Коллаборационист Чужак-3

Конец сентября 1952 года

Северо-запад Белоруссии.  Энск. Легализация.

     Добравшись до Энска, я первым направился по адресу, который мне дал «Профессор». Отмечу, что при обсуждении моих ближайших планов «Профессор» высказал мысль о том, что для меня лучшим местом работы был бы хлебозавод. Спорить с ним я не стал, хотя согласно данным мне инструкциям, я должен был устроиться работать на железную дорогу. Когда я об этом сказал «Профессору», он разрядился длинной фразой:
       – Ты уж лучше сразу иди с повинной в НКВД! На железной дороге тебя проверят и перепроверят раз десять. На хлебозаводе все куда проще, кроме того у меня там есть знакомый, который поможет тебе устроиться. Работа на хлебозаводе даст тебе возможность общаться с водителями, которые развозят хлеб по всему району. Будешь знать многое, если у тебя готова на нужном месте.
       С такие доводы были больше, чем убедительные. Я был поражен проницательностью «Профессора». Простодушный с виду сельский старик с хутора оказался необычно умным в вопросах конспирации, видимо за его спиной имелся немалый опыт работы в подполье.
       Хлебозавод я нашел быстро. Отыскать бухгалтера хлебозавода Ивана Николаевича Марковича оказалось просто. На проходной хлебозавода я получил всю необходимую информацию у вахтера, который был на удивление словоохотливым человеком. Он рассказал мне, как найти бухгалтерию хлебозавода и предупредил, что бухгалтер человек хмурый.
       Бухгалтером хлебозавода оказался пожилой мужчина с неброской внешностью, он встретил меня холодно. Переступив порог кабинета бухгалтера, я на какое-то мгновенье задержался у двери:
        – Здравствуйте!
        Бухгалтер сидел за столом и перебирал какие-то бумаги. В ответ на мое приветствие, он что-то неразборчиво пробурчал и добавил: – Прошу! – указав на стул рядом с его столом.
        – Меня просили передать вам записку, – сказал я и достал из кармана штанов небольшой листок.   
– Что там? – спросил бухгалтер, вскользь глянув на меня.
Я положил на стол записку. И сел на стул рядом со столом.
Бухгалтер взял со стола записку, развернул ее и начал читать.
– Как там Ян Витовтович поживает? – бухгалтер, как я понял, имел в виду человека, написавшего эту записку, не предполагая, что я не знаю ни его имени, мне была известна только его фамилия. На письме, которое я ему передавал не значились данные адресата. Так что, до этого самого момента я не знал, как зовут старика, вручившего мне записку.
– Живет, – неопределенно ответил я.
– Вы с работой определились? – спросил бухгалтер.
– Надеюсь, вы поможете мне, – ответил я. – Ян Витовтович, сказал, что я могу рассчитывать на вашу помощь в этом деле.
– Могу оформить вас снабженцем?
Я никак не предполагал, что меня могут взять на работу снабженцем. С собой у меня был паспорт и трудовая книжка, в которой было несколько записей о том, что я работал электриком третьего разряда на железной дороге. Выдавшие мне эти документы исходили из того, что я должен устроиться работать на железнодорожной станции Энск, очевидно им была важна информация о передвижении грузов. Однако, одно дело предполагать, и совсем другое располагать тем, что предлагает жизнь. Я решил не придерживаться установок, данных мне в школе, достал свои главные документы и протянул их бухгалтеру.
– Так, – бухгалтер с интересом рассматривал меня, как бы определяя то, на что я гожусь, – у нас для вас найдется работа важная и ответственная.
