О крепости

Среди величавых острых гор, высоких запретных лесов, бесконечных рек и беспредельного неба, где сон и явь представляют собой неделимое целое, в вечном забвении стояла ещё с начала самих времён крепость. Было у неё название или нет – одному Богу известно. Вот только о существовании её уж точно не знала ни одна живая душа за пределами прочных стен – сваленных друг на друга громадных каменных глыб. Впрочем, такая отрешенность от мира не волновала здешних обитателей. Они называли это не иначе как определенностью.
В таких местах не любят чужаков. И даже всякого рода живность была редкостью. Незадачливый зверь, лишь только приблизившись к замку, тут же спешил как можно скорее убраться восвояси. Видимо, беспрекословно повинуясь своим спасительным инстинктам.
К проклятому месту подводила одна единственная узкая тропа. Она начиналась где-то внизу, в тумане, выходила из чавкающего зловонного болота и поднималась на многие мили вверх – к крепости. По обеим сторонам её – скалистые стены, угрожающе нависавшие над единственным проходом, и высота их кружила голову. Они должны сопровождать путников большую часть дороги. Тут уж либо назад, в болота, либо вперёд, к крепости. Мягкая почва под ногами дурно пахла сыростью, на ней никогда не было следов. И это не казалось странным.
Деревья даже в разгар лета не знали листвы. Лишь голые ветви страшно торчали со всех сторон; они словно поджидали жертву, чтобы схватить и жадно растерзать её. Но жертвы, к их сожалению, не появлялись, оставляя убийц голодными.
Эти ветви на пару с гнетущим серым небом приютили стаи воронов, которые были необычно молчаливы и всегда недобро косились на замок. Мрачные птицы; сотни безмолвных мрачных птиц.
Изредка из нерушимых стен эхом вырывался протяжный жалобный крик. Он мучительно долго разносился по округе. Так кричит познавший истину в тот самый момент, когда палач пытается его утешить. Ведь казнь – детище его собственных рук. Палач-утешитель познал истину.
Крик раздавался единожды. И потом навсегда затихал. Тогда вороны напевали гаркающую зловещую мелодию, провожая невидимого убиенного в последний путь. Для этого они и собирались на этих голых деревьях, вокруг крепости, среди скал. Это и было их необычайно высокой миссией.
Вдоль тропы воткнуты в землю железные палки, на вершине которых установлены небольшие масляные лампы, так и не загоревшиеся ни разу. Не появлялось причины освещать дорогу. Со временем эти конструкции превратились в изогнутые коряги, подобные деревьям.
Далее виднелась небольшая площадка. А сразу за ней – одинокие серые стены и острые железные ворота, проржавевшие насквозь. Казалось, если дотронуться до них, они просто рассыплются, словно пыль, словно их и не было вовсе. Будто это лишь иллюзия.
Если верить сказкам, ворота поднимались лишь единожды: во времена, давно уже забытые.
Получить официальное разрешение на выход практически невозможно. По правде говоря, никто так и не удостоился чести выйти наружу.
Воздух вокруг сухой, а ветер никогда не появлялся. И всегда: противная, губительная тишина. Словно сама природа забыла о существовании этой груды камней, растворив её в вечности.
Так и стояла крепость. Один день сменялся другим. Один год сменялся другим. Один век сменялся другим. Одинаковость царила в замке. Обыватели не имели привычки спрашиваться о времени.
Внутри же помещения имели не менее гнетущий вид. За исключением, разумеется, главного холла и нескольких крупных залов. Всё, что за ними, – скучное серое пространство из камня и пустоты, изредка украшенное свечами, коврами или картинами.
Особенностью замка были длинные, узкие коридоры, пронзавшие его насквозь, вьющиеся отовсюду, словно разбросанная куча ниток. Но в них не было ни заблудившегося героя, бросившего нить и отчаявшегося выйти наружу, ни уставшего от одиночества и ожидания критского чудовища.
