Отголоски разума. Часть 3

Глава 5 (Кейси)

С момента как я вновь встретил того случайного попутчика, что-то явно пошло не так. Вернее, все пошло слишком гладко, чтобы не заподозрить подвох. Я выяснил, что его зовут Рет Кейн. Это была наиболее существенная информация из всего, что он говорил. Если честно, в какой-то момент я совершенно потерял нить разговора, учитывая то, что  говорить мне довелось крайне мало. Кейн говорил, а я слушал. Слушал его низкий тембр, воодушевляюще-успокаивающие речи о ... и неотвратимо отдалялся все дальше и дальше от бара, неспешно погружаясь в царство Морфея.
Я абсолютно не помнил как оказался в своей квартире. Некоторые события прошлой ночи напрочь стерлись из памяти. Даже не верится, что две кружки пива могут иметь такой эффект на матерого алкоголика вроде меня. Если кружек было действительно две, надо бы наведываться в тот паб почаще - крайняя экономия средств на алкоголе никогда не помешает.  Единственное, что хоть как-то смущало меня в этой ситуации - жуткое, до тошноты и темноты в глазах, похмелье.
Кое-как приоткрыв оба глаза, сведя градус обзора хотя бы на четверть комнаты, я попытался подняться, но в ту же секунду понял, что совершаю роковую ошибку. Голову прострелило так, что разряд из дробовика показался бы пиротехническим фокусом, а к горлу подкатил тугой, полный отвратительно кислой желчи комок. Сделав над собой почти титаническое усилие, я откинулся обратно на подушку и  из оставшихся сил натужно сглотнул. Горло жгло и саднило словно по нему продвигалась раскаленная лава, тем не менее это спасло единственный во всей квартире симпатичный ковер от торжественного украшения обильной блевотиной, а меня - от баснословных трат на химчистку.
Я понятия не имел сколько времени я пробыл в отключке и который сейчас час. Судя по пробивающимся сквозь пожелтевшие от старости жалюзи палящим лучам, не сильно больше полудня. Значит, еще есть шанс наполнить этот день хоть каким-то смыслом. Медленно досчитав до десяти и глубоко вздохнув, я предпринял вторую попытку подняться. На удивление она оказалась крайне успешной, если бы не все еще раскалывающаяся голова.
Покачиваясь и хватаясь за все подряд попадающиеся на пути предметы, я-таки добрел до ванной, обнаружив себя  в изрядно измятой и скверно пахнущей одежде. С нескрываемой долей омерзения, я стянул с себя потертые тряпки, закинув их в первое попавшееся пустое ведро, со временем нареченное корзиной для белья, и перевалился в ванную, включив на полную мощность напор душа с холодной водой. Ледяные капли стекали по спутанным волосам и бледному обессилевшему телу, заставляя его покрываться гусиной кожей. Только сейчас я понял насколько меня мучала жажда. Припав к множеству тонких струек, я жадно ловил каждую каплю, пока не смог унять мнимое обезвоживание.
Я сидел на остывшем металлическом дне пока меня не начал бить озноб. Только к этому моменту голова, охлажденная живительными потоками, стала более-менее ясно соображать, а тело - слушаться прямых указаний. Все еще подрагивая, но пребывая в приподнятом состоянии духа, я направился обратно в спальню в поисках свежих шмоток. На тумбе у кровати я заметил смятый клочок бумаги, вырванный из дешевого блокнота. На нем было написано лишь одно слово, смутно напоминавшее мне название какой-то организации. Недоуменно с минуту потеребив этот клочок в руках, тщетно всматриваясь в почерк, в моей голове вдруг явственно прозвучали слова Рета о каком-то хорошем знакомом из крупной фирмы, чье коряво начерканное название я сейчас держу. Решив, что хуже в этой жизни мне все равно не станет, я наскоро оделся в единственный не истертый временем костюм и начищенные ботинки, припасенные для особых случаев и вышел из квартиры, предварительно сверив адрес фирмы с картой города.
