Последний атаман

                Перо его не торопилось,
но касалось бумаги убежденно
                В. Сорокин

                1 

  Стояла необычно теплая для ноября погода. Волга несла свои темные воды и не было даже намека  на позднюю осень. Я вышел из автобуса и решил пройти несколько кварталов вниз по Московской улице до своего нового места работы. Здание областной администрации располагалось на проспекте Ленина напротив памятника вождю мирового пролетариата  на другой стороне улицы.

Кабинет Сергея Петровича находился на втором этаже рядом с приемной председателя облисполкома. Я тяжелой походкой прошел через приемную и нерешительно остановился у двери с черной табличкой с позолоченными буквами «Секретарь облисполкома». Затем  немного  потоптавшись в коридоре,  не раздумывая, вошел в  приемную.
Секретарь приемной - женщина намного старше пятидесяти лет с нескрываемым

безразличием  спросила меня о том, кто я такой и что мне  нужно. Переминаясь с ноги на ногу, я ответил, что мне нужно к секретарю облисполкома. Она сказала, что сейчас доложит о моем прибытии и просила посидеть в приемной, скрывшись за  массивной  дверью.Прошло не более одной минуты и, распахнув дверь, сказала, что
Сергей Петрович Вас ждет.Кабинет секретаря облисполкома был небольшой, но очень

уютный. За спиной у него висел портрет серьезного товарища в очках  Ю.В.
Андропова. Хозяин кабинета видимо давно разменял седьмой десяток, но держался
уверенно и довольно бодро. Он стремительно вышел из-за большого стола, обитого
зеленым сукном и поздоровался со мной за руку. Сергей Петрович начал разговор без раскачки и ненужных условностей.
 
- Из обкома звонил Ваш куратор, который тебя  хорошо знает и характеризует с положительной стороны. Твое личное дело, Александр Сергеевич, у меня на столе,
 так что я все про тебя знаю. Будешь работать в организационном отделе, а то у нас там почти половина пенсионеров, таких же, как и я. Пора вливать  свежую кровь и передавать в ваши молодые руки наше дело, а  нам пора на пенсию ковыряться на грядках.
  За годы работы в обкоме комсомола я привык к тому, что меня называли только по имени и  не ожидал такого начала нашей беседы. Немного смутившись и покраснев до ушей неуверенно  промямлил, что постараюсь оправдать доверие старших товарищей. Сергей Петрович оживился и сказал, что ему на новый участок работы  нужен не просто формальный куратор, а настоящий боевой сотрудник, на которого можно будет

положиться. Дело в том, что руководители районов области, которые ты будешь курировать в передовиках ходят и довольно избалованы вниманием, а  потому и ведут себя соответственно. Я попытался было, еще что-то ему сказать, но  он, перебив меня,  сказал скоро все сам увидишь и узнаешь. Он не дослушал меня и  на прощанье крепко пожал мне  руку и пожелал удачи. Только попросил как можно быстрее входить

в курс дела, так как твои новые подчиненные – настоящие зубры и им в рот палец не клади. Зазеваешься, отхватят по самый локоть, - закончил нашу беседу Сергей Петрович. Затем, сославшись на занятость, попросил только об одном, чтобы я не зазнавался, не боялся трудностей и этих местных князьков.
 
   Утром следующего дня я уже сидел в кабинете заведующего отделом на планерке и жадно ловил каждое слово своего нового начальника. Заведующий отделом  Николай Павлович был мужчина около пятидесяти лет с белой, как снег седой головой. У него было  два заместителя. Одному из них Николаю Григорьевичу было далеко за  семьдесят и он был участник Великой Отечественной войны. Вторым заместителем у

него была Октябрина Ивановна, которой так же, как и ее начальнику было около  пятидесяти лет. Она полностью оправдывала свое пролетарское имя, так как относилась к своей работе со всей революционной  беспощадностью.  Она никогда не была замужем, жила вдвоем с престарелой матерью и поэтому, не считаясь со временем, целиком отдавалась своей работе.

