жизнь ударила, во что превратила некогда покорительницу мужчин. Но за все надо платить. Я заплатила самую высокую цену. Меня мучат по ночам кошмары, если я одна. Но такое бывает редко, чтобы кто-то не домогался моего тела, - вдруг неожиданно для Горчакова, трезвым голосом, начала Татьяна.
-Тебе я расскажу все. Англичане меня обманули. Когда я выполнила все, что они хотели и была ширмою с моим домом, после февральской революции они бросили меня. Я вынуждена была уехать в деревню. Там у меня был муж и моя единственная любовь всей жизни – сынок Вадим. Мальчик родился в нехороший период, когда я была нервной после потрясения, связанного с бегством его отца, моего любовника. Да здесь еще меня попросили оставить двор, объявив, что я уже не фрейлина.
В отчаянии я решила прервать беременность, но к сожалению, а может к счастью ничего не получилось. Но ребенок родился немного не такой как все, он отставал в развитии. Я вышла замуж за генерала, которому было наплевать на мои похождения, ему было на все начхать, не пойму только зачем ему был нужен этот брак. Он позволял мне все.
Затем появились англичане, с Освальдом Рейнером, который домогался меня, но я уже была сыта их любовью. Тогда он сделал деловое предложение: они ремонтируют мой дом, делают его модным салоном, а я буду хозяйкой этого гнездышка. Ты сам видел для чего это нужно было. После февраля они забыли обо мне. Дом был никому не нужен, содержать было очень трудно и я его забросила.
Но вот грянул октябрь. Стали создаваться советы, дошли они и до нас. Во главе этого самого совета стал дезертир, наглый тип. Вот он и начал чистку наших земель, пока не увидал меня. Ночью он пробрался ко мне в спальню и изнасиловал. Затем это стало повторяться регулярно. Но этого мало. Он начал бахвалиться перед своими такими же дружками и они средь бела дня завалили к нам в имение, пытаясь раздеть меня. Генерал, надо отдать ему должное, выхватил шашку и стал на мою защиту. Тогда они выскочили в конюшню, чтобы, вооружившись вилами, наброситься на бедного старика. Они подняли его на вилы, как стог сена и выбросили на навозную кучу. А затем сорвали с меня одежду и стали насиловать в самых изощренных позах, - она замолчала, собираясь с силами.
-Может еще немного спиртного? – участливо спросил Антон. 
-Да, пожалуй. Только зачем я тебе это рассказываю? Не знаю. Наверно для того, чтобы оправдаться за свое пристрастие к алкоголю, чтобы ты не думал обо мне плохо. Хотя это уже не имеет никакого значения. Я долго думала, кто в этом виноват, что я докатилась до такого, что без рюмки не могу говорить и думать?
Она просительно посмотрела на Антона. Полковник молча встал, налил рюмку коньяка, протянул Татьяне. Если бы ему еще два года назад, кто-то сказал такое о графине, он просто бы расценил это, как плохую шутку. Но перед ним сидела женщина, по которой он когда-то страдал.
-Не судите, да не судимы будите, - вертелись в голове слова из библии.
Он уже насмотрелся на все причуды жизни, когда она делала с человеком такое, о чем и предположить трудно бывает.
-Пока я не сильно пьяна, продолжу. Я мерзкая, продажная тварь. Да, да, не перебивай меня, а то вообще ничего не расскажу. Я сегодня, как на исповеди, уверена, что только ты поймешь меня, может чем-то поможешь.
Итак, на чем я остановилась. Насилие продолжалось ежедневно и еженощно. Этот период превратился для меня в кошмар. Но были и верные слуги. Моя горничная упросила своего мужа отвести меня на станцию и однажды напоила водкой с какой-то травой всю компанию насильников так, что они уснули. Я схватила сына, бежала из своего имения. Вот с этого момента и началось мое падение.
Сначала я уехала в Петроград, а затем перебралась в Москву. Я думала подальше от своих насильников, а также от людей, которые меня знали. Ведь мне казалось, что все меня упрекают в том, что я способствовала отречению императора, хотя частично, конечно же, моя вина есть в этом. Я жила в Замоскворечье, но какая-то сволочь донесла на меня, что я графиня и встречаюсь с монархистами. Меня схватили, доставили в каземат какой-то тюрьмы. Там много было таких как я.
Молоденькие девочки, мальчики и седые, умудренные жизнью люди, всем грозило одно и то же – смерть. Бесконечные допросы, побои, изнасилования, все это предшествовало главному – расстрелу. Большевики никого не щадили, лучше расстрелять сегодня, чем быть расстрелянными завтра контрой – так называли нас. Судей мы не видели. Тех, кого должны были казнить, выкрикивали утром. Их по несколько человек ставили к стенке и приводили приговор в исполнение.
В одно утро и я услышала свою фамилию. Ты не поверишь, я отнеслась к этому спокойно, как-то обыденно. Ведь ожидание казни, страшнее самой этой самой кары. Просто вздохнула полной грудью, успокоилась. Нас повели по путанным коридорам подвала, к стенке. Вдоль стен стояли лавки, нас раздели.
Голыми гнали по несколько человек по сырому, холодному полу к глухой стене, с желобом для стока крови, но что интересно, я не почувствовал холода снизу. У стены стояли люди в черных кожаных тужурках, они равнодушно смотрели на нас, курили папиросы, ждали, когда мы станем вдоль стены. Напротив, их два человека о чем-то беседовали, совершенно не обращая на нас внимания. Помещение плохо проветривалось, остро пахло порохом и кровью. И еще запомнился острый запах хлорки.
Нас поставили вдоль стенки, лицом к ней. Вдруг кто-то постучал мне по плечу, я обернулась. Передо мной стоял Корвицкий, метрдотель из ресторана, куда мы часто хаживали. О его сексуальных привязанностях я знала и поверь, в этот сумасшедший час, когда я должна была расстаться с жизнью, в голове всплыло его нетрадиционная сексуальная ориентация. Полный бред. Он сделал знак, подошел еще один человек в кожанке и отвел меня в сторону, к вещам.
-Одеться, - была короткая команда.
Почему я так подробно описываю тебе это. Оказывается, страха нет, когда ты уже перешагнула грань жизни и смерти, когда ты была уже за этой чертой, даже появилась какая-то обида, что я не с ними. Антон, поверь мне, человек побывавший за этой границей, не боится умереть, он и до этого не боялся, а пугался испытать боль.
Меня вывели из подвала. Было уже утро. Тусклый полумрак полутемного подвала так резко контрастировал с ярким светом, что я зажмурилась и ничего не видела, шла почти на ощупь, покачиваясь, как пьяная. Мы с сопровождающим зашли в какой-то коридор и остановились у двери. Мне приказано было ждать.
После долгого ожидания привели еще одного юношу, не мальчик, а херувим. Он был заплакан, еще всхлипывал. Мне стало его жалко, он чем-то напоминал моего Вадима. Вскоре в кабинет прошел сам комиссар Константин Корвицкий.
Первым вызвали мальчишку. В кабинете он пробыл недолго, потом выскочил из двери счастливый, улыбающийся. Он грубо спросил у конвоира где выход, сунув в самый нос пропуск. Ни тот, ни я не ожидали от него такой прыти, ведь всего несколько минут он плакал, думаю, лизал сапоги конвоирам и вдруг такая наглость. Прав был Некрасов, когда написал: «люди холопского звания, сущие псы иногда, чем им страшней наказание, тем им милей господа».
Затем ввели меня. За столом восседал сам комиссар Корвицкий, погруженный в бумаги, а может делающий вид, что он очень занят. Актер из него неплохой, как у всех с повернутой психикой, на фоне нетрадиционной половой ориентации.
-Ну-с, графиня Татьяна Ивановна Измайлова. Еще раз здравствуйте. Я знал, что сегодняшний день будет для меня счастливым, такой улов, - он замолчал, листая какие-то листки.
Я не поняла, что он имел ввиду: херувима до меня или мою скромную персону.
-Итак, бывшая фрейлина самой императрицы, активная участница в помощи февральской революции, связь с английской разведкой, ярая противница советской власти – вот неполный перечень ваших злодеяний, гражданка Измайлова. Дальше – вдова, убитого при оказании сопротивления органам советской власти на местах, генерала Бармина. Сын двенадцати лет, а вот это уже интересно. На кого же мы оставим недоросля? Ведь не надо расследования, только за один перечень вашей деятельности, вам грозит то, откуда я вас сегодня извлек, - последнее слово он подчеркнул и вдруг рявкнул:
-Ты все поняла, контра? Или повторить экзекуцию снова, да еще с твоим щенком?
У меня все поплыло перед глазами. Меня пусть расстреливают, насилуют, но ребенка не трогают. Ведь знал, гадина, чем можно мать пронять. Я упала на колени. Как я кляну себя за это, кто бы знал? Ведь он не знал, где мой мальчик спрятан, а этим я выдала Вадима.
-Умоляю, только не это, - плакала я, катаясь по полу, пока не уперлась в его сапоги.
-Вот так бы и давно, - Корвицкий уже встал и вышел из-за стола.
-Будешь работать на нас, иначе твоему щенку не жить.
Я закивала головой, не в силах сказать ни слова. Вот так совершилось мое падение, Антон.
Она замолчала, казалось, она заново прочувствовала то, что с нею произошло. Потом решительно встала, прошла к столу, сама налила себе в рюмку из бутылки, выпила. Немного чего-то покушала и вернулась на свое место.
-Мне была дана псевдо, кличка, как у собаки. Я проходила под именем Белла. Первым моим заданием было проникнуть в одну монархическую организации, наблюдать за ними и доносить. А знаешь, почему я тебе рассказываю так подробно? – она неожиданно прервала свое повествование и посмотрела на полковника.
-Нет, скажи, - ответил Антон хриплым от брезгливости голосом.
-А вот за этим, самым. Чтобы ты меня возненавидел и пристрелил, как бешенную собаку. Принять смерть от тебя мне будет даже почетно и приятно. Хотя, окажись в моей ситуации любой, а я видела это много раз, пыток ЧК еще никто не выдерживал. Все соглашались стучать на ближних своих, а если нет – то стенка. Но есть еще более мощное оружие у них – заложники. Ради них и ты полковник пойдешь на что угодно, забыв о чести, хотя честь спасти своих близких выше доноса. Это я тоже повидала. Но продолжу. Так я завалила несколько подпольных групп и за это на меня устроили охоту.
Тогда меня срочно перебросили на фронт. Мой так называемый слуга – профессиональный разведчик, при царе-батюшке был офицером разведки на Северо-западном фронте. У него мать и жена в Москве, вот и работает. А добровольно служат в Красной Армии единицы, карьеристы, но не разделяющие взгляды большевиков. Комиссары это знают, при малейшем недоверии – пуля в лоб обеспечена. Тебе помочь пустить мне пулю в лоб. Но я здесь только ради Вадима.
Она снова начала путанную речь о том что, какая это подлость с заложниками, появилась пьяная гримаса плача, но слез не было. Она бичевала себя, затем возвеличивала, обвиняя всех и вся в своем падении. Вдруг она встала, стала говорить о своем надуманном статусе разведчицы. Таких пьяниц Антон встречал, они могут не спать всю ночь, говорить с самим собой, но только это были мужчины. Но чтобы вот так пала женщина, графиня – это он видел впервые. Такая не даст спать, оставить одну тоже нельзя: кто знает, что ей взбредет в пьяную голову. Оставалось только одно средство.
Он налил ее хорошую дозу водки, коньяк кончился, а себе немного воды, и предложил тост:
-Давай выпьем за нашу молодость, только до конца, - и чуть не силой влил ей лошадиную дозу спиртного.
Действие быстро возымело силу. Измайлова зашаталась, мутно обвела глазами комнату и рухнула на пол. Только быстрая реакция Горчакова предотвратила падение физическое, хотя моральное и нравственное уже состоялось. Было неприятно держать некогда желанное тело в руках, поэтому Антон поспешил освободиться от ноши, сбросив его на кровать.
Полковник присел к столу. То, что он увидел потрясло его. Революция сделала из графини алкоголичку. Он слышал, что женщины быстро спиваются, но не думал, что подобная участь грозит бывшей фрейлине. Он присел к столу, задумался. Измайлова достаточно рассказала ему о действиях красных и коль они решились произвести глубокую, отрытую разведку, необходимо этим воспользоваться.
Полковник вышел во двор. Неподалеку прохаживался часовой. Антон подошел к нему и спросил:
-Из телеги был виден кучер или продолжает спать?
-Никак нет, движения не было видно.
-Пойди посмотри, да так, чтобы меня не было видно из-за тебя.
Часовой пошел к телеге, Горчаков обошел подводу с другой стороны. Кучер лежал в том же положении, что и уложил его Антон. Он знаком показал часовому отойти от телеги, приказал:
-Неси службу, в дом кучера не пускай, пусть графиня отдохнет. Я обойду позиции.
Горчаков быстро оседлал Малыша и поехал прочь, но не в окопы, а поскакал в штаб. Оперативный дежурный с удивлением выслушал его просьбу разбудить начальника штаба, но пошел выполнять. Вошел заспанный генерал:
-Что за срочность, полковник? Красные уже научились ночью наступать?
-Графиня Измайлова прибыла с разведывательной целью, господин генерал, - и он подробно изложил офицерам добытые сведения.
Теперь они сидели, задумавшись о произошедшем. Вот тебе и «красный террор». Люди с непорочной репутацией вынуждены делать то, что им противно, противоестественно.
-А что графиня? Как удалось тебе ее разговорить? Через постель? – спросил генерал.
-Через алкоголь. Дама оказалась слишком пьющая, одним словом пропащая, - ответил Антон.
-Что вы предлагаете, полковник? Ведь не за этим вы подняли нас средь ночи, чтобы рассказать, как она пьет, - уже официально спросил генерал.
-Дать им ложные сведения, пусть они ими воспользуются, - ответил Антон.
-Они уже видели достаточно, когда въезжали на позиции, - сказал оперативный дежурный, полковник.
-Боюсь, они это уже не вспомнят: кучер повредил голову, в результате ушиба, у графини -та же ситуации, но в результате действия большой дозы алкоголя. Теперь они будут во всю смотреть наше расположение на выезде с другой стороны. Покажем ослабленные позиции, два-три разбитых орудия, да немного трофейных пулеметов. И конечно, будем ждать атаки.
-А что, это мысль. Хорошо полковник, следуйте в расположение, утром накормите, опохмелите, ну и к обеду проезжайте по дороге в сторону красных. Хороша дорожка, что идет через наши позиции, используем ее.
Антон поскакал в расположение своей части. Он расседлал коня, наведался в хату, прислушался к пьяному сопению Измайловой, вышел на улицу, прихватив шинель. Часовой продолжал исправно нести службу. Находиться в одной комнате с пьяной женщиной было мерзко и противно, возвращаться не хотелось. Он отошел в сторону коновязи так, чтобы его не было видно, где стояли мешки с овсом, другой фураж для лошадей, уложил несколько попон, а под голову седло, укрылся шинелью и немного подремал.
С первыми лучами солнца на телеге появилось движение. Сначала поднялась кудлатая голова кучера, затем он выпрыгнул из телеги, недоуменно поглядывая вокруг. Удар «кошачья лапка» тем и хорош, что отбивает память. Кучер отошел к коням, начал пристально смотреть на хату, потом спросил у часового:
-Графиня не выходила?
-Нет, спит еще.
Антон легко перекатился, встал за коней, чтобы его не видел кучер, набросил шинель на плечи и пошел в сторону хаты.
-Ваше высокоблагородие. Напомните графини, что уже время трогаться в путь, - заискивающе просил кучер.
-Хорошо. Но без завтрака мы вас не отпустим. 
Он прошел в комнату. Графиня уже была на ногах. Она слабо спросила:
-Князь. Где можно привести себя в порядок?
Антон крикнул вестового, приказал дать женщине все необходимое, а сам пошел распорядиться насчет завтрака. По пути заглянул к своим друзьям.
-Как графиня, - Мишка ждал оценки. Сергей меланхолично смотрел на Антона.
-Ты, не поверишь. Спившаяся особа, да к тому же шпионка. Приехала чтобы следовать через наши позиции на юг. Делает вид, что до расположения войск дела нет. Прошу вас ко мне на завтрак, но в самом затрапезном виде, будто вчера хорошо гуляли.
После этого он вскочил на лошадь и поскакал в штаб.
Уже по пути он отметил большое движение войск. Все куда-то спешили, что-то прикрывали, заносили в сараи. В штабе его встретил начальник штаба.
-Полковник. Маршрут движения тебе известен, еще вчера говорили, никуда не сворачивай. Проследуй на твои позиции, тепло простись и домой. Будем ждать гостей обратно.
Горчаков поспешил к своему стану. Кучер сидел и хлебал что-то из котелка. Антон заглянул в сарайчик, взял еще бутылку коньяка и вошел в хату. Графиня Измайлова привела себя в порядок, была умыта и причесана, как будто и не было бессонной пьяной ночи.
-Да, а вы мадам, далеко пойдете, - подумал Антон с трудом подавляя отвращение к шпионке.
-Как мы провели ночь. Надеюсь вам понравилось, князь? Я была паинькой?
-Да она ничего не помнит! – сделал вывод Антон.
-Ты, Танечка была, как всегда, на высоте. А теперь давай выпьем. Представляешь, отсутствие женского общества, кругом одни мужчины, делают нас любителями выпить, - добавил он.
По случаю приезда вестовой добыл где-то тарелки, в них была положена скудная снедь.
-А я смотрю, вы не богато живете, но зато у вас спиртного много, - сказала графиня, показывая на бутылок рать.
Тут ввалились два друга. От их вида, Антон чуть не расхохотался. Да, они смогли придумать карнавальные костюмы двух загулявших офицеров в разлагающийся армии. Слегка покачиваясь, Серж поспешил к ручке графини, но на полдороги запнулся, постоял и … раздумал. А Михаил бесцеремонно ее разглядывал, словно намереваясь затащить в постель.
-И это некогда блестящие граф Вокенфельд и князь Кипиани? Да они пьяны. Как не стыдно господа! Родина ждет освобождения, а вы… - она не договорила, потому что Антон принялся выталкивать господ офицеров на улицу.
-Не обращайте внимания, графиня. Это они немного выпили в честь вашего приезда и не только. Впереди тяжелые бои, а люди бегут, воевать не с кем. А не пригубить и нам немного?
Но завтрак был испорчен. Измайлова проследовала к телеге, кучер занял свое место и в сопровождении Антона на коне тронулись в путь. На улице попадались иногда покачивающиеся офицеры, в одной хате слышалась какая-то песня. Графиня и ее спутник плохо помнили вчерашние события, но то что они увидели сейчас заставляло ликовать. Будет что рассказать комиссару Корвицкому. Дорога следовала через боевые порядки. Пошли окопы, с жидкой цепью желторотых юнцов и только кое-где виднелись пулеметы, а на косогоре примостилась разбитая трехдюймовка.
-Да, позиция уж слишком мерзостная, как бы не переборщили штабные с маскарадом. А то вдруг не поверят, - думал Горчаков.
Простились холодно. Пролетка покатилась далее, где за поворотом дороги их уже ждал красный разъезд.
Антон поспешил в штаб, где начальник разведки спросил:
-Ну как думаешь, поверили, что позиция и армия ни к черту? Я уже и сам подумал, что много театрального. Но теперь делать нечего, будем ждать.
Все войска были возвращены в окопы. На прежние позиции были выставлены орудия и пулеметы. Разведчики докладывали о значительном оживлении в стане красных, куда-то спешили гонцы. Теперь нужно было готовиться к бою.
Только Антон был под впечатлением от увиденного. Блестящая светская львица, покорительница сердец, хозяйка салона и на тебе. А может это тоже была игра, как и у Белой Гвардии? Но так пить, как она, не каждый мужчина сможет, этому он был сам очевидец.
Горчаков еще раз обошел свое расположение. Оба его друга тревожно посматривали в сторону неприятеля, ждали атаки. Почему-то это носилось в воздухе, ведь не зря же он направляли своих лазутчиков. Ночь прошла спокойно. Антон еще долго проветривал хату от застоявшегося запаха спиртного. Ему было жалко графиню Измайлову и если в ее рассказе было хоть немного правды, то тяжело в революцию складывалась женская доля. 
Мужчина - воин, он сознательно шел на войну, защищать то, что каждому дорого. Кто-то свою семью, Отечество, какие-то идеалы. Другой видит в войне борьбу за справедливость, желание возвыситься над кем-то, убив его и завладев его положением, богатством, вседозволенностью. Кому-то просто хочется красиво пожить, вкушая плоды насилия, убийства, запаха крови. Это самое гнусное дело – гражданская война, это когда уже нет аргументов и остается последний – оружие.
Но, как тяжело дается вот эта бойня женщине. Ей вообще не свойственна воинственность натуры, она хозяйка очага, мира, спокойствия. А вот эта война ложится на нее тяжким бременем, постоянным напряжением, насилием, потерей того дома, своего угла, любимых и дорогих ей людей: мужей, сыновей, отцов. Они грубеют, некоторые сами становятся на тропу войны, а что может быть грязнее, ужаснее женской жестокости, когда она вынуждена менять свое истинное лицо на противоестественное?
Вот в такую спившуюся, деградированную, опустившуюся особу война превратила хозяйку некогда модного, столичного светского салона графиню Измайлову. А сколько их по стране? Миллионы. Их калечили все и вся, они искали забвения в кокаине, вине, мужчинах, а некоторые просто сводили счеты с жизнью.
До обеда было как-то тревожно, но тихо. Горчаков еще раз обошел оборонительные укрепления. Зашел к артиллеристам. Капитан Смолин в своих неизменных очках, делающим его похожим на учителя ботаники, вылез из замаскированного ветками орудия и смотрел на Антона.
-Ну, как Александр Васильевич? Устоим?
-Устоим. Но снарядов маловато. Бить придется прямой наводкой. Мне думается они вон из-за того холмика и пойдут. Лавою, в бешенном аллюре.
Поговорили и Антон направился к своим кадетам. Тут хозяйничали Сергей и Михаил. Они еще раз проверяли пулеметы, бойцов, укрепления.
Словно в подтверждения слов капитана Смолина, на гребень холма высыпала лавина всадников. Это была не лавина, а целый поток, который расширялся и рос на глазах, заставляя сердце бешено биться в груди, а от страха слегка подрагивать колени. Стараясь не подать вида, что ему не по себе, Антон расстегнул кобуру, подхватил винтовку, готовый стрелять. Но задача командира не в этом. Стрелять и без него есть кому, его дело руководить боем. Он посмотрел назад, в сторону орудий Смолина. В одно мгновение ветки с пушек упали, стволы грозно опустились навстречу скачущим всадникам.
Вдруг раздался залп. В огромную массу живой людской и конской плоти влетели снаряды, рвущие на своем пути эту плоть в куски, превращая в изуродованные подобия некогда живого организма. Образовалась куча мала из тел лошадей, людей, криков в агонии. Задние влетали в эту кучу, шарахались и падали, другие огибали и мчались дальше, подставляя себя безжалостным снарядам, превращающих людей с конями в пушечное мясо. А залп следовал за залпом. Заработали пулеметы, бойцы беспрестанно стреляли из винтовок.
Горчакову на мгновение вспомнился фронт в Великой войне, когда он в составе казачьей лавы мчался на позиции австрийцев. Все повторяется в жизни, только с разницей: он обороняется, а на него мчатся такие же русские. О горькая проза Жизни, как ты жестока!


Глава 20
После того разгромного боя было еще много схваток, но его Горчаков помнил еще очень долго. Он, как бы стал переломным в сознании Антона, словно снял завесу с глаз его, открыл все происходящее в черно-белом ракурсе жизни, а в не розовом свете романтики. Много воды утекло с тех пор. Но он теперь знал, что не все воюют, как он с друзьями по велению совести и чести. Есть другие, скрытые пружины, движущие людьми и бросающие их в бесчестие, подлость, коварство.
Война после этого случая приобрела совершенно другое значение для полковника и не только. Начался период побед Белой Гвардии. Красные бежали по всем фронтам, бросая оружие, сдаваясь в плен полками. Но не расстреливать такое количество плененных людей. Их наспех вооружали до первой атаки, где они шли вместе с офицерами в штыковой бой, кто-то после боя дезертировал, некоторые перебегали на сторону красных, где их ждал трибунал ЧК и смерть, а оставшиеся продолжили воевать дальше в рядах белогвардейцев.
Теперь уже было не редкостью встретить на фронте царские вагоны Троцкого, выносящего свои решения о расстреле красных командиров, причем это делалось десятками, и полков. Огромную массу людей поливали из пулеметов, порою забыв похоронить. Что для этих извергов жизнь человеческая? Ничего. Главное конечная цель – мировое господство революции и они, конечно же, во главе. Но кольцо вокруг стаи обнаглевших шакалов сжималось, бои уже шли под Тулой, еще немного и падет Москва. Красная верхушка была в панике, как и все подлецы, она была до ужаса труслива. Уже готовились в Вологде запасные норы для перехода на нелегальное положение, в этих лесах можно спрятаться, отсидеться, ударить в спину, и легко уйти за границу в случае чего.
Антанта наладила снабжение продовольствием, оружием за баснословные суммы, предвкушая передел России. Они потирали руки, но немцы тоже совсем недавно терли свои и что получилось? Революция. Поэтому англичане, французы, американцы с оглядкой на свои тылы помогали Белой Гвардии. Но был период, что казалось, еще одно усилие и вот она - Победа.
Даже Антон, знавший предсказание Распутина, других ведунов, да и своих собственных чувств засомневался в правдивости этих будущих грядущих событий. Где-то появилась мыслишка: а ведь могла ошибиться. Как всегда, предвидели одно, а получили совсем другое. Ведь некому не подвластна Тайна Бытия. Но Ее Величество Жизнь следует по-своему, ей одной известному закону и пути, никуда не сворачивая, обманывая участников этих событий пустыми их надеждами, думами, мечтами. Так было, так будет и постоянно так происходит. Где-то далеко, в другом неподвластном мире кто-то расхохотался над надеждами для одних, отчаянием для других и сделал все так, как ранее было задумано. Мир снова был низвергнут в поражение Белой Гвардии и победу, уже почти деморализованной, бегущей Красной Армии. Это был окончательный аккорд Гражданской войны. Дальше уже следовало ее добивание.
Но сейчас все было по-другому. Армия была сильна, могуча, пополнялась новыми волонтерами, которые хотели быстрее добить красную нечисть, вернуться к спокойной, нормальной, размеренной жизни. Были и другие, которые косо смотрели на то, что у них изъяли вседозволенность, возможность жить за счет грабежей и насилия. Только крестьянину было не до тех, не до других. Он просто работал, чтобы потом пришла какая-то армия, белая или красная, все отобрала, а он от тоски запивал или уходил грабить, как и другие. Но к счастью таких было мало. Крестьянин был патриархален, умен и хитер. Пусть дерутся, а пока земель ему хватало, да и семью было чем прокормить. Он не поддерживал ни ту, ни другую власть, лишь бы не мешали работать. Да его и не трогали, кушать хотелось всем. Но с горлопанами, кровососами на теле крестьянина в виде Советов поступали просто – их уничтожали, как вошь.
Антон вспоминал Первый Ледяной поход. Как теперь все изменилось. Появилась приличная форма, питание, оружие. Нет разнобоя в обмундировании, хотя и приходилось драться с во много раз превосходящими силами красных, но они были слабы. А все потому, что там все держалось на страхе перед надсмотрщиками-комиссарами, не верящим никому от командиров до рядовых. Доходило до курьезов. Какой-нибудь очкарик, гордо именуемый комиссаром вдруг вмешивался в ход боя, зачастую исход можно было предвидеть – массовое отступление и расстрел полками, а все из-за его глупости.
Но после Первого кубанского похода, когда не было во что одеться офицерам, появились цветные дивизии у Белой Гвардии. Марковцы щеголяли в черном, дроздовцы в зеленом цвете. Да и дрались офицеры умело, жестко, вгоняя в панику комиссаров.
В одном городе, при наступлении на Москву, Антон остановился в комнате, подобранной ему вестовым. Сергей и Михаил остановились неподалеку, вечерами пропадали у местных дам, соскучившимся по настоящему обществу. Хамы, насильники заставляли большинство прятаться по домам, хотя и здесь работал метод заложников. Хватали престарелых родителей, грозили поставить к стенке, если дочь не будет встречаться с командиром, комиссаром и тому подобное. О времена, о нравы. И выходили девицы, прекрасные, образованные на беседу с отпетыми негодяями, которым подавай скотское наслаждение. Многие кончали жизнь в затворничестве, а кто-то сводил счеты с жизнью. Было все. Была трагедия народов России.
В один из дней Антон спешил в штаб. Ему было указано на то, что на станцию прибудет груз от стран Антанты и его полк должен организовать охрану пленных красных, разгружающих вагоны. После окончания работ, Антон возвращался к себе домой. По пути показался небольшой базарчик или как говорили «блошиный рынок», где можно было купить все от ржавого гвоздя до орудия. Так было во всех городах России в те годы. Нужда гнала людей на улицу, а отсутствие полиции, какого-нибудь контроля за действиями публики в этих местах позволяли чувствовать себя вольготно.
Он бросил поводья коня вестовому, пошел вдоль рядов. Хотелось посмотреть чего-то вкусного, вечером пригласить друзей, давно уже не сиживали по вечерам. Антон шел, как будто его кто-то вел невидимый, пока в одном углу не уперся в растрепанную, седую женщину, качающую на коленях полено, завернутое в платок. Да мало ли безумных, явных и притворяющихся видел он за эти годы? Уж очень способен разум человека выуживать деньги, пищу у доверчивого обывателя.
Но в этой грязной побирушке было что-то неуловимо знакомое, настолько это напоминало кого-то так остро, что он остановился у торговки, которая продавала сомнительной свежести товар. Продолжая рассматривать дурно пахнущие продукты, он косил глазом за больной, грязной женщиной. И вдруг до него долетело: «Вадим, сыночек»!
-Нет, этого не может быть! Неужели? – подумал Антон и обратился в торговке.
-Давно сидит здесь эта женщина?
-Давно, еще красные были. Она вне себя, безумная. Сына у нее убили, вот и мается. Ничего не ест, сидит здесь день и ночь.
-Иногда бывает просветления, смотрит на людей, но потом вновь начинает нести что ни попадя: будто она графиня, а сына изнасиловали и убили, все поминает какого-то комиссара. Красные хотели ее пристрелить, но народ зароптал, мол юродивую трогаете, - добавила другая.
-А фамилию свою она не называет? – снова спросил Антон.
-Да где там. Одно и говорит: Вадим покушай, сынок. Пробовали ее кормить, пищу оставляли – не ест. Хотели увести в приют, подняла такой вопль, откуда только силы, мужики едва смогла совладать. Но через день она снова была здесь.
Да сомнений не было, перед ним была Татьяна Измайлова. Что делать? Отвести в приют? Уже была, сбежала и снова сюда. И друг где-то в глубине возник вопрос:
-А зачем ее трогать. Ведь ей здесь хорошо. Для нее в этом положении лишние заботы здоровых людей – муки.
Горчаков расстроенный отошел и еще понаблюдал за сумасшедшей. Она не замечала никого, была в своем мире, она была с сыном, последней ее утехой. Но кто мог с нею так поступить? Нет, не может быть, неужели этот подлец?