Они начинались сразу за тронным залом и, казалось, больше никогда не кончались. Разве можно представить что-то более пугающее, чем бесконечную неизвестность и царившую в ней беспомощность? И на что способен человек, уже скрывшийся в первой же тени этих катакомб?
Ходили разговоры, что они ведут глубоко вниз – в некое подземелье, где, разумеется, никто и никогда не бывал. Да и есть ли это подземелье на самом деле и с какой целью оно создано – никто достоверно не знал. Миф? Сказка? Быль? 
В сущности, это искусно созданный лабиринт. Но слуги об этом говорить не смели. Случалось и так, что “местным” было не найти выхода даже после первого поворота в сторону от жилых (или “живых”) помещений. И тогда неспокойные души веками блуждали в ожидании мифического героя, вестника беды, который никогда не придёт.
Больше о них никто и ничего не слышал.
А за пределами коридоров, здесь, в замке тем временем никто не говорил слишком громко.
“Господин не любит” – роптали они, скованно переходя на шепот.
Но никто не знал, как выглядел этот самый “Господин”. Да и существовал ли он – тоже вопрос. Однако страх перед ним, перед неизвестным, заставлял слуг трепетать. В крепости всё ставилось под вопрос. Любая вещь, любое понятие. Существование самих людей воспринималось с недоверием. Иллюзия. Этим можно всё объяснить. Иллюзия – что за чудо?
О правителе (или, вернее, “Господине”) говорили  всякое. О его грубости, жестокости, непреклонности. И никогда не появлялись те, кто изъявлял желание убедиться в слухах и своих опасениях и попросить аудиенции.
Трон в главном холле всегда пустовал. Однако там регулярно лежали свежие лилии, пахло вином, и негромко, почти совсем неслышно играл местный оркестр, окончательно заглушая и без того тихие голоса прислуги.
Здесь не приходилось говорить о доверии. Доносы и предательства стали частым явлением, привычным.
Лишь стоило кому-то обронить слово, которое могло вызвать хотя бы малейшее сомнение в лояльности правителю или в чистоте помыслов – несчастный тут же оказывался на плахе. Осужденным, однако, предлагали избежать казни и отправиться в коридоры крепости, искать спасение самостоятельно. Никто из них так и не избрал эту возможность, покорно склоняя голову.
Но был и тот, кто лучше других знал, куда ведёт тот или иной поворот. И даже, порою, любил прогуливаться по длинным, витиеватым проходам, не боясь очутиться в безвременье. Со свечой в руке он, как призрак, беззвучно парил во мраке.
– Стой! Кто идёт?
– (Имя)
– А, снова… И что ты тут постоянно шляешься? Аль ищешь чего?
(Имя) промолчал. Ему не хотелось разговаривать. Тем более о том, что он ищет. Такие толки могли вызвать нехорошие подозрения, а значит, иметь пагубные последствия для него. Он знал: неосторожное слово – и он с удивлёнными глазами уже оглядывал бы эшафот.
Перед ним стоял глава канцелярии. Он отвечал здесь за всё, за что можно отвечать. Командовал всеми, кем можно командовать. Его отдел был самым важным из бесчисленного множества других самых важных. В отличие от (Имя), он терпеть не мог эти бесконечные коридоры, поэтому ходил только по одному, проверенному маршруту. В руках у него всегда две сцепленные лампы, грубо нарисованная карта и неукротимая дрожь, которая не отпускала его и после выхода в свет.
– Ладно. Я, в общем-то, тебя и искал. Ты же у нас тут мастер по этим, – глава канцелярии поморщился, – катакомбам. Что б их! Брр…
(Имя) продолжал молча смотреть на собеседника. Он был одним из немногих здесь, кто обладал способностью молчать содержательно. Впрочем, эта способность редка сама по себе и является, в большей степени, заслугой случая. Однако (Имя) умело создавал и случай и мог вести разговор только при помощи этого дара. Говорил он редко и в моментах строго исключительных.