   Спустя неделю я был немного шокирован, узнав от сотрудников, что мой новый начальник был настоящий тиран и довольно изощренный бюрократ. Более того он был бюрократ – виртуоз, доводивший нас -  молодых сотрудников буквально до  белого каления своими причудами. Например, он разработал собственную систему работы с

документами. Достаточно сказать, что никому из нас с первого раза не удавалось протолкнуть ему на подпись ни один  документ. Зачастую это удавалось только после бесконечных доработок с пятой или даже десятой попытки. Причем он никогда не делал прямых указаний или конкретных замечаний по тексту. Николай Павлович делал это весьма изобретательно и артистично, непонятным для нас эзоповским языком и одному ему известными

закорючками над текстом, и с неизменной ехидной улыбкой на лице. Он был очень похож на шефа гестапо Мюллера из популярного советского фильма.
Мой новый коллектив был весьма разношерстный и отличался какими - то тайными связями и интригами, смысл которых  мне был пока еще не доступен. Рядом со мной в соседнем кабинете работал один очень интересный человек - Геннадий Иванов. Это

был сотрудник с довольно необычными полномочиями, так как  только числился в нашем  отделе, а на самом деле занимался совсем другими делами. В его обязанности входило выяснять, кто и на какие средства живет и какое имеет недвижимое имущество. Кроме этого он занимался сбором информации о том,  кто  из начальства в нашей области имеет частный дом или дачу, превышающую, одному ему  известные

нормы. Этот чиновник искренне верил, что делает очень важную для партии и  Правительства работу. Он аккуратно составлял на таких неблагонадежных товарищей досье  и передавал его куда следует по инстанции. Но самое интересное, что он любил лично выезжать на места расположения таких объектов и приказывал сносить вторые или третьи этажи дачных домиков или особняков,  которые, якобы,  не

соответствовали  каким-то секретным директивам или, из пальца высосанным, нормам. Например, с его подачи лишился своего кресла первый секретарь райкома партии одного из передовых сельских районов области. Вся его вина  заключалась в том, что партийный лидер на довольно большую семью держал на личном подворье корову, бычка, дюжину овец, две свиноматки, гусей, несколько индюков и даже павлина.

Одним словом  вел обычное, для сельского жителя, хозяйство. Так на заседании бюро обкома партии, где рассматривалось его персональное дело на вопрос одного из членов бюро зачем ему  понадобились индюки с павлином он ответил по-детски прямолинейно:«Павлин для красоты, а у индюков уж больно мясо вкусное», - что было в его положении смерти подобно. В ответ на такую дерзость секретарь обкома ему

таким же образом ответил: «Вот именно за это, так сказать, за хозяйственное обрастание мы тебя и нимаем с должности и чтобы другим неповадно было». Я начал понемногу привыкать к своей новой работе и в это время со мной произошло событие, которое круто изменило мою жизнь. Давно известно, что наша жизнь непредсказуема  и нередко подбрасывает нам сюжеты по круче любого детектива.

 Однажды во время одного, довольно бурного, совещания у заведующего отделом между одним из сотрудников нашего отдела Владимиром Симакиным и Октябриной Ивановной возник конфликт из-за ее бесконечных к нему придирок и мелочной опеки. Мы молодые сотрудники сидели, затаив дыхание, и откровенно наслаждались этим спектаклем, которому мог бы позавидовать сам знаменитый Станиславский, любивший повторять на

репетициях своим артистам, что он им не верит. Кончилась эта трагикомедия тем, что у Симакина не выдержали нервы и он нелестно отозвался о своей начальнице, назвав ее Бабой Ягой в полете из-за вечно распущенных не по возрасту волос.  Разумеется такая выходка не прошла для смельчака даром и они навсегда стали  заклятыми врагами. На этом злополучном совещании мне  неожиданно стало  плохо.

Я вдруг побледнел и на ватных ногах еле  выполз из кабинета заведующего. Все остальное происходило со мной как в старой кинохронике на некачественной пленке. Держась за стену, я медленно  дошел до своего рабочего места и  обессилено упал ничком на свой письменный стол. Кто-то невидимый, словно удав, с огромной силой сдавил мне горло и  давал дышать. Все предметы вокруг начали медленно искажаться

в пространстве и куда-то уплывать. Мне показалось, что  из моего кабинета откачали воздух. Из последних сил я попытался дотянуться до телефонной трубки, но она предательски выскользнула у меня из рук, повиснув  между столом и подоконником. Все вокруг, словно в кривом зеркале, начало искривляться и уплывать вместе с сознанием куда-то в пустоту. В это время  я успел подумать о том, что

могу потерять сознание и никто не сможет мне помочь. Сколько прошло времени я не знал и, немного начав приходить в себя, я решил выйти  на свежий воздух на улицу. Огромным усилием воли я вылез из-за стола, натянул на себя драповое пальто и побрел в сторону лифта. Совещание видимо еще не закончилось, так как в коридоре по-прежнему никого не было.