К крайнему удивлению я столкнулся в дверях с Ретом, неспешно выходившим из квартиры мисс Клейтон, с довольной идиотской полуулыбкой. Теперь не оставалось сомнений как именно я оказался в квартире. Но как он убедил эту мнительную старую каргу впустить незнакомого человека, для меня все еще оставалось загадкой. Я только хотел было озвучить свое любопытство, как Кейн, читая мои мысли, выдал:
- А ведь все на самом деле так легко, дружище! Ты зря усложняешь себе жизнь, - затем, не скрывая ухмылки, наклонился к моему уху и заговорщицким шепотом поведал: - Ее всего лишь нужно было как следует ублажить. Но еще до того как мои брови поползли вверх, добавил: - Впрочем, это не твоя сильная сторона. Считай, я оказал тебе услугу.
Силясь не будоражить воображение тем, что только что услышал, я, как можно более безразлично, выдавил одними губами - Ты омерзителен, - на что получил в ответ лишь еще более широкую улыбку, больше напоминавшую хищный оскал. Рет по-дружески похлопал меня по плечу и пожелал удачного собеседования, пообещав дождаться меня здесь. Я не сразу нашелся, что ему ответить и лишь неопределенно мотнул головой. То, что незнакомый человек знает наперед твои мысли и действия не может не пугать. Я раздумывал об этом на протяжении всего пути до метро, пока не понял, что до сих пор держу в руке измятый клочок бумаги с названием фирмы, написанной, очевидно, самим Ретом.

* * *

Никогда не любил бизнес-центры. Рядовому обывателю они не приносят ничего кроме осознания собственной ущербности. Ты можешь стоять хоть преградив собой главный вход - все равно останешься незамеченным. Высшая честь - если тебя сочтут за охамевшего швейцара. Для таких как они ты чужой. Пришелец из другого мира. Мира, где существует жестокая борьба за выживание и место под солнцем, имея из оружия лишь закалку и способности. Для тех, кто видит жизнь исключительно в цифрах, будь то доход от очередной удачной сделки, игра на бирже или ежемесячные бытовые расходы, ты всегда будешь чужаком, пока не превратишься в такого же бинарного киборга. Только сейчас я окончательно понял насколько неуместно здесь выгляжу. Но отступать было бы глупо.
Главный офис находился на одном из верхних этажей стеклянной многоярусной башни. Пока скоростной лифт нес меня к светилу, я едва ли не прогибался под неодобрительно брошенными взглядами минутных попутчиков. Будто они заранее знали кто я и что мне здесь не светит. Или это я себя накручиваю? В любом случае, путь наверх оказался крайне неприятным для самооценки.
Выйдя на нужном этаже, я направился к регистрационной стойке, где молоденькая секретарша, смерив меня вполне безобидным взглядом, поинтересовалась:
- Вам назначено?
На миг я замялся, не зная, каким из заготовленных ответов воспользоваться. С одной стороны не хотелось упоминать случайного знакомого в качестве протеже, с другой - никто не обрадуется, узнав, что пришел я, в буквальном смысле, с улицы. В таком случае первый вариант показался мне наиболее выигрышным. Выдавив нерешительную улыбку, я сообщил:
- Эм... На самом деле меня направил сюда друг - мистер Кейн. Уверен, начальство предупреждено о моем визите.
- Минуту, я уточню, - девушка набрала заветный номер и доложила, - Мистер Гарриэт, к вам посетитель, - и, уже улыбнувшись мне, попросила подождать.
Спустя несколько томительных минут, дверь кабинета напротив распахнулась, и из нее манерным шагом вышел тучный мужчина средних лет с раскрасневшимся от духоты офиса лицом. Секретарша молча кивнула на мое растекшееся по глубокому кожаному креслу тело. Мужчина, медленно смеряв меня  оценивающим взглядом, без лишних вступлений произнес:
- Вы, собственно, кто?
Я мигом подскочил как ужаленный и, натянув подобие дружелюбной улыбки, представился:
- Меня зовут Кейси. Кейси Джексон. Вас, вероятно, предупредили о моем визите, - я заметил как глаза мужчины округлились, однако он терпеливо продолжил ждать изложения цели моего визита. Набравшись храбрости, я выпалил: - Мне сообщили, что у вас есть открытая вакансия главного дизайнера. Мой друг Рет Кейн сообщил, что...
