Сказки Тюлькина

               

                1

    Стал я бомжем совершенно непонятным для себя образом. Коварные лиходеи сделали так, словно я взял, под залог квартиры, большую ссуду в банке. Возвратить ее, да еще с процентами, естественно, у меня не было ни малейшей возможности. И жилье мое, по решению суда, стало достоянием кредитного учреждения в счет погашения долга. Как это могло произойти? Честное слово – не знаю. Вполне возможно, что где-то, когда-то, в нетрезвом состоянии, мне кто-то подсунул подписать нужную ему бумагу. Такую авантюру  могла провернуть и бывшая супруга, давно не жившая со мной. Но дело не в этом. Мошенники были, есть и будут всегда. А работа государства их разоблачать. Иначе – зачем же нужна огромная структура с правительством, армией и полицией? Когда воруют жулики, в первую очередь виновато общество, в котором они орудуют. К моим проблемам следственные органы проявили полнейшее равнодушие. И теперь обидчики, обманувшие меня, где-то хихикают, радостно потирая руки, а их жертва стала отбросом общества.
    После нескольких лет проживания на улице, я научился лазить в мусорных бачках, выпрашивать подачки в незнакомых людей, и пристрастился к путешествиям. Зимой мой путь лежал на юг. Там и теплей и иногда можно было найти работу или разнорабочего по ремонту многочисленных баз отдыха, или сторожа. А как только начинался сезон отпусков, шел на север, где летом прокормиться легче. Ночевать приходилось в самых разных местах: и на вокзалах, и в дуплах больших деревьев, и в пещерках на берегу Днепра, и в копнах сена. А еще приходилось обживать такие грязные трущобы больших и малых городов, что о них и вспоминать не хочется.
    Иногда мне встречались друзья по несчастью. Тогда было веселей существовать на белом свете. Как-то, поздней осенью, на Запорожском железнодорожном вокзале,  сошелся я с одним стариком. Родная дочь выгнала его с дома. Мать, агрессивная дама, оставила возле себя, чтоб внуков нянчила, а папашу выставила на улицу. «Ты, - сказала она, - вонючий». Он, человек с высшим образованием, всю жизнь проработал простым школьным учителем. Поэтому ни высоких чинов, ни большой пенсии не заработал, вот и стал «вонючим».
    Конечно, мой новый знакомый мог бы подать в суд на дочь, и его обязательно вселили бы на собственную жилплощадь. Но жена слезно просила мужа не поднимать скандала, чтоб «дите не позорить, - ведь ему еще жить и жить нужно». Порой кажется – нет такой мерзости или глупости, на сотворение которой нельзя уговорить человека. Приятели подбивают друга на убийство. Иногда муж жену склоняет на занятие проституцией ради «семейного благополучия». Религия, обещая блаженство на небесах, заставляет человека  отказаться от половой жизни. Миллионы людей многих стран мира вполне серьезно ждали пришествие коммунизма. Кошмар какой-то, и только.
    С этим страдальцем мы очень сдружились. Ночь проводили в сарае его хорошего знакомого. А утром, только дочь и зять уходили на работу, шли к его супруге. Там нас кормили. Старушка ставила на стол еду, садилась рядом с нами, и плакала. Тошно было смотреть на это.
    После обеда старик водил меня по городу и его, ближним и дальним, окрестностям. Оказывается, в этой местности долго обитали запорожские казаки, и во многих местах до наших дней сохранились остатки их «кошей». Еще даже здравствует дуб, в тени которого отдыхал Богдан Хмельницкий с войском, перед очередным походом на войну с Польшей.  Бывший учитель прекрасно знал историю своей страны. Часами он мог пичкать меня разными историческими фактами, да еще и радовался, что его слушают. 
    Когда весной я собрался идти на север, то приглашал старика с собой, но он отказался составить мне компанию:
    - Не могу. Дочь же все-таки и жена тут.
    - Повесить их нужно вместе на одном дереве! – сорвалось с моего языка ругательство, помимо моей воли.
    - Не говори так. – возразил старик. – Понимаешь, женился я, можно сказать, не по любви. Так получилось: грехи молодости. Всю жизнь думал уйти от жены и дочери. И вот – меня прогоняют. Кажется - радоваться нужно, а на душе кошки скребут. Жизнь ушла, я боюсь окружения за пределами дома. Так, наверно, боится преступник мира за решеткой. Сам виноват. И буду теперь умирать у порога тюрьмы, не найдя там, однажды, привычного куска хлеба.
    Рассуждения бездомного старика показались мне странными, и я пошел дальше один. Позже мне еще встречались попутчики, так или иначе лишившиеся жилья по воле разного рода аферистов. Но, однажды, несколько трудных месяцев я провел в компании человека, ставшего бомжем без злого умысла хитрых соотечественников.
    Денис Игоревич Носков до развала Советского Союза работал официантом в ресторане, и слыл не бедным человеком. Перед гибелью страны Советов, он очень трезво оценил ситуацию, и вовремя вложил все, имеющиеся в него, средства в золото и недвижимость. Тогда можно было, почти за бесценок, приобрести несколько земельных участков в дачных поселках. И Носков удачно воспользовался благоприятными для себя обстоятельствами.
    Состояла семья Дениса Игоревича с двух человек. Детей в него не было. Когда начала налаживаться жизнь в самостоятельной уже Украине, где теперь он жил, жена погибла от рук хулиганов. Погоревав немного, вдовец перебрался жить к соседке, во всех отношениях порядочной женщине. После этого он продал золото, всю недвижимость вместе с квартирой, и все деньги вложил в один с банков. Жил бывший официант ресторана с гражданской женой на пенсию и на проценты от вклада. Такие деньги позволяли семейной паре каждый год ездить за границу отдыхать.
     Такая спокойная жизнь продолжалась не долго – Носков, вдруг, заболел тяжелой неизлечимой болезнью. Как сказал лечащий врач, во время сугубо личного разговора, жить ему осталось, в лучшем случае, месяц. За это время больному удалось перевести все свои сбережения на счет сожительницы. И тут произошло совсем уж, казалось бы, невероятный случай: больной, вдруг, выжил (эскулап ошибся диагнозом болезни), а вполне здоровая женщина умерла. Дальние родственники деньги покойной забрали, квартиру ее продали и уехали за границу, а Денис Игоревич остался ни с чем. Умеет судьба иногда посмеяться с, непонравившейся ей, личности. А как ей угодить – никто не знает.
    Скитался со мной, счастливо избежавший смерти, Носков не долго. Не смог бывший, всеми уважаемый, работник ресторана перенести морального унижения – рыться в мусорных бачках в поисках пищи. Он зачах, зачах, и тихо ушел от меня в мир иной в одном из городских парков.
    А, однажды, ко мне в спутники (тоже не надолго), навязался очень уж не серьезный гражданин, Петр Калинкин. Имел он семью и хорошую работу. Но вот, как-то после получки, перебрав с друзьями некачественного вина местного разлива, Петя, вдруг, вспомнил, что в другом городе в него осталась чудесная подруга:
    - Ребята, - бил себя кулаками в грудь пьяный мужчина, - я, дурак, когда-то пренебрег святой женщиной, и женился на своей «кобре». Как я теперь сожалею о содеянной мною  глупости!
    Опьяневшие друзья пустили слезу по несостоявшейся любви, и посадили товарища по работе в автобус, который мог довезти его к месту проживания «святой женщины». Старая знакомая, сверх всякого ожидания, благосклонно отнеслась к внезапному появлению бывшего ухажера, и приняла его как будущего мужа.
    А «осиротевшая» супруга обратилась во все инстанции с просьбой найти мужа. Милиция, может быть, и отыскала бы загулявшего мужчину, но в это время, в местном озере, мальчишки обнаружили тело утопленника. Труп неизвестного человека был предъявлен для опознания, убитой горем, женщине. И как так получилось? – останется тайной, только женщина в бездыханном теле признала останки своего благоверного. А раз так, то ей и выдали их для захоронения.
    Через сорок дней после похорон, вдова, согласно христианскому обычаю, устроила поминки. Как и принято спокон веков в таком случае, собралось много народу. На это траурное собрание, в самую скорбную минуту, появился живой «покойник». К этому времени он уже успел поругаться с первой любовью, оказавшейся еще большей «коброй», чем его супруга.
    Реакция людей на воскрешение «утопленника» была самой разной: кто-то откровенно хохотал, кто-то прятал улыбку в рукав, кто-то ужаснулся. А жена Петра выгнала его с дома. Но через три месяца женщина простила баламута. Жены часто прощают мужьям и более обидные грехи.   

                2

    Встретил я Тюлькина возле Пивихи. Есть такая гора в Полтавской области. Он шел вдоль обрыва, и рассматривал грязные волны Кременчугского водохранилища, выносившие на песчаный берег останки задохнувшейся рыбы и разного рода мусор.
    - Что вы так внимательно высматриваете? – завел я разговор с незнакомцем.
    - Поражаюсь человеческой бесхозяйственностью. Огромные площади лучшего в мире чернозема залиты вонючей водой.
    - Вы считаете, что нужно все гидроэлектростанции закрыть?
    - Ни в коем случае. Я говорю о том, что каждое искусственное море должно быть своего рода предприятием со своим научным центром. Там должна проводиться постоянная работа по уменьшению зеркальной глади, улучшению качества воды и облагораживании территории вокруг него.
    Так я познакомился с главным героем своего рассказа. Это был такой же, как и я, скиталец, но со стажем бродяжничества еще с далеких советских времен. В Советском Союзе все люди имели жилье. Но мой очередной спутник был бродягой по натуре, по способу своего мышления, по велению души. Находясь тем летом в чужих краях, старик, почувствовав приближение смерти, приплелся на Украину. Здесь он хотел умереть, прощался с родными местами, и выискивал покрасивей уголок природы, где мог бы успокоить и тело, и душу. Дальше мы путешествовали уже вдвоем. По дороге неожиданный попутчик рассказывал много историй. Поверить в их достоверность очень тяжело. Поэтому мысленно я назвал их «Сказками Тюлькина». Все, кто хочет, пусть послушает, маловероятные, с моей точки зрения, истории скитальца с того далекого времени, когда в стране еще не было олигархов. Итак, даю ему слово.