Горчаков снова подошел к торговкам. Достал деньги, сказал:
-Если товар найдешь качественный, свежий – куплю. Еще доплачу, если вспомнишь имя комиссара.
Торговка метнулась под прилавок и достала корзину со льдом, где лежало требуемое.
-Забирай со всем приварком, не испортится. Но стоить будет дорого. А имя комиссара здесь всем знамо: Корвицкий. Ох и зверь, не к вечеру будет помянуто. Много невинного народа сгубил, особливо вашего брата – офицера.
Горчаков расплатился, накинул женщине за информацию, добавил:
-Покормите ее, может будет есть.
-А что - ваша знакомая, а вашбродь?
-Не знаю, но похожа. Но кто бы не была – человек же, к тому же женщина. Спасибо и прощайте.
Он потрясенный уходил с базара. Даже его наметанный глаз смог с трудом опознать бывшую графиню Измайлову. Идя к коню, он поклялся себя, если встретит этого комиссарчика, обязательно убьет.
Армия вскоре покинула город, они следовали дальше, на Москву. Но душа была не на месте. Он увидел, как судьба играет людьми - жестоко, безжалостно. Даже у него иногда нет, нет, да проскакивала мысль – а что ждет его, полковника Горчакова за следующим поворотом жизни.
Белая Гвардия освобождала города и села, все теснее сжимала кольцо вокруг неприятеля. В одном городке Антон натолкнулся на счастливого капитана Смолина. Тот бегал по расположению полка в поисках Горчакова.
-Господин полковник. Прибыл, чтобы пригласить вас на ужин в наш дом. Наконец-то я нашел свою семью, хотел бы отпраздновать это событие в узком, так сказать, кругу. Прошу не отказывать, - и назвал адрес.
-Странно, мы вроде бы и не близко знакомы, - подумал Антон, молча принимая приглашение.
Отказывать в этом случае не этично, ведь уже сколько времени воюют плечо к плечу, да к тому же капитан – первопроходец.
Вечером он был по указанному адресу. Семья Смолина состояла из жены и дочери-подростка. Дверь открыл сам хозяин дома, при полном параде. Чувствовалось, что здесь готовились и ждали гостя. Смолин познакомил Горчакова с домочадцами. Жену звали Лидия Сергеевна, а дочь Анной. Жена преподавала в начальной школе, была небольшого роста, сухонькая, светленькая, с остреньким носиком. Дочь походила чем-то на мать, была скромна и тиха.
Уселись за стол. Служанка подавала какие-то блюда, по тому, как часто ошибалась, Антон сделал вывод, что она из числа приглашаемой по случаю прислуги. На правах хозяина дома, Смолин говорил громко, казалось он волновался и пытался таким образом самоутвердиться в этом амплуа. И конечно же, он произнес первый тост:
-Дорогие мои девочки. Я хотел бы поднять этот бокал за скорую победу над тем злом, который поднялся со дна страны. Я горд и счастлив, что по воле Господа мне довелось принять участие в установлении порядка в России. Но я обращаюсь именно к вам, дамы, это случилось благодаря участию в моей судьбе Антона Александровича. Был момент, когда казалось, что все рухнуло.. Благодарите моего спасителя. За нас, - и он выпил рюмку до дна.
Лидия Сергеевна пила слабенькое вино, а дочь какой-то отвар. После тоста Антон протестующе замахал руками, взял ответное слово. Он рассказал, что ничего особого не сделал, это прежде всего долг любого офицера помогать товарищу, рассказал домочадцам какой прекрасный у них муж и отец, который их любит, а также хорошо воюет. Расставались поздно, Смолин просил остаться ночевать, но Антон поспешил в свое расположение.
Это было последнее по-семейному трогательное событие. Глубокая осень девятнадцатого года вступала в свои права. Окрыленные надеждой войска двигались в сердце страны, все ждали скорого окончания войны.
Горчакову вдруг припомнился инспекционный приезд к нему в часть летом, где-то на Украине Деникина. После смотра войск, был дал обед. Они сидели с Антоном Ивановичем за отдельным столом, вкушали, что бог послал. После первого, а им был наваристый украинский борщ, Деникин вдруг сказал:
-А вы не думали полковник Горчаков, почему я приехал именно к вам?
-Никак нет, Ваше Высокопревосходительство.
-Да полноте, голубчик. Мы же договорились, называйте меня по имени.
-Хорошо, Антон Иванович. Я действительно не знаю, почему мы удостоились такой чести.
-Все очень просто, Антон Александрович. Вы своим поступком тогда в восемнадцатом спасли армию, доставили оружие, снаряжение. Сейчас помогают нам англичане и иже с ними. Но они тоже это делают это не бескорыстно, лезут в наши дела, вот заставили очистить Украину. Думаю, это будет для них лакомый кусочек: порты есть, земля плодородная рядом, к тому же много природных богатств.
Он замолчал, пробуя второе блюдо. В это время Антон разливал по рюмкам водочку, предлагая выпить за победу. Закусывая Деникин посмотрел на Антона и произнес, переходя на «ты», подчеркивая близость отношений
-Говорят, ты был близко знаком с Царской семьей, Распутиным? –
-Да как вам сказать, Антон Иванович. Распутина я действительно знал, он меня вытащил с того света. А что касается Их Высочеств – я был камер-пажом императрицы. А к чему этот вопрос?
-Да перед инспекционной поездкой сюда, немного не лицеприятно о вас отозвался Шавельский, он не может простить офицерам, кто был ближе его ко двору, очень ревниво к этому относится. Вот и в эту поездку отправил другого священника, сославшись на болезнь.
-В большой грех впадает господин протопресвитер Добровольческой Армии, ему не следует вникать в дела мирские, его дело – духовность паствы. Так говорил Святой Старец Григорий Ефимович. Ну да Бог с ним.
Выпили еще. Сидели и просто беседовали. Теперь многое становилось понятным Горчакову. Оказывается, мало того, что армия воюет, но ей еще указывают, где следует воевать. Теперь некоторые фортели Жизни прояснились: почему многие видные генералы покинули Добровольческую Армию, в частности Генерального штаба генерал-лейтенант барон Врангель. Ведь, как говорят в Одессе: кто платит, тот танцует девушку. Антанта платит и конечно же требует. Отхватить Крым, Одессу, все Причерноморье – это их мечта. Снимется вопрос о проливах раз и навсегда.
-Последнее время мне снится один и тот же сон. Я не зря начал разговор о Распутине, близость твоя к нему может поможет мне распутать это видение, которое снится мне довольно часто. Я тянусь за яблоком, а оно поднимается выше. Тогда я лезу на яблоню, тянусь, но ветвь ломается и я падаю, больно ушибаюсь. К чему это?
-Не могу знать, Антон Иванович. Хотите покорить какую-то женщину, но получите другую, я так думаю, - похолодев от догадки, сочинил Антон.
-Победа уйдет от вас, дорогой Антон Иванович, а значит и от нас! – про себя подумал полковник Горчаков.
А осенью девятнадцатого года войска Добровольческой Армии покатились назад, к Дону, к Кубани, и дальше на Кавказ. Это еще раз показало недальновидность следования советам политикам Антанты, которые видят только свои интересы, до нужд и чаяний России им дела нет.
Войска двигались с боями вновь на Юг, оказывая организованное сопротивление. В обозе везли все самое дорогое для себя, зачастую это были близкие, которые бежали от красного насилия и издевательства. Горчаков даже заметил семью Смолина. Бедный капитан не мог бросить на произвол судьбы своих девочек. Нехорошие настроения бродили и среди присоединившихся к добровольцам солдатам или казакам. Многие открыто перебегали к красным, другие ждали удобного момента.
В полку Горчакова существовал комендантский взвод, состоящий из казаков. В их функцию входило поддержание порядка в вверенном ему подразделении, охрана штаба и многие другие деликатные вещи. Полковник в один из дней неожиданно для себя открыл, что как-то уж недобро казаки стали посматривать на него, командира полка. У Горчакова после знаменитых событий Ледяного похода осталось на всю жизнь недоверие к этому паразитарному сословию, блюдущему только свою выгоду и интерес, поэтому блеснувший, как нож взгляд он расценил по-своему. Нужно присмотреться к ним.
Шпионить за ними он не собирался, хотя школа, оставленная его учителем, могла бы и помочь. Но зачем? Есть еще более простой и проверенный метод: все зависит от суммы, предложенной любому казаку. А уж то, что они сдадут кого и где хочешь, после стольких лет боев он не сомневался. Был во взводе казачок, небольшого роста, в меру подловатый, со скошенным подбородком, хилой бороденкой по фамилии Мешалкин. Все им помыкали, посылали куда-то, унижали. Вот на этого затурканного всеми человека Антон и обратил внимание.
Он отобрал двух казаков, для сопровождения при осмотре обоза, одним и был Мешалкин. После проведенных действий, Антон написал записку в несколько слов, сделал вид, что долго раздумывает кого с ней послать в штаб, оставил нужного казака подле себя, другой ускакал прочь.
-А что, брат Мешалкин? Я гляжу издеваются над тобой друзья? – спросил казака Антон, заметил, как грубо оттолкнул того товарищ, когда он пытался взять записку.
-Да нет. Это просто он такой есть, - неопределенно тянул казачок.
-А что и не хочется им насолить? Да еще денег при этом заработать? А с капиталом каждый тебе будет завидовать, – продолжал Горчаков.
Последовало молчание. Что-то происходило в голове казачка, но природная осторожность и тупость не давала ему предположить, где здесь можно что-то урвать для себя. Они отъехали от обоза, направляясь к основным силам.
-А ты, как я погляжу, не казак, если заслужить не хочешь денег? – подначивал Горчаков, доставая из кармана ассигнацию, крупного достоинства.
На такую купюру можно купить коня или пару быков, что в хозяйстве будет не последнее дело. Кто устоит против такого соблазна?
-А что надо, ваше высокоблагородие? – облизывая пересохшие губы, спросил Мешалкин.
-Да самую малость – сказать правду. Тогда денежка будет твоя.
Снова последовало молчание. Только слышался стук копыт, идущих шагом коней, да свист зимнего ветра. Горчаков косил глазом на Мешалкина, незаметно расстегнул кобуру револьвера: кто его знает, а вдруг не выдержит искушения при виде денег, захочет иметь их незамедлительно.
-Какую правду, господин полковник? – наконец не выдержал Мешалкин.
-Да что-то я заметил, стали на меня казаки как-то косо поглядывать. Не знаешь почему? – сказал Антон.
Теперь ответа пришлось ждать недолго.
-Знаю. Это все урядник. Задумали казачки податься к красным, но надо чтобы их там приняли, как положено. Вот и решили вас взять с собой, с таким подарком все проститься.
Антон молча протянул деньги казаку.
-Бери, заслужил станичник, - дальше ехали молча, каждый думал о своем.
Подъезжая к расположению, Горчаков сказал:
-Хочешь еще иметь деньги?
-А кто не хочет? Что сделать надо, - довольно спросил Мешалкин.
Теперь этот будет работать за деньги, родных мать и отца продаст. На этом построена была вся революция, так было со всеми «борцами за светлое будущее». Вот оно близкое богатство, уже в кармане. И нет нужды рисковать жизнью, просто скажи своему командиру, что он просит.
-Будешь докладывать мне обо всем, что творится в вашем взводе. За каждую весть будешь иметь деньги. Придешь домой с капиталом, к ногтю их всех прижмешь. Понял? – Антону стало противно от этого казака, а еще больше от себя.
Но если хочешь жить, приходится идти на жертвы, это война. А убивать людей лучше? Но ведь человек ко всему привыкает.
Через день он заметил, что Мешалкин как-то просительно смотрит на него. На улице пошел снегопад, ветерок подул, занося снегом землю. Горчаков приказал ему и вестовому убрать в комнате, поставить самовар. Затем отправил вестового и посмотрел на Мешалкина.
-Сегодня ночью решили уходить, погода позволяет. На часах у вашего входа будут несколько казаков, якобы обеспокоенные погодой охранять штаб. Ну, спеленают вас, на коня и пошел прочь.
-Молодец Мешалкин. Вот тебе, - протянул бумажку прежнего достоинства казаку.
-А теперь уходи отсюда. Я пошлю тебя с пакетом в штаб армии, до утра не возвращайся. Следуй за мной, - и вышел с казаком на крыльцо.
-Вот тебе пакет, следуй в штаб армии. Передай пакет, скажи, что это отчет, который они требовали, - в пакете не было ничего секретного, в случае попадания в чужие руки, опасности никакой.
Горчаков прошел в свою комнату. Проверил оружие, пояс с ножами, обошел окна. Нет, они слишком малы, чтобы атаковать его через окно. Остается только дверь. Он поднял одеяло, соорудив из шинели чучело, уложил в кровать, накрыл с головой одеялом. Взял колченогий табурет, сел у двери, решил ждать развития событий до утра. И конечно же, немного подремать.
Револьвер он засунул за пояс, не будет времени доставать его из кобуры. Затем достал вановский нож, раскрыл его, попробовал для чего-то остроту, хотя был уверен в ней.
-Да ты волнуешься, полковник, - усмехнулся Антон.
Темнота быстро сгущалась. Где-то через пару часов, около окон послышались шаги часового или еще кого-то.
-Проверяют, есть ли свет. Если нет, то значит птичка на месте, спит, - подумал Горчаков.
Вскоре у двери послышались крадущиеся шаги, дверь бесшумно открылась, две фигуры со слабым фонарем вошли в комнату. Свет был едва различим, только указать направление и они его определили – кровать. Антон бесшумно подошел к заднему и вонзил нож в шею, тот захрипел и стал оседать. Передний шел с тряпкой, руки были заняты, обернулся на шум, но нож полосонул его по горлу, оставил недвижимым навсегда.
Антон потушил фонарь и снова уселся у двери. За дверью было тихо. Но вот в комнату просунулась голова, и послышался шепот:
-Чего там копаетесь, заснули что ли?
Снова короткий удар в шею, и человек осел. Антон придержал его и одновременно вышел из комнаты. На крыльце стоял еще один, задом к двери, вглядываясь во тьму ночи. Короткий удар «кошачьей лапкой» по голове, тот начал оседать. Горчаков подхватил тело и втащил его в комнату.
Он спокойно зажег фонарь, осветил поле брани. Везде была в кровь, это в полумраке освещения фонарем напрягало и пугало. Он подтащил последнего к остальным, чтобы тот видел результат их заговора, обыскал и связал. На погонах лычки урядника. Теперь оставалось ждать.
На крыльце послышались шаги и в комнату вошел вестовой.
-Господин полковник, вы живы? – спросил он, держась за голову.
-Да, вот только гости наведались. Что с тобой?
-Я шел к вам, но по дороге кто-то меня ударил по голове, а когда очнулся вокруг ни души, - он осмотрел место боя.
-Хотели меня связать и уйти к красным. Так их не примут, а я как пропуск и отпущение грехов.
Урядник зашевелился. Антон поднял фонарь, осветил тела, и приказал ему сесть.
-Кто приказал меня доставить к красным?
-Комиссар Корвицкий.
-Как поддерживал связь с неприятелем?
-Брат там у меня служит. Вот он и поговорил с комиссаром, тот сказал, что много на нас грехов, пусть захватят командира и приведут для допроса. Тогда зачислят в отряд.
-Позови конвой, пусть доставят его в контрразведку, - приказал вестовому Антон.
Вскоре пришли конвойные, контрразведчики. Урядника забрали, увели покачивающегося с собой. Утром пришли Сергей и Мишка с упреками:
-Антон, ты что не мог нас поставить в известность. Вместе бы сидели в засаде?
-Господа. Они тоже не дураки, знали кто в доме, поэтому усилили якобы караул, чтобы меня захватить и уйти. Вместе, мы бы их спугнули.
Они уселись вокруг стола, немного выпили, поругивая условия этой необычной войны, с ее превратностями, когда не понять, где свой, а где чужой, откуда ждать удара спереди или в спину. А Гражданская война продолжалась.
Теперь уже она превращалась не в организованное отступление, а в бегство. Только офицерские части Белой Гвардии оказывали продуманное, четкое сопротивление, все другие бежали, хуже того, они переходили на сторону красных усиливая их численность.
Наконец огромная армия отступающих скопилась в Новороссийске. Антанта предоставила пароходы для эвакуации, страх среди казачества был настолько силен, что они словно оголтелые спешили спасти свои паскудные душонки, лезли на борт, невзирая на требования соблюдать порядок. Был срочно организован офицерский патруль, для упорядочивания посадки. И только после расстрела нескольких откровенных паникеров, удалось восстановить порядок.
Друзья снова собрались в переполненной доме, который играл роль штаба, только вот какого и чего – было не понятно. Антон уже подумывал ступить на борт одного из кораблей и отплыть за границу, где ждала его Наденька. Теперь нужно было попрощаться с друзьями.
-Что будем делать господа офицеры? – спросил их Горчаков.
-Я остаюсь, мои корни здесь, я буду этим красным гадам горло рвать, - первым начал Мишка.
-А меня там за морем никто не ждет. Моя земля здесь, не знаю, как кто, но я верен присяге, - ответил Сергей.
Последние слова больно задели князя Горчакова. Выходит, он не верен присяге, друзьям, оставляет их на произвол судьбы.
-А не пойти ли нам куда-нибудь и выпить, а господа офицеры, - предложил Антон, уклонившись от ответа.
Они вышли и направились в кабак. На улице, ведущей в порт, офицеры заметили капитана Смолина. Он стоял несмотря на пронизывающий морской влажный ветер с непокрытой головой, смотрел на прижавшихся к нему жену и дочь, как-то отрешенно гладя их по голове.
-Что капитан, не можете попасть в порт? – спросил его Антон.
-Нет, мы остаемся. У нас нет ни денег, ни профессии, чтобы жить за границей, - безразлично ответил Смолин.
-Тогда вам нужно в Крым, туда уходят остатки нашей армии, - сказал Мишка, как о чем-то решеном.
-Нет, мы останемся здесь, - твердо повторил капитан, для чего-то расстегнул шинель, с орденами на груди.
-Удачи капитан. Всего самого наилучшего, - и они проследовали дальше
-Прощайте господа, не поминайте лихом.
Офицеры отошли на несколько шагов, вдруг до них дошел страшный смысл слов, когда позади раздались выстрелы из револьвера. Все разом обернулись.
Девочка медленно оседала на тротуар. Щупленькая жена, цепляясь за мужа, с какой-то спокойной улыбкой сползала следом за дочерью. Капитан Смолин приставил револьвер к сердцу, к орденам, к этой героической солдатской чести и выстрелил. Офицер, похожий на школьного учителя, накрыл своим телом и распахнутой шинелью всю свою семью, словно защищая их он этого кошмара Гражданской войны.
 


Глава 21
Армия Деникина была разбита, а сам он сложил полномочия командующего и честно ушел в отставку. Что случилось и почему такое произошло? Этот вопрос задавал себе каждый из участников Гражданской войны в России. Ведь сам Антон Иванович Деникин еще летом поведал Горчакову о повторяющемся сне о заветном и желанном яблоке. Мистика.
Кто-то склонен считать, что вновь виновато командование. Ведь не зря генерал Врангель покинул Деникина, выразив свое несогласие с походом на Украину. Барон Врангель настаивал двигать армию не на Запад, а на Восток, для соединения с войсками адмирала Колчака. Украина была заманчива, но даже русский генерал Скоропадский, которого на Украине сделали гетманом, отказался от управления этой страной из-за сплошного кумовства, предательства, чудовищной коррупции.
Антону доводилось встречаться со Скоропадским. Как и положено кадетам Пажеского корпуса они обращались друг к другу на «ты», судьба обоих была во многом схожа. Павел Петрович был также камер-пажом, но императрицы Марии Федоровны, затем пошел по карьерной лестнице благодаря уму и храбрости. Но даже он не смог ничего поделать с Украиной, ее «самостийностью», а о союзе с Россией там и слушать не хотели. На этой волне взлетел Петлюра, который досаждал всем. Вот Белая Гвардия и зачистила свои тылы, но больше скорее из-за того, что так хотела Антанта.
Все было ничего, но о предательстве украинцев ходили легенды. Был оставлен лояльный к Добровольческой Армии Нестор Махно. И вот когда Белая Гвардия подступала уже к Туле, тот коварно и вероломно ударил в спину, пошел по тылам Добровольческой Армии. От этого подлого наскока она оправиться уже не смогла, потому что часть своих войск бросила против Махно, ослабив основное направление.
А здесь всегда было десятикратное превосходство противника в силе, может быть вот этот показатель в числе, а не в умении играл в Красной Армии доминирующую роль, сыгравший в последующих войнах такую пагубную, злую шутку, сказавшуюся на ней, заставившую рассчитываться за бездарность командиров и надсмотрщиков-комиссаров миллионами убитых пленных красноармейцев.
История не терпит сослагательного наклонения, но Горчаков хорошо знавший барона Врангеля, который был выпускником той же академии Генштаба, понимал, что многое бы изменилось, образуй Белая Гвардия единый мощный кулак с адмиралом Колчаком. А так разрозненные силы, трудность связи, несогласованность действий. Теперь можно было только гадать, что было бы.
Об этом и многом другом думал полковник Горчаков, переправляясь в Крым вместе со своими друзьями. На него произвело сильное впечатление самоубийство капитана Смолина и его семьи. Ведь даже в Ледяном походе, когда умереть было легче, чем высморкаться, капитан оставался стойким, невозмутимым. Значит что-то проняло артиллериста до глубины. Об этот мог только догадываться полковник, предполагать. Жена, возможно бы, нашла работу уборщицы, дочь, в конечном итоге, ушла бы на панель, а он сам перебивался бы случайными заработками, а с его хилой внешностью и принципиальностью могло оказаться, что был бы совсем безработным.
Антон уже сотый раз задавал себе вопрос:
-А кто тебя там ждет? Надежда Николаевна? Но прошло уже почти три года, за это время много воды утекло. Да, у него есть деньги, дед позаботился, но на сколько их хватит?
Антон еще раз посмотрел на друзей. Сергей был невозмутим, Мишка что-то балагурил в кругу офицеров.
-Что нас ждет, у последней черты? – думал он.
То, что это агония понимали все. Конец был один – поражение, он был неизбежен. Его горечь нужно выпить до дна: медленно, словно смакуя, истязая, наказывая себя за легкомысленность свою и поколений, за грехи и проступки. Так распорядилась Судьба. Ведь так близка была победа, но вот теперь бегство. А вот куда бежать? От Рока и себя не убежишь.
Но что-то случилось после этого с Антоном. Он возмужал что ли, а может наоборот, смерть Смолина сделала его жестоким. Теперь после всех своих нерадостных дум, он искал смерти в бою. Зачем жить, сражаться, если конечный результат известен – поражение. Так лучше ничего этого не видеть. Не зря его предупреждали о том, что знать свое будущее – это нелегкая ноша. Он просто сломался, но уйти так малодушно из жизни он не хотел, да и не смел. Тогда пусть его убьют другие и не где-нибудь, а в бою.
О его отчаянной смелости ходили легенды, он врывался со своими солдатами туда, куда подумать было страшно, не то что воевать. И всегда выходил победителем. Горчаков словно пытался доказать красным, что Белую Гвардию и его не так легко сломить, что они победят. Но численное преимущество красных бандитов росло в геометрической прогрессии. Десятикратное преимущество в живой силе против армии генерала Врангеля было обычным явлением, а на участке полковника зачастую доходило до двадцатикратного.
Воевать можно с любой армией, но воевать против Ее Величества Жизни бесполезно, даже вредно, ибо она покажет нам конечный исход, она все расставит по своим местам и рассудит, кто прав, а кто виноват. После всего лета двадцатого года, который был отмечен только победами Белой гвардии, которая осталась к тому же без помощи Антанты, ее наконец вытеснили к осени к Перекопу. Это были огромные силы большевиков, но дальше они не смогла продвинуться.
Полковнику Горчакову неоднократно поощрявшемуся командованием, было приказано отвести полк в тыл. Он обходил позиции, готовясь сменить место дислокации. Следом шел Сергей, в потрепанной шинели, разбитых сапогах, в котором трудно было узнать столичного бонвивана, каким он был не так давно. Где-то постреливали, иногда посвистывали пули, но к этому привыкли, как к комарам летом. Они прошли на позицию Мишки. Тот стоял в окружении офицеров, что-то красочно живописал да так, что не заметили подхода начальства в лице Горчакова.
-Капитан Кипиани. Вы уже все рассказали?
Михаил подал запоздавшую команду, но Антон остановил его жестом.
-Давайте, господа офицеры закругляться здесь. Нас отводят в тыл на отдых и пополнение. К вечеру должны быть готовы, нас сменят. Идемте со мной капитан.
-Один момент, господин полковник. Только захвачу с собой планшет, - и он бросился в сторону стоящей неподалеку телеги.
Мишка сделал два шага, вдруг завалился как-то неуклюже на бок, поджал ноги и начал кататься по земле. Все бросились к нему. Антон был первый у раненного друга.
-Что, куда ударило? Говори, только не молчи.
-Нога, командир. Кажется, в бедро.
-Санитара сюда, - приказал Антон, хотя на фронте все могут оказать первую помощь при несложных ранениях.
Ногу осмотрели. Пуля прошла навылет, выше колена, не повредив кости.
-Ты счастливый, чертяка. Рана скоро заживет, на своей свадьбе танцевать будешь, - сказал Горчаков.
В лазарете Михаилу оказали помощь, с рекомендациями лечиться в тылу. Горчаков и Вокенфельд вызвались сопровождать его до места назначения. Через пару дней они уже были в Гурзуфе. Сказать, что дорога в это место была, как и летом семнадцатого года, значит ничего не сказать. Кругом были следы разрушений, запустения, многие места демонстрировали буйные заросли травы, кустарника. Это был результат борьбы за власть осенью семнадцатого года, затем оккупация Крыма немцами, а в последующим политика Украины. Растащили и разворовали все что можно, многое было разрушено.
Они прибыли к дому Вокенфельда вечером. Дом и флигель сохранился, хотя и выглядел не так респектабельно, как раньше. Видно сказывалось отсутствие средств у хозяев или нежелание сделать дом привлекательным. Въехали во двор. Навстречу вышла Марфа, остановилась на крыльце, подслеповато осматривая прибывших, приложив ладонь козырьком ко лбу. Она узнала направляющегося к ней Сергея, всплеснула руками и бросилась к нему.
-Батюшка, Сергей Викторович, вы ли это? Вот уж не думала, не гадала, - и заплакав, упала ему на грудь.
-Ну полно, полно, Марфа. Не разводи сырость, проводи лучше в дом.
Антон последовал в дом за ними, Михаил пока остался в подводе. Те же чистые комнаты, но заметно меньше стало мебели, немного застоявшийся воздух. Обошли все помещения, определили комнату для Михаила. 
-А что с ним, Сергей Викторович?
-Ранен он. Не знаешь, нет ли поблизости медицинских работников. Ему необходимы перевязки.
-Как же, есть батюшка, живут неподалеку. Проходите до стола, покушайте с дороги, - суетилась Марфа.
В комнату внесли Мишку, уложили на кровать и, хотя он порывался что-то демонстрировать, запретили ему вставать.
-А что флигель, не завалился, - спросил Марфу Антон.
-Да господь с вами, Антон Александрович. Можете полюбопытствовать, ключи вон на стене висят.
Он с Сергеем прошел в это легендарное теперь уже строение. Все было по-прежнему, только мебели здесь тоже поубавилось.
-Странно, куда мебель делась, - спросил Сергея Антон.
-Не знаю, может Марфа просветит нас, - и они пошли в основной дом.
Стол уже был накрыт, Мишка разливал в бокалы вино, хитро на них поглядывая.
-Думали меня кормить в кровати? Нет, я еще могу поднять бокал вина.
-Марфа. Что здесь было после нашего отъезда? В доме осталось немного мебели, да и ремонт давно не делан? – спросил управительницу Сергей.
-Ой, батюшка. Здесь такое было. Сразу после переворота в Петрограде начались грабежи, приходили пьяницы и кричали: «грабь награбленное». Брали все подряд. Но я сбегала на базар, нашла дружков того, вашего постояльца, так он поселил какого –то мужика, вечно пьяного, но его знали и все боялись. Только немного успели растащить мебели. А что было - вспомнить страшно. Черноморских офицеров расстреляли, да многих убили. Потом пришли немцы. В доме жил офицер. Он спросил фамилию хозяина, я ему сказала. Так к дому никто не подходил, офицер оказался хорошим человеком. Ну, а последнее время пошли снова грабежи, порядка никакого, украинская власть переменчива была, потом уже услышала, что вы близко. Может поэтому и не трогали. А ремонт не делала потому, что как только увидят, что идут работы, значит есть деньги, ночью налетают, забирают все и убивают. Прости меня, Господи, - и она перекрестилась.
Сидели за столом, как в старые добрые времена, выпивали, неторопливо кушали. Было по-домашнему тепло и уютно. Будто и нет войны, снова лето, кругом тепло и хорошо.
-Ты говорила Марфа, что здесь есть сестры милосердия? А то мне нужны будут перевязки, - начал Мишка.
-Кто, о чем. А ты снова о женщинах, - урезонил друга Сергей.
-Да есть. Тоже недавно прибыли, где-то с полмесяца назад. Работают неподалеку, в каком-то лазарете. Да, по-моему, вы их видели здесь до войны, - только до какой, Марфа не уточнила.
Никто на это не обратил внимание, да и поздно, ночь на дворе. Мало ли кого видели офицеры до войны, а если до начала Великой, то времени ушло очень много.
На другой день Марфа сходила за сестрами милосердия, но те оказались на службе в одном из лазаретов, которых в окрестностях Ялты, Гурзуфа было несколько. Перевязку Михаилу проводил Антон сам, как наиболее опытный в подобных делах человек. Он много раз сам проходил через эту процедуру, выучил ее до мельчайших подробностей. А то что руки немного при этом корявые - не беда, компенсируется свежей повязкой. Мишка заметно шел на поправку. Рана действительно хорошо заживала. Сказывался молодой организм, а может употребление в достаточном количестве кахетинского.
Вечером они сидели за столом, готовились к ужину. Марфа суетилась на кухне у плиты, откуда доносились восхитительные запахи малоросской кухни. В дверь робко постучали и на пороге появились девушки, произведшие эффект разорвавшегося снаряда: все застыли в самых немыслимых позах. Да и было отчего. На пороге стояли Мария и Екатерина.
В комнате повисла какая-то нездоровая, гнетущая тишина. У всех присутствующий в этой немой сцены появились одни и те же вопросы:
-Откуда вы появились? Не сон ли это?
Первым в себя пришел, как всегда, Мишка.
-Вах, кого я вижу? Мамой клянусь, лучшие девушки старого и нового Света снова с нами.
Но него цыкнул Сергей:
-Помолчи, - он вскочил на ноги и подошел к Екатерине, которая словно в ступоре смотрела на него.
Сергей взял ее руки и тихо сказал:
-Здравствуй Катя.
-Здравствуй, - был такой же тихий ответ.
Они уже не замечали других, они были в своем мире.
Антон поднялся и подошел к Марии.
-Здравствуйте. Милости прошу сударыня к нашему солдатскому скромному столу. Присаживайтесь, где вам удобно.
