Первое чувство

1. Да здравствует утро
Человеческая жизнь – это путь, проходя  который, часто приходится карабкаться, скользить, а иногда и падать, набивая шишки на самых неожиданных местах, иногда в самой непредсказуемой ситуации. Правда, до определённого возраста, многие из нас, паря во сне, и, испытывая при этом высшее наслаждение, совсем не задумываются  об опасностях, сопутствующих  предстоящему приземлению или  падению с высоты. При этом, оглядываясь назад, становится не по себе, осознавая, что длинный отрезок жизни является лишь коротким мгновением, а само это мгновение является абсолютно бессмысленной единицей времени,  окружающего Вас мира. Хотя, смотря на себя по утрам  в зеркало, вы с грустью убеждаетесь, насколько это "мгновение" отложило свой "жестокий отпечаток" на Вашей внешности.
Я открываю глаза, и перед моим взором возникает шарообразная хрустальная люстра, отсвечивающаяся всеми цветами радуги в лучах утреннего света. О боже, где я? Я никак не могу отойти от глубокого сна, хотя уже на часах 07:00 и надо вставать и готовиться к предстоящему дню советского школьника. А тут ещё голоса родителей, как отзвук Иерихонской трубы, призывающей поторопиться чтобы не опоздать в школу, окончательно обрушивают стены, отделяющие этот нежеланный мир от неги сладкого и тёплого сна. На дворе март 1979 года, мне 16 лет. В голове отголоски вчерашнего дня и отрывки каких-то фраз, всплывающих параллельно с заученным материалом по истории и физике, вызывающих утреннюю тошноту и неприятное щекотание под ложечкой. Вот папа вернулся с выгула нашей собаки и я уже слышу лакающие звуки на кухне под столом, где размещены миски с водой и с едой. Только одна мысль теплом согревает душу, что сегодня пятница и короткий день, а также мы с Марком планировали после уроков пойти в кино.
Вот я уже на морозной  улице, покрытой грязным слоем тающего снега, и жду 23 номер автобуса. Промозглый влажный ветер неприятно дует в уши, вызывая эпитеты не нормативной лексики. Втянув шею в плечи, я подхожу к школе, где в затемнённых от грязи окнах я вижу своё отражение, напоминающее молодого одногорбого верблюда, озабоченного неудобствами брачного периода. Наконец-то я в классе. Уже остались считанные  минуты до звонка. Вот влетает в класс Марк в легкой куртке, обвязанный огромным шарфом, расплываясь как всегда улыбкой на тридцать два зуба. При этом его еврейский нос приобретает крючковатую форму, ища встречу со вздыбленным подбородком. “Шурик, как дела"?- обращается он ко мне, развязывая бесконечно длинный шарф, заменяющий ему свитер, "Дела у прокурора", отвечаю я, "а у меня делишки мелкотурные, да рожа Розы Николаевны, которая совсем не вызывает у меня эротических фантазий, я бы сказал совсем наоборот!" "Странно было бы, если бы наша "Тортила" вызывала бы у тебя эмоции в этом направлении”- отпарировал Марк, хотя, как сказал Зигмунд Фрейд: "Единственное извращение, - это отсутствие секса. Всё остальное дело выбора каждого". "Марк, мне кажется, ты слегка преувеличиваешь, намекая на мою приверженность к геронтофилии  и способностью находить в уродстве  красоту." Тут прозвенел звонок и в класс вошла, напористо стуча каблуками, незабвенная Роза Николаевна по прозвищу "черепаха Тортила ", при этом её баритонистый фальцет пропел "можете сесть", хотя мало кто в классе с первого раза её понял. “Ермолаев с Моисеевым, вам  что, особое приглашение нужно?! " - Тоном выше пропела она. "Я думаю, простого реверанса хватит", промычал я под  хохот одноклассников. " А ты, Дрот, вообще, когда тебя не слышно просто ангел во плоти", парировала она. Начался урок, Марк сидел рядом, что-то рисуя на тетрадном листе. Сзади нас сидели Аленка с Маринкой, тихо перешептываясь и кивая в мою сторону с усмешкой.