– Молчишь?! Вот и правильно! – Начальник торжествовал, хоть и знал, что победа осталась не за ним. – Два дня назад очередной болван с важным донесением, видимо, не туда свернул и заплутал. А! Черт его знает, может, и сгинул там! Твоя задача найти бедолагу, найти донесения. В любом виде. Всё ясно?
(Имя) кивнул и уже через мгновение остался один. Темнота из глубины коридора разбивалась о его свечу и будто бы призывала её потушить.
“Прочь огонь” – маняще нашептывала она.
Вдалеке тоже горел свет – вероятно, какая-то замковая комната. Он подумал, что неплохо бы и перекусить перед заданием. Но решил вначале уладить дела. Ведь с таким пустяком он планировал разобраться в считанные минуты. Поручения канцелярии настоятельно рекомендовалось выполнять быстро. Потому как иначе хозяин крепости может остаться недовольным работой своих слуг. А этого, уж поверьте, никто не хотел.
– Что ж, встречай, лабиринт! – Тихо пропел (Имя) и зашагал вперёд в поисках коллеги.

                ***

–  Поворот. Ещё один. Теперь прямо. Пря-ямо. Развилка. Налево! – Задумчиво бормотал (Имя) себе под нос.
Каждый здешний уголок он знал наизусть. В голове он носил целую карту и заранее проложенные маршруты. Он даже и рад потеряться хотя бы раз, но знал, что ему не удастся. (Имя) уже предполагал, где может быть искомый служащий.
Откуда-то дул колкий ветер. Странно – его определённо не должно быть здесь. (Имя) слышал сказки о выходе наружу, но никогда не верил им. По его убеждению  – это не более чем болтовня и пустые россказни. Главные ворота давным-давно во власти времени и ржавчины и другого выхода не существовало.
Он шёл всё глубже и глубже в тёмные закрома крепости. Свеча в его руке продолжала неистово дрожать, даже когда он закрывал её пламя от ветра.
Он очнулся от размышлений о выходе, и его посетило странное ощущение. Он посмотрел по сторонам, поднося свечу вслед за своим взглядом. Стены оказались сырые – такого он ещё не видел в округе. Специальные замковые службы следят за этим. Следили.
Он собрался продолжить поиски, но вдруг замер. Было слышно, будто в лужу что-то капает. Такого просто не могло быть. Он всмотрелся вдаль, выставив вперёд свечу, но ничего не увидел и развернулся, чтобы посмотреть, что осталось позади. Но и там – пусто. Он несколько раз переметнулся из стороны в сторону. Свеча шипела, угрожая затухнуть. Проходы стали какими-то одинаковыми. Даже некий мифический узор на камнях, что был всегда особенным для него, стал неотличим. (Имя) не мог понять, из какой стороны он пришёл. Следов на земле не осталось. Как и воска. Иллюзия.
(Имя) старался прислушаться к тишине, в надежде заметить хотя бы чей-то шорох, чтобы понять, в какой стороне выход. Ведь он ушел совсем недалеко. Но тишина отвечала ему грубым глухим гулом.
Тогда он двинулся, выбрав сторону наугад, и его шаги эхом раздавались по всем проходам. Они были такими громкими, что их должны слышать в любой части этого лабиринта, даже в главном зале. Так казалось. Одинаковые коридоры тянулись бесконечно. Освещение отсутствовало. Но (Имя) всё продолжал идти. Он не мог заблудиться. Вздор!
Пламя свечи беспокойно колыхалось. Воск неприятно обжигал руку, но (Имя) терпел. Он задумался слишком глубоко, чтобы обращать внимание на мелочи, вроде своего тела. Шаги гремели наперебой с монотонным грохотом тишины. Прошло около часа безрезультатных блужданий, как он услышал чьё-то дыхание совсем недалеко от себя. Дыхание запыхавшегося, потерявшего силы человека. Словно кто-то совсем рядом с ним безмерно устал. И эту тяжесть он обрёл навечно.
