Отчуждение

               
ВРЕЖ ПАПЯН "Отчуждение "


                ГЛАВА  I
                Шривпорт
Шёл ноябрь 1846 года от Рождества Христова.
 В местечке  Шривпорт, что неподалёку от Нового Орлеана и основанный  за десять лет до настоящих  событий появился странный незнакомец – ростом выше среднего, весьма упитанный, на вид лет тридцати молодой человек в длинном сером плаще и в весьма примечательной из-за своих габаритов чёрной шляпе; из-за которой по спине развивались длинные чёрные волосы, заплетённые в косу. В левой руке у незнакомца был чемодан, то ли коричневого то ли чёрного цвета, это было довольно трудно определить, потому что чемодан этот был настолько стар, что возможно передавался в семье этого человека по наследству от отца к сыну. И потому не странно, что он потерял уже всяческий вид. Солидности незнакомцу давало то, что он был весьма аккуратно и опрятно одет, несмотря на изношенность того же плаща его нельзя было назвать отбросом общества, но тем не менее сразу же после своего появления в городе он своим видом вызвал глубокую неприязнь со стороны основной массы местных жителей. Дело в том, что Гарольд Вуд, так звали нашего героя, был наполовину индейцем, и именно эта половина у него ярко выражалась в глазах жителей Шривпорта. Прохожие оглядывались, женщины ускоряли шаг, мужчины, обычно собирающиеся в центре города, что-то нашептывали друг другу при виде индейца. В те времена периодически шли активные сражения с отдельными племенами индейцев и образ коренных жителей Америки, в глазах белого человека, был весьма извращён.
Гарольд шёл с гордо поднятой головой, но с некоей тревогой. На него давили все эти недоброжелательные взгляды, словно тысяча лучников одновременно направляет свои, заряжённые стрелами, луки в его сторону. От волнения руки его потеют, и немного ускорившись, пальцы его соскальзывают, и он нечаянно роняет свой чемодан.  Грохот падения чемодана привлекает ещё больше внимания местных жителей. Упав на землю, чемодан раскрылся и лежащие там несколько элементов одежды выпали наружу.  Гарольд присел и начал быстро и волнительно собирать всё обратно в чемодан.
Всё происходившее не могло не привлечь внимания и шефа полиции Шривпорта мистера Роберта Диксона младшего. Он был вполне суровым, но довольно порядочным человеком. Потомственный страж порядка Диксон был невысокого роста, как и требует образ блюстителя закона в соответствующей ковбойской шляпе, с выразительными светлыми усами, которые он отращивал, по-видимому, с подростковых лет. Звезда на груди приближающегося человека дала ясно понять нашему герою, что это служитель закона. Гарольд закрыл чемодан и выпрямился в полный рост.  К тому моменту Диксон подошёл к нему, встал перед ним, и, проведя взглядом с ног до головы, обратился  к нему:
- Ты не из Шривпорта!
Гарольд молчал, а Диксон, сделав паузу, продолжил:
- И, по-видимому, и не из Божиера! Ты из Арканзаса? Или может из Техаса к нам приехал?
За всем происходившим, затаив дыхание, наблюдали местные жители. Гарольд пристально смотрел на Диксона, но не обмолвился  ни словом, чем вызвал сначала недоумение, а затем ярость у шефа полиции:
- Значит, я не достоин того чтобы ты со мной говорил?!
Ну что ж, возможно в тюрьме ты найдёшь достойных себе собеседников.
Диксон позвал одного  из своих помощников и, забрав из рук Гарольда чемодан, передал его ему. Тут же шеф полиции с невероятным удовольствием надел на Гарольда наручники и повёл его к зданию полиции. Это было в нескольких минутах ходьбы от тех мест. Ведя индейца, Диксон разговаривал как-бы сам с собой, но довольно громко. Ярость рождённая у него с того момента, как с ним – с начальником полиции не стал разговаривать какой-то оборванец ещё была в активной фазе:
- Да кем они себя возомнили? Они думают, что могут делать всё, что им заблагорассудится. Я здесь решаю, кто должен разговаривать, а кто нет. А Гарольд всё молчал.
Приведя индейца в свой кабинет и усевшись за свой стол, Диксон спросил у своего помощника, который весьма неуважительно и не пренебрежительно  разбирал чемодан Гарольда, бросая на пол всё содержимое:
- Есть при нём какие-то документы?
- Нет, сэр, только несколько шмоток, котелок и мешок с бобами.
Тут Диксон повернулся в сторону стоячего перед ним индейца и вновь обратился к нему:
- Значит, ты непонятно кто, приехавший непонятно откуда и направляющийся Бог знает куда, и одному только Богу ведомо, что у тебя на уме – ты же ничего не говоришь!  Получается ты человек вне закона, и я как представитель этого самого закона обязан  обезопасить общество от такого персонажа как ты. Или ты не согласен?
Вновь не получив ответа он приказал увести арестанта и закрыть его в камере.
В течение всего своего пребывания в полицейском участке индеец никоем образом не сопротивлялся. Единственным его преступлением было то, что он оставался немым как статуя.
Так почему же Гарольд молчал? Ведь если бы он ответил тогда шефу полиции вдобавок к этому ещё и улыбнулся, скорее всего, сейчас не был бы в таком положении.  Но он продолжал молчать, чем вызывал ещё большее презрение со стороны Диксона.
Зайдя в камеру, Гарольд увидел в углу собранного  в комок небольшого худощавого старого белого человека – это был мистер Адам Рэдклиф, бывший моряк, который зарезал ножом свою жену и её любовника, заставший их в страстных объятиях друг друга после возвращения с дальнего плавания.
Гарольд зашёл и тихо присел, а старик, по-видимому, уже давно ни с кем не общавшийся кроме сырых тюремных стен, на которых он делал записи на латыни, начал разговор:
- Видишь вот эту надпись? Указав двумя пальцами, как это сделал бы священнослужитель, на настенную надпись.

 Здесь написано «De mortius aut bene aut nihil!1» Знаешь, что это означает? Выдержав паузу, он продолжил:
- Да откуда тебе знать? Это же латынь? Я изучал его от скуки, будучи в дальних плаваниях. Я думал, что  покорил весь мир, что знаю всё, но я даже не знал, что происходит у меня дома. Так вот, эта надпись, которую тебе посчастливилось лицезреть, говорит нам о том, что если человек умер негоже о нём говорить всякие гадости, лучше промолчать.  Поэтому я не стал бы говорить, почему я здесь оказался.
Через несколько секунд старик продолжил:
- По-видимому, у тебя много кто умер, потому что ты не особо разговорчив. Боже! Когда я просил у тебя собеседника, я не совсем этого хотел. И отнюдь не подобного собеседника ожидал получить от тебя!
Тут старик лёг на бок, повернувшись лицом к стене, и маленьким куском   красного кирпича  принялся вновь чиркать что-то на стене. На сей раз, он написал – «Homo proponid sed Deus disponit2». Вдруг  его словно осенило. Он резко повернулся и встал. Гарольд лежал спиной к нему и не видел его, тогда старик подошёл, наклонился к Гарольду и двумя ладонями громко хлопнул прямо над его ушами. Гарольд так и лежал неподвижный.
Тогда старик  воскликнул: - Боже, да ему посчастливилось не только не разговаривать с никчёмными людьми, но и не слышать греховные разговоры изданные ими. Почему кто-то получает всё, а кому-то ничего?
Действительно Гарольд Вуд был глухонемой с рождения. Господь наделил его способностью оградить себя от всего мира.  Соблюдая вечную мауну, наш герой так и не научился читать по губам. Он не слышал правды, но не слышал и лжи. Он никогда в жизни не давал никому обещания, которого не сдержал и он не может, в свою очередь, упрекнуть в этом кого-то другого, ибо не слышал обещаний и от них.  Он никогда в жизни не верил человеку на слово и потому не разочаровывался после.

1 «О мертвеце либо хорошо, либо ничего» (лат.)
2  «Человек предполагает, а Бог располагает» (лат.)
Гарольд обожал птиц и, проснувшись, он нацарапал на стене куском красного кирпича орла – птицу, у которой была та свобода, которой не было у него. Он восхищался всеми птицами, он любил даже ворон, которых другие люди считают предвестниками бед, но наш герой не слышал их зловещего карканья. Ему они казались самыми чудесными существами в этом мире.
Если бы только он мог услышать пение соловья или маленького воробушка, которого он обожал больше всего, они бы превратились с предмета обожания в предмет поклонения. Гарольд пылал страстью к природе и жил в гармонии со всеми обитающими в ней существами, сложнее всего ему приходилось с людьми, с ними нужно было говорить, а такой возможности он был лишён.
Через некоторое время к камере подошёл помощник Диксона и сквозь  поржавевшие тюремные решётки, возможно получившие такой вид благодаря слезам заключенных в этой клетке людей,  крикнул Гарольду:
- Эй, Команчи! Пора выходить!
Не увидев никакой реакции со стороны заключённого, он крикнул ещё раз:
- Ты что глухой? Я с тобой разговариваю!
Тут вмешался старик:
- Конечно глухой. Небеса наградили его возможностью не слышать ложь. Разве это не высшее проявление милосердия со стороны Бога? Но вы можете его оскорблять, сколько вашей доброй душе будет угодно, он вам не ответит, что, несомненно, придаст ему ещё больше чести.
- Глухой говоришь? Немой к тому же?
Старик просто кивнул, а помощник шефа полиции отвел Гарольда к Диксону и, усадив заключённого на скамейку положенную вдоль стены, на которой гордо висело изображение избранного годом ранее одиннадцатого президента Соединённых штатов Джеймса Нокс-Полка, не скрывая улыбки на лице произнёс:
- Он глухонемой сэр!
На что удивлённый Диксон лишь улыбнулся в ответ. Оставалось надеяться, что индеец, которого они называли Команчи в честь одного из индейских племён, которых в начале XIX века насчитывалось более десяти тысяч, умеет читать и писать. Диксон приказал снять наручники, которые были надеты на Гарольда за спиной,  надеть их спереди и пересадить его к столу, чтобы тот мог писать. Шеф полиции собственноручно макнул перо в чернильницу и отдал его в руки индейцу. Затем Диксон положил лист бумаги перед Гарольдом, на ней уже были записаны следующие слова «кто ты такой?».
Гарольд медленно провёл взглядом написанное, как это сделал бы маленький ребёнок незнающий  письмо должным образом. Затем принялся писать. По тому, как он писал, Диксон понял, что тот левша. Увидев, что индеец идёт на контакт Диксон резко сменил своё отношение к нему. Индеец больше не казался ему таким уж подонком. Через несколько минут Гарольд положил перо на стол, отдав лист бумаги Диксону, которой стал громко читать:
- Гарольд Вуд, сын Лоренцо Вуда и Элизабет Вуд, 26 лет.
Немного подумав, Диксон обратился с вопросом к своему помощнику, который уже успел обзавестись ненавистью к таинственному индейцу:
- Разыскивается ли кто-то с похожим описанием?
- Нет, сэр! Хотя может быть это тот самый грабитель банков?
- Вряд ли  это «сумасшедший Джон», тот белый, да к тому же маленького роста. Что предлагаешь с ним делать?
При нём не было документов, сэр. Откуда нам знать кто он? Может он врёт и вовсе не глухонемой как кажется.
- Зачем он нам нужен? Что мы с ним будем делать? Тебе охота кормить ещё кого-то кроме старика, который никак не хочет воссоединиться со своей женой и служит нам обузой вот уже 5 лет?
- Не знаю сэр, я бы кинул его обратно в камеру, может и заговорит. Старик кого угодно разговорит.
- Сними с него наручники!
 Пока его помощник снимал с Гарольда цепи, Диксон написал на листе бумаги следующую фразу « уходи из Шривпорта!» и отдал лист Гарольду в руки.
Тогда Гарольд встал  и начал пристально смотреть прямо в большие зелёные глаза Диксона с неким недоумением.
- Чего он не уходит, сэр? Спросил помощник.
Диксон сообразил, что Гарольд ищет свой чемодан:
- Принеси ему его чемодан.
Получив чемодан из рук помощника шефа полиции, Гарольд в ту же секунду направился к выходу. Он вышел из здания и двинулся дальше в путь. Услышав, что индейца отпустили, старик Рэдклиф нацарапал на стене очередную надпись «Per aspera ad astra1»




1  Через тернии к звёздам (лат.)
               

