Поворот колеса времени

Пляски безумной матери со своими сумасшедшими детьми.

ПОВОРОТ КОЛЕСА ВРЕМЕНИ

     - И всё-таки я вас не понимаю, Карл, - сказал человек, сидящий в кресле, положив ногу на ногу. – Вы на полном серьезе утверждаете, что существует какая-то разумная материя, бытийствующая вне человека.

     - Я вовсе этого не утверждаю, профессор, – отозвался другой.

     Двое людей внимательно посмотрели друг на друга. У одного глаза были карие и глубокие, как ночь. У второго – голубые, как майское небо. Один был сумрачен и скрытен, второй смотрел на мир несколько рассеянно и, улыбаясь.
Первый был блестящим светским человеком, привыкшим к обществу, к интервью и репортёрам. Второй чуждался всего этого.

     Первый делал карьеру. Второй занимался любимым делом. Оба были врачи, известные во всем мире. Один звался Зигмундом Фрейдом, а второй – его любимый ученик, - был Карл Густав Юнг.

     Два красивых человека сидели в библиотеке доктора Фрейда и вели неторопливую беседу об очень важных вещах.

     - Позвольте, - нарушил молчание первый, - вы, не далее как неделю назад заявили, что…

     - Я, - отозвался Карл Густав Юнг, наклоняясь вперед, - я сказал, что то, что вы называете бессознательным, принадлежит не какому-то одному определенному человеку. Бессознательное – это «река», в которой «сидит» всё без исключения человечество.

     - Иными словами, - попытался остановиться его Фрейд, - бессознательное – это некая «река».

     - Не утрируйте, доктор, - Карл Густав грустно покачал головой. – Бессознательное – это информационное поле, которое содержит массу символов, которое может считывать бессознательное.

     - А! – воскликнул Фрейд весело, - стало быть, индивидуальное вы не отрицаете? Это было бы уж слишком несправедливо!

     Карл Густав еще шире улыбнулся, пожал плечами и развел руками:

     - Как я могу отрицать личное бессознательное, если я даже не могу отличить, где заканчивается индивидуальное бессознательное и начинается бессознательное коллективное. Опытным путем я смог только определить, что есть символы, общие для всех людей, которыми они пользуются, не имея, однако, о них никакого понятия.

     - Это естественно, - отозвался Фрейд. – В своих снах люди видят массу символов, значение которых им непонятно.

     - Верно, - сказал Карл-Густав. – У меня тоже есть такой символ, значение которого стало мне ясным только после того, как я начал публиковаться.

     - Что же это за символ – заинтересовался Фрейд.

     - Попугай! Обычный попугай! – Карл Густав засмеялся. – Если я вижу живого попугая или рисунок с попугаем, или даже игрушку – жди неприятностей. А уж, если их будет два – это настоящая катастрофа.

     - Что же означает этот символ? – доктор Фрейд прищурился.

     - Злую критику. Перемывание костей и сплетни! – кратко отозвался Юнг.
Фрейд покачал головой.

     - Потом, - сказал Юнг, - я прочел в одном соннике, что  «попугай» - это символ глупой и злой болтовни.

     - Интересно, - улыбнулся Фрейд, - а есть ли у вас какой-нибудь символ, связанный со мной?

     - Увы, - Юнг улыбнулся в ответ. Его улыбка была широкая, дружелюбная и обезоруживающая.

     - Ну, допустим, - сказал Фрейд, раскуривая сигарету, - допустим, все мы сидим в этой вашей «реке», то бишь, в «информационном поле», в котором «плавают» символы всех времен и народов…

     - Информация.., - поправил его Юнг.

