Эффект сто первой обезьяны. глава тринадцатая

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ОБМЕН

………………………………………………………………………………………….
- Синай, - произнесла Аня громко, словно ей только что открылась главная истина ее жизни, о которой до нее никто даже не подозревал. В этот момент она успела заметить, что лицо Гермеса удивленно вытянулось, а затем с неба  очень быстро спустился странный туман, окутав все окружающее пеленой, но так же быстро и рассеялся. Вокруг стояла все та же ясная погода - ни тучки, ни облачной ряби на небе. В окружающем пейзаже тоже на первый взгляд ничего не изменилось, и только вместо загорелого античного красавца эллина в легкомысленном хитоне и шапке с быстро машущими, как колибри, крылышками, перед Аней стоял сам Господь Бог Саваоф. Тут она вспомнила, что помимо Саваоф, его еще нередко называли Яхве и Иегова, и к этому термину нередко подставляли слово «пантократор» или Бог-Отец. Причем выглядел он именно так, как она видела на гравюрах Доре и Рембранта: седовласый старец-великан с длинной густой бородой и с грозным, но справедливым ликом судьи, облаченный в длинную тогу и с золотым сияющим нимбом над головой и весь окруженный ослепительно-белым, как и его тога, сиянием. Аня за время странствий по изнанке привыкшая к тому, что ноуменальная реальность в корне отличается от тех христианских мифов, с которыми она весьма поверхностно познакомилась на протяжении своей короткой земной жизни, была крайне удивлена столь хрестоматийному персонажу, вдруг ее посетившему. Одновременно она подсознательно ощущала, что этот пантократор Иегова и истинный Верховный Творец вселенной все же существа несоизмеримо разного порядка, хоть от высившегося над ней великана, по сравнению с которым даже атлант Тор у моря Вечности выглядел бы весьма скромно, исходила и громадная сила, и немыслимая древность, и несопоставимые с Аниными метафизические возможности. Но как бы то ни было, перед ней возвышалось все же тварное существо, а не нечто несотворенное изначально. Почему Аня так решила, она сама не смогла бы сказать, однако знала это с абсолютной уверенностью. И еще: как только она осознала реальность и присутствие нового визави, она вдруг поняла, что она абсолютно не помнит ничего, что происходило с ней до сего момента, словно ее взяли и создали только сейчас. Тем не менее, несмотря на полную амнезию в плане собственной жизни и судьбы, она все тем же непонятным чувством осознавала не только ясность своего ума и понимание окружающего мира, но и что в ней присутствуют какие-то огромные, необозримые знания и умения. К тому же выявить эти конкретные сведения не представляет никакого труда… однако почему-то именно сейчас не хочется погружаться в пучины этой безмерной информации, которую при необходимости можно превратить в Силу, Могущество. Но… ведь это, наверное, должно быть присуще ему, великану, а не ей, хрупкой девочке в белом платьице только что возникшей в этом мире… или не только что? Тут у Ани появилось едва уловимое чувство, что все же что-то было и до этого момента, но в отличие от чувства, что любые знания, любую силу она может получить – лишь протяни руку, она почему-то была уверена, что пройти за пелену и узнать, что было до этой пелены – несравненно сложнее – только едва уловимые отголоски, туманные тени, предчувствия каких-то дежавю.
А пантократор Иегова – или некто принявший его облик с непонятным интересом рассматривал Анину фигуру, сохраняя суровость лица, хотя Ане все время казалось, что вот еще миг, и он непроизвольно улыбнется и засмеется от собственной серьезности.