                ГЛАВА II
                Полковник Вуд
В марте месяце 1820 года в своё поместье, построенное незадолго до этого, отставной полковник Джонатан Алан Вуд пригласил вместе с голландскими флористами, призванных ухаживать за цветами в саду в заднем дворе поместья, коих было бесчисленное множество, также двух индейцев – отца и сына, они же должны были ухаживать за  арабскими скакунами, привезённых специально из Аравийского полуострова в Нью-Йорк, а затем в Арканзас, правда, каким именно образом доподлинно неизвестно. 
Поместье находилось в нескольких милях от основанного годом ранее Томасом Мартином и Дэвидом Бойдом населённого пункта получившего название Филлипс-Лэндинг. Позже в 1831 году Филлипс-Лэндинг переименован в честь будущего восьмого президента Соединённых Штатов Армерики Мартина ван Бьюрена. Городом же Ван Бьюрен  стал 24 декабря 1842 года.
Всего в распоряжении двух индейцев было девять лошадей: пять кохейгонов – массивных, широкогрудых и выносливых скакунов, в основном рыжих и четыре сиглави – более лёгких, со средней конструкцией и невысоким ростом, последние были серого цвета.
Арабские лошади и в наши дни пользуются огромной популярностью, а в те времена иметь арабских скакунов было непозволительной роскошью. В силу того, что арабских лошадей долгое время не позволяли вывозить из Аравийского полуострова и смешивать с другими породами, они сохранили чистоту своей породы.
Позже благодаря арабской породе были выведены следующие породы лошадей:
Андалузская (Испания), Липпицан (Австрия), Лузитано (Португалия), Берберийская (Марокко), Орлово-растопчинская, Стрелецкая (на её основе Терская), Верховая (Россия) и Шагия (Венгрия).
Будучи на службе Джонатан Алан Вуд участвовал в войне за независимость США (1775-1783 г.г.). Это был хорошо сложенный мужчина, с ещё только местами седыми волосами и харизматичными усами, которые предавали его округлому дворянскому лицу ещё большей величественности. Живот его указывал скорее на его безбедную жизнь, нежели на пассивный образ жизни, ибо человек этот даже будучи в отставке много работал, правда, уже больше по хозяйству. Его главной страстью были лошади. К началу войны Вуду было всего 20 лет. Война эта представляла собой сражение американских войск и ополчения против американских индейцев.
В 1775 году была объявлена война Великобританией, в которой индейцы выступали против колонистов. А спустя 7 лет в конце 1782 года Соединённые Штаты и Великобритания заключили мир (знаменитый Парижский мирный договор 1783 года). Британцы отдали спорные территории США. Для индейцев же война продолжалась, но они уже были без поддержки британцев.
Северо-Западная индейская война (1785-1795 годов) известна также как война Маленькой Черепахи, в честь одноимённого вождя племени Майами, в которое своё активное участие принимал также и капитан. А к концу войны и полковник Джонатан Вуд, была битвой за территории к северо-западу от реки Огайо между США и конфедерацией индейских племён.
После уже упомянутого мирного соглашения с британцами форты к северо-западу от реки Огайо, тем не менее, контролировались британцами. Американские войска, пришедшие туда, встретили сильное сопротивление со стороны индейских племён. Несколько раз американцы терпели неудачи, в результате чего командование было поручено генералу Энтони Уэйну, за отвагу получившего прозвище «Безумный Энтони».
В 1783 году Уэйн сформировал новый Легион Соединённых Штатов, в офицерский состав которого вошёл и капитан Джонатан Вуд. Легион Соединённых Штатов образовался путём вербовки из добровольцев, срок службы которых составлял 3 года. Общая численность легиона составляла, по некоторым данным, до четырёх с половиной тысяч  солдат и офицеров. В состав легиона входило, в общей сложности, 4 полка, состоящих из двух батальонов тяжёлой и стрелкового батальона лёгкой пехоты. Кроме того имелся эскадрон конных драгун и артиллерийской батареи.
Уже в следующем году после образования американский легион одержал уверенную победу над индейцами  в битве при Фоллен тимберс. После заключения мирного договора индейцы уступили значительные территории, которые позже были заселены белыми колонистами.
За проявленную храбрость в ходе войны Джонатан Алан Вуд был удостоен звания полковника. Это был хорошо сложенный мужчина с ещё только лишь местами седыми волосами и харизматичными усами, которые придавали его округлому дворянскому лицу ещё большей величественности. Живот его указывал скорее на его безбедную жизнь, нежели на пассивный образ жизни, ибо человек этот даже будучи в отставке много работал, правда, уже больше по хозяйству. Его страстью же были лошади.
В ходе войны полковник Вуд не раз убеждался в том, что никто не знает лошадей так хорошо как индейцы.  Потому и пригласил двух индейцев из племени Сиу: пятидесятилетнего небольшого ростом мужчину, прозванного ещё в молодости за седые волосы Танкасилой, то есть старик и его семнадцатилетнего сына по имени Кэтэн Нэгин, что дословно переводится как чёрный ястреб.  Как и Танкасила Кэтэн Нэгин был небольшого роста, с длинного прямыми  чёрными волосами и с более светлой кожей, нежели у отца, но на полукровку он похож не был.
В их обязанности входило: ухаживание за лошадьми, в частности купание и чистка лощадей, а также кормление, Танкасила также следил, чтобы лошади, нечаянно, не подхватили, какую ни будь, заразу. 
В усадьбе кроме двух флористов и стольких же индейцев работали также четверо чернокожих раба: Старик Саймон убирающий двор и отапливающий печь и старушка Сессиль со своими двумя дочерями, занимающимся уборкой в доме и приготовлением пищи для небольшой семьи Вуд. В  состав семьи, после того как старшая дочь Изабелла вышла замуж за уже немолодого капитана корабля Натаниэля Мюррея  и уехала на Манхэттен, входило трое человек. Отец семейства полковник Джонатан Алан Вуд – человек, открыто заявляющий о своём недовольстве к рабству при этом имеющий своих рабов, как он сам утверждал живущих с военной дисциплиной, но это было высшее проявление ханжества. Рабы его работали от зари до зари и питались весьма скудно, а бывало, весь день, проработав на кухне, они ложились спать голодными.  Полковник был довольно сильным и мужественным человеком, но лицемерие его не имело границ также как и его лживость. Будучи абсолютным атеистом и проклиная Бога при каждом возможном случае, он построил в Филлипс-Лэндинге небольшую часовню, во время торжественного открытия которой заявил, что сделал это исходя из большой любви к Богу, а через некоторое время, собрав пожертвования якобы для благ церкви, он заказал из Европы восемь  бочек дорогого испанского вина.
Жена полковника Маргарет была ещё более лживой, но не считающей себя таковой, более того она постоянно напоминала рабам, что тем безгранично повезло, что их хозяйка очень честная и справедливая госпожа. Не бывало ни одного обеда, чтобы она не придралась к чему-либо из приготовленного руками старушки Сессиль, которая готовила блюда для этой семьи с момента постройки поместья, то есть к тому моменту уже чуть более года. В своё оправдание хозяйка говорила, что хочет, чтобы Сессиль научилась лучше готовить, впрочем, кроме неё в доме все были довольны работой рабыни. Причина крылась в другом, отношение мистера и миссис Вуд постепенно ухудшались, и семью их крепкими узами брака уже, пожалуй,  не связывало, единственное, что могла миссис Вуд - это снимать своё напряжение, ругая рабов.
Маргарет Вуд, в девичестве Майерз, дочь известного в прошлом врача Эдварда Майерза, который был знаменит в первую очередь тем, что покупал, а иногда насильно вырывал у рабов зубы и делал из них зубные протезы для своих богатых клиентов. Поговаривали, что такими услугами пользовался и первый президент Соединённых Штатов Америки Джордж Вашингтон, который к концу жизни из своих зубов имел только лишь один зуб.
Третьей и самой, если не единственной прекрасной частью семьи была девятнадцатилетняя Элизабет Вуд. Девушка отнюдь не похожая на своих родителей и старшую сестру, в отличие от них её не интересовали богатство и власть, она любила старушку Сессиль и называла её ласково тётушкой. Элизабет желала красивой любви как в книгах. Бывали дни, когда  она с раннего утра и до позднего вечера перечитывала «Ромео и Джульетту» Шекспира, где представляла себя в роли Джульетты, но, а Ромео… 
Ромео, к большому её сожалению, пока не было.
                ГЛАВА  III
                Элизабет

Если кто либо, в ту пору, сказал бы этому робкому молодому человеку по имени Кэтэн Нэгин, что он станет предметом обожания прекрасного ангела явившегося на землю в обличии молодой девы, он  счёл бы  его за умалишённого.
Когда индейцы прибыли в расположение полковника, его младшая дочь Элизабет была в отъезде. За четыре дня до этого она уехала в Нэшвилл, что в Теннесси.
В наши дни население города, который был назван в честь генерала Френсиса Нэша, насчитывает более шести ста тысяч человек, а тогда в 1820 году в Нэшвилл было не многим более трёх тысяч жителей. Френсис Нэш как и полковник Вуд был участником войны за независимость США.
У полковника было множество земельных участков и несколько ферм, которые он сдавал в аренду фермерам, также в Арканзасе и в соседних с ним штатах он владел домами, куда время от времени отправлялись он и члены его немногочисленной семьи. Раз в месяц полковник навещал всех арендаторов и собирал уплату за аренду. В Нэшвилле, куда отправилась Элизабет, на берегу реки Камберленд у него было имение. Там юная Элизабет уединялась и занималась творчеством. Она не складывала стихотворения, как это делают юные девицы воодушевлённые произведениями Шекспира. Мы уже упоминали, что Элизабет очень любила «Ромео и Джульетту». Но в дневник свой она вносила свои искренние и честные мысли на темы, о которых, в особенности в ту пору, никто не осмеливался бы громко заговорить. Элизабет была прекрасна, и на её внешней красоте чудесно отражался прекрасный внутренний мир.
Она верила в равенство всех людей вне зависимости от возраста, пола, расы и социального положения, думаю, не лишним будет упомянуть, что темы эти были недозволительными в среде, где рабство и социальное неравенство, словно рак поглотили общество.
Элизабет не могла говорить обо всём этом, поэтому и переводила всё на бумагу. С некоторых пор этот дневник стал для неё лучшим другом, он знал о ней всё то, что для других было неизвестным.
Так в первый день своего пребывания в Нэшвилле она сделала первую запись за несколько дней «Сегодня утром, проходя возле мясной лавки мистера Флэтчера, я наблюдала ужаснейшую картину- двое бродячий псов боролись с чернокожим стариком за брошенную мясником косточку. Я нашла в своей сумке два сандвича подошла к старику и отдала ему х в руки, он не знал что делать, он не верил, что может взять мою еду, лишь пристальным взглядом смотрел мне в глаза, и в глазах его увидела борьбу. В них  ещё не потух огонёк. Даже в таком положении он верил в жизнь… »
Во время события, которое описывает в своём дневнике Элизабет, за всем происходящим внимательно наблюдал сын местного трактирщика  Шеймуса О’брайена – Малкольм. Он стоял с приятелями примерно в пяти ярдах от мясной лавки.  Сложно сказать, о чём он думал, наблюдая за этой картиной, но первое, что он тут же сделал – спросил у своего друга:
- Кто же эта девушка?
- Я не знаю Мак, сейчас спрошу у Флэтчера.
Приятель Малкольма подошёл к мистеру Флэтчеру, который также с большим интересом наблюдал за эпической сценой и спросил:
-Мистер Флэтчер, кто эта леди?
- Это дочь полковника Вуда.
