Начало текста

Писано сие числа двадцать восьмого июня тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года от Рождества Христова, в здании номер тридцать восемь корпус один по Индустриальному проспекту, что находится в славном Граде; о третьем годе великой эпохи гласности и пере­стройки, когда зарницы вспарывали ночное небо непрестанно и оно всё было в рваных тучах, а от соседнего дома донёсся звон рассыпающихся стекольных осколков – это ветер где-то там хлопнул раскрытым спальным окном и у автора данных строк была бессонница на почве вконец озверевших клопов и всех вышеописанных обстоятельств.

В пятом часу утра, изму­чив укрывалово и подушку в поисках пятого бока, незадачливый страдалец – автор, то бишь – вскочил (ла, ло), оборвав течение тягостных внутричерепных монологов на словах: «…воробьиная ночь» и решил коротать остаток времени до рассвета, когда клопы утихают, наводя порядок в разбегающихся тараканами мыслях при помощи своего блокнота и ручки, чему свидетельст­вует наличие вот этого листка бумаги.
«Для начала неплохо-бы привести в порядок жизнь», подумалось горемычному автору. Итак. Что заботит и волнует, и почему так тяжко? Тут не в одних клопах дело, ежу ясно.

«Мне кажется», - всунулся писклявый голосок какой-то ехидной извилины – «наш хозя­ин недоволен тем, что он до сих пор…»

- Да, да, да. Отвечает хозяин, понурив печально голову. …До сих пор не Карайбида, не гово­ря уже о Вернере Тюбке, и не известно, когда ещё станет Карайбидой, чтобы не заикаться о В.Т. И, да! И, правда! Вся жизнь прожита вхолостую, вся жизнь*. И удел печальный – вгляды­ваться уныло в длинную череду несделанных композиций, невоплотившихся лиц и не словленных мигов, которым цена неназываема. И это всё моё, и только я, и никто больше…

 - Что же делать, боже мой? – обхватив буйно заросшую лысину руками, автор готов бросить­ся вниз с балкона седьмого этажа здания номер тридцать семь корпус один по Инду­стриаль­ному проспекту, лишь бы не долбил и не звенел в ушах комаром писклявый голосок: «По – пус – ту, хи – хи – хи, по – пус – ту»!

- Правда, всё правда, - сокрушается подследственный и мычит бессмысленно, не в силах переносить нестерпимую душевную муку беззвучно.

Итак, что мы можем сказать, глядя на сию жалкую и одновременно поучительную картину, господа? Лучше великого маэстро Леонардо подвести итог невозможно, поэтому процитиру­ем гения. «Сон есть подобие смерти; поэтому можно сказать, что лентяи умирают преждевременно и многократно».

 Пу – пу – пууу!

                - Пууу!               
(Бетховен, пятая симфония, тема «кары небесной».)


 Ладно, оставим страдалицу, пусть немного помучается, от этого худеют, даже если не умне­ют; лучше давайте я вам сказку расскажу. Про трёх девочек. Девушек. В смысле – не мальчи­ков. Всё, что не является мальчиком, можно называть «девочка». Верно?

Жили – были три девочки, в трёх разных городах одной ласковой земли, что зовётся «Окрайна». И звали их Тоня, Таня и Лена. И собрались однажды девочки и приехали, каждая по своей при­чине, но все трое одновременно – оставив плачущих родственников – в славный город Град. Потому что он был, да и есть, если его ещё не конца доломали выродившиеся потомки беспредельным мужеством прославленных отцов, имею в виду легендарную Блокаду - очень большой и бесконечно красивый город. Самый прекрасный город в мире, если честно.

И пошли они и поступили в профессионально – техническое училище, автоматически при этом сделавшись в глазах коренных жителей Града презираемой кастой, именуемой «пэтэушницы», и стали учиться на плиточников – облицовщиков. Вернее, на плиточниц – облицовщиц. Фиговая, доложу вам, профессия, но это предстояло узнать нашим протагонисткам в будущем, по их понятиям, весьма отдалённом – аж через год. А пока они были веселы, беззаботны и ни о чём грустном не задумывались; свойство такое имеется у юных людей. После семнадцати оно быстро сходит на нет, но и это им ещё только лишь предстояло открыть. Лет через … Много. Два или три.   

Вы знаете, что такое «плиточники – облицовщики»? Нет? Могу рассказать. Может, видели, ходят такие страшные люди, все в извёстке, одетые в ватники? Их лица обветренны, руки грубы, речи в крайней степени неблагородны, а мысли примитивны? Строители - отделочники называют их окружающие. Чтобы отличать чем-то от других, просто строителей, касты ещё более неприкасаемой из числа опущенного народонаселения.

Устроители случайностей смешали всё так, что оказались они втроём в одной комнате пэтэушного общежития, и прожили там вместе год. Все трое немного рисовали, Леня и Таня – те так вообще отучились в художественных школах и на этом основании мнили себя без пяти минут готовыми художниками.

(продолжение следует)

                * * *

* В момент написания автор уже разменял второй десяток жизни, было ему (ей) двадцать один (21)

                ///\\\///\\\///\\\///\\\

Для иллюстрации публикации использован рисунок автора "Плачущая в подушку"


 ©Моя сестра Жаба