Она прошла в тень, уселась рядом с Михаилом, подчеркнув этим дистанцию между ею и Антоном. Сергей с Екатериной как –то незаметно ушли в другую комнату. Молчание за столом становилось неловким. Даже всегда находчивый Мишка примолк. Эту напряженность попыталась разрядить Мария.
-Так, где у нас раненый? – спросила она, глядя на Кипиани.
-Вот он, о прекраснейшая пери, перед тобой, - оживился тот.
-Тогда давайте будем осматривать вашу рану, - и она профессионально пододвинула к себе баул, который девушки принесли с собой.
-Кто вас перевязывал и когда?
-Утром, полковник Горчаков.
-Ну, хорошо сделано, я подумала, что работал доктор. Когда вы получили ранение? – она полностью занялась Мишкиной ногой.
Вошла Марфа.
-Господа. Где будем вечерять? Накрывать на кухне или…
Ей не дали договорить.
-Конечно в столовой, Марфа. К нам видишь какие девушки пришли? Неси все запасы вина, лечиться будем.
Антон сохранял молчание. Перед глазами стоял зимний Петроград, ночь, трупы патрульных и возглас Марии:
-Уходи, я ненавижу тебя.
Марфа пошла накрывать на стол. Антон поднялся и вышел на улицу покурить. Вот уж не думал встретить здесь знакомых. Что они здесь делают? Как попали сюда? Сплошные вопросы, которые остаются пока без ответов. Вышел на крыльцо Сергей. Он стал рядом, затягиваясь папиросой, смотрел на полковника, но ничего не говорил.
-Пойдем в дом, Марфа накрыла на стол. Немного будем выпивать – как говорит наш раненный друг, - спокойно сказал наконец он.
Антон его на мгновение задержал:
-У тебя все хорошо?
-Я – счастлив, Антон. А у тебя?
-Пойдем, потом расскажу, - и они вошли в дом
Уселись за стол. Мишка сидел с Марией, Сергей с Екатериной, а Антон вынужден был возглавлять стол в гордом одиночестве. Марфа суетилась, подавая неприхотливый ужин. Гражданская война разучила готовить разносолы, да и деликатесы, продукты были в дефиците. Хотя и раньше за Марфой не наблюдалась склонность баловать изысками, но она всегда кормила сытно, просто и вкусно. Внесли бочонок вина. Мишка, из-за болей в ноге, только зацокал языком, не в силах вскочить на ноги.
-Антон, дорогой, будь сегодня виночерпием. Ну, а я, конечно, с позволения наших прекрасных дам, буду нести тяжелую ношу тамады.
Он дождался, когда Антон наполнит бокалы, затем продолжил:
-Прошу великодушно у наших очаровательных девушек, этих бутонов роз, прощения, что я произношу тост сидя, но в силу обстоятельств, произошедших со мной, рана нисколько не влияет на мои уста, которыми я хотел бы пригубить этот целебный, божественный напиток за вас, о лучшие из лучших на свете дамы. Мужчин прошу выпить стоя, - он попытался встать, но его удержала Мария, это получилось как-то неуклюже, что все рассмеялись, чем разрядили обстановку за столом.
Дальше ужин продвигался уже как-то более свободно. А в конце, когда было выпито достаточно, появилась непринужденность. Антон ловил на себе оценивающие взгляды Марии, но виду не подавал. Он только отметил, что выпивать она стала больше. Да и Екатерина, раньше непьющая вообще, от нее не отставала. Ну что тут поделаешь – война. Сергей, казалось ничего не замечал, он весь был поглощен своей любимой женщиной. Он практически не ел и не пил, обняв словно драгоценность Екатерину, склонив голову к ее, о чем-то перешептывался. Мишка завладел вниманием Марии живописал подвиги друзей на фронтах, но поймав строгий взгляд Антона перевел разговор в другую плоскость.
Наконец настало время расходиться по домам. Сергей заявил, что он не отпустит Екатерину, поэтому предложил Марии ночевать в этом доме, на что она категорически отказалась, заявив, что дойдет до дома одна.
-Зачем же так, о несравненная. Я провожу вас, - Антон предложил свои услуги.
Мария подошла к Екатерине, посмотрела ей прямо в глаза и сказала:
-Катенька, я надеюсь…
-Можешь не сомневаться Маша, я помню, - ответила девушка Марии.
Та, поджав губы, ничего не сказала, а пошла облачаться. Антон одел шинель, сунул в карман наган и стал ждать, когда она будет готова. Они вышли на улицу. С моря дул противный, влажный, холодный ветер, но они пошли по улице к дому, где девушки снимали комнату. Это был тот же дом, где они останавливались в семнадцатом году, единственное отличие – не было Вадима.
-Как вы здесь оказались, - спросил Антон, чтобы не молчать.
-Я провожаю Екатерину, которая хочет уехать из страны. Но может быть она сейчас останется, потому что нашла своего любимого.
-А ты нашла? – вертелось на языке у Антона, но он промолчал.
У крыльца они сухо простились, Мария ушла. Антон побрел по темным улицам к своему дому.
Ночлег он выбрал во флигеле. Он днем мельком проверил подземный ход, который еще функционировал, несмотря, а скорее вопреки времени, расставил в одной комнате кровать, в другой неподъемный диван и софу, оставшийся с прежних времен для Мишкиных закидонов. Антон протопил немного печь, жить стало значительно лучше. Сейчас продрогший он не стал заходит в большой дом, а прошел прямо во флигель.
Утром он проснулся поздно, умылся, накинул на плечи шинель и побрел в дом. Сергей пошел провожать Екатерину в лазарет, ждали его, чтобы усесться за стол. Мишка был, как всегда весел и беззаботен. Он сидел у стола, на котором лежал его знаменитый кожаный портсигар с двумя переплетенными буквами «К», курил и балагурил. Пришел Сергей, все дружно уселись за стол.

-Рассказывай, как дамы оказались здесь? – спросил его Антон.
-Екатерина хочет уехать из страны. Это ее решение твердое, она и меня уговаривала всю ночь сделать то же самое. Мария ее провожает, но пока сомневается в целесообразности поездки. Как у вас с ней? Черная кошка пробежала?
-Не спрашивай, я и сам не пойму. Но, как говорит наш незабвенный друг, все что ни идет, идет только к лучшему. Ты слышишь Михаил?
-Пользуетесь моей безногостью? Погодите, вот скоро встану, вы только меня и будете видеть по праздникам, - Мишка колдовал возле бочонка.
Девушки снова пришли вечером. Теперь Екатерина делала Михаилу перевязку. Мария следила за ее действиями, изредка бросая фразы и подавая бинты. Все проходило также, как и вчера. После ужина Мария встала, все подумали, что она уходит домой. Но она попросила налить еще бокал вина и сказала:
-Я хочу произнести тост. Давайте выпьем за то, чтобы это, как можно скорее закончилось. У нас завтра выходной день, нам разрешено не выходить на работу в лазарет. Я предлагаю совершить поездку в Ялту. Мы это можем осуществить господа офицеры? – она смотрела на Антона.
-Думаю да. Только вот как Михаил? – они смотрели на раненого.
-Мне еще рано бегать по булыжной мостовой. Вы поезжайте, передайте привет моим землякам, адрес я дам. Помнишь в прошлый мой приезд в семнадцатом году, мы у них хорошо посидели?
-Тогда решено. Утром тронемся в путь. А сейчас я иду домой. Екатерина, ты со мной?
Сергей с силой сжал руку Кати, она даже немного побледнела от боли и ответила:
-Нет, Мари, меня не отпускают.
Антон снова провожал Марию до ее дома. Ему почему-то казалось, что кто-то идет за ними, следит. А может это военная привычка? Но оборачиваться при даме он себе не позволил. Расстались также холодно, как и первый раз. Домой он возвращался настороже, но странно, ничего подозрительного не испытал.
На другой день они наняли извозчика и поехали в Ялту. Был теплый день, в местах где не было ветра, даже приходилось испытывать испарину. Но крымская поздняя осень аналогична зиме – обманчива. Чуть зазевался и все, простыл. Они осмотрели места, где когда-то впервые сидели за столиком. Ресторанчика уже не было, на его месте стояли палатки какой-то воинской части. Затем прошли в морской порт, смотрели, как на борт грузятся военные, покидающие родину. Вот подошел строй казаков. Все в черкесках, с хоругвями, штандартами, после показного прощания с поцелуями родной земли и благословением священника поднялись на борт иностранного судна.
Антону было это противно. Он видел их в деле, когда они переметывались из одного стана в другой, ища выгоду для себя. Они первыми предали Веру, Царя и Отечество, бросились служить красным. Затем изменили и им, попали под жесточайший «красный террор», о котором трубили кругом, как страдатели за сословие, преданность Царю, не упоминая о своем предательстве. А сейчас вместо того, чтобы сражаться, а эти части не принимали участия в летних боях и походах двадцатого года, бежали первыми, как гнилые крысы. Трудно было понять давно ли они от красных или они за Белую Гвардию. Судьба показала их истинное лицо.
-Да они ряженые, - впервые на ум пришло сравнение.
-Они играют во взрослые игры, ведут свой спектакль, дабы казаться значимым.
Но не только ему было это противно. Все отвернулись от этого паскудного зрелища, быстро ушли.
День был испорчен. Несмотря на то, что они видели, как на другие суда поднимались офицеры, стыдливо пряча глаза, зачастую раненые, больные, в сопровождении домочадцев, без всякой помпезности. Они расценивали это, как позор. О великая Россия, ты его выпила сполна.
Возвращались домой молча. Мишка ждал их в хорошем расположении духа.
-Вы передали привет от меня моим друзьям? – был его первый вопрос.
-Да, мы сразу к ним заехали, рассказали о твоем ранении. Они очень расстроились, сказали, что скоро приедут. Как себя чувствуешь? – ответил Антон.
-Дорогой, очень хорошо. Скоро пойду к девушкам. А теперь к столу. Марфа приготовила чудесный суп, называется харчо. К нему будет баранья нога. Конечно и чудесное вино тоже.
Вечер прошел хорошо. Уже было поздно, но никто не хотел расходиться. Мария попросила налить бокал вина и встала.
-Господа. Разрешите мне произнести тост за вас, храбрых офицеров. Я видела с каким презрением вы смотрели на этих уезжающих казаков, которые прятались за чужие спины. Давайте выпьем за нас, за нашу молодость, будущее, - и она переглянулась с Екатериной.
Было уже поздно, пора было провожать Марию до дома. Но похоже она не собиралась этого делать. Вдруг Антон услышал:
-Дорогой хозяин. Не найдется ли у тебя еще одной кровати для меня. Мне уже порядком надоело поздно возвращаться домой одной, видеть косые взгляды хозяев. Пусть они думают, что мы с Екатериной дежурим в лазарете, - говорила Мария.
-Да ради Бога. Места всем хватит. Где бы ты хотела отдохнуть? Выбирай комнату.
-Помнится были две комнаты во флигеле. Я не хочу вам мешать. Разрешите мне ночевать там?
-Пожалуйста, если Антон не возражает, - ответил Сергей.
-Да, там одна комната полностью свободна, есть и постель. Можешь свободно располагаться. Ты мне не мешаешь. 
-Тогда проводите меня. Но только чур не приставать, - строго сказала Ртищева.
Вошли во флигель. Антон предложил Марии комнату на выбор, она остановилась на небольшой софе, которая была ближе к печке, да и вдвоем трудно было бы на ней лежать. Мишка раньше использовал для дам диван или кровать, на которой в настоящее время спал Антон. Мария постелила и задула лампу.
Антон через закрытую дверь это слышал, постепенно засыпая. Проснулся он от того, как она скользнула к нему в постель.
-Я замерзла, согрей меня. Или ты уже все забыл? – тихо прошептала она.
Привычно были сброшены одежды, оба тела переплелись. Мария оставалась такой же страстной, ненасытной, как и раньше. Молодость брала свое.
Когда утром полковник проснулся, ее уже не было. Он встал вышел в другую комнату. Софа была аккуратно заправлена, постельные принадлежности сложены. Чувствовалась хозяйственность женщины, чего раньше за ней не замечалось. Только некоторые нюансы близости не выходили из головы Антона.
Он вчера не придавал им значения, но сегодня осматривая порядок, оставленный Марией, подумал, что эта женщина должна быть замужней, так обычно поступают домовитые дамы, отягощенные семьей. И сразу на ум пришла Надежда.
-Где ты, любимая Наденька? Потерпи, уже скоро. Ну не могу я вот так бросить друзей и сесть на пароход. Екатерина уговорит Сергея, а Мишка уж точно не отстанет от нас, - он даже заулыбался от этого.
-Да, нужно давить на Сержа, любовь должна быть до конца счастливой. А иначе зачем все это?
Горчаков даже мысли не допускал, что кто-то им сможет помешать эмигрировать. Все складывалась хорошо. Он даже забыл вдруг о Марии, ее странностях. Антон присел на кровать. Да, давно он не трогал ее тела. И снова на ум пришли ее слова о том, почему они здесь, на кого оставили позиции, много ли там личного состава. Вопросы были поставлены профессионально, а помня опыт графини Измайловой, он уже хотел заподозрить и Марию. Но его взгляд остановился на небольшом флакончике одеколона для мужчин, якобы забытый в спешке или как подарок за ночь. Эта мелочь развеяла все его сомнения.
-Ты слишком подозрительный, Антон. Вот и с тобой рассчитались, как с проституткой, - усмехнулся он про себя.
Он продолжал осмотр комнаты. Подземный ход был осмотрен им в последнюю очередь, но более тщательно, чем в первый день. Как оказалось, им давно никто не пользовался, да и Мария сюда еще не сунула свой любопытный нос. И хотя ночной расспрос его насторожил, но он все-таки не придал этому значения, но посвящать ее в тайны «кадетского дворца», конечно же он не станет. Да и объяснялось все это просто: дама боится прорыва красных, поэтому расспрашивает о силе укреплений.
-Но как бы то не было, держи ухо остро, Антон. Она сначала делала вид недотроги, а сейчас вдруг воспылала страстью. Здесь что-то не так.
Он не торопясь закрыл, а затем замаскировал подземный лаз и пошел в дом на завтрак.


Глава 22
Война, в которой долго участвовала Россия, подходила к концу. Если бы кто-то сказал еще недавно, что она вот так закончится, в четырнадцатом году, над ним не только бы смеялись, а приняли бы за сумасшедшего. Ведь после празднования трехсотлетия Дома Романовых самодержавию империи ничего не угрожало. Она была самая великая держава в мире. Уже уходила со сцены Британия, с ее колониями, вседозволенностью, будучи долгое время законодательницей во всем мире. Нарождающаяся Америка, с ее деловым размахом, не достигли своего процветания, который будет потом. Только Россия гордо шла во главе мира.
И вот была поставлена последняя точка в ее славной истории, вбит последний гвоздь в некогда процветающее общество, к власти пришли хамы, с их рабской психологией, потугами на новую культуру бытия, искусственно отвергающее все хорошее старое, дающее непонятное, больное, уродливое новое. И борьба, бесконечная схватка коммунистов со всеми, слева и справа, под их лживыми лозунгами за счастье человека.
Да, они строили это счастье для одного, кучки избранных, но остальные подвергались такой изощренной эксплуатации и рабскому труду, что даже мрачные времена рабства человечества меркли в этом «свободном праве на труд». Оказывается, их лишали раньше этого права трудиться и вот только сейчас они его обрели, стали хозяевами заводов, фабрик, полей и лесов, на которых, как и все собственники, должны были бесплатно работать. Ну, а кто не хотел, разговор был короткий – в лагеря, на перековку, становись «хозяином страны». Ложь стала и на долгое время оставалась официальной политикой.
А пока в будущей стране «Советов» шла зачистка от остатков, обломков этого неугодного царского строя. Вот очень хотелось, чтобы выродки из Народной Воли, да Герцен с Огаревым взглянули на этот вселенский ужас, порадовались бы своему могуществу предвидения, перевернулись бы в гробу и … Но они не виноваты. Человечество сыграло очередной свой акт на сцене Жизни. А каков весь сценарий никто никогда не знал заранее и не узнает в будущем. А коль так, то строить планы, что-то загадывать вперед бессмысленно, да и опасно из-за большой вероятности непопадания в колею, написанную Жизнью.
Сегодня Горчаков по просьбе Сергея, согласился сходить в лазарет, на место работы девушек. Чем это было вызвано, они не знали, просьба взять перевязочный материал для Михаила звучала смехотворно. Просто девушки решили продемонстрировать своих кавалеров подругам по цеху. Ну кто поймет, а тем более осудит женский каприз? Да и что говорить, лазаретов в области Ялты, а заодно и Гурзуфа было великое множество. Лечили от всего. Еще раньше Крым считался хорошей бальнеолечебницей при туберкулезе, болезнях костей и суставов, нервных болезнях. Сейчас долечивалось множество раненых офицеров, больных, особенно тифозных. Тиф – выкашил целые подразделения, особенно зимой, когда люди тепло одеты, а вошь плодится, как ошалелая. Армию Колчака победила вот эта маленькая вошь, лучшие сыны России слегли и не смогли противостоять красным из-за тифа. Болезнь косила и Красную Армию, но она всегда многократно превосходила Белую Гвардию, поэтому санитарные потери ее были не столь заметны.
День выдался теплым. Они не стали одевать шинели, прошли по улицам Гурзуфа. Екатерина подробно объяснила Сергею расположение лазарета и они пошли искать девушек. В одном месте он заметил Марию, она что-то объясняла какому-то человеку в гимнастерке, стараясь стоять так, чтобы быть незаметной для постороннего взгляда. Затем она сунула ему в руки бумажку, ушла. Человек юркнул быстро за угол.
Екатерину они нашли более, чем быстро, казалось она их ждала. Сбежались подруги, пришла Мария, посыпались вопросы, шутки. Теперь уже девушки провожали офицеров. Отойдя на приличное расстояние, Мария вдруг сказала:
-Ну все хватит, дорогие наши кавалеры. Нам нужно идти, хватятся. Хотя девушки нас подменят, но не на долго. Дождемся вечера, - и они пошли, покачиваясь в нарядах сестер милосердия, который им очень шел.
-Антон, я женюсь. Я не смогу жить без этой женщины.
-Успокойся, Серж. Конечно надо жениться, но не здесь, в этом вертепе беззакония. Придут красные, а они обязательно придут, не зря барон Врангель отдал приказ об эвакуации всему офицерскому составу со всеми домочадцами, здесь будет кровавая бойня. Екатерина девушка разумная, женская логика неподвластна нам, они чувствуют опасность задолго до ее проявления, поэтому нужно уходить за моря. Тем более тебе нет нужды ее уговаривать, она тебя тащит, а ты упираешься, - начал давить на друга полковник.
-Да, ты как всегда разумен и прав, Антон. Но я боюсь быть у нее на шее. Ведь все свое состояние я не успел перевести в деньги, оно осталось в Петрограде, а сидеть на шее жены я не смогу.
-Серж, ну кто бы говорил. Да с твоими золотыми руками и головой, тебя примет любой работодатель. Да и сам можешь открыть что-нибудь в той же Франции. Смелее, мой друг.
-Ты так думаешь? Хорошо, я еще подумаю. А сейчас давай зайдем на базар, нужно кое-что купить. Полон дом гостей, а разносолов никаких, - Сергей решительно направился к здешнему торговому месту, без которого Россия не страна.
-Да, послушай мой друг. Давай без обиды. Возьми вот деньги, ты же знаешь, я не стеснен в наличности. И пожалуйста, не становись в позу. Уедем за рубеж, все равно выбросим, - настоял Антон.
Они прошли на территорию. В одном месте стояла толпа зевак. Молодой парень ловко управлялся с картами, призывая угадать одну из них, в случае успеха счастливчик получал приличный куш. Подсадной человек уже сорвал банк, демонстрируя деньги, встал за спинами зевак. Сергей решительно растолкал публику и стал перед каталой.
-Офицеру можно сыграть? – спросил он ведущего.
-Проходите ваше благородие. Деньги ваши могут стать нашими и наоборот. Вот видели человечку улыбнулось только что счастья. Будем играть? – спросил он Сергея.
-Будем, - бросил купюру на стол.
Антон знал эту публику. Такое они проходили не раз в Питере, Сергея здесь не обвести. Теперь нужно защищать тылы, а то можно и нож в спину получить Сержу от охраны.
Карты были брошены. Сергей безошибочно показал на карту и забрал деньги. Второй раз был таким же для каталы. Его глазки забегали, а Сергею продвигался «счастливчик», недавно сорвавший куш. Опытным взглядом Антон сразу определил в руке того нож. Он упер стволом нагана в бок рьяному защитнику и тихо сказал:
-Одно движение твое или дружков, ты покойник. Стой и не шевелись. А им дай знак.
Толпа резко поредела. Дружки бросились за подмогой. Сергей забрал всю кассу, встал рядом с Антоном.
-Будем отстреливаться или как?
Но вдруг из-за угла вышли люди, много людей.
-Да, отбиться будет нелегко, зря мы ввязались в эту свору, - подумал Антон.
-Стоять. Вашбродь, да вы раздели пол-рынка. Нехорошо. Да еще волыну им под нос подсунули, это совсем по-нашему. Серж, а ты малышей зачем обижаешь? Если хочешь сыграть по-взрослому – милости прошу, - раздался знакомый голос.
Антон скосил глаза. В окружении толпы, живописной, красочной, из-за нарядов и возрастов стоял собственной персоной Косой.
-Косой? Ты ли это? – спросил Антон, стараясь не выпускать из поля зрения обстановку.
Стоит только на секунду отвлечься и ты труп. Косой это оценил и отдал команду:
-А ну братва, по местам. Не видите, знакомцев, моих спасителей встретил. А ты в следующий раз думай с кем играть, эти тебя без штанов оставят и будут правы. На вот на развод, потом отдашь, - он сунул в карман катале ассигнацию.
Поздоровались. Косой возмужал, вернее пополнел слегка, стал вальяжен, нетороплив.
-Пойдемте со мной господа офицеры, - свернул в какой-то закуток. Вошли в какую-то невзрачную комнатенку, когда Косой включил свет, перед ними была хорошо обставленная комната, со старинной мебелью, большим столом, покрытым тяжелой красной бархатной скатертью. Вокруг стояли стулья, около стен пару кресел. Но все это было как-то вычурно, безвкусно.
-Прошу вас, занимайте места согласно купленным билетам. А не переброситься ли нам с вами в картишки?
-Я сегодня не в ударе, разве только что на спички? – ответил Сергей.
-Ну, можно и на них, - Косой хлопнул в ладоши, появился разбитной малый.
-Сенька, принеси карты.
Пацан нырнул за ширму и принес нераспечатанную колоду.
-Что, уже успели наследить? – Серж смотрел на хозяина.
-Обижаете, вашбродь, - ответил тот, но подумав добавил, видно вспомнил, с кем имеет дело:
-Так самую малость, - признал, что у карт есть крап.
-Может лучше я с ними того? – сопливо простонал малец.
-Ты через минуту выскочишь голый, проиграешь все, не заметив, как и когда. А ну брысь отсюда.
Начали играть. По тому как Сергей ощупывал карты, было заметно, что все в порядке, он понял принцип крапа. Пацан насмешливо смотрел на игру, но когда Косой проиграл три раза подряд, уважительно посмотрел на Сержа.
-Похоже я сегодня не в ударе. А с тобой в паре, мы весь Крым разденем.
-Ну это без меня. У меня другие заботы. Расскажи, как сам?
-Ой, не зарекайся Сергей. Будет, как карта ляжет. Мне один тут толковал, -он посмотрел долгим взглядом на мальца:
-Мол карта ляжет так, как ее положат. А какая такая карта выпадет? В этом то и вся соль. Поэтому ляжет и выпадет – это одно и то же. Понятно я говорю, - неизвестно к кому обращался Косой, но пацан сразу скрылся за занавеской.
-Хреновый из меня хозяин. Вместо угощения – игра в карты. А теперь гулять. Сенька. Мигом лети к Гоги, скажи я иду с гостями.
Пацан выскочил из притона, следом пошли взрослые. На территории базара была харчевня. С другой стороны ее были комнаты для избранных, куда и вошли Косой с офицерами. Тут же подскочил грузин, выражающий весь почтение и внимание.
-Гоги. Принеси вина, чего-нибудь вкусненького. Располагайтесь друзья.
Пир был в разгаре. Выпивали, ели вкусный шашлык, зелень.
-Я знал, что вы ко мне придете. Скоро сюда придут красные, большая будет резня, вашего брата-офицера под корень изведут. У вас будет один выход: только идти ко мне. Будем их вместе грабить.
-Ну, ты уж сильно загнул. Может нас расстреляют, - ответил Антон.
Засиделись допоздна. Шли по тихому базару, кругом ни души.
-Вас народ увидел, а кто не успел, сейчас смотрит. Вы мне спасли жизнь, я не привык быть должником, - балагурил Косой.
-Да, кто может увидеть, кругом ни души, - засомневался Сергей.
Антон чувствовал на себе множество глаз, изучали все: походку, одежду, что можно стащить, сопротивляемость и многое другое. Они вышли на улицу. Косой подвел к хилой хате и сказал:
-Давай заглянем на минутку.
Вошли в загаженный двор, затем в какой-то захламленный коридорчик, открыли обшарпанную дверь. Навстречу поднялась неопрятная татарка с воплем:
-Эй, кто такой? Чего дано? Иди к такой матери, все уродной спать лег.
-Не шуми Наиля. Ты посмотри на этих людей, если придут – приведешь ко мне, - сказал Косой.
-А это ты, башлык. Якши, приведем, не беспокойся. Пить будешь?
-Нет. Пойду друзей провожу.
Они еще немного прошли, затем Косой сказал:
-Все господа. До скорого. Рад был встрече, честно. Я думал ошиблась Мара. До скорого. Вам туда, теперь вас никто из наших не тронет. Но и вы их не обыгрывайте, не трогайте их хлеб. Так можно и между ребер перо получить.
Обнялись, ведь долго жили почти, как родственники. Офицеры поспешили домой. А дома их встретили обеспокоенные девушки:
-Что с вами случилось? – Екатерина набросилась на Сергея.
-Немного кушали шашлык на базаре.
-Михаила увезли, до сих пор нет, - была следующая новость.
-Как это случилось, - они смотрели на девушек.
-Марфа все видела и знает. Сейчас я ее позову, - Мария бросилась на кухню.
-Приехали какие-то кавказцы, обнимались, кричали и наш князь поехал с ними. До сих пор нет, - рассказывала управительница дома, скрестив руки на груди.
-Ну, это обычное явление. Мишка в поиске, ищет приключений. Думаю, его скоро привезут. Вы уже ужинали? - спросил Сергей девушек.
-Нет еще. Да и не хочется.
-Кушать надо. Продукты привезли с базара? - спросил он Марфу.
-Да, много всего доставили. Ходимте за стол.
После ужина они разбрелись по своим комнатам. Мария по-хозяйски забралась в постель и ждала Антона. Все было, как и раньше. Только одна фраза насторожила его:
-Ты не думаешь уезжать из страны?
Рассказать ей о своих планах? Ну уж нет. Да еще утренняя встреча с ней в присутствии какого-то мужчины в гимнастерке. Что-то подсказывало Антону быть настороже.
-Нет. Да и куда ехать? Буду здесь обитать. Тепло, хорошо, дом есть, ты рядом – ну что еще надо бедному офицеру.
-Но я могу быть далеко, - неожиданно для них обоих, вырвалось у Марии.
-Как это понимать?
-Ну, лазарет может переехать, да мало ли что. Так что ты на меня не рассчитывай, - снова брякнула она, и тут же поправилась. - Ой, что-то я сегодня не то болтаю.
Утро выдалось солнечным, прекрасным. И вот в такое время вдруг к дому с кавказским шиком подлетела пролетка, из которой вышел Мишка в живописном наряде: в меру пьян, в черкеске, папахе и с великолепной палкой, на которую он опирался. Следом несли ворох живых кур, баранью тушу, бочонок вина, еще какое-то съестное.
Подвода лихо уехала, а Мишка важно проследовал до кровати и рухнул на нее. Он сразу захрапел, сказывалось гуляние в течении всей ночи.
Сергей почувствовал себя плохо, появилась какая-то противная слабость, он даже не смог подняться, чтобы проводить Екатерину.
-Наверно мы вчера съели не совсем свежее мясо, - успокаивал он Екатерину, которая зашла попрощаться перед уходом в лазарет.
-Если станет хуже, сообщи мне. Не забывай, нам скоро нужно уезжать, - успокоила она любимого.
Девушки ушли на службу. Марфа поспешила на базар. Антон пошел слоняться по двору. Затем он вновь пошел в комнату Сергея, что-то влекло его туда. Сергей был бледен, в поту, бредил, что-то выкрикивал.
-Сергей, - попытался растормошить друга Антон, но без успеха. Необходим был доктор. Он набросил шинель, торопясь в лазарет за помощью. В дверях он столкнулся с Марфой. Горчаков даже остановился от ее вида. На ней не было лица от горя, она пустым взором обводила все вокруг, словно ничего не видела.
-Марфа. Что с тобой?
-Красные. Красные прорвали оборону и скоро будут здесь. Все бегут по домам, -слабым голосом сказала она.
Антон почти бегом бросился за доктором. Он быстро нашел Екатерину, у которой был удрученный вид. Мария где-то отсутствовала.
-Екатерина, нужен доктор. Сергей без сознания, - он подхватил обмякшую девушку.
-Я не хотела идти сюда, да Мария настояла. Сейчас я позову доктора и пойдем домой.
Вскоре они появились втроем: Катю сопровождал доктор и Мария. Вид последней не понравился Антону, из-за ее какой-то едва скрываемой радости или торжественности. Быстро сели в стоящего рядом извозчика, поехали к дому. О том, что красные прорвали оборону знали уже многие.
Доктор вошел в комнату Сергея, осмотрел и задумчиво вышел.
-Ну как он доктор? – был первый вопрос Антона.
-Плохо батенька, очень плохо. Сыпной тиф, несомненно. Строгий режим, нужны лекарства, но у нас их нет, лазарет пуст.
Екатерина тихо простонала и опустилась на стул. Рушились все планы на отъезд. С тифом на пароход, да еще без сознания не возьмут. К тому же еще нужны какие-то лекарства. А здесь еще красные на подходе.
-Напишите доктор какие нужны лекарства, думаю мы их найдем, - Антон смотрел на эскулапа.
В комнату вошел лохматый Мишка, он прошел на кухню, что-то там поколдовал и уже в обычной своей манере снова заглянул к собравшимся.
-Что случилось, господа? Почему такой грустный вид?
-Сергей заболел, тиф, - коротко сказал Антон.
Мишка остановился, еще не совсем понимая, что ему сказали. Но постепенно его лицо стало вытягиваться.
-Как тиф? Или ты пошутил?
-Да какие здесь могут быть шутки. Нужны лекарства, в этом лазарете их нет. Может быть можно найти в аптеках или где в лазаретах, - ответил Антон, глядя на доктора.
-Господа. Я сделал все что мог. Медперсонал у вас есть, лекарства найдете, а меня ждут раненые. Честь имею, - и он пошел к выходу.
Мишка постепенно выходил из ступора, затем бросился в комнату к Сергею. Антон зашел за ним. Серж был без сознания, дыхание было учащенно, на бледном челе каплями выступил пот. Сзади подошла Екатерина, она промокнула полотенцем лоб и тихо села у изголовья на стул.