- Разве она не замужем в Нью-Йорке за каким-то стариком?
-Нет, это младшая дочь, Элизабет.
Подойдя к Малкольму, его друг рассказал то же самое и ему.
- Полковник Вуд… Полковник Вуд… несколько раз повторил Мак тихим голосом, пытаясь вспомнить, где же он о нём слышал и наконец,  одна мысль пробежалась у него в голове:
- Это тот самый полковник Вуд, у которого сын в восьмилетнем возрасте или около того случайно подстрелился его же табельным оружием?
- Кажется да. Ответил приятель.
Малкольм велел узнать, где она остановилась, чтобы навестить её. Определённо Элизабет своей красотой привлекла внимание молодого человека и не добиться её внимания, видимо, было бы преступлением по отношению к собственным амбициям для Малкольма.
В действительности у Элизабет и у Изабеллы был младший брат – Роберт, на три года младше Элизабет. Весной 1811 , когда Роберту было семь лет, он нашёл в кабинете отца его служебный пистолет и, играясь, случайно, выстрелил себе в живот. Повреждения, которые маленький ребёнок получил, были несовместимы с жизнью и он скончался буквально через несколько минут на руках у отца. Последними его словами в разгар агонии были «Отец, как же тут светло».
Тогда семья Вуд жила в Нью-Йорке, после той трагедии она была вынуждена переехать в другой дом. Долгое время они жили на различных фермах, принадлежащих их семье, а затем обосновались окончательно в Арканзасе. Роберт Вуд был невероятно красивым мальчиком, с тёмными прямыми волосами, всегда подстриженными коротко. С большими карими глазами, как писала Элизабет в своём дневнике «Таких добрых и чистых глаз нет больше ни у кого на целом свете». Элизабет немногим более страдала из-за этой потери. Они с Робертом часто проводили время вместе. Они были, практически, одним целым и после гибели брата Элизабет потеряла частичку себя. Кроме того она на несколько месяцев потеряла дар речи, как говорили врачи – от шока.
«Отец стал более злым и нетерпимым после смерти брата»- писала юная Элизабет в своём дневнике. Их жизнь уже не была такой, какой раньше. Ничего не в силах заполнить ту пустоту в душе у каждого родителя, потерявшего своё чадо.
Сложно даже вообразить, как тяжело жить в доме, где совсем недавно умер близкий тебе человек. Заходить в комнату, где ещё совсем недавно всё вокруг было в крови твоего ребёнка.  Жить в доме, где всё напоминает о том несчастии, было невыносимо тяжкой мукой и для этой семьи.
Полковник любил своего сына больше всего на свете. Сын для обычного человека – это гордость, а для военного – гордость  безграничная.  С сыном полковник Вуд возлагал большие надежды. Он хотел отдать Роберта в военную академию, когда тот подрастёт, примерял на нём свой мундир. Стоит отметить, что полковник Вуд до войны и после неё – это два совершенно разных человека, но полковник Вуд до гибели Роберта и после – это две противоположности, которые никогда бы не ужились в одном человеке в любой другой ситуации. Пистолет  полковника не раз выручал  его на войне  и был долгие годы его другом, но с некоторых пор пистолет с ударно-кремнёвым замком стал его врагом. Оружие, которое спасало его жизнь много раз в итоге забрало жизнь самого дорогого ему человека.
Всю ночь лил дождь. Элизабет, завернувшись в одеяло, уснула в кресле за книгой. Рано утром около семи её разбудил стук в дверь. Она накинула на себя шаль и двинулась к двери. Открыв дверь на цепочку, она увидела на пороге молодого мужчину лет двадцати пяти, чинного вида и с довольно большими бакенбардами свойственными мужчинам тех времен.
- Мисс Вуд! Рад вас видеть. Меня зовут  Малкольм О’брайен. Выдержав паузу Мак продолжил:
- Я сын Шеймуса О’Брайена, наши отцы когда-то дружили.
- Ах да! Мистер О’брайен. Прошу меня простить за невежливость, прошу, заходите.
Элизабет отварила дверь и впустила гостя в дом. Малкольм шёл по стопам Элизабет, сняв головной убор - это была серая шерстяная шляпа. Элизабет вела гостя в гостиную и при этом продолжала:
- Я помню, в детстве мы приезжали летом, и мой отец часто ходил на охоту с вашим отцом, а я игралась как-то в вашем доме с вашей сестрой,  у неё был целый кукольный театр.  У вас же есть сестра?
- У меня две сестры и три брата! С гордостью ответил Малкольм.
Элизабет пригласила гостя присесть на кресло, а сама уселась напротив.
- Я прошу вас простить меня за столь неподобающий приём, я ведь даже чаем вас не могу угостить.
- Ну что вы мисс, в этом нет необходимости.
- Я ведь совсем недавно приехала, дома ничего нет.
- По правде говоря, я хотел бы поговорить собственно о том, за чем я пришёл к вам.  Зная, что вы здесь совсем одна и вам наверняка скучно…
Элизабет прервала разговор гостя:
_ Ну что вы, одиночество меня нисколько не смущает, совсем даже наоборот. Ой, простите, продолжайте.
- Так вот. Завтра день святого Патрика и я хотел бы вас пригласить на наш семейный ужин, прошу наградить меня своим присутствием. Если нужно я отправлю за вами карету.
Элизабет  опустила глаза, подумала секунду-две и ответила решительным голосом:
- Мне совсем неловко вам отказывать, но я не смогу прийти, поэтому прошу меня простить.
- Тем не менее, я прошу прийти, если передумаете. Ужин в шесть часов.
Элизабет ничего не ответила, лишь проводила гостя и попрощалась с ним.
Для всего ирландского народа в том числе и для семьи О’брайен 17 марта превращает всё вокруг в зелёные цвета – в цвет святого Патрика – покровителя всех ирландцев.  Для Элизабет же этот день самый чёрный день в её жизни, постольку, поскольку именно 17 марта ровно девять лет назад погиб её любимый брат Роберт.
Семья Вуд уже давно не ездила на могилу Роберта в Нью-Йорк, а Элизабет  была там лишь однажды – на похоронах и даже сейчас порой ей снятся кошмары. Для детской несформировавшийся и неустойчивой психики подобные трагедии особенно болезненны и потому даже сейчас Элизабет Вуд страдает от последствий того злоключения.
Весь следующий день Элизабет грустила. Она перебирала в памяти все те незабываемые мгновения, которые провела с братом.
Как-то зимой в год, когда погиб Роберт Элизабет слегла, она заболела бронхитом и долгое время тяжело кашляла.  Роберт  не отходил от сестры ни на минуту и сидя у её постели рассказывал ей сказки.
Весь день и последующую ночь Элизабет  не спала, а лишь писала. Она исписала  бесчисленное множество страниц в своём дневнике и не заметила, как начинало светать. Помня, что около шести часов утра через город проезжает почтовая карета, она собрала свои немногочисленные  предметы одеяния в чёрный чемодан и направилась к центру города в ожидании дилижанса. Элизабет дождалась почтовой кареты и вместе с ним отправилась в путь. Несколько раз экипаж останавливался в городах. Элизабет успевала пообедать, а кучер, которого символично звали Уэйн, то есть извозчик или  каретник, сменить коней. Благо, маршрут почтового экипажа пролегал через Филиппс-Лэндинг и через несколько дней Элизабет, утомившаяся и давшая себе  слово, что больше никогда не тронется в столь длинный путь, была уже дома. Пожалуй, что Элизабет была вполне храброй девушкой, ибо далеко не каждая уважающая себя леди решится на такое довольно смелое путешествие, к тому же в полном одиночестве.
Родители Элизабет были не так близки с ней, их разделала гигантская пропасть, своего рода Великий каньон получивший своё воплощение в человеческих отношениях. Мистер и миссис Вуд отдавали всю свою любовь младшему – Роберту, и после того как его не стало, они словно вовсе потеряли способность любить. Смерть Роберта не могла не оставить свой ощутимый отпечаток в общем микроклимате внутри семьи, которая уже давно раскалывалась по швам.
Явившись в дом Элизабет, в тот же миг, направилась в свою комнату, она еле стояла на ногах и потому тут же бросилась в объятия своей белоснежной постели. Уснуть было вовсе, не тяжело, учитывая тот факт, что целых несколько дней и ночей она мечтала об этом.  Путешествие было долгим и явилось для Элизабет  тяжким, в первую очередь, психологическим испытанием. Но как только она погрузилась в глубокий сон, её тут же разбудил странный звук с улицы. В Филиппс-Лэндинге в те дни было довольно солнечно, и одна из форточек в комнате, смотрящая во двор, была отварена. Она отчётливо слышала, как ей показалось, ржание лошадей, но она была настолько утомлена, что не смогла даже поднять свою голову, а лишь приоткрыла один глаз, но тут же закрыв его, вновь погрузилась в сон.
Проснулась Элизабет спустя несколько часов.  Было около двух часов дня.  Тётушка Сессиль прикатила маленький сервировочный столик на колёсах, на котором был обед для Элизабет. Это была худощавая, невысокого роста чернокожая женщина лет шестидесяти.  Скрип крохотных колёс не остался без внимания бдительных ушей Элизабет.
- У нас были гости? Спросила Элизабет у тётушки Сессиль, при этом, не приподнимая головы с подушки и лёжа, как сейчас сказали бы, в позе свободного полёта, то есть  лёжа  на животе, крепко обняв снизу обеими руками подушку.
- Нет мисс, более того, дома никого из хозяев нет, ну, разумеется, кроме вас, мисс. Ваш отец и ваша мать уехали ещё на рассвете.
Элизабет даже не стала спрашивать у тётушки Сессиль, куда направились её родители, потому что, разумеется, хозяева не докладывали о своих планах своей рабыне.
- Я, кажется, слышала лошадей, наверное, это был сон. Но он был такой яркий.
- Вы совершенно правы мисс, это были лошади.  Ответила рабыня, наливая  при этом чай из маленького фарфорового  чайника в чашку.
Элизабет приняла сидячее положение и всё ещё сонная, протирая обеими руками глаза, сквозь зевание спросила вновь:
- А что это были за лошади? У нас же нет лошадей.
Прибыли девять лошадей мистера Вуда, которых он заказывал.
Мистер Вуд заказывал своих лошадей более года назад и потому не удивительно, что Элизабет совсем уже забыла о них. На самом деле полковник заказал десять лошадей, но одна лошадь не выдержала долгую и утомительную поездку и не дожила до конца пути.  Стоит отметить, что за этих лошадей мистер Вуд отдал целое состояние. Но для человека, чьей страстью были лошади это вполне приемлемо.
Тут Элизабет улыбнулась и с абсолютно по детски счастливым лицом побежала в сторону окна, из которого был вид за двор, где и был привязан один из коней – это был Атла;с -  шестилетний серый жеребец арабской породы.
- Как он красив! Воскликнула Элизабет.
Пока она восхищалась Атласом, в её голове промелькнула мысль, которую она тут же озвучила:
- Но кто будет ухаживать за столькими лошадями?
- Ваш отец уже нанял индейцев для этого дел, мисс.
- Индейцев? Удивлённо спросила Элизабет и тут же добавила:
- Разве отец не ненавидит их?
- Эти двое показались мне весьма милыми людьми, мисс.
Элизабет продолжала смотреть в окно с восхищёнными глазами словно ребёнок, увидевший впервые снег. Не отрывая глаз от Атласа, она продолжила расспрашивать тётушку Сессиль:
- Значит их двое?
К этому моменту рабыня уже стояла возле Элизабет и также наблюдала за жеребцом.
- А вот  и один из них, мисс! Воскликнула тётушка Сессиль, направив указательный палец куда-то в сторону кустов.  Из-за кустов показался силуэт невысокого человека, и он приближался  коню. Элизабет направила свой взор уже на него. Это был юный индеец с длинными прямыми чёрными как уголь волосами.
Подойдя к жеребцу, он  стал ему что-то нашёптывать  в ухо и  одновременно  гладить ему спину.
Этот индеец был тот, кого именовали Кэтэн Нэгин, он же чёрный ястреб. Через мгновение он увёл коня в сарай, который был переоборудован под конюшню.
- Как же он красив. Подумала Элизабет, но на сей раз, эти слова были про юного индейца.


