Только видимость одна

«- А постоянно в душе боль… я не знаю… постоянно боль в душе».
из к/ф "Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына"
«Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына» - игровой (документально-игровой) драматический фильм режиссера Андрея Кончаловского, кинооператора Александра Симонова, композитора Эдуарда Артемьева и всех участвующих в творческо-производственном процессе (титры и не только).
 С выходом в свет кинокартина, если и не стала достоянием каждого и всех, то уж точно не осталась обделена вниманием жителей российской глубинки Кенозеро и…71-ого Венецианского кинофестиваля. К сожалению или к счастью, нам неведомы подробности реакции жителей деревни, но на вышеупомянутом фестивале Андрей Сергеевич был удостоен главного режиссерского приза «Серебряный Лев». Для кинохудожника награда в 2014 году была волнительной, ведь именно в Венеции он первый раз был отмечен зарубежной кинокритикой – в 1962 году курсовая работа "Мальчик и голубь" получила награду в конкурсе дебютов.
Помимо венецианского кинофестиваля у кенозерского почтальона был убедительный шанс отведать холмы Голливуда, но Андрей Сергеевич отозвал свой фильм от рассмотрения российским оскаровским Комитетом на предмет выдвижения по причине негативного отношения к голливудизации российкого рынка и пагубное влияние коммерческого американского кино на формирование вкусов и пристрастий зрителей. Дальше он ведет мысль о сегрегации мирового кинематографа от англофонного мира (США, Англия, Австралия и Новая Зеландия), так как «Белые ночи» был квалифицирован на категорию «лучший фильм на «иностранном языке». Кончаловский считает заблуждением мнение Запада о своем культурном доминировании: «Я не могу даже исключить создание в будущем мировой кинопремии, где в отдельную категорию будет выделен «фильм на английском языке»».
Так вот, Андрей Сергеевич Кончаловский, «художник из России», с любовью к человеку киноописал крестьянскую жизнь, которая так и осталась нетронутой постсоветскими преобразованиями, разве только разрушениями. В фильме «Белые ночи» - лишь 2 профессиональных актера, все остальные герои – местные жители. Кончаловский и раньше экспериментировал подобным образом («История Аси Клячиной») и это здорово придавало достоверность показанным событиям. Документальное и игровое, фантастика и реализм вновь воссоединились и заиграли целостной оркестровой музыкой в фильме «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына».
Главный герой фильма – почтальон Тряпицын. Он – связующее звено захолустной жизни с просветленной цивилизацией: пересекая озеро на лодке, почтальон привозит пенсию, хлеб, товары обихода для небольшого количества проживающих там. В 21 веке они живут в основном в тех, же условиях что и их предки: земля, домашнее хозяйство, дрова, печь, самовар, металлическая посуда…
Иногда, во время свободной минуты от тяжелого физического труда, душа просится осознать свою жизнь, но эти попытки приносят только боль и страдания, отчего и пьют беспробудно. И то вспышки осознания долго не длятся, ведь картошку надо копать, рыбу ловить. Возлюбленная Алексея убегает в город, а вскоре после воровства односельчанином мотора для лодки Тряпицын тоже решает попробовать пожить в цивилизации, в городе в сестры. Но ему это не удается. Он обратно возвращается в любимый Кенозеро.
Автор, а с ним и зрители, как будто подглядывают за этой жизнью: сьемка с открытых дверей, окон. Мы созерцаем перемены действительности, которая развёртывается в границах деревни Кенозеро. Она настолько отстранена от цивилизации по образу своей жизни, что где-то даже слышится вопрос: существует ли эта северная провинция или это дело рук нашей фантазии? Ощущение: на грани реальности и видимости. Начало фильма – это неуловимая грань между тишиной и вкраплениями звука, покоем и еле дышащем движением. Вводную часть фильма заполняет не музыка, а характерные, точные, отражающие среду обитания звуки. Если «смотреть» ушами, закрыв глаза: вредный голос мухи, скрипящие деревенские двери, звенящие проржавевшие лямки на них, прогибающийся и от того как будто стонущий из досок пол, падающие в металлическую раковину капли воды, отбивающийся звон ручки ведра. Вот так говорит эта жизнь… Несмело… Тонкий звук в глубокой тишине.