Ох, эта весна, ох уж эти 16 лет, пропитанные юношеским  нонконформизмом, спонтанной эрекцией и агрессивным настроем. Недолго думая, я запускаю под заднюю парту правую руку и с вожделением  глажу  Алёнкину лодыжку, получая назад отвесистый подзатыльник. "Радина, Вы что там с Дротом совсем взбесились, а ну прекратите сейчас же! " -   потянула фальцетом Тортила, при этом густая растительность покрывающая тёмно - коричневую  бородавку  на подбородке вздыбилась, как шерсть на хохолке у испуганной кошки." К доске пойдёт Наташа Якуб и поведает Нам о трёх источниках и трёх составных частях марксизма" – пропела Тортила, переходя в более низкую модуляцию. Наташка недавно переболела гриппом, перешедшим в зеленовато - коричневый  Герпес на нижней губе, и гундосый говор из-за плотноспрессованных соплей в забитых насморком ноздрях. Однако, она стремительно вышла к доске, встав между первым и вторым рядом. Её зелёные глаза устремились, кудато вверх и она, гундося, начала пересказывать выученный урок. При этом из её левой ноздри, извиваясь как змея под звуки дудочки факира, выползла бирюзовая сопля, направляясь в сторону левой груди. Как сочетается в лучах утреннего света цвет Наташкиных красивых глаз и цвет предательски выползшей сопли, я и сам того не понял как у меня вырвалась фраза: "А эта зелень тебе к лицу!"  Минута молчания, выскакивание Наташки из класса, истерический смех с сочетанием фраз "Ну и сволочь же ты Дрот! "и "У тебя абсолютно отсутствуют тормоза, в тебе нет ни капли интеллигентности!", пропела Тортила, на всякий случай, протирая платком собственный нос. "Не всё нужно и принято говорить!" - прошипела она. "Как жаль" отпарировал я, "а ведь так многое хочется сказать, а сколько в жизни ещё не сказанного!" "Ты вместо того, чтобы паясничать, лучше бы пошёл и извинился за своё хамство" –отпарировала назад Тортила! "С удовольствием" сказал я, направляясь к выходной двери. "А я пойду и прослежу" - сказал Марк, поднимаясь и следуя за мной. "А мы засвидетельствуем, что он именно это и сделал", сказало часть девчонок и мальчишек из класса  и последовали за мной к выходу. Около женского туалета собралась часть высвобождённого от воздействия" Трёх источников и трёх составных частей марксизма" класса, прислушивающихся к схлипованиям, доносящимся с туалета. "Наташенька, ты прости меня идиота, пожалуйста, я, да и все наши тебя очень  уважаем", лепетал я. "Я больше не буду". К сожалению, реакция была как раз обратная ожидаемой. Голосовые подвывания усилились, в сочетании с хрипами и спонтанными плевками. "Ну и долго ты здесь будешь стоять" - обратилась ко мне Лариска. "Взял в руки ноги и пошёл к ней лично просить прощение"! "Что прямо в женском туалете?" - не уверенно спросил я. "А если она в этот момент справляет нужду?" "Так сделайте это на брудершафт" - сказал Вавуль . Как видно это был не мой день, войдя в туалет и пройдя мимо пустых кабинок, я подошёл к последней кабинке, которая тоже была приоткрыта. На белом унитазе без крышки, покрытом обрывками газет, сидела Наташка, всхлипывая в носовой платок, со спущенными чулками и трусами. "Прости меня Наташа" - сказал я, оторопев от увиденного. "Да пошёл ты в жопу" - прорычала Наташка, запустив в мою сторону алюминиевым  ведром до верха набитым обрывками газет, салфетками и туалетной бумагой перемазанными фекалиями.   К четвёртому уроку, не без помощи одноклассников, я удостоился Наташкиного прощения. Счастливый, с зияющим на лбу знаком, оставленным алюминиевым  ведром, как индийский принц, я пошагал домой, предварительно договорившись с Марком, что я заеду за ним и мы от него поедем на троллейбусе в кино. Подходя к входной двери квартиры Марка, я услышал изнутри звуки музыки и разные голоса.