                ГЛАВА IV
                Знакомство с индейцем

Иногда одного лишь единственного взора достаточно, чтобы узнать в человеке родственную душу. Казалось, Кэтэн Нэгин был призван спасти одинокую душу Элизабет от ощущения полного несчастья. Индеец невероятно заинтересовал её. Выйдя из дома и прогуливаясь на заднем дворе, она всё время искала глазами юного индейца, пока её взор не остановился на двух незнакомцах. Эти двое были отнюдь не похожи на  тех индейцев, которых она видела ранее, они о чём-то беседовали на непонятном ей языке возле сада. Активно размахивая в стороны руками. Пока Элизабет с невероятным интересом наблюдала за этими людьми, к ней подошла её мать:
- Пойдём Элизабет, я познакомлю тебя с замечательными людьми. Они подошли к этим двоим, которые с ног до головы были одеты в стиле европейских аристократов - в ярких плащах и в сандалах  завязанных вокруг ног лентами. Обнаружив, что к ним подходят леди, эти двое успокоились и, повернувшись к ним, поклонились чуть ли не до самой земли.
- Это наши специалисты из Голландии.
Тут один из  них – мужчина лет сорока от роду, с уже облысевшей макушкой и, тем не менее, с длинными, до плеч развивающимися   кудрявыми волосами вступил со словами:
- Позвольте представиться! Фредерик Рюттен, биолог, ботаник, один из лучших флористов Нидерландов.
Направив обе руки в сторону стоявшего рядом мужчины, который на вид был лет не более двадцати, с бледной кожей и с худощавым строением тела, Фредерик Рюттен произнёс:
- Это мой протеже, студент Лейденского университета, биолог Флориан ван дер Вилл.
Молодой человек вновь поклонился, на сей раз не менее почтительно.
Тут миссис Вуд добавила:
- Подобных специалистов у нас в штатах не сыщешь. Они будут выращивать здесь тюльпаны. Правда, здорово?
Далее голландец, именуемый себя Фредериком, обратился к Элизабет:
- Во времена моей молодости в Англии, где я учился, одна луковица данного цветка стоила целых пятнадцать гиней.
Эти слова, похоже, никак не впечатлили Элизабет, она лишь молча и пассивно кивала головой.
- Ну не будем вам мешать, мистер…
Миссис Вуд не могла вспомнить фамилию голландца.
- Рюттен, Фредерик Рюттен. Добавила Элизабет, чем вызвала улыбку на лицах всех присутствующих. 
Голландцы вновь поклонились и, попрощавшись с хозяйкой и её дочерью, принялись вновь что-то обсуждать на голландском.
- Представляешь, когда мы предложили этим господам две гостевые комнаты на первом этаже, они предпочли взять лишь одну – ту, что с большой кроватью и с видом на город. Мне кажется они любовники.
Догадки миссис Вуд были небезосновательными. Фредерик Рюттен несмотря на свой презентабельный вид и богатый учёный опыт был личностью весьма неоднозначной. Мало кто мог упрекнуть его в том, что человек он дурной или недостаточно порядочный, но о его слабости у него на родине знали многие. То, что он любитель мужчин не было секретом не для кого в Лейденском университете, где он преподавал биологию, там же он встретил юного Флориана и, получив первое же финансово-выгодное предложение из-за границы, сел на паром и вместе с ним прибыл в Штаты.
Прогуливаясь далее по двору, Элизабет не сочла лишним спросить:
- Где же остановились тогда индейцы?
- Ну как где? В сарае, они же там работают.
- Но ведь флористы живут в доме, почему индейцы в сарае? Там же очень сыро и грязно.
- Поверь мне, доченька, они привыкли, они же всю жизнь живут в палатках этих из животной шкуры.
- В вигвамах, матушка, их делают из шкуры бизона! 
- Вот видишь, они же дикари!
Как ты можешь их сравнивать с этими аристократичными и образованными людьми? Ты видела, как они вежливы?
- Матушка, но ведь они тоже люди!
- Я, если честно, совершенно была против их появления здесь, от них же можно всё что угодно ожидать. Но твой отец настоял. Сказав эти слова, миссис Вуд поспешила домой. В эту же минуту Кэтэн Нэгин вывел одного из коней во двор, чтобы помыть его. Элизабет тут же направила всё своё внимание на него, она смотрела на индейца, остолбенев на месте. Затаив дыхание она полностью сконцентрировалась на одном объекте, ничего не слыша кроме биения собственного сердца. Была ли Элизабет влюбчивой? Пожалуй! Но такое у неё происходило  впервые. Кэтэн Нэгин словно почувствовав тяжесть чего-то взгляда, поднял глаза и тут же увидел Элизабет. Впервые за всё время своего пребывания в поместье их взгляды сошлись воедино. Они смотрели друг другу в глаза, как-бы поглощаясь в их глубину. Осознав происходящее Элизабет, засмущалась и, опустив глаза, поспешила уйти. Подымаясь по ступенькам она вновь на миг  остановилась, в последний раз посмотрела на индейца и улыбнувшись убежала в свою комнату.
В восемь часов вечера или около того семья Вуд уселась за стол в большой столовой комнате. За поеданием красного бульона с прожаренным, насколько это предельно возможно для данного вида бульона, мясом. Все трое членов семьи хранили абсолютное молчание, пока Элизабет своим чудесным, немного схожим с детским, голосом не спросила у отца:
Отец, как твои лошади?
Полковник словно этого и ожидал, всё это время. Улыбнувшись, он стал рьяно рассказывать всё, что о них знал: Откуда он их привёз, какая редкая у них порода, сколько всё это ему стоило и т.д.
- Можно ли мне будет как-нибудь покататься на них?
Элизабет ни столько хотела покататься, сколько искала повода для встречи с молодым индейцем, имя которого она ещё не знала.
- Да! Конечно, доченька. Завтра же я прикажу, чтобы приготовили для тебя любого коня, которого только ты выберешь.
Тем временем два индейца трапезничали в конюшне. Танкасила после нескольких  ночей проведённых в сырой конюшне начал сильно кашлять. Усугублял ситуацию и тот факт, что индеец не мог отвыкнуть от привычки курить трубку. Дым полностью поглотил его лёгкие и медленно убивал его изнутри. Напуганный Кэтэн Нэгин, который в раннем детстве потерял мать, когда та рожала второго ребёнка, очень боялся потерять и отца, который был для него всем, у него не было никого кроме него ни одной небезразличной души на целом свете. После того как в родах погибла жена Танкасилы и ребёнок, который так и не издал ни единого звука и не вдохнул ничуточки воздуха прежде чем уйти в вечность, индеец взял за руку трёхлетнего сына и ушёл с племени в поисках новой жизни. Один, без какой-либо посторонней помощи Танкасила воспитал сына, скитаясь по стране. Отца Танкасилы также звали Чёрным Ястребом, и он передал это имя своему сыну, а затем ножом отточил из дерева для него маленькую  фигурку птицы, повесив тому на шею. С тех пор уже много лет Кэтэн Нэгин не снимал её с шеи ни на минуту.
Наутро полковник пошёл в сторону конюшни, дабы повелеть индейцам подготовить лошадей для езды.
Кэтэн Нэгин уже был на ногах и надевал седло на одного из коней.
- Здравствуй ястреб, или как там тебя? а где твой отец?
- Доброе утро, сэр, он немного заболел, сегодня я всё сделаю за него.
- А ты один справишься?
- Конечно, сэр я хорошо знаком с лошадьми.
- Хорошо, тогда подготовь нескольких лошадей для моей дочери, и  живее!
- Конечно сэр.
После непродолжительного разговора полковник, покуривая трубку, повернулся и ушёл в дом. Кэтэн Нэгин надел сёдла на нескольких лошадей, в том числе и на Атласа, о котором читатель уже знает, и стал дожидаться Элизабет, усевшись на пенёк перед конюшней. Спустя непродолжительный промежуток времени Элизабет явилась во всей своей красе. Как и подобает заядлому всаднику, а Элизабет не считать таковой было бы ошибкой, ибо большую часть своего детства она провела на фермах и уверенно вела себя в седле, в светлых бриджах, в специальной куртке, а также в тёмной конной обуви в виде сапог с гладкой подошвой и невысокими каблуками. Увидев Элизабет, юный индеец тут же встал и принялся вытряхивать пыль с одежды, как бы пытаясь привести себя в порядок. Элизабет сразу же, заметив Атласа. Побежала к нему. Остальные лошади, и правда, на фоне него выглядели не так бесподобно.
- Я беру его! Уверенно воскликнула Элизабет. И продолжила:
- А ты кого берёшь?
- Я? Удивлённо спросил Кэтэн Нэгин.
- Ну, конечно же, ты. Не буду же я одна кататься!
Индеец задумался, почесал лоб и сквозь лёгкий смех ответил:
-  Вообще-то я бы выбрал Атласа, но вы уже сделали это.
- Атлас? Так значит, тебя зовут Атлас! повернувшись к жеребцу, возгласила Элизабет.
- А тебя? Как зовут тебя? Спросила Элизабет у юного индейца, посмотрев ему пристально прямо в глаза, с абсолютно серьёзным выражением лица.
- Все зовут меня Ястребом.
-Ястреб? Это разве имя?
- Чего же нет?
- Ну не знаю, звучит как прозвище, а как звучит твоё имя на твоём языке?
- Кэтэн Нэгин.
- Тэтен…?
-Нет, Нет, Кэтэн Нэгин, первая буква «К».
- Ну вот! Так-то лучше, это уже имя, а я Элизабет!
- Я слышал, мисс, улыбнувшись, ответил индеец, оголив свои белоснежные зубы, которые на фоне смуглой кожи выглядели ещё более белыми.
Элизабет сама сняла Атласа с привязи, уселась на седло, поправив свой головной убор, и уверенно помчалась в сторону бескрайних полей за поместьем. Кэтэн Нэгин поспешил оседлать первую же  попавшуюся лошадь и погнался за Элизабет. Они гнали по полю в неизвестном им направлении, смеясь и выжимая все силы с коней, через некоторое время индеец обогнал Элизабет, и они остановились у одинокого дерева. Элизабет первая слезла с коня, привязав его за основу одной из веток старого дуба, усевшись спиной к нему, прямо на траву, спросила у стоящего перед ней индейца:
- Тебе никогда не казалось. Что ты не такой как все?
- Уж поверьте, казалось! Я и, правда, не такой как все вокруг. Я ведь не белый и я отличаюсь этим от всех остальных.
-Нет, Нет. Я не об этом, я о том, продолжила Элизабет, что у всех вокруг какие-то странные жизненные ценности: деньги, власть, много влиятельных гостей в доме, а дом, ведь должен быть прямо как дворец и не важно, что в доме этом лишь несколько человек живёт. Ведь если ты читал библию, по глазам вижу, что не читал…
- Я слышал о ней, сказал индеец, подводя своего коня к дереву и привязывая его не отрывая при этом взора от Элизабет, выступая в роли внимательного слушателя.
- Так вот, продолжила Элизабет, в библии сказано, что нам ничего этого не нужно, что лучше отказаться от всего этого, есть обычную пищу, рис например…
- Я люблю рис, вступил Кэтэн Нэгин, но Элизабет не придав этому значения продолжила:- Одеваться скромно. А для жизни достаточно ведь лишь одной комнатушки. Я слышала, что на земле сейчас миллиард жителей и, судя по тем нескромным  запросам человечества, скоро на земле совершенно не останется  ресурсов для жизни и человечество начнёт постепенно вымирать. Ведь вырубая леса, мы сами себя лишаем кислорода, который производят деревья.
- Миллиард жителей говорите, да кто их считал?
- Не знаю, может и выдумка всё это. Ну, вот вы индейцы, например, живёте в вигвамах, скромно, но ведь разве этого не достаточно? Зачем  возводить целые замки? Вот ты слышал о таком индийском дворце как «Тадж Махал», его построил шах Джахан в память о своей возлюбленной Мумтаз-Махал, которая погибла в родах? Разве не трогательно?
- Да, видимо он её очень любил, ответил индеец и тут же он вспомнил, что так же умерла и его мать.
- Да, ты прав, но я где-то слышала, не знаю, правда ли иль выдумка, но говорят, что всех мастеров он лишил зрения или убил, чтобы те не смогли больше повторить подобного.  Ведь оказывается всё, что на первый взгляд прекрасно таит за собой страшные вещи, так сказать обратная сторона медали.  Вот ты, например, думаешь обо мне – вот дочь полковника, у неё всё есть, она себя считает выше всех нас, ведь она не знает, что такое страдание, голод или холод. А ты знаешь, продолжила Элизабет, постепенно повышая голос, что мне это всё просто осточертело, я терпеть не могу своих родителей – людей готовых поклонятся людям стоящих на ступеньку выше в социальной лестнице и плевать на тех, кто ниже них.  Ненавижу всех тех, кто приходят к нам в гости из так называемого высшего общества, только духовное развитие у них вовсе не высшее. Это люди, которые, вроде, хорошо воспитаны. Только вот я не считаю, что уметь держать вилку в левой, а нож в правой руке  важнее, чем относится ко всем  без исключения людям с уважением вне зависимости от того кто они. С ними даже не о чём поговорить, все только и делают, что хвастаются своими пустыми достижениями. Я многого не понимаю, например, почему кто-то решил, что может быть хозяином другого. Почему кто-то рождается свободным, а кто-то нет. Почему тётушка Сессиль, которая со своими дочерями делает всю работу по дому, делает добросовестно и честно не заслуживает хотя бы части того уважения, которое оказывают мои родители этим, не побоюсь этого слова, свиньям  целыми днями гостящим у нас и едящим и за счёт моего отца? В то время когда порой бедная тётушка Сессиль и её дочки голодают? Ты знаешь, какие они хорошие люди? Иногда я тайком кормлю их, но даже очень голодные они ни разу без разрешения и крошки хлеба со стола не брали. Почему у меня всё есть, а у дочерей тётушки Сессиль ничего? Зачем мне торт на день рождения, когда они ничего не ели в этот день? Да будь проклят этот торт и такой день рождения!
Тут Элизабет заплакала.  Индеец не ожидал такого от Элизабет, он и правда, думал, что она избалованная дочь богача. Усевшись рядом с ней, Кэтэн Нэгин взял в руки маленькие ладони Элизабет, с которых она уже успела снять перчатки, и произнёс:
- Да, ты, правда, не такая как все! Ты лучше всех них, потому что у тебя добрая душа!
Услышав это, Элизабет посмотрела в глаза индейцу и сквозь слёзы улыбнувшись, сказала:
- Давай прокатимся, ветер ждёт нас!