Я рассказал бухгалтеру часть той, легенды, которая была придумана для меня моими наставниками. Согласно этой легенде, я в сорок шестом году был отправлен с группой молодежи на предприятия тяжелой металлургии, молодые рабочие руки нужны были послевоенной стране. На самом деле, фактически, я был выслан вглубь России на принудительные работы. Излагая свою историю, я немного нервничал. Я понимал, что мне, никогда не бывавшем в Челябинске, трудно будет подтвердить что-то, если кто-то задумает расспрашивать меня или что-то уточнить. Надо было учиться избегать расспросов – кто я и откуда. Искусство переводить беседу в нужное русло мне предстояло еще освоить. Переведя наш разговор в другое русло, я стал рассказывать, что родом я из здешних мест, добавив, что на хуторе под Энском живет моя тетя. Я так же посетовал на то, что после войны здесь многое изменилось и мне фактически приходится обживаться заново. Слушая мой рассказ, бухгалтер хитро улыбался, как бы про себя думая: «Мели Емеля – твоя неделя». От этой его хитрой улыбки мне делалось не по себе. Я было хотел показать ему свои документы. Но удержался. Мне подумалось, что той «липой», которую я имел при себе, лучше было не хвастаться.
– Оформите прописку, – сказал бухгалтер, – И приходите оформляться. 
Бухгалтер был немногословен. Прописка – это то, без чего на работу не устроиться. Чтобы не иметь проблем на работе, которая связана с многочисленными командировками, следовало иметь хорошие документы. У меня вызывало большое сомнение то, что мои документы смогут пройти проверку. Однако, других вариантов предложить я не мог.
Со словами: «А пока, пойдемте, я вас познакомлю начальником отдела снабжения», бухгалтер проводил меня в другой кабинет, где представил меня здоровенному, широкоплечему дятине, лет тридцати. На бледной физиономии с крупным, крутым подбородком играла улыбка, которую я про себя обозначил словом «нагловатая». Эта улыбка раздражала. То, что она не сходила с лица, не давало мне возможности понять, о чем же на самом деле думает начальник.
– Поляк? – поинтересовался мой будущий начальник.
– Белорус.
–Мариан,– представился будущий начальник, – Надеюсь, что мы подружимся?
Я промолчал, а про себя подумал: «Не стоит загадывать наперед!». Это знакомство было для меня очень важным, хотя бы по тому, что это был первый мой шаг к легализации. Перекинувшись несколькими малозначащими фразами с Марианом, бухгалтер вышел из кабинета.  Я остался один на один с моим будущим начальником.
–Похоже, мне не повезло с начальником, – подумал я.  Передо мной сидел мужчина, по внешнему виду которого трудно было, догадаться зол он или весел в данную минуту. К тому же у него были глаза неопределенного цвета, непроницаемые, которые выглядели как стеклянные.
Некоторое время мы побеседовали о погоде, о текущих новостях в стране. Я обратил внимание на бравый вид мужика, который, как мне показалось, все время харахорился.
          –За знакомство не мешало бы выпить! – сказал мой будущий начальник.
         Я решил промолчать.
– Тяпнешь спиртику? – предложил он.
Мне не оставалось ничего, как согласиться. Он, не торопясь, достал со шкафчика забитого какими-то бумагами армейскую флягу и два стакана. Налил спирт в стаканы, грамм по сто, а флягу сразу же спрятал.
– Воды нет, – наставительно, с легкой улыбкой, шепнул он мне на ухо. – Пьем на сухую!
Мы выпили. Спирт сразу же обжег все внутри и я через несколько минут почувствовал, что стал увереннее. От одной мысли, что я в Белоруссии, а не где-то на чужой земле, мне стало хорошо как-то спокойнее.
– Прорвемся! – сказал Мариан и похлопал меня по плечу. – Иван Николаевич шепнул мне, что ты от «Профессора»? Да?
 – Да!  – предельно коротко ответил я.
 – Повоюем еще? – хитровато улыбнулся Мариан, меня даже передернуло от этих его слов. Мариан заметил мой испуг и отреагировал на него просто: – Не переживай. Немцы пришли и ушли. Их радость успехам в России была не долгой. Советы оказались сильнее. Надо полагать, что и Советам радоваться тоже рано – война еще не закончилась потому, что мы своего слова еще не сказали. Думается, американцы и англичане просто так Польшу Советам не отдадут.
Я в ответ на слова Мариана кисло улыбнулся. Добавить к сказанному им у меня было нечего.