-Девушки присмотрите за Сергеем, а мы на поиски лекарств, - сказал Антон.
Они вышли с Мишкой.
-Ты идешь направо, а я налево. Заглядываем во все аптеки, лазареты. Вдруг повезет. Если здесь ничего нет, то едим в Ялту, если понадобится, то и в Севастополь. Вперед капитан, друг в опасности.
Горчаков зашел в первый лазарет, лекарств не было. Но разбитной фельдшер с красным носом сделал ему знак и поманил за угол.
-Есть то, что вы ищете. Но это дорого, - вытер потные руки о грязный халат.
Антон посмотрел на пропитую рожу, недельную щетину, красный нос, других достопримечательностей на части тела, именуемой лицом он не обнаружил, с трудом сдержал себе чтобы не врезать в эту гадливую рожу, но дух перегара был так силен, что он отступил. Очень не хотелось пачкать руки.
-Сколько? – только смог он выдавить из себя.
Служитель лазарета назвал сумму, выжидательно посмотрел на Антона.
-Неси быстрей, - чем привел в движение полупьяного субъекта.
Через минуту он стоял снова перед полковником, протягивая коробку. Антон отдал деньги и пересчитал количество, где было ровно половина требуемого. Перед рожей появился револьвер, а ствол уперся ему в ноздрю.
-Шутить изволишь, сволочь. Давай остальное или смерть тебе тут же.
-Не извольте беспокоиться, господин полковник, - сказал фельдшер, извлекая из-под халата остальное.
-Пошел вон, мразь.
Женщины радостно встретили Антона, начали колдовать с лекарствами. Эти действия отвлекли всех от тягостных мыслей, что скоро сюда придут красные. Ночь показалась вечной. Мало того, что был болен Сергей, не было Михаила. Утром Сергей, несмотря на высокую температуру, подозвал всех к себе.
-Я чувствую, что я умираю. Не маши руками, Антон, и не рыдай Катя. Прошу вас найдите сегодня же Михаила. Антон дай слова, что ты это сделаешь. Девушки, помогите ему. Вы пойдете по лазаретам, Антон заглянет в военные учреждения, которые еще не все разбежались. Смотри по сторонам, будь осторожен - красные рядом, - он говорил с трудом, тихо.
-Это не бред, я в здравом уме. Катенька, я люблю тебя больше жизни, но найдите Мишку. Он горяч, куда-то влез. А теперь идите, мне плохо, - и он закрыл глаза.
Они вышли из комнаты.
-Девушки, пройдите по лазаретам, я в комендатуру. Через пару часов встретимся здесь. Потом вы будете ухаживать за Сергеем, а я поеду в Ялту.
Антон с оглядкой прошел по поселку. Вокруг было безлюдно, только изредка пробегали собаки, да редкие прохожие. В одном месте он встретил двух офицеров.
-Господа. Вы не подскажите, комендатура в Ялте не эвакуировалась?
-Мы только из Ялты. Все закрыто, служащие занимают места на пароходах, но многие остаются. Верят, что красные, людей не принимающих участие в боевых действиях, не тронут. А вы кого-то ищете?
-Да, я ищу капитана, небольшого роста, грузина. Вы не встречали?
-Нет господин полковник. Но уже появились кое-где красные разъезды.
Делать нечего, придется ехать в Ялту. Он еще раз прошел по улицам, расспрашивая встречных, но безрезультатно.
Дома Антона встретили рыдания Екатерины.
-Что случилось, Мария, почему плачет Екатерина? – спросил девушек Антон.
Она молча протянула Горчакову записку. Аккуратный, каллиграфический почерк Сергея был слегка испорчен из- за слабости больного организма.
-«Дорогие мои. Я, находясь в сознании и твердой памяти, покидаю вас. Причина проста – моя болезнь. Я не хочу быть бременем для вас, зная вашу преданность мне. Особенно это касается Екатерины. Катенька, любовь моя. Ты была и останешься единственной женщиной, которую я любил, буду любить до конца дней моих, а их у меня осталось совсем немного. Я понимаю всю бессердечность моего поступка, но у меня, да и у тебя, просто не осталось времени. Ты должна покинуть страну завтра. Меня, больного инфекционным заболеванием, не возьмет на борт ни один корабль, да даже если бы и взял, то по прибытии я бы не прошел карантин, был бы выслан назад. Поэтому осознавая все это, я освобождаю всех вас от заботы обо мне. Катенька, прошу тебя родная, уезжай. Еще есть время, не позднее завтрашнего дня ступи на борт корабля. Антон прошу тебя: найди нашего друга, я чувствую с ним что-то произошло и помоги Катеньке покинуть страну. Вечно ваш. Сергей».
Антон все понял. Да, действительно, Сергей болен тифом, ему не позволят уехать. Он правильно рассчитал, что пока он в этом доме, Екатерина Трубецкая его не оставит. Жестоко, но это факт. К письму прилагалась шкатулка с деньгами.
-Екатерина, пойми меня правильно. Тебе нужно уехать из страны, ты этого так хотела. Сергей не может ехать из-за болезни. Я не могу тебя сопровождать пока не найду друзей, хотя тоже хотел эмигрировать, - Антон заметил, как при последних словах напряглась Мария.
-Зачем я тебе нужен, уж не хочешь ли ты сказать, что я тот единственный? – промелькнуло в голове у Антона.
Но вместо этого он спросил, что еще было в шкатулке.
-Немного денег, только на билет в одну сторону. Барон, а беден, как и мы все, - сказала Мария.
Утром они отправились в Ялту. Наверно это был последний пароход, уходящий из порта. Екатерина плакала, даже когда не было слышно ее всхлипываний, слезы сами катились из глаз. Она уезжала в неизвестность, нищая, одинокая, с разбитым сердцем и надеждами. Что ее, дочь камергера ждало там за морем, известно одному Богу.
Оставалось совсем немного времени до отхода парохода. Какое-то отчаяние охватило Антона. Ехать в чужую страну, без гроша в кармане - так могут только русские. Теперь он понял капитана Смолина. Альтернативы не было. Медленная смерть там или мучительная смерть здесь. Так лучше принять легкую смерть на берегу. Он что-то не сделал, эта мысль не давала ему покоя, но что… Он взглянул на свои руки. Перстень, Надин подарок. Самое дорогое, что осталось у него из прошлой жизни.
Прощай Надежда! Он с трудом снял перстень и протянул Екатерине.
-Катенька. Возьми вот это. Прими от нас всех, от Сергея. Прошу тебя, может это поможет в трудную минуту.
Слезы снова хлынули из глаз Екатерины. Она вдруг резко отодвинулась от Марии, как бы толкая Антона в сторону, будто бы поскользнулась, приблизила лицо к его уху и прошептала:
-Берегись, она красная, - но отпрянув добавила:
-Ой, какая я не ловкая. Хотела поцеловать тебя, но видно не судьба. Спасибо Антон, я буду вечно помнить этот твой подарок. Прощай.
С Марией она простилась довольно сухо, только сказав на прощание:
-Спасибо, что сейчас не препятствуешь. Прощай. Бог тебе судья, - и ни обняв, ни поцеловав, что было более чем странно, пошла прочь.
Антон отметил, как сжались мстительно губы у Марии, образовав тонкую линию. Правая рука ее невольно нырнула в карман, где возможно лежало оружие, но в последнее мгновение застыла: стрелять в здесь было бы бессмысленно, да и опасно. Екатерина поднималась по трапу не оглядываясь. И когда ее нога ступила на борт, она обернулась. Еще раз помахала рукой, но видеть Марию ей было неприятно, она поспешила скрыться в каюте.
Антону тоже неприятно было находиться рядом с Марией, но игра продолжилась. Нужно было держать свою роль до конца. Но предупрежден – значит вооружен. Посмотрим, что еще будет. Главное найти и выручить из беды друзей. Это был закон их кадетского братства.
Они возвращались на каком-то извозчике. Цены на извоз стали немыслимые, Антон отдал последние деньги, чтобы их довезли до Гурзуфа. Дорога была пустынна. Антон не захотел ждать, когда пароход отчалит, тем более холодность расставания Екатерины с Марией не давала к этому повода, да к тому же в любую минуту могли появиться красные. Он думал, почему так холодно рассталась с подругой Катя. Ведь они прошли многое, дружны были со Смольного института. Неужели была какая-то тайна между ними, о которой не знали офицеры.
-А что значат ее слова: «Берегись, она красная»? Да о Марии так и не подумаешь. Погоди Антон, а как расценить «Уходи, я ненавижу тебя»? Одни вопросы, но ответы всегда жизнь сама даст в нужный момент, - ехал и думал Антон о сложившейся ситуации.
Мария всю дорогу держала руки в карманах, хотя и не было холодно. Это наводило на мысль, что она его, как бы конвоирует, что ли.
-А может ты стал чрезмерно подозрительным, а полковник? Испугался бабы с наганом, - усмехнулся Антон.
Усмешка не ускользнула от Марии. Она только напряглась, да правая рука слегка вышла из кармана. Домой приехали уже к вечеру. Марфы не было, она исчезла вместе с Сергеем. Хотелось есть, помнится последний раз ели вчера, а утром чай. Да и готовила все это Екатерина.
-Ты можешь готовить, - спросил девушку Антон.
-Нет. Если тебе нужно готовь, я могу обходиться без пищи.
-Да она играет! Только вот в кого? Какого-то сверхчеловека.
Он пошел в чулан, взял мяса на льду, нашел какую-то кастрюлю. Затем вышел на улицу за водой. Странно, Мария последовала за ним.
-Ты зачем здесь, ходишь за мной?
-Я боюсь оставаться одна.
Полковник разжег плиту, сварил баранину и пригласил Марию. Она ела демонстративно нехотя, хотя голод заставлял ее глотать не пережевывая.
-А актриса из тебя так себе.
Он поднялся, оставив посуду на столе и направился во флигель. Она последовала за ним. Уже несколько раз полковнику хотелось обезоружить дамочку, связать и уйти. Но куда? Вдруг вернутся Мишка или Марфа. Хоть какие-то сведения о них.
Ночь они провели порознь. Слышно было, как Мария ходит около его двери, слушает, а затем идет к окну. Охраняет, красная шлюха, сомнений в этом не было. А как было бы красиво, если поутру она откроет дверь его комнаты, а его нет. Антон даже рассмеялся. Но надо было ждать. Окна из обеих комнат выходили во двор к воротам. Утром он оделся, собираясь идти в дом, нужно было решать, что делать дальше.
Вдруг он услышал, как хлопнула дверь, а в окно увидел, что Мария бежит к воротам. Там стояли люди. Одного Антон видел у лазарета, стоящим с Марией. Другой в кожанке страстно целовал Марию, затем он отпустил ее. Она что-то ему говорила, показывая на флигель. Мужчина обернулся, чтобы посмотреть в указанном направлении. Антон даже присвистнул от удивления. Перед ним стоял комиссар Ефим Гольдштейн.


Глава 23
Красные многочисленные войска, состоящие из разного сброда, от матросов до Нестора Махно, вломились на территорию Крыма. Горечь от того, что они были биты летом малочисленной Белой Гвардией, оторванной и отрезанной от основной базы снабжения и оставшейся без помощи предателей-союзников Антанты, посчитавших не перспективной их поддержу, вылилась на всех, кто был на полуострове: офицеров, солдат, казаков, коренных мирных жителей, а то и просто беженцев.
Большевики направили в Крым лучших своих представителей, мастеров заплечных дел, садистов всех времен и народов, которые должны были выкорчевать «крамолу инакомыслия» с корнем, запугать так, чтобы всему человечеству неповадно было связываться с ними впредь.
Даже партийные имена, а в обиходе - клички у этих выродков рода человеческого были мифические. Чего стоит одно только слово Демон. Вот уж действительно была фурия, она же Розалия Соломоновна Залкинд – Землячка, только вот каких земель это отродье трудно было предугадать. Человек из богатой еврейской семьи, которая за всю жизнь ничего не создала созидательного, женского, скорее наоборот – выбрала профессиональную деятельность связанную с убийством. Она наслаждалась Смертью, ликовала от нее, муки ближних вызывали у нее садисткий оргазм, который потом ночью должны были еще продолжать выбранные для этой цели наложники из красноармейцев. И горе тому, кто не справится с этой задачей. Утром его ждала участь несчастных офицеров.
Под стать ей был венгерский еврей Бела Кун, которому не дали развить революцию на родине, вот он здесь и отводил свою грязную душонку в пытках, уничтожении лучших представителей человечества.
Потом дальше шла бражка помельче, не такой крепости, возможно еще что-то человеческое теплилось в их жалах. Многие выполнив военную часть операции старались уехать на другие фронты, чувствуя себя не способным к роли палача, а кто-то наоборот – просил остаться для продолжения борьбы с контрреволюцией, этим прикрыв свои грязные наклонности, извращения. Одним из таких и был гомосексуалист Константин Корвицкий.
Да, надсмотрщики-комиссары во все времена покрыли себя славой грязи, ненависти народа, что даже исторические персонажи на их фоне казались неразумными детьми. И сколько потом их не пытались обелить, ненависть поколений к ним осталась. Но России должна была пройти через это, чтобы потом, ровно через сто лет, возродиться в новом качестве.
А сейчас она разбитая, раздавленная, втоптанная в грязь, корчилась в страшных муках, где смерть казалась не самым тяжким испытанием, а наоборот – избавлением от невыносимых по силе мучений, попреки всему продолжила жить, думать, бороться, всеми покинутая, оставленная, забытая Богом.
Антон сначала оторопел. Вот уж кого он не ожидал встретить здесь в Крыму, так это Ефима. Еще его удивило то, что он жарко целовался с Марией. Нет, это была не ревность к сопернику. Значит они делили одну женщину на двоих, эта женщина искусно маскировалась, чтобы вот так сдать его красным. Ну и стерва. От этих мыслей воспитанный разум кавалергарда даже слегка помутился – так назвать женщину он никогда бы не посмел, но других эпитетов просто не существовало, чтобы нежно назвать содеянное. Хотя для разведчицы, под которую она работала, это обычное явление.
Но где честь, дворянское имя Ртищевых, где наконец совесть? Антон отошел от окна. Первая мысль была бежать. Но куда? На дворе утро, кругом видно далеко. Усадьбу обогнут, он будет, как на ладони, его тут же поймают под торжествующие взгляды этой грязной девки. Нет. Он честно примет бой, как и подобает полковнику русской армии, кавалергарду. Горчаков проверил револьвер, патроны, ножи и отпер дверь. Заходи, кто первый!?
Антон подошел снова к окну. Он увидел, как Ефим жестом остановил солдат, отодвинул в сторону Марию и один направился к флигелю. Слышно было, как он подошел к двери, постучал.
-Заходи, комиссар, - крикнул Антон.
В комнату вошел Ефим, плотно закрыв за собой дверь. Он прошел немного и опустился на стул.
-Здравствуй брат. Как дела, Антон?
-Спасибо, все хорошо. Видишь, готовлюсь принять смерть. Знаю, тебе это делать нельзя, но за тобой целая рать. А ты сам, как поживаешь?
-Неплохо. Пошел на повышение. Пару раз думал встретимся на поле боя, уж очень ты там гонял наших воинов, но Судьба разминула нас. А вот наконец свиделись. А ты неплохо выглядишь, полковник.
-Спасибо, и тебе быть таким же. Как оказалась Мария с Екатериной здесь? Или это служебная, очень важная коммунистическая тайна, - насмешливо спросил Антон.
-Нет, для тебя тайны нет никакой. Мария вызвалась произвести разведку в области Крыма, ссылаясь на то, что хорошо знает те места. Екатерина согласилась ее сопровождать. Ты человек военный и не мне тебе объяснять, что такое женщины в армии - каждый норовит затащить в кусты. Да к тому же Катя хотела уехать за рубеж. Поэтому легенда напрашивалась сама собой. Никто не думал, что они встретят вас здесь, считали, что ты с друзьями на фронте. Хорошо, что все обошлось.
-Ну это я заподозрил сразу. Как тебе удалось завербовать ее, дворянку, в ваше дело. Снова прибегали к заложникам?
-Нет. Сама изъявила желание работать за дело народа, быть разведчицей. Романтика, а может что другое, не знаю. Но конечно, она не проникнута идеями марксизма, как все образованные люди она понимает бред теории, рассчитанной на дураков, уголовников, разный сброд, - спокойно ответил Ефим.
-Ты будешь теперь выполнять карательные функции, вешать народ? – снова спросил Антон.
-Нет. Моя часть откомандировывается на Восток, в Туркестан. А этими делами займутся другие, более способные, - с презрением ответил комиссар.
-Кто, если не секрет?
-ЦК направил для борьбы с контрреволюцией в Крыму товарищей Землячку, Белу Куна, а с ними целый штат непримиримых чекистов. Надо с корнем выкорчевать последний оплот белых – все так же спокойно говорил Ефим.
-Тогда начинай. Ты же знаешь, что в плен живым я не сдамся, уж много на мне красной кровушки, прости за каламбур. Не хочу, чтобы меня зарубил пьяный матрос, который то и шашку увидел в первый раз.
-Нет, полковник, я не буду арестовывать тебя. Не может быть, чтобы ты с твоей осторожностью вот так бы сидел в доме, с одним входом и давал себя пленить. Есть еще выход?
-Найдется. Через трубу, прямо на небеса.
-А если серьезно? Ты меня дважды спасал от верной смерти, теперь мой черед. Ты уходи, я немного постреляю, затем брошу бомбу, она подожжет дом, следов никаких не останется. Да и кто их искать будет? Война все спишет. Как мой план? Устраивает он тебя?
-А ты сам не будешь запятнан? Ведь меня могут ваши арестовать, а ты доложишь, что убил меня.
-Ну спасибо, Антон, за заботу. В твоей порядочности я не сомневался, но сколько раз и в твоей, да и в моей военной практике так случалось, что думаешь враг повержен, а встречаешь его на поле живым, да еще дерущимся с удвоенной силой. Не от нас сие зависит, - усмехнулся Ефим.
Он сидел словно собираясь что-то поведать важное. Ему, как никому другому было известно многое. Наконец он решился и произнес:
-Тебе я не советую здесь оставаться надолго. На эту землю, на Крым положили глаз мои соотечественники, евреи. Хотят иметь здесь свою автономию, переселить всех евреев со всего мира сюда. Это вполне осуществимо: теорию коммунизма изобрели, революцию сионистскую, под лозунгом пролетарской сделали, правительство свое сидит в Москве, осталось только немного – создать автономию для евреев. Я сам еврей, знаю, что на самые проклятые и трудные эпохальные периоды жизни Господь бросает свою избранную нацию – евреев. Им не привыкать к проклятиям, быть изгоями в любом обществе.
-Не получится, дорогой Ефим. Им была уготована земля предков, обетованная, по-нашему обещанная Моисеем и они ее получат, только ненадолго. А потом снова скитания по миру, в конце они снова осядут в России, - ответил Горчаков
-Откуда ты знаешь? Даже мне это не открывалось, - напрягся Ефим.
-От Распутина. А ты думал о будущем своего народа?
-Честно говоря нет. Думал о том, почему его не любят, он всегда в гонении. Оказывается, что Судьба его такая, присутствовать при родах всего нового, а это очень болезненный процесс, - задумчиво сказал, затем встрепенулся и заторопился.
-А теперь давай, готовься и уходи. А я пошумлю, да подожгу флигель. Бойся патрулей и разъездов, могут убить на месте. Если избежал смерти у них, считай, что тебе не повезло. Доставят в ЧК, а там душу вынут и потом убьют, если доживешь, конечно, - Ефим говорил равнодушно, словно о чем-то постороннем, констатируя факт.
Вот эта его манера насторожила Антона. Да, видно было, что сидящий перед ним человек многое повидал, но еще больше пропустил через себя, выстрадал все горести, гнусности Гражданской войны, где понятие о нравственности, человеческом достоинстве был так себе – пустой звук. Человек представал в этой борьбе во всем своем духовном и физическом безобразии, уродстве, как специально напоказ обнажив свою душу, вернее не он ее оголял, а она сама перла из него какой-то Горгоной. Она словно кричала, посмотрите все, вот я какая, без лоска и ложных представлений о сути вещей. Да и кого стесняться, да бояться: Бога то нет.
Антон с револьвером прошел в другую комнату, одел мундир, взял все необходимое и вышел попрощаться с Ефимом. Тот сидел в той же позе, только равнодушно взглянул на Горчакова.
-Я хотел сказать…
Но Ефим перебил его.
-Антон. Ты что с ума сошел? Хоть погоны сними с мундира. Ты за версту будешь золотом сверкать, вот уж лакомый кусок для патруля. Да сверху одень шинель, издалека не видно, солдат идет или офицер. И погоны тоже убрать.
Полковник пошел в комнату, оторвал погоны, оделся и вновь вернулся в комнату.
-Спасибо, Ефим. Прощай. Не знаю встретимся ли снова. Может Бог даст…
-Прощай, брат Антон. Поспешай, а то Мария прибежит, уж больно долго мы говорим. Вот она уж в тебя без раздумий всадит весь барабан нагана.
И словно в подтверждение послышались торопливые шаги Марии за дверью.
-Уходи, я начинаю кричать.
Антон бросился в другую комнату, рывком преодолел дверь шкафа и нырнул в подземный ход. Сверху послышались крики и раскаты выстрелов. Антон вынырнул в овраге, спрятался в кустах. Послышался звук взрыва и через какое-то время потянуло дымом. Вскоре появились языки пламени высоко над головой. Но нигде не было слышно набата, как бывает при пожаре, народ к этому стал равнодушен: кого-то убили, повесили, сожгли живьем – это все обыденность войны.
Было холодно и сыро. С моря тянуло неприятным ветерком, пронизывающим до костей. Постепенно он начал коченеть. Дни поздней осени и ранней зимы коротки, сумерки наступили быстро. Антон осторожно поднялся на ноги, начал разминаться, пытаясь согреться. Но вот чем? Может вернуться в дом? Там есть съестное и спиртное. В этот момент он ни о чем не думал, только бы согреться и поесть. Он осторожно поднялся по обрыву к дому, залег у края и осмотрел усадьбу. Увы, полное разочарование. Большой дом тоже был подожжен и сгорел. Оставалось одно – идти к морю, может там что-то выбросит волной. Хотя надежд никаких.
Антон брел по песку. Нашел какую-то дырявую лодку, подлез под нее и задремал. Проснулся он от холода. Брезжил рассвет. Холодный ветер дул, вытаскивая из него последнее тепло.
-Замерзаю, - была равнодушная мысль и он снова провалился в полузабытье.
Очнулся он от толчков, которые были по всему лицу и телу. Сознание медленно возвращалось, он только сейчас понял, что это не толчки, а его избивают. Странно, но боли он не слышал. Потом его куда-то тащили, бросали и вновь волокли.
Иногда он слышал возгласы:
-Давай его здесь пристрелим и бросим. Чего таскать эту падаль.
-Я давно бы сделал. Но ты, что не слышал приказ – не засорять территорию трупами, чтобы не было инфекции. Убивать только в отведенных местах, а до того места ого –го. Легче доставить его в каземат. Бросай его на телегу.
С него содрали шинель, мундир, сапоги, оставили только в исподнем и босиком. Затем снова по каким-то сырым ступеням спустили вниз, бросая, пиная, довели до какой-то двери. Дверь открыли и его швырнули в камеру, но…. Он не упал. Он остался стоять, подпертый дверью и людскими телами. Здесь хотя было тепло. День только начинался, а камера была забита.
Вскоре послышались шаги, людей стали выхватывать из этого тесного помещения, но даже из этого неудобного, зловонного, скверного каменного мешка люди не хотели уходить, цеплялись друг за друга, за Жизнь. Вот настолько у человека был силен инстинкт самосохранения.
Людей уводили. Кого-то вели на допрос, других без суда вели к стенке: чего его допрашивать и так ясно – белый, контра, в расход. Эта камера считалась бункером отловленных, она как накопитель заполнялась под завязку, где не было никаких условий ни только оправиться, но и даже присесть. Затем бедный людей распределяли в другие две категории камер: предбанник, откуда сразу вели на расстрел и дознания, где продолжались допросы, выбивания тех или иных сведений, затем следовал предбанник и смерть. 
Антона перевели в камеру дознания. Почему так с ним поступили он не мог понять, не иначе кто-то узнал и донес, что он полковник, активный борец против красных. Может его хотели помучить перед расстрелом, а может выбить какие-то ценные сведения. Камера была полупуста. Только что произошло большое переселение масс, многие получили билет в преисподнюю, оставшиеся осознавали свое бессилие перед этим ужасом ожидания конца.
Нет, надежды на то, что это окончиться благополучно ни у кого не было, назад, на волю никто не возвращался, отсюда выносили всех вперед ногами, затем вывозили в глубокий ров, который выкопали социально близкие элементы, а по-простому бандиты, где закапывали, предварительно посыпав толстым слоем хлорной извести. А вот убийство могла быть разным. Могли убить здесь в подвале, затем труп доставить по месту захоронения, или выводили колонной и вели пустырем к яме, где полупьяные палачи из пулеметов расстреливали. Иногда на приговоренных отрабатывали приемы боя с шашкой – рубка лозы, где прутья гибких веток заменяли живыми телами.
Вариантов способов лишить жизни было более чем достаточно, все зависело от полета фантазии палачей, их интеллектуального уровня, причем было замечено, чем он ниже, тем выше зверства.
Антон огляделся. Камера была полупуста. Единственное зарешеченное оконце пропускало мало света, а горевшая круглосуточно электрическая лампочка подслеповато освещала только ночью, давая угадать только контуры человека. Антон присел к стене. Все были в нижнем белье, включая женщин. В углу у двери стояла параша, на которую ходили одинаково, как мужчины, так и женщины, разделения элементарного по полу не было. Да и зачем? Билет в один конец, потерпят.
Горчаков присел. За сутки он много простоял на ногах, хотелось отдохнуть, успокоиться и забыться. Но только не в этом аду. То там, то в другом месте слышались стоны, плач, истерические выкрики: люди постепенно сходили с ума. Он обратил внимание, что в переднем углу стояла металлическая спинка от кровати, намертво вмурованная в пол. Раньше там, возможно, была кровать, часть ее в спешке убрали, а вот спинку выкорчевать не удалось, ее оставили до лучших времен. Возле спинки сидел на полу человек, отвернувшись лицом к стене, кусающий нижний край нательной рубахи.
Антон мельком взглянул на эту обстановку, но в человеке в углу ему что-то показалось знакомым. Он еще раз посмотрел, бросился в угол. Сомнений не было, перед ним сидел Мишка. Он обнял его за плечи, тот сначала испугано отстранился, но узнал и вдруг припал ему на грудь, по-детски зарыдал. Горчаков опешил. Он не ожидал слез, от кого угодно это могло быть, но не от Михаила. Значит произошло что-то серьезное.
Антон не стал расспрашивать друга ни о чем, просто сидел, обнял и гладил его по плечам. Постепенно рыдания перешли в всхлипывания, а затем и совсем прекратились.
-Извини, брат, - тихо сказал Мишка.
-Ничего, все пройдет. Ты как здесь очутился? Мы тебя искали, с ног сбились.
-Я пошел искать лекарство для Сергея. Поехал в Ялту, проехал несколько аптек, нигде нет. В одной  сказали, что такое лекарство есть в Севастополе, там расстояние, сам знаешь – на извозчике я быстро доехал. Купил нужное в аптеке и назад. Но красные сразу бросились занимать значимые пункты, конечно один из главнейших – это база флота. По дороге нас догнал разъезд, ну слово за словом, меня схватили и доставили сюда, предварительно избив.
Тогда еще здесь было немного краснопузых, можно было откупиться, но я из гордости решил бежать. Попался, снова избили. А на другой день приехал комиссар Корвицкий, помнишь, метр в одном столичном ресторане был. Он меня знал по Петрограду, я его за голубизну выпорол при всех. Запомнил гад.
Мишка замолчал, тяжело дыша. Казалось, еще немного и с ним вновь случится истерика. Он собирался с силами, Антон предчувствовал плохое, хотел было его остановить в признании, но Мишка сказал:
-Антон, он меня изнасиловал. Дважды. Я ранен, не могу достаточно сопротивляться. Они привязали к столу в согнутом положении, ноги на полу, привязанные к ножкам стола, тело на столешницу, в рот грязную тряпку и … Выполнял сам гад Корвицкий. На другой день снова, повредив мне все. Открылось страшное кровотечение. Он приказал три дня не вызывать меня на допрос, а завтра уже третий день. Я пытался уйти вместе со всеми на расстрел, но эти собаки ревностно выполняют команду голубого. Не трогай меня, я должен быть тебе противен.
-Миша, успокойся. Мы вырвемся отсюда, я не знаю как, но мы выберемся.
-Нет, Антон. Я должен ему перегрызть глотку. Если меня убьют, поклянись, что вы отомстите за меня этому недочеловеку, гаду. Сейчас клянись!
-Клянусь тебе нашей дружбой. Я выполню что ты сказал. Мы выполним это вместе, - ненависть к этому голубому комиссару-упырю переполняла Антона.
Мишка вдруг успокоился, снова закусил подол рубашки, продолжал ее жевать. Антон подумал, что так ему легче переносить боль и унижение. Он уселся поближе к Михаилу, теперь они говорили шепотом, чтобы не привлекать внимания.
-Ты уехал, а Сергей исчез. Куда он мог запропаститься, ума не приложу. Я не хочу думать о плохом, что он умер, но одно понятно, таким образом он пытался освободить нас от забот о себе, а Екатерине дать полную свободу. Мы ее проводили, она покинула Ялту наверно с последним пароходом.
Антон замолчал, еще раз переживая все недавние события.
-А что с Марией? Куда ты ее определил? Оставил одну?
-Мария оказалось красной шпионкой. Причем никто ее к этому не неволил, это чисто ее желание. Сейчас она находится где-то в расположении своих частей, - сказал Антон грустно.
-А ты как попал сюда?
-Пришли красные, сожгли усадьбу, мне удалось бежать из флигеля через подземный ход, ты о нем знаешь. Затем сидел на берегу, пока не заграбастал красный патруль. Естественно определили в эту обитель, думал сразу расстреляют, но я для чего-то им понадобился, тянут с казнью.
Послышался скрежет открываемой двери, вызывали одного за другим людей на допрос, откуда приносили их волоком, бросали, как полено сразу у двери. Впереди была ночь. Вечером принесли воды, можно было попить. О еде нужно было забыть, да и зачем кормить, когда известно, что конец один – смерть. Странно, но в результате избиений, напряжения ожидания Антон не испытывал мук голода. Ночью он даже немного уснул.
Только можно ли это назвать сном. Скрежет двери, напряжение от ожидания, что назовут твою фамилию, стоны несчастных, доставленных с допроса, обрывки мыслей – вот что было урывками в сознании. Но усталость организма под утро взяла свое – необходим был отдых, сознание на некоторое время исчезло. Нет это был не сон, а именно выключение восприятия, происходящего вокруг. Сознание спасало себя таким образом от запредельных перегрузок.
