Путь в себя. Рассвет

Открывая глаза организм, ставит тебя перед фактом — вокруг целый мир и в нём уже день. Он решает что уже пора сам, в отсутствии тебя и будильника. С чем безоговорочно соглашаешься отводя взгляд, и втягивая ноздрями густой, утренний воздух. Каждый раз главным подозреваемым в преждевременном пробуждении становится стук колёс, который пробивает чуткую утреннюю дремоту, никогда не удаётся досмотреть до конца, сон-путешественник, но доказательств его вины до сих пор не представилось.

Тяжёлые, неотвратимые и бесцеремонные, глухие удары, поднимающиеся откуда-то из-под пола..., мне они кажутся надёжнее часов, не всегда равными промежутками, но уж точно безвозвратно нарубают предоставленное дорогой время и пройденный путь на отрезки, которых уже и не вернуть, и не отмотать. Это достаточно редкая мера сразу, расстояния, времени и скорости, и надёжно убранный ключ от целого ящика воспоминаний. Как хорошая татуировка — хранит в линиях и точках целый пласт памятных рассказов, от момента её нанесения, со всеми твоими мыслями, воспоминаниями, мечтами, планами и эмоциями до жизни идеи воплощённой в итоге в первый эскиз. Душа, вложенная в каждую линию на листе и до завершающего, восхищённого взгляда наделяет рисунок памятью, или историей (кому как больше нравиться).  Каждым рисунком даёшь человеку взглянуть на мир через очки твоего восприятия, совершенствуя полноту передачи: рисунок слово музыка.

Проблема в том что чувства несоразмерно сильнее средств их выражения. Многогранность и глубина тишины сопровождающей секундный взгляд содержит громадный массив слов, но не объяснит: где нарисован страх тёмного леса, жар южного танца, где в пейзаже то, что вдохновило перевоплотить его в музыку? ещё удивительнее, что люди способные чувствовать это без труда понимают друг друга.

Забавно наблюдать как учившиеся чувствам на кинодраммах, романах и высокотехничных и низкодушевных фото, начинают видеть смысл в окружающем хаусе, находить в нём отражение себя, видеть корень поступков упрощеных ныне до банального алгоритма действий. Как только у нового знакомого замечаешь живой, вдохновенный взгляд на что-нибудь повседневное и важное сразу отпадают вопросе о смыслах рождения и смерти, других мирах, сущности гениев, природы искусства. Остаётся только умиротворяющая ясность и нужность тебя твоей жизни.

Отмахиваясь от роя приставучих, мыслей налетевших, на ещё сонную голову, вглядывался в окружение, в попытках понять: как я сюда попал и куда меня несёт? Попутчики стремились, кажется, замереть ведомые замедляющимся железнодорожным метрономом: глядя в окно, книгу или размешивая чай, и само собой разгадывая кроссворды.


У девушки напротив, обращеной к проходу с большой кружкой в руках, на правой лопатке навсегда замерли целиком стеклянные, немного наклонённые песочные часы. в верхней камере замер  жук скарабей, а из другой разбитой вниз высыпались мелкие, черные дольки секунд.
Не удивительно проснуться в плацкарте, но страшно не знать как попал в него, и странно осознавать, что засыпал на домашнем диване, в своей гостиной, в полном одиночестве. Мне снился прибывающий поезд, точнее как я рисую поезд, прибывающий на вокзал, поезд, которым мой друг вы вернется домой .

Кажется, если сейчас купить билет и отправиться с ним, оставив все кроме карандаша блокнота и кошелька, то в пункте назначения из вагона выйдешь туда, где именно тебя и не хватает. Далекий город, в котором покрывается пылю, рабочее место, в ожидании твоего нераскрытого потенциала, твоих талантов умений. В котором с чашкой черного ароматного кофе смотрит через окно на дорогу женщина всей твоей жизни,  уже знающая тебя лучше чем ты сам.

И ты ещё не купил билет а уже боишься встречи с той, что даже не видит насквозь, а знает наизусть, будто сама написала. Где никому не известна группа уже давно играет песни, написанные для тебя, которые ты давно ищешь эти сакральные звуки, безупречный ритм, и идеальная гармония, проникающие в самые далёкие и тёмные закутки сознания. Меня зовут Макс моя жизнь — рисунок, с самого детства на любой поверхности и всем что оставляет след, от танца и музыки до боли и ненависти, от двери в стене до огня на коже. Теперь даже во сне. Для меня рисовать это даже непроявление себя, а естественное взаимодействие с окружающим миром, как дыхание.


Но когда просыпаешься в вагоне несущем тебя куда-то в гору, вытягивая за собой металлически тяжёлый осадок, толи чувств, толи воспоминаний опустившийся в глубины памяти, назревает вопрос: это сон бред или чей-то розыгрыш? Или я умер вовсе? Или всё-таки розыгрыш? Билета нет, в карманах нашлись плеер и простой карандаш. По обе стороны густой лес, и по-осеннему серое небо, тяжело и низко прогнувшееся, будто обременённое непролитым дождём. По обе стороны нет второй колеи, это  настораживает и немного забавно.

Довольно странно находиться вне времени и пространства(в непонятном «где-то»), да ещё и убегать от обоих со скоростью электровоза даже не зная куда. Я знал,  если пойду с ума, то окажусь очень далеко, но не представлял, что настолько. Соседи казались знакомыми, будто вместе пересекаем страну или знакомились до поездки. Ещё одно противоречивое чувство. И тут стук начал замедляться, деревья проносились все медленней и это означало приближение остановки. В какой-то момент я увидел в окне людей ожидающих: когда поезд освободит им дорогу на переезде. Всегда знал, что люди, с кем встречаешься взглядом на скорости 80 – 100 км/ч космической силой судьбы поставлены на эту дорогу в это время, кажется это что-то межпланетарное.

