Приступ патриотизма

68. Пароксизм национализма

О, данный мне народ, мне выпало любить
Тебя. - За что только? - Не знаю.
Но мы себе родню не выбираем.
Я тоже обречён навек с тобою быть.

Ещё зародышем в родительской утробе
Я русским стал – и это навсегда.
Пускай проходят вереницею года,
Но русским я уйду в теснины гроба.

Наш образ сотворён из сказок и былин,
Побит каменьями наветов щедро злобных,
Равно как восхищеньем без подобным. –
Весь в парадоксах – раб и господин.
Что из того? – я тоже из злодеев:
Взыскательно гляжусь в себя задумчивой порой,
Скрывая суть свою искусною игрой,
Возлюбленный изъян таинственно лелея.

Куда как просто жить, не ведая о том –
Откуда мы пришли на землю в светлых росах.
Легко отвергнуть зряшные вопросы,
Когда ответ один – когда-нибудь уйдём
- За родом род! – оставив лик земной,
Немало почудив на этом свете,
Заветных песен строй пустив на ветер.
Они ли плачут тихо над тобой?
Ты, русская печаль, как "липа вековая"
Склонила ветви скорбно над рекой.
Душа моя легко поверила в покой,
Я неизбежность жить смиренно принимаю.

Пусть "липа вековая над рекой шумит"
И "песня удалая вдалеке звенит".
А "луг покрыт туманом, словно пеленой";
Лишь "слышен за курганом звон сторожевой".

Откуда ты возник, волнующий напев,
В каких краях нашлись слова для песен,
В чьём сердце, ставшем трепетным и тесным?
Чтоб, тихо подхватив, страдаючи запел
Ямщик ли во степи; охотник ли в лесах;
Иль подневольный жнец на барском поле.
Такая уж судьба творца в неволе -
Пропев единожды, вновь обратиться в прах
Забвения. Но, нет, упали звуки в одночасье,
Как зёрна спелые, ложась в озимый клин.
И стали ждать среди немеющих равнин,
Когда отыдет прочь стоящее злосчастье.

И вот тогда, вспарив благоухающую грязь,
Придёт, придёт пора преобразиться.
Ведь все же тебе стоило родиться –
Мой брат, земли родной пресветлый князь.
10:26   08.01.07



49.

Родимая земля! Как остров в океане -
Раскинула ты свой этнопустынный скит.
Европе мы чужды. И Азия не манит.
Не от того ль душа похмельная болит
От участи своей - нелепой, окаянной,
- Когда лицом мы припадаем ниц
К правителям своим – но с фигою в кармане!-
Душа же алчет воли без границ.
Как долго будет так? И кончится ль однажды
Шизоидный, тот вековечный бред?
Ведь всё-таки бываем мы отважны,
Смелы и жертвенны - в годину лютых бед!
Но, словно вынут код охотничий теперь –
С которым шли в пространствах, оставляя метки.
Как сами оказались мы в имперской клетке,
Где мечемся как дикий, безнадёжный зверь?!

7:12  МСК 15.08.06


51.

На евразийской плоскости степей
Разбросаны немеющей десницей
- В расплав однообразных дней,
Покуда хватит взгляд – убогие станицы.

Какая жизнь проистекает здесь,
Чем полон быт и досуг поселенца?
В миру, где чуждой предстаёт крутых сенсаций весть,
для каждого: от старца до младенца.

Так вот среди равнин этих, озёр и перелесков
Дремотен быт, лишь плачь пустыни тонкий.
Нет праздных городов, их суеты и блеска.
Слепая смена дней, когда стареющий ребёнок

Уходит тихо в толщу серых вьюг.
Жизнь сохранить тогда одна забота,
Чтоб роком предназначенных подруг -
Состарить в нескончаемой работе…

Так было здесь в преданиях  нашей старины.
Так будет ли с приходом их сменивших лет
В разбросанной по пустырям частям страны?..
Но степь молчит. А вдруг - это ответ?!

5:18  МСК  20.08.06  Бараба


16. Двуличность

Мы - твари низкие, моральные уроды,
Мы - лживы, сволочны и дьявольски хитры.
Мы ближнего пожрать всего сильней готовы.
Припрятаны всегда - на случай - топоры.
Отнюдь не для искусств постройки новой жизни,
А чтобы вес придать последней укоризне.
За то, что взрощенный с младенства идеал
Разбился, как корабль, в нагроможденьи скал.
Прищур звериных глаз мы сотворим мгновенно,
Коль отвернешься ты. И - в миг! - опять согбенны
Перед величием самозваных элит.
Так тайно жизнь наша двуличная кипит.