  Я не помнил, как оказался на  улице, но мне стало немного легче дышать. Голова кружилась, но кто-то или что-то  по-прежнему висело у меня на шее. Словно какое-то невидимое животное двигалось у меня в грудной клетке и  хотело меня прикончить во  чтобы то ни стало. Мне необходимо было обязательно  добраться до ближайшей поликлиники, которая была буквально в двух кварталах от здания облисполкома.

 Обычно эта дорога  занимала не более десяти минут, но мне она показалась бесконечной. Когда я обреченно сидел, привалившись спиной к стене на тротуаре, не дойдя буквально около ста метров до поликлиники, ко мне на несколько минут вернулось сознание. Случайные прохожие, наверное, думали, что я изрядно  принял на грудь, и  никто из них даже не пытался мне помочь. Однако мне очень повезло

и, видимо, кто-то все же помог мне добраться до места моего спасения. Меня словно куль положили на кушетку в кабинете  дежурного врача и я опять провалился в пустоту. Дальнейшие события происходили  словно не со мной, а с другим человеком и они были мне абсолютно безразличны. Я смотрел на себя, как бы, со стороны и мне казалось, что я переместился в какое – то новое и незнакомое место. Здесь было

большое помещение с круглыми сводами и цветными витражами, а также  много людей разного возраста и  все они были уверены в себе, спокойны и приветливы. Однако  лица некоторых из них показались мне хорошо знакомыми,  а отдельных людей я мог назвать даже по имени.  Один из них  в длинном светлом плаще и темными волосами до плеч  сказал, что мне ни о чем не надо беспокоиться и что он все обо мне

знает. Незнакомец предложил  следовать за ним, и я безвольно и покорно ему подчинился. Я хотел спросить, кто он такой и что это за люди, но он словно прочитал мои мысли и сказал, что скоро  сам все узнаю. Почувствовав неладное, я и из последних сил закричал: «Что здесь, вообще, черт возьми, происходит и кто вы такие»? Вместо этого я услышал незнакомый сдавленный голос  с неестественно

высоким тембром, словно из барокамеры с огромным  давлением. Затем  этот человек  сказал, что все могут быть свободны и эти люди пришли в движение и потеряли ко мне всякий интерес и покинули помещение. Затем он попрощался со мной, сказав, чтобы я не спешил и, что он еще успеет со мной познакомиться поближе.
Открыв глаза я увидел белый потолок с плафонами люцетта, напоминавшими

перевернутое вверх дном ведро. Все тело затекло и ужасно болело. Надо мной наклонился старик с живыми серыми  глазами и  длинной седой бородой.
- «Кто вы», - испуганно спросил я, не узнав собственного голоса и  подумал, что наверное уже умер и мои приключения еще не закончились. Я попробовал было повернуться на бок, но заметил в левой руке иглу, со стоявшим рядом штативом и

капельницей  понял, что пока еще живой.
- Где я,… что со мной…случилось.
- Ну, наконец-то оклемался соколик. Как же ты, дружок, всех здесь перепугал и прямо всю больницу на уши поставил. Шутка ли сказать двое суток пролежал  без сознания, - продолжал бородатый старик.

- Зовут меня Григорий Иванович, а фамилия моя тебе все равно ничего не даст, если книжки читать не любишь. Я писатель и достаточно уже пожил на этом свете. Если хочешь, то зови меня просто - дед Григорий. Доктор сказал, что тебя скосил обширный инфаркт прямо на работе, а ты вместо того, чтобы вызвать скорую, почти полумертвый сам до больницы дополз.