 

2. Знакомство
Войдя в квартиру, я увидел, сидящих за столом гостей, и судя по расфасованным на больших тарелкам блюдах, вину, водки и лимонаду, стало ясно, что в доме что-то празднуют. Марк представил меня гостям, оказалось, что гости, это его родственники – дядя, тётя, двоюродный брат с женой и их полугодовалый ребёнок. Меня посадили за стол рядом с двоюродным братом Марка, который помогал своей супруге кормить ребёнка, при этом, периодически с  явным недоверием озирался в мою сторону. Через  какое-то время раздался торжественный аккорд сливного бочка, и через мгновение в солон, вошла она. Моему взору предстало диво, от которого невозможно было оторвать глаз. Диво прошло сзади гостей и село рядом со мной. Лиза, представилась она, протягивая мне нежную и пухлую ладонь с буро - красным лаком на ногтях. На меня смотрели два чёрных уголька, немного раскосых глаз, обрамленных длинными и чёрными ресницами. При этом, её белокожее личико расплывалось в лучезарной улыбке, которая почти всегда присутствовала на её прекрасном лице. Чёрные как смоль волосы спадали на узенькие плечики, а каждое движение этой прекрасной головки, раскидывая длинные густые волосы, распространяло божественный запах французских духов. "А почему у тебя пустая тарелка?  "– спросила она, и, не дожидаясь ответа, стала накладывать в пустую тарелку салат "Олевье" и пульку жареной курицы.  Я, завороженный явлением ангела воплоти, не мог сдвинуться с места. Ангел являлась представительницей противоположенного пола предстала предо мной неизведанной субстанцией, вызывая во мне доселе незнакомые, сладострастно - бурлящие и обжигающие меня, как серная кислота, всё нутро, чувства. Застолье, заунывно и монотонно подвывая, обсуждало бытовые вопросы: кто получил разрешение на выезд, кто женился, кто развёлся, и сколько ей пришлось перетерпеть бедняжке, а ему заплатить, боже мой, бедные детки. Центром стола была Лизина мама, которая неустанно переходила с одной темы на другую. Причём, как правило, переходила она на темы никак не связанные с предыдущим обсуждением, одновременно, не забывая цыкать на собственного мужа (Лизиного отца), вставляющего невпопад слова, не успевая, переключаться с темы на тему.  Он сидел рядом с женой и преданно смотрел на неё своими круглыми, немного выпученными еврейскими глазами.  Она также успевала парировать колким замечаниям Марка мамы (старшей сестры) и подавлять дерзкие колкости Фиры (Марка сестры и своей племяннице). Я уже и не думал идти в кино, меня вполне устраивало происходящее вокруг, и особенно присутствие рядом новой знакомой, от которой я не мог оторвать глаз. Так  вы учитесь с Марком в одном классе"? – спросила она.  "Да, по счастливому стечению обстоятельств" - ответил я, пытаясь проявить слово находчивость и остроту языка, и, таким образом, вызвать к себе интерес. "А чем занимаешься ты"? – спросил я, зачёрпывая вилкой салат. "Учусь в техникуме" - ответила она. Гости разлили вино и я, как опытный кавалер, налил немного вина Лизе и себе, я также предложил вина Зяме, но Зяма отказался, отметив, что "настоящие мужчины пьют только водку". "Настоящий мужчина", как две капли воды, внешне, был похож на своего отца. Такой же маленький рост полтора метра с кепкой, лысая голова, орлиный нос с горбинкой и круглые на выкате глаза, сверкающие энергией и уверенностью великана. Правда, характер он взял мамин, такой же бескомпромиссный, и с юмором был явно не в ладах. Выпив за здоровье именинницы (Марка мамы), я снова переключился на дивный образ моей соседки. "А чем ты занимаешься кроме учёбы?" - спросил я её. “Люблю вязать". "А ты наверно, судя по твоей фигуре, занимаешься спортом "? - подметив, спросила она. "Да, хожу в клуб атлетической гимнастики" – c гордостью сказал я, напрягая  грудные мышцы, а ещё я рисую и немного играю на гитаре.” "Ты учился рисовать?" – спросила Лиза. "Нет, наверное, это от Б-га" - задумчего ответил я, "а еще я выжигаю портреты на фанере". "Вот для кабинета истории в школе я выжег портреты одиннадцати мореплавателей." "А ты бы мог выжечь мой портрет?"- кокетливо, обдав меня лучезарной улыбкой, спросила она. "С большим удовольствием" – ответил я, "вот только мне нужна твоя фотография." "Пойдём на кухню и поищем в моей сумке" – предложила Лиза. Мы встали и я пошёл за ней в сторону кухни, пробираясь сзади гостей, сидящих между стульями и буфетом, не отводя от неё взгляда. Сзади её прекрасные чёрные, как смоль, густые волосы почти что доставали до ремня брюк хаки и закрывали часть спины. Она была такого же маленького роста, как все члены её семьи. Узенькие плечи, широкие бёдра и пухленькие ножки напоминали виолончель или настроенную гитару готовую к виртуозной игре. Она подошла к стулу, нагроможденному верхней одеждой и сумками. Найдя свою сумку, и покопавшись в ней несколько минут, она протянула мне чёрно-белую фотографию на паспорт. Я с трепетом взял фотографию и положил её в кошелёк, в отсек, где