Хотя мы  знаем  светлый миг явления на свет,
Когда на нас еще ни грана скверны нет.
Возлюблены судьбой, возлюблены людьми,
Мы тщимся украшать величие земли...
... Как хочется порой раскрыться полной мерой
Навстречу каждому, ведь мы в единой вере.
И, с легкостью в душе, растратить дар любить.
Но, нет! Тому не быть.
Животрепещет память
Об осквернении души насильником лихим.
Проходит быстро жизнь, но не способна замять
Покрыть паденья миг и обратиться в легкий дым.
Прости, Создатель, нас - за наши прегрешенья
Когда, оставив нас на промысел судьбы,
Ты обрекаешь нас на жертвоприношенье
Самих себя - благоволенью Твоему:  - Се Быть!

5:28 14.11.04

21. Серенада российского бомжа

Вот и снова весна. Покупается новая Рама.
Маргарин ты на булку сухую намажь, не жалей.
Если в чарке твоей не осталось и грамма -
Из бутылки  палёной - до самого  края - налей!

И, смиряя порыв нетерпения - гордо -
Выпей влагу прозрачную - махом - до дна,
Закуси дух сивушный удобренной коркой,
Зорким взглядом прикинув - в бутылке осталась еще не одна.

Лучше повода нет, чем сквозь призму бокала,
На подругу свою - отстранясь - с вожделеньем смотреть,
Исподволь ожидая прихода крутого вокала.
Чтоб веселые песни вдвоем, приобнявшись, запеть.

И не раз повторить: и сейчас, и потом, и затем.
Чтоб в глаза ее синие глянуть,
Раствориться, забыться, уйти от жестоких проблем.
И, очнувшись от праздника, снова надолго увянуть.
10:59 06.03.2005

53.
 Новая история побережья убыхов

Абориген упёртый иглицей понтийской
Сметает в кучу мусор бытовой.
Шумит над ним самшит. А вкруг дорожки склизкой
Дуб, тис и граб застыли в страже вековой.
Егда убыхи прятались в тени,
Следя за морем, ставшим вдруг враждебным:
Десант империи и слажен, и велик.
Что из того? Ведь сдаться непотребно!
Амбиции на гордость ополча,
Отряды шли на бой и гибли под дубами.
Всё сгинуло. И древности молчат,
Когда попкорн давлю я под ногами,
Рассеяно следя за пляской голых жоп,
Являющих себя народу ненароком.
И щедрый совершаю шоп
У аксакала с бородой давно уж выбеленной роком.
Тем я удовлетворён. Ведь я всего лишь гость
На этих берегах. Я наблюдатель праздный,
Как иглицей сбирают мусор в горсть.
- Обычное не знает безобразий -
Ведь тоже там, среди родных лесов,
Легко мы предаём значенья старины,
Укрытой, - с глаз долой! - на сточенный засов
Пренебреженья жить, не чувствуя вины.
7:26 МСК 9.09.06  г. Бытха Кавказ


27.  Пожилая жертва терроризма

Не ведая ни сном, ни духом
О планах дерзких: тех и этих –
Живём ловцом вестей вполслуха
На разделившейся планете.
Нас занимают откровенья
Пустопорожних мудрецов
Не более, чем появленье
На грядках первых огурцов.
Нам кажется: уйдя от света –
Во множества житейских дел –
Мы в безопасности. Но это
Всего лишь призрачный предел
Той – виртуальной ли? – верёвки,
Которой мы закреплены
К наркотику, которым ловко
Нас вяжет высший свет страны.
Ведь день за днем, обыкновенно,
Издревле – будь ты рад, не рад –
Всегда клюет на перемены
Доверчивый электорат.
Меж тем – о благе всех – заботой,
До крайности измождены
На  представительской работе
Бомонд задиристой страны.
Чтоб ты не выскочил из стада,
И не слетел, как банный лист –
Всегда работает, как надо,
Сугубый специалист.
Не спит на службе специальной
Усталый труженик спецсредств,
Всегда с  улыбкою печальной
На нас взирает, как с небес.
Он видит далеко и ясно,
Как иностранный террорист,
Уже приблизился опасно
К тебе и мне, как банный лист.
Теперь готовься к отражению
Террористических угроз,
Чтоб лично видеть применение,
Крутых спецсредств, родных до слёз…
…Нас похоронят, как героев,
Кому-то выплатят ущерб.
И либералы скорбным строем,
Склонят главу под флаг и герб.
А там, на грядке окаянной,
Всё также зелен, свеж и чист,
Тайком на заросли бурьяна,
Смахнёт слезу капустный лист. 