- Болит все тело,и... голова раскалывается,…поверните меня… набок пожалуйста.
- Доктор сказал, что пока нельзя тебе шевелиться. Ты уж  потерпи сынок, а  голова болит это от лекарств, которых в тебя влили чуть ли не полведра. Ты уж поверь мне старику. Я две недели назад тоже перенес третий инфаркт, и совсем уже было собрался своих предков навестить, а вот видишь, Господь Бог в очередной раз

меня помиловал. Мне ведь уже семьдесят семь годков в этом году стукнуло.
-  А мне только двадцать семь. Дайте воды, пожалуйста.
-  Да рановато что-то ты, сынок, попал сюда  в это отделение для тяжелобольных и это прямо какая-то природная аномалия.  Сейчас тебя напою. Дед подал мне  граненый стакан с минеральной  водой, предупредив, чтобы я не

торопился и пил маленькими глотками.Я с большим трудом сделал несколько глотков пересохшими ртом.
- Ты лежи и отдыхай, а я схожу за доктором и скажу, что ты очухался. Он за тебя сильно переживал, когда тебе совсем плохо было. Палата интенсивной терапии напоминала большую клетку с двумя железными кроватями

 столом и двумя стульями. Я начал дремать, как  вдруг в палату буквально влетел высокий молодой доктор с симпатичной медсестрой в  полупрозрачном  халате. За ними едва успевал мой новый знакомый писатель - Григорий Иванович.
- Наконец-то вытащили, потирая ладони и не скрывая явного удовольствия, громко произнес доктор.

- Спасибо Вам доктор.
- Вам, товарищ больной, разговаривать пока не полагается, чтобы сберечь силы и направить их на восстановление после небольшой аварии с вашим мотором. Ваш случай думаю должен войти в учебники по кардиологии. Просто удивительно, как человек с практически не работающим сердцем дополз до больницы, да еще, черт возьми, выжил.

Правильно, я говорю сестра, - повернувшись к медицинской сестре, гордо  проговорил доктор. Она, покраснев, растерянно ответила: «Да вы просто волшебник доктор, с таким случаем, я и сама ни разу не встречалась».
      - Ну, во-первых, ты у нас тут без году неделя и у тебя все еще впереди, так, что увидишь еще и не такое, сказал доктор. Во-вторых, спасибо Григорию

Ивановичу, который говорил, что закостенелый атеист и не верит в Бога, а сам на восток крестился. И еще я  заметил, как он ночью молитву читал  у изголовья больного и, не смыкая глаз, следил за ним первые сутки, когда наш герой на волосок от смерти был.
- Все-таки выследил меня, вступил  в разговор Григорий Иванович.
 
- Ты мне, доктор, и так помереть спокойно не дал, так вдобавок на до мной еще и смеешься. Я всего-то и попросил, что бы Господь там наверху меня услышал и взамен этого парнишки к себе забрал, а Он, видно  по-своему истолковал и обоим нам жизнь решил даровать.
      - Ну вы, даете, Григорий Иванович. Я тут, можно сказать, ночей не сплю, а

вы меня прямо как обухом по  голове.
- Это я, доктор, решил тебя трошки позабавить. Да разве я посмею тебя обижать
Ты уж прости меня старика. Заговариваться я что-то начал после болезни.
- Мы про больного чуть не забыл, - сказал доктор и начал с удовольствием меня осматривать. Я же все это время наслаждался их диалогом и мне было приятно, что

остался живой и начал радоваться самым простым вещам.
Григорий Иванович присел напротив меня на край своей кровати и, довольно поглаживая длинную бороду, улыбался каким – то своим мыслям, которые было труд
но утаить по его живым глазам.
      Прошло несколько тяжелых дней и меня перевели в другую палату. В начале
 
разрешили сидеть, а затем и понемногу вставать. Григория Ивановича еще на несколько дней назад перевели из палаты интенсивной терапии в палату на другом конце коридора. Однако он по-прежнему беспокоился о моем здоровье и заходил ко мне несколько раз в день. Несмотря на то, что он сам только едва выкарабкался от, стиснувшего его недуга, почти всегда находился в бодром расположении духа  и 

всегда был по- отечески добр ко мне. Скажу откровенно, что за время нашего знакомства, он не только вернул меня к жизни, но и фактически сделал меня другим человеком. Причем делал он это ненавязчиво и  тактично.  Мне даже показалось, что Григорий Иванович  хотел погрузить меня в какие – то, одному ему  известные тайны мироздания  и торопился передать в мои руки некое сокровенное знание. Когда мне