- Не знаю о чем вы говорите, но открытых вакансий у нас нет, - в голосе мужчины скользило явное раздражение. Я не сразу понял, чем оно могло быть вызвано, поэтому попытался подъехать с другой стороны.
- Мистер Гарриэт, я, конечно, понимаю, что мои работы не совсем подходят по формату. Но не могли бы хотя бы взглянуть на некоторые из них? - мужчина продолжал молча буравить меня взглядом, нетерпеливо поправляя края рукавов лощеного дизайнерского пиджака. - Мой друг мистер Кейн, - я подчеркнуто выделил фамилию, - готов поручиться...
- Да кто этот чертов Кейн?! - взорвался Гарриэт. Его стало похоже на безобразный перезревший томат с раздувающимися от негодования драконьми ноздрями. Еще минута и он вскипит. - Я ясно выразился: вакансий у нас нет! Уходите!
И тут как в идиотском американском кино я отчетливо осознал, что толстяк понятия не имел кто перед ним находится. Естественно, ни о каком визите его никто не предупреждал. Какой же я кретин! С чего я вообще решил, что полуадекватный незнакомец, рассуждающий о жизни с претензией на экзистенциальную философию станет переломным моментом судьбы? Последние месяцы мне доводилось лицезреть лишь заднюю часть фортуны и, похоже, я изголодался настолько, что готов был увязаться за первой же падшей сущностью, обрамленной видимостью самобытного шика. Не теряя времени я решил извиниться за произведенный конфуз, но едва я успел набрать грудь воздуха, как мистер Гарриэт выкрикнул:
- Не тратьте мое время! Уйдите по хорошему, иначе я вызову охрану! - затем, повернувшись к молоденькой секретарше, стальным голосом поинтересовался: - Мередит, дорогая, сколько раз я просил оставлять снаружи этих дилетантов-недоучек, что ежедневно обивают пороги нашей компании?
Не желая больше оставаться в идиотском положении, я мигом вылетел из офиса. Нервы напряглись до предела. Ноги сами несли меня в обратный путь по уже знакомой дороге: два квартала, станция метро, три остановки, два наземных перехода. Негодование разрывало меня изнутри.
Резкими шагами подойдя к подъезду, я увидел, что Рет спокойно прогуливается в цветущем палисаднике, изредка останавливаясь, будто что-то изучая. Не дав себе никакой передышки, я сходу накинулся на мужчину, едва не сбив его с ног:
- Чертов ублюдок! Ты меня обманул!



Глава 6 (Рет)

Рет с увлечением смотрел на дрожащие на ветру цветы в скудном полисаднике мисс Клейтон, точно наблюдал за разноперыми аквариумными рыбками. "Забавно", - думал он, наклоняясь над трепещущими, как крылья бабочки, лепестками,"- цветы же не знают, что они цветы". Сорвав бутон огненно-алой, как окровавленный плевок, гвоздики, Рет с избирательностью мастеровитого сомелье поднес его к носу и внюхался в блеклый аромат культивированного цветка. "Цветы познали отчуждение от человеческого рода, презрение к людям, в их мелочных заботах так похожих на червей". В нем снова зашевелилась философская мысль о тщетности соблюдения нравственных норм и нужде покорно повиноваться инстинкту. Рет понятия не имел, почему эта тривиальная по сути своей мысль пришла ему в голову при взгляде на пробивающиеся сквозь почву ростки новой жизни. Подняв взгляд, он увидел закатывающееся за горизонт солнце и подумал об нем, о его великолепии, о мгновений истинного счастья. День плавно клонился к концу. Рет наблюдал за тем, как бледно-золотой цвет неба плавно перетекает в пасмурно-серый. Ну кто в Сакраменто стал бы тратить время на разглядывание цветов? Читал бы Уитмена или Элиота, наслаждаясь звучанием строк? Любовался бы закатом? Эти поступки непрактичны, бесполезны, но Рет чувствовал их необходимость – они делали жизнь ярче. Они с Кейси оба были чертовски молоды и всесильны, точно боги; в них искрилось естественное сияние жизни, и, наверное, им обоюдными стараниями под силу было перевернуть шар земной, как отпихнутую ногой пустую жестяную банку.