     - Да-да, - рассеянно пробормотал Фрейд, следя за ходом своей мысли. – Получается, что человек получает подпороговую информацию других людей? Не только свою, почерпнутую из своего опыта? Эта ваша «река» - это просто какая-то подземная «река». Допустим, ребенок имеет подпороговую информацию с ужасным содержанием какого-нибудь убийства, совершенного кем-то посторонним в состоянии помешательства и в минуту страха или аффекта это содержание вдруг прорывается в сознание ребенка…

     - Даже, если оно и прорвется, ребенок все равно ничего не поймет. Но у детей, обычно, бывает очень много страхов. Они всегда что-то видят в темноте, чего не видят взрослые. Их слой сознания очень тонок.

     - Но это ерунда какая-то! - воскликнул Фрейд. - Как вообще может отвратительная информация притянуться к ребенку?

     - Возможно, никак, - усмехнулся Карл-Густав.

Фрейд элегантно держал сигарету над пепельницей из слоновой кости в виде причудливой чаши.

     - Ну, хорошо, - сказал он, - а ваш Филемон также вынырнул из этой вашей «реки» или это ваше собственное порождение?

     Речь шла о духе или внутреннем голосе, который, - как утверждал доктор Юнг, - сообщал ему много интересного, а то и диктовал целые главы, которые затем были опубликованы. Юнг утверждал, что идея о коллективном бессознательном принадлежала старику Филемону. С ним Юнг вел неторопливые беседы. Он не скрывал его существования и даже ученики Юнга знали, когда дух Филемона появлялся и когда уходил.

     Этот старик называл себя греком и рассказывал удивительные вещи об античной Греции, ее нравах, о храмах, играх, войнах. Знания Филемона были безграничны, глубоки и потрясали Юнга до самых основ.

     Фрейд был человеком трезвым и не особенно верил всем этим сказкам. Внутренние голоса его не тревожили. Когда-то в молодости он занимался изучением наркотиков, основательно подорвал этим свое здоровье и тогда он слышал голоса, о которых ему хотелось побыстрее забыть. Это были голоса сатанинские, полные злобы и ярости.  Они толкали к агрессии и разжигали похоть. Они также рассказывали ему многое и раскрывали «истины». Именно из этого источника пришло ему «откровение» о либидо и циничная «истина» о том, что человек – это игрушка своих собственных слепых сил. Именно на этих «истинах» построил он свою теорию о человеке,  изначально пораженного в своих правах.

     Этот человек-полуживотное, - утверждал демонический голос Фрейда, - обречен вечно бежать ОТ своего «ужаса» К своему «блаженству» - от страдания к наслаждению. Вся его жизнь построена на этом «убегании» от чего-то, что гонится за ним по пятам, щелкая адскими зубами и обжигая клокочущим пламенем. Все его трагедии – это рассказы о том, как его настигло НЕЧТО УЖАСНОЕ, от чего он вынужден был бежать.

     Но самое абсурдное заключалось в том, что человек, убежав от «ужаса» и достигнув «блаженства», тут же начинал киснуть, страдать от безделья и снова искать что-то, от чего ему вновь придется убегать. «Ужас», который Фрейд назвал «Танатосом» - обладал для человека какой-то особой притягательной силой. Эта сила заставляла человека вновь и вновь искать «ужаса»  для того, чтобы снова от него бежать. Так свершался круговорот жизни человека, в котором было что-то безысходное.

     На этом умозаключении Фрейд построил свою невесёлую теорию. Это была печальная история об индивидуальном бессознательном, которое бесновалось в человеке, вечно погоняя его раскаленным железным кнутом.

     - Ваш Филемон, - сказал Фрейд, - может быть, это ваше помешательство? Вы не дуимали об этом?

     - Филемон, - заметил Юнг иронично, - знает то, чего не знаю я. А, если я его не понимаю, он побуждает меня к изучению книг, о которых я не имею никакого представления.

     - Например, гностиков или алхимиков? – Фрейд  прищурился.

     - Ну, хотя бы, - кивнут Карл Густав.

     - Так откуда явился ваш «голос»? – снова спросил Фрейд.