    Биологической матери своей я не знаю. Она подбросили меня чужой бездетной семье еще грудным ребенком, и больше не беспокоила меня своим присутствие. Названные родители оказались прекрасными людьми, и в моей памяти оставили о себе самые прекрасные воспоминания.
    Когда мне было около шестнадцати лет, начался голод тридцать третьего года. Тогда умерло несколько миллионов человек. Я хорошо знаю, что государство продавало в то время хлеб за границу, а своих голодных граждан судило за колоски, собранные на стерне. За такие, утерянные косилками на поле, остатки урожая судили и меня. А для моего отца и матери это была единственная надежда на спасение. Боже, как я упрашивал прокурора отпустить меня домой, потому что там умирают старики, но…ничего не помогло. Более того, по его настоянию, мне еще дали и самый, возможно большой, срок тюремного заключения. Неискоренимое зло появилось у меня к этому наглому, сытому, безжалостному к чужому горю, человеку
    Когда я освободился с мест заключения, моих, самых близких мне людей, уже не было в живых. Умерли не только они, вымерла большая часть деревня. Много лет спустя сельские хозяйства сами предлагали своим работникам собирать на полях и колоски, и свеклу, и картошку – все то, что осталось там после прохождения техники. И это правильно – зачем добру пропадать. А во время всеобщей трагедии власти думали совсем иначе. И все потому, что боялись государственной системы, созданной Сталиным. Многие люди могут сказать, что волею вождя были сотворены не только голодные, но и благодатные годы. Не возражаю. Но, опираясь на свой жизненный опыт и знание истории, скажу: «Нет ничего страшней диктатуры». Насмотрелся я на нее в полной мере. И поэтому мне всегда хочется крикнуть на всю планету: «Люди! Чтите Божью заповедь: не делай себе кумира!», иначе будете прокляты, и превратитесь в беззащитных рабов.
    Голод, к сожалению, не редкость в человеческой истории. Но, с этой трагедии никто никогда не делал тайны. Напротив, о ней люди старались заявить во всеуслышанье, чтоб дать возможность, не равнодушным к чужому горю, гражданам хоть чем-то помочь пострадавшим.
    Широко известен голод жителей Поволжья в двадцать первом году прошлого века. Но, тогда на помощь им пришла вся страна. В Киеве, например, с уникальной иконы Успенского собора Лавры была изъята часть драгоценностей старинного оклада в фонд помощи. И это правильно. Человеческая жизнь стоит дороже разного рода, пусть и драгоценных, камней. Плохо только то, что бесследно исчезла оставшаяся часть церковных святынь, и то, что не было сделано строгого контроля над всей операцией изъятия ценностей. Помогали волжанам в то тяжелое время и иностранцы. Всем хорошо известная бурная деятельность норвежского путешественника Нансена на ниве благотворительности.
    Голод же тридцать третьего года повсеместно умалчивался. Советская пресса того времени ничего о нем не писала. Она лишь сообщала о тяжелом материальном положении жителей других стран. Призывала расстреливать несознательных граждан, уклонявшихся от поставок государству хлеба. Когда мне попадались в руки газеты того времени, я, читая их, не знал – смеяться мне или плакать. Там, например, имелись сообщения о казни крестьян за то, что они насыпали в корм скоту песок. Какое обширное поле деятельности для коварного оговора!
    И печатались вещи еще более жуткие. Никогда не забуду рассказа какого-то Лисовского в газете «Колхозное село». В его, с позволения сказать, художественном произведении утверждалось, что в Украине голода нет, а есть кулаки, создающие видимость его. Для этого они, подлецы, не дают кушать своим детям, и таким образом скрывают значительные запасы зерна, которое коварные хитрецы утаивают от государства.
    Когда я только-только прочел этот рассказ, мне захотелось плюнуть в лицо его автора. Но сейчас, на склоне лет, «сочинение» это наталкивает меня на тягостные размышления. С одной стороны, наверно, в этого Лисовского не было ничего на ужин. Не исключено, что дома в него плакали голодные дети, и писал он свою злую выдумку только ради того, чтоб накормить семью.
    С другой же стороны, все равно, какой-то неприятный осадок на душе оставляет подобное духовное унижение личности. Хотя…большинство нашего населения вело тогда себя не лучшим образом. Даже Герои Гражданской войны шельмовали себя, друзей и родственников, когда это «требовала партия» в лице Сталина и его верных псов, прозванных – соратниками. И даже если бы сам Господь Бог громыхнул с небес: «Рабы, опомнитесь! Что вы творите?», его бы никто не послушал. Яд страха и неотвратимости существующих законов парализовали всех жителей страны, начиная от простого дворника, и заканчивая чиновниками самого высокого ранга.
    Дочь Сталина с горечью пишет в своих мемуарах о том, как партийные деятели привозили ее отцу огромные арбузы, и расхваливали при этом материальное благополучие, в действительно голодающего населения. Вождь огромной страны Советов наверно только ухмылялся тогда в свои пышные усы: по его приказу массово умирают люди, а его даже боятся упрекнуть в этом. Какое блаженство!
    Был голод и в Ленинграде, во время блокады гитлеровскими дивизиями. Страшно смотреть на поля захоронений Пискаревского кладбища. Но тогда люди воевали с врагом. А мои старики ни с кем не сражались. Они были сознательно умерщвлены твердой рукой своих соотечественников в имя призрачной идеи всеобщего равенства.          
    Я не переставал размышлять над причинами, возникшей на Украине, катастрофы, и пришел к твердому выводу: она результат диктаторской сущности нашей экономики. Другими словами, один человек решал основные требования ко всему производству огромнейшей страны. А к тому времени правила Советским Союзом незаурядная личность, но с характером садиста, который закалился в смертельной схватке за власть.
    К тридцать третьему году в Сталина уже не было достойных противников. Он упивался властью, и строил грандиозные планы, от которых кружилась голова даже в его врагов. И в это время разразился всемирный кризис. Цены на хлеб, почти единственного экспортного товара России, упали. Для совершения, планируемых покупок новейшего оборудования за рубежом, необходимо было увеличить его поставки. А где взять дополнительно зерно? Конечно, на Украине! Возможен голод? Вымрет много людей? Да черт с ними – бабы новых нарожают. Не знаю – может, я ошибаюсь, но, по-моему, все было именно так.
    После отбытия тюремного заключения, я начал искать безжалостного прокурора – верного слуги порядков, обеспечивавших ему хорошую жизнь на фоне результатов бурной деятельности костлявой с косой. Поиски привели меня в Киев, но тут началась война. Первое время я работал шофером на одном с предприятий, затем был призван в ополчение, и несколько недель воевал на одной с окраин города. А потом, с войсками, в средине сентября, ушел за Днепр, и, со слезами на глазах, смотрел на взорванные мосты, дым от которых заволакивал колокольню Лавры. Был пасмурный день. Природа горевала вместе с нами.
    Дальше началось не то отступление, не то бегство по болотистым и лесным просторам пылающей Украины. Гибли солдаты, гибли генералы. Сотни тысяч людей попали в плен. Среди них оказался и я. Наверно, потому что пленных было много, нас почти не охраняли. Несколько немцев обычно вели огромную толпу бывших защитников столицы Украины. Побег из-под охраны не представлял геройского поступка.
    Но по дорогам странствий приходилось, иногда, опасаться своих же земляков. Никогда не забуду деда, в которого, в одном из хуторов, попросил кусок хлеба. Очень уж злобно он мне тогда ответил: «Погоди, я сбегаю сейчас за нашим старостой. Он тебя накормит». Ехидство такое, как вспомню, так и сейчас еще меня коробит. Долго я, после войны, разыскивал эту шкуру. Да, видать, счастливая выпала гаду планида. А будь иначе, квакал бы он у меня как жаба, и скулил бы как шелудивый пес, вымаливая свою смерть.
    Рассказывали, что и в Киеве некоторые людишки встречали хлебом-солью завоевателей. Конечно, много причин было в советских людей ненавидеть свою власть: дикий голод, частые беспочвенные аресты, жестокое раскулачивание, вечный страх за свою жизнь, отсутствие многих элементарных свобод, угнетение интеллигенции, суды за опоздание на работу, выборочная паспортизация, делавшая колхозников невыездными людьми и многое другое. Но, только большому безумцу нужно быть, чтоб радоваться поработителю, пришедшему тебя уничтожить. Нельзя построить родину такой, как ты хочешь чужими руками. Каким бы ни было плохим свое правительство, чужое всегда будет хуже. Своего тирана можно убить, отравить, пережить, в конце концов, а захватчики приходят надолго, а иногда и навсегда.
    Когда я добрался до Киева после побега с плена, то на левом берегу Днепра уже увидел хорошо огороженный концентрационный лагерь. Новая власть наводила твердый порядок. И удрать с, увиденного мной, человеческого загона было уже невозможно. Правда, тут еще охранники отпускали мужчин домой, если их разыскивали жены. Но, фашизм явно прогрессировали на нашей земле. В лагере уже можно было наблюдать развлечение «белокурых бестий». У меня волос шевелился на голове, когда я видел, как молодые лоботрясы обливали евреев горящей смолой и натравливали на них собак. О, люди! Вы еще не разумные существа!
    Говорят, сейчас, на месте содержания немцами наших военнопленных, сооружен мемориальный комплекс. Только жуткие воспоминания не пускают меня туда.