                ГЛАВА V
                Бальтазар и Бартоломео
Братья Бальтазар и Бартоломео Гроссо были католическими священниками. Их отец бедный рыбак из Палермо Даниеле Гроссо, будучи не в состоянии содержать большую семью, где кроме двух младших  сыновей Бальтазара и Бартоломео было ещё четверо старших детей, отдал самых младших на воспитание и обучение в духовную семинарию в Рим и тем самым уменьшил количество голодных ртов в доме. Чуть позже старший сын Анджело, ставший, как и отец, рыбаком, утонул во время шторма у берегов Сицилии, три дочери же были отданы замуж, ещё не до конца созрев.  А младшие стали священнослужителями.  Позже, после смерти жены, сеньор Даниеле Гроссо прожил ещё более десяти лет в гордом одиночестве и умер в глубокой старости в своей постели в окружении трёх дочерей, две из которых к тому моменту уже успели овдоветь. Весть о смерти отца братья-священники получили с большим опозданием, так как на тот момент оба находились в Ватикане. Старший из двух братьев Бальтазар был мужчиной крепкого телосложения с небольшим животом, ростом ниже среднего, с абсолютно седой головой и с идеально выбритым лицом, глаза у него были зелёные и большие. Говорят, он одним лишь взглядом мог повлиять на внутренний мир прихожан.  Человеком он был весьма скромным, честным и добрым, не любил много говорить и вообще по своей натуре был человек очень сдержанный и спокойный. Одевался просто – без лишних аксессуаров к одежде, пожалуй, самым значимым из них был деревянный крест на шее. «Лучше идти пешим ходом, чем быть попутчиком у дьявола» - часто повторял отец Бальтазар. Он полностью исключал из своего рациона мясо и рыбу, последнюю он ел всё детство  и потому досыта наелся, а мясо он перестал есть после смерти жены, решив, что в его жизни ни одно живое существо больше не умрёт. Питался он в основном рисом, картошкой, и бобами. В молодости любил вино, но постепенно отказался и от него. Большую часть заработка Бальтазар тратил на других: на бывших военных с ограниченными возможностями, на детей и стариков и на всех тех, кто нуждался в какой либо поддержке. «Этим людям не нужна жалость, им нужна помощь » повторял всё время отец Бальтазар.
Бальтазару было 65, и за всё это время пока он служил Господу Богу, его репутация сохранилась идеально чистой, но он не добился того, что сейчас называют карьерным ростом. Ему это, в прочем, и не нужно было. Дело в том, что он занимался своим делом для души, он получал огромное удовольствие, даря людям добро и помогая им в тот момент, когда они в этом нуждались. Он служил именно Богу, творя добрые и бескорыстные деяния, за что его безгранично любили прихожане и не всегда служил церкви совершая порой абсолютно противопоказанные действия для священнослужителя.  Например, он проводил отпевальные службы для самоубийц, что в церковной братии не особо приветствовалось.
Бартоломео был младше на два года, очень худой мужчина среднего роста, с вытянутым вперёд большим носом, волосы его наполовину были седые, а на другую половину сохранили свой тёмный цвет, и потому голова его издалека казалась тёмно-серого оттенка. На макушке  у него виднелась небольшая лысина, правда чаще всего она была прикрыта головным убором епископа. На подбородке же была еле заметна миниатюрная, как сейчас сказали бы, козлиная бородка. Во время ходьбы было отчётливо видно, что он немного горбат. В отличие от Бальтазара, Бартоломео служил именно церкви должность епископа в Генуя далась ему отнюдь не просто, но как человек, как сейчас принято говорить, шустрый он умел добиваться своего.  В частности многим известна его история с Джулией – дочерью одного из самых уважаемых в Ватикане кардиналов. Бартоломео собирался жениться на ней, чтобы приобрести связи в Ватикане, и получить какую либо значимую должность. Джулия была без ума от любви к Бартоломео не подозревая, что она лишь игрушка в большой и хитрой игре Бартоломео. Когда он объявил, что хочет взять Джулию в жёны, это, мягко говоря, не понравилось кардиналу, который не питал особой симпатии к назойливого и уже немолодого жениху, которому на тот момент было все 44, в то время как Джулия была младше аж на 25 лет. Кардинал предложил Бартоломео сделку, согласно которой он благодаря своим связям обеспечивает тому должность епископа в одном из крупных городов Италии, а тот в свою очередь отказывается от мысли о женитьбе с его дочерью.  Бартоломео совсем немного подумав, понял, что теперь вовсе не обязательно женится на Джулии, достаточно лишь согласится  на условия её отца, ведь судьба сама преподносит ему подарок и от такого подарка судьбы Бартоломео, естественно, отказываться не стал. Согласившись на такие условия, он тем самым разбил сердце юной Джулии.   
Бартоломео так никогда и не женился в отличие от своего брата, который связал себя узами брака в 25 лет, но спустя немногим более 17 лет овдовел, его возлюбленная Вероника умерла от неизвестной болезни в тяжёлых мучениях  у него на руках. С тех пор уже 23 года Бальтазар не «прикасался» ни разу ни к одной другой женщине.
Деньги в отличие от Бальтазара для Бартоломео значили многое. Он всегда бережно хранил свои сбережения, не занимался благотворительностью, хотя и собирал пожертвования для бедняков. Нельзя сказать, что он всегда был не честным, просто был  более расчётлив, нежели его брат. Бальтазар мог отдать последний кусок хлеба незнакомому человеку, Бартоломео же был более рационален. Для него всё это ограничивалось на уровне работы, сложно даже сказать верил ли он вовсе в Бога. Устроившись епископом в Генуя, он взял себе в подчинение старшего брата и с тех пор, где бы он не работал, он всегда брал Бальтазара с собой. С одной стороны это было обусловлено любовью к брату, пожалуй, единственного человека, которого он любил, а с другой идеальной репутацией Бальтазара, которым Бартоломео всячески пользовался.  Генуя стала последним местом службы для братьев, где они прослужили долгих 18 лет, однако когда в Ватикане узнали, что Бартоломео продавал прихожанам грамоты с католической печатью, в которых было указано, что церковь и Господь Бог отпускают данному человеку все грехи, его вызвали в Ватикан с требованием объяснить всё происходящее. Никто не знает достоверно, сколько таких грамот Бартоломео успел продать, прежде чем б этом узнали, но такое в те времена происходило в сплошь и рядом.  В данном случае хитрый Бартоломео немного не рассчитал, его жадность привела его рассудок в помутнение и он, чувствуя безнаказанность «перегнул палку». Дело в том, что Бартоломео занимался этим делом, уже довольно таки давно. Но если раньше он это делал осторожно и не так часто, то теперь обычно расчётливый и хитрый Бартоломео рискнул, увеличив масштабы своего преступления. И об этом узнали в Ватикане, когда какой-то  римский торговец, вернувшись с Генуя, охотно хвастался своей грамотой, размахивая ею из стороны в сторону, чем вызвал невероятно высокий интерес у многих римлян, став предметом обсуждения всего города.  Весть об этом вскоре попала к самому Папе Римскому, который вызвал епископа Генуэзского  Бартоломео Гроссо на ковёр и  после долго разговора с ним личным указом запретил тому деятельность на территории Италии. Совсем лишать его права служить Папа не стал, учитывая его былые заслуги, а отправил Бартоломео в Соединённые Штаты Америки. Согласно указу «Для расширения сферы влияния Ватикана и увеличения числа католиков на новой земле». Папа Римский Пий VII (Папа с 14 марта 1800 года) запретил работать в Италии лишь Бартоломео, его указ не распространялся  на Бальтазара, более того Папа собирался назначить новым епископом Генуя именно его. Однако Бартоломео не дал этому случиться, он уговорил своего брата поехать вместе с ним в США, объяснив это важностью той миссии, которая на него возложена и сложностью её выполнения в одиночку. Бальтазар недолго думая согласился. Он был сильным человеком, который не боялся сложностей. К тому же они с братом никогда раньше не расставались,  и он не был готов отпустить своего младшего брата так далеко. Брат был всем, что осталось от его большой семьи. Для него это был всё тот же полуголодный, босой сын рыбака за которым он должен был присматривать. 
Незамедлительно собравшись, братья Бальтазар и Бартоломео Гроссо с Палермо, где они хоть и с опозданием, но побывали на могиле отца, отправились на пароме в новый свет.
                ГЛАВА VI
                У одинокого дерева
Элизабет и Кэтэн Нэгин очень привязались друг к другу. Они каждый день ездили верхом на прекрасных лошадях полковника и вели долгие и откровенные беседы у одинокого дерева, которое на какое-то время перестало быть просто деревом. Оно стало важным элементом жизни двух юных созданий, которые уже не могли представить себя друг без друга. У этого дерева индеец впервые поцеловал Элизабет и этим поцелуем связал себя с ней вечными духовными узами. Как-то в разговоре Кэтэн Нэгин сказал, что после смерти матери, которую он даже и не помнит, за что себя бесконечно винит, в его жизни единственным человеком, которого он  любил всегда был отец, но теперь в его жизни есть она – Элизабет. И хоть он понятия не имеет что будет дальше, но без неё он не видит больше смысла жизни. По сути это было первое признание в любви юного индейца. После этих слов он немного подумал, сгустив брови и посмотрев Элизабет волнительным и серьёзным взглядом, произнёс:
- Выходи за меня! А затем сразу же добавил:
- Ты выйдешь за меня замуж?
Элизабет сразу же расплакалась и, обняв своего возлюбленного, ответила утвердительным кивком. Затем повернувшись боком и опираясь на дерево спиной Элизабет с грустным выражением лица добавила:
- Ты должен будешь меня украсть, потому что мои родители этого никогда не одобрят.
Тогда мы поженимся тайком и поставим твоих родителей перед фактом.
- Когда?
- Когда зацветёт сирень в твоём саду!
После этих слов влюблённые впали в гомерический хохот и ещё долго сидели у одинокого дерева в компании друг друга, не замечая, как солнце сменилось на луну.
Опоздав на ужин, Элизабет вызвала глубокое возмущение у своих родителей. Попрощавшись с возлюбленным, она пробежала по ступенькам и зашла в дом с заднего двора, там её уже ждали недовольные родители, которые всё ещё сидя за столом попивая красное вино, осуждающим взглядом глядели на Элизабет, которая в ту секунду была не в состоянии скрыть своего счастья.
- Где ты была? Спросила миссис Вуд сдержанным голосом у Элизабет.
- Ну, матушка, а что такого?
- Я спрашиваю, где ты была?
- Когда я неделями жила одна в Нэшвилле вы так на меня не смотрели.
- Ответь своей матери. Вступил в разговор мистер Вуд, сначала очень громким голосом, а затем видимо осознав это, постепенно понижая голос.
- Я ездила верхом.
- С кем? С этим индейцем? Не поздновато ли для таких авантюр?
- А что тут такого? Он, всё-таки, специалист и порой его советы мне очень помогают.
- Он индеец! Вдруг разорённым голосом крикнула миссис Вуд, словно выплеснула всю свою ненависть в мгновение в одной фразе.
- Он человек! С ещё более высоким голосом, буквально крикнула Элизабет.
Мистер и миссис Вуд остолбенели на месте.
- Теперь я могу идти спать?
Не дожидаясь ответа на вопрос, который скорее был риторическим, Элизабет поднялась на второй этаж, где была расположена её комната.
- Элизабет! Вернись! Крикнула миссис Вуд, на что полковник начал её успокаивать:
 - Не волнуйся, завтра я поговорю с этим мальчишкой.
Следующим утром, когда Элизабет  ещё сладко спала, мистер Вуд решил заглянуть в конюшню. Подойдя к конюшне, он вновь обнаружил, что на ногах лишь Кэтэн Нэгин.
- Ястреб, а где твой отец?
- Он внутри сэр, он очень болен, я готовлю для него снадобья, которые он мне называет, вроде помогают, но он ещё очень слаб. Хотите, чтобы  я его позвал?
- Нет, Ястреб, не нужно, в этом нет необходимости. Ты ведь рад, что я вам дал эту работу?
- Конечно сэр, мы вам очень благодарны.
Тогда если не хочешь потерять работу и крышу над головой держись от моей дочери подальше. Ты же не хочешь оказаться на улице с больным отцом?
Улыбка на лице индейца сменилась на печаль и разочарование.
- Нет, сэр, опустив глаза, грустно ответил Кэтэн Нэгин.
 - Тогда не бери больше, чем тебе дают. Полковник собирался уже уходить, но вдруг повернулся и продолжил:
- Послушай, я знаю, ты неплохой парень, но подумай сам, кто ты, а кто она. Вы совершенно не подходите друг другу. Надеюсь, ты понял меня.
 - Да сэр.
- Ну и славно, добавил полковник и, зажигая свою трубку, двинулся дальше.
Проснувшись, Элизабет первым делом решила увидеть своего возлюбленного и побежала к нему в конюшню. Кэтэн Нэгин мыл одного из лошадей с таким серьёзным выражением лица, словно заряжает пистолет для дуэли. Подойдя к нему, Элизабет поздоровалась, на что индеец  тихо ответил:
- Мне нужно работать.
- Так работай, я тебе не буду мешать, закончи всё пораньше, чтобы потом уделить время и мне.
- Я не могу, сегодня у меня много дел, ответил индеец, не отрываясь от работы.
- Ну, ничего страшного, завтра пообщаемся. Я принесла тебе книгу, ту самую о которой я тебе рассказывала «Ромео и Джульетта» Шекспира.
- Хорошо, положи её на камень.
- В чём дело? Насторожено спросила Элизабет.
- Ни в чём.
- Это не ответ, я вижу что-то не так. Что случилось?
- Мне нужно работать, сказав это, индеец начал макать тряпку в ведро с водой.  Элизабет разозлилась и, подойдя к индейцу, отобрала тряпку из его рук и кинула на землю.
- Не нужно! Тебе не нужно работать. Это мои кони и я освобождаю тебя от этой работы на пять минут, чтобы ты мог объяснить, что произошло.
Кэтэн Нэгин несколько секунд храня молчание, наконец, ответил:
- Ничего не выйдет. Мы с тобой  разные, мы не можем быть вместе.
- Ерунда! С чего ты это взял, мы любим друг друга.
- Этого не достаточно.
- Нет! Этого достаточно!
- Послушай, подумай сама, кто ты, а кто я.
- Да что с тобой такое? Это не твои слова. Куда исчез тот смелый и уверенный в себе юноша, который влюбил меня в себя? Немного подумав Элизабет продолжила:
- Я поняла. Отец с тобой говорил, да?
Кэтэн Нэгин ничего не ответил.
- Я не знала, что ты такой трус!
- Ты не понимаешь!
- Да, ты прав, я много не понимаю.
Элизабет посмотрела на индейца разочарованным взглядом, наполнившимся слезами и убежала домой. В ту минуту индеец был готов убить себя, он ненавидел себя так сильно как никто не в силах ненавидеть, он понимал, что Элизабет не заслуживает такого отношения, но и другого выхода юноша не видел.
Позавтракав, Элизабет решает вновь взять одного из лошадей и уехать подальше из города, дабы уединиться и собраться с мыслями. Для этого она выбирает небольшой охотничий домик отца в тридцати милях от Филипс-Лэндинга. Она забирает с конюшни Атласа, при этом увидев там индейца, Элизабет делает вид,  как будто не замечает его, он сидел рядом с лежащим прямо на стоге сена отцом, который, кажется, в ту минуту спал.
Побывав в охотничьем домике четыре дня, Элизабет так и не написала ни строчки в своём дневнике. Она всё время думала об индейце, но у неё не хватало сил передать это бумаге. Она не знала, как описать все те сильнейшие чувства, которые в мгновение вспыхнули у неё в душе. Она лишь думала, все дни, все ночи, четверо суток кряду. На пятый день, выйдя на крыльцо, она услышала пение птиц и решила пройтись по тропинке в сторону леса. Пройдя с полумили,  она обнаружила на земле бездыханное птичье тело. На миг по её телу пробежала дрожь, это был чёрный ястреб. Какое зловещее совпадение. Это была слишком жестокая шутка судьбы. Вновь подумав об индейце, она оседлала Атласа и помчалась обратно домой. Приехав к поместью, Элизабет слезла с коня и, ведя его в сторону конюшни, стала свидетельницей интересной картины – мистер и миссис Вуд, тётушка Сессиль с двумя дочерями, дедушка Саймон, двое голландцев и какой-то худощавый, слегка горбатый мужчина в мантии священника, столпились перед конюшней и что-то бурно обсуждали. Затем из конюшни вышел ещё один священник, немного ниже первого и с более округлой фигурой. Когда Элизабет подошла к толпе её первой заметила миссис Вуд, которая позвала дочь к себе:
- Элизабет, доченька, ты приехала?! Подойди сюда.
Элизабет подошла к матери и сразу же спросила:
- Что стряслось?
- Он умер. Ответил худощавый священник.
- Кто умер? Напугано спросила Элизабет.
- Старик индеец. Ответил ей мистер Вуд.
-  Пресвятая Богородица! Воскликнула Элизабет, закрыв ладонями рот.
- Его сын прощается с ним. Добавил второй священник. Это был Бальтазар, о котором читателю уже ведомо, с ним же был его брат Бартоломео. Так уж сложилось, что волею судьбы они оказались в Арканзасе и именно в ни чем не примечательном Филлипс-Лэдинге нашли пристанище.
Элизабет тут же побежала в конюшню, но  перед входом резко остановилась и замерла на пороге. Она увидела как Кэтэн Нэгин стоя на коленях и держа за руку лежащего отца, неустанно плачет. Увидев Элизабет, индеец поднял  на неё  глаза и сквозь слёзы произнёс:
- Я убил его. Не смог его вылечить.
- Ну что ты, ты ни в чём не виноват, ты сделал всё что мог. Сказала Элизабет, медленно подойдя к индейцу, который встал с колен, обнял её и произнёс:
  - Прости меня Элизабет, прости родная! Я не хочу тебя терять, у меня кроме тебя больше никого нет.
- Мне тебя не за что прощать и ты меня не потеряешь, ведь я люблю тебя и всегда буду рядом!
- И я тебя люблю. После этих слов, они объединились в едином плаче и зазвучали струны их душ в единой мелодии.
Танкасилу похоронили в городском кладбище. Бальтазар который непосредственно перед смертью Танкасилы попросил у того разрешения провести поминальный обряд по всем католическим канонам, прочёл финальную молитву:
- Вечный покой даруй ему Господи, и да сияет ему свет вечный. Да почивает в мире.
Аминь.
После чего гроб с Танкасилой опустили в яму. На похоронах были лишь Кэтэн Нэгин, Элизабет, дедушка Саймон и тётушка Сессиль с дочерями, а также уже упомянутый отец Бальтазар с двумя могильщиками.
  Бартоломео не совсем разделял энтузиазм брата в отношение к индейцам. Сначала его занимал тот факт, что Бальтазар довольно быстро разобрался в ситуации и постепенно увеличивает количество католиков в маленьком городке, в котором Ему – Бартоломео со временем нравилось всё меньше. Однако после того как Бальтазар буквально начал болеть проблемами своих новых прихожан так сильно, что практически не спал по ночам и уже не пребывал в бодром духе и здравии как раньше, Бартоломео перестал одобрять инициативы брата. Бартоломео был более сдержанным и редко показывал свои чувства, Бальтазар напротив  пропускал через себя боль каждого, кто обращался к нему за помощью, в частности после того как ему не удалось собрать пожертвования для организации похорон Танкасилы, он отдал последние деньги и заказал гроб для индейца. К слову полковник Вуд отказался взять на себя финансовые обязательства в данном деле, а Кэтэн Нэгин не имел своих средств, так как всё то время когда болел Танкасила,  юный индеец работал лишь на еду, ибо полковник не был доволен тем объёмом работы, который выполнял Кэтэн Нэгин. Впрочем, это была лишь дополнительная возможность слегка сэкономить. Такой возможностью мистер Вуд пренебрегать не стал.
 Кэтэн Нэгин стоял отдельно от о всех и был весьма собран, казалось он уже выплакал все свои слёзы в день смерти отца. После того как каждый посыпал немного земли на гроб Танкасилы, могильщики собирались уже отсыпать лопатами землю на гроб. Однако Кэтэн Нэгин остановил их и принялся сам засыпать могилу, увидев, что индеец делает их работу, могильщики, которые уже получили деньги за неё от отца Бальтазара, тут же отошли в сторону и уселись в теньке. Через некоторое время все кроме Бальтазара и Элизабет  покинули кладбище. Отец Бальтазар обратился к юному индейцу со словами:
- Смерть родителя – невосполнимая потеря для каждого человека. Жизнь - это тернистый путь, на протяжении которого мы много теряем, однако когда есть с кем этот путь пройти и преодолеть все трудности  намного легче. Он посмотрел на Элизабет и добавил:
- Буду ждать вас обоих на завтрашней службе. После чего отец Бальтазар завернувшись в мантию, ушёл, оставив их наедине. Элизабет взяла вторую лопату  и начала активно посыпать могилу землёй. Увидев это могильщики, сидевшие под деревом и заливающие себе в глотки какой-то из горячительных напитков, не могли поверить своим глазам – молодая леди в новом красивом платье засыпает могилу землёй их же  старой  сломанной лопатой.  Кэтэн Нэгин посмотрев на свою возлюбленную признательным взглядом, продолжил засыпать могилу отца. Вдвоём они справились довольно быстро. Затем в то время как пьяные могильщики спали в жарких объятиях друг друга в одной из свежевырытых ям, Элизебет и Кэтэн Нэгин сидели вместе и грустили.
- Ты знаешь, когда умер мой брат Роберт, я чуть не сошла с ума, мне по ночам ещё до недавнего времени снились кошмары.
- Я не знал, что у тебя был брат.
- Он был чудесным мальчиком, я не могу забыть его глаза, его большие чёрные пронзительные глаза, по правде говоря, я и не хочу их забыть.
- Я бы с удовольствием вспомнил мать, но не могу, я помню её только лишь по рассказам  отца. Я часто вижу сон, в котором мама держит меня на руках, а когда я пытаюсь посмотреть ей в лицо, всё расплывается. Как бы я хотел её вспомнить.
- Но ты тогда был слишком мал.
Кэтэн Нэгин снял с шеи деревянного ястреба, подержал его немного в руках и произнёс:
- Его сделал для меня отец, я всю жизнь его ношу и по правде говоря, по-моему, это первый раз, когда я его снял. Но  я его снял не просто так.
Индеец положил ястреба в ладонь Элизабет и закрыл её. Элизабет, тронутая таким подарком, решила ответить своим. Она сняла с шеи серебряную цепочку с крестиком и повесила на шею возлюбленному.


