Гаптофобия

Тебе тринадцать лет и ты знаешь слово «гаптофобия». Ты знаешь, что афефобия и гафефобия – это тоже гаптофобия. Даже тиксофобия – это тоже гаптофобия. И ты вовсе не вундеркинд или фанат фобий.
Это все одна фобия, ты это знаешь. Так говорит твой психолог.
Тебе тринадцать и у тебя есть психолог, к которому ты ходишь во вторник и пятницу ровно в пять. У нее заколоты волосы, строгий костюм и красная помада. И еще она готовит отличное какао. Тебе тринадцать и ты любишь какао. За чашкой какао можно поговорить о твоей гаптофобии. Даже твои одноклассники не знают, что это такое. А ты знаешь.
Почему?
Потому что тебе тринадцать, ты щупленькая, маленькая, волосы у тебя тронуты рыжиной, кожа бледная, а на носу взгромоздились редкие веснушки. Глаза у тебя невинного небесного цвета. И это все до безумия обожает твой чертов репетитор по английскому.
Вот почему.
Тебе тринадцать, а за твоим окном распласталась осень. Она равномерно облепила землю и небо. На небе острые и тяжелые серые тучи свисают, словно сосульки, давят на крыши домов и верхушки деревьев. А земля вся в грязи и листьях, ручьях и лужах, что отражают не менее противное небо. Дождь острыми иглами бьет по земле, асфальту, крышам и зонтикам. Дождь стучит по подоконнику твоего окна. И ты смотришь на это.
Деревья стоят голые и верхушками царапаются о тучи, а под цепкими ветвями укрылся грузовик. Кто-то переезжает. Туда-сюда снуют рабочие, таская мебель. Они кряхтят. Хотя ты не слышишь, но предполагаешь. На воткнутом наполовину в землю автомобильном колесе сидит мальчик. Он в футболке и старых джинсах. У него русые волосы, обгоревшие на летнем солнце.
Тебе тринадцать и ты видишь женщину, что устало смотрит на мужчину, а тот обнимает ее. Он прикасается к ней.
А ты покрываешься мурашками.
Потому что у твоего репетитора по английскому были руки, словно наждачная бумага. Ты помнишь о нем лишь пару вещей. Его голос, похожий на шелест сухих листьев, потому что он курил когда-то. Его острые скулы. И его руки. Большие, сильные. И ранящие. Прикосновение – и будто сняли всю кожу, оголили до мяса, до самых костей. У него такие руки. Поверьте.
И у того мужчины, что обнимает уставшую от переезда жену, наверняка они такие же.
А у матери руки горячие, обжигающие. Ты кричала, когда она обнимала тебя. Отец додумался не прикасаться. Он знал умное слово гаптофобия и, более того, его значение. А руки матери обжигали в терпких объятиях ее надрывной любви.
У твоей подруги руки другие. Её прикосновения похожи на случайное задевание кактуса. Когда ты думаешь, что ударишь по столу, но попадаешь по кактусу. И неприятное ощущение впивающихся под кожу заноз остается с тобой надолго. Ты весь день ходила с этим прилипшим чувством.
Гаптофобия – это боязнь прикосновений. Все потому, что у репетитора по английскому были руки, словно наждачная бумага, а ты была наивной. Тебе тринадцать и ты поверила ему. И его рукам.
На улице дождь мелкой стружкой осыпается на землю, а у переезжающих нет зонта. Они намокли. И замерзли.
За твоей дверью переезда, прямо в соседнюю квартиру. Ты слышишь вой двери, ее истеричный железный стук и быстрые шаги. Отсюда можно уловить и кряхтение рабочих. И топот быстрых ножек мальчика.
Тебе тринадцать и ты поглядываешь в глазок за происходящим. Никого нет дома, а ты стоишь на табуретке и подглядываешь. Потому что тебе интересно.
Они все прикасаются друг другу. Случайно или преднамеренно. Волею случая или узкой лестницы. Потому что мир состоит из прикосновений.
Твой мир тоже состоял из них. Из теплых рук матери, шершавых рук отца, мягкой кожи твой подружки, у которой курносый носик, белые кудряшки и серо-зеленые глаза. Ты помнишь ее тепло, когда вы ночевали вместе.
Тебе тринадцать и одна мысль о простом прикосновении заставляет тебя вздрогнуть.
Мальчик уже не сидит внизу, он носится туда-сюда с мелкими вещами, довольный тем, что полезен. Ему, наверное, тринадцать и он испачкан от макушки до пяток летом. Так прочно испачкан, что это не смоют ни осенние дожди, ни зимние морозы, ни весенняя капель. Он полностью в лете, сделан из лета, соткан из хрупких солнечных дней, сбора клубники в огороде и трепета речки перед купанием в жаркий день.
Тебе тринадцать и ты явно соткана из осени. У тебя волосы цвета опавших и мертвых листьев, а внутри теперь шелест от голоса репетитора. Теперь ты вся в осени. А раньше, говорила мать, ты была как весна, вся цветущая и в солнечных поцелуях – веснушках.
Мальчик быстро бегает и громко кричит. И бормочет себе под нос какую-то мелодию. И ты можешь поклясться, что его голос тоже соткан из лета. Он весь из лета.
Тебе тринадцать и ты знаешь истину каждого школьника. Лето – это прекрасно. Время отдыха и свободы. Потому что каждый обожает лето, если, конечно, повезло родиться не летом. Лето хочется всегда, кроме самого лета, когда утопаешь в жаре. Облака летом всегда мягкие и пушистые, рассветы самые прекрасные, а небо – до боли в глазах голубое. И тебе хочется лета. Прямо сейчас.
Кусочек лета бегает по твоему двору и подъезду. Врывается в густую прохладу и топчет эхом шум дождя снаружи. Лето прямо за дверью.
Тебе тринадцать и на тебя с удивлением смотрит новый сосед. У него в руках какой-то мешок, глаза яблочного цвета и зубы скоро познакомятся с брекетами. У него ямочки на щеках от улыбки и шрам над глазом. Он щебечет что-то про «приятнопознакомитьсямывашиновыесоседипривет» и протягивает руку.
Он не знает, что такое гаптофобия. Он не знает и что такое афефобия или гафефобия. Или даже что такое тиксофобия. Не знает осени, не знает прикосновений наждачной бумаги и удара по кактусу, не знает ожогов от объятий. У него щель между передними зубами и определенно заражающий смех.
Тебе тринадцать и прямо сейчас тебе хочется лета. А еще у тебя новый сосед, сотканный из него. И гаптофобия.
Можно ли бояться прикоснуться к теплому и долгожданному лету среди осеннего дождя?