разрешили ходить он забирал меня в свою просторную одноместную палату. Ему, как члену союза писателей, было положено иметь  отдельные апартаменты со всеми удобствами. До сих пор не могу понять, почему Григорий Иванович  относился ко мне , как к родному сыну и ума не приложу, чем я мог быть интересен  этому мудрецу.
Обычно в часы приема ко  мне приходила жена с маленьким сыном и очень подвижным,

как ртуть сыном  и подкармливала меня домашней пищей. Я же всегда конфеты отдавал своему сыну, забирал все самое вкусное и тащил к Григорию Ивановичу. Он всегда радовался моему визиту  прямо,  как ребенок. В ответ он также вываливал из  холодильника  деликатесы, а также целую  гору овощей и фруктов. Обычно мы с ним устраивали совместный ужин, который затягивался на несколько часов. В этот момент

он весь светился и становился удивительно гостеприимными хлебосольным хозяином.
- Ты молодой, сильный, тебе надо сил набираться, а то мне жена притащила столько еды, что мне и за месяц не съесть, - говорил писатель, передавая мне очередной бутерброд с сервелатом. Мне ведь нельзя ни жирного, ни острого,  а иногда так хочется соленого огурца из бочки и селедочки с лучком, - аппетитно смаковал

Григорий Иванович. Во время нашего затянувшегося застолья он подробно интересовался моей биографией и все пытался понять, что я за человек. Видимо, обладая  профессиональным чутьем писателя, он пытался раскопать во мне некие сокровенные черты характера, которые даже мне не были известны. Я ему рассказал, что сам родом из этого города, где учился в школе и окончил техникум. Затем

служил на Тихоокеанском флоте в городе  Владивостоке. Услышав это, писатель оживился и попросил с этого места подробнее рассказать о моей службе на флоте. Затем писатель неожиданно взял в руки мою ладонь и  начал долго ее трясти. После чего он начал бодро расхаживать из конца в конец палаты, целиком погрузившись в свои мысли. В этот момент он был похож на  командира боевого корабля, отдававшего

приказы своим матросам. Затем я рассказал ему, как мне в начале службы было очень тяжело в учебном отряде и как оказался  на подводном крейсере в экспериментальном экипаже. Дело в том, что там весь экипаж был с одного набора и мы, случайно оказавшиеся здесь, четверо молодых матросов были на два года младше их по времени призыва. Кто служил в армии и, особенно на флоте знает, через что пришлось нам

пройти молодым ребятам, попавшим в опытный экипаж с бывалыми подводниками. Григорий Иванович внимательно слушал о том,  как мне пришлось целых пятнадцать месяцев участвовать в дальнем походе в Тихом и Индийском океанах с заходом  нашего крейсера в сомалийский порт Бербера. Кроме этого я ему рассказал, как дослуживал последние месяцы во Владивостоке на подводной лодке – музее «С

-56», куда меня прикомандировали  на время постановки нашего судна на ремонт. Лишь один раз писатель  тактично положил мне руку  на плечо и прервал мой сумбурный рассказ. Григорий Иванович поделился со мной о том, что тоже всю войну прослужил  на Тихоокеанском флоте, где прошел путь от лейтенанта до капитана третьего ранга. Затем, немного помолчав, добавил, что об этом периоде написал

целый роман, который давался ему сравнительно легко, потому что это был один из лучших периодов в его жизни. Григорий Иванович извинился за то, что перебил меня и просил, чтобы я  продолжал. Я ему скромно возразил, что и рассказывать-то больше  нечего.  Писатель внимательно меня выслушали не о  чем более не спрашивал, а только изредка  вздыхал и словно отключался на время, погружаясь в

свои тяжелые мысли. Демобилизовавшись с военной службы и,  приехав домой, я утроился на завод старшим инженером в СКБ и секретарем комитета комсомола завода. После  этого пять лет проработал  в обкоме  комсомола и в настоящее время всего месяц,  как перешел  на работу в облисполком и вот неожиданно оказался в больнице. Григорий Иванович меня успокоил, сказав, что ничего страшного не