     - Этого вам не скажет ни один дух. – Юнг задумался. – Я полагаю, что в моей структуре было нечто созвучное ему, а подобное притягивает подобное. Таков закон информационного поля. Или поля астрального, как вам угодно. Астральное поле очень похоже на воду – оно жидкое, текучее. Это правда.

     Фрейд нахмурился. Он вдруг подумал, что собственное его существо, очевидно, притянуло к себе какую-то демоническую личность, натолкнувшую его на мысль об ограниченном индивидуальном бессознательном. В нем вдруг проснулось сомнение, вернее, его тень, которую он постарался отогнать.

     - Ну, вот до чего мы договорились, - громко сказал доктор Фрейд, - до астрального поля. Нет, я все-таки стою на своем: есть индивид со своим опытом, со своими проблемами, а все остальное – магия…

     - Я одно хочу сказать, - заметил осторожно Юнг, - что тонкий мир пронизывает всех людей одинаково. Если бы не было этой «подземной реки», как вы говорите, - не могло бы быть ни сверхчувствования, ни телепатии, ни телепортации, ни синхронии. Вся эта «магия»  имеет своим единственным источником информационное поле. Информационное поле объясняет все загадки и чудеса, происходящие в нашем мире. Вы ведь знаете, что схожие образы тяготеют друг к другу?

     Фрейд слегка дрогнул и сомнение снова обдало его прохладным ветерком. Он вдруг почувствовал смутную внутреннюю неудовлетворенность, которая обычно предшествовала какому-то важному открытию. Ему очень не понравилось напоминание Юнга о том, что сходные образы притягиваются. Эти слова что-то разрушали внутри него и заставляли сомневаться в своей состоятельности.
Юнг вынул из одного кармана трубку из другого маленькую табакерку и принялся неторопливо набивать в трубку табак.

     - Вот, - сказал он, - Филемон приходит ко мне только потому, что оба мы, - и он и я, - являемся символами или идеями, которые прекрасно могут взаимодействовать.  Астральное или информационное поле простирается в далекое прошлое. Мы можем совершать путешествия в информационном поле и Филемон не раз помогал мне в этом. Ведь вы помните, доктор, как однажды я увидел начало первой мировой войны. Когда я рассказал об этом вам – вы просто рассмеялись.

     - Вы и будущее видите? – усомнился Фрейд.

     - Будущее очень туманно, - загадочно проговорил Юнг. Затягиваясь трубкой, - его еще надо создать, но кое-что там уже есть.

     - Это бред, коллега, - серьезно сказал Фрейд, - я все-таки стою на своем: бессознательное – это только зона мозга, в котором содержатся наши желания, воспоминания, идеи, страхи, подавленные сознанием и, проявляющиеся либо через сны, либо через невротические состояния.

     - А я полагаю, что бессознательное – это поле, протекающее через человека, в котором он взаимодействует и обменивается энергиями с другими людьми. А самое главное – это поле для проявления нашего творчества.

     - О каком творчестве вы говорите, Карл? – спросил Фрейд.

     - О буквальном творчестве – о творении будущего. Вы ведь знаете, что я могу заглянуть в будущее?

     - Не знаю, Карл, - усомнился Фрейд. – Я знаю, что вы очень талантливый человек, но вы – не господь бог, чтобы творить будущее.

Глаза Юнга словно ушли внутрь. Он почувствовал, что его диафрагма напряглась и начала «раскаляться». Живот стал похож на железный панцирь.

     - Сейчас, - сказал он монотонным голосом, - обрушится одна из полок с книгами в вашей библиотеке.

     - С чего бы это? – улшыбнулся Фрейд, - я не так давно заменил все старые шкафы на новые…

     Но не успел он договорить, как послышался страшный грохот. Лицо Фрейда вытянулось и побледнело. Он словно окаменел от неожиданности.

     - Вы видите, - улыбнулся Юнг. – Вот это и называется сотворением будущего.
Фрейд пришел в себя и его щеки порозовели от волнения.