    Город лежал в развалинах. Людей почти не было видно. Только патрули чувствовали себя на улицах свободно, а местные жители как-то съежились и притихли. Работали базары, и там случались облавы на трудоспособных людей. Изредка на заборах появлялись листовки подпольщиков или сообщения о мелких диверсиях. Тогда. В отместку за это, оккупанты расстреливали заложников, и на всех углах развешивали объявления о казнях.
    Первое время я никак не мог понять: почему подполье так безответственно распоряжается судьбами людей? Мне было жаль по глупому погибших соотечественников за безобидные листовки, которые, в сущности, никто и не читал. А так же молодых парней, повешенных за то, что порезали шланги насосов, подающих воду с реки в город. Ведь от этой акции мести больше пострадало свое же население, чем враг. Неужели гневу своему нельзя было найти более осмысленное применение?
    Лишь когда подпольщики приняли меня в одну из своих групп, я понял: работа городских мстителей организована плохо. Было много провокаторов. Гибли один за другим организаторы сопротивления. Никакой связи между отдельно взятыми группами, практически, не существовало, а контакты с партизанами происходили только от случая к случаю. Процветали отсебятина, кустарщина и стихийность.
    Привел меня в подполье Никита. Фамилия в него, кажется, Демяненко. Я точно уже не помню. Во время обороны Киева он видел меня в окопах Голосеевского леса, и поэтому предложил «работать на наших» в одной из боевых троек. В нее, кроме меня, входили Сережа Мазур с Константиновской улицы и какой-то Витя. Ни фамилии последнего, ни места жительства я не знал. В то время такие знакомства были в порядке вещей. Оружия у нас, к сожалению, не было. «Его нужно добыть в процессе борьбы за нашу свободу» - сделал свое наставление Никита.
    В подполье я долго не находился. И за все время пребывания в нем только то и сделал, что поджег на лугу стог не известно чего. Второе, и последнее, мое боевое задание было – доставить записку Никиты жителю одного из дома на Лукьяновке. Гробовая тишина возле конспиративной квартиры почему-то (сам не знаю почему?), насторожила меня. И тогда я послал, по нужному мне адресу, случайно встретившегося, мальчишку с кусочком газеты, найденной на дороге, пообещав ему за его работу несколько немецких марок. Ход мыслей моих был такой: «Если ребенка по дороге никто не встретит, тогда с посланием своего командира пойду и я».
    Мальчик за обещанным вознаграждением не вернулся. Я заставляю себя верить, что ребенок не пострадал. Но, угрызения совести, все равно, никуда не деваются: а, вдруг, мальца мучили из-за меня? (Тюлькин немного помолчал, и только потом с горечью в голосе продолжил свой рассказ), да-а-а, страх часто превращает человека в сукиного сына.
    Я бросился бежать на Константиновскую улицу, чтоб предупредить Сергея о возможных неприятностях. Но было поздно. По дороге, возле базара, мне повстречалась его мать. Она сообщила, что сын только что ушел куда-то с Виктором. Холодный пот пополз по спине: Никита ведь посылал, перед этим, ребят в разные концы города. «Виктор - провокатор!», - промелькнула в голове страшная мысль. И, словно по волшебной палочке, я вспомнил до мельчайших подробностей, как он долго мялся, получив задание, и как проворно выскочил с помещения, услышав адрес моей командировки.
    Самые страшные подозрения со временем подтвердились. Больше Сергея я не увидел. Его последние дни угасли в застенках гестапо. Но держался этот парень, видать, стойко, потому что ни одного человека с его двора не арестовали. А ведь жили там и коммунисты. Одной из них была Александра Кошарина, -  всеобщая любимица. Виктор их лично не знал, и люди остались на свободе.
    Между прочим, после войны, у меня была попытка наладить более тесные контакты с «нашей Шурочкой». Но, память о Сергее каким-то образом помешала нам сблизиться. Девушка не могла избавиться от подозрений, что я виновен в смерти парня, которого сильно любила. Недолюбливала она и, оставшегося в живых, Никиту.
    В разговорах со мной, многие люди утверждают, что главную улицу Киева и Успенский собор Лавры взорвали партизаны. Нет, конечно, подполье не располагало, необходимой для этого, организацией. На Нюрнбергском процессе немцы утверждали, что все разрушения в столице Украины – дело рук русских. Если они не врут, столь грандиозные диверсии совершили отступающие войска с помощью мин замедленного действия? А как было все на самом деле? – не знаю.
    В дороге, на досуге, размышляя о народном сопротивлении, существовавшем в, оккупированных захватчиками, населенных пунктах, я пришел к выводу, что историю Киевского подполья следует считать типичной. Один провокатор, единственный неосторожный шаг были в состоянии нанести непоправимый вред всей организации. На этом фоне намного эффективней смотрятся партизанские отряды в тылу врага, имевшие постоянную связь с Большой землей. Они и вред неприятелям наносили огромный, и человеческих жертв у них было несравненно меньше.               
    А еще война оставила тяжелый осадок от жертв Бабьего яра. Каждый пожар возникает по-разному, но бушуют они все одинаково. Зачем я так сказал? Потому, что в моем сознании мирный поход евреев к месту своей гибели, ассоциировался с голодом тридцать третьего года на Украине.
    В обоих случаях массовое уничтожение мирных граждан задумывали и хорошо организовывали всевластные проходимцы, возомнившие себя вершителями судеб  всего человечества. Мировое общественное мнение, по разным причинам, никак не реагировало тогда на, необъяснимо жестокое, истребление людей. Была парализована сила воли двух великих народов, и сделала их покорными. Словно какая-то глубинная причина заставляла тогда, обреченных на смерть людей, воспринимать свою родину не как мать родную, а как мачеху, что вселяло в их души растерянность. Что это за причина? Я не знаю. Может, ее и не было вовсе. Тут свое слово должен сказать умный, глубоко мыслящий исследователь, а не вечно пьяный бродяга Тюлькин.
    А моей судьбе было угодно, чтоб я угодил в одну из многочисленных облав, и «благодаря» ей попал в Германию на подневольный труд. Там меня определили на работу к земельному собственнику – бауэру. Вот где я увидел настоящую организацию сельского труда. В таком по величине хозяйстве, как владел мой хозяин, в нашей стране было бы около двадцати кряжистых бригадиров, учетчиков, «комирныков», заведующих и многих-многих других «ценных» специалистов. И самое главное, что все крестьяне, сколько б их ни было, числились при деле, а оплата труда их такая, - как урожай позволяет. А он, обычно, не радовал колхозников.
    Иногда мне кажется, что колхозы – это самые удобные сельскохозяйственные предприятия для тираний всех времен и народов. Порой, так и хочется покопаться в книгах, чтоб найти что-то похожее в Египте времен пирамид, в древней Вавилонии или Персии. Что-то подсказывает мне мое внутреннее чутье, что такие поиски увенчались бы успехом. Очень уж просто государству отбирать продукты в коллективных хозяйствах. Поэтому гитлеровцы и не разгоняли, изобретенных коммунистами, колхозов. Собственных бауэров загонять в коллективы и долго и утомительно, а использовать в своих интересах чужие наработки - не грешно.   
    Только было мне в Германии все чужим. Рабская доля угнетает, и скучала моя душа среди идеального порядка за неухоженными просторами измученной родины. Единственной радостью было - ожидание освобождения, которое, неотвратимо для нацистов, приближалось к порабощенным народам. И в эти роковые для захватчиков минуты, я с ужасом смотрел на местных жителей, прятавших, во время бомбардировок, в первую очередь портреты фюрера, а потом имущество и детей.
    - Господи, - думал я тогда, - как мог один взбесившийся маньяк заставить таких умных людей как немцы идти в него на поводу?
    А в том, что Гитлер страдал манией величия – можно не сомневаться. Перед самоубийством, в своем последнем послании нации по радио, он заявил, что немецкий народ оказался недостойным его, и по этой причине он уходит из жизни. Надо же! Сталин тоже был не подарком России, но в тяжелую минуту для страны он обратился к подданным со словами: «Дорогие братья и сестры!». Тогда плакать хотелось. Но нужно не забывать, что после войны многих «братьев и сестер» он пострелял. Поступки всех диктаторов не подконтрольные, а потому очень опасные для простых смертных, которые, непонятно почему, любят ставать на колени перед надуманными божествами. Как ни странно, а Иосифа Виссарионовича многие любили в Советском Союзе.
    Пережил я в Германии и массированные бомбардировки союзников. Вершина человеческой мысли на то время – самолеты, творили чудеса: перемалывали творения рук людских в мусор. И делали столь важную работу с таким усердием, что, когда взрывы утихали, то холод надвигался на искореженную местность. Сейчас человеческий гений дорос до того, что в один день вся планета Земля может перестать существовать. Воистину, с обезьяны ничего хорошего получиться не может – хоть как ее не усовершенствуй.
    Освободили меня союзники Советской армии, но уехал я в Россию. С той территории, где находилось хозяйство бауэра, можно было перебраться и на Запад. Там у людей имелась свобода выбора. К нам в лагерь, временного проживания освобожденных граждан, приезжали представители нескольких стран, и агитировали ехать к ним на постоянное место жительства. Американцы и англичане пугали советских людей тем, что дома они считаются предателями родины, и ждут их не собственные жилища, а тюрьмы да Сибирь. Наши агитаторы призывали не верить никому, возвращаться на родину, и там отстраивать народное хозяйство. Для меня проблемы: куда ехать? – не было. Моя душа не переносит чужбины.
    Вряд ли пожалели о своем выборе мои соотечественники, уехавшие на Запад. А многие с тех, кто вернулся домой, долго потом ругали себя за свой опрометчивый поступок. Как только телятники, везущие нас, пересекли границу с буржуазной Европой, стаи ворон радостным криком «Кар-р-р» приветствовали прибывших на родную землю бывших невольников. Всем им сразу же стало грустно.
