***

Грязный скотч важно удерживал на цементном столбе, подпирающем 5 этаж учебного корпуса, жалкий листик бумаги. Сквозь стекла коридорных окон еле-еле пробивались вялые лучи солнца, поэтому оттенки серого становились еще серее и окружающая атмосфера приобретала болезненный вид. Никчёмность подачи информации на висящем объявлении была примерной. Фотография девушки от недостачи краски распечаталась с белыми полосками посреди лба, часть текста отсутствовала. Но догадаться о содержании было не сложно. Черная полоса в уголке фотографии (хоть и не четко пропечатанная) организовывала поток мыслей в слаженную команду, которая двигалась по однозначно заданным координатам в объявлении. Такие указатели висели по всему длинному коридору и 5, и 1 этажей. Я уже знала о ком и о чем идет речь, но даже с подготовкой такую новость принять было тяжело. Внутри меня проснулась борющаяся сила, упорно отодвигающая от себя действительность. Немедля нужно было приводить в себя эту разъярённую мощь сродную с душевными мучениями существа Виктора Франкенштейна. Разгулявшиеся мысли метались вокруг одной – о конечности конкретной человеческой жизни. Эта тема была ядром раздумий вокруг которой поспешно достраивались остальные. Разрешать конфликт пришлось логикой. Цепочка раскладывала состояние на звенья.
 – Остается после человека все его материальное, его дом, его одежда, его посуда, даже его тело, но человека все равно не хватает, – говорил голос. – Так значит то, что остается – это не человек. Поэтому важным и необходимым в человеческой жизни есть то, чего не хватает после его смерти, а это то, что умерло – угасло сознание, поступки, жизнь.
– А в чем же продолжение человека? – Мысль вела дальше. – В других людях.
Покойная Настя преподавала на курсах художеств, работала дизайнером интерьеров, увлекалась философией. С ней я познакомилась на открытии курсов. Еще тогда она запомнилась необычайным нравом и поведением. Перед аудиторией вела себя раскрепощенно, вкусно покуривала трубку. Когда же мы писали маслом, Настя рассказывала притчи, а так же историю философии, особенно выдавала факты с эпохи античности. Она к себе влекла собой: своими знаниями, которые выражались в занятных разговорах, методом преподавания, который рождал желание учиться и любить делать ошибки, она с нами училась и это еще больше одухотворяло занятие. И во мне Настя стала мной.
В интернете на страничке факультета социологии и права, где училась и я, и Настя в свое время, запостили новость о происшествии. Настя, которая сама ехала на мотоцикле столкнулась с фурой по ул. Гетьмана. Она продержалась еще один день. И ушла туда, откуда не возвращаются. Ей было до 30 лет.
Осмысление того, что человека не стало раз и навсегда натолкнула на попытки привести в ясность ответ на давно поднятый вопрос о смысле жизни. Намерения жить и познавать дух человека/человечества разбудили желание бороться за жизнь. Вспомнился А. Макаренко «..жизнь есть борьба за каждый завтрашний день, борьба с природой, с темнотой, с невежеством, с зоологическим атавизмом, с пережитками варварства; жизнь - это борьба за освоение неисчерпаемых сил земли и неба. Успехи этой борьбы будут прямо пропорциональны величине человеческой солидарности».
Мысль о смерти обрела тенденцию жизнеутверждающую. Она развивалась падая в мое детство, где хранилась тайна моего знакомства со смертью, которая до Насти так четко не всплывал в моей голове еще ни разу. Как ни странно, но прабабушку, которая умерла, когда мне было 8 лет, звали тоже Настя. Она доживала свой век в дочери. Я хорошо помню тот двор, где один дом был отведен для особых случаев: лучшие занавески, ковры, люстры пыльные, но зато с золотыми завитушками, а во втором: со старыми кроватями и дряхлыми столами жили хозяева этой недвижимости. Голубые ворота всегда были закрыты и служили сигналом о решительном отделении от других людей. Влияние конкурентных настроев в обществе с самой настойчивой силою въедались в сознание жителей. Оно не пыталось выпрыгнуть из привычной формы, понимая, что так было не всегда. И в день похорон я попала под щедрую раздачу ритуалов и суеверий от преобладающего общественного сознания. 
– Света, это же ты первый раз видишь покойника? – спросила ненавязчиво тетя.
Я ответила утвердительно, робко кивнув головой. Тетя молча взяла меня за руку и повела в тот дом, который был отведен для особых событий, одним из каких и были похороны. Я поняла, что одну из комнат выделили прабабушке Насти. Для меня тот дом вызывал интерес, ведь он был недоступен, поэтому каждый шаг утолял мою жажду увидеть, что там. Сначала открылись первые двери – показался большой светлый коридор с белыми хлопковыми короткими занавесками, вторые двери – второй коридор, темный, без окон, своей мрачностью он предвидел что то мрачное. Третьи двери особо запомнились, так как они открывались предупредительно звенящей лямкой – там лежала прабабушка. Окна были закрыты, лишь только через одно окно лился свет с улицы в комнату и падал покойнице на лицо.   
– Света, чтобы не бояться смерти – необходимо при первой встречи с покойником взять его за ступни своими руками, – тетя взяла мою правую руку в свою и потянула к бабушкиными ногам.
Отказаться от такой идеи я не могла, поскольку уже не соображала и трезвость ума была потеряна. В 8 лет я познакомилась с мертвым телом человека. Оно оказалось твердым, как камень, как стол, рядом стоящий, как деревянный гроб, в который положили прабабушку. Внешне мои эмоции были притупленные, но внутренние чувства восклицали вопрос, куда ушла прабабушка Настя, ее тело твердое, ее здесь нет, а она же была мягкой и краснощекой?!
На отпеваниях я думала куда делась бабушка, если в теле, которое осталось здесь, ее нету. А профессиональные плакальщицы все голосили …