***

Субботний погожий день осени. Весь сквер обожжён пёстрыми кронами. Горожане неспешно прогуливаются, многие сидят на скамейках: уединённые парочки с мороженным и кампании по пять – семь человек, кто с гитарой, кто с доской для скейта,- все о чём-то говорят, чертят что-то в воздухе взмахами рук; с фонарных столбов льются звуки музыки, реже - рекламных объявлений. На одной из скамеек, против цветочной клумбы, распростёртой узорчатым ковром (с ещё цветущими цветами) худощавый юноша обнимает румяную девушку в чёрном берете, - шею её обвивают золотые локоны, пальцы её рук утопают в его тёмной шевелюре; оба они одеты в белые свитера и голубые джинсы. Часты скамейки с молодёжью, чьи руки заняты банками пива или энергетического коктейля, и они пьют из своих единящих их друг с другом источников, и слышатся крепкие словечки в их самых обыденных предложениях. Ещё у одного «ковра» заняли скамейку три девушки и три парня: девушки сидят на коленях своих спутников, и все, как одна, дымят сигаретами, и все шестеро о чём-то весело спорят. Обрисовывая клумбы вальсируют роллеры и велосипедисты; с толстыми рюкзаками за спинами шествует гогочущая толпа школьников, - розовощёкий тучный мальчуган выбивается вперёд (и пятясь) что-то горлопанит, заразительное в своей оживлённости, и молодое дыхание разливается в его голосе и с детской весёлостью звенит эхом. Взявшись за руки гуляют два подростка лет двенадцати: в руках девочки букетик из кленовых листьев; мальчик шмыгает конопатым носом и мерно, но увлечённо говорит, и та то и дело поглядывает на него, переиначив букетик в веер. Зрелая пара бредёт рука об руку, оба молчат, - мужчина прижимает женщину к себе, и она довольно клонит свою голову к его плечу. Вот раздаются звуки аккордеона,- невысокий пожилой мужчина лихо перебирает пальцами с кнопки на кнопку, обхватив громоздкий инструмент, - незатейливая мелодия совсем весёлая,в кепке, вверх дном лежащей на раскладном стульчике, – мелочь и две купюры по сто рублей. Молодая женщина в синем плаще со счастливой улыбкой простирает объятия своей двух годовалой малышке, которая только, что прогулялась самостоятельным шагом (робким и шустрым одновременно) от одной клумбы к другой, и теперь торопится к ней, вытянув свои ручки. Одинокий мужчина с морщинистым лицом, подвинув на брови потёртую шляпу и, заложив руки за спину, медленно ступает по направлению к набережной; вид у него от всего отрешённый, но всё-таки иногда улыбка касается его недвижно застывших губ и мрачной пелены его, кажется,  безцветных глаз  - это что-то из «здесь и сейчас» возвращает его в далёкое и счастливое «тогда». В воздухе ещё не пахнет кострами, ещё не ослабли запахи лета, и на этом оазисе особенного бытия всё переполнено сочетанием стремительного и неспешного; здесь одиночество неизбежно примечает счастье, а счастье беззаботно проходит совсем близко от одиночества и ещё не видит его. Это такая разная и такая одинаковая абсолютно скверная жизнь.