Глава 23. Темный свет

Встреча была назначена на кладбище у окраин Парижа. Марк не сомневался, что там ждет ловушка, но его беспокоила только Судьба Натали: испанцам не знакомы честь и благородство, а очаровательная девушка с дерзким характером и детской наивностью… граф пришел раньше установленного часа: скорее убедиться, что с Натали все в порядке, что она жива. Пусть ей даруют свободу, и тогда Габриель уже ничего не сможет сделать: сердце советника в ее руках, а потому, сколько бы ни терзали его тело, он не сдастся, если будет уверен, что она в безопасности.
У черных ворот с острыми шпилями стояла охрана; подле склепов луна освещала застывшие силуэты безжалостных убийц. Впрочем, Габриель рассчитывал, что Марк внемлет предъявленным ему требованиям и придет один: пока на кону жизнь его возлюбленной, он будет подчиняться. Натали… пожалуй, министр иначе представлял себе ту, кто похитил покой столь перспективного и талантливого шпиона: яркой, страстной, послушной. Но Натали… такая юная, нежная и ранимая, как бутон цветка, хоть, конечно, и очень красивая, так что рядом с ней мужчины теряли чистоту рассудка, засматриваясь на мягкие волосы,пронзительные зеленые глаза, такие добрые и светлые… испанец отметил строптивость и жгучую самоуверенность пленницы. Сломить ее оказалось не просто…
Габриель стоял у мраморного надгробия, заглядывая в глаза скульптуре ангела, которую обвивал дикий плющ. Он любил темные и мрачные места, где и в ночной тиши словно раздавались рыдания неутешных матерей и сестер, жен и мужей. Натали, которую держали двое (в чем, однако, необходимости не было, потому что девушка не успела бы и шагу ступить, как ее пристрелили бы, как голубку на охоте), вздрогнула, когда в лунной дорожке света появилась фигура Марка. Огромные кресты и крики воронов производили на Натали угнетающее впечатление, но трясло ее не от страха. Пожалуй, физического вреда ей не нанесли, если не учитывать пары отрезвляющих ударов, когда она отчаянно звала на помощь или пробовала порвать веревки, но известие о смерти матери…
Министр не допускал, чтобы прекрасный пол давал ему советы, но Катрин стала исключением. Интуиция, хитрость и незаурядные таланты в актерском искусстве, так что, разговаривая с ней, собеседник вскоре путался: она улыбается или усмехается? Боится или пугает? Подчиняется или подчиняет? Фаворитка умело исполняла каждое поручение, никогда не подставляя ни себя, ни того человека, чье имя нельзя было не только произносить вслух, но о котором не следовало и думать: их покровитель предпочитал из-за кулис наблюдать, как ведется игра. И вот красавица обмолвилась о том, что есть в Гаскони поместье семьи Беар…
Привязанности очень полезны: дернешь за одну нить, а в движение придет вся паутина. Добраться до Марка, пренебрегающего своими обязанностями и ставящего под угрозу кропотливо готовящееся покушение на Людовика, представлялось задачей сложной. Но Натали… удар по ней рикошетом отразится и на неприступном советнике, а разбить ее счастье так легко: дорогие ей люди совсем не защищены.
«Ваше поместье до утра ласкало кровавое пламя. Тех, кто пытался сбежать, отстреливали. Спастись не удалось никому», - сообщил Габриель, склоняясь к девушке. Она не поверила. Такого не могло произойти.
Мама… Натали вспоминала ее веснушки, родинку у нижней губы, небольшой шрам над бровью… но память не могла передать блеска глаз, нежности  рук, а голос? Бархатный, глубокий, немного протяжный и певучий… а смех? По щекам девушки ползли слезы. Мамы… нет. Как? Она больше не обнимет ее? Это невозможно…
Она так и не нашла времени черкнуть хотя бы пары строк для мамы: Элизабет не узнает, что ее дочь добилась мечты, обрела верных друзей, нашла любовь. Теперь слишком поздно… они не успели попрощаться… они не должны были прощаться! Не может быть, чтобы поместье исчезло, дом, где Жак нашел убежище, где создал свой идеальный мир… там хранилась память об отце, его одежда, письма… там мать сидела в кресле-качалке на веранде и укоризненно смотрела на дочь, бегающую по лужайке с соломенной шпагой…
Натали привезла бы ее в Париж, провела по ярмаркам, показала Лувр… постепенно пустоту в душе заполняла боль, душащая, выворачивающая наизнанку. Боль и одиночество. Ей исполнилось семнадцать лет… одна… вся семья покоилась под могильными крестами,  и только девушка отчего-то продолжала противиться смерти.
Марк пытался поймать ее взгляд, но Натали смотрела в землю. Мысль о любви сияла звездой во тьме, что окутала ее, но, прими она его сочувствие сейчас, и боль опять захлестнет с головой, толкнет на колени, поработит. И министр будет вкушать ее страдания, как вампир, питаться ее горем… она не позволит.
Наведя на графа мушкеты, испанцы обезоружили его, заломили ему руки и поставили на колени. Он с трудом удержался и не оказал сопротивления, предпочтя не доставлять врагам удовольствия еще и избить беззащитного.
- Письмо, – потребовал Габриель. Что за глупый мир, где бумага и чернила могут разрушить страну?
- Отпустите Натали, - Марка колотило от злобы и бессилия, но он сохранял почтительный и ровный тон, давая клятвенные обещания, что за каждую слезинку его возлюбленной министр поплатится кровью.
- Что вы хотите, чтобы мы с ней сделали? – шпион достал нож и подошел к девушке, даже не дернувшейся, когда лезвие блеснуло так близко от ее лица. – Письмо!
- Коснетесь ее – вы труп, - прорычал граф. Он понимал, что выхода нет, спасение не придет. Советник даже Этьену не открыл правды: если бы на кладбище появились мушкетеры, завязалась бы бойня, а смерть министра Испании послужила бы прекрасной причиной для продолжения войны.
- Вы можете меня остановить, - Габриель слегка надрезал кожу Натали в области виска, критично поджав губы: так художник наносит первый мазок на холст.
- Стойте! Прекратите! – воскликнул Марк, беспомощно врываясь пальцами в землю: ему не выдержать этой пытки. – Подавитесь, - выплюнул он, вытаскивая из камзола ключи от Франции.
- Благодарю вас, - испанец испытал облегчение. Подписать смертный приговор родной стране и обречь себя на вечное рабство… и после этого о Любви будут петь поэты? - Неужели вы так привязались к какой-то девчонке? Что в ней такого? Хороша в постели?
- Отпустите ее, - взмолился граф.
- Вам больно, когда я причиняю ей боль? – министр поднес нож к ее губам и надавил.
- Не троньте ее! Нет! – заорал Марк, поднимаясь, несмотря на попытки мужчин удержать его на коленях.
- Зверь, - похвалил его Габриель, знаком показывая, чтобы Натали отпустили.
Она бросилась к нему в объятия; он шептал ей что-то невразумительное, пустое, глупое, и целовал ее локоны.
- Я подарю вам жизнь, - испанец гордо выпрямился. – Но вы разочаровали меня, граф. Я предлагал быть союзником, другом, с которым я бы покорил это королевство роз без шипов… вы выбрали свой путь: отныне вы слуга, раб без воли и права голоса. Запомните это, потому что стоит вам подвести меня хоть раз, и я устрою Анне позорную казнь, а перед этим уничтожу вашу милую девочку, - его хищный взгляд пронзил Натали. - Вы же понимаете, что обрекаете ее на смерть, привязывая к себе? Вы уже мертвец… и утяните ее в могилу.