лежали рубли, чтобы не помять. При этом, наши взгляды снова встретились. На кухне больше некого кроме нас не было. Через пару мгновений, сам не осознавая как, наши губы встретились в нежном поцелуе. При этом Лиза встала на носки, а я пригнулся, почувствовав её нежные, тёплые ладони на своих щеках и проникающий ко мне рот, её кончик языка. Это был первый в моей жизни поцелуй девушки, моё сердце заколотилось, и готово было вылететь из груди. Поддаваясь инстинкту, я начал повторять за Лизой движения своим языком, проникая в её рот, захватывая губами её нижнюю губу. Время и пространство покинули меня, с каждым всасывательным движением наших губ, их вкус становился всё слаще и слаще. Мы не отрывались друг от друга, мои руки обняли её и нежно прижали прекрасную виолончель к девственному смычку, который дал о себе знать, напрягшись и надавив ей в области живота. Она отстранилась, и, посмотрев на меня лукаво, облизываясь спросила, "тебя можно поздравить с первым французским поцелуем"? "Еще нет" - ответил я, осмелев, потянувшись к ней и впиваясь в сладком поцелуе в её тёплые, нежные и немного влажные губы.
 
3. Лизофилия
Я уже и не помню как и когда добрался домой. Мои мысли полностью были погружены в последние события, в центре которых, находился образ новой знакомой. Не откладывая, в тот же вечер, я начал работать над портретом. Чем больше я вглядывался в черты на фотографии, тем глубже становились мои чувства, усиливаемые образами и фантазиями. В голове крутились фразы из " Песнь песней" :О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные"……. " Как лента алая губы твои, и уста твои любезны; как половинки гранатового яблока — ланиты твои под кудрями твоими"… Возвышенное, пересекалось с сакральным, вызывая цветные эротические сны, заканчивающиеся поллюцией. Отец учил меня о необходимости готовиться заранее к важным жизненным аспектам, определяя стратегию и тактику для достижения цели. Я очень быстро поставил цель на уроке литературы, автоматически сопоставляя "несравненный" образ с образом одноклассниц. Они мне казались нелепыми в школьных платьицах и безобразных колготках,  усиленно подчёркивающих недостатки фигур. Многие из одноклассниц пользовались советскими духами с жутким слащавым запахом, перемешанным женским потом и смрадом тяжёлых дней. Я сидел молча на задней парте, вслушиваясь в пошло-книжные рассуждения  учительницы о глубоких чувствах Ленского к Татьяне и Пьера к Наташе. Прошло больше половины урока, я, делая вид, что внимательно слушаю Наталью Павловну, продолжая создавать модель "прекрасного далёка", в котором центральное место было отведено Лизе. "Дрот", вдруг неожиданно окликнула меня Наталья Павловна. "Мне кажется, что ты не со мной, и вообще меня настораживает тишина без реплик и смиренность исходящая от тебя. Ты вообще здоров? ""Он влюблён" – с пафосом выкрикнул Марк, насторожив обнадёживающие взгляды некоторых одноклассниц. "Бедный мальчик", саркастически съезвила Ердюкова. "Ему нужна грудь" "и не только" - добавил Мечик. Все сконцентрировались на мне, и тут я выдал: "Но исцелить их может не ручей, А тот же яд – огонь ее очей." "Любовь нагрела воду, но вода любви не охлаждала не когда"."Браво" сказала Наталья Павловна, "кто угадает, кем написаны эти строки, я ставлю пять". Никто в классе не осмелился высказать свои предположения и Наталья Павловна, обращаясь ко мне, попросила раскрыть тайну. Никто не хотел в этот день оставить меня в покое с моими "монументальными планами", и разозлённый пристальным вниманием окружающих, я саркастически ответил": Это вольный перевод Луки Мудищева Ивана Семёновича Баркова Шекспиром, в виде сонетов, на английский язык и назад на русский евреем Самуилом Яковлевичем Маршаком." Минутная тишина и гром смеха грянули как "Прощание славянки" на военном параде. Наталья Павловна, покрываясь красными пятнами, четверть часа утешала класс от вакханалии смеха. "Ну зачем ты так Дрот себя ведёшь, обидно что ты знаешь, а ведёшь себя…" "Это не совсем так" - отпарировал я. "Во первых, не я виду, а вы меня ведёте, донимая не учтивыми вопросами ; Во вторых разглагольствуя о любви книжно-тошнотворными фразами, вызывающими токсикоз у слушающих, вы получайте обратный эффект, а именно, не любовь к предмету; В третьих, предлагая назвать моим товарищам первоисточник стихов, вы ставите их в сконфуженное состояние, хотя они не обязаны знать того, что не входит в школьную программу. Поэтому, как сказал Станиславский "не верю". Прозвенел звонок, спасший меня от очередной двойки по поведению. Шурик, нагнав меня на перемене, позвал Марк, "ты сегодня как с цепи сорвался, вот, что делает с человеком любовь!" "Ты вместо пустых реплик, дал бы мне Лизин телефон" - парировал я. "Я забыл у неё его взять, да и где живёт она, я не знаю." "Во первых, у неё нет телефона, а во вторых в эту пятницу мы пойдём к ним в гости, при условии твоего хорошего поведения", пригрозив пальцем пообещал Марк.

