Watchin the world burn R FS

Фандом: Шерлок ББС
Дисклеймер: хэдканон, фанонная Моран, AU, трэш, угар и содомия. Может восприниматься как оридж, ибо еще и дикое ООС-ище.

***

      Когда Бастиан уходит, Джинни не закатывает истерику, не бьет посуду, не ломает мебель, только выходит на балкон, закуривает с мыслью о том, что снайпер вернется через полчаса, а гневный взгляд и хлопанье дверью – пустая клоунада.
      Когда Бастиан нет полчаса, час, два, Джинни думает, что ссора была просто плохая, и Бастиан надо проветриться, не будет же она ночевать на улице. И идет спать, сменив постельное белье и взбив подушку на другой стороне кровати – «Бас опять не додумается».
      Когда на утро Джинни обнаруживает подушку в таком же идеальном состоянии, что оставляла вчера, первая ее мысль в том, что Бастиан наконец научилась по утрам приводить кровать в порядок, и идет на кухню, ожидая обнаружить там ее, по привычке готовящей свое жуткое дьявольское варево, которое она именует кофе. На кухне нет Бас, нет запаха Бас, смеха Бас, неуклюжих движений Бас и нервного фырканья Бас, и Джинни думает, что сходит с ума, потому что нигде в квартире нет ни капельки Бас. Зубная щетка в ванной – одна штука. В прихожей нет ботинок, но все остальное – в гардеробе. Бастиан никогда не отличалась любовью к шмоткам, потому Джинни и не думает, что та вернется за вещами. Но Джинни также не может допустить мысли, что Бастиан не вернется. Эта мысль какая-то болезненно неправильная, и Джинни она не нравится.
      Когда Бастиан нет уже три дня, Джинни начинают мучить кошмары, и, что хуже, воспоминания о том, как они познакомились.

***


      Затхлый воздух, темное помещение, скрипящие доски под ногами, вонь навоза, идущая с улицы, не позволяющая дышать без ежеминутных позывов к рвоте. Тихий голос Джинни, шепчущий молитву, свечи, которые грозятся потухнуть в любую секунду, письмена на полу. Мрак.
      В середине пентаграммы рядом с импровизированным жертвенником и дохлой кошкой стоит девушка, но Джинни не может разобрать ее возраста, черт лица или еще чего. Единственное, что она знает – девушка выше нее, и у нее нагоняющие страх прозрачные, подернутые дымкой серые глаза, которые сразу дают представление о существовании потустороннего мира. И заодно о месте сей особы в нем.

- Боишься меня? – говорит демоница с ядовитой ухмылкой, сверкает глазами, едва ли не пожирая Джинни взглядом.
      Та мотает головой. Джинни не боится, Джинни чувствует что-то совсем другое, чувствует уважение, трепет, восхищение. Джинни жадна до ощущений, она наблюдает, смотрит, примечает каждое движение и каждый взгляд. Джинни нравится.
- Я призвала тебя, - твердо говорит она, не понимая, что голос дрожит помимо ее воли. Демоница чувствует это, насмехается над этим, смакует это. Ей нравится.
- Цель?

      Демоница видит крестик, висящий на шее, ей интересно, что могло заставить эту девочку пойти против своей религии. Кресты ей не страшны и не интересны, а вот могилы под ними даже очень. Ни одна из них не догадывается, что «ей» - это обеим.
- Я хочу сжечь это место и станцевать на догорающих углях, - говорит Джинни, и глаза ее заливаются яростью, сверкают котлами геенны, и демоница думает, что Люцифер пал не просто так, а Михаил совершил роковую ошибку братоубийством, ибо люди, они не по образу и подобию Бога, они по образу и подобию ангелов. Все едино, те же ублюдки, но без крыльев. И разрушительной силы.
- Хорошо, - улыбается демоница, и в ее глазах обещание. Она обещает Джинни и костры, и пламя, и смерть, и кости, она обещает все золото мира и гибель всего сущего, потому что Джинни ей нравится.
      Некоторые люди просто хотят видеть весь мир горящим, а уж некоторые демоны – тем более.

      Однако, как потом выясняется, ненароком демоница обещает девчонке и бессмертие и себя заодно, ибо не может уйти, когда эти глаза сверлят ее черное нутро, когда эти губы целуют жарче пламени ее тело, когда этот голос просит остаться, просит любить. Просит посмотреть на великолепие горящего мира вместе. И демоница соглашается, остается, позволяет Джинни радоваться и растить Ад внутри себя.