случилось и в жизни всякое  бывает. - Сам много раз валялся по госпиталям. Это, как мелкий ремонт и профилактика, это я тебе как бывший совхозный слесарь говорю, -  торжественно заключил писатель. После затянувшейся паузы я  сказал Григорию Ивановичу, что возможно, как писателю Вам будет интересно узнать одно любопытную  деталь моей  биографии. Когда я работал  в обкоме комсомола, мне довелось близко

познакомиться с нашим знаменитым земляком – известным на всю страну писателем Алексеевым. Мне в составе небольшой делегации было поручено сопровождать писателя на его малую Родину в село Монастырское нашей  области. Дело в том, что он на протяжении почти четверти века ежегодно в апреле месяце приезжал в свое родное село и жил здесь почти до начала лета. Причем этот удивительный мастер  успевал

написать здесь сразу несколько рассказов или даже целую повесть. Например, таким образом, были написаны известные на всю страну произведения: «Вишневый омут», «Карюха» и многие другие его повести и рассказы. После этих слов Григорий Иванович вскочил, как ошпаренный. Он, схватив меня за плечи, величественно произнес: «Да знаешь ли ты, сынок, с каким  удивительным человеком свела тебя

судьба,-  и, не дав мне ответить, продолжал: «Это же такая глыбища, перед которым даже я благоговею и удивляюсь, откуда он черпает такую силу, и до сих пор не понимаю, как он это делает. Словно сам Господь взял да и вложил перо в его руку. Всякий раз, открыв его книгу, я  чувствую, как она завораживает меня и не отпускает до последней строчки».  Польщенный  вниманием писателя  я рассказал

писателю еще одну любопытную историю. Пять лет назад  мне было поручено провести работу по формированию комсомольско-молодежного строительного отряда на БАМ, а затем и сопровождать этот отряд до места назначения в город Тынду. Трудно передать словами какой жестокий отпор мне пришлось пережить со стороны заводского начальства при  проведении этой рискованной акции. Это только в официальной

кинохронике народ наш весь ликует и поет, а на самом деле все было, мягко говоря, не совсем так. Дело в том, что по убеждению руководства завода я своей активной агитацией нанес предприятию непоправимый  ущерб и породил такое брожение умов, от которого руководство завода  не могло  оправиться на протяжении нескольких месяцев. Достаточно сказать, что  главный инженер завода Евгений Горелов объявил

меня, чуть ли не своим личным врагом. Он даже спустя несколько лет после этого случая так  и не  простил мне, что я уговорил отправиться на БАМ четверых самых лучших молодых специалистов нашего предприятия. После этого конфликта, я был вынужден уволиться, так сказать с повышением в обком комсомола, где меня наоборот считали чуть ли не героем. Григория Ивановича заинтересовала эта история и  он

почувствовал своим писательским  чутьем  интересную тему сказал, что эта история
заслуживает отдельного внимания,и он если позволит здоровье, то  обязательно напишет об этом целый рассказ или даже повесть. Однако после затянувшейся  паузы предложил мне и самому это сделать. На это неожиданное предложение я смущенно ответил, что не умею писать, так как никогда этим не занимался. Писатель же все никак не унимался и сказал, что не боги горшки обжигают, а обычные люди.

- У тебя, сынок, есть характер, хватка и языком ты владеешь так, как я даже не владел в твои годы. Затем писатель сказал, что если мне будет интересно, то  и он готов  поделиться о своем житье - бытье. На это я ему ответил, что об этом можно было даже и не спрашивать. Григорий Иванович начал свою длинную исповедь, похожую на  грустную притчу. Я сидел как завороженный и очень сожалел,

 что не записал дословно его завораживающую историю, которую можно было слушать часами. У меня было физическое ощущение, что я будто и сам находился вместе с ним то в бескрайнем ковыльном поле, с высоко парящими жаворонками, то на палубе боевого корабля. Писатель гордо вышагивал по палате, задевая стулья и сам, как степной беркут словно парил над землей.  Он будто бы  заново переживал, давно

ушедшее время и с, нескрываемой грустью словно перелистывал страницы своей истории. Так он рассказал мне о том, что рано осиротел, и узнал в полной мере, что такое голод и нужда. Сначала батрачил, потом был пастухом и  слесарем в совхозной мастерской. Затем поступил на рабфак, по окончании которого стал студентом пединститута в Перми. После этого  упорный деревенский парень поехал в