 – Квартиру не ищи,  – Мариан, похоже, до моего прихода уже принял какую-то дозу алкоголя, поэтому сейчас выглядел раздобревшим и словоохотливым. – Поживешь какое-то время у меня, я помогу тебе с пропиской.
– Это хорошо.
– Надеюсь паспорт у тебя нормальный?
– Кто его знает? – пожал плечами я. Я действительно не знал того, насколько мои документы были хорошими.
– Я подумаю и над этим вопросом, – сказал Мариан, похоже, он сразу определил, кто я такой, а поскольку меня к нему привел Иван Николаевич, который, что-то шепнул ему перед тем, как уйти, то я был готов к самым неожиданным вопросам и предложениям со стороны Мариана. – У меня есть один настоящий советский паспорт на фамилию Пинский. Его я нашел как-то в магазине после давки в очереди за мукой, в нем все, как надо – и прописка, и всякие особые отметки. Надо только лишь фото переклеить.
Я согласился с предложением Мариана. Спорить с человеком, который завтра будет  моим начальником, не было никакого смысла. Настоящий советский паспорт с переклеянной моей фотокарточкой и местной пропиской казался мне более надежным документом, чем та «липа», которой меня снабдили. Согласился я и на то, чтобы некоторое время пожить у Мариана. Тем более, Мариан жил без семьи.
День подходил к концу, я за это время смог обговорить все свои дела на хлебозаводе, приобрел нового знакомого и хозяина квартиры. Дом, в котором мне предстояло жить, находился на другом конце Энска, рядом с кладбищем. Это был глухой район, к которому вплотную подходил небольшой низкорослый лес. Меня смущало только одно – мои дела складывались как-то уж слишком удачливо, без моей инициативы и актисности.
Можно было планировать дела на следующий день. Первым делом нужно было оформить прописку и трудоустройство. Мариан настаивал, чтобы я занялся этим немедля: «Не надо откладывать прописку, работа снабженцем – это то, что тебе надо». Правда, прежде чем, назначить день, с которого я начну свою трудовую деятельность на хлебозаводе, мне предстояло забрать у тети на хуторе свои пожитки и, конечно же, выйти на связь с центром. Возникала необходимость скорректировать график моих контактов с центром. Работая на хлебозаводе, я не смогу придерживаться того, что планировалось центром.
Рабочий день на хлебозаводе подошел к концу. Мариан предложил мне пройти на квартиру, где я буду жить. Я не стал противиться. Одно меня тревожило, когда это Иван Николаевич смог рассказать Мариану, кто я такой. По крайней мере, у меня возникло ощущение, что Мариан обо мне знает больше, чем мне показалось.
– Поживешь у меня, – сказал Мариан, когда мы вышли за территорию хлебозавода. – Правда, у меня будет пока одно пожелание – не афишируй то, что живешь у меня. Сейчас время не простое, да и слухов по району идет море о каких-то парашютистах. Понагнали НКВДешников нагой не ступить.
Я пообещал, что учту пожелания Мариана, и буду предельно осторожен. Беседа у нас не клеилась. То, что мы несколько минут назад выпили спирта, развязало наши языки, но чувство осторожности у каждого из нас не притупило. Мариан, как-то неожиданно заявил:
– Всю войну я пробыл в партизанах.
– Правда, – засомневался я.
– Было дело, – ответил Мариан.
Некоторое время мы шли молча. Квартира, где я должен был поселиться, находилась в частном доме на самой окраине Энска. Мариан владел половиной дома, а на другой половине жила с семьей его дальняя родственница. Мариан не скрывал того, что он владелец квартиры. Его родственница была замужем за участником войны, который имел ранение и инвалидность. Он работал завхозом в школе и считался в Энске человеком уважаемым. Мариан предупредил меня, чтобы я в разговорах с соседом не сильно распространялся о себе. Брошенное Марианом: «С ним лучше помолчать, чем ляпнуть что-то лишнее!» настораживало.