(Имя) вытянул руку со свечой, но не увидел источника нового шума. Опустив взгляд, он понял, что дыхание и его самого разделяла неясно откуда взявшаяся лужа. Она растянулась на всю ширину прохода. Перепрыгнуть, очевидно, было невозможно.  (Имя) не знал, почему, но эта вода, зловеще блестевшая в темноте, пугала его. Он чувствовал, что не хочет идти дальше. И ещё больше его пугало, что эту часть крепости он никогда не видел. Да и вообще, не знал о её существовании. Похоже, он ошибся и где-то свернул не в ту сторону. Но как это возможно? Разве что во сне. В страшном, безжалостном кошмаре.
И вот, обернувшись назад, он увидел сплошную стену – тупик. Проход просто сомкнулся прямо за его спиной, и путь остался только один – через воду. (Имя) несколько раз неуверенно похлопал ладонью по вновь появившейся стене, каждый раз одёргивая руку (словно боялся обжечься). Он отчаянно пытался убедить себя, что это всего лишь иллюзия. Дурная галлюцинация. Но это не принесло результатов.
– Что ж, ладно... – Неуверенно прошептал он, чтобы поддержать себя.
Он приблизился к воде, но всё ещё не решался вступить в мрачную лужу. Его била дрожь, то ли от страха, то ли от холода. Свеча до сих пор не гасла и была сжата рукой так крепко, что воск измялся. (Имя) сделал несколько неуверенных шагов и почувствовал, как его ботинки намокли. Он не смотрел вниз. Холодная вода сводила пальцы, и озноб стремительно поднимался вверх по телу. Лужа оказалась абсурдно глубокой, даже бездонной, как рисовало его воображение. (Имя) погружался всё больше, уже по колено, но спуск не кончался.
– Иллюзия, иллюзия, иллюзия, – продолжал он себя убеждать.
Но его догадки рушились перед невыносимым холодом, который уже объял бёдра. Судорога сотрясла тело. Зубы стучали, и, чтобы слишком явно не выдавать своего присутствия, он неприятно прикусил язык. (Имя) решил, что лучше стерпеть боль.
Он старался идти медленно, но, спустя всего мгновение, погрузился до уровня груди. Будто бы произошёл провал в его памяти. Он не помнил, как вода поднималась от бёдер, захватывая низ живота, как скреблась по рёбрам, как сдавливала позвоночник. Он не спускался слишком стремительно и не падал в глубинную яму. Словно вода сама в один миг просто погрузила его тело до грудной клетки, раздирая её своими ледяными когтями.  Чтобы не поддаться страху и не убежать прочь, обратно в тупик, (Имя) закрыл глаза. И продолжил идти.
Тёмная жидкость уже вцепилась ему в горло, холодные руки петлёй обвились вокруг шеи, сжимая в своих пальцах ещё тёплую плоть. Сделав последнее усилие, (Имя) шагнул ещё раз.
Свеча потухла. И в кромешной темноте вещи утеряли разницу между собой. Чёрная вода, ровно как и чёрный воздух, стены или земля – всё стало неотличимым. Одна масса.
Его глаза были открыты. Голову сдавливал нестерпимый холод.
Где-то наверху, над водной гладью мерцал огонь, маленькая светящаяся точка.
Теперь он упорно шёл к нему, это стало единственной необходимостью. Всё остальное утратило свою ценность.
(Имя) казалось странным то, что он видел над поверхностью воды, ведь его свеча давно погасла. Но его огонь и пламя наверху неотличимы. Огонь обладает своей неповторимостью, он знал это точно. Наверху было пламя его свечи, которую он сейчас держал в руках, потухшую.
(Имя) не мог больше задерживать дыхание. В горле неприятно кололо, и грудь противно сдавливалась изнутри. В ушах звенело, а голова кружилась в последние разы перед концом. (Имя) потерял интерес ко всякому продвижению, но всё же выбросил вперёд руку, по направлению к свету. Это воплощение его образа, последнего издыхания, последней воли. Фигура, замершая в попытке дотянуться до света сквозь холодную темноту.