Очнулся Антон внезапно, также, как и отключился. Он пошевелился, восстанавливая кровообращение в затекших членах организма, рука оперлась нечаянно о Мишкино тело. Горчаков поспешно ее отдернул, чтобы не будить друга, пусть отдыхает, но холодность тело насторожила его. Он медленно повернул лицо и чуть было не закричал.
Мишка был мертв.
Антон пробежал глазами по его телу, шее. На ней он увидел петлю, конец которой был закреплен на спинке кровати. Теперь Антон понял почему он грыз подол рубахи. По нижнему краю любой одежды идет подвернутая тесьма, сложенная дважды, которая не дает разволакиваться ткани и бывает чрезвычайно плотной. Разорвать он ее не смог, просто перегрыз, а дальше оторвал от рубашки эту тесьму. Вес тела будет незначительный, только голова, ведь он решил уйти из жизни сидя.
Антон беззвучно завыл, стараясь не привлекать внимания. Затем осторожно освободил тело от петли, спрятал ее, а странгуляционную борозду от нее на избитом теле, шее трудно будет найти. Он уложил тело на пол, скрестил руки на груди, как и положено покойнику. Пусть никто не видит, что кадет таким образом решил покинуть этот мир. Горчаков про себя поклялся: если останется жив, доведет Корвицкого до такого же конца. Ведь самым страшным грехом является самостоятельной уход из жизни.
Похоже его стараний никто не заметил, а может не захотели принимать в этом участие. Избитые, покалеченные люди были заняты собой, смерть в этом помещении была обычным явлением, к утру выносили один, два, а иногда больше трупов. Да и свет не давал разглядеть всех деталей произошедшего.
Утро началось, как обычно, с вызова на допрос. Со скрежетом открылась дверь, конвоир противным голосом, пронизывающим любого до мозга костей напряжением ожидания своего череда, выкрикнул фамилию:
-Горчаков.
Антон нехотя поднялся, а куда спешить, на тот свет ведь не торопятся, недоуменно повертел головой, думая, может еще есть один однофамилец. Но нет, никто больше не поднялся. Он не мог вспомнить, говорил ли при аресте свою фамилию, от голода, побоев, потрясения от смерти Михаила в голове все смешалось. Пошел он к двери, переступая через распростертые тела, боясь наступить на таких страдальцев в исподнем, перепачканным грязным полом. За окном занимался синий зимний рассвет, эта синева давала немного свежести в сознании, а значит казалось, что и в этом затхлом помещении, переполненным зловонным воздухом, с острым запахом аммиака из параши, есть струя морозного воздуха.
У двери стоял, прикрыв нос ладонью, конвойный. Другой старательно отворачивался, отступая в сторону.
-Руки за спину, - прозвучала команда.
Шлепая босыми ногами по ледяному полу, Антон шел по коридорам, которые из-за холода, серости, однообразия казались бесконечными. Поднялись по металлической лестнице на этаж, остановились перед массивной дверью. Один конвойный скрылся за ней, пошел докладывать. Антон скосил глаза на другого. Простой деревенский парень, туповатый, исполнительный, с револьвером в кобуре был безразличен, он привык ко всему и никак не ожидал нападения со стороны заключенных. Да и куда бежать несчастным: полураздетым, босым, по длинным коридорам до первого часового.
Дверь вновь открылась, вышел первый конвойный, отступил в сторону пропуская в комнату Антона. За столом восседал сам Константин Корвицкий. Кожанка, перетянутая ремнем, такие же брюки-галифе заправленные в сапоги составляли его наряд согласно времени и положению. Кожаная фуражка с ярко-красной звездой лежала на столе. И здесь взгляд Горчакова споткнулся, остался надолго прикованным к одному предмету: на столе лежал кожаный портсигар с тисненными буквами КК, который он многократно держал в руках, любуясь старинной работой рода Кипиани.
-Проходи, - сухо бросил ему комиссар.
-Мне кажется, мы раньше встречались, только не припомню при каких обстоятельствах. Возможно я вам прислуживал, но сейчас времена другие и ты у меня на допросе. Тянуть не буду долго, просто нет времени. Меня интересует царское золото. Что скажешь, гражданин Горчаков?
Антон с трудом оторвал взгляд от портсигара, медленно осмотрел стол с телефоном, пепельницей, чернильницей и перьевыми ручками, карандашами, спичками, словно стараясь, как на экзамене, запомнить их расположение. Наконец поднял взгляд на лицо на комиссара. Холеная, сытая, пресыщенная морда, с вывернутыми, безжизненными, немигающими глазами, глядевшими равнодушно в упор на Антона. Горчаков смотрел в этот безжизненный взор садиста, которого страданиями уже не удивить, потому что тот знал, человек не выдержит его пыток, скажет все, что от него потребуют.
Об этом знал и Антон. Зачем тянуть, ломать комедию, ведь пытки будут нечеловеческие, а потом истерзанного, сломленного духовно, презирающего себя  обязательно расстреляют. Поэтому нужно ускорить этот процесс – убить Корвицкого. Оружие для этого лежало на столе – ручки, карандаши. Резкий удар одним из этих предметов в нужное место и он труп. Но наверно Горчакова выдал его ненавидящий взгляд.
Палач напрягся, немного подумал, хотел что-то сказать, но вдруг зазвонил телефон. По подобострастному тону Антон понял, что звонит начальство, Корвицкого куда-то вызывают. Закончив разговор, комиссар рявкнул:
-Якименко, зайди сюда.
Антон услышал, как позади него открылась дверь, кто-то вошел.
-Обработай мне этого, но не сильно. Очень нехороший у него взгляд, значит силы еще есть. Я уезжаю, вечером мы с ним побеседуем по-свойски. Душу его княжескую хочу посмотреть, как целовать сапоги будет и молить о смерти. Я когда-то ему прислуживал, посмотрим, как он будет пресмыкаться, - это было сказано с таким пафосом и удовольствием, что Антон поверил в его искренность.
Да такие могут сделать из человека тряпку, смешать его с грязью, чтобы, насладившись падением человеческого достоинства жертвы, потом убить, да еще изощренным способом.
-Начинай, а я пока соберу необходимые документы.
Антона резко за плечо повернули на месте, перед ним стоял хорунжий Ефим Якименко.
Пол поплыл под ногами. Горчаков готов был увидеть черта, дьявола, но только не своего сослуживца, боевого товарища, с которым они вместе лежали в госпитале, да что там лазарет – по большому счету Антон спас ему жизнь. Тот тоже был удивлен не меньше жертвы.
-Что прямо здесь? – как-то равнодушно спросил Ефим.
Корвицкий мельком еще раз осмотрел чисто убранную комнату, очень не хотелось нарушать порядок, к тому же он спешил, бросил:
-Да заведи к себе, чтобы потом не тащить через весь кабинет. Начинай, я посмотрю, - нетерпеливо бросил он.
Ефим обхватил особым приемом за шею Антона, слегка ударил его по носу так, что сразу хлынула кровь и поволок в другую комнату.
-Ты вой, Антон, сейчас он уйдет. Не бойся больно не будет.
Ефим усадил Горчакова в кресло, еще раз смазал по лицу, не сильно, но рассек губу с кровотечением, дважды хлестко ударил рукой об руку, получилось, как будто по телу били очень серьезно.
Заглянул Корвицкий.
-Полегче, полегче, я хочу насладиться зрелищем.
-А если начнет кидаться на меня? – нехотя спросил Ефим.
-Тебя что, учить надо? Сам знаешь, что делать. Все, я побежал.
Слышно было, как хлопнула дверь. Якименко вышел за ним, проверил ушел ли комиссар, запер вход и вернулся к Антону.
-Ну здравствуй боевой друг, Антон.



Глава 24
Крым, ты знал взлеты и падения. Твоя история удивительна, насыщена трагедиями, которые драматизируют все периоды бытия, пронизывают кровавыми событиями все века, словно желая украсить эту жемчужину в естественный красный ореол оправы. Много чего видел полуостров с момента появления на нем греков и скифов, но такой бойни, жертвенного заклания живых людей, не было никогда, только в конце Гражданской войны. Она,как бы венчала тот апофеоз беззакония, растления, проявления зверства, гнусности, каким было за эти годы до этого, истребление всего населения России. Здесь в полной мере раскрылась историческая миссия, лицо и сущность коммунистической морали, большевизма, как партии, Советов, как строя.
Первое что было в этом приметно – это официальная политика будущей страны развитого социализма: ложь. Она была во всем – по отношения к врагам, но еще в большей мере к своему собственному населению. А ложь порождает неверие, но для того чтобы поверили необходим мощный карательный аппарат и он был создан. Не даром в народе переиначили лозунг Маркса: бытие определяет сознание. Злые языки утверждали, что битие определяет оное. И били, пытали, да так, что человек отрекался от себя самого. Не удивительно, этим грешна любая революция, война, даже незначительный конфликт, но такого размаха, такого беззакония от которых содрогаются враги и друзья коммунистов, человечество еще не знало.
Население, как скот пустили под нож. Но не это заставляет содрогаться, другое – та покорность, с которой образованная элита страны безропотно клала свою голову на плаху, не понимая во имя чего. Да просто ей приказали, и интеллигенция, офицерский корпус, чиновники не оказывая не то что сопротивления, даже какого-то непротивления, а просто шли на смерть. Вот это ужасало, пугало, приводило к вырождению ума в стране.
Даже овцы перед закланием проявляют беспокойство, сопротивляются, но здесь люди и такая обреченность, пассивность к своей смерти. Да, не раз вспомнишь слова из библии: если хочет наказать бог – то в первую очередь лишает разума.
Антон сидел в кресле, руки еще не были привязаны к подлокотникам, значит мог сопротивляться, молчал.
-Да, ты я вижу не хочешь со мной говорить. Не смотри так, все правильно. Ты не ожидал увидеть здесь Ефима Якименко в роли палача. Поделом мне. Другого я и не жду. Многие мои сослуживцы, узнав, что я служу у красных, да еще в ЧК, бросаются от меня, как черт от ладана.
-А как ты хотел, чтобы я к тебе относился? Ты сейчас из меня сделаешь отбивную, я видел какие тела доставляют с допроса, а я тебе – здравствуй односум.
-Ты же видишь, что я даже тебя не привязал, ты можешь уйти куда хочешь. Ведь многие вот так садятся и ждут, когда я начну свое грязное дело. Ты тоже в их числе. У всех у вас страх, который парализуют волю к сопротивлению. Вот это я и хотел проверить.
Теперь опешил Антон. Так просто еще никто не объяснял ему о том, почему люди молча шли на смерть: они сами себя парализовали страхом, вместо сопротивления – покорность судьбе. Это он видел. Он наблюдал, когда несколько офицеров покорно следовало за двумя конвойными на смерть, в надежде, что вот сейчас кто-то выкрикнет им, что они свободны. Когда забитый вчерашний подпасок, с винтовкой больше его ростом, издевался над людьми, а они обреченно жались к стене, отворачиваясь, словно не видя, как на их глазах насилуют прямо здесь женщин. А матери, столбовые дворянки, предлагали своих целомудренных дочерей комиссару, чтобы выторговать себе или своему прыщавому суну – гимназисту жизнь.
Боже, да он прав, эти слова звучали обескураживающе точно, вскрывая всю сущность происходящего, как будто только сейчас упал луч света и обнажил уродство людей в их покорности Року.
Антон сделал попытку встать.
-Поднимайся, есаул. Хорунжий Якименко не будет пытать человека, который спас ему жизнь, не до конца он пал. У меня до сих пор перед глазами мчащаяся лавина казаков, с перекошенными от страха лицами, вчерашние мои товарищи, с кем хлебал из одного котла и ни один не помог мне. Нет, я их не виню. Вот так же и сейчас – никто не хочет поднять голос против того, чтобы отстрочить смерть, претерпеть пытки. А я хочу выбить из них не признание, нет. Приговор уже давно им подписали, я хочу вырвать этот страх из их мерзких душонок, но нет. Они корчатся в муках, лижут сапоги, готовы сделать что угодно, оклеветать мать, отца, отречься от Бога, лишь бы сохранить свою никчемную жизнь. А ведь этой покорностью, параличом от своего ужаса он сам себе подписывает согласие на пытки и смерть. Да начни он хотя бы немного сопротивляться, показывать характер я его из уважения убью, он примет легкую смерть.
Антон усмехнулся. Ведь минуту назад он был точно в таком же положении. Только подумал о том, чтобы вонзить заточенный карандаш в горло или глаз Корвицкому, но… Но что его парализовало? Портсигар. Пока он отходил от того шока, что Мишка был прав, его чуть не убили. Да прав Якименко, тысячу раз прав. Когда он летом искал смерти, его ничего не брало: ни пуля, ни штык. Ну, Ефим, ну, хорунжий - психолог хренов.
-Полковник Горчаков готов принять смерть стоя. Все-таки приятно получить ее из рук однополчанина, - ну не бросаться же в самом деле на Ефима.
-Ты дурак, дураком, как я погляжу, есаул. Я помню тебя есаулом, полковником не хочу видеть, размазня какая-то. А то я не знаю о том, что ты можешь в бою. Я просто раскрыл сущность любого человека, который проходит через эти стены. Теперь мне, а сейчас и тебе понятно, что почему кролик сам вползает в пасть удава. Страх гонит его. Но у нас нет времени. Я выведу тебя отсюда. Называй это, как хочешь, но долг платежом красен. Ты меня спас, теперь мой черед.
-Ефим, ты раскроешь себя перед этим пидарастом. Он тебе этого не простит, - Антону не хотелось, чтобы из-за него кто-то пострадал.
-Я оценил твое благородство, есаул. Наверно у меня не впервой, авось и сейчас обойдется. А не хочешь ты узнать, кто тебя сдал, когда ты еще был в предварительной камере? Был у вас один попик, как он утверждал здесь, самого Шавельского замещал. Так он, вымаливая себя жизнь, сам без принуждения рассказал о всех, кого встретил в этих застенках. Грешен я, уж очень осерчал на него, служитель мать его, перестарался чуток, не дожил он до утра светлого. Гад ползучий. Ты знал комиссара по Петрограду?
-Знал. Был прислугой в ресторане, не гнушался мужиками, они его любили, кого и он тоже. Сволочь еще та. Хотелось надо мною покуражиться, - ответил Антон.
-Да, над теми, кто его знал раньше или просто видел, пытки особые. А потом мучительная смерть. Даже я не выдерживаю, - Ефим вздохнул.
-Ты то как здесь очутился? – участливо спросил полковник.
-Нет, мы так не договаривались, есаул. Подыщи себе одежку и пойдем на выход, - Якименко подвел его к шкафу в углу.
Антон открыл створку. Здесь были свалены вещи, не свежие, с потеками крови. Он хотел отказаться, но его остановил окрик хорунжего.
-Не брезгуй, есаул. Другого у меня и быть не может. Выбирай побыстрей, если жить хочется и на выход.
Через минуту Антон натянул на себя какую-то гимнастерку, штаны, разбитые сапоги и рваную, с подпалинами шинель. На голову Ефим одел ему фуражку со звездой, осмотрел, отступя на шаг и остался доволен.
-На, держи, заряжен, - и протянул ему наган.
-А теперь за мной, есаул. Ни слова по дороге. Сразу засекут твой интеллигентный говорок. Подними воротник, притворись раненым, больным, мертвым, чертом, лешим, но ни слова, ни движения вашего, офицерского. Да, чуть не забыл, - он нырнул за шкаф, вытащил солдатский вещмешок и протянул Антону.
-Здесь немного харча, нож, спички. Не до жиру, но чем богаты… Ты сейчас мой помощник, перестарался на работе, приболел, - он посмотрел оценивающе на Антона, что-то решая про себя.
-И еще одна бумажка. Киевская ЧК выдала нашему осведомителю, тоже Горчакову, но Владимиру Александровичу, вошь редкостная, но мы не разобрались немного, пустили по ошибке дорогой на небеса. Бери, пригодится. Только смотри, от этого уже зависит и моя жизнь тоже. Все, за мной. Да, давай присядем на дорожку. Ну, с Богом, - сказал он вставая и крестясь.
Они вышли в незаметную дверь, ведущую на лестницу черного хода, которая была вся в крови, широкий межлестничный проем позволил взглянуть вниз, где-то там в подвале суетились люди.
-Не смотри туда, голова закружится и попадешь в живодерню. Там пускают в расход. Следуй за мной, красноармеец Горчаков.
-К морю идти не советую, будешь как на ладони, да и сыро. Многие избегают ареста, торопятся к морю, думают их там ждет пароход. Как же, сейчас. Они давно уже покинули не только порт, но и нейтральные воды. Иди в горы. Там теплее, можно костерок замастрячить, да и такие же как ты людишки скрываются. Думаю, поладите.
Они вышли во внутренний двор, Антон пригнулся, покашливая в воротник, немного покачиваясь. Кровь он вытер с лица, хотя бледность, невыспавшиеся глаза, усталость, болезненный вид остались. У ворот здоровенный лоботряс остановил их.
-Куда ведешь красноармейца?
-Да в лазарет милок. Вечор беседовал вот с таким как ты, да переусердствовал, вспотел. А у нас сам знаешь, кругом сквозняки, сырость, одним словом подвал, вот и занемог. Да и тебя пусть минует эта беда, - какая именно, не стал уточнять Якименко.
Но солдат мигом допер о беде, распахнул ворота, без дальнейших разговоров. Прошли вдоль тюремной стены.
-А сейчас есаул, тебе направо в переулок, а мне прямо. Прощай, не знаю, свидимся ли. Я с тобой в расчете, не поминай лихом, - и он пошел прямо, бывший хорунжий Якименко.
Полковник бросился в переулок. Затем свернул еще и еще. Он старался выполнять инструкции Ефима, держался в сторону гор. Вскоре Ялта осталась позади, он поднялся в гору, впереди были какие-то домишки. Вдруг грозный окрик остановил его:
-Стой, кто идет?
Антон растерялся, но выработанная годами привычка отвечать на окрик часового сработала тут же.
-Свои, не видишь, что ли.
Перед ним стоял патруль, притаившийся в тени дерева.
-Свои дома сидят, спать готовятся. Документ есть какой-либо?
Антон растерялся, но вспомнив слова о бумажке другого Горчакова, ответил:
-Да, имеется, - стараясь говорить спокойно.
Он достал, не торопясь, из кармана сложенную бумагу и протянул ее старшему по возрасту красноармейцу. Тот повертел ее в руках и протянул другому, скорее всего грамотному бойцу.
-Ну ка, Петро, посмотри, что там написано. Темно, ничего не вижу без окуляров, - смущено соврал он.
-Горчаков Владимир Александрович, внештатный сотрудник ЧК, - по слогам прочел молодой.
-Звиняйте, товарищ, ошибочка вышла. Но мы должны того, всех проверять. Можете идти, - возвращая бумажку сказал старший.
Антон пошел к домам, чувствуя на себе еще долго взгляд бдительный «товарищей». Да, бумажка имела вес, но если он попадет в руки к бандитам, то это смертный приговор. Он нырнул в ближайшую расселину, притаился, проверил, не идет ли за ним кто. Затем забрался в глубину, нашел расселину, углубление в виде пещерки, где можно было развести костер, чтобы никто не видел. Теперь нужно наведаться к домам, может что удастся спереть. Местные жители напуганы, ночевать не пустят. Он долго следит за домами, только обнаружил протекающий неподалеку ручей. Возле одного крыльца он заметил ведро, подполз и взял его.
В расселине развел костер, грелся, открыл «сидор», подаренный в дорогу Якименко. Немного черствого хлеба, кусочек сала, луковица, - это была закуска после трудового дня пыток. Небольшая бутылка чего-то спиртного, наполовину пустая. Ефим выгреб все, что было - не до роскоши. Ну и на этом спасибо. Антон выпил, закусил, притушил костер, завернулся и заснул.
Утром он задумался, куда идти дальше. Как не крути, но нужно двигаться в сторону Гурзуфа, искать следы Косого, может он чем-то поможет. Другого выхода Антон не видел. Кругом патрули красных, того и гляди снова загребут, а там может не оказаться Ефима: такое везение бывает раз в жизни. Но пока есть время, нужно привести себя в надлежащую форму.
Антон выломал длинную ветвь, воткнул ее в землю, отошел от нее шагов на пять и принялся швырять камни, которых было здесь в изобилии. Он целился в мелкие прутики.
-Короткая веточка справа, - камень точно попадал в цель.
Если случайно попадет в основную ветвь, та просто упадет, придется идти и вновь ее ставить. А в мелкие при попадании ствол выдерживал удары. Так он продолжал около часа, даже увлекся.
-Хватит кидать камни, мазила, - услышал Антон, поднимая очередной камень.
-Плохо, очень плохо, увлекся и не заметил, как подобрался этот хмырь, - подумал Горчаков.
-Ты посмотри на этого камнеметателя. За столько времени и не разу не попал в ствол палки, - скалился незнакомец.
Это был среднего роста крепыш, в шинели нараспашку, фуражке, сапогах. Руки были в карманах, правый подозрительно выпуклый, подчеркивающий наличие там револьвера.
-Да, никак их благородие встретился нам, - раздался голос за спиной.
-Твои дела совсем плохи. Наган в мешке, ведь идти я никуда не собирался. Нож – там же. Эх, жизнь, надо же так проглядеть опасность, - думал Антон.
Но камень остался в руке. Эх, не придал ты парень значения этому камушку, теперь получи его бескорыстно. Второго нападающего Горчаков не видел, а если тот с револьвером, тогда плохи дела.
Антон кистевым броском послал камень в глаз первого нападающего.
-Они со мной на одной линии, значит стрелять опасно, я пригнусь, второй может попасть в нападающего, - мгновенно сообразил Антон.
Но первый взвыл от боли, схватился за голову и согнувшись пополам, завертелся на месте. Горчаков тоже присел, поднимая другой камень, при этом разворачиваясь. Второй нападающий длинный, худой, в такой же шинели, с ножом в руке, смотрел на первого, тупо соображая, что делать. Но выпущенный увесистый булыжник попал ему в лоб, увлекая его сознание в вечную темноту.
-Да, кажется я со страху немного сильно кинул, разбил ему череп, - и резко бросился на первого.
Горчаков сбил его на землю, но прервать его крики никак не мог. Тогда последовал легкий удар «кошачьей лапкой», заставивший замолчать противника, но не навсегда. Надо было сначала допросить.
Антон сначала осмотрел вещи второго. В карманах были патроны и наган, кисет с табаком, бумага, сложенная для закруток. Нож валялся рядом, хороший острый, профессиональный клинок. У первого то же самое, но надо было выяснить откуда эти голуби.
Постепенно первый нападающий приходил в себя. Он открыл веки, глаза не было – вытек, видимо камень был с острыми краями. Бывает, на войне все может случиться, не в бирюльки играют взрослые дядьки. Резкий удар по морде привел его в чувство.
-Кто таков, откуда? – неторопливо спросил Горчаков.
-Да свой я, свой, - плаксиво ответил парень.
-Свои разные бывают. Какого цвета, говори?
Пленный бешено соображал, в какую сторону податься, в красную или белую. Но очень не вязался этот оборванец с белым, но попасть в ствол не мог, значит из благородных.
-Не хочешь говорить, поможем, - Антон всадил нож в ляжку допрашиваемому.
Еще совсем недавно он бы этого не сделал, не позволяло воспитание, происхождение и прочая наносная вязь нравственных принципов. Но после увиденного в тюрьме, которое поборники «красного террора» позволяли себе, жалости не осталось.
-Каждый выбирает себе дорогу, - так учит их мораль.
-Бога нет.
И много разной чуши и ереси большевики напридумывали, вплоть до создания своих живых богов, которых назвали вождями с последующим поклонением им, их телам. Древний Египет, ей Богу, только вместо пирамид – саркофаг с мощами в мавзолее. Но это будет потом.
Антон даже застыл от этой мысли. Откуда это? Просто, как искра пронеслась в мозгу. Да, потрясения не прошли даром, вот и у него какие-то сполохи в голове, про вождей, Египет.
Горчаков слушал вопль раненного, готовя из тряпки, взятой в вещмешке, кляп, который всунул в рот орущему.
-Да, ты совсем отупел. Боль ближнего на тебя не действует, - равнодушно снова констатировал он.
И сразу перед его взором встало страдальческое лицо Михаила, равнодушные, какие-то безжизненные, «рыбьи» глаза Якименко. Один перенес страдания, не так физические, как моральные, нравственные. Он не смог пережить того унижения, которое другие считают за пустяк, а кто-то испытывает от этого удовольствие. Прав был Распутин, Царство ему небесное, нравственные обиды переносятся тяжелее физических.
Другой целыми днями причиняет людям телесную боль с увечьем для здоровья, разнообразя уже для себя изощренностью, чтобы не было скучно. Полное равнодушие, моральная тупость, ежедневно разгоняющаяся в конце дня спиртным.
Эх, жизнь наша. Вот и ему, князю, довелось выступать в роли палача, изверга. Но иначе нельзя. Принцип - кто кого. Отпусти его и через какое-то время тебе самому конец. Падение ли это? Нет, скорее самозащита. Волчьи законы.
Он вытащил кляп изо рта человека.
-Будешь говорить?
-Буду. А ты сам из каких будешь? – тот с надеждой смотрел на Антона.
-Так я тебе и сказал. Ты ждешь подсказку, чтобы потом тоже прикинуться своим.
-Сейчас достану бумагу, она у меня в сапоге. Развяжи руки.
Антон освободил ему руки, тот подтянул ноги и выхватил из-за голенища нож. Но не успел даже размахнуться, клинок полковника вошел по самую рукоять в надключичную ямку.
Он еще раз проверил трупы, забросал кое-как, выбросил лишнее, взяв самое необходимое двинулся к Гурзуфу. Та хата, которую когда-то показал ему Косой, не давала покоя Горчакову.
Идти по горам трудно. Подъемы и спуски, так до бесконечности, причем осматриваешь еще впереди местность, чтобы, как в прошлый раз не попасть впросак. Вот внизу показался поселок, он залег и стал дожидаться ночи. Вокруг сновали военные, это были красноармейцы. Даже беглого взгляда было достаточно, что идет грабеж населения. Причем забирали все. Но он сосредоточил взгляд на указанном направлении. Вскоре опустилась быстрая, зимняя, южная ночь. Антон стал подвигаться ближе к хате. Но вот показалось, что к хате кто-то тоже подходил. Полковник замер. Ждать пришлось долго, наконец тот не вытерпел и скользнул в хату. Дверь захлопнулась, больше не открывалась. Значит там есть люди, а он может оказаться лишним.
Антон выбрался обратным путем к своему месту, откуда вел наблюдение. Это был гребень, на нем было холодно. Он спустился вниз, где в расселине была лужа от осенних дождей, подернутая корочкой льда. Разбил лунку, напился, набрал воды, стал ждать утра. Проснулся он от холода и стука копыт. Выхватил из обоих карманов наганы, вторым разжился у нападающих на него незнакомцев, приготовился к обороне.
Из-за выглянула морда лошади.
-Странно, что могло случиться, чтобы конь вышел на человека, - подумал Антон.
Он поднялся, подошел к лошади. Животное было исхудалым, под брюхом болталось казачье седло, ноги слегка запутаны в уздечке. Антон расседлал коня, подвел его к луже, расковырял больше лунку. Животное ему мешало, жадно тянулось к воде. Наконец конь припал к лунке, пил долго, а потом задумчиво поднял голову и как-то по-человечьи, с благодарностью посмотрел на Антона. Лошадь снова начала пить. Теперь уже отрывалась чаще от воды. Она даже не позволила себя разнуздать, так хотела пить. Антон вынул удила изо рта. Распутал ноги, по-казачьи стреножил и пустил ее щипать траву, пусть усохшую, но все же корм.
Он осмотрел седло. Ничего особенного, обычное, казачье из тех, которыми снаряжают стандартных конников. В переметных сумках нашел припасы, значит на всадника было нападение, выбили из седла, возможно запутался в стремени и конь волочил его, пока не съехало седло. А может слабо была подтянута подпруга, в стремительном броске седло пошло в сторону, принеся гибель седоку. Кто теперь знает?
Брошенных лошадей Антон встречал в горах много, но они не подпускали к себе. Значит были довольны свободой. Их бросили хозяева, стремясь быстрее покинуть Крым. Всадник этого тоже пытался, но что-то помешало, об этом говорят полные переметные сумки.
День прошел спокойно. Антон снова наблюдал за поселком. Военных становилось все больше, видимо из центральный районов и городов они подтягивались уже к мелким. Появился, слышный на расстоянии плач, кого-то хватали, гнали на сборные пункты. Но самое интересное – отбирали у людей все, обдирали, оставляя их без средств существования. А что вы хотели? Революции? Берите ее в полном объеме, хватайте ее своими загребущими руками, но сначала послужите ее гегемону – пролетариату. И хотя огромная масса не понимала этого слова, но делала умный вид, что знает, о чем идет речь. Это потом объяснят тому, кто не понял, доходчиво, с зубодроблением, избиением до инвалидности, ну а самых безнадежно тупых, не понявших и не принявших светлого дня Революции придадут смерти.
В седельных, переметных сумках был какой-то скарб, может хозяин вез матери или невесте, немного провизии – сухари на черный день. Он как раз наступил у Антона. Лежа и наблюдая за поселком, он грыз сухари, запивал из баклажки водой, набранной в луже. Лошадь паслась, скрытая от посторонних глаз. Изредка Антон подводил ее к водопою, с тревогой осознавая, что уж быстро заканчивается вода. Значит времени у него не много, придется искать новое укрытие.
Вечером он оседлал коня, а сам приготовился совершить поход в поселок. Стемнело. Он захватил оружие прокрался к дому, который то и домом назвать было трудно, так – хата, постучал. В ответ раздалась брань, но он еще постучал. Наконец послышались шаркающие шаги и женский голос закричал:
-Кто там. Уходи гад, стрелять буду.
-Я от Косого, открой и сразу увидишь, узнаешь, поймешь.
-Моя не знай никакой Косой-масой. Кет, уходи шайтан, - кричала из-за двери женщина, но и сама чего-то ждала.
-Открывай, Косой и я деньга давать будем, - подражая ее говору, говорил негромко Горчаков.
Наконец дверь шевельнулась, и из нее высунулась кудлатая, давно не чесанная голова. Она сонно водила глазами, пока не зафиксировала их на Антоне.
-Чего надо?
-Наиля. Вспомни мы были у тебя с Косым. Он приказал в случае чего провести нас к нему.
-Заходи, - она отодвинулась, пропуская его в хату.
В темноте ничего не было видно, поэтому Антон шел на ощупь, на звуки, издаваемые хозяйкой. Чтобы не разбить голову, он присел, перебирая ногами. Послышался звук открываемой еще двери, и показался слабый свет, который отбрасывал самодельный каганец. Только теперь он заметил, что женщина полураздета.
-Оденься, проводи меня к Косому.
-Нечего одеть, красные все забрали, даже занавески. Голой я пойти провожать тебя к Косому не могу.
-У меня есть, что одеть. Есть лошадь, только веди.
Услышав про одежду и лошадь, женщина нырнула под стол, достала недопитую бутылку пойла, налила в грязный стакан и выпила. Затем схватила с голой кровати что-то типа одеяла, завернулась и сказала:
-Я готова, пошли.
Быстро дошли до логова Антона. Наиля, увидев лошадь, повеселела, а может от выпитого. Но когда Антон ей бросил содержимое переметных сумок, вообще пришла в восторг. Она быстро облачилась в приобретенное барахло, которое резко контрастировала с ее нечесаной головой и полупьяной рожицей.