Мариан вскользь упомянул про отряд, в котором ему пришлось партизанить и добавил, что отряд входил в состав самообороны Виленской земли. Отрядом командовал полковник «Рынграф». Просуществовал этот отряд до середины сорок шестого года. Далее в боях с войсками НКВД, которые блокировали район расположения отряда, отряд самообороны был разгромлен. К середине лета 1946 года от отряда осталась только небольшая группа партизан, которая вырвалась из окружения и ушла в Польшу. Мариан и несколько бойцов из местных остались для работы в подполье. Я старался не показывать свой интерес к рассказу Мариана, для меня куда важнее было выслушать все, что он  расскажет и сделать для себя выводы. Из услышанного мне стало ясно, что Мариан не так прост, как кажется.
– Тебе, как я вижу, хватило, – я хотел сказать «горя», но мне показалось, что слово «горе» не совсем подходит в данной ситуации.
– Да уж!
– Ничего, мы еще покажем себя.
Я не торопился раскрывать себя и то, откуда я прибыл, но посчитал необходимым проинформировать Мариана о том, что я имею определенные контакты с заграницей. Важно было обратить его внимание на то, что я не простой курьер, а лицо с важным заданием, продвижение которого отслеживается даже здесь, в Белоруссии, мне очень хотелось показать Мариану, что я прибыл сюда не один и задание у меня серьезное, без такого информирования Мариана трудно было надеяться на его расположение.
– Мариан, правда, что в Налибокской пуще и сейчас есть группы, которые готовы на многое? Не уж то НКВД еще не перебило всех?
– Может быть и есть, – ответил Мариан без интереса в голосе, – Но их, наверно, мало. Я по крайней мере ничего такого не слышал и давно, да и в газетах об этом ни слова.
– Можно подумать, что Советы сообщают о таких событиях в своих газетах? – попробовал пошутить я.
– Конечно, же не пишут, – Мариан сделался серьезным. – Однако, тот, что умеет читать между строк, понимает, что сообщения в газете, в которых говорится об усилении классовой борьбы на селе – это не пустые слова, а сообщение о том, что «эта самая борьба» идет. Вот так находят прямое подтверждение наличия сопротивления Советам в советских газетах.
– Ты, безусловно, прав.
– Правда, я слабо верю в то, что мы можем победить в этой самой борьбе. Советы даже поляков прогнули. С 1949 года в Польше по сути тиражируется советская политическая система. Польская объединенная рабочая партия уже стала руководящей силой в стране и власть из своих рук не выпустит. Везде и повсеместно внедряются советские методы управления, я хоть и не чистокровный поляк, но все прекрасно понимаю. Запад, тоже, пробросил всех нас, заигравшись с Советами.
Я молчал, добавить к сказанному было нечего. Кроме того, я не очень силен был в том, что касалось политический и экономической ситуации в Польше. А, тем не менее, к этому времени Сейм Польши закрепил социалистическую направленность общественного развития страны и основы государственного устройства. Государство фактически взяло курс на индустриализацию.
Мы подошли к дому, где жил Мариан. Разговор на какое-то время прервался.
– Я думаю, что мы сможем подружиться, – сказал я, мне не хотелось и далее развивать тему, в которой я не был силен.
– Придется, – зло улыбнулся в ответ Мариан. Злая улыбка здоровенного дятины повергла меня в шок. Похоже, подружиться – это единственный вариант и для меня, и для Мариана, так как других вариантов не предполагалось. Правда, пока не совсем ясно было, кто кому должен был подчиниться. То, что я не простой курьер, прибывший с Запада, Мариану, наверняка было ясно, но и я понимал, что Мариан, это не просто серенькая мышка в организации, которая меня передавала по цепочке друг другу. То, с какой уверенностью Мариан разговаривал со мной, говорило о многом. Похоже, в своих действиях он опирается только на собственные решения и не терпит никаких других вариантов, кроме собственного. Эта его уверенность поражала. Готовность Мариана принять участие в моей судьбе подтверждала то, что он не рядовой член подполья, а довольно солидная фигура, осведомленная во всех вопросах жизни организации.