8:32 1.09.05

54.

Согбенная старуха, что  верёвкой тонкой
Корову понукает на зелёный дол -
Куда ушли года твои? - с тех пор, когда девчонкой
Ты взапуски бежала здесь, взметнув подол -
Быть может не богатого, - но платья!
Всё было впереди тогда. Да счастья
Едва ли ждала ты. Что ждать – оно само придёт,
Грядущие  невзгоды разведёт.
Так было или нет? На что ушли мгновенья
Нелёгкой жизни средь родных равнин
В забытом всеми развалившемся селеньи?
Ты клонишься к земле. И узел лишь один
Остался у тебя: твоя корова,
Твоя нужда и радость малая ещё жилого крова.

8:52  14.09.06    где-то под Новочеркасском.


72.

Горчит нетленный мёд твоих тысячелетий,
Гробница серая среди сухих песков.
А вот пришла тебе пора открыться свету
И сразу же  пчела отозвалась на зов
Твоих сакральных тайн, шифровок ритуальных,
В которых ход светил увязан с бытиём
Крестьянина, что донельзя реально
Бросает зёрна в ил на поприще своём.
Из года в год из века в век с тобою
Повязан ход судеб для каждого. Пчела
И я не ведая покоя
Меняем мёд времён на соль вспотевшего чела.
Когда в трудах уходит наша жизнь в Ничто
Лишь жреческую тайну охраняя
Стоят гробницы посреди плато
В молчании своём. Но мы то знаем
Что  тайный смысл  – он есть. Но он совсем не тот.
Он в нас погружен  - сутью неизменной,
Пока мы иссыхаем как солёный пот
На самом крае нашей Ойкумены.
А там, в гробнице - что ж? – там побрякушки
Для прихоти капризного ума,
Что обращает жизнь в забавные игрушки
Тому, кому занятна кутерьма
Условностей,  фальшивых сочетаний,
Высоких совпадений  городьба.
Игрою потаённых знаний…
Оставим это им. У нас своя судьба.
Ты, египтянин, я жилец равнины русской
У нас судьба одна - тысячелетья без измены
Стоять стеной своей полоской узкой
На самом крае   дней у Ойкумены.
Там море, ну а здесь зыбун болот,
Здесь степь глухая, как и жар пустыни.
Лишь узкой полосой живет народ
Во тьме времён: от века и поныне.
Давая поводы  элите  власти и жрецов
Считать себя владыками народов.
А мы же прячем крепче, под засов
Свою способность быть, хоть в рабстве, но свободным.