    Потом начались вызовы в органы внутренних дел и дурацкие допросы. Оказывается, я был виноват в том, что работал на врага. А руководство моей страны было не при чем, когда бросило меня на произвол судьбы.
    Не спорю, заслуг моих нет перед Отечеством в прошедшей войне, и, как говорится, нечего тут пыжиться. Но, много отважных воинов, только потому, что побывали в плену, всю оставшуюся жизнь потом, не могли избавиться от клейма граждан второго сорта. К таким, например, были причислены, все без исключения, бойцы Второй Ударной армии. И все только потому, что их командир переметнулся на сторону врага. Обидно за людей. Иногда так хочется, чтоб был Бог! Чтоб хоть в загробном царстве  каждому воздалось за дела его.
    В органах «правосудия» судьба еще раз столкнула меня с прокурором, стараниями которого погибли мои старики. Во время войны он служил в заградительных отрядах, и заслужил множество орденов и медалей. Подобные, если можно так выразиться, воинские подразделения находились в тылу передовых частей, и без суда и следствия расстреливали всех, кто самовольно покидал поле боя -  хоть солдат, хоть офицеров. Призабытая ненависть к нему снова заныла открытой раной. Все нутро мое воспылало жаждой мести. Я устроился работать шофером в один с автопарков, чтоб выследить и уничтожить самодовольного типа, распоряжающегося жизнями людей по собственному усмотрению.   
    Охота за прокурором длилась долго. Мой «поднадзорный» несколько раз менял место жительства. Не знаю: то ли он чувствовал смертельную опасность для себя, то ли так делал по служебной необходимости. Но, переезжал и я, не оставляя ни на сутки его персону без наблюдения. И, однажды, свершилось. Погиб он под обломками своей служебной легковушки, на которую я наскочил груженым самосвалом. Жаль только, что вместе с ним пострадала и его малолетняя дочь. Но, в ту минуту мне было не до нее. Месть делает людей безжалостными.
    Торжеству моему не было границ. Но…не на долго. Шли годы, и меня все больше начал донимать вопрос: «За что погиб ребенок?». Все чаще начали беспокоить сомнения в правоте моего поступка. Как я не защищался оправданием: «Совершилось правое дело!», внутри меня что-то постоянно возмущалось:
    - Ну, и что! Сталин тоже, может быть, всегда поступал только исходя с распрекрасных побуждений, да вот беда - миллионы невинных людей при этом лишались жизни. Какая же разница между ним и тобой, если не брать во внимание масштабы злодеяний? Да никакой! В достижении цели ни ты, ни он не считались с людьми. Они были пустым местом для вас. Значит, ты такой же изверг, как генералиссимус или погибший прокурор.
    Страшно сознавать такое. Время имеет отвратительное свойство: с нарастающей силой угнетать совесть за грехи молодости.
    Потом был суд и новый срок тюремного заключения. Но, я его уже не отбывал, потому что сумел удрать из-под охраны на свободу. Мне страшно не хотелось снова общаться с лошадью, как со своей женщиной. Так уже было во время предвоенного заключения под Магаданом. Тогда в нашем лагере была умная кобыла – за кусок хлеба она поднимала хвост. Или того хуже: мог стать педерастом. Друзья моего мертвого врага могли бы в этом отношении подсуетиться. В советских зонах отбывания наказания многих заключенных ждет такая неприятная участь. С тех пор и скитаюсь я по белому свету с поддельными документами.
    Тут я хочу отвлечься от рассказа Тюлькина. Как вы убедились – врал человек безбожно. Что он говорил о голоде тридцать третьего года: вымирали массово люди, и никто не приходил им на помощь. Да быть такого не могло! Ну. Помню я голод сорок седьмого года, хоть и был еще ребенком. Родителям моим было тяжело, но какой-то порядок все-таки наблюдался. Карточки выдавали людям на продукты, чтоб хоть как-то их поддержать. И базары существовали. Дорого, правда, но за сто рублей буханку хлеба можно было купить. На евреев наговорил глупости.
    А в отношении Киевского подполья сколько клеветы! Книг ведь, много написано о его деятельности. А он: отсебятина, кустарщина, стихийность! Стыдно слушать. Или говорит, что его на родине стаи ворон встретили криками «Кар-р-р». Как будто таких птиц в Германии, откуда он уезжал, не существовало. Уличать во лжи своего нового знакомого я не стал. Еще, не дай бог, обидится и уйдет неведомо куда. А вдвоем ведь веселей путешествовать. Единственное, что я сделал – задал фантазеру вопрос, чтоб только поддержать разговор:
    - Зачем скитаться по стране? С Фальшивыми документами можно жить и на одном месте.
    - Конечно, можно! – согласился со мной Тюлькин. – Возможно, так бы оно и случилось, если бы дальше со мной не происходили еще, совсем уж невероятные, истории. Встреча с Грыцьком Пидлотой одна с таких. И мой новый знакомый продолжил свой рассказ.

                3

    По известным уже причинам: охоты на прокурора, следствия, суда, побега и, связанного с ним, скрытного проживания, я долго не видел Киева. Заскучал за ним, и решил навестить места своей молодости. Особенно хотелось побывать на Подоле. Этот район столицы мне нравился больше даже, чем Сталинка с его «толкучкой». Толкучий рынок вещей работал раз в неделю, а Подол был Подолом каждый день.
    Сейчас тяжело себе представить эту местность того времени. Один базар, прозванный с незапамятных времен Житним, чего стоил! Одесский Привоз, может, и мог бы конкурировать с ним по величине и количеству коммерческих операций, как никак - рядом морской порт. Но по своеобразию, он не шел ни в какое сравнение с древним Киевским торговым центром.
    Это сейчас Житний рынок окультурили, облагородили, успокоили, утрясли до невероятно малых размеров, и загнали под крышу здания, где он притих и скрючился. А тогда базар шумел и колыхался как волны Тихого океана. Такими же неповторимыми выглядели и речной порт, и свалки, да-да свалки. И везде царил беспорядок. А забегаловки, были какие! Это что-то наподобие современного кафе, только слово «кафе» мало годится для уяснения – что такое забегаловки? Они представляли собой такое место, где все толкалось, материлось, и подозрительно перешептывалось. Там нередко возникали скандалы, приводившие к трагическим развязкам, и оформлялись торговые сделки.
    Не менее экзотическими выглядели грязные дворы, окруженные странными, для современных горожан, домами с подвальными помещениями. Дворы чем-то напоминали маленькие крепости: на ночь они закрывались тяжелыми воротами, а на окнах домов появлялись ставни. В, уютных пространствах между строениями стоял стойкий запах кислого борща, клопов, нафталина и еще черт знает чего. Там всегда копошились замурзанные малыши, и молча неподвижно восседали на табуретках пожилые бабушки и дедушки. А какие во дворах стояли туалеты общего пользования! Тогда других не было. Пьяному человеку в них находиться было опасно. Он рисковал провалиться в яму под собой. Что-то похожее мне приходилось видеть только в портовых городах Италии. И за всем этим я скучал. Не только дым отечества сладок и приятен а и более неприятные вещи манят к себе.
    По прибытию в родные места я сразу окунулся в водоворот интересов бродяг, перекупщиков и спекулянтов. Тут можно было заработать и на бутылку вина, и на закуску. Как сейчас помню, меня в тот день взяла в помощники одна воровка. Ей подвернулась возможность продать небольшую партию женских кофточек, но в покупателе она заподозрила переодетого милиционера. И в голове женщины возникла спасительная для нее идея – подставить меня в роли собственника товара
    Дело в том, что когда на рынке кто-то что-то продавал, к нему представители правоохранительных органов не предъявляли ни малейших претензий. Считалось -  законопослушному гражданину нужны деньги, и он решился, ради них, расстаться со своим добром. Но, если в продавца имелось несколько одинаковых вещей – его немедленно причисляли к спекулянтам. Нередко работники органов борьбы со спекуляцией пользовались таким приемом: они подходили к человеку, продающему что-либо, например, пиджак, и говорили:
    - Хорошая курточка. Только мне нужно две такие, одну - мне, другую - моему брату-близнецу.
    Если продавец радостно сообщал: « У меня есть еще одна, точно такая же!», его тут же арестовывали.
    Переживая за себя любимую, базарная «труженица» подставляла, под возможную неприятность, меня. Но, я на нее не в обиде. В торговле свои правила взаимоотношений.
Мне повезло – покупателем оказался оптовый спекулянт с другого города.
    Купив, за честно заработанные деньги, большую бутылку вина, кольцо ливерной колбасы и булочку за шесть копеек, я отправился искать ночлег в обтрепанных подъездах достопочтенного Подола. Поиски привели меня к заброшенному подвалу, где куча деревянной стружки, манила блаженством скорого ночлега.
    Но, попировать спокойно не удалось. Только все было подготовлено к приятному времяпрепровождению, как я спиной почувствовал свинцовую тяжесть чужого взгляда. Пришлось осмотреться. Оказалось, что в подвале еще кто-то есть. Незнакомец стоял в нескольких шагах от меня, и очень-очень печально смотрел в одну точку. «Придется делиться!» - промелькнула в мозгах, далеко не радостная мысль. Но, на мой вопрос: «Глотнешь немного?», он твердо ответил – «нет!».
    - Ага! Просто так пришел переночевать. – высказал я свое предположение, чтоб хоть как-то завязать разговор со своим неожиданным сожителем.
    - В ночлеге не нуждаюсь! – отчеканил незнакомец странным голосом.
    - А в чем же тогда твоя потребность? - позволь спросить.
    - Ни в чем! Перед тобой мертвец.
    Мой собеседник рассмеялся, и громко застучал костьми. Я более внимательно посмотрел на весельчака, и холодный пот заструился по всему телу – передо мной, действительно, колыхался скелет, изображая хохот. Все время, находясь под властью назойливого желания – выпить, я не сразу рассмотрел странного обитателя подвала.
