Город

Январский Иерусалим, как и в любой будний день, был шумен и полон жизни, но при этом сер и скучен. По километрам дорог двигались бесконечные колонны автомобилей, периодически останавливаясь на красный свет светофора, а после того, как загорится зелёный, вновь продолжая свой путь, сворачивая то в сторону маленьких улочек Старого Города, то в бизнес-центр, либо же продолжая движение по широкому проспекту Леви Эшколь.

По узким тротуарам вдоль оживлённой улицы двигались люди. Множество людей различных возрастов и национальностей шли по своим делам. Среди них можно было заметить и офисных клерков, одетых в дешёвые костюмы, и солдат, что шли по городу с заспанными лицами, и пару ортодоксальных евреев, которые о чём-то очень живо спорили. Присмотревшись, я заметил даже католического священника с густой седой бородой на лице, облачённого в чёрную мешковатую рясу. Наверное, он направлялся в костёл, что находился тут неподалёку.

Вокруг слышался шум разговоров, топота ног, музыки, что играла из окна какого-то жилого дома, а заглушалось всё это непрерывным звуком автомобильных моторов, который доносился в этом городе практически отовсюду.

Мы шли вдоль этой дороги уже десять, а то и пятнадцать минут. Орит, моя напарница, девушка двадцати лет от роду, обладающая явной ближневосточной внешностью и очень худой, даже тощей фигурой, периодически жаловалась на то, что я слишком быстро хожу. Я же со своей привычкой ничего поделать не мог – таким уж уродился. Тем не менее, внутренне я был с ней согласен, ибо уже чувствовал, как моя майка намокает от пота. Этому способствовал увесистый рюкзак, в который я запихал все необходимые вещи, включая предварительно купленную еду, да и моя форма мышиного цвета, сделанная из синтетической ткани, плохо пропускала воздух. В ней было жарковато для одиннадцати градусов тепла, но ничего не поделаешь: в зимнем комплекте ещё жарче, а в летнем – слишком холодно.

Так мы и должны были провести семь часов на улице, патрулируя город.

- Не курить, не пить, не болтать и не заходить в магазины, ясно? – каждый раз говорила нам наша командирша, когда мы получали маршрут и выходили на дежурство. Она повторяла это всем каждое утро ещё до моего призыва в армию. В нашей роте даже ходило этакое поверье, что если она этого не скажет – жди беды. Говорят, у кого-то так и получилось.

Я всегда относился к этому правилу довольно серьёзно, зная, что любая армейская хохма иной раз оборачивалась для её участников достаточно плохо, вплоть до срока в пару тройку дней в военной тюрьме, например такой, как Тират ха-Кармель. Исполнение этих правил у меня труда не вызывало: я не курю, алкоголем не балуюсь, болтать тут не о чем и не с кем – с напарницей у меня интересы явно не совпадают. Единственное, что иной раз вызывает затруднение – это магазины. Я не фанат шопинга, но иногда на пути попадаются очень интересные книжные и сувенирные лавки.

Одну из таких я встретил, когда мы шли между улицами Хатурим и Шаалей Цедек. Полки его витрины так и ломились от антиквариата. Там лежали старинные ожерелья, набор средневековых монет, огромный позолоченный граммофон и ещё много разной мелочи. Остановившись на пару секунд, я вгляделся внутрь и увидел, что на стенах висят ренессансные шпаги и рапиры, а в углу, на подставке, красуется латный миланский доспех, века, кажется, пятнадцатого. Задержав на нём взгляд, я пересилил себя и пошёл дальше. У меня никогда не было денег, чтобы купить что-то из этого, но узнать историю той или иной вещицы мне было интересно: такие места - как маленькие бесплатные музеи.

Я запомнил это место, чтобы снова вернуться сюда позже. Мы свернули на проспект Ицхака Бен-Цви, и вновь моё внимание привлекла царящая вокруг суета. Впрочем, ничего необычного не происходило. Проспект, как и любой другой, был наполнен гулом проезжающих машин и большой массой прохожих. К остановке, что попала в поле моего зрения, подъехал синий автобус, идущий в центр города, и небольшая толпа ожидающих быстро «влилась» в него, предварительно выпустив тех, кто хотел выйти. Рядом с навесом с рекламой, который в ненастье охранял ожидающих от ветра и дождя, мигом стало практически пусто, только несколько человек всё ещё стояли там, ожидая другой рейс. Остальные ушли прочь по своим делам.

Продолжая движение по небольшим городским тротуарам, мы вышли к улице Бецалель. Сейчас мне необходимо было немного насторожиться и внимательно посмотреть вокруг – тут, по мере приближения к центру города, могли появиться лица арабской национальности. Основная задача нашего патруля – это «регистрация» всех арабов, которых мы увидим и до которых успеем докопаться. Это делается для того, чтобы проще было искать виновника, если произойдёт теракт.

