Грузия 90-х

Я родилась в Грузии, в небольшом поселке строителей знаменитой на весь Советский Союз Ингури ГЭС.  Маленькой я особенного колорита республики не ощущала – вокруг были в основном русскоязычные жители, я ходила в сад в русскую группу, и соседи у нас в большинстве своем тоже общались между собой только по-русски, хотя у многих из них были грузинские фамилии – смешанные семьи преобладали.

А вот к тому моменту, когда я пошла в школу, ситуация уже начала меняться. Плотину построили и многие работники вместе с Гидроспецстроем уехали из поселка. Их квартиры стали давать представителям коренного населения. От взрослых грузин никакой враждебности мы никогда не ощущали. Наоборот, они казались очень добрыми, дружелюбными, а маленьких детей, даже чужих, норовили потискать. С ровесниками было сложнее. Начальная школа размещалась в старом трехэтажном здании. На первом этаже были кабинеты директора, завуча, спортзал, мастерские и буфет. Третий этаж занимал русский сектор, а на втором помещался грузинский. Мы старались всегда поскорей его проскочить, так как мальчишки плевали в нас, обзывались и могли чем-нибудь кинуть, пока мы протискивались по лестнице наверх или вниз. Мы держали портфели наготове, чтоб в случае опасности огреть обидчика. Один раз какой-то мальчик выскочил из общей толпы и из всех сил пнул меня ногой в живот. Было очень больно, но больше – обидно, так как я ему ничего не сделала. И даже лица его не успела разглядеть. По причине «межнациональной вражды» мы никогда не выходили на переменах во двор. Хотя сейчас я понимаю, что те мальчишки были просто хулиганами, им было все равно, на кого нападать и кого задевать, но тогда у меня создалось стойкое ощущение, что «грузины нас не любят». При этом мы прекрасно продолжали играть с местными во дворе, да и в нашем секторе было больше половины грузин, точнее мегрелов, но они казались «своими». В классах русской школы никогда не было межнациональных конфликтов.

Так мы жили до 1992 года, пока не распался союз. И вот тут и от многих взрослых повеяло враждебностью. Помню нас подвозил бывший мамин коллега, по дороге начал говорить что-то о том, что русские всегда притесняли грузин, грабили, не давали развернуться. Маме бы промолчать, но у нее очень невыдержанный характер, она за словом в карман не лезла. В общем, разругались они в пух и прах, и водитель нас высадил где-то в чистом поле. Хорошо, вскоре подобрал другой (в Грузии часто останавливали голосующим), мама рассказала ему о происшествии, хотя он тоже был местным, и он покачал головой: «Все словно с ума посходили…»

У нас в поселке было мног предприятий, но все они являлись частичками большого организма союзной промышленности, поэтому с распадом СССР просто встали. Работы не было. Многие одноклассники и соседи, кто нашел возможность – уехали. Дома стояли полупустые. Мы тоже стали собираться к маминой сестре на Кубань, но тут началась грузино-абхазская война, и короткий путь закрыли. А ехать через Тбилиси было очень дорого, учитывая, что у нас не было никакого дохода, на дорогу мы наскрести не могли. Пришлось приспосабливаться.
Трудно было всем: и русским, и местному населению. Правда мегрелы друг друга поддерживали, у них были родственники в деревнях, откуда они привозили продукты. Мы же жили тем, что выменивали вещи на еду. Незадолго перед распадом СССР в поселке построили новый крытый рынок – большое очень светлое остекленное здание. Вообще в конце 80-х много чего строилось. У нас появился стадион с двумя открытыми бассейнами, которые полноценно так и не заработали, начали разбивать парк – высадили тоненькие трогательные саженцы, поставили скамейки. Потом все скамейки украли, а стекла в здании рынка или выбили или тоже разобрали – в хозяйстве все пригодится. Вот в этой-то продуваемой со всех сторон бетонной коробке теперь регулярно встречались оставшиеся жители поселка, приносившие свои пожитки и выменивавшие их у местных деревенских жителей на кукурузную муку или лобио. Мы быстро продали все, что можно было продать, да и бедное население тоже беднело, вскоре и им приходилось думать о том, как прокормить семьи, стало не до хрусталей и постельного белья. Да и накупились уже. Все чаще мама приходила с рынка, так ничего и не продав и не выменяв. На наше счастье стали выдавать талоны на муку. Отоварить их можно было два раза в неделю – кому достанется. С ночи возле магазина собиралась очередь, ходила туда в основном я, так как мама на фоне всего происходящего впала в депрессию и мало что предпринимала для того, чтобы выжить. В очереди все общались вполне мило, обсуждали, кого ограбили накануне, кого убили, но как только открывалась дверь, люди словно с цепи срывались:  распихивая друг друга врывались в полупустой зал, где теперь находился один прилавок, прячущийся за сваренной из толстых прутьев решеткой – чтобы не разнесли. Главная задача – пробиться сквозь толпу к решетке и потом уже кричать что есть мочи, привлекая внимание продавца и пропихивая в прутья талон. Помню, как-то я засунула руку с талоном в решетку по локоть, а тут с боку начал напирать какой-т плотный мужчина. Я и руку вытащить не могу, и противостоять его напору – тоже. Пришлось изо всех сил орать: «Руку ломают!» И это было правдой. После той «хлебной схватки» у меня долго не сходил большущий синяк.

Муку давали сначала нормальную, потом черную, потом какой-то дурно пахнущий порошок, в котором попадались куски соломы. Мы пекли из нее лепешки  - на разогретой посыпанной этой же мукой сковороде, так как масло или каких-либо других жиров не было. Но нам эти лепешки с чаем казались ужасно вкусными.
Вот чего было вдоволь – так это чая. Сразу за поселком тянулась плантация, на которой мы рвали листы с заброшенных чайных кустов, сами их потом сушили и мельчили. Получался отличный ароматный чай, очень сытный, так как иногда приходилось целыми днями держаться только на нем. Больше такого чая я не пила, все, что покупаю сейчас, кажется мне слабой подделкой…
Продолжение: http://www.proza.ru/cgi-bin/login/page.pl

На фото: плотина Ингурской ГЭС