    - Ши-и-икарно! – вырвалось у меня. – А как же ты ходишь и разговариваешь?
    - Мысль, - начал чеканить слова труп, - одну мысль, овладевшую моим сознанием, я не успел высказать людям при жизни. Теперь она подняла мои останки с могилы, и будет гонять их по белому свету до тех пор, пока ею не овладеет кто-нибудь другой с жителей земли.
    - Тьфу, ерунда, какая! – успокоил я скелет. – Выкладывай мне свою прижизненную головную боль, и ныряй спокойно в тихую вечность. Да пошевеливайся. А то кому скажи – никто не поверит: человек битый час держит в руках пузырь с желанным пойлом и не может его оприходовать.
    - Сейчас огласить мысль, вобравшую в себя всю мою душевную боль, я уже не могу. Она только тогда перестанет беспокоить мои косточки, когда сама переселится в голову другого, но еще живого человека.
    - Ну, если ваши глубочайшие прижизненные размышления обладали таким высокомерным гонором – тогда извините. Меня, слабоумного бродягу, давно уже ждет не дождется чудо, сотворенное с винограда, братьями молдаванами.
    Дальше последовали приятные минуты погружения в страну грез с помощью содержимого бутылки, после чего полностью исчез страх соседства с голым скелетом.
    - Ты, как я соображаю, меня не испугался, в отличие от многих, тут побывавших пьяниц. Может, составим договор? – прошамкала беззубая челюсть.
    - Х-ха! Надо же – ты еще и соображаешь! Душу мою захотел приобрести, чтоб в ее оболочке по городу шастать? Так черта с два! Она еще и мне самому пригодится, не смотря на то, что немного потрепана по тюрьмам. 
    И тут, непроизвольно, опережая мысли, моя рука скрутила фигу возле, обглоданного червями, черепа мертвеца. Громко щелкнули его зубы, но пальцы мои не задели. Чтоб больше не испытывать судьбу, руку я быстро одернул, и спрятал за спину. После этого странный сосед, в заброшенном помещении, снова заговорил:
    - Нет, душа, чья бы она ни была, больше мне, к сожалению, не понадобится.
    - А что?
    - Ровным счетом – ничего. Я только хочу, чтоб, время от времени, ты появлялся тут, и говорил все, что только тебе вздумается.
    - А не лучше ли будет мне, простому бродяге, найти не столь диковинного  собеседника? – возразил я.
    - Наверно – лучше. Но, за твою необременительную услугу мне, ты получишь способности (по своему желанию, конечно) – становиться невидимкой, проникать сквозь стены и читать чужие мысли.
    - Неужели, мои посещения подвала стоят того? – усомнился я в словах беспокойного покойника.
    - Стоят. – заверил меня скелет, а в прошедшей жизни – советский гражданин, Грыцько Пидлота. – Человек, много видевший и знающий, обязательно, рано или поздно, придет к мысли, которая не дает мне сейчас спокойно лежать в гробу.
    - Ну-у-у, тут у вас, товарищ умерший, будут сплошные разочарования. Мою голову уже давно не посещают мысли, которые захочет кто-то выслушать. А таких каверзных, что не дают покойникам спокойно лежать в яме, не с моими мозгами придумать. Так не придется ли тебе, дорогая костяшка, ждать, в этом неуютном подвале, своего желанного покоя до конца дней моих, и, главное, безрезультатно?
    - Это уже мои проблемы. Нужно только твое согласие на мое предложение.
    - А что ты шептал по поводу стен? – смысл необычного предложения мертвеца не сразу втиснулся в мое сознание. – Можно ли будет мне, после вступления в силу нашего соглашения, проникать посреди ночи в гастроном, не пользуясь дверьми?
    - Конечно.
    - Тогда за работу, дружище! Где мне кровью расписаться?
    Начитавшись в детстве страшных рассказов о всякой чертовщине, я четко знал: только своей кровью можно утвердить договор с потусторонней силой.
    - Обойдемся без кровопускания. Достаточно одного твоего слова.
    - Я согласен.
    - Договор в силе! – прошамкал скелет. – Беги, куда хочешь. Каждую субботу не забывай появляться здесь.
    Меня, словно сквозняком, вытянуло с подвала, и бережно поставило у витрины ближайшего гастронома. Тело мое с трепетом коснулось стены, всегда манящего к себе, здания, и беспрепятственно проникло вовнутрь магазина. За прилавками продавцы считали деньги, но никто с них не обратил на меня внимание. От радости захотелось петь.
«Я вам не нужен, и вы мне тоже!» - промелькнула в голове озорная мысль.
    А рука тут же, сама собой, потянулась за коньяков с пятью звездочками на этикетке. Через мгновенье чудная жидкость замурлыкала в горле. А еще, через минуту, она уже согревала всего меня изнутри.
    Очнулся я утром под прилавком. Вокруг толкались продавцы и грузчики. Но, ни их ноги, ни взгляды не спотыкались о мою персону. Такое невнимание к ней только радовало: можно было снова заняться коньяком и закусками с подсобных помещений. Боже, чего там только не было: и балыки, и икра, и лососи, и тресковая печень и многие другие вкусные продукты лежали аккуратными горками в, закрытых для посетителей, помещениях.
    Заходя раньше в полупустые магазины, и наблюдая скучающих продавцов, мне становилось их жалко. А как же – люди не могут выполнить план реализации товара населению, и, значит, заработная плата в них маленькая. И только побывав нелегально в подполье первого же продуктового магазина, и понаблюдав его торговлю изнутри, мне стало ясно: советская хозяйственная деятельность по обороту, купле и продаже товаров - двуликая.
    Одно, угодливое лицо ее, было всегда обращено в сторону друзей, людей с высоким положением в обществе и тех, кто переплачивал деньги за купленный товар. Таким покупателям предназначалось все, что их душа желает. Другое, уже надменное, лицо – равнодушно взирало на «простого» гражданина, в растерянности стоящего перед полупустыми витринами. Теперь я знал, что основная часть товарооборота формируется работниками торговли не у прилавка, а с черного хода маленьких и больших магазинов и оптовых баз. Поэтому в стране процветала спекуляция, и остро чувствовался в торговле недостаток многих, нужных людям, вещей и продуктов. Другими словами, в стране царил, так называемый, «дефицит».
    Отдохнув в гастрономе под полками с продуктами, я пошел в кино, затем в другое. Потом помылся в женской бане. Один раз там, конечно, можно побывать, но не более того. Сходил на стадион на футбольный мачт, а вечер и ночь провел с очень темпераментной женщиной. Она рассказала мне прегрустную быль о своей жизни. Ее дважды, до свадьбы, изнасиловал будущий муж, а после женитьбы бросил на первом же году совместной жизни. И она осталась одна, как былинка в поле, но «былинка» страстная.
    На следующий день мне составила компанию в постели еще более забавная женщина. Как я узнал потом, наш роман с ней разыгрался в тот короткий промежуток времени, когда ее муж, во время совместной прогулки, отвлекся на минутку – купить сигарет. И тут не было никакого гипноза с моей стороны. Просто, дама обожала острые ощущения. Как я был поражен, когда во время совместной любовной вакханалии, увидел глубокий шрам на ее голове. Это был след от лезвия топора, которым обманутый муж, в порыве гнева, пытался убить жену, после ее очередной измены. Какое нужно иметь пристрастие к  приключениям, чтоб, даже под угрозой лишения собственной жизни, не покаяться во всех  прегрешениях? Вообще-то я заметил – в любовных разных лабиринтах женщины ведут себя намного смелее мужчин: они не боятся заблудиться. Такое впечатление, словно представительницы прекрасного пола каждую минуту своей жизни стремятся прочувствовать сердцем, телом и душою, без оглядки на возможные последствия. Хотя – это мое личное мнение, и я не собираюсь его отстаивать в споре.
    Но, удивительней всего то, что это чудное творение природы не заводило со мной разговора, о наших дальнейших встречах. Все ее мысли были заняты только тем, как она завтра встретит родственников с Калуги, и что ей нужно приготовить им на обед? Поразительно – я был для своей мимолетней знакомой всего лишь женским капризом, который, к тому же, не оправдал ее ожиданий. Потом еще были амурные истории, но в памяти они уже не сохранились.
    После нескольких недель привольной жизни, я как-то подумал:
    - Интересно, а что делают люди в сером огромном здании Совета Министров?
    Подумал-подумал, и пошел посмотреть. Почему мне захотелось прогуляться серым, многоэтажным административным строением? – ума не приложу. Скорей всего – от праздного существования. Раньше я был занят поиском одежды, пищи, жилья и выпивки. Теперь же целыми днями можно было ничего не делать. Все необходимое поставляли магазины, а ночевал там, где хотел. И меня начала тяготить, неожиданно свалившаяся, как снег на голову, неопределенность моего существования. Я никогда раньше не думал, что ничегонеделанье может угнетать. Но это факт. Общение с внешним миром свелось к нолю, и мне стало скучно
    Если ты постоянно один, то душа ноет, как больной зуб. Камеры одиночки, по словам людей, которые там побывали, самая страшная форма заключения. Может потому мне и нравится скитаться, что дорога постоянно создает видимость стремления к цели, и дарит разнообразие.
    Тюлькин ненадолго замолчал, углубившись в свои размышления. Бродягу, наверно, раздражали превратности его существования. Но спустя нескольких минут, он встрепенулся, крутанул головой, словно прогонял всякие нехорошие мысли,  и продолжил свой рассказ.
    Так вот, сейчас мне и самому смешно, только от правды никуда не денешься – в помпезном строении я облазил все комнаты, чердаки, подвалы и подземный переход в здание Парламента в поисках чего-то чрезвычайного. Мое подсознание глупого обывателя не могло смириться с тем, что в огромной бетонной коробке Совета Министров, в святая святых нашего Правительства, нет ничего, кроме пустых комнат.