-Хотя бы не завела меня куда-нибудь в этом состоянии.
Но ее поведение давало слабую надежду на благополучный исход. Выбора не было, нужно было ехать подальше от берега.
Антон вскочил в седло, усадил позади себя Наилю и они тронулись. Женщина прижалась к нему, Антон понял, что так она пытается согреться. Наиля говорила куда ехать, вскоре они выбрались на проселочную, едва видимую в темноте дорогу. Дальше совсем ехали по какой-то тропе, затем по горам, пока не уперлись в несколько домиков, затерянных вдали от моря и людей.
Первыми их почуяли собаки, подняв лай. Наиля соскочила с лошади, что-то крикнула, собаки замолчали. Она еще крикнула в темноту, как будто кого-то звала. Из тени дома вышел мужчина с винтовкой, о чем-то переговорил с проводницей Антона, пошел по направлению к одной из хат. Женщина махнула рукой полковнику, как бы приглашая следовать за ним.
Вошли в помещение. Хата была просторной, с одной комнатой, на столе горела лампа. Антон держал руки в карманах шинели, где были револьверы. Кто знает, что ждать от полупьяной бабы, грязной, нечесаной, вылезшей из какого-то вертепа.
-Мой сын, - сказала вдруг трезвым голосом Наиля.
-А ты смелый, не каждый бы согласился таскаться по горам с пьяной женщиной, - добавила она.
-А зачем пила? – чтобы не молчать спросил он.
-Ехать не хотела, да и опаска была – уж не подосланный ты. Но молодец. Даже коня припас. Пешком было бы дольше.
-А как бы ты голой пешком пошла?
-Кто тебя это сказал? - и она показала глазами на узел.
В нечесаной, грязной женщине он увидел вдруг правильные черты, легкую фигуру, не старую кожу.
-Зачем тебе этот маскарад, - спросил он, как когда-то спрашивал графиню Измайлову.
-А вот для таких, как ты. Лег бы с такой в постель? Нет, вот и я так думаю. Целее буду, - она говорила безукоризненно правильно
-Не страшно было открывать?
-А я тебе узнала, в двери есть дырочка, разглядела пока говорила. А это мой сын. Ложись без опаски. Коня мы спрячем.
Пошел сын, внес хлеб, немного овощей, молоко.
-Его зовут Фарид, если будет нужен позовешь. Теперь переговорим с Косым, захочет он тебя принять. Не скучай. Спи.


 
Глава 25
Настали трудные времена, хотя до этого, а также после, они никогда не были легкими, но в этот период шло массовое истребление населения Крыма. Хватали всех без разбора и, как в последствии «отец народов» скажет: был бы человек, а дело найдется. В Крыму было коренное население, много людей имеющих отношение к Белой Гвардии, просто служащие царской армии не принимающие участие в боевых действиях на чьей-либо стороне, огромная масса беженцев от революции. И вот Молох перемалывал их всех, выплевывая останки в землю и в море.
Да еще какие кадры были выделены сюда для этого деяния красными командирами. Лучших «специалистов», узуверов, извергов рода человеческого направили в Крым, где они и проявили себя в полной красе, добывая опыт, который потом будет отточен на многих из них самих, такими же подросшими уродами. Этот бесценный кладезь премудрости пыток будет передан немецкому гестапо, чтобы выбивать, так необходимые сведения, из уже подросших уродов, этим способствовать их перевербовке. А то, что предателей среди них было более чем достаточно, подтверждено историей. Стойкими оказались простые люди, от сохи, от станка.
Полковник Горчаков с опаской приблизился к койке, уж не «прокрустово ли ложе» подготовила ему жизнь и нечесаная, грязная Наиля. Но нет. Обычная постель из каких-то тряпок. Он улегся, накрывшись шинелью, положив под голову наган, другой в карман. Сапоги снимать не стал, не то время. Спал он чутко, даже слышал, что кто-то заглядывал в комнату. Проснулся от того, что дверь шумно отворилась и голос Наили сказал:
-Проснись. Пора уже немного кушать, - дверь закрылась.
Антон встал, огляделся. В окно уже светило солнце, было утро. Теперь он чувствовал себя свежим, бодрым. Нет сравнения для отдыха в открытой местности, продуваемой всеми ветрами, напряжением, как не стать добычей зверя или человека, и тепло какого-то крова над головой. Он огляделся. Комната была небольшой, стол, кровать. Наверно это было помещение для гостей.
Полковник одел шинель и вышел из хаты. Кроме этой, было еще три строения, разбросанные в живописном порядке на склонах невысоких крымских гор. Неподалеку протекал какой-то ручей, обрамленный деревьями, голыми из-за зимы. Он побрел к ручью, присел, помыл руки, умылся, рассматривая какая грязь скатывалась с него в прозрачные струи воду.
-Да брат, ты не видел себя, будешь похлеще проводницы, - подумал он.
Антон поднялся и пошел к домам, где у одного из них его поджидала какая-то женщина. Он подошел, с трудом узнал в ней вчерашнее нечесаное женское существо.
-А ты изменилась, не узнать, - сказал Антон.
-Ты тоже, - был ответ.
-Но я видел тебя первый раз, когда приходил с Косым, ты была безобразна, как вчера.
-Возраст никого не украшает, сейчас я дома, сын пошел к Косому. Жизнь такая, что рано забрала мою молодость и красоту. Садись кушать.
Она налила ему какой-то похлебки, дала кусок хлеба, села напротив, смотрела на него.
-Хорошие тряпки ты мне дал. Спер у кого-то?
-Нет, лошадь прибилась.
Но женщина только усмехнулась, да и кто поверит в это. Вскоре пришел
сын Фарид.
-Пойдем, помнит он о таком. Ждет тебя Косой.
Он быстро собрался и они пошли. Через пару часов в долине показался дым, вскоре они увидели несколько домиком, юрт, просто землянок. Между ними ходили люди, неподалеку паслись лошади. Фарид привел его к отдельному домику, постучал в дверь. На стук вышел сам Косой, в офицерской бекеше, папахе, сапогах.
-А вашбродь, прибег. Ну проходи, гостем будешь.
Вошли в дом. Первая комната была как приемная. За столом сидел какой-то человек, судя по выправке военный. Прошли в другую комнату, где стоял стол, много лавок, заменяющие стулья. Они нужны были, чтобы присесть при советах. Но самое интересное – на стене висела карта Крыма.
-Откуда бредешь, Антон, - спросил Косой.
-С тюрьмы. Чуть не убили, но встретил бывшего сослуживца, помог бежать. А я смотрю ты здесь неплохо обосновался.
-Да, все хорошо, но с провиантом худо. Красные обобрали местное население до последней нитки, так что питаться приходится впроголодь. Да, Серж тоже здесь.
-Где он, как у него здоровье?
-Ничего, поправляется, уже поднялся на ноги. Пойдем к нему.
Они вышли из дома, который Антон успел окрестить штабом. Прошли в длинный дом, больше похожий на сарай из-за серости глинобитных стен. Вошли. Вдоль стен были сделаны двуярусные деревянные нары, в одном углу сидел Сергей. Он очень исхудал, но был подтянут, двигался еще осторожно. Антон бросился к нему.
-Серж, дорогой как ты?
Тот тоже вскочил, обнял Антона. Затем принялся его усаживать.
-Ты то сам как? Живой, крепкий? Проводил Екатерину? Нашел Мишку?
Сразу тысячу вопросов, видно было, что он от радости растерял всю свою холодность, а может боялся заплакать.
-Да, я все сделал. Ты, как оказался здесь, - теперь его расспрашивал Антон.
Выкрики прервал Косой.
-Ну, я пойду. Завтра, думаю, еще встретимся. Спать будешь здесь, Граф место укажет, - он двинулся к выходу.
-Рассказывай, я так долго находился в горячке, в бреду, - Сергей придвинулся к Антону.
-Твою Екатерину я проводил, посадил на пароход, сам видел, как она поднялась на борт. Теперь успокоился.
-А Мишка, ты его нашел? - тормошил Антона нетерпеливо друг.
-Сережа, дорогой, Михаил погиб. Я оказался с ним в одной камере, - и Горчаков подробно рассказал обо всем.
Слезы медленно текли по бледному нездоровому лицу графа Вокенфельда. Теперь их осталось двое.
-Ты как попал сюда?
-В последнюю ночь у нас с Катей состоялся разговор. Она сказала, что никуда не поедет, будет со мной. Антон, я больной человек, стоящий одной ногой в могиле, зачем такие жертвы. Утром я попросил вас найти Мишку, последняя просьба перед смертью, а когда вы ушли приказал Марфе везти меня к Косому. Я знал, что друзей ты не оставишь в беде, Екатерину проводишь, Мишку найдешь, до меня доберешься. Спасибо, друг.
Он обнял Антона, задрожал телом, пытаясь удержать рыдания.
-Да, болезнь его немного подкосила, - подумал полковник.
Как старожил, Сергей спать Антона уложил рядом с собой.
Утром пришел человек из штаба, которого видел в первой комнате Антон, выборочно пригласил их на совет, в том числе обеих офицеров. Вошли, расселись по лавкам. Доклад начал посыльный или, как его здесь величали, начальник штаба.
-Господа. У нас заканчиваются продукты, а впереди зима. Снабжения не будет, сами понимаете. Придется добывать. Красные реквизировали у населения все до последней крошки, так что у обывателя взять не можем. Остаются склады, которые расположены в городе. Все награбленное они свезли, по непроверенным данным в порт. Поэтому необходимо совершить налет на порт, забрать продовольствие.
-Да, ты брат совсем не понимаешь ничего в тактике, а туда же. Сам то наверно скорее всего налетчик, вот и логика такая, - подумал Горчаков.
-Налет дело хорошее, раз и в дамки. Какие будут еще предложения? У нас совет, может кто-то думает по-другому.
Посыпались еще высказывания, одно абсурднее другого. Но все было не то. Горчаков усмехнулся. Думать разбойнички не хотели, хотя и было среди них немало офицеров. Косой обвел глазами собравшихся, сказал:
-Мнений много. Все предъявили свое мнение. А ты, вашбродь? Чего притих? Или не интересно наше собрание?
-Не интересно. Несете какой-то бред. Давайте начнем с порта. Охраны очень много, но допустим, мы захватили склад, открыли, а в нем оружие. Оно нам нужно? Нет. Значит надо знать какой именно с продовольствием. Дальше вошли в лабаз, набрали в мешки, а куда вести? На чем? Какой дорогой? А все пути через город, тут нас и перебьют. Морем? Погрузили на открытом месте, где гарантия, что поднятая по тревоге охрана не перестреляет нас? Ну хорошо. Поплыли. Куда, где будем разгружаться? А на хвосте уже патрульный катер. Все, конец.
-Ну критиковать мы все мастера. Ты предложи свое, - сказал Косой раздраженно.
-Железная дорога. Разъезды, полустанки, склады. Все обычно на краю города, поближе к дороге. Есть где спрятаться. Но нужна хорошая разведка, где везут, когда, куда. Это уже более реально. И последнее. Купить продовольствие.
Поднялся невообразимый гул. Все выкрикивали, перебивая друг друга. Косой хлопнул рукой по столу, заорал:
-А ну кончай базар. Кто вам слово давал? Молчать мать вашу…
-Продолжай полковник. Где ты думаешь купить жрачку? А деньги где? Или ты имеешь, тогда выкладывай.
-Во все времена есть люди, которые любят дензнаки больше всего на свете. Есть война, нет войны, они торгуют. Надсмотрщики-комиссары не исключение. Да и найти их не составит труда.
-А деньги где взять, не подскажешь? - почти шепотом спросил Косой.
-Подскажу, почему и нет. Ограбить банк. Здесь собрались профессионалы, которые это не раз и не два делали. Вы не новички. Вскрыть сейф люди тоже есть. Останется только разведать ближайший банк, а кладовщиков продажных найдем. Давайте обдумаем этот вариант.
По тому как наступило продолжительное молчание, Горчаков понял, что воров среди этой публики достаточно. Они уже обмозговывали предстоящее дело, да и знали они все о подобных делах. Под пули в порту, или железной дороге они лесть не хотели, а вот здесь можно проявить себя.
-Что скажете, воры?
-Дело талдычит служивый. Возьмем в тихую, надолго хватит. А за деньги краснопузые сами принесут, что хочешь, - сказал старый, беззубый жулик, по кличке Штырь.
Косой распустил собрание, оставил только Горчакова, Сергея, Штыря и еще одного невзрачного человека.
-Дело, предложенное полковником, не срочное, его требуется подготовить, но вот налет на железку вполне осуществим. Для этого я и оставил человека, всю жизнь проработавшего на дороге, он многое знает. Давайте подумаем о том, где можно добыть продукты. Крым уже на грани голода. Одно не пойму, зачем они губят народ?
-А что тут не понятного? Я работал в управлении железных дорог, так нас начали заменять на евреев. Комиссары в Крыму все сплошь евреи, начальство тоже: Залкинд-Землячка, Бела Кун, да и все остальные. Ходит слух, что здесь будет еврейская колония, автономия. Вот и выбивают всех под корень, а кого притянуть за придуманную ложь в ЧК нельзя, пустят подыхать от голода. Здесь в ближайшие годы изведут всех, в том числе и нас. Московские евреи в правительстве Ленина дали добро на это.
В комнате повисла тишина. Антону стало многое понятно, что Ефим не врал. Корвицкий, Гольдштейн, правда он знает об этом и не хочет марать руки, уехал бороться с басмачами на Восток. А он думал, что тот хотел обелить себя.
-Дело говори, как добыть продукты.
Сведения инженера были более чем важные. Налет можно и нужно было делать. Договорились детально разработать операцию после обеда и инженер был отпущен. Узкий круг заинтересовал Горчакова: кроме него и Косого были Сергей и Штырь.
-Я вот почему вас оставил, дорогие мои друзья. Сведения, которые нам поведал инженер, конечно важны, но… Но оставаться здесь мы не сможем, нас рано или поздно порешат, как ягнят. Значит полковник прав. Надо брать банк и уходить на Большую землю.
Я оставил самых проверенных людей, не сверкай глазами Штырь, я знаю, что говорю. Не смотри на их происхождение, а дело у нас общее, коль свела жизнь, то так надо. Они не предадут.
Заниматься будут этим делом двое – полковник и Штырь. Граф еще не пришел в себя после болезни, а на мне общее руководство. Не буду напоминать о том, что только мы должны знать об этом. Остальным нужно заниматься продовольствием. Это понятно? – все поднялись, понимая, что разговор окончен.
Горчаков посмотрел на Штыря.
-Пойдем, дружище, пошепчемся, - они прошли прочь от лагеря, уселись на пригорке в тени так, чтобы их никто не видел, а у них был бы обзор.
-Давай подумаем какой город будем тревожить, - начал Антон.
После обсуждения всех городов, остановились на Симферополе. Центральный, главный населенный пункт, железная дорога, все учреждения здесь, значит крупный банк тоже здесь. Но есть вторая сторона медали, он выходит и лучше охраняется.
Судили и рядили долго, но все сводилось к одному: решить нападение на банк можно только на месте. Ведь здесь они не знают даже его места расположения, не говоря об плане комнат, подвалов, персонале, охране и о многом другом. Штырь уже участвовал в нападении на банк, но только исполнителем, планировал другой. С этим они пошли к Косому.
Затем разработали план нападения на железнодорожные склады, тоже в Симферополе. Здесь первую скрипку играл инженер, он знал подходы, выходы, но только не знал, в каких пакгаузах что хранилось.
Вечером сидя вчетвером, обсуждая планы, Антон предложил готовить нападение двумя группами одновременно. Это отвлечет силы противника, будет присутствовать элемент неожиданности и хаоса. Для подготовки на месте решено ехать двумя группами, причем о группе по захвату банка никто знать не должен, поэтому она выедет позже. Для конспирации будет сказано всем, что они едут в Ялту, в порт.
Теперь главную роль в подготовке ограбления стали играть Горчаков и Штырь. Они начали готовиться к поездке в Симферополь. Но нужен был хороший глазастый соглядай, об этом Антон и сказал своему напарнику.
-Знаешь Штырь, необходим человек, не вызывающий подозрений, который мог бы ошиваться около банка, вынюхивать и нам докладывать. Вот где найти такого?
Собеседник недолго думал.
-Да есть такой, проверенный, много раз бывавший в деле. Только нужно подождать, когда приедет. Пойду скажу об этом Косому.
Группа для подготовки для нападения на склады, во главе с инженером, выехала на место. Что-то настораживало в нем Антона. Почему бросил работу, семью и спасал свою шкуру в банде Косого? Антон никак не называл это сборище людей, как только орава или банда. Привыкший с младых ногтей к дисциплине, строю, четкости армейского уклада и команд, ему было трудно проникнуться особым духом иерархии, но человек – это такая скотина, которая привыкает к чему и где угодно.
Утром в барак, где они ночевали, вошел Штырь. Он поманил пальцем Антона, это покоробило князя, но делать нечего, пошел за ним. С кем поведешься, тот и ты. В штабе Косого, в приемной сидел Фарид, о чем-то разговаривающий с одним из близких людей Косого. Он просто махнул рукой, мол проходите. Вошли в комнату. В табачном дыму, за столом сидели Косой и Наиля, дружно выпивали. Антон подумал, что это шутка такая, но нет. Их пригласили за стол.
-Вот тебе, полковник, разведчик. Самый лучший, какой только есть.
Антону вдруг захотелось встать и уйти из этого балагана. Такое серьезное дело, а тебе подсовывают бабу-пьяницу. Да это полный провал.
-Да ты успокойся. Она была в таких переделках, похлеще всех твоих атак, боев вместе взятых. Тебе такое на снилось, а она вне подозрения.
-А что полковник. Давай выпьем. Мара правду сказала, что будет нам удача от червого короля. А там, на втором деле, не все гладко пойдет, но изменить ничего нельзя.
В конечном счете ведь были женщины-шпионки. Измайлова, да та же Мария Ртищева, были другие, международного уровня. А почему бы и не Наиля? Поживем, увидим.
Посидели, поговорили. Договорились, что Наиля поедет первая, подготовит там хату, начнет втираться в доверие. Скоро приедут Антон и Штырь, в конце, перед самым делом подтянутся Косой с Сержем.
Выпили немного водки и Наиля стала собираться в дорогу.
-Через два дня я вас буду ждать на окраине, в домике. Там вас встретит гадалка Мара. Туда и я приду, скажу результат. До скорого, - она, сделав ручкой, вышла в другую комнату, где ее ждал сын.
Группа с инженером-путейцем уже была на месте, но пока известий от них не было. Наверно готовятся.
Они выехали через день. Сначала добрались до жилища Фарида, тот запряг лошадей и повез по какой-то дороге в степь. К вечеру вдали показался город. Подъехали прямо к домику на окраине, им показалось, что никто не видел, потому что уже стемнело. Постучали. Вышла древняя старуха, очень похожая на Наилю, такая же нечесаная, неопрятная. Вошли в дом. Какой-то запах и свечи, коптящие, отбрасывающие огромные тени.
Хозяйка соблюдала гостеприимство, несмотря на внешний вид, в доме было чисто, по-восточному стоял маленький стол, на который тут же был поставлен урчащий сердито самовар. Гости умылись с дороги и расселись вокруг столика. Мара накинула на голову какой-то платок, подвязала его с особым изяществом и стала другой, привлекательной, что ли.
Где-то слышался запах варящегося мяса, а сейчас по обычаю нужно было выпить несколько пиал чая. Преобразившаяся хозяйка наливала чай понемногу, это тоже был восточный обычай. Разговор шел о погоде, дороге, холодах предстоящей зимы. Послышался какой-то шорох и к ним присоединилась Наиля. Она уже успела умыться, переодеться и теперь свежая уселась за стол. Она осмотрела прибывших, выпила чашку чаю, ожидая вопросов.
-Как обстановка в городе? – спросил Штырь.
-Плохо. Много патрулей. ЧК, создали милицию из народных добровольцев, военные, беженцы, раненные - все смешалось. Наш банк находится в самом центре города, на площади. С одной стороны, через три дома стоит здание ЧК, по этой же улице, чуть дальше, но с другой стороны - милиция, с толпой у крыльца. Не подойти.
-Да, плохо, - неопределенно протянул Штырь.
-А что стоит напротив банка? – спросил Антон.
-Какой-то дом, но я не узнавала. Да и зачем он тебе, к зданию банка не подойти. Да еще охрана. Внутри сидят до утра чекисты, снаружи патрулирует милиция. Надо сказать Косому – пустышку тянем, ничего не получится, - Наиля отпила еще глоток чая.
Да, положение нарочно не придумаешь. Расположение, охрана, город – все против них. Нужно одно - сориентироваться на месте. Завтра нужно съездить и посмотреть. Но ехать тоже нельзя, как при старом режиме, подумают буржуи катаются. Пешком, только на ногах.
Гостям подали вкусное мясо, шурпу. Ели до отвала, нельзя было обижать хозяев. Затем легли спать. Антон, расстроенный услышанными сведениями, долго не мог уснуть, а может много съел на ночь мяса.
Утром поднялись рано. Перекусили чаем с лепешками, пешком пошли в центр города. Шли долго. Наконец идущая впереди Наиля сделала знак рукой, они поняли, что будет площадь. Да все оказалось так, как она и рассказывала. Несмотря на раннее утро, народ тащился через площадь к расположенному в неподалеку базарчику. Горчаков и Штырь прошли мимо солидного одноэтажного дома, с толстыми стенами и зарешеченными окнами.
Да такой одолеть не представлялось возможным. Ни днем, ни ночью. Горчаков скосил глаза на здание, напротив. Двухэтажное, с магазинами на первом этаже. А вот что на втором? Он решительно повернул к магазинчикам. Некоторые из них были уже открыты. Потолкались, приценились и ушли, нельзя было мозолить глаза. Прошли всю улицу, да Наиля рассказала все правильно. Очень трудное, почти недоступное место.
-Но также думают и комиссары. Они уж точно уверовали в свою защищенность, а значит чувствуют себя в безопасности. Тогда бдительность будет не столь высокой. Вот бы еще ночью посмотреть на эту крепость с деньгами, - размышлял Антон, топая домой.
Усталые они прилегли около маленького стола на подушки в ожидании чая. Вскоре появилась Наиля. Она тоже присела к столу.
-Ну, что умаялись, я говорила, что дорога нелегкая. Ну, не передумали браться за дело? Неподъемное оно ни для кого, - заключила она.
Это задело Антона. Внесли самовар, Наиля стала разливать чай. Штырь молчал, потягивая напиток. Антон додумывал детали, не замечая вкуса кипятка.
-Что скажешь, полковник, - вдруг спросила его женщина.
-Пока мало данных, но с каждым днем их будет больше, - неопределенно сказал Антон.
-А что нужно?
-План банка. Как охраняется, точный график смены караула. Мне нужно одну ночь понаблюдать за банком из дома напротив. Остальное нужно решать с Косым.
-А не проще отказаться от этого ограбления, подыскать что-то попроще?
-А где оно это «попроще»? Да и есть ли там деньги? А здесь, как ты сказала, приходят суммы на открытие еврейских поселений.
-Но и чекисты постоянно устраивают облавы на площади, базаре, в других местах. Попадете, Штырь может еще отделается, но от тебя за версту разит офицером.
-Волков бояться… - неопределенно ответил Антон.
Надо ждать Косого. Можно совершить налет в другом месте, например, в Джанкое. Но будет ли там требуемое? Мысли крутились, теперь предстояло решать ему, как и раньше. Косого можно поставить перед фактом: брать или не брать банк.
Они приехали вечером. Фарид распрягал коней, Косой и Серж смывали дорожную пыль, усаживались за стол. Повторилась вчерашняя церемония: чай, мясо, разговор. Антон наученный опытом еды на ночь почти не ел, пил чай. Спиртного не было, дело было слишком серьезным.
Закончив есть, дождались пока уберут со стола, уселись вокруг его.
-Ну что думаешь, полковник? – спросил Косой.
Все внимательно смотрели на Антона.
-Банк серьезный, да и стоит в очень неудобном для нас месте. Все работает на комиссаров. Но это и плохо. Они чувствуют себя в безопасности, службу несут так себе. Взять банк можно будет после тщательного знакомства с ним, сейчас мало данных.
-Сколько тебе нужно времени на подготовку?
-Три-четыре дня. Больше у нас не будет времени, потому что нас засекут, примелькаемся, да и нужно делать это одновременно с атакой на склады. За эти дни тебе необходимо найти транспорт для ухода морем. Отсюда пойдем на Алушту, там в окрестностях живут греки, попробуй с ними сторговаться. Уходим на Новороссийск. Мне нужен пояс с ножами и звездочками, ты видел какой он. Без него дело на выгорит. Вам нужны отмычки, будут сейфы, вскрыть надо без шума. Теперь надо ночь посмотреть на здание банка, как идет у них служба внутри и снаружи. Последнее требуется точный план здания. Это все, - закончил Антон.
-Да здесь на месяц работы, - ответил Косой и переглянулся со Штырем.
-Через месяц по нас уже будут справлять поминки, если мы здесь задержимся, у нас просто нет дороги назад. Атака на склады гладко не пройдет, стрельба, кто-то попадет в руки чекистов, а там развяжут язык. Через день жди туда гостей, а там мы с товаром.
-Почему ты уверен, что у нас пройдет гладко?
-Привыкли они к благополучию, а это ведет всегда к катастрофе.
А был ли Горчаков уверен в благополучном исходе дела. Себе врать он не мог. Конечно нет. Какая может быть уверенность, когда такой расклад? Но он давно воюет и знает, порой бывает готовишь операции долго и вдруг провал, но бывает так, что только начал и все пошло, как по маслу. Ох уж эта особенность Ее Величества Жизни. Не угадаешь, когда будет фарт, а когда нет. Поэтому он никогда не загадывал на будущее, был мудрее этого, главное решить проблему сегодняшнего дня, а завтрашний сам о себе позаботится.
Но коль поставил себя в такое положение, нет не он, он просто исполнил то, что диктовала жизнь, значит за сказанным им «А», последуют остальные буквы алфавита, только вот в каком порядке? Все будет ровно и гладко или через пень колоду и закончится провалом.
Задания все были розданы. И пусть у присутствующих это вызвало легкое недопонимание, переходящее в огромное сомнение, он человек военный, где в отличии от подельников ежедневно рискуют жизнью, хотя и у них тоже жизнь безоблачной не назовешь, но здесь еще привычка думать о себе и о людях. Да, иногда приходится жертвовать определенными жизнями, для достижения поставленных целей. Он еще тогда предчувствовал, что операция на складах может пойти не так, как им хотелось. Но она отвлечет внимание чекистов, а вторая операция может быть удачной. И наоборот. Поди, узнай у Судьбы расклад того дня!? А то-то. 
Теперь он вплотную занялся Наилей. Она должна сидеть, ходить около магазина, не выпуская из поля зрения банк, прислушиваться ко всем разговорам входящих и проходящих людей, особенно милиционеров и сотрудников ЧК, все мотать на ус. Порою незначительная деталь, слово меняет весь ход операции.
Второе – найти пристанище на одну только ночь, чтобы проследить как ведет себя банк и его охрана. Конечно трудная вещь, но выполнимая. И наконец третье, самое трудное. Достать план помещения или узнать работника, который работает или работал в банке. Без плана здания ничего не получится. Женщина слушала его с вниманием и большим недоверием. Она уже хотела сказать об этом Косому, что требования не выполнимы, но Антон словно предчувствуя это положил руку на ее плечо, просто промолвил:
-Король червы не подведет. Начни и у тебя все получится, - намекая на гадание Мары.
Спать легли сразу после того, как разговор закончился. Антон заснул сразу, не думая, как там остальным. Бог даст день, бог даст пищу – с этой истиной не поспоришь.
Утром все разбрелись по указанным направлениям. Самая хлопотливая задача была у Косого. Сержа он оставил в городе, после болезни дальняя дорога будет ему в тягость, сюда приехал едва живой. Да одному и лучше. Кто может заподозрить в купце с разбойной внешностью белого офицера? Да и времени осталось четыре дня, как раз два дня туда, а Алушту, два - назад. Были у него там знакомцы среди греков, за годы проведенные с момента появления его на полуострове, много чего произошло.
Наиля привычно натянула старое, рваное рубище и пошла «в люди». Для нее это было привычно и органично, что никто ничего не приметил. Она ошивалась рядом с магазином и расположенным неподалеку базарчиком, благо после войны их развелось очень много, это всегда говорило и будет говорить о великой нужде народа, грядущих переменах, вот только в какую сторону? Уже к вечеру она заметила во дворе магазина татарина-дворника, подметающего у крылец.
Заговорила с ним по-татарски, оказалось, что он живет здесь в пристройке, а окно выходит на площадь. Дала денег и упросила приютить на ночь одного человека, приехал бедолага, а обычаев не знает, она женщина – как бы чего не вышло. Плела нить паутины долго, подкладывая к сумме денежку, пока хозяин клюнул и плюнул: пусть ночует, а он будет в другом месте спать. Благо Косой бюджет не ограничил, можно тратить деньги, как хочешь, но она женщина битая, знала, в случае неудачи с нее за каждую копейку спросят. Так был устроен этот мир.


Глава 26
Да, в Крыму славно работало ЧК, созданное рыцарем, а скорее Кощеем революции, кровавым, жадным, ненавидящим все и всех. Под стать ему были его надсмотрщики, творящие беззаконие, пытающие, истребляющие людей, а что не удалась уничтожить руками Землячки, Белы Куна и иже с ними, искусственно создавали голод, который ликвидировал слабых, детей, стариков. Вот здесь и был получен опыт голодомора, которым в последствии выбивали инакомыслие. А сейчас голод освобождал земли для, угодных комиссарам, колонистов.
А Наиля спешила домой. Необходимо было доставить Антона в снятую на ночь комнату. Она с порога заявила, чтобы он побыстрее собрался, надо успеть до темноты, в городе действовал комендантский час, в случае чего, нарушителей мог бы забрать патруль ЧК. А уж вырваться из их лап более чем проблематично, тем более ему. За версту видно, что офицер.
Они почти бегом достигли центра города, затем какими-то переулками, закоулками пробрались к нужному дому, где их нетерпеливо поджидал дворник.
Вошли в комнату. Небольшая по размеру, захламленная, с топчаном вместо кровати, колченогим столом и парой табуреток. Дворник говорил с Наилей по-татарски, она переводила.
-Он говорит свет не зажигать, печь не топить, вести себя тихо, чтобы не привлекать патрули. Утром затемно, как только закончится комендантский час, уйти.
-Скажи ему, что все будет хорошо, - сказал Антон, подсаживаясь к столу.
Наиля выпроводила дворника и стала устраиваться на ночь.
-А ты почему не уходишь? – спросил полковник.
-Куда? В руки патрулю? До утра перекантуюсь здесь, - и она пошла на топчан.
Антон стал наблюдать за зданием напротив. По улице горело три подслеповатых фонаря: у банка, милиции, ЧК. Перед банком ходили два милиционера, но кто они такие понять было трудно из-за того, что они щеголяли в своей одежде. Это были вчерашние парни из рабочих или крестьянских семей, подходящие по происхождению для службы в органах, ленивые для работы на производстве, к тому же без профессии. Многие приходили, чтобы переждать лихое время. Они и оружие держали как вилы, многие даже обращаться с ним не умели.