                ГЛАВА VII
                Когда цветёт сирень

Утро. Роса украсила листья деревьев и зелёную траву вокруг белой деревянной часовни неподалёку от Филлипс-Лэдинга.  Немногочисленная группа людей, бо;льшая часть из которых – женщины, спешили на утреннюю
Службу во главе с отцом Бальтазаром. Солнце улыбнулось прихожанам сквозь громадные вертикальные окна церкви. У двери в часовню стоял парнишка на вид лет 17-18, по всей видимости, юный служитель церкви, в руках у него была небольшая деревянная коробка для пожертвований,  но из тех, кто заходил в двери часовни никто не замечал его или же не хотел замечать. Люди начали рассаживаться на скамейках. Последним на службу спешил молодой парень, по-видимому индеец, которого остановил стоявший у входа парнишка, спросив у того  в недружелюбном тоне:
- Чем могу помочь?
Индеец на миг замешкался, затем сообразил и, вытащив из-под рубашки  маленький серебряный крест, с гордым видом продемонстрировал ему.
- Прошу прощения. Добавил парнишка.
Индеец вновь спрятал крест под рубашку и, достав с кармана монету, кинул её в коробку для пожертвований.
Это был Кэтэн Нэгин, а серебряный крест – это тот самый крест, который ему подарила Элизабет. Он прибыл на утреннюю службу по приглашению отца Бальтазара, который, впрочем, днём ранее пригласил и Элизабет, однако та в отличие от индейца не придала этому особого значения  и пренебрегла возможностью послушать мудрые изречения Бальтазара и в эти минуты сладко спала в своей кровати.
Зайдя в церковь, Кэтэн Нэгин не отвлекая ничьё внимание, тихонько уселся на последний ряд. Все сидящие активно и довольно громко общались, это общение перешло в шёпот, когда к алтарю подошёл Бальтазар. Некоторые встали, другие, как и Кэтэн Нэгин последовали примеру первых. Отец Бальтазар жестом разрешил всем присесть и прихожане вновь уселись. Затем он ещё раз посмотрел на прихожан, и слегка улыбнувшись, и опустив глаза в свою большую книгу, принялся вычитывать оттуда следующие слова:
И сказал [Господь Моисею] Вот, Я заключаю завет: пред всем народом твоим сделаю чудеса, каких не было по всей земле и ни у каких народов; и увидит весь народ, среди которого ты находишься, дело Господа; ибо страшно будет то, что Я сделаю для тебя; Сохрани то, что повелеваю тебе ныне; вот, Я изгоняю от лица твоего Аморреев, Хананеев, Хеттеев, Ферезеев, Евеев [Гергесеев] и Иевусеев.
Затем отец Бальтазар положил закладку в свою книгу и, закрыв её, продолжил уже от себя:
-Столько народов, столько религий, столько рас, столько людей. Все разные и такие похожие. Все воюют друг с другом, потому что разные, но воюют и ненавидят так одинаково.  Вот, к примеру, будучи на службе ещё в Европе, ко мне пришла одна юная девушка, она была без ума от одного парня, по слухам и он не чаял души в ней. Но была одна проблема, он был евреем, а она из католической семьи.  Эта девушка обратилась ко мне за советом, что ей делать в данной ситуации? Родители сказали, что откажутся от неё, если она выберет себе в мужья иудея и соответственно сама сменит религию. Отказаться от возлюбленного и послушать родителей или же игнорировать запрет отца и матери и убежать с парнем? Я сказал ей, чтобы она послушала своё сердце, затем свой разум, а в конце поступила по совести. В любом случае решение она должна принять сама, ибо это её жизнь. Если ты не оседлаешь свою судьбу, она от тебя убежит.
Отец Бальтазар отошёл от алтаря и начал ходить от одной стенки к другой.
-Я увидел эту девушку спустя 5 лет. Она пришла ко мне, но на сей раз не за советом. Это была уже не юная неопытная девушка, это была взрослая женщина со своим горьким опытом жизни и уже сама могла бы кому угодно дать совет. Она рассказала, что не стала идти против воли родителей и вышла замуж за сына богатого и уважаемого в том городе чиновника, как ей повелели родители. Она дала им возможность решить за неё. Спустя некоторое время она узнала печальную весть – выяснилось, что тот еврей, которого она любила, покончил жизнь самоубийством, повесившись в собственном сарае.  После этого у неё, как она сказала, словно украли душу. Она перестала радоваться жизни. А когда муж начал злоупотреблять спиртным и  поднимать на неё руку, она взяла единственного ребёнка и ушла от него. А в конце разговора она добавила, что поняла, в чём была её ошибка:
 - Я не оседлала свою судьбу, и она убежала от меня. Своей дочери я никогда не позволю упустить свою судьбу.
- Уважаемые! Продолжил отец Бальтазар. Порой мы решаем за-других, забывая, что они тоже люди и сами должны решать за себя. Ведь Господь Бог наш дал нам заповеди и свободу. Он не хочет, чтобы мы грешили, но он нам даёт возможность самим ошибаться и самим исправлять свои ошибки и, в конце концов, самим отвечать за них на небесах. Затем Бальтазар с минуту хранив молчание, добавил:
- Если у вас есть детки, которые могут петь, прошу, запишите их в церковный хор, мы объявляем набор.
 Начните день с добрых дел, и да хранит вас Господь! Во имя Отца, Сына и Святого Духа, аминь.
Прихожане единым грохотом встали и устремились к выходу. Лишь индеец как сидел на месте так там и остался, он думал о том, что говорил всё это время священник, который увидев его, подошёл к нему и спросил:
- Тебе понравилась проповедь, Ястреб?
- Да отец, мне очень понравилось. Скажите, я могу кое-что спросить у вас, рассчитывая, как бы это правильнее сказать…
- На откровенность?
-Нет, нет. Как же это слово?
- Конфиденциальность?
- Да! Воскликнул индеец, на конфиденциальность.
- Конечно, сын мой. Всё что в этих стенах произносится, устремляется только в одном направлении - к Богу. Отец Бальтазар показал пальцем наверх и поднял туда голову, индеец поднял глаза на потолок, а затем добавил:
- А разве Бог наверху? Он не везде?
Бальтазар посмеялся и ответил:
- Ты прав! А затем положил свою руку на грудь сначала индейцу, а после и себе  продолжив:
- Бог здесь, Бог здесь. Прикоснулся указательным пальцем  к виску сначала себе, а затем и индейцу:
- И здесь Бог!
Кэтэн Нэгин улыбнулся и спросил:
- Мы с Элизабет хотим обвенчаться, но об этом никто не должен знать. Её родители этого не поймут, вы можете нам помочь?
Бальтазар  смотрел всё это время прямо в глаза индейцу, а затем немного задумался, держа себя за подбородок левой рукой и наконец, ответил:
- Я думаю, я могу вам помочь, но я должен это услышать не только от тебя, но и от Элизабет. Я должен быть уверен, что вы готовы ко столь важному шагу. Но прежде чем я вас обвенчаю, ты должен будешь перейти в католицизм, для этого непосредственно перед венчанием я проведу с тобой обряд крещения.
Глаза индейца заблестели от счастья. Он пожал двумя руками руку Бальтазару и, поблагодарив его, поспешил к Элизабет.
Пожар в конюшне. Языки пламени поднимаются всё выше и выше. Элизабет врывается в конюшню, задыхаясь от дыма. Бросив взгляд в сторону коней, Элизабет замечает Атласа, который смотрит в её сторону и словно просит её о помощи. Но Элизабет застревает ногами в грязи и не может оторвать ноги, чтобы помочь своему любимому коню. Вдруг огонь полностью охватывает помещение, и Атлас теряется в дыму.  Элизабет задыхаясь, закрывает глаза и вдруг слышит какой-то стук, затем ещё один более отчётливый. Она открывает глаза и понимает, что это был лишь сон. Она вновь слышит этот стук, кто-то бросил камушек в окно. Подойдя к окну, она видит под ним своего возлюбленного. Элизабет открывает окно и тут Кэтэн Нэгин произнёс:
- В твоём саду зацвела сирень! Элизабет улыбнувшись, отвечает:
- Сейчас спущусь.
Она оделась и  спустилась по ступенькам и, пройдя через арку, вышла к заднему двору, где и был  индеец, который с широченной улыбкой на лице стоял, скрестив руки на груди. 
- Что такое? Спросила Элизабет, зевая и потирая руками  сонливые глаза.
- Я говорил с отцом Бальтазаром. Он готов нас обвенчать.
- Ты уверен, что он не расскажет отцу?
- Строго конфиденциально! Нам нужно только пойти к нему вдвоём и поговорить ещё раз. Элизабет обрадовалась и обняла индейца. Всю эту картину через своё окно наблюдала миссис Вуд, которая окончательно убедилась, что у Элизабет  и у индейца очень близкие отношения, но она даже и не могла подозревать, что они собираются обвенчаться.
Ближе к вечеру уже вдвоём  они стояли перед отцом Бальтазаром, который объяснил им все тонкости этого дела. Затем он послал Элизабет на поиски двух свидетелей для данного обряда и принялся переводить индейца в католицизм. Юный Томас, тот самый парнишка с коробкой для пожертвований, выступил в роли крёстного отца. Томас, естественно о планирующемся  венчании ничего не знал. Элизабет долго думала, кого же выбрать в роли свидетелей. Ведь это должны быть люди, которым она могла бы доверять. Но дело в том, что на тот момент она доверяла только своему избраннику, и важно было не ошибиться  с выбором. Подходя к дому в своих мыслях с опущенной головой, она услышала, что кто-то поприветствовал её. Элизабет подняла глаза и увидела тех самых голландских флористов, работающих в их саду. Они стояли на коленях перед  цветами, словно молились им и с белоснежными улыбками глядели прямо на неё. В её голову сразу пришла интересная мысль, и она тут же озвучила её вопросом:
- Господа, вы крещённые?
Они посмотрели друг на друга:
- О да, конечно, мисс, ответил тот, кого именуют Фредериком Рюттеном.
- Католики?
- Да! Да! Хором ответили оба.