    Мне понадобился ни один день безуспешных поисков, чтоб додуматься до простой истины: Совет Министров – это всего лишь люди, пишущие приказы, указы и разного рода циркуляры. А пышная постройка нужна правящим кругам для внушения населению благоговения перед государственными учреждениями. Это сравнимо с великолепием царских дворцов. Император может быть дурак дураком, но его апартаменты невольно вызывают у подданных почтение к нему. Или с церковью. Для общения с Богом, верующим достаточно прийти к попу, или запалить лампадку перед домашней иконой. А торжественное великолепие храма превращает поход к священнику в таинство, и вызывает душевный трепет.
    Не найдя ничего интересного в главном правительственном доме, я заинтересовался работой чиновников в нем. Первое время все они были, для меня, на одно лицо. Одинаковая одежда и обязательный галстук спереди делали их похожими друг на друга, как овощи в корзине торговки. Мне иногда казалось, что для служащих нет большего позора, чем явиться на работу без яркой тряпки на шее.
    Но скоро я начал различать на этажах здания кабинеты министерств, главков, отделов и их работников. Все организации писали многочисленные отчеты, для главы государства, а также сочиняли приказы, благодарности и выговоры руководителям предприятий, которые им подчинялись. Директоров заводов и фабрик хвалили и ругали по несколько раз в году. Например, объявляли строгий выговор за недопоставку товаров, и благодарность за сдачу металлолома. И высокую оценку своей работы, и взыскания имели руководители всех предприятий, не зависимо от эффективности их хозяйственной деятельности.
    В каждом министерстве имелись отделы по проверке жалоб, поступающих сюда от работников, обиженных руководством своих фабрик и заводов. Таких криков о помощи поступало много, и, что удивительно, все они не оставались без внимания.
    Раньше я думал, что глава Правительства физически не может знать о состоянии дел на отдельно взятом предприятии. Оказалось, - все не так. При желании, конечно, подробная информация и всесторонний анализ работы, какой бы то ни было, хозяйственной единицы страны лежал бы в него на столе за считанные минуты.
    - Почему же тогда в Советском Союзе содержали убыточные предприятия, и такие, что выпускали продукцию не высокого качества. – спросил я  Тюлькина.
    - Знать и иметь возможность что-то изменить – большая разница. – Министры тоже заложники обстоятельств, в которых живут. – тяжело вздохнул мой новый спутник и продолжил свой рассказ.
    Советскую экономику никто не воспринимал как живой организм, куда нельзя вмешиваться, не зная законов его существования. Каждый, кто выбивался в, маленькие или большие, руководители, в первую очередь, думал о своей выгоде. Капиталист тоже думает о своей выгоде, но производство у него на первом плане. А в нашей стране основная масса людей воспринимала завод или фабрику как один с источников безбедного существования. Естественно, что, при таких условиях, в управлении производством сложилась круговая зависимость людей дорвавшихся до власти, где правят бал просто друзья, друзья по интересам, родственники, любовники и так далее, и тому подобное. И, самое главное, ни один руководитель народного хозяйства, не был материально заинтересован в улучшении работы того участка промышленности или сельского хозяйства, которым он заведовал. И это делало его пассивным тружеником.
    В таких условиях очень тяжело руководить экономикой. Бывает годами нельзя устранить от работы бестолкового директора предприятия только потому, что он, например, племянник Первого секретаря какого-то обкома партии, или личный друг министра союзного значения.
    Как видишь, я начал кое о чем задумываться. Люди, знающие всю подноготную властей, и люди далекие от проблем государства, по разному смотрят на жизнь – это факт. Поэтому умолчание, секретность и информация для внутреннего пользования – обязательные спутники государства, больного воровством, и безразличием к своей дальнейшей судьбе. Такими вот соображениями, в одну из суббот, я и пошел поделиться с Пидлотой:
    - Гриша, представляешь, в здании Совета Министров нет ни одного хорошего человека. 
    - Приятель, - прошамкал скелет, - слова «хороший» и «плохой» не несут, в отношении  людей, никакой смысловой нагрузки, и, поэтому, не могут их каким-то образом характеризовать. Например, жулик хороший человек для семьи и друзей, а плохой для соотечественника, пострадавшего от воровства. Так он какой – хороший или плохой? Даже словарь русского языка бессильный объяснить: что такое - хорошо, а что такое – плохо? Там написано так: «хороший – положительный, прототип плохого», «плохой – лишенный положительных качеств, прототип хорошего». А кто лишен положительных качеств?
    - Ладно-ладно, кончай давить эрудицией! – прервал я рассуждения подвального умника. – Скажу иначе:  нет у нас высокоморальных людей. А красивые, громкие принципы придумывают проходимцы, чтоб использования их потом в качестве трамплина для достижения доходного места в обществе.
    - Так говорить обо всех нельзя. – снова загнусавил скелет. – Сейчас ты познакомился только с верхушкой общества. А туда, не обладая изворотливостью, тяжело втиснуться. Добровольно от своих должностей еще никто не отказывался. Конкурентам нужно хорошо постараться, чтоб их оттуда столкнуть. А если и попадают, в тесные ряды руководителей страны разного ранга, честные люди, что мало вероятно, то им приходится не афишировать свои положительные черты характера.
    И опять же: что значит слово – высокоморальный? Ведь у представителей каждой социальной среды свои представления о таком расплывчатом понятии. Вот скажи: ты был образцом для подражания, когда в голодный год воровал на колхозном поле колоски, или прокурор, который, не идя на сговор со своей жалостью, засадил тебя за решетку, согласно, существующих тогда, законов?
    Такой вопрос мне очень не понравился сразу. И я чуть вторично не послал мертвеца на тот свет. Но, когда немного успокоился, подумал и…изумился. Что же это получается, как ни крути – я был жуликом, когда спасал стариков от смерти, а негодяй прокурор проявил себя честным человеком, отбирая зерно, в, погибающих от голода, людей.
    - Тут какая-то свинская логика! – возмутился я.
    - Не свинская, а логика времени, в котором ты живешь. Директор завода, пользующийся служебной машиной в своих личных целях – ничего не ворует. А плотник, взявший домой гвоздь с того же предприятия – расхититель народного добра. Его нужно строжайшим образом судить.      
    - Нет! – возмущению моему не было границ. – Не нужно нам время, которым подлые типы оправдывают свои преступления. Тут какой-то подвох. Давай под моральностью подразумевать то, о чем каждый день пишут газеты.
    - Газеты, радио, телевидение, другими словами все средства массовой информации, - начал поучительно шамкать скелет, - создаются и финансируются правительством, и предназначены они для формирования в населения взглядов на жизнь, нужных правящим кругам. Выражение: кто платит деньги – тот заказывает музыку, не сегодня придумали.
    - Как у тебя все сложно получается! – не унимался я. – Разве не везде, и не всегда считалось, что общие интересы главенствуют над личными? Так думали и Адам с Евой, и Екатерина Вторая, и Сталин.
    - Хорошо. Не буду спорить. – наконец-то перестал мне делать поучения Грыцько Пидлота. – Ну, что же, давай тогда наш дальнейший разговор начнем из, совместно согласованного, понятия «мораль». Ты не будешь возражать, если мы загрузим его следующим содержанием:  человек, который считает (независимо от того – ошибается он, или – нет), что своими поступками содействует улучшению жизни соотечественников, его можно считать высокоморальной личностью?
    - Возражать не буду. Ты, случайно, в прошлой жизни ни школьным преподавателем работал? – монотонные речи мертвеца мне сильно напоминали уроки моего учителя географии в седьмом классе.   
    - Нет, я читал студентам лекции по философии в одном из Университетов страны.
    - Наверно, студенты обрадовались его уходу в мир иной. – промелькнула в голове шальная мысль.
    Но озвучивать ее я постеснялся, а только сообщил скелету, что согласен с его разъяснениями: какой должен быть человек, чтоб мы его уважали. Грыцько промямлил мне адрес, и я побрел горбатыми улицами древней столицы Украины, разыскивать личность достойную восхищения.
    Мой новый знакомый оказался несуразным парнем. Кушал он только потому, что хотел кушать, не подозревая даже, что существуют деликатесы с хорошей выпивкой, и от них можно получать удовольствие. Модно одеваться не любил. На работе не выставлялся. В людях не разбирался, и был доверчивым во всем – как ребенок. Но любознательность этого человека не знала границ. Его интересовало все: почему не живут в Америке воробьи, что за человек Папа Урбан Восьмой (именно Восьмой, а не Девятый или Десятый), почему в инков не такая, как в других народов, кровь, почему лед легче воды?
    Увидев, однажды, голую женщину он битый час ломал себе голову над вопросом: почему все живое на земле, за редким исключением, двуполое? Зачем природе понадобилось создавать невероятно сложную систему взаимного влечения мужских и женских особей? Разве не проще – создать однополое существо с самооплодотворяющимися органами, или вообще без них? Ведь некоторые живые существа размножаются делением. У меня лично никогда не возникало подобных мыслей, при виде обнаженных, или, что приятней, полуобнаженных, дам. Особенно красивых, или со стройными фигурами.
    - И к каким же выводам пришел парень, в своих размышлениях, над такой щекотливой проблемой? – поинтересовался я в Тюлькина.
    - Он решил, что двуполое строение живых организмов позволяет им наиболее полно приспосабливаться к окружающей среде. Только сытые, здоровые и согретые теплом животные могут дать потомство. Вот они и приспосабливаются к природе. - дав такой ответ на мой вопрос, Тюлькин продолжил свой рассказ.
    Пронаблюдав целый месяц за жизнью странного молодого человека, я терялся в догадках: зачем Пидлота дал мне его адрес. Личность Ваньтатьки, так снисходительно «величали» парня сослуживцы и соседи, не отвечал, совместно установленным,  параметрам «высокоморального человека».