И вдруг громкий телевизор – «Модный приговор» на фоне печи, горящих дров (обогрел газ). Но это голос не деревни, это голос цивилизации. Здесь он, к сожалению, звучит исключительно так. Видим, что Тряпицын не обращает внимание на эту телепрограмму. Она – для диссонанса с деревенской жизнью, для фона, как впрочем и позже будет показан поп-клип на песню «О, боже, какой мужчина». В такой форме «большой город» читает свой монолог перед крестьянами. Сплошной монолог: клеенка на столе – пестрая, вычурно приукрашенная флора и фауна в эстетическом представлении, наверное, базарного торговца «от бога», чашки – такие же характерно яркие, телевидение – кричащее, плакаты на стене – образный ряд ценностных ориентаций. Одностороннее общение глушит попытки слушающих высказаться. И даже генерал, который недавно приезжал порыбачить, при просьбе помочь окажется крайне занятым – опять не хотят слышать проблемы людей из Кенозеро. У него нет времени на решение финансового вопроса покупки мотора, который жителям провинции жизненно необходим. Отказ. Вне желания отдохнуть на природе для «большего города» Кенозеро не существует.
Просыпается дух мифотворчества: реальная или не реальная эта деревня? Ведь за рекой ракеты запускают, а тут нет денег на мотор для лодки, чтобы доставить людям хлеб. Эта нелогичность вводит в сомнение: правда ли это все? Колобок, герой фильма, говорит: «Только видимость одна». Усугубляется это мистическое настроение и кошкой предстающей время от времени перед Тряпицыным (выглядит иногда комично, порой даже неуместной даже). То ли существует она, то ли галлюцинации?
Алексей Тряпицын нащупывает эту симуляцию, ведь «Почта России – почта без границ» (плакаты на почте)! И Алексей Тряпицын как «почтальон на лодке» этот миф понимает. Безграничность в обмане.
Как мне кажется, Тряпицын – образ «ремонтника по призванию» в фильме. В нем прорисовывается желание все подчинить. Он как будто хочет склеить эти разбитые части, но многие из них уже растерялись или обрели другие формы. Стерлись. И теперь из этих частей складывается уже совершенно другая картина, вопреки благим побуждениям героя. Алексей старается организовать жизнь сообщества, сохраняя человеческие качества. Озадачен этой мыслью.
В фильме есть ощущение уходящего, некой разрухи. Она и в разбитой школе, и в вечно пьяных жителях. Особенно ярко показана она в сцене раздора, нападения женщин на Тряпицына. Они недавно восхищенно говорили о желании посмотреть интересный фильм – вдруг становятся хищней диких собак. Звериный лай.
Чувствуется разрыв, пропасть между жизнью в деревне и в городе, между теми возможностями, которые они предоставляют человеку. Кажется, совсем недалеко эта цивилизация: вот там, за рекой уже наука, попытки освоения космоса, культура, и все остальные блага/мнимые блага. И одновременно настолько она далека в головах жителей этой деревни, и сама же цивилизация прячется от них, оставаясь циничной, не помогающая им решить проблемы, помочь спасти «человека» в человеческой плоти. Идет по пути невежества.
В конце фильма Андрей Сергеевич ставит перед собой и зрителями вопрос из шекспировской трагикомедии «Буря» об истоках музыки, которую в пьесе принц Фердинанд слышит на острове. Зачем автор фильма спрашивает об этом? Мне кажется, «музыка» из шекспировской трагикомедии выражает суть жизни людей в Кенозере. Но что такого характерного в этой музыке? А именно то, что нельзя понять откуда она льется. Но музыка оставляет нам ориентиры: «с небес или с земли?». Это значит, что музыка звучит отовсюду, будто окутывает и крепко замыкает. Жизнь в Кенозере тоже звучит со всех сторон – и модный приговор, и мотор украли, и злобные ссоры с жителями деревни, и крушение надежд, и любовные переживания, и рассуждения о своей жизни. Но понимание этих событий замкнуто – без новых существенных изменений. Так жили мои предки, и я так жить буду – так видеть мир. Так музыка и умолкнет… И главное то, что для них такая жизнь – родная. Алексей не может жить в городе. Ему он – чужой. Тряпицын возвращается на свой «шекспировский остров», в котором бурлят привычные человеческие страсти, обычный ход жизни…играет музыка, невесть откуда. Последняя фраза фильма – «Вроде пенсию платят и в магазинах все есть, а люди все равно нервные» - навеивает чувство безысходности или же наоборот выход, правда, однозначный, подкрепленный словами шекспировской «Бури». Она исчезла, не дав даже понять откуда же она струилась. Наверное, элементы сказочности «Бури» символически перенесены и в сюжет фильма Андрея Сергеевича.