Часовые ходили, перебрасываясь словами, иногда останавливаясь, о чем-то спорили. Затем они ушли во двор, откуда вышли двое таких же спецов, а ушедшие долго не появлялись. Значит было помещение, где они согревались. Конечно внутрь банка их не пустят, но закуток был.
Ночные фонари отбрасывали полумрак. В этом круге света с трудом можно различить, кто это – милиционер или просто прохожий. Но прохожих не было, чекистские и милицейские патрули волокли всякого, кто попадал под руку.
Антон сидел и наблюдал за улицей. Он почувствовал, что стал замерзать. Оглянулся, чтобы посмотреть, чтобы на себя натянуть, но ничего не заметил. Наиля сгребла ворох тряпья на себя, пытаясь тоже согреться.
-Не мудрено, что охранники бегают греться. А как те, что в доме? – подумал Антон.
Он посмотрел на крышу и вдруг отметил, что из двух труб над зданием поднимается дым.
-Да они там живут с комфортом. Там тепло, хорошо, рядом наружная охрана. Как их оттуда выкурить? Стой. Выкурить, выкурить? Да просто – закрыть трубу. Дым повалит во внутрь, угар, поневоле откроешь двери, чтобы проветрить. А чего им бояться? Ведь все рядом, страха нет. А в случае нападения – выстрел в воздух, тут же сбежится вся свора, - думал Антон.
-А если их ножами, то заходи и бери денежки. Все правильно, только вот теперь нужен план и везение, - он встал и начал ходить по комнате, пытаясь согреться.
-Да не маячь ты, - донеслось с топчана. -Прыгай ко мне, вместе будет теплее. Не изнасилую, не бойся, полковник, - донеслось до Антона.
Да, так было теплее.
Еще затемно в дверь поскреблись и вошел дворник. Наиля была уже на ногах, примеряла прикид для работы на улице.
-Вот женщина. Немного поспала, голодная, холодная и снова на целый день на улицу, - думал Антон, не желая вылазить из теплого тряпья.
Дворник что-то рассказывал женщине, периодически показывая на окно, затем повернулся и ушел. Вскоре он вернулся, занес охапку дров и начал колдовать около печи. Затем растопил ее, вскоре в комнате постепенно становилось теплее.
-Он говорит, что можем сегодня побыть здесь до обеда, потому что будет занят на похоронах жены бывшего управляющего банком. Они знакомы еще с царских времен, вот он и помогает тому по хозяйству, - равнодушно объясняла Наиля поведение дворника.
-Узнай аккуратно его адрес, - пересохшим от волнения голосом попросил полковник.
-Нет, такого не может быть, просто не может и все, - думал он про себя.
Наиля подсела к печке, о чем-то разговаривала с хозяином квартиры. Тот начал какую-то историю, женщина слушала внимательно, даже дважды смахнула слезу. В ней было столько участия, что Антон тоже захотел об этом узнать. Наиля достала и дала денег, дворник вышел. Когда он вернулся, то передал ей какую-то сумку. Из этой поклажи были извлечены хлеб, селедка, молоко, пачка чая. На печь был поставлен чайник, вскоре они приготовились пить чай. Хозяин снова ушел, оставив их одних.
-Что тебе рассказал дворник? – спросил Антон.
Он отрезал хлеб, ел его, запивая чаем с молоком. Селедку есть не стал, потом будешь пить воду целый день.
-Знаешь, недавно здесь работал управляющим банком мужчина, была у него семья: жена, сын-офицер, воевал за белых, вернулся раненый. Когда пришли красные управляющего уволили, заменили на какого-то еврея. Комиссары обещали, что раненых не будут трогать. Но после этого прошло несколько дней, они ворвались в квартиру, схватили сына, увезли в ЧК, где и расстреляли. Жена не могла пережить этого, слегла, а вчера представилась. Сегодня ее хоронят. Дворник хорошо знал этого человека, подрабатывал у него в банке по хозяйству, сегодня идет помогать с похоронами. А вчера они вдвоем копали могилу до самой ночи. Люди боятся красных, никто не пришел.
Антону было жиль человека, но такова война, тем более с этими нелюдями, коими являлись большевики. Что для них сотни тысяч соотечественников, когда они готовы весь земной шар поджечь, а их рыжий урод проповедовал, что если в результате останется хотя бы одна десятая часть населения страны, планеты во имя будущих поколений – то это великое достижение. Вообще они все подвинуты на гигантизме, все великое, да не просто, а архивеликое, архиважное и так до бесконечности.
Но с человеком, который много лет проработал в банке необходимо было познакомиться, может быть чем-то и поможет. Оставалось только дождаться дворника. Наиля, позавтракав, обрядилась в свой наряд и пошла по делам, добывать сведения, а Антон занял пост у окна. Он внимательно отслеживал все, что происходило на площади, в банке. Люди заходили в это учреждение с площади, но ни разу не было видно, чтобы оттуда заносили грузы. Значит был другой подвоз, скорее всего за домом.
К обеду пришла разведчица. Она была озабочена.
-Сегодня я случайно подслушала разговор двух чекистов. Они вскользь сказали, что будет заваруха на железнодорожных складах, а вот день пока не знают. Нужно отменять операцию там, а возможно и здесь. Необходимо доложить об этом Косому.
-Косой прибудет, в лучшем случае, завтра к вечеру. Мы не можем светиться, никто не знает, что мы здесь, посчитают за провокаторов и расстреляют. Информация важная, значит была утечка, скорее всего она произошла от, так называемого, «путейского инженера». Мы должны продолжать начатое, никто не отменял операции, - сухо ответил Горчаков.
Наиля норовисто повела плечом, но ничего не сказала.
-Дворник не возвращался? – спросил Антон.
-Нет, зашел бы давно, если бы освободился.
Нетерпение нарастало. Хотелось знать расположение комнат, подвала банка. Может они зря высиживают здесь, а пора сворачивать подготовку к налету. Сомнения, намерения, просчеты, недочеты – все кружилось в голове.
После обеда появился слегка хмельной дворник. Он многословно что-то объяснял Наиле, которая потом поведала об этом Антону.
-У управляющего горе. Похоронил сначала сына, потом жену. Сидит один, выпивает, дворник боится, что он уйдет в запой, так уже бывало.
-Попроси его отвести меня к нему. Разделю с ним горе, - попросил Антон.
Он собрался, они втроем пошли какими-то огородами до нужного дома. Маленькая хата, ничем не примечательная, неужели в такой может ютиться управляющий банком? Дворник что-то говорил Наиле, она переводила потом Антону. Это было одно и тоже.
-У управляющего был дом, отобрали большевики. Уплотнили, дали комнату, а потом совсем выкинули на улицу. Эта хатка была для прислуги, какого-то складирования припасов для банка, там дров, досок, мало ли чего потребуется. Вот здесь он и ютился с семьей, потом ЧК забрали сына. Куда отец только не ходил, все обещали помочь, а потом оказалось, что сына расстреляли в день ареста. Теперь вот жена умерла.
Провожатый довел до хаты и поспешил обратно. Антон постучал в дверь, ответа не последовало. Он слегка нажал на нее и дверь легко отворилась. Прошли через полутемные сени, постучали в следующую дверь. За дверью послышалось какое-то мычание, Антон принял это за разрешение и вошел. Скромная комнатка в хате. Кровать или ее подобие с тряпьем, стол, табуретки, все, как и везде в убогих домах. За столом сидел человек, тупо смотрел на расставленные рюмки, бутылку с какой-то прозрачной жидкостью и хлеб. Крайняя убогость жилища, заставила Антона усомниться в его статусе управляющего.
Человек нехотя повернул голову в сторону вошедших и застыл с немым вопросом на лице.
-Здравствуйте. Я случайно услышал о вашем горе, решил зайти и выразить соболезнование. Поручик Таранцов, - выпалил, первую подвернувшуюся фамилию, Антон.
-Вы знали моего сына? – спросил человек.
-Нет, не знал. Но, как офицер я близко воспринял ваше горе, понимаю, как вам тяжело. Я и сам переживаю не лучшие времена, вот мы с супругой зашли к вам, чтобы разделить вашу беду. К тому же знаю, что вы нуждаетесь, хотели бы оставить некоторую сумму.
Антон посмотрел на Наилю, та подошла и положила деньги на стол.
-Садитесь господа. Петр Петрович Самусев, к вашим услугам. Простите, не расслышал вашего имени и отчества.
-Анатолий Николаевич Таранцов, поручик лейб-гвардии полка Ее Императорского Величества императрицы Александры Федоровны, да будет земля ей пухом, к вашим услугам Петр Петрович. Моя жена Надежда Спиридоновна, - выговорил первый полк, пришедший на ум Антон.
-Давайте помянем мою жену, господа, - наливая в рюмки водки, предварительно даже их не сполоснув, сказал мужчина.
-Да, пьет давно, опустился. Но главное – пусть расскажет о банке, - думал Горчаков.
Выпили, немного пожевали хлеба. Пора было начинать разговор.
-Вы постоянно живете в этом доме, уважаемый Петр Петрович?
-Ну что вы, милейший Анатолий Николаевич. Я жил на улице Дворянской, имел свой дом, достаток, авторитет. Но пришли красные и все забрали. Вы помните их лозунг – грабь награбленное. За всю жизнь я не взял ни одной копейки ни у кого бы там не было, а не то чтобы ограбить. Все нажито честным трудом. Я служил управляющим отделением банка, - дальше следовало еще более заковыристое название известного учреждения.
-Позвольте пожать руку настоящему управляющему. Рад встрече, - притворяясь под его степень опьянения, сказал Антон.
-Да полноте, Анатолий Николаевич. Я сейчас никто, так, доживающий сморчок, как мне сказали в ЧК. Вы были в ЧК?
-Помилуй Бог, не к ночи будет сказано, Петр Петрович. Давайте отвлечемся от этой горькой реальности. Будем поминать покинувших нас преждевременно, будем говорить о прошлых временах.
-Согласен. Вот раньше у меня в подчинение был штат сотрудников, я был уважаемым человеком в городе, да что там, почитай на всем полуострове. А сейчас?
-Все об этом ни слова. Лучше расскажите, правда ли то, российские банки считались одними из самых надежных в мире? – спросил Антон.
-Милостивый государь, да наша банковская система царила во всем мире. Рубль был до недавнего времени самой надежной валютой, пока евреи не захватили власть, - он испугано замолчал, следя за реакцией Антона на это.
-Наденька, сходи купи нам с Петром Петровичем еще водки и закуски. Приятно поговорить о прошлом с хорошим человеком. Мы разделяем ваше горе, - Антон говорил слегка заплетающимся голосом.
-Э, нет. Здесь господа нет магазинов. Вот через два дома слева живет торговка, у нее есть водка, я подозреваю краденная, капуста квашенная, ну очень вкусная.
-Дорогая, возьми сама знаешь, что надо.
Наиля ушла, а Антон придвинулся к управляющему и спросил:
-А какие сейфы самые надежные?
Тот начал перечислять, наконец рассказал, какой стоит в их банке, да какой он послушный в умелых руках. Надежность банка привела к тому, что скоро они сидели над схемой и Антон говорил, как бы он проник, чтобы ограбить его, управляющего Петра Петровича Самусева.
Вернулась Наиля. Она выставила пару бутылок водки, капусту, варенную картошку. Пир только начинался.
-А я вот так зайду в ваш банк, уважаемый Петр Петрович. Через крышу.
-Но это невозможно. Там хитрое перекрытие из дерева, вы ничего не сделаете. А потом – сейф находится в подвале, а туда нужен доступ.
-А это еще что за морока? – пьяно кричал Антон.
Наиля поняла игру, как рачительная хозяйка в отсутствии женщин, подливала, подкладывала в рюмки и тарелки.
Вскоре Антон знал о банке больше, чем сами работники, которые может быть провели в его стенах ни один год. Управляющий предусмотрел все, на все случаи жизни. Вот это и нужно было. В конце оказалось, что слабым местом была отопительная печь, сложил ее шельмец-хохол, она очень капризна и способна в случае чего парализовать работу банка. Вот наконец и последняя рюмка, с трудом поднятая Петром Петровичем. Затем его голова опустилась на руки и он захрапел.
-Наиля, помоги, - и они перенесли пьяного, убитого горем управляющего на кровать.
Затем спокойно оделись и покинули дом Петра Петровича. Завтра он навряд ли вспомнит о них, а если и вспомнит, то горе сильнее всего выбивает из колеи, чем все дела житейские, которые кажутся в этот момент никчемными. Антон мгновенно протрезвел, он выпил то в общей сложности пару рюмок. Главное был план здания, марка замков сейфа. Остальное - как будет к ним благосклонна судьба.
Они добрались до дома Мары. Вечерело. Был накрыт маленький стол, выставлен самовар, все уселись пить чай в ожидании ужина, вокруг которого хлопотала хозяйка. Серж оживился, Штырь был безучастным, он как старый сиделец привык к ожиданию.
-Вас не было два дня. Я уже начал беспокоиться, не случилось ли чего. Как сходили, что разведал?
-Сергей. Управляющий сказал, что в банке стоит телефон, поставили давно, он исправно работает. Это осложняет нашу операцию.
-А ты не видел, в каком месте подходят к зданию провода?
Антон напрягся, рисуя в воображение здание и обстановку вокруг.
-Да, есть, видел. Со столба и ныряют под крышу.
-Тогда проще простого. Обрываем провода и нет связи. Для этого нужна прочная веревка с грузом на конце. Накинул на провод, рванул и все, - Сергей был рад, что его знания пригодились.
Поужинали, улеглись спать. Утром Антон, Наиля и Штырь отправились на осмотр места будущего деяния. Согласно плана, с другой стороны здания был переулок, глухой, тупиковый, сделанный еще много лет назад, для подвоза самого необходимого и находившегося под пристальным наблюдением полиции. Они со Штырем прошли по переулку до ворот, которые, как и все в этом новом государстве рабочих и крестьян держались на честном слове, заглянули во внутрь. Задняя стена здания, как и на плане, была глухая. Только огромная дверь с небольшим крыльцом перед ней, да пристройка, возведенная недавно из грубых досок. С нее можно легко попасть на крышу здания, которая, как оказалось, была не слишком покатой. Прошли еще раз по площади, Антон отметил для себя, что телефонные провода можно легко оборвать с улицы. Последние штрихи к портрету.
 Затем вернулись домой. Необходимо было отдохнуть, дождаться Косого. Режим ожидания был для всех. Он попросил Штыря, перед делом ни капли спиртного в рот. В Сергее и себе он был уверен. Наиля зарекомендовала себя лучшим образом, могла воздержаться, когда требуется.
Поздно ночью вернулся Косой. Все уже спали, когда в дом осторожно постучали. Все схватились за оружие, но облегченно вздохнули, когда в комнату вошел усталый атаман. Посыпались расспросы, каждый интересовался самым наболевшим. Косой отложил все до утра, а Антону протянул пояс с ножами, выторговал у греков.
Утром уселись вокруг стола. Антон рассказал, как будет проходить операция, все молча слушали. Это по плану получается все хорошо, а вот как пойдет на самом деле, никто на знал. Люди опытные, загадывать на будущее никто не будет, тем более быть уверенным в гладком течении. Особое внимание Антон уделил сейфам, замкам на дверях в подвал. Если их не сменили красные, то со слов управляющего, это были неподдающиеся замки, на что Косой только усмехнулся.
В течении дня все отдыхали и отсыпались. Косой куда-то съездил на встречу с доверенным человеком, приехал расстроенным. Верный человек заподозрил что-то нехорошее в действие инженера, заметил усиление красных вокруг складов. Ему Косой приказал в таком случае не начинать захват, высока вероятность провала. Но человек ответил, что менять уже поздно, если что пойдет не так, то уберут эту вошь, а то красные придут на основную базу.
Вечерело. Легли легкие сумерки, скоро будет комендантский час. Фарид с подводой уже притаился в городе, другая пролетка, которая будет запряженная парой хороших коней, отдыхала, ждала своей очереди. Ей предстояло вести грабителей, в любом случае и исходе, к морю, ибо здесь будут повальные облавы.
Мелкими группами просочились к дому банка. Находились на расстоянии друг от друга, но должны были собраться в строго назначенное время, а оно ползло медленно. Все волновались, даже не замечали холода. Тянул промозглый ветер, не хватало только дождя.
Теперь все ждали сигнала Антона, а он все медлил. Как здесь начнешь, если все, как на ладони кругом просматривается. Первыми не выдержали милиционеры, они постояли, посовещались и решили пойти погреться, уж очень противным был ветер. Антон притаился сразу за воротами, в темном углу. Вот появился один, а затем и второй, громыхающие сапогами, винтовками еще чем-то.
-Вы далеко собрались? – командирским голосом сказал Горчаков. Две фигуры, только на мгновение замерли, чтобы тут же захрипев сползти на землю. Главное условие этой задачи – убрать бесшумно. Малейший шум, все приготовления идут коту под хвост. Стоящие рядом Наиля с Сергеем подхватили винтовки и вышли на улицу. Если кто и наблюдал из окна внутри банка, то мог отметить, что смена караула произошла, заступило два новых патрульных. Теперь нужно нейтрализовать двоих в пристройке. Антон вышел из-за угла и направился к сторожке. Сердце бешено колотилось в груди, а вдруг заметили и сейчас поднимут тревогу. Но от сторожки отделился человек и направился к нему.
-Что замерзли, сейчас сменим. Эй, Игнат, пошли на улицу, догоняй, - направился к Антону.
Вдруг он стал замедлять шаги и вглядываться в полковника. Часовой в чем-то засомневался. Короткий взмах рукой и в горле у него торчал нож. Падающее тело подхватил вынырнувший из темноты Штырь. Он оттащил труп в сторону, прошипел:
-Этого я сам, - и притаился у двери сторожки.
Вышедшего на смену второго часового он убрал одним коротки ударом в сердце, зажав ему на всякий случай рот. Антон подставил руки, Штырь прыгнул ногой в них и подкинутый словно пружиной оказался на пристройке. С нее он переполз на крышу, готовый поймать рванный мешок с тряпьем, чтобы закрыть трубу. Все произошло быстро, в какие-то секунды. Из темноты вышел Косой, посмотрел на Антона.
-Телефон, - одними губами прошептал полковник и пошел подавать знак Сергею.
На улице патрулировали двое: стройный милиционер, несомненно служил в армии, и какой-то шкет, где только таких берут – винтовка больше его ростом. Вот один прошел в тень от фонаря, спокойно забросил веревку с грузом на конце на телефонный провод и резко дернул. Провод оторвался, упал к ногам. Караульный перерезал его ножом, так на всякий случай. Затем патруль снова ходил по улице, перед банком, вглядываясь в темноту.
Вдруг распахнулась форточка и мужчина хриплым голосом закричал:
-Эй, патрульный. Добеги до ЧК, скажи, что караул в банке задыхается, дымит печь. Пусть срочно пришлют подмогу. Да еще скажи, что телефон не работает.
Наиля подхватила винтовку и затрусила в сторону ЧК. Отбежав шагов на двадцать, она остановилась, постояла и затрусила обратно.
-Сказали, что можете открыть двери и выйти на улицу. Телефон - на станции какой-то ремонт, днем нельзя. Усиление высылают, - вдруг басом произнесла она.
С другой стороны здания чекистов уже ждали Антон и Штырь, игравшие в добросовестных караульных. Послышался шум открываемой двери и с кашлем вывалили три чекиста. Дальше было делом техники, бесшумно они сползли в сторону. Теперь в дело вступал главный игрок – Косой. Постояв минуту, дав немного дыму подняться вверх из-за свежего холодного воздуха, он достал три платка, которые еще раз смочил водой, вынесенной из сторожки. Платки повязали каждый до глаз, затем подхватили фонарь, пригнувшись нырнули в дом. По плану сориентировались быстро, вот первая дверь, ведущая в подвал. На ней висел огромный амбарный замок. Косой, как шел, казалось, даже не замедлил шага, а замок отлетел в сторону. Бегом по лестнице вниз. Еще замки, двери и вот, наконец, сейф.
Косой подошел к нему с каким-то особым почтением. Ласково потрогал его за бока, погладил дверь, нежно прошелся по ручкам. Все понимали – это ритуал, проявление уважения к человеческому творению. Но каждый аппарат после рождения-создания жил своей жизнью. В ближайшие несколько минут, может часов, он станет соперником человека в игре, от которой много зависит для последнего. Отдаст сейф свою начинку или усмехнется, прогонит вон зазнайку, не проявившему к нему должного преклонения. Косой ощупал, осмотрел, затем отошел и закурил.
Он несколько раз прошелся перед соперником, прицениваясь к его способностям, затем отбросил папиросу и приник ухом к дверке. Что он там слышал, никто не знает. Может звуки, как стучит металлическое сердце или дышит огромные полости железных легких чем-то набитые, а может и пустые. Не отрывая уха от дверки сейфа, Косой взял первую отмычку и осторожно ввел ее в скважину, что-то там придержал. Затем ввел еще одну, что-то нежно водил ею из стороны в сторону. Вдруг железный друг щелкнул, Косой крутнул ручку и дверь распахнулась.
Сверху лежали какие-то драгоценности, остальные полки были забиты деньгами. Косой знаком подозвал толстого, с тощим лицом Штыря, тот поспешно стал худеть. Он сбросил рваное пальто, стал разматывать с тела, плотно лежащие на нем, мешки. Затем снова облачился в свой наряд. Антон отошел к лестнице, следить за входом.
-Помогай, - сказал Косой напарнику.
Тот стал придерживать мешок, куда атаман выгребал содержимое сейфа. Делалось все быстро, но без суеты. Вот полные пять мешков готовы.
-Все сюда. Берем мешки, зовем остальных и деру.
Они выскочили на улицу. Во двор вбегали Наиля и Сергей. Быстро добежали до подводы с Фаридом, уселись и тронулись.
-Повязки, повязки милиционеров не снимайте. Гонимся за бандой.
-Ага, а может банда за нами, - пошутил Косой.
Все оставались серьезными, боясь поверить, что такое рискованное, казалось безнадежное дело, выгорело.
Где-то на другом конце города послышались выстрелы.
-Эх, не выгорело дело на складах. Засветились, теперь жди беды.
И словно подтверждая его слова, послышалось характерная очередь пулемета. Теперь всем стало понятно, что операция там провалена, налет ждали. Уже подъезжая к дому, они услышали выстрелы в центре. Нужно было срочно менять подводу и уезжать.
Фарид запрягал коней в другую телегу. Косой спросил Наилю:
-Ты с нами поедешь?
-Нет, я тебе об этом раньше сказала. Мы уйдем в аулы, там нас никто не найдет.
Косой отгреб из мешка денег, драгоценностей и протянул Наиле,
-Не считали барыш, но это тебе и сыну. Посмотри, хватит ли?
-Хватит, всех денег не заберешь. Вот кого отблагодари, я до сих пор не могу успокоиться и поверить, что мы это сделали, - она указала пальцем на Антона.
-Червовый король не подвел, - усмехнулся Антон.
Подошел Фарид.
-Все готово, можем ехать.
-Я скоро вернусь, - сказал он матери.
Из дома выскочила Мара. В руках она держала сверток, который протянула Косому.
-Там на дорогу еда, вода. Счастливой дороги, - она схватила стоящее недалеко ведро с водой. Подвода тронулась в ночь. Вслед Мара выплеснула воду.
Утро они встретили в степи. Кони неторопливо бежали, у одного колодца их напоили, но вскоре свернули с основной дороги на Алушту в степь и за холмом остановились. Распрягли коней и пустили пастись. А сами принялись за трапезу.
-А теперь спать. Холодно, но костер не разводить. Кони отдохнут, двинемся дальше, - Косой завернулся в свою лохматину и замер.
Горчаков пытался заснуть, сидя спина к спине с Сергеем, но холодный ветер пронизывал. Так прошло несколько часов. Вскоре Фарид снова стал запрягать коней и они тронулись. Поздно вечером, точнее уже ночью они прибыли в какой-то поселок на берегу. Повода, уверено направляемая Фаридом, въехала в какой-то двор и остановилась. Косой о чем-то говорил с вышедшим мужчиной, затем все последовали в дом. Горячий чай привел немного в чувство, захотелось спать. Но погоня ждать не будет, а она уже идет где-то рядом, ведь деньги немалые украдены, поэтому надо спешить без сна, иначе можно уснуть навечно. 
К утру они вышли на деревянном большом баркасе, с мотором и парусом в море. В предрассветном тумане ничего не было видно, только плеск воды за бортом ветхого суденышка. Путники собрались в кубрике - строении расположенном на палубе. Здесь хотя не было так холодно, но вскоре от тумана одежда стала влажной, не грела. Зубы, тело стали постепенно выбивать дрожь. Но вот взошло солнце, подул ветер, разорвал в клочья туман, немного стало теплее. К вечеру показался другой берег.
К ним подошел старший, о чем-то переговорил с Косым.
-Он спрашивает, где нас высадить? В самом Новороссийске или рядом. Там живет его брат, можно перекантоваться, - атаман смотрел на Антона.
-Давай поедем к брату. Только смотри, чтобы не получилось, как с тобой в семнадцатом, когда я нашел тебя, - ответил тот.
Еще через некоторое время они ели горячую пищу, готовились к отдыху. Вышли во двор, осмотрелись. Знакомые очертания гор, дыхание моря и безмерная усталость.


 
Глава 27
Уже месяц, как группа Косого вернулась из Крыма на большую землю. Теперь до них доходили слухи о том, что там происходило: массовые расстрелы, «без лишней волокиты» и на месте – это требование было рыжего черта по фамилии Ульянов. Оно неукоснительно выполнялось не только в Крыму, но и в других частях огромной страны.
Политика военного коммунизма вконец разорила экономику, теперь большевики все больше задумывались о том, чем ее заменить. Лучшие еврейские лбы думали над этой нелегкой задачей. Конечно, блестящее решение было найдено все тем же Лейбой Бронштейном, за что его ценил руководитель с прогнившим до конца мозгом. Разрешить в стране новую экономическую политику. Это был выход.
Но теперь была опасность другой крайности: бездари, пьяницы, люмпены всех мастей, которые теми или иными способами проникали в эту борьбу с лозунгом «грабь награбленное», вдруг оказывались не у дел. А они-то кроме вот этого грабительского навыка ничего не умели и куда им теперь податься? Снова пить? И пили. Но нужны деньги. И зацвела воровская малина красным цветом.
Теперь в воровских шайках было полное разнотравье: профессиональные воры, белые офицеры, которые видели в этом хоть какой-то метод борьбы против большевиков и обиженные – бывшие красные командиры и красноармейцы. А наиболее популярных воров типа Мишки Япончика и в последствии «красного генерала» Котовского просто незаметно ликвидировали комиссары. Это тихое убийство велось еще на фронтах Гражданской войны, когда надсмотрщики без лишнего шума убивали в дальнем окопе неугодного и популярного командира, идущего против еврейской линии. Таких было много, но более известное из них – убийство Николая Щорса.
Много чего на свете было, но дело не в этом. Офицеры из шайки Косого, Антон и Сергей все чаще задумывались о своем дальнейшем пути, смысла жизни. Уж очень некрасиво звучало: бандит-офицер. Хотя по большому счету война – это тоже одна из форм узаконенного бандитизма, с той же мерзостью, но она оправдывается высокими идеями.
Теперь, когда они сняли небольшой домик в окрестностях Новороссийска, Антон постоянно находился в задумчивости. Еще теплилась надежда уехать за границу, только вот каким способом? Официально ничего не получится, много крови красных на нем. Значит уходить нужно нелегальными путями.
Он долго искал пути для ухода. Надежду встретить свою Наденьку с каждым днем становилось все меньше, прошло столько лет. Деньги были где-то в банках заграницы, но туда нужно попасть. Север, Юг, Запад страны плотно закрыты для него. Оставался только Восток - Китай, Монголия. Другого пути он видел за границу. Но чтобы туда добраться почти через всю огромную страну, нужны новые документы.
Теперь Антон теребил Косого о том, чтобы каким-то способом добыть «ксиву» - так это звучало на их жаргоне. На юге, где делают чудеса, вскоре были получены на всех документы. Теперь Антон стал Владимир Александрович Горчаков, так его окрестил его сослуживец Якименко. Полковник продолжил начатое, исходя из того, что это был реальный человек, сгинувший в застенках ЧК. Но кто будет разбираться, сгинул Владимир или Антон? Согласно документов был расстрелян полковник Антон Александрович Горчаков, а Владимир, школьный учитель жив, здоров и добирается к любимой женщине в город Омск, после славных боев за Красную Армию в Крыму. Такую версию сочинил себе полковник.
В один из вечеров они прогуливались с Сергеем перед сном, выкуривая по папироске.
-Уходить я решил, Серж, - начал Антон.
-Куда, если не секрет?
-За рубеж подамся. Ты со мной?
-Нет, Антон. Меня там никто не ждет. Екатерину едва ли я найду, а ради другой тащиться в такую даль – неразумно. Мне жаль, что так получилось, фактически ты из-за нас с Михаилом не мог вовремя уехать. Я бесконечно тебе благодарен, ты был всегда настоящим другом, братом. Спасибо тебе. Где думаешь переходить границу?
-На Востоке, там еще по слухам идут бои. По крайней мере, так пишет их красная газета.
Они еще долго беседовали, потом пошли в дом ужинать. Все собрались за столом.
-Косой, спасибо за документы, завтра я хочу уйти. Не хочешь со мной?
-Нет. У меня здесь есть должничок, помнишь я рассказывал, кликуха такая – Камо. Здесь эта редкостная тварь, вот нужно вернуть ему, что мне оставил, да с процентами. Длинный хвост за ним тянется, - он встал и вышел в другую комнату.
Вернулся скоро, положил перед Антоном кучу денег и какие-то камушки.
-Твоя доля, вашбродь. Ты заработал честно, по нашим понятиям. Бери.
-Нет, брат. До первой проверки и все, я сгорел. Пойдут вопросы, допросы, мол откуда у красноармейца такие богатства, никак мародер или кого ограбил. К стенке его, гниду. Я возьму на дорогу чуток, так, чтобы не было заметно при обыске. Не обессудь, друг.
-Может ты и прав. Что думаешь, Штырь? – Косой взглянул на вора.
-Прав, полковник. Жаль терять такую голову, мы могли бы еще покувыркаться, пожить, пошуметь. Ну, если решил, все по-честному, пусть идет. Сергей тоже уходит?
-Нет, если не прогоните, я хочу остаться. На Антона зла не держите, у него есть женщина, к ней он едет. А мне идти некуда, - сказал Сергей.
-Живи, руки у тебя наши, кое-чему подучим, будешь ломать сейфы, да фраеров «катать», - так решили воры.
На другой день полковника Горчакова провожали в дальнюю дорогу. Немного денег, пояс с ножами, шинель с добротными сапогами, гимнастерка, штаны – вот и вся амуниция. За плесами видавший виды солдатский «сидор» с переменой белья, немного продуктов. Ничего лишнего, чтобы человек не привлекал внимания воровского сообщества, чтобы выглядел «как все», не привлекал внимания ЧК, обычный, серый отвоевавший солдат, спешивший домой, к семье.