2:39  17.03.2007


              Оставляя  за другими народами безусловное  их право на самовыражение, в том числе - и в песне, не перестаю вновь и вновь благоговеть, растворяясь в звуках исконной русской песни. А, между тем, судьба родного этноса, по сути своей трагична, ибо, что ни делается собственными её элитами от имени народа и во благо его – кажется всё направлено на растворение основ нашего многострадального этноса,  на стирание не столько областей её фронтира, контактирующих с культурами этносов других (это-то как раз и есть источник обогащения, подпитки собственной самости), сколько самой потаённой, стержневой части народной культуры, той, где зарождается сила духа, поднимающая человека над обыденностью к высотам ощущения себя частицей мира, прекрасного во всём, что не связано с отходами  жизнедеятельности. Эти отходы в негативном свете предстают  неким парадоксом: только в  мире, организованном сознанием.
           Так накапливается вредоносная сущность отходов, не находящих себе места в цепочке взаимодействий вещества органической жизни на планете, саму эту жизнь и создавших, и поддерживающих, да и спасающих, наверное, от преждевременного своего конца.
         Тако же и жизнь этноса претерпевает на себе гибельное влияние прохиндеев, возомнивших себя пастырями неразумных своих соплеменников. Они говорят нам: - Да вот же благо!  А народец всё  норовит не то чтобы вырваться из стада, но и  хитрит там, в этом стаде, сохранять собственное своё своеволие, да столь скрытно, что порой кажется, что никакой воли в этих существах и не осталось, а, если что и осталась, так это только полная покорность участи быть таким, каким это хочется существам более возвышенным в своих устремлениях. Но как-то так получается, что самые благие мобилизации к, задуманным высоколобыми пастырями, модернизациям вязнут в трясине глухого сопротивления молчаливой среды. От этого и вожделенный прогресс всё никак не идёт в гору, так что, дабы сохранять, хотя бы внешние, атрибуты достоинства перед лицом более продвинутых сообществ, остаётся всё чаще прибегать к явным заимствованиям, каковые мой народ хватает всеми частями организма, но переваривает столь прихотливо, что национальный продукт выходит перед лицом мира каким то невразумительным, кособоким, косорылым – вообще нелицеприятным. 
          Усилия же креативщиков в том числе и от культуры, например,  направленные на то, чтобы обратить население к народным истокам и возродить – они говорят – былые традиции, своей нарочитой  красочностью и богатством антуража вопият – вот он, симулякр.  Но каков! – покруче самого холливуда будет.
         Кинематические схемы этих безрадостных  для меня преобразований едва только угадываются мною, но я и не ставлю себе задачу  досконально в этом разобраться. Мне достаточно и не вполне осознанных на сей раз ощущений, а уж что – что, а опыт мой жизни всё больше и больше укоряет меня в том, что напрасно я упускал случаи просто доверится этим своим ощущениям, пренебрегая счастливым на сей счёт случаем в угоду собственной -  рассудочности - допускаю что и по сию пору  не вполне адекватной.
         А ведь – какое счастье было слышать когда-то старинные сибирские распевы, в котором многоголосии множественные звуковые повторы, фонетические искажения и длительности не то чтобы заменяли отсутствие инструментального сопровождения, а поднимали звучание на такую высоту, где это сопровождение становилось и неуместным.
          Так звучали в устах близкого мне окружения эти  песенные шедевры, что я воспринимал происходящее обыденным, одной из составных частей жизни того времени, где трагичное не выражало себя в явной форме, а поглощало каждого по малой капельке и тела и души, а великое оно было вот – разлито в самом воздухе вибрирующей субстанции жизнь.
          Мои бабушки (были они из второго рода, - родные не дожили до  моего появления на свет) -  были взяты замуж за моих двоюродных дедов  из других мест. Этим, видимо, и объясняется их своеобразие,  внешне едва уловимое в среде местного сообщества.
         Да и сообщество это ещё было тогда таково, что сочетало авторитарность общины, с поразительной толерантностью к праву каждого являть миру свои особенности.
 И, едва представлялся для сего удобный случай, как достоинства их вспыхивали,  словно хранящиеся издревле драгоценности; вот уже заводит баба Анна сокровенную песню – народ с готовностью подхватывает свою партию (никто не вылезает из строя песни) и возникает хор за небогатым столом, а выпитая рюмочка не в грех, она растворяется в веселии духа, а тело же отрешается от мира, где уже прошумели революции, уже и переломали народ репрессии невразумительной необходимости, уже и война перестала пожирать остатки добрых людей, а вернувшиеся с её полей всё остаются наедине с неизлечимыми ранами своей военной души, уязвленной жизненным превосходством побеждённых перед своими победителями – всё это сейчас оставлено, затем чтобы ещё прикоснуться ко стихии отеческих основ.
           Я –  тогда ещё даже и не подросток – безмятежен и несмышлён. Я просто растворён в окружающем мире, который всецело отдан мне для занятий собой и миром, как двух ипостасей игры. Ибо, какие могут быть основания для беспокойства? Всё окружающее нескончаемо, оно есть сейчас, потому что было вчера, и оно будет, безо всякого сомнения, завтра.
          О, это моё, столь понятное для той поры,  легкомыслие!
         Сейчас я думаю о том, как много возможностей было упущено в  прошлом. Ушли от нас  те голоса, или просто мягкая улыбка, исходящая от добрых глаз людей той поры моей памяти; их самодостаточность и сила духа, позволяющая не просто сохранять себя в годину рукотворных бедствий, а, что важнее всего, скромно, без какого либо вызова, навязчивости и категоричности предоставлять себя в пример для неразумных своих потомков.
         Однако же не всё потеряно для нас от прошлого. Более того – не пресеклась нить тех традиций, а лишь затерялась в полотне новообразований, да так, что надобно изрядно потрудиться над собой, чтобы нащупать её и не терять впредь, если хочешь устоять  человеком на пути к будущему, а не оказаться легковесной пушинкой для ветров перемен. 

        Возможен вопрос на этот мой запрос:       
        - Что же нам так и вековать в лаптях и с матрёшкой?
        -   Ну, если  мы не сумеем отойти   дальше этакого примитива в осознании глубины проблемы, то ничего другого нам не светит на торжище мира. Только лапти и матрёшка, если выпадет ещё такой счастливый случай.

04.04.2015 4:32