***
 Квартира у Мариана оказалась небольшой, она состояла из двух небольших комнаток, одна из которых отапливалась большой русской печью, а другая небольшой грубкой. Когда мы зашли в квартиру, Мариан указал мне на небольшой диванчик, стоявший у окна, и сказал:
 – Жить будешь здесь! Вещи можешь повесить на вешалку за стеной в комнате.
Мариан произносил инструкции для меня с таким тоном, что я должен был понять - возражения не принимаются.
          Я, молча, кивнув. К вечеру я так сильно устал, что разговаривать уже ни о чем не хотелось, да и выпитый спирт делал свое дело. Меня подмывал прямо в лоб изложить Мариану суть задания, которое я имел. Однако, откровенность с человеком, которого я почти не знаю, не предвещала мне никакой выгоды.
           – Полагаю, что ты мне поможешь в моих делах, – промямлил я.  Наверно, зря я затевал этот непростой разговор. Однако, желание поскорее добраться до группы Миколутского не давало мне покоя. Мне не терпелось поскорее включиться в настоящие дела.
          – Что же я должен буду делать для тебя?
          – Знать бы это мне? – неудачно пошутил я.
          – Для начала неплохо бы получить представление о текущей ситуации в Энске. Например, мне интересно кого нквэдешники ищут? Есть ли возможность установить контакт с группой Миколутского? Полагаю, что ты, Мариан, знаешь кто это такой?
          Я не хотел упоминать в своих словах Мариану о парашютистах. Это было лишним хотя бы потому, что Мариан, как мне показалось, был достаточно хорошо осведомлен о том, что происходит в районе Энска.
Мариан был уроженцем Энска, имел много знакомых, что объяснялось его работой. Все таки «Профессор»  был прав в своем решении направить меня на хлебозавод, работа снабженца имела много положительного с точки зрения передвижения по району и знакомств с нужными людьми.
– Анджэй, ты вообще-то какую специальность имеешь?
– Возможности получить хорошую специальность не было, – ответил я. – Сам знаешь, война – это не то время. Правда, одно время работал электриком работал на железной дороге?
– Электриком?
– А что такого?
– Странно.
– Ничего странного. Жизнь так сложилась. Вообще-то когда-то я мечтал стать учителем.
– Учителем?
– Да. Только война помешала.
– Так ты специалист по электричеству?
– Да, имеются некоторые навыки. По крайней мере, знаю, что такое «фаза» и что такое «ноль». Пришлось поработать даже дежурным электриком. Есть такая работа.
– Это по ночам, что ли дежурил.
– Да.
– И что?
– Как что? Ночью делать нечего, так я поднатарел на ремонте радио. Даже рации научился ремонтировать.
– Рации? Ты разбираешься в радиоаппаратуре? Так тебе же цены не было бы в лесу.
– Не то, чтобы очень. Немножко.
– А работать ключом умеешь?
– Пробовал, – уклончиво ответил я. Мне не хотелось раньше времени раскрываться перед Марианом. Стало понятно, что надо менять тему разговора так, как дальнейшее ее развитие заведет меня в тупик. А я еще не готов к тому, чтобы раскрывать суть моего возвращения на родину. Как сказал, «Профессор»: «Надо, прежде всего, получить поддержку от центра». Странно то, что в каждом деле есть своя бюрократия.