4. В гостях

День выдался на редкость солнечным и тёплым, как будто сама природа хотела украсить и осветить мой путь к заветному дому возлюбленной.  Вот улица Кальварю, на которой прошло моё детство. Когда то на Кальварийском рынке в ларьке работал мой дед, торгуя нитками и второсортными товарами. И вот мы с Марком на заветной улице, напротив церкви, заворачиваем в переулок, что рядом со старым зданием пожарной охраны, и подходим к деревянной хибаре, тепло натопленной изнутри. Салон квартиры был прегражден развешанным свежо постиранным бельём, пеленками, а так же женскими, частично белыми, панталонами. Бельё развешивалось в четыре руки Лизой и Зяменой женой. Посередине салона, как турецкий паша, восседал Зяма. С нешуточным вниманием смотря футбольный матч, поедая воблу и запивая пивом, подливаемым с большой банки из под огурцов, Зяма был очень озабочен игрой. Он прикрикивал на игроков, подсказывая им правильную стратегию игры. Вначале, он даже не обратил на нас внимание, только во время перерыва в матче, по дороге в туалет, он приветствовал нас, предлагая присоединиться к вобле с пивом. С кухни раздавался голос Марка тёти: "Готэню, мит вэймэн обэйх убгилэйбт майн лейбн – Боже, с кем я прожила мою жизнь?" Я поставил на стол, раннее заготовленную коробку конфет. Лиза, переодетая в хаки и в белый свитер вышла из комнаты и села рядом. В этот самый момент Зяма привстал над диваном, причём его и так на выкате глаза, выкатились ещё сильнее вперёд. В левой руке он судорожно сжимал воблу, а правую сжал в кулак, ревя как лев во время оргазма "ну же, бей, гол!" Причём слово "гол" произнеслось в сопровождении звука сопровождаемого высвобождаемым от газа желудком. "Фу, блин, инвалид" сказал Марк, вскочив с места, устремляясь в сторону окна, чтобы открыть форточку. Мы с Лизой залились диким хохотом. Зяма же тихо на полусогнутых, под ворчание его супруги, направился в сторону туалета. Меня всегда поражало, как это маленькие люди выделяют запахи, словно заправские громилы? " В комнату вошли Лизины родители с чашками, чаем и дымившимся чайником. Мы приступили к чаепитию. Лизина мама, какое-то время пристально рассматривала меня, а потом принялась выяснять о моей семье. Кто мои родители, откуда приехали бабушки с дедушками? Выяснилось, что она знает моего дедушку со стороны отца, торговавшего в лавке на Кальварийском базаре. Трудно, наверное, найти еврея жителя Вильнюса со стажем, не знакомого с моим дедом. Мой дед Арон был не меньшей достопримечательностью города, чем сама башня Гидиминаса. И я начал рассказ, про деда Арона.

5. Дед Арон

Вот уже как три года дед Арон, моя бабушка Хая и братья моего отца с семьями Вова и Лёня жили в Израиле в Петах-Тикве. Я ужасно тосковал по ним, и мечтал, что когда-нибудь мы воссоединимся снова, и будем вместе собираться у стола на праздники, шутить, смеяться, подтрунивая друг над другом, как это было в детстве.