В полутьме полисадника внезапно вспыхнули алые точки глаз, и пришелец-варвар, сокрушительным ураганом влетевший в сад, издал жуткий вой. Услышав этот вопль ненависти, люди потеряли бы разум от ужаса, но в полисаднике не было никого кроме цветов, а те, в свою очередь, были немы и лишь осуждающе покачивали своими напудренными пыльцой и украшенными шапочками чашелистиков головками. Его большие карие глаза источали флюиды враждебности, отдаленно напоминая свечение включенного телевизора. И все равно в его глазах плескался испуг. Разум Кейси Джексона по-прежнему пребывал во тьме. Однако сгусток сознания, который упорно обосновался там, словно опухоль, исчез, его жизнь разлилась во мраке. Сказать, что он был разочарован - ничего не сказать. Странной силы волнение овладела Кейси, заставив каждую клеточку его тела трепетать от этого острого переживания. В его сознании наступил экзистенциальный кризис, чувство глубокого психологического дискомфорта при вопросе о смысле существования. Чувства в нем прорвались наружу, словно ему открылось нечто такое, что из всех людей на земле было понятно только ему. Под гнетом неудач и разочарований он ощутил опустошающую безнадежность: никогда еще он не чувствовал такого крайнего, вселенского отчаяния. Эта абсолютная пустота в душе, полное отсутствие чувств по меркам многих гуманистов были страшнее смерти. Но жизнь давала ему шанс в лице Рета Кейна, чьим постулатом было продолжать борьбу, бороться до тех пор, пока жизнь не будет снова приносить удовлетворение. Рет был убежден: в тысячу раз лучше было попытать счастья в смерти, чем мириться с жизнью, жить которой не хотелось.
Вернувшись с провалившегося собеседования, Кейси с гневными выпадами и пеной у рта налетел на Кейна бешеным псом, в пылу ссоры щедро наградив мужчину смачной оплевухой. Потирая ноющую от размашистого удара щеку, Рет поднял на юношу глаза, и тут же его красиво очерченные губы расцвели широкой ослепительной улыбкой безумца. Все больше заводясь, Джексон говорил резким и в то же время жеманным голосом, звучащим с хладнокровно-бесцеремонной интонацией. Его не устраивала ситуация, в которой он по воле приятеля, который вел себя совсем не по-приятельски, оказался. Он обращался к Кейну холодно, насмешливо и презрительно, из-за чего тот тоже относился к нему пренебрежительно, точно между ними кошка пробежала. Внезапно мимо них сгорбившись прошла мисс Клейтон - непривычно радостная и весело щебечущая, но ведущая свою игру бесстрастно, точно выслеживающая добычу кошка; женщина, растянув чуть запавшие внутрь рта губы в подобии любезной улыбки, очень радушно поздоровалась с Кейси, как опытная кокетка будто невзначай, пригласив юношу на чашечку чая с пирогами, но абсолютно проигнорировала стоящего возле него импозантного мужчину, словно не он с утра вышел из ее квартиры, похабно ухмыляясь. Напоследок женщина одарила Кейси весьма многообещающей загадочной улыбкой Моны Лизы и скрылась во мракеподъезда. Мужчины содрогнулись от отвращения. Исход посещения ее унылой коморки был известен заранее, и эта отвратительная реальность не обрывалась, словно страшный сон, но по большому счету в ней не было ничего нового.