- Правда?
- Правда.

***


      И с каждым месяцем, каждым годом, каждым столетием становится все сложнее оставаться, восхищаться, играть свою роль, любить. Демоны не чувствуют привязанности, силы клятвы, любви – на самом деле, наказание для провинившегося – это не котлы, это безразличие. Бастиан знает это с тех пор, как впервые попала в железную деву на втором кругу, а через пару сотен лет такой ежедневной терапии от Азазеля сама взяла в руки плеть и упивалась болью страдающих, потому что демоны не обладают сочувствием и жалостью. Все очень просто – тебе причинили боль, значит, дальше твоя очередь.

      С Джинни сложно. Джинни превращается в демона, и самое невыносимое в том, что у нее есть чувства, и ей это нравится. Демоны не чувствуют восторг от чужих страданий, Джинни же живет только ради того, чтобы видеть боль и ужас на лице человека, которому отрывают ногти, режут пальцы, в которого вонзают стрелы, видеть распахнутые глаза в момент, когда гильотина достигает своей цели. Три секунды человек осознает.
      Больше всего Джинни любит эти три секунды.
      Бастиан ненавидит их все больше.

      Их ночи становятся все дольше и все больней, Джинни душит Бастиан на подходе к оргазму и кончает с громким стоном, выгибаясь в чужих руках, охваченная крупной дрожью. Бастиан кусает ее тело до крови и тут же зализывает раны, но Джинни останавливает ее, прося позволить ей чувствовать эту сладкую боль, чувствовать хоть что-то.
      Джинни сходит с ума от всего того, что видит, ведь никакой человек, будь он даже самый сильный из ныне живущих, не может выдержать. Люди не в силах выдержать вечность, Бас это знает лучше любого другого, понимает, но принимать не хочет.

      Демоны, оказываясь под долгим человеческим влиянием, вспоминают свои прошлые жизни, свои смертные жизни. Все то, что чувствовали когда-то.

      Бастиан задыхается от того, что начинает чувствовать. Для нее это хуже любого яда, а когда рядом Джинни, смотрящая на нее острым взглядом, пробирающим до костей, и вовсе невыносимо. Потому как в глазах Джинни плескается еще и еле заметное разочарование.
      Бастиан учится чувствовать заново.
      Джинни теряет эту способность.

***


      Дни тянутся один за другим, а Бастиан все нет. Джинни вспоминает все те утра, когда ее будили несильным укусом в шею, а потом тут же покрывали свежий укус поцелуями, даря не просто удовольствие – блаженство. Джинни не хватает этих пробуждений, не хватает запаха кофе, который в квартире обычно стоял все время, пусть раньше она и делала многочисленные замечания на эту тему. Джинни не хватает запаха никотина, который, как раньше ей казалось, невозможно вытравить. Не хватает ругани отборным матом на всю квартиру, стоит чему-то «внезапно оказаться не на своем месте». Не хватает громкой музыки с утра пораньше, бьющей набатом в голове. Не хватает ироничного, одновременно жесткого и нежного взгляда на нее, когда она, нагая после душа, ходит по дому и шлепает босыми ногами по паркету, и капли воды стекают с нее прямо на пол. Джинни не хватает теплых и удивительно нежных для демоницы рук, блуждающих по ее телу, ласкающих ее, доводящих до исступления и вырывающих из груди хриплые стоны.

«Еще, Бас, не останавливайся, еще, Бас, еще, ради бога, еще…»

      А Бастиан и не думает останавливаться. За все эти годы она изучила тело Джинни даже лучше, чем строение Ада, иногда Бастиан даже смеется, говоря, что Джинни и есть преисподняя.

      Бастиан всегда знает, на какие точки надо надавить, что погладить, что облизать, что куснуть. Бастиан всегда действует решительно, жестко, не давая шанса отстранится, подмять под себя или прикинуться незаинтересованным. От Бастиан всегда идет жар, Бастиан – воплощение всех кругов Ада, хотя она всегда говорила, что со второго. Бастиан – похоть.
      Джинни – гордыня.

      Джинни кончает, представляя грудь Бас, руки Бас, пупок Бас, губы Бас, ключицы Бас, представляя саму Бас, что исследует ее тело, а также ласкает себя, бесстыдно глядя Джинни в глаза. О да, Бастиан любила так делать. Джинни тоже.