Дед Арон родился в Бердичеве в семье Боруха и Ханы Дрот 23-го февраля 1912 года. Его отец Борух бэн Вульф Дрот был меламедом в начальной школе для мальчиков. По рассказам самого деда, его отец был любимым учителем, так как умел преподнести детям на понятном им языке азы Торы, подмешивая их повседневными житейскими примерами. Арон был младшим ребёнком в семье, в которой были старшие брат Вольф-Вэйвл и сестра Чарна. Дед рос очень шустрым и хулиганистым пацаном. Мальчишки в Хэдэре мазали сапожным клеем стул учителя, и когда очередной раз он вставал, что бы одеть талит и повязать тфилин, задняя часть его заплатанных штанов оставалась приклеенной к стулу. История заканчивалась нахождением зачинщика, которым, как вы догадывайтесь, был мой дед по кличке "Чимадон". Чимадона ждало наказание в виде стояния в углу на коленях, на грязном полу, предварительно посыпанным горохом.  Ещё любимым занятием моего деда, было обливание с друзьями ведром с помоями из-за угла. В ведро набиралось содержимое выгребной ямы, которое вожделенно выплёскивалось в сторону жертвы. Родители облитой жертвы, с претензиями приходили к Боруху и требовали возместить ущерб. После долгого разговора сопровождающегося руганью, выдержками из торы и талмуда, а также, публичному, накручиванию ушей виновнику с кучей подзатыльников, Борух отдавал родителям пострадавшего пять пачек самопальных сигарет и на этом конфликт был исчерпан. “Ну, ты видишь шлемазл, что ты наделал?", качая головой, говорил Борух. Заработок твоей семьи уменьшился на целых два дня питания. Хана сидела на кухне и причитала. "Готэню тайер, их бэйт дих шенк дэйм шлемазл абисэлэ моех - Боже, одари мозгами этого шлемазла. Вэй из мир – боже мой, за что мне это наказание стыдом?” Семья жила в старой покосившейся на бок хибаре, напоминающего пьяного казака во время погрома. Её крыша была испещрена дырами, на покрывающей её трещинами черепице. По всем канонам строительной механики, здание давно должно было лежать в руинах, если бы не гигантский шкаф, разделяющий поперёк хибару. Было совсем не понятно, как этот шкаф оказался внутри хибары. Скорее всего, в начале, шкаф был установлен на своём месте, а уже потом была возведена хибара, в которой сам шкаф представлял собой центральную несущую конструкцию здания. С одной стороны жила семья, в прегражденном фанерными досками пространстве на три комнаты. В другой находилось святая святых, главная кормилица семьи, подпольный цех по изготовлению самопальных папирос. К делу была приобщена вся семья. Вульф разрезал заготовки и вставляя фильтр передавал их отцу, который закладывал в них табак перемешанный дешёвым чаем, помещал заготовку в приспособление и готовые закрутки передавал Арону, который упаковывал их, в приготовленные Ханой и Чарной, пачки. Пачка папирос "Зефир," в Российской империи, стоила 10 копеек. Дед реализовывал пачку за 7 копеек и имел заработок 4 копейки за пачку. В месяц выручка составляла 35 рублей, что было внушительным дополнением к 25 рублям, зарабатываемыми меламедом в начальной школе. Вульф, также, работал на кожевенном заводе, основанном аж, в 1870-м году, и по иронии судьбы стал его директором, проработав на этой должности до 1935-го года, то есть до ареста. Его  расстреляли в 1938-м году. Но тогда, по редким свободным вечерам, Вульф посещал кружок социал-демократической партии, постигая азы марксизма, и мечтая о жизни в самом справедливом в мире обществе, без погромов, без черты оседлости и без нищеты. В 1919 году в вертепе революционных событий, группа пьяных и разъярённых петлюровцев убивают Боруха. Хана остаётся одна с двумя детьми на руках: Ароном и Чарной. Вульф находился на фронтах гражданской войны в рядах первой конной товарища Буденного. Для Арона и Чарны, детство было уничтожено горем и голодом, и 8-ми летний мальчик пошёл в ученики к печнику, а Чарна подалась в нянечки в больницу. Бедная Хана за скудный кусок хлеба жарила и торговала семечками на базаре. В 1929-м году, советская власть, с помощью своих еврейских прихожан, превращают центральную