     - Это случайность, - пробормотал он. – Завтра я снова проверю все полки.

     - Случайность? Переспросил Юнг и странно взглянул на своего учителя. – Вы говорите «случайность»?

     Фрейд взглянул на Юнга несколько неуверенно.

     - Я полагаю, - начал он. И тут послышался такой адский грохот, будто все шкафы разом обвалились в пыль. Фрейд вскочил, как ошпаренный. Его лицо покрылось багровыми пятнами. Он прижал руку к груди и быстро вышел из библиотеки.

     Юнг остался сидеть в кресле, невозмутимо покуривая свою трубку.

     - Кажется, - подумал он, - я перестарался. У меня такое ощущение, что нанес старику Фрейду вред.

     Минут через десять Фрейд вернулся. Вслед за ним мелкими шажками шла аккуратная молоденькая горничная в кокетливом фартучке, неся на подносе маленькие чашечки с ароматным чаем и блюдо с бисквитами. Всё это она поставила на круглый столик, за которым сидел Юнг. Когда горничная вышла, Фрейд тихо сказал:

     - Я велел приготовить чай.

     Помолчав, он устало добавил:

     - Вы страшный человек, Карл. Но, прошу вас: не делайте больше этого.

     Юнг нагнул голову в знак великого почтения.

     - Надеюсь, - тихо проговорил Фрейд, - что мои шкафы останутся целы и не упадут. Это было бы несправедливо.

     - Не беспокойся, Зигмунд, - вдруг услышал Фрейд внутри себя старческий голос, - не беспокойся и пей чай!

     Стоявшее на столе блюдо, наполненное бисквитами, вдруг задребезжало и поехало по полированному дереву  прямиком к Фрейду. Не доехав до края стола ровно один дюйм, блюдо остановилось.

     - Желаю приятного аппетита, доктор Фрейд, - услышал Фрейд голос. Лицо его вытянулось и сделалось неподвижным. Юнг знал, что он слушает удаляющиеся шаркающие шаги Филемона. Послышался скрип отворяемой и затем захлопнувшейся двери.

     У Фрейда был такой вид, словно он набрал в груждь воздуха и не может выдохнуть.

     - Не расстраивайтесь, доктор, - улыбнулся Юнг. – Мы – исследователи, а исследователь всегда должен быть готовым к тому, чтобы встретиться с неизвестным.
     - Он ушел? - испуганно спросил Фрейд.

     - Вы же слышали, как захлопнулась дверь! – рассмеялся Юнг.

     Фрейд поднял чашечку с чаем и тут же поставил ее обратно.
 
     - Это либо сумасшествие, - пробормотал он, - либо…

     - Коллективное сумасшествие! – перебил его Юнг.

     - Либо, - Фрейд запнулся, - либо вся моя теория ни к черту не годится.
     Юнг наклонился вперед и сказал, внимательно глядя в черные, южные глаза своего учителя:

     - Ваша теория – гениальна, но некоторые вещи нуждаются в пересмотре. В частности, эта ваша идея об универсализме сексуальности, которой вы объясняете абсолютно всё. Сексуальность – это самая темная, низшая и непросветленная сила человека, которая способна только на самое примитивное творчество, доступное даже невежественным и звероподобным людям. А их, как ни фрустрируй, их сексуальная энергия не превратится ни во что стоющее. Она всегда будет одержима либо разрушением, либо саморазрушением.

     - О чем же это говорит? – пробормотал Фрейд.

     - Это говорит о том, - Юнг вытряс из трубки пепел, засунул трубку в один карман, а табакерку в другой, - Это говорит о том, что духовное творчество требует духовной работы самого человека. Чтобы творчество вышло из низшей стадии и перешло на более высокую, - сексуальную энергию надо просветлять, очищать от вредных и грубых примесей. Это может сделать только сам человек. А для этого он должен осознать, что он  - СОЗНАТЕЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК, А НЕ ИГРУШКА СЛЕПЫХ СИЛ. Духовное творчество требует соединения вашего либидо с духовной энергией души. Это становится возможным, в том числе, благодаря тому полю, о котором я говорил. Я предпочитаю называть его «темным морем». Впрочем, это очень условное обозначение.

