Я стою на краю детства

Я стою на краю детства, сильно пахнет
камедью и жареным виноградом. Я понятия
не имею, что это за запах, но точно знаю, что
детство мое пахнет именно так. Я стою над
рекой и все теснее прижимаюсь к ветру, он
меня любит и поэтому не трогает. Я хватаюсь
неловкими руками за обрывки весенней реки,
я пытаюсь выловить и сохранить эту сладость,
эту робость весенней воды в апреле. Мне тесно.
Я комкаю в руках ненужный и остывший после
долгой зимы шарф, подлаживаюсь к солнцу и
засыпаю.
Мне снится дерзкая проселочная дорога, как
деревенская девчонка, вертлявая и хохотушка.
Я бреду по дороге, улыбаясь каждому ее изгибу,
я пытаюсь повторить в мыслях то, что она
пытается мне рассказать, нахально боченясь
и извиваясь прихотливо, даже нелепо. Вдруг
вижу вдалеке, чуть поодаль от дороги, в траве
маленькую девочку в фиолетовом платьице,
теплом не по сезону, сильно застиранном.
Девочка имеет тонкую косу, забранную
наверх, в которую воткнут почему-то ярко-
красный гофрированный бант. В руках у
девочки кукла. Девочка сидит полубоком
ко мне и тихо-тихо разговаривает на своем
маленьком языке. Я подхожу ближе и пытаюсь
разобрать фразы, но там их нет, там какая-то
непонятная каша из наших и ненаших слов.
Девочка увлеченно лепечет что-то, обращаясь,
теперь я вижу даже не к кукле, а куда-то
в пространство лугов. И те – я уверена – ее
понимают, поддакивают на своем птичьем.
Мне завидно. Я тоже хочу понимать, я же
лингвист, я же умею. Я подкрадываюсь как
вор, осторожно перебирая острые травяные
иглы, я настраиваю уши как учили, я готова
уже записывать, но – как назло – не понимаю
ни слова. А потом я уже и не пытаюсь понять.
Мне уже просто хочется попроситься в гости,
попробовать поизображать интерес к кукле
и к банту. Я начинаю «выделываться», как
обычный взрослый, который решает привлечь
внимание ребенка, но у которого нет конфеты.
Встречного интереса не наблюдаю. Со стороны
девочки те же полушепотом слова, сбивчивые
прядки волос вместо челки, мелькающий на
ветру бант. Отчаявшись, я делаю последнюю
попытку привлечь к себе внимание, и окликаю
девочку настойчиво, почти громко. И,
конечно, сработало: бант метнулся в сторону,
сбивчивые полоски челки заерзали, и ко мне
повернулись глаза. Какие странные, я сразу
подумала, совсем не детские, даже знакомые.
К чему бы. А глаза все смотрели на меня, с
укором, обидой, но и с интересом тоже. Мне
сразу стало вдруг неловко: чем же я успела ее
обидеть? Мне захотелось что-то быстренько
наврать и поскорее смыться. Но глаза врать
не давали. Стало совсем не по себе. Я что-то
пробормотала из серии «где твоя мама», успела
заметить усмешку и даже юморок в глазах,
быстро повернулась и зашагала в сторону,
подальше от странного банта и каких-то совсем
уж придирчивых, слишком серьезных глаз.
Не хотела бы я таких глаз у своей дочери.
Но даже уходя, затылком, я почти точно
знала, что она на меня смотрит, может, даже
смеется. Мне ужасно хотелось обернуться
и проверить. Преодолевая страх и нетерпение,
я едва заметно оглянулась и разочарованно
обнаружила, что девочка и вовсе не смотрит,
а преспокойно занимается куклой и какими-
то еще своими маленькими делами. Стало так
стыдно, что я ее испугалась, я о ней думала
вот уже двадцать минут, а она совсем меня не
помнит. Это же ребенок, я подумала, уже почти
себя успокаивая, глупый маленький ребенок,
тебе-то что, ну не посмотрела, так что теперь?
А все равно осадок остался, будто я могла что-
то сделать и не сделала, будто могла успеть
на свой зеленый перебежать, а побоялась,
поосторожничала, теперь вот стою и мерзну
одна на перекрестке, как дура. Холодно, да еще
этот ветер.
Ветер обжег лицо неожиданно резким порывом,
я просыпаюсь на краю воды, у детства.
Мне странно и чудно как-то: я таких глаз не
хотела бы, я в них смотрю каждый день или
они на меня смотрят из зазеркалья. Я бы так
хотела по ту сторону: по ту сторону воды –
противоположный берег всегда кажется более
живописным; по ту сторону глаз этих нелепых,
вечно обиженных. На кого? За что? Я поняла,
чего стало так жаль, отчего так стыдно: я
не наигралась, а тут такая возможность:
волшебная кукла, яркая, черноволосая, лето,
луга терпкие, и мама домой еще не зовет. Ах да,
девочка эта, с ней не поиграешь все равно, она
ни за что бы не поделилась. Уж я-то ее знаю,
сколько лет вместе. Бесполезно.
Я заматываюсь шарфом по-рыцарски гордо,
отступаю подальше от воды, прячусь как могу
от порывов весеннего ветра. Мне слишком, мне
в детство уже поздно, я ненавижу мерзнуть, и у
воды неуютно. Я бреду по дороге, теперь точно
пустой и вовсе не такой игривой, выбитой
колесами и каблуками. По дороге прочь от
детства. Я бреду и бубню себе под нос какую-
то кашу из наших и ненаших слов, обиженно-
вопросительно озираясь по сторонам,
прижимая к груди куклу-сумку, я уже совсем
не ребенок, глупый маленький ребенок. Ну не
посмотрел он, не оглянулся, тебе-то что?