синагогу города в клуб атеизма. В этом клубе, Арон – весельчак, хулиган и большой почитатель женских прелестей, повстречал дочь парикмахера Шая Шапира, скромницу Хаю-Двору. Они полюбили друг друга, и пронесли эту любовь через всю жизнь, не мешая моему деду занимать почётное место в клубе знатоков и любителей женских прелестей. Как часто, эти прелести играли с ним злые шутки. Уже на фронте, когда отступающая воинская часть, где служил мой дед, стояла под Бобруйском, в медсанбате, он познакомился с пышкой Машей, представившись ей Арнольдом. Её привлекли подарки в виде пайков, а странный, не привычный акцент, вызывал у неё подозрение. Подозрение усилились, когда в минуту страсти он простонал: "Эс из гивейн азой зис - Как же это было сладко". Его взяли прямо с окопа, по доносу, что он немецкий шпион, и на фронт он вернулся уже пулеметчиком в составе подразделения штрафного батальона. То, что не касалось женщин, приносило ему удачу. И здесь, на Курской мясорубке ему очень повезло, так как он был ранен в самом начале боя и его раненного, наспех перевязанного эвакуировали в тыл, в ближайший госпиталь. Да, война решила его руки, но не лишила любви к жизни, к Хае, детям в частности, и женским прелестям вообще. Он каким-то чудом нашёл Хаю в городе Заинске, где она похоронила двоих старших детей Шая-Александра в 1941-м и Иду в 1942-м годах. По счастливому стечению обстоятельств, остался в живых мой папа.
Я закончил рассказ, все седели задумчиво, у Лизыного отца были влажные глаза, а Лизына мама протирала глаза платком. "Какая тяжёлая еврейская судьба" сказала Лизына мама. "А ты хороший мальчик, из настояшей еврейской семьи, только слишком молод!", многозначительно заключила она. "Я надеюсь, что моя молодость не будет долгим обременительным фактором", парировал я. На этом закончился ещё одна встреча с возлюбленной.

   
6. Эпилог

Наши встречи с Лизой происходили в основном по редким выходным дням, так как я был занят учёбой, осуществляя намеченные цели. Обычно, погуляв, мы ходили в кино, где на заднем ряду, я наслождался ароматным вкусом её губ. Я как никогда, ждал летних коникул, чтобы чаще видется с возлюбленной. Но моим желаниям не суждено было реолизоваться, так как семья Лизы уехала на отдых, на пляжи Чёрного моря. Когда семья Лизы вернулась, к Балтийскому морю, устремилась наша семья. По нашему возвращению в Вильнюс, начался выпускной учебный год. Всё это время, мне не удалось встретиться с Лизой, а поговорить с ней я не мог из-за отсутствия у нее телефона. На октябрьские праздники, мы несколько раз заходили в гости к Лизе, но Лизу мы не застали. Hам, каждый раз, говорили, что Лиза ушла с друзьями. В зимние каникулы, я попоросил Марка, опять навестить Лизу. Марк, помявшись, сказал, "Шурик, я не хочу тебя огорчать, однако обязан тебя предупредить, что моя предприимчивая тётушка начала процесс сватанья и завликания перспективных, еврейских самцов, как потенциальных женихов для Лизы". Меня обдало жаром, как женщину во время климакса. Я не мог поверить услышенному, и решил сам всё проверить. В очередную пятницу, я посетил дом Лизы и застал семью за столом, в обществе молодого человека. Я был убит увиденным, однако отступать было нельзя. Я зашёл, улыбнувшись всем, деланной, улыбкой и сконфуженные хозяева, пригласили меня к столу. Лизина мама, заискивала перед потенциальным жинихом, который с некоторым высокомерием, смотрел на окружающих. В мою сторону, он не смотрел вообще. Разговор не клеился, создавалось впечатление, что ревизор-аудитор посетил предприятие, для облечения финансовых махинаций. Зато, его аппетиту можно было позавидовать. Он с удовольствием поглащал, накладываемые блюда Лизиной мамой в его тарелку. Он выглядел немного выше Лизы, очень худой, можно сказать, эдакий, крипыш из Бухенвальда, лысоватый, зачесаный набок, напоминающий полового в трактире, как персонаж из произведений Н.