В тот момент дивно и таинственно шевельнулось в Рете что-то невыразимое на человеческом языке. Это что-то горячей волной колыхнулось в нем, как дитя во чреве матери. Казалось, его обволакивали минуты сплошной смутной влюбленности в кого-то - его переполняла и опьяняла сильнее выпивки беспредметная, бесплотная любовь к всему миру. В своем приятеле он вдруг увидел союзника, сообщника в преступлениях, хотя сам Кейси, не найдя какой бы то ни было компромисс, давно обрел себя в полной мере в совершенном одиночестве. Все свое детство и отрочество он страстно желал окунуться в первобытное дикое состояние. Он горько ненавидел все, что сопровождало его собственную жизнь. Он мечтал об угрюмом одиночестве вдали от цивилизации и гама противных голосов; хотел, на годы забившись, подобно Жану-Батисту Греную, в безлюдной пещере, всецело раствориться в своей вселенских масштабов боли. Рет же не позволял ему это сделать, чем заслуженно получал антипатию Кейси.
- Забудем старые обиды, - миролюбиво начал Рет. - Ты чувствуешь дыхание будущего? Там во всем такая мощь, все крутится, вертится! - глаза мужчины загорелись огоньками. - Люди пресытились, и Новый Свет американцам уже не в новинку, - с некоторой запальчивостью подговаривал искуситель Кейн, слегка подтрунивая над молодым приятелем. - У нас с тобой есть один беспроигрышный козырь - время; оно нечто вроде нескончаемого праздника, триумфального шествия, - он улыбнулся и насмешливо взглянул на собеседника глазами, полными задора. - Сейчас время бизнеса, а не поэзии, - заговорил он, чувствуя, что все сильнее волновался. - Американская экономика переживает подъем, люди рвутся вперед, пытаясь забыть годы застоя. Я понимаю причины, толкающие их в погоню за славой и богатством, но с грустью замечаю, что многие теряют в этой гонке чувство прекрасного, - Рет улыбнулся, как улыбается человек, который видит полную несостоятельность собеседника. - Как ты смотришь на то, чтобы напомнить им о действительно важном? - не без кокетства сказал он, но в его голосе промелькнула обескураживающая серьезность с неуловимым оттенком иронии.
Кейси почувствовал, что Рет затягивает его в глубокий и опасный омут. Однако на долю секунды ему вдруг показалось, что Рет Кейн - призрак, чье появление наводит страх и смех. Джексон не сводил с него глаз, замечая, что остальные прохожие не спускают глаз с него самого. И тут на него напал страх. Он знал, что эти люди оказались невольными свидетелями начавшегося преступления, и теперь  они будто не успокоятся, пока не увидят развязки.
И тут Рет сказал фразу, крайне удивившую Кейси: когда люди сильно взволнованны, они говорят удивительные вещи. Иногда даже удивляют самих себя.
- Для тебя невозможно быть художником прежде всего потому, что в тебе нет веры. Ты отрицаешь то, что составляет красоту, – любовь к жизни.
До того момента Джексон считал, что некоторая доля тщеславия украшает юношу, как цветок в петлице; однако фамильярность Рета вносила неловкость в их отношения. Избегая Рета, Кейси пренебрегал теплотой дружеского общения, тем, что греки называли "высшей любовью". За свою жизнь он так и не познал ту ласковую теплоту, которая делает жизнь милее, которая, как музыка, аккомпанирует жизни, смягчая неприветность или безмолвие вокруг нас. Ему казалось странным, что человек в ужасающем положении Кейна еще пытается найти какую-то разницу между одним бесчестием и другим. Но все же мужчина говорил толковые вещи, пусть и весьма экстравагантно и с налетом строптивой распущенности.