      Джинни вспоминает их разговоры, в основном короткие, но им не нужно много говорить, чтобы понять друг друга.

- Ты мой личный снайпер.
- Я твой личный демон, так что временно могу и Смертью стать.
- Коса бы тебе не пошла.
- А Дали говорил обратное. И Хирано тоже.
- Дали просто мудак без вкуса. А Хирано и то неудачник.
- Мне так нравится, когда ты ругаешься, meine liebe.

- И что это был за мудозвон?
- Клиент.
- Ты теперь в бордель записалась?
- А если и да? Тебе-то что?
- Да так, ничего. Просто знай, что если еще раз увижу тебя с этим взглядом, а-ля «сейчас я раздвину ноги», то твое бессмертие окажется эффектом плацебо.
- Бас, я и не знала, что ты знаешь так много слов! Но это было мило.
- Заткнись.

- Что за хрень с трупом?
- Сбросили не туда. Разберешься?
- Мне делать больше нечего?
- Ну ради меня, детка!
- Высеку.
- Жду не дождусь.
- Убери улыбку с лица. Буду вечером.
- Удачного дня!

***


      Бастиан курит одну за другой, Бастиан опустошает бары, Бастиан ворует со скуки, Бастиан некуда деть себя. Чувства, вновь через столько столетий зарождающиеся внутри, не дают покоя, само осознание их существования приводит в благоговейный ужас.

      Бастиан не нравится все это. Не нравится Лондон, будто вечно задернутый дымкой еще со дня основания, не нравится Темза, в которую в ее голове до сих сбрасывают трупы, как в дни революции. Не нравится север сам по себе со своими ужасно холодными, ужасно педантичными, ужасно мерзкими и скучными людьми, с которыми и поговорить-то не о чем. Бастиан не нравится то, что Джинни нет рядом, что не с кем устроить перепалку на тему разбросанной по дому одежды, некого прижать к себе и просто гладить волосы, смотря очередной унылый фильм о супергероях, которые нравятся Джинни, некому зарыться в волосы или положить голову на грудь и слушать мерное биение сердца. Бастиан не нравится решительно все, и она в отчаянии.

      Бастиан нравится Индия с ее постоянной жарой, городской беднотой, зловонная Индия, которую она помнит, нравится военная служба, автоматные очереди, канонада, разнесенные в пух и прах города. Бастиан нравятся индийские женщины, их яркие сари, красивые танцы, великолепная музыка, нравятся индийские праздники и краски, много красок, которыми люди бросаются. Бастиан нравятся долгие сухие индийские ночи где-нибудь в степи, когда она в компании бренди или кьянти смотрит в звездное небо, и даже оно в Индии особенное.
      Бастиан обдумывает идею слинять в Индию вообще навсегда, ибо это ее место. Это была ее война, пусть и когда-то давно и никто из ныне живущих не помнит ее; это была ее страна, это был ее дом.

      Бастиан знает, что не сможет уехать. Не сможет оставить здесь Джинни, как бы ни убеждала себя в обратном.

***


      Когда через два года Джинни слышит стук входной двери, она хватает пистолет, снимает с предохранителя и распахивает дверь, держа оружие наготове.

      Когда Джинни видит Бастиан, стоящую на пороге, она разворачивается и уходит на кухню, оставляя пистолет на тумбочке в прихожей.
      Когда Бастиан оказывается на кухне, ее руки обвивают талию Джинни со спины и ее голова ложится на плечо Джинни.
      Когда Бастиан шепчет какую-то чушь про индийскую еду и индийское солнце, время в мире останавливается, понимая, что только помешает им.

      Бастиан чувствует слезы на щеках Джинни и пробует их на вкус. Бастиан чувствует дрожь в теле Джинни и унимает ее, прижимаясь крепче, сильнее, почти вдавливая в столешницу. Бастиан практически физически ощущает боль Джинни, страдания Джинни, гнев Джинни и избавляет от них, покрывая поцелуями шею. Бастиан зализывает раны Джинни, эти два года – одна огромная рваная рана, которая все еще кровоточит, и Бастиан знает это, и ей это нравится, потому что вылечить она ее сможет, но гораздо важнее то, что Джинни чувствовала это, Джинни поняла это. Джинни получила урок, сполна насладилась всей болью, а значит, пора класть швы.

      Бастиан берет Джинни на руки и молча несет в спальню, понимая, что теперь все будет хорошо.
      Джинни верит.

- Правда?
- Правда.