Я разделся, повесил осеннее пальто на вешалку и сел на небольшой диван. Мариан сразу же занялся приготовлением ужина. Похоже, приготовление еды было для него обычным делом. Растопив плиту, он начистил картофеля, поставил на плиту небольшой чугунок. Я держал паузу, не решаясь предложить ему свою помощь. Увидев на окне какую-то газету, я взял ее и погрузился в чтение. Мариан несколько раз выходил из комнатки в коридор. Мельком наблюдая за ним, я вскоре увидел на столе миску с солеными огурцами и квашеной капустой. Время летело незаметно. В газете я прочел несколько статей по сельскохозяйственной тематике. Похоже, в районе были проблемы с развитием сельского хозяйства. 1951 год оказался напряженным. Одним из ярких событий было то, что в некоторых деревнях района появилось радио. Несколько колхозов в районе укрупнили, в надежде, что этого обеспечит хозяйства новыми рабочими руками. Однако укрупнение не решило никаких проблем потому, что мужчин в селе не хватало. Те, мужчины, что вернулись с фронта, неохотно шли работать в колхоз. Многие из них предпочитали оставаться единоличниками и работать на себя. Правда, с такими хозяевами поступали просто, у них отрезали огороды, а особенно упертые, лишались приусадебных участков до уровня небольшого огорода. Молодежь тоже неохотно шла на работу в колхозы. Работать за обещания никто не хотел. Трудоспособные парни и девушки рвались в поселки и города, туда, где была работа, за которую платили заработную плату. Работать за трудодни никто не хотел. Мне хотелось расспрашивать Мариана о том, как живет деревня в Белоруссии сегодня, но я не решился. Мне подумалось что сегодня и без того событий у Мариана было много. Я из рассказов тети Ханны знал, что работая в колхозах, крестьяне практически ничего не получали и по-прежнему в обязательном порядке, под угрозой наказания должны были обрабатывать положенную норму трудодней. Фактически это было узаконенное государством рабство.
 Мои рассуждения были прерваны Марианом, который к этому времени накрыл стол. Он пригласил меня ужинать. Мы сели за стол. Пили и ели не торопясь. Мариан был не словоохотлив. Наверно, устал за день, но, тем не менее, у него нашлось несколько коротких и важных замечаний по поводу того, что я должен сделать в ближайшее время. В первую очередь мне надо было сфотографироваться. Паспорт для меня Мариан собирался сделать. По его словам, он был в этом деле не большой мастер, но имел знакомых в городе, которые промышляли контрабандой на границе Польши и Литвы еще до прихода Советов. Я опять попытался объяснить Мариану, что для меня очень важно установить контакт с группой Миколутского, на что он ответил мне просто:
– Спешка нужна, только при ловле блох, а в данном случае надо ехать в Вильнюс. Без санкции Центра к Миколутскому лучше не соваться.
Он объяснил мне, что так называемые, «лесные братья» - это миф, гуляющий в народе и не более того. Люди всегда хотят верить в высшую справедливость, которую им не может дать никакая власть. Я был удивлен услышанному, сказанное Марианом во многом совпадало с моими личными наблюдениями. Мариан не стал идеализировать ситуацию и рассказал мне о том, что на самом деле НКВДешники давно уже ликвидировали активное сопротивление в районе. И добавил, что те, кто еще остался в лесах, – это отдельные группы, имеющие контакты с Западаом, они выживают только благодаря глубокой конспирации. Активная коллективизация пополняет ряды «лесных братьев» потому, что мало кто хочет работать за так на государство. Ведь труд колхозника фактически не оплачивается. Сельский житель по сути ограничен в правах и свободном передвижении по стране. Отсутствие паспортов у сельских жителей это не прихоть чиновников – это установка государства, которое таким образом стремится привязать крестьян к колхозу, к земле. Из разговора с Марианом я понял, что он достаточно хорошо проинформирован о том, чем живет народ.  Он прекрасно знает, что большинство колхозов бедны, и неспособны обеспечить даже более-менее сносный уровень жизни своим работникам.
         После ужина я отправился спать, а Мариан еще некоторое время возился на кухне.
***
        Следующий день для меня оказался хлопотливым. С утра я зашел к местному фотографу и заказал у него фотографии для паспорта, потом зашел на работу к Мариану и проинформировал его о том, что буду вынужден на пару дней отлучиться. Мне надо было забрать свои пожитки у тетки. Кроме того, у меня был назначен сеанс радиосвязи с центром, пропустить который я не мог потому, что это могло бы быть воспринято в центре как мой провал. Поскольку моя жизнь, вроде бы как, устраивалась, я решил выкопать в лесу в тайнике все, что могло мне понадобиться в ближайшее время. Надо было учесть то, что приближается зима, а когда подмерзнет и выпадет снег, я не смогу разыскать место, где спрятал свои ценности, да и раскапывать промерзлый грунт не просто.