     - Ну, хорошо, - сказал Фрейд. - Допустим, вы правы, а я ошибался. Неужели вы думаете, что так легко разрушить ту теорию, которую я воздвиг? Сколько трудов уже написано и опубликовано на ее основе. Не я, другие – те, которые сделали на ней свою карьеру, не дадут вам поколебать ее устои. Сознание людей косно. Оно не любит перемен.

     Юнг встал и одернул пиджак.

     - Скоро всё изменится, - сказал он печально. – Бушующее море вырвется из своих берегов и начнет затоплять человеческое сознание. Вы знаете, что это будет.

     - Что же? – переспросил Фрейд.

     - Это будет новая Атлантида. Астральное поле прорвет тонкий слой человеческого сознания и оно утонет.

     - Что вы такое говорите, Карл? – устало проговорил Фрейд. – Это вам Филемон сказал?

     - Нет, - отозвался Юнг. – Я это видел собственными глазами. То есть…
Он замялся:

     - Я это видел своим внутренним зрением. Эмоции возьмут верх над человеком и погубят его. Большая часть людей превратится в безликое и бессознательное стадо и лишь очень небольшая часть перейдет на другой уровень, который Филемон называет «Присутствием». Это будет существование в лике людей, которые сумели обрести собственное лицо, то есть, познали собственную сущность. А в этом мире, в котором живем мы живем сейчас будут идти нескончаемые битвы за власть. Здесь останутся люди, охваченные атлантическим сознанием. Их судьба – погибнуть в водах темного моря. Все эти люди – ваши истинные пациенты, доктор Фрейд, потому что они – игрушки своих сил и понятия не имеют ни о сознании, ни о духовности.

     - Ах, Карл, - сказал Фрейд. – Вам бы работать сказочником.

     - У меня вовсе нет охоты сочинять страшные сказки, - раздраженно бросил Юнг, - Я не собираюсь никому об этом рассказывать, потому что я все равно ничего не смогу сделать. Я просто стараюсь объяснить вам и показать, чего вы коснулись. Вы – ученый с мировым именем и любое ваше слово цититруется и многократно повторяется. Вы обладаете огромным влиянием и авторитетом.

     - Увы, - сказал Фрейд, - моя теория уже давно живет самостоятельной жизнью. Люди взяли из нее всё, что захотели. Они приспособили ее к жизни. Они извлекли из нее выгоду. Они не позволят ничего в ней изменить. Даже если бы я этого захотел – они бы этого не позволили.

     Он помолчал, словно припоминая что-то.

     - Помните, я рассказывал вам о книге, которую я пишу?

     - Да, - сказал Юнг. – Я помню ее название – «Человек Моисей».

     - Так вот, - продолжал Фрейд, - вы ведь знаете, что Моисей пропал. Даже следов от него не осталось. Только посох его нашли в пустыне, колеблемый ветром. Древние авторы предполагают, что его убили за то, что он проклял свой народ. Моисей всю жизнь пытался из своего народа создать великую нацию, объединенную идеей единого бога.  Но в конце жизни он понял, что проиграл. Проиграл потому, что в его теории была одна роковая ошибка.

     - Какая ошибка? – глаза Юнга засверкали так, словно он увидел нечто невообразимое. Так сверкают глаза исследователя, когда он находится на пороге открытия.

     - Его ошибка заключалась в том, - медленно продолжал Фрейд, всматриваясь в себя,- что он уперся лбом в свою систему. И не видел ничего, кроме нее. А человек оказался сложнее системы, не соответствовал ей и противился классификации Моисея. Его система оказалась стеной, которая не позволила ему войти в землю обетованную. И он бился об эту стену всю жизнь, не замечая того, что через 20 шагов стена заканчивается и становится видна земля обетованная.