Москву, где поступил в Институт красной профессуры, а затем и в аспирантуру.
Спустя несколько лет будущий писатель преподавал в Ульяновском педагогическом институте, куда  вернулся после службы на Тихоокеанском флоте.
      В один из выходных дней мы с писателем засиделись дольше обычного, и он рассказал мне одну любопытную историю из своей долгой жизни. Григорий Иванович

был прекрасный рассказчик и делал это очень роскошно. Писатель  рассказал, что когда он был помоложе, то  любил посидеть  в хорошей компании, особенно со своими собратьями - писателями.  Он говорил, что писатели  – это  особая каста и наши посиделки нередко затягивались чуть ли не до утра. Будучи молодым, но уже довольно известным писателем Григорий Иванович участвовал во встрече с одним из

московских издателей, прибывшим в город на Волге по приглашению местной писательской организации. Вначале они провели вечер в ресторане на берегу Волги, а потом, как и положено  продолжили в гостинице, где писатель и задремал от чрезмерной усталости. Все гости разошлись, и остался только хозяин гостиничного номера и один из саратовских писателей вместе с Григорием Ивановичем. Делать было

 нечего и пришлось оставить его на часок - другой  подремать.  Сами же тем временем решили прогуляться по набережной. Ровно через час писатель сам разыскал своих друзей и успел произнести только одну фразу, что ему срочно нужно домой к жене. После чего рухнул к ним в объятья, как подкошенный. К сожалению он своим  товарищам  даже не успел сообщить адрес своего дома. Тащить до гостиницы его было

как - то неудобно, мало ли кто из знакомых навстречу попадется. Поэтому друзья по перу после небольшого совещания решили оставить его за высоким кустарником прямо на газоне набережной.  Лето было в разгаре и стояла отличная погода.  Подложив под голову свернутый  болоньевый плащ и накрыв его японской курткой Marubeni, друзья решили пока его больше не беспокоить. Единственным неудобством для них

было, то что им пришлось устроиться рядом на скамеечке и охранять его поочередно, сменяясь через каждые два часа, как часовым на посту. Слава Богу, что все обошлось и писатель рано утром рванул домой к жене. Однако каким - то образом эта история стала достоянием гласности и дошла до обкома партии. Дальше эту историю писатель мне пересказал сам почти слово в слово. 
   
- Однажды мою жену Бетю вызвал секретарь обкома партии по идеологии и ошарашил прямо с порога: «Партия Вам настоятельно требует следить за писателем и поручает его беречь, как зеницу ока. Поскольку другого такого Григория Ивановича у нас больше нет. Бетя в начале было растерялась, но затем взяла себя в руки и ответила идеологу в таком, же духе: « Вы, уважаемый товарищ секретарь, в самом

деле,считаете, что на этого атамана можно узду надеть?». После этих слов он, молча, попрощался с моей женой и сказал, что больше ее не задерживает. Я что похож  на сосуд глиняный, чтобы меня беречь, - поглаживая бороду, балагурил писатель. Затем он, заметив мое восхищение, задумался на минуту и  продолжил меня удивлять своими историями, которые он рассказывал также виртуозно, как и умел писать.

По своим делам  Григорий Иванович часто выезжал в Москву и один его знакомый писатель рассказал  ему забавную историю. Известный на всю страну писатель Александр Фадеев после своего избрания на должность руководителя Союза писателей решил пожаловаться товарищу Сталину на отдельных членов своей писательской организации.  Он прибыл в Кремль прямо к  товарищу Сталину и решил ему

пожаловаться, на то, что отдельные члены  союза писателей допускают непозволительные вольности в личной жизни и в быту. Например, часто и много пьют горькую  до потери сознания,как сапожники. Несмотря на то, что большинство из них являются членами партии гуляют от своих жен и ведут аморальный образ жизни. Одним словом порочат высокое звание советского писателя. Вождь надолго задумался от

такой дерзости смельчака. Он, попыхивая своей трубкой и, пуская клубы дыма до едкости в глазах, ответил весьма Фадееву весьма красноречиво в свойственной ему манере: «Советую Вам, товарищ Фадеев, управляться с теми писателями, какие имеются в вашем распоряжении, поскольку других писателей у меня попросту нет». Говорят, что  Фадеев после такого неожиданного ответа на свою жалобу никогда