 Только творцу мира, возможно, известно зачем, вы долю секунды видели друг друга. Но тут, уже приготовив ответу всем моим вопросам, поезд стал еле заметно замедляться и затихать. Народ начал собираться и готовится к выходу, а поезд кажется, поднялся на намеченную высоту, устало перешёл на шаг, потому, теперь, шёл тихо, будто крался. Мы остановились, подставив грудь всему грядущему я спрыгнул на асфальт платформы. Вместо толпы соскучившихся родственников на мне повисла непонятная, немая печаль. Это было резко и остро, такое случается когда прогуливаешься по местам где когда-то тебя сопровождало теперь ушедшее счастье.

Неожиданно стало холодно, и видимо, только мне, за окружающими не заметил, казалось что гуляю в майке октябрьским вечером, когда дни ещё тёплые, а ночью полноценная осень, зябкая и с ветром выдувающим из-под одежды всё твоё тепло одним махом.   За которой приятно наблюдать из окна потягивая тёплый глинтвейн, поздним вечером в мягком кресле-качалке.

Немного отойдя от вагона я ощутил неприятный, липкий взгляд в спину, резко обернулся, и увидел, как с соседней платформы на меня смотрит парень с большой тетрадью в руках, вверх по плечу у него карабкается зелено-синий осьминог, уже подбирающийся щупальцами к лицу. Лицо я долго силился вспомнить, оно казалось незнакомым но если не родным, то очень близким, примерно таким представляешь в 5-7 лет собственное двадцатипятилетнее отражение в зеркале, ты не знаешь почему оно так выглядит и что пережил этот человек, но чувствуешь по взгляду и дыханию - он знает о тебе нечто очень важное, бережно хранимое в воспоминаниях.

Вспомнил только, что где-то в архиве тетрадей ждёт меня мой собственный осьминог неприкаянный и бесхозный.
На секунду показалось в толпе лицо, старшего брата, которого не видел года три, по некоторым обстоятельствам. Уверенный в быстроте и точности своих глаз и ошеломлённый, масштабами происходящего представления я всё-таки вздохнул с облегчением, «наконец - то, в этой шутке стала проявляться доля шутки».

 Через минуту по ногам уже пульсировал озноб, Было не привычно холодно, будто холодела кровь, а с ней каждая клетка наполнялась ледянной тоской. Я остановился и осмотрелся. Местная стая собак провожала меня настороженным, вопрошающим взглядом, казалось, они даже отвлеклись от насущных занятий дабы торжественно встретить прибытие поезда.

Здание вокзала высилось многогранным стеклянным замком, выращенным на грубой гранитной глыбе. Местами выступал наружу металлический скелет, балки-рёбра снаружи перехватывались балконами и внешними лестницами, стальной шпиль вершины утыкался в серые облака. Глядя на вокзалы всегда улавливаешь часть радости встреч и грусти расставаний, блеск слёз и свет улыбок, эхо радостных восторженных приветственных криков и подбадривающих окриков вслед уходящему поезду. Все это будто накапливается в самих стенах окнах вокзальном воздухе с привычным ему запахом.

Оттянув тяжёлую дверь я попал в здание вокзала. В метре от двери меня сразу толкает плечом все то же знакомое лицо, призраки прошлого, возможно, и тут же исчезает на улице. Вошедшему мне в глаза сразу бросился красный воздушный шар, это был чуть ли не единственный яркий предмет в помещении. Его держала девушка с длинной рыжей косой, в чёрной джинсе, кедах и толстовке с капюшоном, закрывающим лицо от взглядов окружающих.

С яркой, акварельной розой как под действием растворителя медленно стекающей в рукав на внешней стороне кисти, выбеленно-бледной, как латексная перчатка. Её нельзя было игнорировать, хоть она и внушала опасение и я с интересом всматривался в кривые её изгибов. Но почувствовав моё внимание она сделала быстрый шаг на уезжающую ступень эскалатора, и отправилась в куда-то вниз, видимо, на станцию метро или какой-то нижний уровень. проходя мимо чувствовал снизу плотный горячий поток воздуха....

Напротив входа, в глубине здания висело большое информационное табло занимало собой целую стену на нём располагалось несколько часов показывающих разное время. Под ним скапливались люди в ожидании интересующей их информации, по обе стороны от табло уходили вверх эскалаторы, уводящие любопытный взгляд в многоуровневые стеклянные лабиринты, заполненные людьми, несколько вниз, в три стороны . Кто-то сидел на диванах и ждал, кто-то топтался на месте, в сторонке.

Прямо под табло, спиной к нему стоял мужчина, в строгом костюме и тёмных очках, из-под которых текли чёрные густые слёзы, казалось, ожидающий кого-то. Вся суета, не касалась его никак он стоял выше её, не шевелясь и даже кажется, не дыша. Подойдя ближе, я увидел как его кожа разрывается под силой внутреннего пламени из-под ворота и манжет рукавов, виднелись ярко-алые трещины и копоть на коже.

Зал ожидания напоминал вагон в котором я приехал, большой, наполненный светом, большинство людей игнорировало друг друга, кое-где бегали дети с потерянным видом, кто-то встречал взглядом поезда.Настораживало отсутствие багажа.
Случайно заметил пожилого мужчину, стоящего у одного из витражей, вспомнил и не удивился почти мгновенно. Его портрет я нарисовал пару лет назад, срисовывал с  фото, по просьбе внучки, он умер, за месяц до того.
Заметив меня, он быстро отвернулся и пошёл прочь. Желудок сжался и подтянулся к горлу, я бросился к тяжёлым широким дверям центрального входа,и уже через секунду пытался отдышаться уже на привокзальной площади.