     - Так в чем же была его ошибка? – снова спросил Юнг. – Ведь бог, насколько я помню, не позволил ему вступить в землю обетованную.
- Его ошибка, я думаю, заключалась в том, - сказал Фрейд, - что он исказил природу людей, наделив ее качества, которых она не имела. Я тоже создал теорию, которая не могла быть правильной просто потому, что не может быть универсальной теории, которая может досконально объяснить человека. Всегда найдется что-то, что опровергнет тебя.

     - «Как раз на вершине своей ты и споткнешься» - сказал Ницше, - усмехнулся Юнг.

     - Именно так, - пробормотал Фрейд, - так что мне ничего не остается, как шагнуть в пустоту, как Моисею, Ницше и многим другим, которые, в конце концов признали, что в этом мире им ничего не принадлежит, а любое самомнение будет перечеркнуто.

     - Да, - задумался Юнг, - вершина – это серьезное испытание и главное, чтобы не сорваться с нее. Гордыня – это человеческая косность, которую необходимо преодолеть.

     - После того, что случилось сегодня, - сказал Фрейд, - я готов стать волом, как Навуходоносор, чтобы жевать траву. Вы убили меня, опровергнув мою теорию.

     - Вы ведь ученый, Фрейд, - заметил Юнг, глядя на своего учителя с улыбкой.

     - Да, - тихо отозвался Фрейд, - я воздвиг «стену», о которую будут долго биться миллионы людей, калечась и крича, не зная о том, что в двадцати шагах эта стена заканчивается. Это понимание и убило Моисея. Он не смог этого осознать и проклял свой народ.

     - Но вы-то осознаете.

     - Да, - сказал Фрейд, - я тоже хотел привести людей в землю обетованную, но, получается, что я завел их еще глубже в пустыню. А вы. – он встрепенулся, - не боитесь разочарования?

     - Я? – Юнг широко и безмятежно улыбнулся. – Я никогда не очаровываюсь собой, а потому и не разочаровываюсь. Моя теория не такая совершенная, как ваша и я всегда готов отречься от нее, если что-то покажется мне сомнительным. Я всегда готов к тому, что придет кто-то более сильный, с более острым зрением и откроет мне глаза на мои ошибки. Я всегда готов учиться и буду благодарен, если мне откроют нечто новое. Мое учение, как вечно недостроенный дом. Если какая-то часть его начинает разрушаться, я возвожу башню с другой стороны. Мой дом живет своей собственной жизнью, независимо от меня.  У меня нет четких формулировок и жестких утверждений, поэтому мои коллеги меня недолюбливают, но зато обожают пациенты и ученики.  Ваш Моисей был жестким и жестоким государственником, воспитавшем в своем народе нетерпимость, жестокость и презрение к другим народам. Он обрек свой народ на изоляцию, а, в результате, на изгнание из пределов своей страны. Жесткая государственность обернулась полным крушением всех государственных устоев.

     - Ах, - сказал Фрейд, - может быть Моисей не так уж был виноват?

     - Может быть, - откликнулся Юнг. – Впрочем, мне пора идти.
Он поднялся.

     - Жизнь, дорогой доктор, - не терпит совершенства. Она всегда его разрушает, - добавил Юнг. -  Вспомните Эсхилла, воскликнувшего, подобно Фаусту: «Остановись, мгновенье!» Застывание и есть начало конца. Достигнув вершины, ты спотыкаешься о собственную закостеневшую ногу. Именно косность и односторонность причины всех человеческих несчастий. Нежелание меняться и что-то менять. Это, действительно, очень трудно.