Он вытаращил глаза, в которых отнюдь не прослеживался испуг. Это стало лишь рефлексией его организма на внешний раздражитель, который грозился затопить его лёгкие. Глухой стон, исходящий откуда-то из глубины, вырвался наружу. (Имя), дёргаясь, глотал чёрную воду. Вокруг беспросветно темно. Он не понимал, где находится, а просто чувствовал себя в тёмном, мокром пространстве, захлёбывающимся.
(Имя) перестал перебирать ногами. Вода достигла его лёгких, и он обмяк. Огонёк был совсем близко. И смерть была совсем близко. Но горячая рука сжала его окоченевшие пальцы (он ещё мог чувствовать) и потянула вверх.

                ***

– Я ждал Вас, Господин.
(Имя) всё ещё валялся на сырой земле, в судорогах откашливаясь. По коридорам разносились булькающие звуки.
Собеседник учтиво ждал.
(Имя) постучал себя кулаком в грудь, из последних сил приподнялся и опёрся спиной о холодный камень. Дышать было тяжело и больно.
– Спасибо, спасибо! – Он говорил, полностью и хрипло выдыхая при каждом слове. Лёгкие казались слишком маленькими для того, что он хотел сказать. – Я уже уверил себя в худшем исходе.
– Не знаю, достоин ли я Вашей благодарности. Эта глубина, право, затягивает. Настоящая трясина. Поглотит и заставит забыться. Как грязное пятно на чистом холсте. То ли замысел художника, то ли небрежный и случайный мазок. Быть может, я вовсе не спас Вас, а обрёк на гибель.
(Имя) молчал, подбирая слова. А путник тихо подытожил:
– Кто знает, кто знает…
– Вы, я полагаю. – Измотано кинул (Имя)
– И Вы, разумеется! – Улыбнулся собеседник.
Он достал из небольшой сумки свечу и поймал ею огонёк, летавший вокруг них. Это тот самый огонь, что (Имя) потерял у воды, и что видел под ней за секунду до того, как начал тонуть. Путник протянул свечу Господину. Сам же он стоял с небольших размеров разбитой керосиновой лампой.
– Полагаю, это Ваше.
(Имя) замялся.
– Нет, свою свечу я оставил в воде.
– А я вовсе не про неё, – произнёс путник и погладил пламя, загадочно его разглядывая.
– Так это Вы – тот самый заблудившийся служащий, которого мне велено найти?
– Заблудившийся? Хм. Выходит, так.
– И давно Вы не можете найти дорогу назад, в замок?
– В замок? Назад? О, что Вы! Эту дорогу я знаю с детства. Я утерял дорогу из замка. В этом моя проблема. Утерял её навсегда.
– Но зачем Вам это нужно?
– Затем же, зачем и Вам. Вы же и сами часто думаете о ней, – он благоговейно улыбнулся.
– О ней? – переспросил (Имя)
– О свободе, конечно. Я знаю, это не выходит из Вашей головы. Как и из моей когда-то. Мы похожи. И Ваше пребывание здесь вовсе не случайно, как и не случайны Ваши глубокие познания в лабиринте.
– Но почему Вы сами не можете пойти дальше?
– Вы ещё не понимаете? Я утерял дорогу. Мой путь кончается здесь. Я изранен, я не сумел найти выход. Я осужден вечно прозябать здесь, между крепостью и свободой. Но Вы – ещё нет. И я отдал последнее, что у меня осталось – время. Я ждал Вас, очень долго. Ждал, когда вы придёте сюда, когда заблудитесь, когда ступите в бездну. Ну же, господин. Вставайте! Идите!
(Имя) сжал в руке свечу и поднялся, опираясь на поданную руку нового знакомого. Встав на ноги, он увидел очертания его лица. Спустя мгновение, всё исчезло вместе с треском упавшей лампы. (Имя) стремительно отправился дальше по коридору.
– Идите, Господин! Идите! – Доносилось ему вслед.