За разговором проследовала череда картинок, очень похожая на просмотр фильма: огромный, в неоновых огнях, город, становившийся все больше и больше, улицы, перегруженный транспорт, ремонтные мастерские; официантка с бутылкой вина и пачкой сигарет на подносе; звезды в безоблачном небе, залитом ослепительным светом прожекторов. Он увидел мир, будто первый раз в жизни, увидел все: непреложные прямые улицы, брызжущее лучами стекло мостовых, параллелепипеды прозрачных жилищ. Физическое воздействие эйфории сказывалось на Кейне отключкой дыхания и остановкой кровообращения - во всяком случае так ему казалось, когда он бежал по улице, крепко прижимая к груди архитекторскую папку с работами Кейси. У здания выставочного зала стоял чудовищный каменный шар, имитирующий не то планету земля, не то воздушный ядерный взрыв, превращался в клубящийся дымный гриб, и вся аркада выполненного в стиле Флоренцийского Возрождения здания тонула в сумраке надвигающейся ночи. Табличка рядом с шаром гласила: "Городской выставочной зал "Империум" - в Сакраменто помпезные названия, видимо, придумывают, чтобы устрашать и щекотать нервы жителям. Минуя весьма условную охранную систему, Кейн вошел в покинутое на ночь здание, бросился вправо и побежал по некрашеным ступенькам вверх. Кейн припоминал этот коридор, грязную циновку, ряд одинаковых дверей, постер над ограничим постом, рекламирующий поездку в Грецию — голубизна Эгейского моря и, поверх нее, четкие строчки витиеватых иероглифов. Он был здесь и раньше, по договоренности с уборщиком-мексиканцем складывая свои чужие перспективные работы в чулане и днями кропотливо подготавливая все к своему коронному восшествию на пьедестал покровителей современного искусства. Выход художника на публику должен быть фееричен, как бразильский карнавал, и люден, не меньше, чем празднование китайского Нового года. Все должно быть по первому разряду: и свет, и декорации, и костюмы, массовка и сигналы к аплодисментам, ракурсы камер и слова ведущих - все должно быть идеально. Где-то такой незамысловатой творческой схемы придерживался маэстро современного искусства - художник со сложным прошлым и не менее сложным настоящим Рет Кейн. Красочность и восторг своего появления на публике он видел не меньше, чем в явлении Христа народу. Истина жизни Кейна заключалась в провозглашении своей замечательности, и, кажется, в кой-то веки ее признали и окружающие: они с Кейси открывали выставку своих работ! Он мечтал, обливаясь жаркими слезами благодарности, стремглав броситься в ликующую толпу, всецело отдаваясь людям и растворяясь в их самозабвенном обожании, подобно разодранному на части парфюмеру. Но до блистательного триумфа Кейна и Джексона было еще далеко...
Поднявшись из гардероба, Рет зашел в лифт. Исцарапанные засаленные стенки лифта провоняли дешевыми духами и сигаретами. Лифт прошел первый этаж, и Кейн, нервно постукивая пальцами по увесистой масштабной папке с полотнами, терпеливо дождался, пока лифт со змеиным шипением остановится на втором. Как всегда, остановка сопровождалась сильным толчком, но Рет устоял на ногах. Выйдя из лифта, он очутился на зеленой лужайке ковра холла. Посреди синтетического покрытия стоял причудливый каменный монумент в стиле сюрреалистических скульптур Дали. Над ним возвышались строительные леса с гробами - сумасбродная задумка маэстро сходу шокировать посетителей выставки. Далее располагался ряд скульптур. И хотя сооружения были покрыты листами дешевого слоистого пластика, которые трещали от любого легкого касания и текли от повышенных температур, изделия были довольно качественными. Недостатков своих провокационных изваяний Рет, казалось, не замечал и был уверен, все единодушно признают их безызъянными, потому что о таком безграничном творчестве еще никто не мог и помыслить. Художник, даже если он натыкается на какой-то изъян, ухитряется видеть вещь идеальной. Рет Кейн знал, что мир не зачервивел, даже если видел миллиарды червей, поэтому относился ко всем недостаткам по-философски скептически.
Пройдя в зал, мужчина начал было различать отдельные предметы: внутренности, пеньки разбитых радиоламп, мятую тарелку спутниковой антенны, куски каких–то ржавых трубок, мусор — но затем снова все слилось в единую массу, казавшуюся довольно приятной на вид. Для Кейна это было настоящим, подлинным искусством,  не заклеенным этикетками брендов. Он шел по узкому каньону среди выставочных экспонатов, специально сооруженных для этого знаменательного дня, и материальные ценности наших дней беспорядочно топорщились вокруг. И вот идешь и пялишься на эти угловатые фигуры, мерцающие тусклыми огоньками в бесформенной массе, мерно качающейся в кромешной темноте. Жизнь коротка, искусство вечно!