В. Гоголя. Лицо, частично, было покрыто красными пятнами, как результат бритья электрической, советской бритвой. На крючковатом носу сидели очки с толстыми стёклами, а под носом росли редкие, с раскинутыми в разные стороны усами. При этом, жених говорил в нос слегка щепелявя, и немного картавя. Боже, подумал я, как они могут променять меня, красавца, на этого шлемазла. Его счастливое приемущество, передо мной, заключается только в подходящем для женитьбы возрасте. Я посмотрел на Лизу, которая, с интересом, смотрела в сторону потенциального жениха, не обращая на меня некакого внимания. Я не как не мог понять, природы случившихся перемен в отношении Лизы ко мне. Ещё совсем недавно, она была моей, я же не чем не обидел её. Я не позволял ничего сокральнее поцелуя. Она же не лошадь на продажу, а интересно, подумал я, и с хулиганским задором, спросил у жениха: "При выборе породистых лошадей, обычно прверяют зубы, почему мы не слышем от жениха комплемента очаровательной улыбке невесты." "Как тебе не стыдно так говорить" сказала Лизина мама. Я знаю, парировал я, что сегодня, в этом доме я хуже татарина, то есть персона нон грато, однако я бы хотел напомнить пресутствующим, что можно связать на сильно людей, но нельзя на сильно полюбить или разлюбить." "Даже, животные не всегда спариваются по желанию хозяев заинтересованных в увеличении поголовья скота. Кстати, не каждого жеребца к себе подпускает уважающая себя племенная кобыла." "Посмотрите на его штаны!", сказал я, показывая в сторону жениха. "У него же там сплошное обрезание, зарплата в 120 рублей, комсомольский значок, а гонор не меньше чем у Рокфеллера". Я встал из-за стола и поплёлся в сторону выхода. "О боже, что я наделал!" с тяжестью в сердце, вгрызаясь в собственную душу, подумал я.

Через два дня, в школе грустного и осунувшегося, меня подозвал Марк. "Послушай Шурик, Лиза просила тебе передать, что она бы хотела с тобой встретиться и поговорить". "Где и когда?" спросил я. "У меня дома в шесть вечера" скандировал Марк. Без десяти шесть я стоял у двери Марка квартиры. Сердце колотилось как дробь гренадеров на Петропавловской площади. Дверь открыла Лиза с серьезным выражением лица и пригласила меня на кухню. "Послушай Сашенька", сказала Лиза, одновременно, строго и ласково. "Что ты себе возомнил? Ты еще совсем ребенок, я старше тебя на два года, мне уже девятнадцать, я взрослая женщина, я хочу замуж, хочу детей, это ведь так просто. А ты в этом году, только, заканчиваешь школу, и наверно собираешься учиться дальше. В ближайшем будущем для меня не будет места ни в твоей душе не в твоих возможностях. А годы бегут, как вода из крана, и как знать, что в скором будущем ты встретишь свою ровесницу, и забудешь меня. Я же, останусь у разбитого корыта". "Я люблю тебя, сказал я и мне не нужен никто другой. Мне нужно, чтобы ты подождала меня, каких-то, четыре года, а потом…". "Нет, Саша, через четыре года мне будет двадцать три". "Ну и что" парировал я, "если бы ты меня хоть немного любила, то для тебя бы не существовало, не времени, не пространства, только я и ты". "Ты мне тоже очень нравишься", сказала она, но на этом нам надо поставить точку.
В августе месяце, успешно сдав вступительные экзамены в институт, счастливый, я направился к дому Лизы, проверить, не сосватана ли она еще, и сообщить о своей удаче. У самого поворота в переулок, ведущего к Лизеному дому, я наткнулся на Лизу и ее маму, направляющихся в противоположенную сторону. Я пошел рядом с ними, и, не заставляя себя долго ждать, с радостью сообщил о поступлении в институт. "Наши поздравления и пожелания удачи" сказала Лизина мама. "Мне надо, чтобы Лиза подождала меня всего четыре года". "Лиза", голосом Левитана, торжественно провозгласил я. "Будь моей женой через четыре года!" Женщины, залились долгим, продолжительным смехом. Лизина мама достала платок и громко высморкалась, издав при этом звук тромбона. "Сашенька", сказала она, "ты хороший, еврейский мальчик. Я была бы счастлива, иметь такого зятя, но Лиза не может так долго ждать, ей нужен муж и кормилец в ближайшее время". Я последний раз посмотрел в глаза Лизе и попрощавшись ушел восвояси. Это была наша последняя встреча.