Пламени не хватало, чтобы осветить дорогу полностью. Поэтому (Имя) шёл, выставив перед собой руку. Много раз он возвращался назад, то и дело упираясь в тупик. Он пытался вспомнить, угадать или почувствовать, куда вёл тот или иной проход, но тщетно. И он продолжал искать.
Вдруг огонёк его свечи, как уже было ранее, оторвался от фитиля и засветил заметно ярче. (Имя) удивлённо взглянул на него, не прекращая шаг. Пламя поднялось на уровень его глаз и, замерев лишь на миг, поплыло впереди своего хозяина. Теперь он шёл быстрее, нередко переходя на бег.
По пути ему встречались безликие фигуры, образы, силуэты, тени. Кем они были? Или чем? Это больше ни для кого не имело никакого значения.
Они блуждали без цели; стояли, взмолившись, на коленях перед стенами; торчали из земли, ухватившись обглоданными руками за её края, будто бы падая в пропасть; ползали; сидели по углам, содрогаясь от каждого шороха. Вокруг (Имя) раздавались жалкие, безумные, безутешные стоны. Страшная музыка слов, неумелое ёрзанье смычка по струнам, срывающийся неестественный визг – вот, что от них осталось. От людей.
– Я хотел! Правда, правда, правда. Ей-Богу хотел!
– А-а-а, будь я проклят, будьте все мы прокляты!
– Попытка! Дайте шанс!
– Умоляю вас! Прекратите говорить! Остановите этот шум!
– Бесконечность. Ха-ха! Коридоры! Ха-ха!
– Гениально, здесь же и нет выхода! Как я раньше не додумался! Гениально! Иллюзия! Иллюзия!
– Истина? Что это? Вино?
Все реплики извергались из разных уст по мере того, как (Имя) продвигался по коридорам. Они звучали одна за другой и вместе с тем одновременно. Бесконечное множество голосов кричало, изрыгало проклятья, умоляло, грозило, предостерегало, жаловалось и советовало. Безумие! Да и только.
(Имя) следовал за огоньком. Он знал, что это единственная возможность не уподобиться этим вопящим душам.
Он смотрел на пламя и старался не слушать голоса. Не поддаться их стону. Не смотреть им в глаза. Не отвечать на их мольбы. Одна оплошность – и они остановят его. Одна остановка – и он здесь навечно.
Но они не унимались. А лабиринт не кончался.
(Имя) остановился, когда увидел перед собой очередной силуэт. Это стало ошибкой. Его удивило, что этот не кричал и не расступался в страхе перед ним, как делали остальные. Некто, напротив, пристально наблюдал, заглядывал в глаза. Выждав с минуту, которая здесь показалась целой вечностью, он медленно и уверенно проговорил:
– Достаточно ль крепок ты, чтобы выйти?
Но (Имя) не обратил внимание на падшего в темноте и продолжил свой путь. На что тот лишь завизжал и понесся на обидчика, стоявшего со сжавшимся сердцем. Пройдя сквозь него, он растворился в пустоте лабиринта.
Чем дальше шёл (Имя), тем сильнее отчаяние охватывало его. Огонёк постепенно гас и вёл его уже не так уверенно. Поворотов, развилок и тупиков становилось всё больше. Но (Имя) знал, что этот путь – его. Какой бы конец он не возымел.
Огонёк почти потух, став лишь создаваемой ветром искрой, когда (Имя) обреченно шагал по очередному одинаковому коридору. Он услышал под ногами шлепок и тяжело опустил голову. На земле разлилась чёрная лужа. Стены были влажными, и тихо раздавалась капель.
Ему стало смешно. Та же это лужа, что ему уже встречалась ранее или нет – не имело значения. Главное, что теперь он знает ответы, ведь он – заблудился. Иллюзия – что за чудо?
Скоро за ним пришлют служащего, который хорошо знает здешние коридоры. И всё повторится.
Закрыв лицо руками, (Имя) медленно скатился по стене. Он думал о крепости.