больше не поднимал этот вопрос. Затем Григорий Иванович сказал мне, что и у него   с товарищем Сталиным случилась оказия пообщаться с глазу на глаз. Он рассказал еще одну занятную историю из личной жизни.  Одно время угораздило его поработать  в аппарате ЦК КПСС, с горящими глазами начал свою историю Григорий Иванович.
Товарищу Сталину доложили, что в аппарате ЦК работает  один любопытный экземпляр,

который не очень любит свою работу и почти этого не скрывает.  Вождь, видимо, решил проверить эту любопытную информацию, так сказать, по всем правилам личной преданности. Он пригласил писателя в свой огромный кабинет, усадил напротив себя за длинный стол и шарахнул, как обухом по голове.
- Предлагаю тебе должность первого секретаря Ростовского
обкома.

- Не могу товарищ Сталин. От такой неслыханной дерзости у Сталина зашевелились даже усы.
- Почему не можешь.
- Пишу книгу, товарищ Сталин.
- Значит пишешь, говоришь
- Да товарищ Сталин пишу.

- О чем пишешь книгу.
- О тяжелой крестьянской доле.
- Хорошо пиши. Думаю, что партия без тебя не погибнет. Вы свободны. До свидания товарищ писатель. Сталин предупредил Григория Ивановича, чтобы он срочно представил  ему что – нибудь из своих сочинений. Григорий Иванович чуть было не

умер от страха и подумал, что все кончено и ему пришел конец.На следующий день он с дрожью в коленях принес вождю свою новую книгу. Через неделю вождь одобрил и предупредил,  что он будет следить за каждой его новой работой.
   Григорий Иванович до конца своих дней очень гордился своим крестьянским происхождением и любил свои родные оренбургские степи. В свои родные места он

всегда с удовольствием возвращался и,  будучи уже зрелым мастером черпал оттуда свое вдохновение. Когда писатель закончил свою исповедь, то я осторожно заметил, что мой дед по отцу большую часть жизни тоже прожил в Сорочинске Оренбургской области, где и был похоронен на местном кладбище. Так случилось, что своего деда я никогда не видел, поскольку он оставил этот мир еще до моего

рождения. К сожалению я так ни разу и не выбрался на его могилу, - стыдливо поделился я с писателем. Григорий Иванович посмотрел на меня исподлобья и сказал, как отрезал: «Не пристало тебе, сынок, забывать свое корневище. Не торопись пуповину обрезать с родными погостами, не по-людски это. Однако и теперь еще не поздно это поправить». После этих слов я пообещал Григорию Ивановичу, что обязательно рано

или поздно доберусь до Сорочинска и поклонюсь праху своего деда. Однако самое удивительное, что благодаря Григорию Ивановичу, в Сорочинске со мной случилось еще одно потрясение. Спустя много лет, при посещении этого уютного степного
городка я обнаружил на стене памяти воинам, погибшим во время Отечественной войны фамилию, имя и отчество моего родного дядюшки - морского офицера, пропавшего без

вести в 1942 году, о судьбе которого я  ничего не знал.
   Незаметно прошли две недели нашего с ним знакомства и писатель зашел ко мне сказать, что его выписывают.
- Я и так здесь все бока отлежал и устал здесь бездельничать, а времени мне отпущено совсем ничего, - с грустью  пошутил Григорий Иванович. После этого он

 помрачнел и, словно вспомнив что – то очень важное с тоской сказал, что ему срочно нужно дописать свой  роман, над которым он работает не первый год и много раз его откладывал из-за болезни. На прощание он подарил мне  один из самых
любимых своих романов с дарственной надписью, взяв с меня обещание, что я обязательно его прочитаю. Мы обнялись, как старые друзья и он ушел. Больше я его

никогда не видел.
  Через год Григория Ивановича не стало. Позднее я узнал, что могучий писатель успел до последней строчки дописать и отредактировать свой новый  роман. Он умер
через  две недели после его полного завершения и так и не успел подержать в руках свою  новую книгу.
   



Город  Саратов, 2012 год