День рождения

Дед Архип Посошков, несмотря на свои семьдесят лет, выглядел молодцеватым, на колхозной работе мог ещё успешно соревноваться с иными молодыми ребятами. За всю свою жизнь болел очень мало, а если иногда и доставала его простуда, то выглядел он скорее невыспавшимся, чем больным. Энергичная работа да отвары разных трав, которые ему готовила верная жена Полина, через пару дней снимали хворь.
Все было хорошо у деда Архипа и бабки Полины - и жизнь совместную без скандалов и обид устроили, троих сыновей и дочку вывели в люди, дом у них новый, пятистенный, и в колхозе их уважали за честность и добросовестное отношение к делу. И только одно единственное обстоятельство не давало деду Архипу покоя в последние годы. Еще в молодости встретился он с одной цыганкой-красавицей. И нагадала она ему однажды «от чистого сердца», что проживет он без бед семь десятков лет и на семьдесят первом году, в ночь под Рождество, умрет.
Знала о предсказании цыганки и бабка Полина.
Дед Архип не верил ни в бога, ни в чертей, ни в колдовские чары, но почему слова цыганки запали в его душу, объяснить никак не мог. В молодости он рассказывал об этом со смехом, всегда подшучивал над собой по этому поводу. Но сейчас, когда остались позади прожитые десятилетия, а до рокового Рождества оставалось всего несколько дней, дед Архип становился все мрачнее и мрачнее. Молчала и лишь тяжело вздыхала бабка Полина. Сердце ее тоскливо сжималось при мысли о потере Архипушки, как она его ласково называла, на глаза набегали горькие слезы, и чтобы их не видел старик, выходила во двор, делая вид, что занята скотиной.
И вот наступил тот самый день, по истечении которого, по предсказанию той далекой цыганки, должен был закончить свою жизнь дед Архип, С утра старик не находил себе места. Для чего-то брал в руки то молоток, то еще какой-нибудь инструмент, с которым он любил столярничать в свободное время, пробовал мастерить что-то, но ничего не получалось, все валилось из рук.
Закатилось неяркое январское солнце, опустились на землю сумерки, а затем и ночь темной пеленой окутала село. Один за другим гасли в домах огни, наступившая тишина лишь изредка нарушалась визгом и лаем собак, игравших свои свадьбы.
Дед Архип, лежа на диване, с колотящимся сердцем, ждал своей последней минуты. Вспомнились вдруг ему далекие годы юности, его ясноглазая невеста Полинка, ее первый поцелуй, первые дни супружеской жизни, рождение первого сына.
«Эх, надо было сыновьям да дочери сообщить! — прервав цепочку воспоминаний, подумал старик. - Может бы приехали, проводили меня. Давно мы вместе не собирались».
На стене размеренно тикали часы с кукушкой, как бы отсчитывая оставшееся время жизни деда Архипа. С треском открылось окошечко, и кукушка откуковала одиннадцать часов.
- Ну, что, Поля, - глухо проговорил дед Архип, - прощевай, голубушка ты моя. Ты уж прости меня, коли не так что делал.
Голос его задрожал. Бабка Полина, не в силах сдержать рыдания, бросилась к мужу, стала сквозь нахлынувшие слезы что-то говорить ему и целовать губы, щеки, нос и глаза. На минуту успокоившись, она порывисто встала, накинула на ноги валенки, набросила на себя шубейку.
- Сбегаю за Марьей, - всхлипнув, произнесла бабка Полина и вышла.
Пока она бегала за сестрой Архипа, жившей на другом конце их большого села, пока та охала да ахала, одевалась, пока прибежали обратно, прошло минут сорок/Марья, легкая на ногу, прибежала первой и вошла в избу. Запыхавшаяся бабка Полина, с трудом преодолев последние метры, остановилась у своего крыльца и несколько минут постояла, успокаивая дыхание. Хлопнула дверь, и на крыльце появилась Марья.
- Что?.. Все? - упавшим голосом спросила бабка Полина и тяжело опустилась на ступеньку.
- Спи-и-т, — почему-то  шёпотом  сообщила   Марья.
- Усну-у-л наве-е-ки! — запричитала вдруг старушка.
- Тихо, Полина, он и вправду ведь спит! - прервала ее Марья.
Бабка Полина бросилась в дом. Открыв дверь в спальню, она остановилась — с дивана доносился громкий, сочный, такой знакомый-презнакомый храп ее Архипушки.
Всю ночь бабка Полина и Марья не сомкнули глаз. Только когда забрезжил рассвет, уснули они, сидя за столом. А храп так и взвивался почти до самого обеда.
Проснулись женщины от громкого голоса деда Архипа. Тот ходил по горнице и, сверкая глазами, то ли что-то кричал, то ли пел. Увидев, что бабка Полина и Марья открыли глаза, он подбежал к ним, стал их тормошить, а сам приговаривал:
- Жив я, Поля, не умер! К чертовой матери эту цыганку! Я еще сто лет проживу, слышите, сто лет!
Он обнял женщин, вывел их на середину комнаты и стал плясать, весело припевая:
- Сто лет!   Сто лет!   Опа! Опа-па!
- Что за шум, а драки нет?! - раздался вдруг голос соседа Михаила Бурцева.
- Миня, друг, дуй в магазин, праздник у меня сёдня. Тройной! День рождения, воскресенье и Рождество! Мы еще поживем с тобой, Миня! Эх!
Встав во весь свой рост и подняв крепкий кулак, дед Архип торжествующе погрозил кому-то далекому и невидимому.