- Вот ты какая, стабилизированная, - проговорил великан, впрочем скорее обращаясь к себе самому. Похожа на Еву, как я и запланировал, вернее – на ее дочь. Но это какая-то другая раса, хоть и близкая, я такую не планировал, мои питомцы и народ, который должен будет произойти от первой пары, предусматривался смуглым, темноглазым и темноволосым, поскольку в сухом жарком климате, каковым предначертано быть в окрестностях Синая, смуглым брюнетам с темными радужками легче будет переносить жару и палящее солнце – все дело в количестве меланина. А голубоглазые блондины со светлой чувствительной кожей, легко обгорающей на солнце, более подходят к холодным широтам. Возможно женщина-ребенок этой расы – проект кого-то еще из нашего синклита, но не Хроно, не Брахмо, Аматеро или Атоно – скорее всего это Пероно, а может и Рамо, это они объявляли на синклите, что планируют основать свои цивилизации в суровом и холодном климате, для которого более подходит облик этой девочки. Ну что ж, похоже стабилизация закончена и цепочка возможностей устремила свой луч в далекое будущее, а значит можно сбрасывать информопакет Иего – моей ментальной куколки – на эти хрупкие плечи. Конечно, этика демиурга требует спросить на то разрешение реципиента, но в стабилизированном состоянии эта еще совсем недавно потенциальная сущность не знает слова «нет», ведь она пока однонаправлена и не обзавелась филами вероятностей и возможностей. А сейчас… - пантократор отошел немного в сторону, и в том месте, где только что стоял Иегова, остался стоять лимуриец – человеко-динозавр Иего – но не его плотно-материальное тело, а астральный фантом, немного прозрачный на свет. Никуда не подевался и пантократор Иегова – он стоял чуть в стороне и с интересом поглядывал то на Аню, то на бывший свой образ, в последнее время столь редко им принимаемый. Фантом лимурийца стоял неподвижно, с закрытыми глазами и, казалось, не реагировал на окружающее.
- Вот, - сказал Иегова вроде бы обращаясь к Ане, но словно бы не ожидая от нее ответа, - сброшенная оболочка моей астрально-ментальной куколки, правда, в отличие от высохшей шкурки, в которой происходила метаморфоза гусеницы, превращающейся в бабочку, эта куколка виталически функциональна, хоть и не одухотворена, и содержит в себе всю личностную информацию-карму моей предшествующей жизни и все необходимые энергетические настройки, позволяющие ей управлять моим бывшим плотно-материальным телом. Единственное, чего моему фантому не достает – это духовной монады «Я есьмь», поэтому он в высшем смысле не одухотворен. После подношения Творцу моя монада перешла в основной облик пантократора Иеговы с новыми свойствами, облик же лимурийца Иего нуждается в новой монаде-хозяине, и этим хозяином на время будешь ты, стабилизированное мною существо в бифуркации вероятностей Шаданакара. Твое будущее связано с Высоким родством и потенциальной связью с самим планетарным Логосом, именно поэтому жребий выпал на тебя, как на одну из миллиардов грядущих тварных созданий. А сейчас, моя милая, твоя монада «Я» объединится, как информопакет, с шельтом лимурийца Иего, и ты узнаешь сразу обо всем, что тебе предстоит делать в ближайшие десятки тысяч лет. Как видишь, срок совсем не большой по сравнению с миллионами лет Иего, всю необходимую информацию хранит банк его сознания. Я же, окончательно преобразившись в пантократора Иегову и определенным образом изменившись, отправляюсь в буфер, чтобы закончить эпопею с ментальными фантомами Адама и Евы, с которыми тебе в новом облике предстоит встретиться в ближайшее время и заняться их дальнейшей судьбой. Возможно в дальнейшем твоя монада покинет шельт Иего, как основной образ, и вернется к прежнему шельту, который после ухода монады останется здесь, в бифуркации возможностей, нестабильной вероятностью будущего проявления, которое фигурирует сейчас, как Аня Ромашова. Имя, разумеется, условное, поскольку монаде предстоит огромное количество воплощений на Земле, но в данной бифуркации в силу обстоятельств оказалась сущность именно с этим именем, проявлением и временной меткой. Как бы то ни было – принимай новый шельт, госпожа. С этими словами пантократор Иегова по-библейски простер руки горе, после чего у маленькой девочки в белом платьице прямо из области сердца выплыла яркая звезда, похожая на Бетельгейзе из созвездия Орион и, почертив короткую дугу, переместилась в грудь фантома лимурийца Иего. В тот же момент девочка в белом платьице закрыла глаза, потеряла четкие контуры и вскоре превратилась в размытое световое пятно, висящее в воздухе. Лимуриец же Иего, напротив, открыл глаза и пришел в движение, словно пробудился ото сна. В этот же самый момент, словно тоже участвуя в некой передаче, исчез и пантократор Иегова, а лимуриец Иего остался на смотровой площадке горы Синай в одиночестве. Затем он словно бы стряхнул с себя какие-то воспоминания и тоже исчез, причем в это же мгновение в нескольких ста километров от горы Синай внутри кратера горы Олимп в движение пришел доселе неподвижно сидящий в странной позе с вывернутыми ногами гигантский лимуриец, но не призрачный фантом, о котором шла речь доселе, а вполне плотно-материальный человеко-ящер, каким он обычно появлялся в реальности синхронизации Урании, ныне – новой Земле.