Антон долго стоял с Сергеем на перроне вокзала, в ожидании поезда, который почему-то запаздывал, что было обычным явлением. Было еще удивительно, что поезда вообще ходили. Они постоянно курили. Антон, чтобы не привлекать внимания окружающих смолил махорку, привыкал к дальней дороге. Молчали, обо все было сказано. Невдалеке прогуливались Косой и Штырь, после дела в Крыму они зауважали полковника. Но делать нечего, так решил человек, пусть едет. Жизнь сама расставит все по своим местам.
Прибыл поезд. Вот здесь и пригодилась сноровка воров, Антон в одно мгновение, через окно, оказался в вагоне, на свободной полке. Этому нужно было учиться. Еще долгое прощание и вот позади Новороссийск. Антону стало грустно. Он мечтал покинуть этот город на пароходе и в другом направлении, а вышло… Постепенно он засыпал, одетый, подложив мешок под голову. Этому тоже учили его друзья, перед отъездом тренируя на всякие выходки вокзальной братвы.
С длительными остановками, пересадками, где-то через месяц он подъезжал к столице Колчака, городу Омску. В вагоне он наслушался всяких разговоров о повстанческих отрядах сибирских казаков, их предводителях. Было трудно отделить правду от вымысла, но одно имя запало – атаман Дутов. О нем ходили легенды. Были и другие слухи о другом атамане Анненкове, который был лютым зверем для всех: своих и чужих. В Омск полковнику без надобности, город давно и прочно заняли красные части пятой армии Тухачевского, посадили еврейский ревком, создали ЧК, которое пачками уничтожало людей. Он вылез из битком набитого вагона на каком-то полустанке, задрипаном городишке, где к югу простилались киргизские степи, а на севере можно было упереться в вековую тайгу.
Немного перекусил, пошел и залег в одном домишке, в ожидании слухов о повстанцах. Хозяйка была полуглухая бабка, а из хозяйства корова да пара куриц. Муж умер, а сыновья где-то, как и он, блукали в поисках призрачного счастья. Но однажды он проснулся от волнующего топота копыт. Горчаков вышел на улицу, оставив в доме шинель, мешок с документами, пояс с ножами, револьвер. Он хотел посмотреть, в то время, как весь народ прятался по неприметным местам. Налетели какие-то всадники, мигом накинули аркан на плечи, затянули чуть выше пояса, прихватив и руки, поволокли незнамо куда. Его тащили к площади, где уже соорудили подобие виселицы, на которой, как флаги уже раскачивались первые жертвы. Еще немного и он тоже будет висеть так же. Приволокли к дому, где восседал какой-то бородатый детина, не совсем трезвый, увешанный оружием.
-Кто будешь таков?
Антон еще когда его волокли сюда отметил, что нет пылких речей, красных тряпок с лозунгами, вешали работников Советов. Значит, он дождался, это были повстанцы.
-Полковник Горчаков, - ответил он.
-Что он делал? Зачем притащили? – спросил он у казаков.
-Стоял и глазел, никак красный соглядай.
-Так значит, - скептически осмотрел его наряд, сидящий на крыльце. –Что-то ты не похож ни на полковника, ни на красного. А думать у нас нет времени. Тащи его робята просушиться.
Он неопределенно махнул рукой в сторону виселицы. Конные потянули его к перекладине.
-Отставить, - вдруг прозвучала команда.
-Подвести этого ко мне.
Антон посмотрел на крыльцо, где стоял молодой поручик, это был Вадим, тот, который ухлестывал за Марией в семнадцатом.
-Полковник Горчаков? Какими судьбами?
-Я ищу вас. Думаю, продолжить борьбу с нечистью, но вот – хотят повесить.
-Сейчас пойду доложу атаману. Без команды не казнить, - обыденно сказал Вадим.
Через некоторое время он вернулся в сопровождении, кого бы думали, самого полковника Рябова, да, да того Рябова, под командованием которого, в конном строю и был ранен ротмистр Горчаков. Вот уж кого в своей жизни не думал встретить Антон, но Судьба никогда никого не предупреждает. Казак, сидящий на стуле и вершащий суд, вскочил, пододвинул стул полковнику. Тот пригляделся к стоящему в веревках человеку и вдруг сказал:
-Есаул, ты ли это?
-Так точно, господин полковник. Полковник Горчаков к вашим услугам.
По недоуменным лицам всех присутствующих было видно, что они ничего не могли понять, взять в толк разнобой в званиях.
-Освободить офицера. Вместе воевали. Как твои раны, есаул?
-Все хорошо.
-Тогда заходи в дом, - Антон поднялся на крыльцо и вошел в комнату.
Был накрыт стол. На столе стояли разные блюда, откуда только откопали? Антон только недоуменно крутил головой, откуда такое богатство по нынешним временам.
-Что, понять не можешь, где мы это раздобыли? Ах, дутовцы, сволочи, ограбили народ, последнюю кровь по капле высасывают из населения. А можешь ты поверить, есаул, мы узнали, что у председателя их Совета день рождения, только вот явились без приглашения. Вот и стол, мы помнится в Великую войну так не сиживали, это-то при царе-батюшке. Привести именинника.
Ввели толстенького, пузатенького человека. Хорошо одет, лаковые сапоги, дорогой смокинг явно с чужого плеча, поэтому и сидящий на нем, как на корове седло. Потное лицо, дрожащее тело, рот измазанный то ли ваксой или дегтем, так он усердно лизал чьи-то сапоги и гадливые глазенки, иногда зло сверкающие. Весь вид – угодничество, покорность. Но это уже все присутствующие видели, стоит только уйти и оставить эту гниду живой, тысячу ни в чем неповинных людей, особенно интеллигенции, поплатятся за них своей жизнью.
-Буржуи должны знать свое место, оно на виселице или у стены. А женщины должны сначала ублажить нас, революционеров, а потом занять место вслед за мужчинами, - так они рассуждали.
Ведь они не отделяли воевавших от не принимающих участия в боевых действиях, лозунг был простой, большевистский: кто не с нами, тот против нас. Если не сейчас, то потом классовый враг поднимется – говорили они. А значит вывод один – отправить на тот свет или, по их выражению, в могилевскую губернию.
-Есаул, поговори с ним. Чего он хочет? Нам не сказал, может тебе поведает.
Уж что, что, а допрашивать Горчакову приходилось много раз.
-Фамилия, имя, должность? – заикающийся ответ.
-Что празднуешь?
-День рождения, - дрожь, прерывистый голосок.
-Что делать будем с ним, - повернулся к Рябову Антон.
-А тебе решать, есаул.
-Только смерть. Иначе эта гнида покалечит много невинных людей, после нашего ухода.
-Сам вынес решение, сам и исполняй, - был вердикт и оценивающий взгляд Рябова.
-Дай винтовку или револьвер. Да укажи, где избавиться от него.
Рябов встал, расстегнул кобуру достал наган и протянул Антону.
-Да выведи и здесь за углом, - Антон краем глаза заметил, как казачки напряглись.
-Пошел, - толкнул рукой человечка, сказал Горчаков.
-Боятся казачки, значит уважают, еще значит я что-то представляю из себя, - пронеслось в голове.
О предстоящей казни он не думал. За эти годы он убивал много, такова суть войны, закон там один: не ты, так тебя. Все без сантиментов и соплей. Эту бойню не он затеял. О какой нравственности может идти речь, если все это происходит на глазах Господа Бога, с его разрешения или попустительства. Сын на отца, брат на брата. Так предопределенно Жизнью, Бытием. Эту чашу надо было выпить до конца, но не дано было знать участникам этих событий во имя чего, хотя лживые лозунги обещали заблудшим с одной стороны благо, а с другой стороны – его потерю. А самое страшное не это, а то, что эту бойню никто из живущих на свете не мог остановить, в этом и была Великая Тайна Бытия. Люди, Человеки всего лишь пешки, исполняющие свою судьбу и уходящие, после этого, в небытие.
Спустились с крыльца. Человечек готов был снова броситься в ноги, но Антон отбросил его рукой вперед, повернул за угол, остановился. Затем поднял револьвер и выстрелил в голову. Человек упал, вот и закончилась еще одна жизнь.
Горчаков обернулся. На крыльце были все. Рябов вышел вперед, подошел к Антону и сказал:
-Извини, есаул. Проверить тебя надо было. Взяли тебя раздетого, будто только из-за стола, а может ты даже из этого дома.
-Да понимаю я все. Полковник, дай мне человека сходить за вещами. Я здесь недалеко остановился, а когда услышал цокот копыт, в чем был, так и выскочил, боялся уйдете без меня, - сказал Антон протягивая ему револьвер.
Горчаков направился к месту своего жилища. С ним пошли два казака, бородатые, неулыбчивые.
Так началась его служба в одном из подразделений бывшей армии атамана Дутова. Сказывали, что атаман ушел в Китай, там собирает силы, для нового удара по красной нечисти. Кто говорил, что убили их любимого лидера. Часть, возглавляемая Рябовым, шла по Горькой линии, казачьим станицам, наводя порядок, приобретая и теряя бойцов. Бои были частыми и уже скоро полковник Горчаков приобрел славу отчаянного рубаки и очень умного командира.
Помнится, в станице Зерендинской они столкнулись с красным отрядом ЧОН, состоящим из казаков, которым комиссары наобещали златые горы. Бой был жарким. В конце боя Горчаков ехал по улице, кругом валялись трупы, как вдруг услышал:
-Приколите, добейте братцы!
У дороги лежал красный боец, скорее всего казак, разваленный сабельным ударов, но еще живой, умирающий в мучениях. Антон вытащил наган, прицелился и … осечка. Патроны кончились, все истрачено в бою. Сошел с коня, выхватил шашку и воткнул в сердце. Благодарная улыбка поползла по лицу умирающего, чтобы застыть навечно на лице. Закон войны суров, но справедлив. После боя всех похоронить. Нет, совсем не из гуманности, а из опасения: трупы будут разлагаться, выделяются миазмы и отравляют здоровых людей, бойцов. Собирали местных жителей, копали одну братскую могилу, укладывали трупы. И трудно было понять, где друг, а где враг, все лежали обнявшись вперемежку. А надо ли делить по этим категориям, о Люди живые. Даже сама Смерть показывала, как тлено наше Бытие, что после окончания испытаний под названием Жизнь, все становятся братьями, независимо от национальности, вероисповедания, цвета убеждений.
Чоновцы, в лучших традициях Красной Армии, а это обязательное превосходство в силе десятикратно и более, теснили отряд к югу. Уходили с потерями, но и к ним приставали люди. В последнее время появилось два алашордынца. Убежденные в несправедливости грядущего строя, потерявшие своих родных и близких, они были бойцы, не жалующие красное насилие. С их помощью отряд начал уходить от ЧОНа, теперь у них были прекрасные проводники, которые знали Степь.
Путь держали к Джунгарским Воротам, эта такая расселина в горах, где как в дикой трубе несется со страшной силой ветер. Конечно, они ее обойдут, но кто знает, может красные туда сунутся. Но и у тех были хорошие проводники, надежды не оправдались.
Однажды утром, они обнаружили себя прижатыми к великолепному огромному озеру: со всех сторон был враг. Еще вчера они радовались обилию воды, травы, возможности отдохнуть, перед скорым переходом через границу. Сегодня выпал решающий бой, который сведет на нет, всю тяжесть и несправедливость Жизни.
Рябов собрал всех офицеров: полковника Горчакова, поручика Вадима Сиротина и сотника Чернецова.
-Что будем делать, господа офицеры?
-Прорываться, - дружно ответили молодые Сиротин и Чернецов.
-Как? Расскажите, нам старикам, – и хотя Горчаков был старше их лет на пять – семь, а Рябов было под сорок, они считались безнадежно древними.
-В конном строю, прямой атакой по противнику, - был ответ.
-Какая атака, вырубят вас всех в капусту, - бросил пренебрежительно Рябов.
Он сидел под телегой, кругом открытая местность, но кто мог подумать еще вчера, что их окружат именно здесь?
-Думать надо. Давай академия твой план, – обратился Рябов к Антону.
-Сколько у нас сейчас пулеметов?
-Восемь, чего спрашиваешь? Сам знаешь, - немного раздраженно ответил Рябов.
-Помнишь тот бой с австрийцами, ну где я был ранен? - спросил его Антон.
-Да разве такое забудешь?
-А не напоминает тебя такую же ситуацию, полковник? Только мы поменялись с противником местами, - Антон посмотрел на Рябова.
-Ну… - протянул он.
Было видно, что бравый казачий полковник не мог взять в толк, что от него хотят услышать.
-Превосходящие конные силы, они вон разъезжают на конях, не думая прятаться или даже спешиться. Значит атака будет лавой. У нас есть пулеметы, пока они доскачут до наших позиций, половину, если не всех, перебьем, - Антон обвел глазами офицеров.
-Да увидят они наши пулеметы, выставят свои, спешатся и пойдет охота на уток, вода есть, камыша вот только мало, - нетерпеливо сказал поручик Сиротин.
-Молодец. Правильно думаешь. А мы подводы обоза освободим от груза, поставим на них пулеметы, да запряжем в телеги лошадей. Выставим их в ряд задом, будем ждать. А чтобы не видно было телеги, выстроимся перед ними на конях, готовые к атаке. Как только подпустим ближе, строй наш рассыпается и дело вступают пулеметы.
-А коней зачем впрягать в телеги?
-Когда навалим атакующих много, телеги пойдут в атаку с пулеметами.
-Сам придумал?- спросил Рябов.
-Нет. С западного фронта осталось. Был такой хитрый хохол, Нестор Махно, тот воевал и с нами, и с красными, кто больше даст, да посулит - за того и выступал. Проститутка, одним словом. Он придумал телеги, тачанками их окрестил, очень эффективны в бою.
-А если они начнут выжидать, окапываться, тогда что? – спросил Чернецов.
-Решай только то, что видишь сейчас. Их в десять раз больше, но у нас офицеры и казаки уже вторую войну ломают, а полковник Рябов – третью. Кто там командир – вчерашний рабочий, школяр, студент преданные их делу. Да комиссар, которому надо побыстрей отчитаться, отрапортовать о разгроме белых. Он уже в мокрых от счастья штанах бегает, дождаться не может атаки. Он будет жалеть бойцов? Никогда. Они вон в бинокли посматривают, носятся по полю, скоро будут выстраиваться для атаки. А нам надо спешить, шанс этот – единственный.
Сделали все быстро, прикрыв подготовку строем казаков. Офицеры также посматривали в бинокли, моля об одном, только бы успеть расставить незаметно эти, как их там, тачанки.
Хоть и ждали атаки, но, когда на них пошла лава, стало страшно. Это не то, когда мчишся сам, ничего вокруг не замечая, видишь обезумевшие от страха глаза противника, потом его спину. Теперь главное вовремя подать команду, чтобы уже атаку прервать было нельзя. Рябов смотрел на полковника Горчакова:
-Все, пора, - и они обнажили тачанки, протиснувшись между ними.
Заработали пулеметы, валя в кучу всадников, коней, создавая неразбериху, панику. Задние наезжали на передних, нанося им увечья, и попадая под огонь пулеметов. Теперь все старались убежать с поля боя, как когда-то сделал ротмистр Горчаков со своими казаками. Но не было балочки, а телеги, страшные телеги их преследовали. Она мчались за отступающими, чтобы развернуться боком и бить кинжальным огнем, рассеивая красных по степи.
Рябов поднял своих конников в контратаку, добивая остатки чоновцев. Только близкая ночь, спасла тех от полного разгрома. Красные еще долго бежали в разные стороны.
После боя повстанцы собрались снова все вместе. На телеги погрузили остальную поклажу и ушли в предгорье. Ночью остановились у какого-то ручья развели костер, начали готовить пищу. День отдыха, разведки и они пересекли границу.
Теперь можно было хорошенько отдохнуть. С собой везли множество телег, подобрали обоз красных, который был брошен. Поймали много лошадей без всадников, было оружие, патроны. За границу красные не сунутся, хотя может быть все. Известны случаи преследования повстанцев на территории других государств, в основном это касалось Монголии, где были красные всадники Сухэ-Батора. По Китаю боев с красными не было, хотя в этой неразберихе были и красные отряды ЧОН, выдающие себя за белых. Слоенный пирог.
Было лето. Тепло, хорошо, вокруг тишина. Двигались вперед только по необходимости, нужно было отдохнуть после боев, нервного напряжения, да осмотреться. Так дошли до какого-то уйгурского аула, алашордынцы переговорили с местными жителями, остановились походным бивуаком. Дома были заняты жителями, не выселять же. Как никак заграница, свои порядки. Да и отойти не успели далеко от границы. Алашордынцы, после разговоров с коренным населением, принесли очень неприятную весть: со слов жителей атаман Дутов был убит еще весной. Эту миссию выполнил князь Касымхан Чанышев.
Офицеры сидели в походной палатке, когда вежливо вошел алашордынец Кошубай. Он был чуть выше среднего роста, могуч, с широкой грудью и короткой толстой шеей. Скромно попросил разрешения поговорить.
-Проходи, Кошубай, садись гостем будешь. Какие новости?
-Плохие. О том, что Дутова нет, я уже докладывал. Но граница здесь не обозначена, чисто условная, часто бродят отряды ЧОН, отлавливают беглецов, вроде нас и в Джаркент, а он рядом.
-Что ты предлагаешь? – спросил Рябов.
-Местные говорят, нужно уходить в глубь Китая, там власть, полиция, армия. Чоновцы туда не сунутся, скандал будет, да и война с властью им не нужна.
-Тогда почему генерал Дутов остался здесь? – спросил Горчаков.
-Он тоже хотел уходить в глубь, но немного задержался. Поступила весть, что к нему движется воинская часть из России. Вот и был убит.
-Что ты знаешь об убийце?
-Убил князь Касымхан Чанышев, он ненавидел большевиков, но был настоящий мужчина, значит что-то его заставило это сделать.
-Что именно, как ты думаешь? – задал вопрос Рябов.
-У большевиков часто практикуется взятие заложников, вот это и могло заставить любого мужчину пойти на что угодно, - обреченно сказал Кошубай.
-Значит, нам теперь нужен проводник, движемся на Кульджу, - подвел итог разговора Рябов.
Вдруг снаружи послышался стук копыт. Полог палатки откинулся, просунулась голова часового казака, который сказал:
-Тут какой-то китаец до вас, - и скрылся.
Сразу вошел среднего роста китаец, с косичкой из-под шапки, в халате. Он вежливо кланялся, говорил с характерным для китайца акцентом, так хорошо знакомым Горчакову, что ему вдруг захотелось поговорить по-китайски. Но уж эта армейская субординация не позволяла ему через голову старшего говорить с прибывшим.
-Кто такой, откуда? – начал с вопроса Рябов.
-Я проводника, меня зовут Си Кунь, могу довести до Кульджа, - говорил китаец.
Горчаков посмотрел на Кошубая, тот тоже не мог взять в толк, откуда здесь китаец. Ведь только поговорили и как в сказке, проводник.
-Ты один? – был вопрос.
-Нет, нас несколько человек. Правительство приказало всех, кто прибывает из Руссия, сопровождать в Кульджу. Атамана убили на нашей территория, разбирательство, скандала.
-Хорошо, пойдем посмотрим, кого ты привел, - все вышли из палатки.
Горчаков оказался рядом с Кошубаем.
-Ты знал об этом, - спросил он алашордынца.
-Нет, впервые вижу, какой-то слишком хороший.
-Почему ты так решил? А китайский ты знаешь?
-Нет, не знаю по-китайски. Но тех китайцев, что я видел, были грязны и оборваны.
Остановились возле палатки. Китаец крикнул на родном языке:
-Смотреть внимательно, чтобы никто никуда не ушел, - приехавшие сопровождающие, а это были уйгуры, закивали головами.
Горчакову это очень не понравилось.
-Нет, нельзя с тобой говорить по-китайски, уж очень ты правильный, - подумал он.
Но дальше события начали развиваться по совсем уж непредвиденному сценарию. Китаец подъехал к Рябову, показал на казаков и сказал:
-Рядовому составу карантин вон за той сопкой. Офицерам следовать в конец аула, там будет медосмотр.
-Но мы должны быть все вместе, - сказал неуверенно атаман.
-Неположена. Твоя хосет быть в Китай?
Рябов покосился на Горчакова, который также заметил неладное.
-Да, хочет.
-Тогда нада виполнять наша требования, - ломал язык китаец Си.
Делать нечего, вскочили на коней. Казаки также сели на коней и тронулись в указанном направлении. Вот они уже почти скрылись за гребнем сопки. Что-то не нравилось Горчакову в этом китайце, он спокойно освободил пояс с ножами, приготовил револьвер. Это заметил один уйгур и сказал на китайском:
-Один офицер расстегнул кобуру.
-Убей его первым, как только скроется из глаз отряд.
Антон оглянулся. Сзади было четверо конных, впереди трое. Китаец стоял сбоку, в руках ничего, но под халатом, что-то топорщилось. Да, окружили плотно. Но в жизни бывают моменты счастья. На гребень сопки выскочил Кошубай, что-то крича, но где-то раздались выстрелы и он упал. Это на мгновение внимание всех, Антон закричал:
-К бою, засада, - выхватив наган и упал на круп лошади.
Четыре выстрела достигли цели, четыре копченных от природы уйгура медленно сползали с седел. Тот, которому приказал Си убить Антона, стрелял в этом направлении, но на линии огня полковника не было и он попал в Чернецова. Рябов и Сиротин вели огонь также мгновенно. Передние трое тоже поползли вниз. Си запутался в халате, и когда обнажил ствол, на него смотрел наган Антона.
-Одно движение и ты труп, - четко на китайском сказал он.
Сиротин повернулся к китайцу, целясь в лоб, но Антон закричал и схватил коня китайца за повод.
-Не стрелять. 
Вадим испугано смотрел то на Антона, то на Рябова, который падал с коня.
-Помоги полковнику, - кричал Антон
Лошадь под Сиротиным тоже начала оседать, он успел спрыгнуть из седла, как конь забился в судорогах.
Теперь он смотрел в глаза китайцу Си. Дрожь, пот на лице были красноречивее слов.
-Куда повели казаков? – рявкнул Антон.
-Моя не понимай холосо руски, - но за сопкой раздались выстрелы и пулеметные очереди.
Все было кончено. Антон выдернул китайца из седла, ударил приемом «кошачья лапка», выключая его и осмотрелся. Уйгуры корчились, подходить нельзя, любой мог притвориться мертвым и выстрелить. Горчаков выстрелил в голову каждого, двое подпрыгнули и затихли. Чернецов был убит на месте, сидел в седле, но упал на шею лошади. Рябов лежал на земле, пытался что-то сказать. Сиротин немного растерянно осматривал поле боя.
Антон нагнулся над Рябовым. Тот только мог шептать.
-Прощай, есаул. Вот и расходятся наши пути-дорожки. Допроси эту сволочь и прикончи. Жаль. Мы столько прошли и на последнем отрезки дороги такая глупость. Людей всех потеряли?
-Да, там слышны были пулеметы.
-А теперь уходите, мне немного осталось. Посади только меня.
Вдвоем с Вадимом они усадили Рябова, прислонив его спиной к убитой лошади. Вадим осматривал рану, она была в области сердца, кровь вырывалась вместе с дыханием, пенилась, противно хлюпала. Сиротин пытался наложить повязку, но Рябов остановил его.
-Не мучай меня, Вадим. Дай умереть спокойно. Где Чернецов?
-Убит на месте, - показал в сторону, где Горчаков снимал с коня труп.
-Есаул, слушай команду. Сейчас на-конь и уходите. Те, которые расправились с отрядом будут здесь, вы нужны живыми. Глупо вот так погибать. Оставьте мне патронов, я парочку прихвачу с собой.
-Мы останемся здесь, полковник.
-Не перечь мне, есаул. Мы в одинаковом звании, но для меня ты младший, я третью войну ломаю, - он говорил с большим трудом, теряя кровь.
Все трое понимали, что Рябов обречен, но командир остается до конца таковым.
Шевельнулся китаец.
-Полковник, допроси его, - слабо попросил Рябов.
Антон рывком перевернул китайца. Маленькие глазки зло сверкали, он надеялся на помощь.
-Кто послал тебя.
-Моя не понимай.
Антон не спеша перезарядил наган. Поводил им у носа Си, никакого эффекта, значит сильно верил в подмогу. Тогда Горчаков выстрелил в коленную чашечку. Китаец взвыл и закричал на русском языке:
-Я все расскажу, только не стреляй.
-Кто послал и откуда ты?
-Я китаец, вырос в городе Верном, когда пришла революция с ЧОНом гоняюсь за белыми. Не убивай меня, я все скажу.
-Полковник, атаман отходит, - прокричал Сиротин.
Антон нагнулся к Рябову, дыхание было редким, прерывистым, агональным. Раненый был без сознания, еще пару вдохов и все, затих навсегда.
-Поручик, лови себе коня и уходим, - затем повернулся к китайцу.
-Вас много?
-Эскадрон, да возле границы несколько отрядов. Не убивай, - Антон выстрелил ему в голову, вскочил на коня.
Сиротин снял со своей убитой лошади седло, держал в руках повод молодой и горячей другой, на которой ездил Си. Затем привязал ее к коновязи.
-Поручик, времени нет, уходим, - торопил Вадима полковник.
-Одну минуту, командир – он сбросил с горячей лошади седло и положил свое.
Затем вскочил на коня и они поскакали в сторону границы. Уже довольно скоро они оказались в гордом одиночестве, где не было никого: ни спутников, ни преследователей. В Китай возвращаться нельзя, схватят. Уходить нужно в поисках какого-либо отряда повстанцев, а может поискать атамана Анненкова. Конечно, репутация у этого атамана была очень плохой, но как говорится – на безрыбье… Они уходили на север, северо-восток, подальше от ЧОНов.
Но за ними вскоре увязался один такой отряд, очень хороший был проводник. Он читал следы, как образованные люди книгу, всегда находил верное решение. Но двоим всадникам помогала интуиция, да выучка Вана. Единственным недостатком была лошадь Сиротина, позаимственная у Си. Если она отвяжется, то поймать ее было проблематично. Можно было это сделать лишь с помощью другой лошади и аркана, в остальном это была выносливая, молодая горячая полукровка.
Однажды вечером они выскочили неожиданно на разъезд чоновцев, ищущих брод. Обменялись несколькими выстрелами и разбежались. Сумерки сгущались, вокруг начинались горы, покрытые лесом. Горчаков почувствовал, что после перестрелки его лошадь начала резко отставать.
-Устала бедняжка, - подумал Горчаков.
-Привал, - закричал он Вадиму.
Тот еще проехал метров двадцать и свалился к ногам коня. Антон подъехал к нему, Вадим задыхался. Быстро осмотрел его, полковник похолодел – ранение в верхнюю часть живота, где-то в область печени. Здесь никто не поможет, он истекает кровью, умирает. Поэтому с трудом остановил лошадь, но слезть уже не смог.
-Вадим, дорогой, потерпи. Сейчас сделаю тебе перевязку, все будет хорошо.
-Не спеши, Антон. Давай без субординации, а как тогда в Крыму, помнишь? Девушки посмотрите, какой шпак. Ты помнишь, Антон?
-Помню, я все помню. Молчи, тебе нельзя говорить, береги силы.
-Они мне уже не понадобятся. Ты же лучше меня знаешь, что ранение смертельное, истеку кровью. У тебя было что-нибудь с Марией?
-Нет, ну как ты мог подумать. Она любила только тебя, - врал Антон.
-Я люблю ее Антон. В переметных сумах моего седла лежит свадебный подарок, поэтому я менял седло с убитой лошади. Я вернусь к ней. Она меня любит, как думаешь, Антон.
-Да, она только о тебе и говорила. Она строила планы, хотела рожать от тебя детей.
-Спасибо, полковник. Честь име... – голова откинулась, он перестал дышать.
Ночь опустилась, потянуло прохладой. Надо было предать труп земле. Шашкой он выковырял небольшую могилу, до камня идущего сплошняком на небольшой глубине, уложил туда поручика Сиротина Вадима, обложил комьями земли. По христианскому обычаю связал крест и воткнул ее в холмик.
Один, совсем один. Был уже заграницей и снова родная земля. Остается принять последний бой. Пусть видят небеса, они будут свидетели, что он до конца остался верен присяге, Царю и Отечеству. Он поднялся. Пот заливал лицо, с могилой и похоронами Горчаков устал. Отошел на несколько шагов, присел у дерева и провалился в сон.
Утро разбудило его свежестью, пением птиц, яркими лучами света. Он поднялся и прошел к своей лошади. Конь лежал на боку, при его появлении попытался подняться, но потом голова безнадежно упала на землю. Лошадь погибала от раны. Полковник достал наган, вставил в ухо коню и выстрелил. Не заслужило животное мучительной смерти, он прервал страдания. Затем из переметных сум достал воду, попил, сполоснул лицо.
Извлек полный мундир полковника, с золотыми погонами, разгладил любовно руками и положил рядом с собой. Посидел, собираясь с духом. Резко встал, начал снимать с себя походную гимнастерку. Нет, он не закончит жизнь самоубийством, за это очень сильно карают высшие силы. Хватит Михаиловых страданий на всю троицу. 
Он примет последний бой в парадном мундире, чтобы видели рабы, как умирает русский солдат, Генерального Штаба полковник, кавалергард, князь Горчаков. Он не праздновал труса, никого никогда не предал, был верен долгу. Бой будет неравным, но это даже и хорошо, меньше страданий.
Одел мундир, подтянулся, прошел по лесу. Затем из кармана извлек тигриный коготь, его амулет, любовно одел его. Проверил оружие, все было в полном порядке. Все. Пора выступать. Он направился к лошади Вадима, которая щипала траву неподалеку.
Антон направился к лошади. Он шел не спеша думая о своем, где лучше встретиться с красными и как принять бой. Когда до лошади осталось меньше шага, она вдруг взбрыкнула и шарахнулась в сторону, отбежав на несколько шагом, продолжала пастись, как в ничем не бывало. Так продолжалось довольно долго, солнце было уже высоко, Антон устал в этих догонялках. Он уже ругал себя, молодую лошадь и все что ни попадя, но поймать коня не мог.
Вышли к какой-то речке, бурной горной, где оба припали к воде и долго пили. Еще одна попытка – безрезультатно. Вдали послышался стук копыт по камням, погоня была близко, да и проводник был мастер своего дела, по следу лошади точно определял их местонахождения. Это горячая лошадь мало того, что не далась в руки Горчакову, еще и заржала. От такого подлого удара, Антон бросился в чащу кустарника, которого было на берегу ручья целые заросли.
Образ героя, выезжающего навстречу противнику, быстро исчез. Теперь появился другой – бить из-под куста, но бить. Лошадь Вадима рысью ушла вперед, за нею устремились свора всадников. Странно, но вьюк с подарком для Марии выглядел издали на лошади, как откинувшийся на круп наездник. Началась погоня. Уже довольно скоро стук копыт исчез. Антон устало опустился на камень.
Он еще пил воду, затем направился к вдали виднеющимся белым вершинам. Сколько он так двигался, не помнит. День сменялся ночью, а он шел, без пищи, потом потерял уже ручей, и без воды. Вконец измотанный, он упал где-то на поляне, последнее что он помнил была волчья морда и вой. А затем он провалился в Тишину.