     - Я всегда думаю, - заметил Фрейд, - о гностическом Христе, который предложил Иуде отречься от того, что было главным в его жизни – от торговли. Суть Иуды была в его торговле. Что был бы Иуда без торговли? Ноль. Ведь Иисус требовал, чтобы Иуда отказался даже и не от самой торговли, а от торговли как принципа. Торговля была то лучшее, что он умел делать. Это была его вершина. Это была его жизнь. А Иисус потребовал, чтобы Иуда сам все в себе разрушил и отрекся от того, во что больше всего верил…

     - Это была односторонняя вера, - сказал Юнг. – Иисус хотел, чтобы Иуда устранил свою односторонность и уравновесил себя. Иуда был умный человек, но он не понимал своего сердца. Он не слышал шепота своей души. Он не слышал этого потому, что был одержим мирской деятельностью. Торговля мешала его просветлению и Иисус хотел устранить эту последнюю преграду.

     Юнг помолчал, собираясь с мыслями.

     - У каждого, - продолжал он, - рано или поздно наступает такой момент в жизни, когда надо устранить последнюю преграду – самую мощную. Эта преграда сильна, потому что она представляет собой основной устой и кажется, что устранение этого устоя все разрушит. И ведь, действительно, так происходит. Но потому все заново собирается и получается новый человек. Может быть такой, который подобен Христу. Тертуллиан в свое время сумел отказаться от своего блестящего интеллекта, Ориген – от постижения мира посредством чувств. В результате первый обрел сердце, а второй – мощный интеллект. Их психические структуры уравновесились. Все это очень трудно и сложно, но необходимо. Учитель, который требует такого жертвоприношения от ученика, кажется тираном. На самом деле это любовь и забота.

     - Я понял! – вдруг радостно сказал Фрейд. – Я понял. Они не убили его. Он остался жив.

     - Кто – улыбнулся Юнг, снова садясь в кресло.

     - Боже мой, да Моисей, конечно, - воскликнул Фрейд, взмахивая рукой и, смеясь. – Он понял свою ошибку. И он не стал упорствовать и наказывать свой народ.  Он был мудр. Он слышал голос бога. Он отказался от своего творения и это было его жертвоприношением. Он отказался от того, что больше всего любил и это был его народ. Он отказался даже от своего великого посоха, с помощью которого творил чудеса, и ушел. Он ушел в никуда. Нет! Он ушел для того, чтобы начать жить заново. И его неудача, именно, дала ему новый толчок. А толчок помог ему преодолеть инертность и изменить направление жизни.

     - Маги это называют «поворотом колеса времени», - заметил Юнг. – Это сделать не просто. На это способны единицы. И вы, я думаю, в их числе.
Глаза Фрейда вдруг стали детскими, в них заплясали искорки.

     - Боже мой, Карл, - засмеялся он, - да это не вы мой ученик, а я – ваш. Сейчас я почувствовал, что я открыт и что открыт мой путь. Бог с ним, с Фрейдом – это вчерашний день. И да здравствует новый Фрейд, сомневающийся и несовершенный.

     Он подошел к окну и распахнул его. В комнату ворвался шум листвы и пение весеннего соловья. Фрейд вдыхал воздух полной грудью и улыбался.
Вдруг, о чем-то вспомнив, он оглянулся, ища глазами знакомую долговязую фигуру своего ученика, и уже открыл рот, чтобы сказать нечто важное, что пришло ему в голову, - но увидел, что комната пуста. Юнг словно растворился.

     - Он, определенно, маг, - подумал Фрейд, снова поворачиваясь к окну, сомневаясь во всем, и, спрашивая себя о том – а был ли Юнг, не померещился ли ему этот разговор? Но чувство счастья и легкости помешали ему развить сомнение и, погружаясь в ощущение ночи, пения соловья и своей притихшей души, он проговорил: «Ночь! Теперь говорят громче все бьющие ключи. И душа моя тоже бьющий ключ»!1
_____________________________________________
1 – Стихи Ф.Ницше из книги «Так говорил Заратустра»