Пара секунд внимательного осмотра и… Бинго! Вот он, идёт прямо нам навстречу. Пока мы сближались, я оглядел его: это был коренастый мужичок лет пятидесяти, в строгом чёрном костюме и с небольшим чемоданом в руках. Его лицо выражало важность и некоторое высокомерие, но при этом оно было на удивление спокойным, что странно. По мере сближения я увидел, что он примерно на полголовы ниже меня, а когда он подошёл совсем близко, мне в нос ударил ненавязчивый запах дорогого одеколона. Кажется, у этого мужчины сегодня был праздник, значит, самое время его ему слегка подпортить.

С этими мыслями я окликнул его, когда мы поравнялись:

- Excuse me, sir, can I see your passport, please? – спросил я его по-английски, зная на своём опыте, как иногда они делают вид, что не понимают иврита. В тот день меня спас только мой временный напарник, который свободно говорил на арабском языке.

В ответ на мою просьбу мужчина посмотрел в мою сторону так, будто я только что скормил ему лимон, предварительно его посолив. Наши взгляды встретились, а я постарался миролюбиво улыбнуться – накал агрессии мог привести к большому скандалу, в котором я бы не смог вставить и слова, а через минуту-другую узнал бы о себе и о своей семье несколько новых подробностей. К счастью, этого удалось избежать. Араб, продолжая корчить брезгливое лицо, неохотно вытянул из кармана свой паспорт, в то время как я достал из рюкзака канцелярский планшет с бланком и ручку. Взяв протянутый мне документ, я открыл его на последней странице. Так, его зовут Аббас. Аббас Салех, тысяча девятьсот шестьдесят первого года рождения. Переписав в бланк всю нужную мне информацию, я вернул паспорт и отпустил недовольного араба, пробурчавшим мне что-то на своём языке и быстрым шагом ушедшим прочь.

Спрятав бланк обратно в рюкзак, я посмотрел на Орит. Она, пользуясь этой возможностью, уткнулась в свой смартфон, наверное, лазая по социальным сетям и жалуясь подругам на то, что она каждый день проходит чуть ли не марафон из-за этой ненавистной армии, якобы поддерживая порядок в городе. На деле же, она ничего толком и не делала. Мы мало общались, однако из её телефонных разговоров я понял, что она была дурой: простой глупой девкой, которой не нужно ничего, кроме новой одежды из модных магазинов, дорогой косметики и очередного знаменитого актёра или певца с обложек глянцевых журналов. Я даже помню, как во время распределения в одном из иерусалимских военкоматов та громко возмущалась о том, как она не хочет идти в армию. Однако пусть она и нытик, но на службе она обычно молчит, пытаясь выкроить минуту-другую и уткнуться в свою электронную коробку. Ну, хотя бы на нервы не действует: ничего не делает - лишь бы тогда не мешала. Пусть это и не идеальный вариант напарника, но и не самый плохой.

Так мы дошли до улицы Бен-Иегуда. На ней было сравнительно тихо – улица ещё с восемьдесят третьего года была закрытой для автомобилей и автобусов. Людей там тоже было мало. Нам навстречу шла лишь небольшая балагурящая толпа ортодоксальных евреев, которая, с шумом пройдя мимо, быстро скрылась за одним из зданий. Мы же пошли дальше. Почти вся улица была утыкана маленькими столбиками, высотой с пенёк. Я не знаю, зачем они тут стоят. Наверное, их поставили для того, чтобы не дать машинам заехать сюда, хотя расстояния тут для этого вполне достаточно. Я вспомнил видео, которое я когда-то видел в интернете: в нём машина как раз натыкается на подобные «пеньки». Представляя, как это выглядело бы здесь, я не заметил, как мы прошли всю улицу Бен-Иегуда и свернули на улицу Самуэль. Из мыслей меня вывел голос напарницы:

- Это уже не наш участок, – недовольно сказала она и посмотрела на меня, как на врага народа. Вот что-что, а делать чужую работу Орит не любила. Да и свою тоже. Сделав паузу, она продолжила. - Мы должны идти до последнего столба. Не дальше.

Я, всё ещё находясь в задумчивости, невидящим взглядом посмотрел на то последнее заграждение из «пеньков», на которое она указала рукой и ответил:

- Тогда пойдём к столбу, – я обвёл взглядом пустую улицу в бессмысленном поиске подозрительных лиц и, не найдя там никого, обречённо вздохнул, поправил винтовку и, развернувшись, зашагал в сторону города, наполненного шумом моторов, разговоров и музыки.