Гипнотизирует сцена идущего по реке катера. Втягивает. Вовлекает необъятная красота природы. Концентрирует внимание. Правда, река тоже мифами обросла, выдумками, тайнами. Кикимора в ней живет. И по этой реке на барже сплавляются жители деревни. Они с рекой находят друг друга.
Для людей из «цивилизации» – крестьянский образ жизни, как тот же миф про кикимору. Вроде бы как уже и невозможный, сравнивая с достижениями человечества, но и вдруг – вот он, представленный как факт. И люди реальные, и живут они в действительности. Плавно. Медленно. Тихо спускаясь на барже, полностью доверившись течению, постепенно растворяясь вдали. Уносит кенозерскую «видимость».
Один из жителей Кенозера откровенничает с Тряпицыным: «А постоянно в душе боль… я не знаю…постоянно боль в душе. Вот я ее только и заглушу, когда напьюсь – тогда не чувствую…Если работаю еще забуду. А так…Я и веселиться-то не могу, как все. Почему-то вся жизнь прошла как в терпении». Они не привыкли думать о душе. Почему? Потому что нет у них на это свободного время. Именно того самого «свободного время», которое человек мог бы использовать для осознания себя и другой жизни вокруг. Некогда им разбираться, что же это за боль такая в их душе – им картошку садить надо. Они чувствуют боль и терпят. Вспоминаются мысли художника из рассказ Антона Чехова «Дом с мезонином»: «Весь ужас их положения в том, что им некогда о душе подумать, некогда вспомнить о своем образе и подобии; голод, холод, животный страх, масса труда, точно снеговые обвалы, загородили им все пути к духовной деятельности, именно к тому самому, что отличает человека от животного и составляет единственное, ради чего стоит жить».
Все тщательно продумано и в сфере воспитания, образования. Расковывать цепи придется и здесь: людей уже приучили смотреть телевизор, откуда громко и в то же время с тонкой манипуляцией вещает «голос Большого Брата», людям дают читать скорректированные тексты в газетах, а со стен говорят плакаты буржуазной системы ценностей: индивидуализм и потребительство, как одни из ярких представителей. Сформировавшийся образ мысли надежно врос в человеке и уже дает щедрые плоды в его поступках. И снова шепчет чеховский художник: «Грамотность, когда человек имеет возможность читать только вывески на кабаках да изредка книжки, которых не понимает… Не грамотность нужна, а свобода для широкого проявления духовных способностей». Художнику Чехов противопоставляет Лиду – она как раз-то учит детей грамотности в школе и утверждает: «Скажу вам только одно: нельзя сидеть сложа руки. Правда, мы не спасаем человечества и, быть может, во многом ошибаемся, но мы делаем то, что можем, и мы — правы». И хотя у Антона Павловича согласия не случилось между художником и Лидой, но как мне кажется, именно в слиянии двух позиций вырисовывается руководство к преобразующему действию. Борьба не «против», а «за широкое проявление духовных способностей», как стратегия, выраженная художником, а Лидины действия – практические шаги к полному ее воплощению. Тряпицын на эту жизнь смотрит глубже других жителей, он все-таки схож на чеховскую Лиду – сложа руки не сидит. Он один пытается решить возникшую проблему с катером, хотя она касается благополучия всех жителей. 
В фильме Андрея Кончаловского, как мне кажется, поднимается вопрос об образовании, ведь и место, где могут учить и учиться – школа – в Кенозере разрушена. Остались только доски и камни! Пропали из деревни даже намеки на просвещение, осталось только затмение «Модным приговором»: яркий образ жизни – дух нашего времени.