    - Да, это был честный человек. Он никого не обижал. Ну, и что? - думал я. - Что с того, что живет человек своей, непонятной другим согражданам, жизнью? Пусть он не такой, как все, но нравственность тут причем? Еще не известно: как бы повелся этот Ваньтатька – познай он все радости окружающего мира. Как бы повело себя это, отдельно растущее, растение, будь оно посажено на поле сорняков.
    И только после того, как судьба свела меня с единственным близким другом, уединившегося ото всех, уникума, я понял – почему меня послал к нему Грыцько Пидлота. Петр Дубрень имел два высших образования – экономическое и техническое. Знал три иностранных языка. В свободное время (Оно еще в него было!), занимался чеканкой. Из-под его молоточка выходили красивые работы, которые он, совершенно бесплатно, раздавал друзьям и знакомым.
    Обитал мой новый знакомый один, в просторной двухкомнатной квартире. Женщины не могли долго совместно проживать с ним. Помимо того, что Петр постоянно был чем-то занят, у него еще имелась очень неприятная, для представительниц прекрасного пола, черта характера: вдруг, ни с того ни с сего, замирать, с отсутствующим взглядом, и так сидеть часами. Такое поведение мужчины очень пугало женщин. К тому же в его квартире регулярно проживали его знакомые и друзья. Чаще всех - Ваньтатька. И это еще не все – Петр, время от времени, куда-то уезжал, и долго потом не появлялся дома.
    Дубрень самостоятельно работал над экономической программой народного хозяйства социалистического государства. Ему было обидно, что страна с огромными возможностями, победившая фашизм, не способная эффективно распоряжаться своими производственными мощностями. Может показаться странным такое занятие умного человека при наличии трудов Маркса, Ленина, Сталина, Академии наук, и сотен лидеров коммунистических партий многих стран мира. Только, факт остается фактом – такой теории нет, и не известно – появится ли она когда-нибудь вообще на свет божий?
    В капиталистических государствах каждое предприятие само ищет свое свою нишу в конкурентной среде, и строит перспективные планы на каждый день, и на далекое будущее. А как, при общенародной собственности на средства производства, узнать – что и сколько производить фабрикам и заводам сегодня, завтра и послезавтра? Точно сказать такое – никто не мог, и не было нужных учебников. Вернее будет сказать - они физически существовали, но в них кроме общих фраз и лицемерного прославления коммунистических идей – ничего не сообщалось.
    Работа, никому не известного, исследователя экономики продвигалась медленно. Звенья долгих рассуждений его не всегда укладывались в одну, стройную цепочку  умозаключений. Вот как, однажды, Дубрень отвечал на вопросы Ваньтатьки:
    - Петя, что-то конкретное уже вырисовывается в твоей работе?
    - Теории, как таковой, еще нет.- тяжело вздохнул Петр. – Но некоторые выводы, которые невольно напрашиваются, свидетельствуют о постоянном накоплении нежелательных моментов в жизни общества. Или их нужно немедленно устранять, или навсегда канет в Лету первая попытка целого поколения революционеров - создать царство всеобщего равенства и братства. Нужны перемены в нашей стране.
    - Ты знаешь - какие, и знаешь – как их сделать?
    - В общих чертах.
    - Можно, я задам тебе не корректный вопрос?
    - Конечно, Ваня!
    Иначе друга Петр не называл. Он не любил слово – Ваньтатька.
    - А не являются ли твои научные изыскания, в какой-то мере, местью обществу за то, что тебе не нашлось места в правящей верхушке страны?
    Дубрень внимательно посмотрел на приятеля, и надолго застыл в раздумье. Минут через двадцать он улыбнулся, покрутил головой и произнес:
    - Хороший вопрос. Почему ты не задал его раньше? Он много неожиданных мыслей мне в голову натолкал. Я лично в должностях не нуждаюсь. А многие люди, очень умные и деятельные, в данное время, действительно, недовольные советской властью потому, что не могут реализовать себя как личность. Это мина замедленного действия. Государственные перевороты совершают ни рабочие, ни крестьяне, а богатые люди, мечтающие о власти. Так было всегда. Так будет и дальше.
    - Не густо, Петя, стоишь ты, как мне кажется, среди пустыни раздумий и барханов, постоянно мучавших тебя, вопросов.
    - И ты, волхв, - в унисон другу продолжил Дубрень, - раскрыл предо мной их необозримость.
    Потом, немного подумав, продолжил:
    - Работа по преобразованию общества не по плечу одному человеку. Нужна новая, негосударственная партия.
    Вообще-то друзья мало разговаривали друг с другом. Обычно каждый с них молча занимался своим делом, и старался не мешать другому. У них была странная дружба: без выпивок и совместных развлечений. К тому же и расписания дня в молчунов был разный. Ваня вставал работать рано утром. А Петр просыпался только к обеду, выпив кофе, куда-то шел, а когда приходил домой, то до поздней ночи засиживался за книгами. Один с них вел себя, во время своих занятий, тихо как мышь, а второй – нервно ходил по комнате, размахивал руками и громко ругался или хохотал.
    Такого своеобразного союза двух личностей я больше никогда не встречал. Иногда мне казалось, что молодые люди месяцами не замечали друг друга. Собственные мысли настолько овладевали каждым с них, что оба полностью абстрагировались от окружающего их мира. Бывали случаи, когда, шутки ради, я густо солил им кофе, во время еды, и они не замечали подвоха.
    Если мысли Ваньтатьки отличались простотой и наивностью, как рюмка водки на похмелье, то за работой мозгов Дубреня было очень тяжело следить. Они просто извергали, как вулкан, различные теории, аксиомы, теоремы, цифры, даты и абстракции. Петр вечно мысленно с кем-то спорил, с кем-то соглашался, и кому-то что-то доказывал. Имена, события и страны тасовались в голове, бурно мыслящего человека, словно игральные карты в руках шулера. Очень часто я вообще ничего не понимал в потоке информации, бурлившего вокруг меня, и не редко, утомленный, засыпал под шелест чужих, не понятных мне, мыслей. 
    Обычно меня пробуждало от сна громыхание воды в ванной. Это Ваньтатька, когда Дубрень еще крепко спал, испытывал, собственного изобретения, раствор, способный размягчать кости без вреда для живого организма. Увлекся он таким занятием с чистого любопытства. Как-то, в одном из музеев северных народов, парень увидел совершенно ровный бивень моржа, найденный археологами во время раскопок доисторических поселений. А в действительности, он должен быть согнутым, и чем-то напоминать букву «с». Это означало, что древние охотники на морских зверей могли изменять форму костей животных. Парень подумал так: древние северяне имели под рукой только огонь, воду и травы. Химия, электрика и другие чудеса цивилизации им были не известны. Значит, давно забытый способ обработки костей узнать не сложно.
    Искривлять конфигурацию скелетов свиней и коз исследователь древних тайн научился быстро. Но останавливаться на достигнутых результатах он и не думал. Им уже овладел азарт. Как-то, приехав в гости к дальнему родственнику в деревню, он узнал, что в коровы его соседки, рога своими концами растут животному в глаза, и их нужно срезать. Ваньтатька взялся исправить ошибку природы менее болезненным способом. И удачно справился со своим заданием. Боюсь ошибиться, но мне кажется, - он использовал для «лечения» горячее тесто. Им ветеринар-самоучка обернул неправильно расположенные на голове  коровы ее оружие для бодания, и руками исправил его недостатки. Слава о «кудеснике» быстро распространилась в окружающей местности, и ему еще несколько раз приходилось «облагораживать» головы животных.
    С некоторых пор «костяных дел мастер» принялся изучать свойство твердой основы живых организмов. Он проштудировал всю, имеющуюся на то время, медицинскую литературу, много беседовал с народными целителями, лечивших от болей суставы людей, и достиг больших успехов в своих исследованиях.
    Однажды, неизвестно – почему? - Ваньтатька ехал в такси. По дороге в машину подсела женщина с девушкой лет шестнадцати. Мать называла ее Элювией. Юное создание все время о чем-то беззаботно щебетало спутнице, но та не разделяла ее хорошего настроения, а смотрела на дитя печальными глазами. Было заметно, что женщина кивала головой в знак согласия со словами дочери только механически, не вдумываясь в их смысл. Девушка была горбатой. Внешность ее еще повторяла прекрасные черты лица и фигуры своей родительницы. Но горб уже начал накладывать на весь облик молодой прелестницы, ничем неустранимые, изменения в худшую сторону. Мать это видела, и глубокая печаль отражалась во взгляде тоскующих  женских глаз, хоть как она и не пыталась скрывать, мучавшую ее, боль. Но попытка – не показывать свои переживания, только подчеркивали всю глубину материнского отчаяния.
    Ваньтатька оставил такси вместе с попутчиками, и последовал за ними, молча уставившись глазами в уродливую выпуклость на спине молодой незнакомки. Он весь ушел в себя, лихорадочно перебирая в памяти достоинства последнего варианта своей лечебной жидкости.
    Женщина очень быстро заметила не прошенного провожатого. И, выждав удачный момент, когда она поравнялась с большой группой людей возле гастронома, обернулась к незнакомцу, и спросила: «Вы желаете мне что-то сказать?». Застигнутый врасплох столь конкретным вопросом, парень застеснялся, покраснел, как ребенок, пойманный за воровство варения, и заговорил быстро и непонятно:
    - Нет. То есть – да. Видите ли, врач-самоучка тоже может много сделать! Понимаете?
    - Не совсем. – последовал ответ.
    - Давайте, пойдем и увидим! – умоляющим голосом и чуть ли не шепотом попросил странный преследователь.
    - Что увидим? – изумилась женщина, с тревогой посматривая по сторонам.
