Больной с хорошей вестью

  Величественное здание Главного Театра было прекрасно освещено, ночью оно представляло собой распустившийся посреди мрачного города невиданный цветок. Во время антракта дамы в меховых горжетках, мужчины в смокингах высыпали на мраморную лестницу и обозревали с холма вид на черный мегаполис, у их ног он проседал собакой, виляя хвостами дорог и мчащихся машин.
  Взошла луна. Больной человек с трудом карабкался в холм. Пот стекал по его плечам, глаза застила мгла усталости, он шептал слова спасения, голос был сорван, корявое шипение доносилось из драной криками глотки, уходя в пустоту, к звездам. Бежав по улицам Города, он размахивал руками, вопил, потом упал и катался по граниту, вереща о найденной истине. Вымазавшись, истрепав одежду, истекаю кровью он шел на свет неземного цветка, где его должны были в итоге понять.
  Обагряя кровью пыльные поросли вялой травы, высоко задрав голову и сверкая расширенными зрачками человек вскочил на начало мраморной лестницы, нечленораздельно мычал, тряс головой, каркал, сплевывал на белоснежное покрытие зеленые сгустки. Стоя в вышине дамы столпились и испуганно переговаривались, бросая взгляды на безумца. Мужчины застыли в замешательстве. Затем один из смельчаков хлопнул в ладоши и свистнул, задорно засмеялся, приговаривая: "Ай да постановщик, ай да оригинал. Как взаимодействует с пьесой вид подобного. Как гармонично.". Все закивали, заохали, звучали слова благодарности, критики, потягивая шампанское из бокалов, строчили свободными руками в закрытых карманах волшебные рецензии, использовали умные, правильные слова.
 Постигший формулу спасения подогнулся на ногах, застыл и затем покатился назад по лестнице, разбивая голову о твердость мрамора, рассекая свой разгоряченный лоб об острые углы прохладных ступеней. Не было времени удивляться их реакции. Нечем было рассказывать добытое. Закатив глаза, раскинув руки, он обнял ночное небо, испустил вздох и скончался.
  На утро доверенные труппе актеров люди, искренне ими восхищенные, прибили тело несчастного на главном перекрестке, повесели медную табличку с надписью: "Благородней смерти, чем та, что осуществлена под эгидой Высшего искусства, нет и быть не может". Кровяные шарики озаряли асфальт, тело мелко подрагивало от проезжающих рядом трамваев, а ночью светофор заглядывал в пустые глаза, ближе к полуночи он потух и звезды сменили его дежурство, утопая в тех глубоких омутах, не смеженных веками, что познали путь к спасению, но так его никуда и не донесли.
  Чередовали друг друга светила на небе, улетали и прилетали птицы, кружился над городом снег и журчали ручьи, гасли в окнах лампочки, гибли за окнами пустые судьбы, а все так же было больно смотреть и читать, когда кто-то умирал за нас неуслышанным.