       Своей удачей я считал то, что у меня появлялась реальная возможность стать владельцем настоящего советского паспорта. Я был уверен, что для проверок он сгодится, а селиться в гостинице лучше с той липой, которая у меня при себе. Я был уверен, что гостиничные работники все без исключения – это сотрудники НКВД. По крайней мере, так меня инструктировали в центре.
       К обеду я вернулся на хутор. Тетя Ханна не задавала мне лишних вопросов, я поспешил ей сообщить, что нашел работу и буду работать на хлебозаводе, но предупредил, чтобы она об этом не распространялась. «Возможно», - пояснил я, - «мне придется сменить фамилию. В случае чего, ты меня не знаешь. Времена сейчас такие. Тетя, молча, кивнула, соглашаясь со мною.
       Во второй половине дня я на велосипеде выбрался в лес. C погодой мне повезло, шел дождь и для того, чтобы добраться да нужного места мне потребовалось  около часа. Надо заметить, что найти место, где я в день высадки спрятал все свое имущество, понадобилось времени больше, чем на дорогу. Дождливая погода способствовала тому, что я не встретил никого ни на дороге, ни в лесу. Грибная пора закончилась, сельхозработы в поле были завершены, так что в это время в лесу мог попасться  только на кто-то, кому очень срочно понадобились прогулки или случайного охотника.  То, что в районе проводилась операция войсками НКВД, скорее всего, вынудило даже заядлых охотников отсиживаться дома. Я больше всего был озабочен тем, как добраться на хутор с грузом незамеченным. Груз у меня будет приметный, в схроне был спрятан небольшой чемодан и два вещмешка.
        Перед отправкой за грузом, я попросил у тети Ханны две домотканые постилки, в которые решил замаскировать вещмешки. При встрече с каким-то человеком, то, что я везу какие-то вещи в узлах из домотканой постилки, не вызвало бы ни у кого никаких вопросов. Случайный встречный, скорее всего, подумает, что человек купил что-то и везет домой. Убеждая себя в том, что все так и будет, я поймал себя на мысли о том, что я наивно верю в то, что выдумываю сам для себя. Страх перед тем, что я в любой момент могу быть задержан НКВД не оставлял меня, чтобы уменьшить его воздействие на психику, я выдумываю всяческие невероятные и вероятные сценарии в надежде, что они мне помогут.
         Мне становилось ясно, что моя встреча, с так называемыми, «лесными братьями» откладывается на неопределенное время. Однако я постоянно получал подтверждение тому, что «лесные братья» по-прежнему действуют в районе Энска, но их количество никто не знает. Налеты на магазины, работников почты и советских работников случаются, но назвать это борьбой с Советами я не решался.
          Добравшись до места, где были спрятаны мои «сокровища», я понял, что с первого раза найти их у меня не получится. Лес сильно изменился. Деревья, сбросили листву, что сильно преобразило лес. Зарубку на ели я отыскал не сразу. Все деревья в лесу казались одинаковым. Было тихо. Где-то недалеко громко кричал ворон. Дождь  усиливался. Под моими сапогами хрустели сучья и хлюпала вода. Достав саперную лопатку, я начал раскапывать землю. Вещмешки с самым ценным я аккуратно увязал в постилку, которую закрепил на багажнике велосипеда. Яму закапывать не стал, забросал ее хворостом, ветками и опавшей листвой. Другой вещмешок я увязал в постилку и решил нести на себе. Груз оказался достаточно тяжелым. Стало понятно, что свой ценный груз я буду нести до хутора с привалами. На обратный путь времени ушло часа два. До хутора я добрался, когда уже начало смеркаться. Транспортировка ценного груза прошла без каких-то приключений. Этому поспособствовало то, что целый день шел нудный дождь.
       Доставленное на хутор я спрятал в бане. Потом развернув станцию, вышел на связь с центром. Сообщение в центр было коротким и немногословным. Главным было то, что я устроился, обживаюсь и осваиваюсь в новом окружении. Из центра были получены инструкции, суть которых была проста – ускорить выход на группу Миколутского и осуществлять постоянно сбор информации о наличии в районе военных и их передвижении. Но, для меня самым важным была предстоящая поездка в Вильнюс.