                ГЛАВА VII
                Муж и жена
Определившись со всеми нюансами мероприятия, поздно ночью Кэтэн Нэгин, Элизабет, Фредерик Рюттен и Флориан вад дер Виль уже были у церкви, где отец Бальтазар во-всю готовился к торжественному обряду. Крайне важно было, чтобы никто заблаговременно не узнал об этом и не помешал молодым обвенчаться, а таковых желающих, безусловно,  хватало. Поэтому было решено провести всё максимально быстро. Отец Бальтазар позвал к себе двух влюблённых и с их позволения начал.
А начал он с нескольких строк, прочитанных с Библии, затем заглянув в глаза Элизабет и Лоренцо, именно такое католическое имя себе выбрал Кэтэн Нэгин, он узнал о нём с той книги, которую ему подарила Элизабет. Также индеец ещё до обряда бракосочетания взял фамилию Элизабет. Он буквально дрожал от волнения, слишком многое произошло в тот день в его жизни. Отец Бальтазар продолжил тремя основными вопросами, которые звучали примерно так:
Лоренцо Вуд – сын Танкасилы, пришёл ли ты сюда добровольно и свободно ли желаешь заключить супружеский союз с Элизабет Мария Вуд?
Индеец не дожидаясь   завершения вопроса, уверенно ответил:
- Да!
- Элизабет Мария Вуд – дочь Джонатана Алана Вуда и Маргарет Кэтрин Вуд, пришла ли ты сюда добровольно и свободно ли желаешь заключить супружеский союз с Лоренцо Вудом?
- Да!  Не менее уверенно ответила Элизабет.
Лоренцо Вуд, готов ли ты любить и уважать Элизабет  Марию Вуд всю жизнь, пока смерть не разлучит вас?
- Да, отец!
Элизабет Мария Вуд, готова ли ты любить  и уважать Лоренцо Вуда всю жизнь, пока смерть не разлучит вас?
- Да, готова!
После каждого заданного вопроса выражения лиц влюблённых  становилось всё более серьёзным и казалось с каждым новым утвердительным ответом, они ещё более взрослеют, чувствуя всю ответственность решения, которое они приняли.
- Лоренцо Вуд, готов ли ты с любовью принять от Бога детей и воспитать их согласно учению Христа и Церкви?
- Да, готов!
Элизабет Мария Вуд, готова ли ты с любовью принять от Бога детей и воспитать их согласно учению Христа и Церкви?
Всё время пока отец Бальтазар задавал этот последний вопрос, Элизабет слушала его, но смотрела на индейца, видя в нём уже не просто первую настоящую любовь, а супруга. Наконец она  положительно ответила на вопрос Бальтазара  и взявшись за руки со своим супругом она услышала те заветные последние слова священника в состоянии глубочайшего счастья.
- Во имя Отца, Сына и Святого Духа, объявляю вас мужем и женой!
Два свидетеля  начали хлопать в ладоши и раскидывать лепестки роз на новобрачных, а муж и жена обняли друг друга так, как не обнимали никогда. С минуту все хранили молчание, а Элизабет и теперь уже Лоренцо в объятии друга словно попали на единое облако на седьмом небе. Никогда прежде  они не были так счастливы.
Индеец приготовил роскошную постель в конюшне, раскидав на неё лепестки роз. В ней два молодых тела зазвучали в единой музыке любви. Словно море и волны, словно солнце и свет они были едины. Это была их первая брачная ночь, которая длилась лишь несколько часов, так как влюблённые решили пока не ставить в известность родителей Элизабет. Это было первое общее супружеское решение молодой семьи. Элизабет ушла на рассвете в свою комнату, никто в доме и не подозревал, что она куда-то выходила, кроме двух флористов, которые, впрочем, дали клятву, что от них никто об этом не узнает.
Утром пошёл лёгкий дождь, после которого, полковник Вуд забегая в конюшню, удивился, что обычно ранняя пташка ястреб всё ещё спал.
- Подъём Ястреб, пора летать. Крикнул ему с порога мистер Вуд.
 Индеец быстро вскочил с места и начал одеваться, параллельно убирая лепестки роз подальше от глаз полковника. А полковник, восхищаясь своими скакунами, краем глаза заметил крест на шее Ястреба.
- Ты перешёл в христианство?
- Что, сэр? Напугано и невнятно пробормотал индеец, боясь, что мистер Вуд что-то заподозрит?
- Крест на шее! Ты теперь католик, надо полагать?
Индейца пустило в холодный пот.
- Да, сэр, сквозь волнение, улыбнувшись, ответил индеец. Однако его волнение было напрасным, полковник даже и не заподозрил, что это серебряный крест его дочери.
- Ну же католик, выведи  одного коня, я прокачусь немного.
- Какого именно коня, сэр?
- На твоё усмотрение, Ястреб.
Индеец вывел одного из кахейдонов во двор и принялся надевать на него седло. Полковник внимательно понаблюдал за процессом и одобрительным хлопком по спине поблагодарил Ястреба. Сложно сказать откуда у полковника взялась симпатия к индейцу. Скорее всего, ему просто было жалко парня, который только что в столь раннем возрасте потерял отца. Мистер Вуд оседлал коня и направился в город, а индеец под звуки пения птиц уселся на пенёк и вздремнул.
Примерно так же и начиналось каждое утро для индейца где-то с месяц. Элизабет приходила к нему ночью и уходила на рассвете. Пока в один из жарких июньских дней она не проснулась от странного и весьма неприятного ощущения. Она подумала, что недомогание и рвота либо от пищевого отравления, либо от простуды, всё-таки по ночам в конюшне бывает довольно прохладно.
Однако тётушка Сессиль, которая ухаживала за Элизабет в эти дни, заподозрила иное, и начала с ней разговор на частоту:
- Мисс, не сочтите за грубость, но у вас, случайно, нет ухажёра?
- Что за вздор, тётушка?
- Просто, обычно такое бывает только в одном случае.  У меня две дочки, не забывайте, мне это более чем знакомо. Кажется, вы забеременели.
Элизабет побежала к двери своей  комнаты  и закрыла её изнутри на ключ, взяв за руки тётушку Сессиль, она повела её к своей кровати и, усевшись, рассказала ей буквально всю свою любовную историю: как она полюбила индейца, как вышла за него замуж, и как тайком посещала его ночью. Тётушка Сессиль поцеловав в лоб  Элизабет, поклялась, что никому не расскажет.
Вскоре эту прекрасную новость узнал и индеец. Трудно передать то,  с каким  воодушевлением  воспринял эту весть Ястреб. На тот момент ему было неполных 18 лет. Мало кто в этом возрасте в состоянии позаботится  о себе, а он не побоялся  взять на себя заботу о целой семье, пускай маленькой, но уже семье. Он пообещал Элизабет, что как только будет виден её живот, они убегут и начнут новую жизнь среди племени Сиу, откуда в своё время он ушёл вместе со своим отцом. Элизабет же готова была пойти с мужем хоть на край света, её любви не было предела, и она по настоящему была предана индейцу.
1820 год для Ястреба стал как годом больших потерь, так и приобретений. Он потерял отца, до недавних пор единственного человека в чьём сердце было месте для него. Но в то же время он нашёл, любовь  всей своей жизни и теперь она ждёт от него ребёнка. Индеец подобно птице Фениксу  восстал из пепла, и это всё сделало из мальчишки настоящего мужчину.
                ГЛАВА   IX
                ДЕНЬ НЕЗАВИСИМОСТИ
Приблизился день независимости Соединённых Штатов Америки, пожалуй, одного из самых  массовых и грандиозных праздников для жителей этой страны, наряду с Рождеством и днём благодарения. 
4 июля 1820 года в Филлипс-Лэндинге было очень жарко. Дедушка Саймон по распоряжению Фредерика и под присмотром Флориана поливал цветы, которые уже обрели прекрасный вид и стали настоящим украшением заднего двора. Тётушка Сессиль вместе с дочерями  рьяно накрывала на стол. Вот-вот в поместье должны были прибыть важные гости. Миссис Вуд, надев одно из своих многочисленных платьев, давала команды каким образом расставлять тот или иной столовый аксессуар.  Полковник надев белую рубашку и серый жилет, который прекрасно подходил к брюкам того же цвета, сидел в кресле за журнальным столиком покуривая трубку и о чём-то долго думая.
Было около девяти часов утра, и Элазабет, по своему обыкновению,  была ещё в приятном плену сновидений. Наконец гости прибыли и Элизабет проснулась от громкого смеха и весёлых разговоров. Казалось, гости оживили весь дом, так что их было слышно даже в комнате Элизабет на втором этаже. Она умылась и надела одно из домашних платьев, в последнее время далеко не каждого платье подходило ей по размеру.  Она вышла к столовой, на пороге которой её встретила мать:
- Что ты надела?
- А что? Удивлённо спросила Элизабет.
- Иди, надень что-нибудь поприличнее.
- Это Элизабет? Из-за стола крикнул полковник.
- Да, это она. Ответила ему миссис Вуд.
- Пусть заходит!
Элизабет немного напугано вошла в столовую, где за огромным столом не было ни единого свободного места.
- ты помнишь мистера О;Брайена?
Элизабет провела взглядом всех присутствующих и в одном из них узнала Малкольма  О;Брайена, с которым она встречалась в Нэшвилле.
- Что? Отречённо спросила Элизабет.
- Мистер Шеймус О;Брайен, мы с ним проводили много времени в Нэшвилле. Неужели ты н помнишь?
- Теперь вспомнила, отец.
На мгновение она посмотрела на Малкольма, он глядел ей прямо в глаза, как ей показалось, с какой-то нездоровой улыбкой на лице.
Полковник повелел Сессиль принести для Элизабет стул. Элизабет усевшись, боялась толком поднять глаза, ей казалось, что все направили свой взор прямо на неё. За столом кроме её родителей было восемь членов большой семьи О;Брайен.
- Малкольм, налей леди вина, вдруг повелительным тоном вступил мистер О;Брайен.
Малкольм, встал и, пытаясь поймать взгляд Элизабет, медленно наливал вино в её бокал. Она лишь тихонько ответила – Спасибо.
- Мистер и миссис О;Брайен со своей большой семьёй приехали к нам по особому случаю, ты знаешь по какому? Спросил её полковник.
- День независимости? Тихим и нежным голосом ответила Элизабет.
За столом начался оглушительный хохот. Все смеялись, словно выплёскивали все свои положительные эмоции, накопленные за долгое время и наконец, немного успокоившись, мистер Вуд потирая слёзы и сквозь смех сказал:
- Да, ты права, сегодня день независимости, но эти замечательные люди приехали к нам с особой миссией.
Элизабет стала внимательно слушать отца, казалось, уже догадываясь, о чём он будет говорить дальше.
- Тебе уже 19, а у мистера О;Брайена есть чудесный сын – Малкольм, с которым ты уже знакома.
Мистер О;Брайен жестом руки попросил слова:
- Элизабет, мы очень уважаемая семья. Если Ты выйдешь замуж за Малкольма, ты ни в чём не будешь нуждаться. Что уж греха таить, за ним девицы в очереди стоят. Нет более завидного жениха в Нэшвилле чем мой сын.
Вдруг его прервала Элизабет, посмотрев в глаза Малкольму, который сидел прямо напротив неё:
- Ты, правда, хочешь жениться  на мне?
Малкольм улыбнулся и немного дрожащим голосом ответил:
-Да, хочу!
- А чем тебе не нравятся те девицы, о которых говорит твой отец?
За разговором, затаив дыхание, следили все присутствующие.
- Я их не люблю. Неуверенно ответил Малкольм.
- Не любишь, значит? А кого любишь?
- Тебя! Тебя я люблю.
Вдруг, вокруг все засмеялись. Все это показалось довольно трогательным.
- Меня любишь? То есть, я правильно понимаю, ты хочешь жениться на мне, потому что любишь, и готов принять меня такой, какая я есть?
Малкольм кивнул головой утвердительным кивком, проглатывая слюну, а затем добавил:
- Готов.
- Я ведь не идеальна.
- Никто не идеален. Добавила миссис О;Брайен.
Элизабет встала и начала кружить вокруг стола, все за столом внимательно следили за её передвижением.
- Ты готов меня принять со всеми моими недостатками, верно?
- Да! Уверенно ответил Маллкольм.
- Любить меня несмотря ни на что, верно?
- Да!
- Так люби же меня, я беременна от другого!
 В столовой начался невероятный гул.
- Что за глупости юная леди? Крикнул полковник.
- Я требую объяснений. Добавил мистер О;Брайен. Все встали из-за стола и начали требовать от полковника объяснить, что же всё это значит. А Элизабет схватила за воротник шокированного Малкольма и начала на него кричать:
- Чего же ты молчишь? Ты же говорил, что любишь меня, что готов  меня принять такой, какая я есть, хотел взять меня в жёны. Чего же ты ничего не говоришь? Что, не любишь меня больше?
После этого она убежала в свою комнату и закрылась там до вечера.
Гости с полным позором вернулись в Нэшвилл, а мистер и миссис Вуд глубоко потрясённые выходкой Элизабет, из-за которой весь праздник «накрылся медным тазом», сидели молча за столом и маленькими глотками допивали бутылку вина. Затем  полковник позвал Сессиль и повелел ей принести ужин и отправил её наверх, чтобы та позвала Элизабет. Сессиль поднялась на второй этаж и, подойдя к комнате Элизабет, сквозь двери стала звать её:
- Мисс! Мисс! Пора ужинать, спускайтесь, пожалуйста.
Через мгновение Элизабет открыла дверь, и как ни в чём не бывало, молча спустилась в столовую, опередив Сессиль. 
Усевшись за стол в невероятно приподнятом настроении, она начала нахваливать ужин:
- ммм, какое вкусное мясо! Интересно, а знало то животное, что его убьют? Что это за мясо, тётушка?
- Мясо бизона, мисс. Вполголоса ответила тётушка Сессиль.
- Бизон!  Сильное животное, но что оно может поделать против ружья, правда отец? Родители в недоумении смотрели друг на друга.
- Тётушка Сессиль, вы ели сегодня мясо?
Рабыня улыбнулась. Порой улыбка не показывает радость, а лишь прячет грусть, это был именно тот случай.
- Прошу, садитесь за стол, вы должны попробовать это мясо, оно же прекрасно!
- Нет мисс, не сто;ит, мне не нужно сидеть с вами.
- Почему же? Давай, тётушка, не зря  этот бизон умирал, его надо съесть.
Элизабет встала и буквально усадила за стол тётушку Сессиль, которая напугано смотрела в глаза то полковнику, то его жене. Те в свою очередь продолжали молчать и делали вид, как будто это их не тревожит. За всей этой ситуацией с пребольшим интересом сквозь приоткрытую дверь кухни наблюдали дочки тётушки Сессиль.
- Вот, возьми вилку, попробуй! Чудесное мясо! Продолжала Элизабет.
Тётушка Сессиль попробовала мясо собственного приготовления и, по-видимому, ей очень понравилось.
- Вот возьми, накорми дочерей, положив на поднос ещё три куска мяса и отдав его прямо в руки рабыни, она добавила:
-Идите на кухню, наешьтесь досыта, сегодня же праздник.
Тётушка Сессиль смотрела напуганным взглядом на полковника, ожидая от него одобрения:
- Ступай, Сессиль. Тихим, но повелительным тоном произнёс мистер Вуд, не отрываясь при этом от поедания мяса с абсолютно мрачным выражением лица.
Когда рабыня ушла на кухню, полковник, положив вилку на стол и сделав пару глотков с бокала с вином, наконец, обратился к Элизабет:
- Что всё это значит, ты можешь мне объяснить?
- Что именно?
 - Всё что произошло сегодня. Что за историю с беременностью ты выдумала, где твои манеры?
Если тебе не понравился тот парень, разве стоило ради этого позорить меня на всю округу.  Все теперь думают, что ты какая-то блудница!
- Так вот как ты обо мне думаешь?
Что?! Крикнул полковник.
А то! Крикнула в ответ Элизабет. То, что я не солгала,  я действительно беременна!
- О Боже! Воскликнула миссис Вуд.
- От кого ты беременна? Обезумев продолжил полковник.
- От своего мужа. Спокойно ответила Элизабет.
- Что за глупости?
- Никаких глупостей. Мы тайком обвенчались в часовни. Это был тот самый костёл, который соорудил ты!
- Да как ты посмела? Вновь крикнул полковник.
- Я ничего дурного не совершала! Я свободный  человек и я вольна сама распоряжаться своей жизнью. К тому же я забеременела не от кого-нибудь, а от своего мужа. Мы связаны с ним небесными узами.
- Это индеец! Чёртов Ястреб! Я ему сейчас крылышки оборву! Где моё ружьё?
- Не смей отец! Крикнула Элизабет, но полковник отмахнулся от неё и та, упав на пол, ударилась головой, потеряв сознание. И пока миссис Вуд с тётушкой Сессиль пытались привести Элизабет в чувство, а полковник пошёл за своим ружьём, одна из дочерей тётушки Сессиль по её велению побежала в конюшню, дабы предупредить индейца о надвигающейся опасности.
Ястреб насторожился, но не стал бежать, а настроился поговорить с полковником, но тот начал стрелять в его сторону ещё с порога дома. Индеец быстро снял с привязи Атласа и, оседлав его, поскакал в неизвестном направлении, а полковник, раз за разом, заряжал ружьё и пускал пули в сторону индейца. По какому-то счастливому стечению обстоятельств ни одна из пуль даже не задела его.
Утром мистер Вуд обратился к шерифу с заявлением о краже арабского скакуна, и уже к вечеру вся полиция округа была задействована в поисках индейца.
Первое что спросила Элизабет, придя в сознание:
- Что с моим мужем?
- Он уже далеко, ответила ей тётушка Сессиль.

                ГЛАВА  X
                МОЗАИКА
Ястреба так и не нашли. Поговаривали, что он направился на запад к индейским племенам.
Каждый день последующих восьми месяцев Элизабет, сидя у окна, ждала своего мужа, но он так и не появился.  Иногда она сидя у того самого одинокого дуба мечтая, что вот-вот из-за холмов покажется силуэт всадника, который заберёт её в даль и они начнут новую жизнь. Она всё время боялась, что с индейцем могло случиться что-то очень страшное. Но её надежды были сильнее страхов. Шли дни, месяцы, лето сменилось на зиму и в феврале месяце 1821 года у Элизабет начались схватки. Поместье семьи Вуд заполнилось акушерами и просто добрыми людьми готовыми помочь Элизабет справится с родами. Узнав, что у Элизабет начались роды, и они проходят довольно тяжело, отец Бальтазар начал усиленно молится в часовне за здоровье Элизабет и её ребёнка.
Шесть долгих часов крохотное тело Элизабет боролось с гигантскими мучениями.  И вот, поздно вечером к сидящим внизу в гостиной и ожидавшим вестей с комнаты Элизабет её родителям, двум флористам и дедушке Саймону спустилась тётушка Сессиль. Посмотрев на остолбеневших людей, рабыня заплакала и убежала на кухню. За ней в гостиную вошла мать-настоятельница приближённого с Филлипс-Лэндингом девичьего монастыря, держа в руках младенца, окутанного в простыню. Все присутствующие затаив дыхание, встали на ноги. Подойдя к мистеру Вуду, мать настоятельница произнесла:
- Это наследник, сэр. И отдала его в руки полковнику.
- А Элизабет? Волнительно спросила миссис Вуд.
- Мне очень жаль. Она потеряла слишком много крови.
- Что значит, вам очень жаль? Разозлившись, спросил мистер Вуд.
От его громкого голоса  расплакался ребёнок и мистер Вуд,  еле сдерживая слёзы, приоткрыл лицо малыша. Это был обычный индейский ребёнок. Он не был похож ни на кого из его семьи.
- ты убил мою дочь! Заорал полковник и буквально бросил младенца обратно в руки матери-настоятельнице. Та была шокирована, но, тем не менее, попыталась объяснить, что ребёнок не виноват в смерти Элизабет. И тогда мысли полковника обрели новый смысл, он сказал лишь одну фразу:
- Это я во всём виноват. Господь наказывает меня за войну.
После этой фразы полковник убежал в свой кабинет и закрылся там. Миссис Вуд с помощью Саймона и голландцев пыталась открыть дверь, но в то время пока они пытались её открыть, за ней прозвучал выстрел. Миссис Вуд упала на колени, разрываясь от плача. Голландцы, наконец, открыли дверь, обнаружив полковника сидящим за окровавленным столом, на которой лежала его голова, а в руках был тот самый пистолет, с которого в своё время застрелился его сын Роберт.
Потери второго своего ребёнка полковник не выдержал.
В одно мгновение жизнь миссис Вуд рассыпалась как мозаика. Спустя месяц после этих событий она продала поместье и уехала в Нью-Йорк. Она попросила поехать с ней домашних работников. Но ни дедушка Саймон, ни тётушка Сессиль с дочерями и ни голландцы с ней не поехали. Миссис Вуд пришлось продать рабов вместе с поместьем, и они продолжили работать в поместье под руководством новых хозяев. Флористы же уехали обратно в Европу.
Миссис Вуд отказалась от ребёнка, который был назван Гарольдом, и до шести лет тот жил в девичьем монастыре под чутким уходом матери-настоятельницы. Позже мать-настоятельница  по просьбе отца Бальтазара отдала Гарольда под его опеку. И тот воспитывал мальчика в новом Орлеане до самой своей смерти. В то время как его брат Бартоломео направился в Балтимор. Отец Бальтазар воспитал Гарольда  настоящим гуманистом. Более того ребёнок последовал примеру своего опекуна и также стал вегетарианцем. За всю свою жизнь он ни разу не причинил боли ни одному живому существу. С самого детства он был тихим и спокойным, немного даже замкнутым мальчиком. Ребёнок не говорил. И постепенно, обследовав его у специалистов, стало ясно, что Гарольд с рождения глухонемой.  Бальтазар пытался обучить его читать по губам, а затем и языку жестов, но старания не обвенчались успехом. Ребёнок не был достаточно способным.
Только осенью 1846 года, непосредственно перед смертью, отец Бальтазар, который пережил своего младшего брата  на 8 лет, отдал Гарольду дневник его матери, который хранил всё это время. Когда младенца забрала мать-настоятельница тётушка Сессиль отдала ей дневник Элизабет и подаренный  ей индейцем деревянного ястреба.
Позже вместе с ребёнком Бальтазар получил и их.  Прочитав дневник  матери и узнав оттуда все подробности жизни своих родителей. Гарольд Вуд тронулся в путь в поисках своего отца. Всё это время отец Бальтазар тайно пытался найти Ястреба, но безуспешно. Прочитав записи матери, Гарольд узнал, что его отец происходит из индейского племени Оглала-сиу, который входит в состав народа Лакота. Элизабет очень хорошо расспросила своего возлюбленного и посвятила множество страниц своего дневника его народу. Название  племени происходит от слова на языке Лакота и дословно переводится как разбрасывающие сами себя. Оглала отделились от остальных племён народа Лакота в начале XIX века и обосновались между Паха Сапа – горным массивом Блэк-Хиллс  и Бэд-Ривер  на территории современной Южной Дакоты. Именно туда и направился наш Гарольд. Он знал, что ему предстоит долгий путь. От Нового Орлеана до Южной Дакоты опасный путь в более чем 1400 миль.

                ГЛАВА XI
                ПУТЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Спустя 10 дней, пройдя около 280 миль, Гарольд оказался в Шривпорте, где и провёл некоторое время в тюрьме. Выйдя на свободу, он двинулся дальше на север. В дальнейшем, исходя из горького опыта, он старался избегать крупных поселений. Ещё через 10 дней он прошёл поблизости города Форт-Смит. Он останавливался на ночь, разжигал костёр и вновь и вновь перечитывал записи матери – Это была единственная возможность пообщаться с родителями, которых он никогда не видел.  Он пришил внутренний карман у себя на плаще, где и хранил дневник матери и потому помощник шефа полиции так его и не нашёл. На шее у него висела деревянная фигурка птицы, сделанная ещё руками его деда - её он особенно бережно хранил. 
Порой Гарольд задавался вопросами: почему же его отец так и не попытался его найти? Куда он пропал? Жив ли он вовсе? Иногда ему казалось, что после смерти Бальтазара он остался совсем один  на всё белом свете и потому ещё больше хотел найти своего отца, чего бы ему это не стоило.
Спустя месяц дороги Гарольд оказался в самом сердце Соединённых Штатов, на территории современного штата Канзас. Спускаясь к ручью он издалека заметил маленькую индейскую девочку, которая набирала воду. Увидев незнакомца, девочка бросилась бежать. Гарольд решил последовать  за ней. Перейдя через ручей, он заметил неподалёку вигвамы и исходящий из их вершин дым. Поблизости было несколько костров, за одним сидела группа индейских мужчин. Они мигом встали и направились в сторону Гарольда. Подойдя ближе, Гарольд  понял, что это индейское поселение с чуть более десятью вигвамами. Мужчины, коих у ближнего костра было четверо, подошли к незнакомцу и стали его осматривать с головы до ног. Сами же они были  не такими, какими Гарольд себе их представлял, на некоторых из них была европейская обувь. Вдруг самый старший из них что-то спросил. Гарольд понял, что  это был не английский. Он хотел объяснить, что ищет племя Оглала, но не имел понятия как это сделать. Затем подумав, что те возможно знают английский, решил достать  дневник своей матери и показать им строки про племя Оглала-сиу. Как только Гарольд потянулся за дневником в карман, индейцы насторожились, один из них даже достал нож. Гарольд медленно  достал дневник и стал указывать пальцем на слово «Оглала» в записях матери. Индейцы столпились вокруг него и начали внимательно рассматривать содержание дневника. Затем, самый старший начал рьяно что-то объяснять остальным. К тому моменту это были не четыре человека. Казалось к незнакомцу подошли все мужчины племени, и если бы нужно было  пойти на битву, их бы хватило, чтобы ввести в ужас целую роту противника. Они о чём-то договорились и жестом дали понять Гарольду, что зовут его к костру и тут же направились туда, за ними последовал и Гарольд. Самый старший из индейцев отправил одного из детей в сторону леса.
Несколько минут Гарольд сидел у костра в окружении незнакомых ему людей, которые внимательно его рассматривали. После, тот же индеец, который, как полагал Гарольд, был их вождём, указал пальцем на шляпу Гарольда. Гарольд понял, что тому пригляделась его шляпа, и решил показать её вождю. Он снял её и отдал в руки индейцу. Тот принялся внимательно рассматривать головной убор и, улыбнувшись, надел на голову. Все вокруг засмеялись, в том числе и Гарольд. Если до этого Гарольд волновался, то это сняло напряжение и он почувствовал, что попал в доброжелательную среду. Спустя несколько минут тот мальчик, которого вождь отправил в лес, вернулся с парнем на вид лет двадцати, маленького роста и с тёмными длинными волосами. Он чем-то даже был похож на самого Гарольда. Он подошёл, внимательно изучая внешность Гарольда, и спросил у него что-то. Гарольд понял, что это был английский язык, но что именно спросил он так и не понял, он лишь указал пальцем на слова «Оглала» и «Кэтэн Нэгин» в дневнике, на что юноша опять что-то ответил, указывая рукой куда-то вдаль.  Гарольд объяснил жестами, что не слышит и не говорит и попросил ответ изложить в тексте.  Тогда парнишка достал кусок угля из-под костра и начал писать на камне. Все индейцы с большим интересом наблюдали за происходящим.  Из того что написал юноша, Гарольд понял, что Оглала немного севернее и что  тот может его провести туда за небольшую плату.
Белые люди называли это племя Айова, а на языке индейцев оно звучало как Бах-Хо-Дже. Они очень  тепло встретили Гарольда.  Несколько  дней Гарольд жил у них как самый важный  гость. Индейцы  пытались накормить Гарольда традиционными лакомствами племени из мяса бизона, но Гарольд, хоть и не с первого раза, но объяснил, что очень уважает животных и  не станет ими питаться. После этого его ещё больше зауважали, но, тем не менее, ему объяснили, что в местах, где мало растительности их круглый год кормит бизон. Ежегодно индейцы племени продают бизоньи шкуры белым или же обменивают их на иные товары. Вождь племени рассказал, что они всегда ладили с белыми, однако в последнее время те мешают  им спокойно жить. Они пугают стада бизонов и всё чаще привозят доселе неизвестные им болезни. Рано или поздно этому надо будет поставить конец.
 Спустя четыре дня пребывания в поселении племени Бах-Хо-Дже, рано утром Гарольд и юный индеец по имени Орлиное Крыло договорились по оплате и начали собираться в путь. Прощаясь, вождь подарил Гарольду небольшой талисман на удачу, на что Гарольд вновь снял свою шляпу и низко поклонившись, подарил её вождю. Также вождь племени одолжил Гарольду одного из своих коней, это был пятнистый жеребец трёх-четырёх лет отроду, Орлиное Крыло уселся на своего коня. Затем Гарольд с самыми тёплыми воспоминаниями вместе со своим новым другом Орлиным Крылом направился  дальше в путь на север.
Ближе к ночи они остановились у ручья, где свели костёр. И пока Орлиное Крыло ловил рыбу, Гарольд сварил травяной суп. Спустя некоторое время индеец с широченной улыбкой на лице вернулся с добычей. После того как оба поели, они вновь стали общаться  путём письма. Один царапал палкой на земле  вопрос, а другой  писал ответ. Так Гарольд узнал, что его новый друг круглый сирота и что с раннего детства воспитывался старой белой женщиной в небольшом ранчо в Небраске. Она подобрала его, когда всю его семью вырезали белые. Однако после её смерти ему пришлось покинуть её дом, и он нашёл пристанище в племени Айова.
После долгого общения друзья вздремнули, чтобы на рассвете вновь двинутся в путь. Орлиное Крыло выбрал самый безопасный и безлюдный маршрут, но он был немного длиннее, чем стандартный путь, который шёл по прямой. И потому им пришлось потратить на дорогу вместе с остановками чуть более недели.
Когда путники приближались к реке Бэд-Ривер, Гарольд, увидев густую растительность, предложил остановиться  и немного поесть. Орлиное Крыло вновь принялся рыбачить, когда как Гарольд в поисках съедобных растений полез в кусты.  Вдруг он ощутил очень сильную боль в ноге и инстинктивно закричал – это был самый отчётливый звук, когда-либо изданный Гарольдом. Услышав крик, Орлиное Крыло прибежал к Гарольду…

                ГЛАВА XII
                ВОТ И ВСЁ
В племени Оглала-сиу царила непринуждённая обстановка - женщины готовили еду, мужчины, сидя у костра,  весело общались, дети же бегали вокруг костра, катаясь на деревянных лошадках. 
Вдруг за горизонтом показался силуэт мужчины в плаще. Мужчины двинулись навстречу к незнакомцу, который шёл прямо на них. Пообщавшись с незнакомцем, они повели его к индейцу по имени Кэтэн Нэгин, именно его он и искал.
Индеец по имени Кэтэн Нэгин сидел в своём вигваме и общался со своими сыновьями. Когда к нему привели молодого человека в плаще, он заметил на его шее деревянного ястреба - и его улыбка сменилась на абсолютно серьёзное выражение лица. Он попросил членов семьи оставить их наедине. Кэтэн Нэгин стал внимательно сквозь мрак рассматривать парня. Юноша достал с кармана дневник и показал Кэтэн Нэгину. По щекам Ястреба покатились густые слёзы. Всё это время он думал, что Элизабет и их ребёнок умерли при родах. Ведь через несколько дней после родов он в ночной тьме тайно пробрался в часовню, чтобы пообщаться с Бальтазаром. Однако в часовне он встретил Бартоломео, который огорчил его самой печальной вестью в его жизни. Он сообщил ему, что ни Элизабет, ни ребёнок не выдержали родов.
Дело в  том, что Бартоломео к этой ситуации, как и ко многим похожим ситуациям, в отличие от Бальтазара относился весьма безответственно.  Для него жизнь прихожан, ровно как, и их смерть была просто работой, в то время как Бальтазар словно проводник  пропускал через себя все радости и горесть своих прихожан.  И потому вернувшись в Филипс-Лэндинг  Бартоломео краем уха услышав, что в поместье полковника Вуда в тот день умерли два человека,  по своему обыкновению, не разобравшись сразу же предположил, что это Элизабет и её ребёнок.  Услышав эту весть, Кэтэн Нэгин навсегда покинул те края и единственным следом от его жизни в Филипс-Лэндинге был маленький серебряный крест на шее. На следующий день  Бартоломео сообщил  о визите индейца  своему брату и тот рассказал ему всю правду. Осознав всю глубину своей ошибки Бартоломео не мог смотреть в глаза Бальтазару. И спустя  несколько дней братья Бальтазар и Бартоломео Гроссо впервые в жизни разминулись. Бартоломео направился в Балтимор, где вскоре был назначен епископом и, прожив там до конца жизни, так больше и не увиделся с братом, лишь иногда посылая ему скупые письма.
Бальтазар пытался исправить ошибку своего брата и активно искал индейца, но тщетно.
Кэтэн Нэгин продолжил рассказывать своему сыну свою историю:
- Оседлав Атласа – прекрасного широкогрудого чёрного арабского скакуна я поддался ветру и поскакал за горизонт, не зная, куда это меня приведёт. Постепенно я отдалялся от тебя, не подозревая о твоём существовании. Через несколько дней мой конь ослаб, и в один миг, он просто упал на землю, потащив меня за собой вниз. Я  ничего не смог сделать. Жажда и усталость убили его. Чтобы не умереть самому я развёл огонь и пожарил его мясо, которое спасло меня от голода и смог пойти дальше. Спустя ещё несколько дней изнемогая от усталости,  я уже не мог идти, но мои ноги невольно двигали меня вперёд, они, в отличие от меня, кажется, видели цель. Я не знал, что буквально в паре миль от меня находится индейское племя, и я свалился наповал. Позже в полусознательном состоянии ни то во сне, ни то  наяву я почувствовал, как кто-то меня нашёл и куда-то тащит. Через несколько часов  я проснулся в вигваме – в таком же, как этот. Меня подобрали индейцы моего племени и спасли меня от верной гибели. Постепенно они стали моей семьёй. Я вновь женился, у меня родилось трое детей, которые уже взрослые. Расскажи ты, как тебя назвали?
Парнишка улыбнулся и ответил:
- Гарольд, меня зовут Гарольд.
Позже индейцы Оглала-сиу нашли неподалёку от Бэд-Ривер бездыханное тело индейца.
- Похоже, он умер от укуса змеи. Крикнул один из них
 - Придадим его земле как и подобает , добавил Кэтэн Нэгин.