    - Понимаете! – еще больше засмущался врач-самоучка. – Я раньше приютил кривобокую крысу, а вчера она, благодаря моим стараниям, стала ровной.
    - Мы-то причем? – сразу возмутилась мать горбатой дочери. Но в следующее мгновение ее сознание уловило отрывки смысла в словах незнакомца, и она тут же сменила гнев на милость.- Извините, а поподробней вы ничего не хотите сказать?
    В глазах дамы светился неподдельный интерес       
    - Жидкость у меня есть. Она размягчает кости. – выпалил, вконец растерявшийся, парень, и в очередной раз покраснел от пят до корней волос.
    - Вы предлагаете посмотреть нам крысу? Или у вас, для такого случая, кролик найдется?
    Дама кокетливо улыбнулась. Незнакомец ее заинтриговал.
    - Кролика нет. – смутился парень.
    - Раз нет, - после некоторых колебаний решила мама больного ребенка, - деваться некуда. Будем смотреть вашего гадкого пациента. Что-то делать нужно. 
     То, что увидела родительница Элювии в доме знахаря, вселило в нее надежду на выздоровление дочери. И женщина решилась на лечение, вселявшее как надежду, так и некоторую тревогу.
    Срочно развернулась работа по изготовлению формы из гипса, которую Ваньтатька лепил после тщательных измерений всех частей тела больной и ее мамаши. «Бедный молодой человек», как называла лекаря дама, излил море пота, пока определил, нужные ему, параметры пышного создателя молодой девушки. Замечая смущение и робость лекаря в момент прикосновения к ее полному телу, мать Элювии требовала повышенной точности, при измерении своей туши, характеризуя ее как венец божественного творения. Углубленное изучение ее тела очень понравилось женщине.
    Через нескольких дней форма была изготовлена и заполнена чудо-жидкостью. В нее поместили больную, предварительно напичкав какими-то лекарствами. После суточного купания девушка стала стройной, как тростинка. А правильные черты лица, длинные волосы и карие с хитринкой глаза делали юную девушку очень красивой. И Ваньтатька влюбился в нее.
    - Ничего не поделаешь – любовь наш остров блаженства и наше проклятье. – решил почему-то сделать отступление от своего рассказа Тюлькин. – И что обидней всего, полное безграничное счастье, чуть ли не обязательно, со временем превращается в горечь несостоявшегося блаженства. Этому способствуют: грязный поток семейных дрязг, ливень глупых ссор, водопад коварных сплетен, град денежных неурядиц да пугающий шелест чужих нашептываний и зависти. И куда-то улетучивается красота и душевная близость, а появляется прохладное отношение, между близкими когда-то людьми, или даже ненависть.
    Ваньтатька всего этого не знал. Любовь его была первой, а значит – непререкаемой. Он расширенными глазами смотрел на обнаженное тело живой Афродиты, и не мог отвести от нее своего взгляда. А когда девушка ушла с матерью, молодой человек, вдруг, почувствовал себя одиноким в огромном бесчувственном мире. Парень загрустил, забросил работу, и каждый день, прячась от людей, ходил смотреть на Элювию. Страх сковывал свободу действий влюбленного парня, при виде девушки, в окружении, модно одетых, мужчин. Самоуничижение в это время полностью овладевало им. Он лишь ночи напролет просиживал у милых сердцу окон, или бесцельно скитался близлежащими улицами. Ночевал, где придется, но чаще всего на кукурузном поле, что большим массивом располагалось на пути странствий бедного влюбленного.
    Киев тогда был не таким, как сейчас. Частные дома с огородами возле них – преобладали в городе. Даже в центре, возле здания Верховного Совета были небольшие приусадебные участки. Люди сажали, в основном, картошку и помидоры. Но, встречались и посевы кукурузы. А отдельные садоводы выращивали виноград.
    Кстати, жилищный массив «Виноградарь», (есть такой в столице Украины), расположен на бывших виноградниках одного из городских совхозов. Лозу к нам завезли ассирийцы, приехавшие на постоянное место жительства в Киев. Между прочим, один из совхозных садоводов вывел местный сорт винограда. По вкусу ягоды его отдаленно напоминали знаменитую «Лидию». Все это я узнал, незримо сопровождая Дубреня, когда в него появился интерес к выращиванию южного растения. Тогда он познакомился со многими интересными людьми. Одного с них я запомнил навсегда из-за его странной фамилии – Голодрига. К сожалению, жизнь этого замечательного человека закончилась трагически. Он застрелился, когда во время неразумной, общегосударственной тотальной войной с пьянством начали выкорчевывать, заложенные им в Крыму, плантации винограда. Не повезло и киевскому сорту винной ягоды – корни его кустов погибли под ножами бульдозеров.   
    Среди зеленого раздолья города и скитался Ваньтатька, словно чумной, чем довел себя до полного истощения. Ему начали грезиться самые невероятные видения. Однажды, уснув в кукурузных зарослях, он увидел во сне женщину. Незнакомка тихо подошла к нему, взяла за руку, и сказала: « Ванечка, твое отчаянье огромно. Но ты не печалься – дело можно поправить. На этом поле растет один початок маиса с непарным количеством рядов, которые образуют зерна. Если тот волшебный початок сварить, и угостить им Элювию, то она обязательно тебя полюбит». С этими словами привидение растаяло в предрассветном тумане.
    После странного сновидения, Ваньтатька начал каждый день лихорадочно искать желанный куст растения. Согласен: для взрослого, умного человека такое занятие более чем странное, но…это было.
    - Так нашел влюбленный хлопец, нужный ему, качан, или - нет? – спросил я Тюлькина.
    - Не знаю. – ответил он. – Иногда мне приходилось запасаться едой в кукурузных зарослях вдоль моих многочисленных дорог. Но початков с непарным количеством рядов с зернами я не видел. Думаю, что таких вообще не существует.
    Продолжил свой рассказ мой спутник только после нескольких минут раздумий.
    Когда Дубрень появился в Киеве (до этого он находился в какой-то своей очередной деловой поездке), то друга застал в самом плачевном состоянии. Врачи, с точностью до месяца, определили срок жизни его доброго друга по жизни. И старый товарищ решил организовать встречу парня с предметом его обожания, чтоб хоть как-то взбодрить и обрадовать несчастного влюбленного перед скорой неизбежной кончиной.
    Петр разыскал Элювию с матерью и напросился к ним в гости. Неожиданного гостя встретила, и провела на кухню хозяйка квартиры. Женщина вела себя сдержанно, с достоинством, и произвела на Дубреня впечатление чопорной дамы с манерами, явившейся с далекого прошлого, дворянки.
    - Разговора не получится. – подумал гость. – Мадам себе на уме.
    Он правильно оценил моральные качества своей будущей собеседницы. Будучи вдовой знатного чиновника, мать Элювии всех людей, ниже рангом своего покойного мужа, презрительно «величала» мужланами. Подпитывающей средой для подобного отношения великосветской гордячки к согражданам «второго сорта» служили связи, оставшиеся в нее после смерти супруга.
    - Вы должны помнить врача, излечившего вашу дочь. – первым начал разговор Дубрень.
    - Да. Мы не только помним, но и благодарны молодому кудеснику за чудо, сотворенное им. – торжественно заявила представительница избранного общества, высоко вздымая при вздохе, в конце речи, грудь. – И намерены оплатить все расходы, связанные с лечением нашей дочурки. Мне кажется: триста рублей полностью удовлетворит честолюбие, еще полностью не сформировавшегося врача. Или вы другого мнения?
    Вопрос завис в воздухе без всякого ответа. Петр мысленно перерабатывал в голове, только что услышанную информацию, и еще не готов был продолжить разговор.      
    - Знающие люди меня заверили, - немного помолчав, продолжила свою речь хозяйка дома, - что пятьсот рублей, за свои услуги, сейчас берут доктора наук. А-а-а…ваш знакомый, насколько мне известно, никакого ученого звания еще не имеет.   
    - Старая вешалка! – выругался про себя Дубрень. – Она знает, что и сколько стоит.
    Но, вслух, он довольно таки вежливо спросил:      
    - Вашу дочь можно увидеть?
    - Не желательно. – замялась дама. – Девочка сейчас вся в приготовлениях к свадьбе, и, я думаю, не стоит ребенка беспокоить по пустякам. Наши финансовые недоразумения, мы можем решить без третьих лиц - в конфиденциальной обстановке.
    - А все-таки! – настоял на своем гость.
    Несколько минут женщина находилась в нерешительности. Но, почувствовав непреклонный  взгляд незнакомца, громко позвала: «Доченька, ты дома? Обзовись, пожалуйста!».
    - Да, мама. – послышался с одной из комнат приятный девичий голос.
    - Зайди, радость моя, на кухню. Тут тебя хочет видеть один человек.
    - Мамуся, я с Эдиком.
    - Зайдите вдвоем.
    С этими словами, мать Элювии обернулась к Дубреню, и поделилась с ним своими соображениями:
    - Я думаю, что так будет лучше.
    - Может и не лучше, - не согласился с ней гость, - но пусть будет так, чем никак.
    Девушка не заставила себя долго ждать. За руку она вела за собой элегантно одетого молодого человека с утонченными чертами лица.
    - Жеребец и кобылка достойны друг друга. – подумал Петр, увидев молодую пару. – Ваня тут – пятое колесо к возу. И угораздило же парня – влюбиться в куклу.
    Почесав сначала затылок, потом макушку собственной головы, Дубрень обратился к Элювии:
    - Человек, излечивший вас, тяжело болен. Вы не хотите проведать его?
    - Мы с Эдиком зайдем как-нибудь к нему. – участливым голосом проворковала невеста, и подобострастно заглянула в глаза жениху. – Не правда ли, зайчик? И два лимона ему купим. Ведь больному витамины нужны.
    - Конечно, дорогая. – не стал возражать юноша. – И на свадьбу его пригласим, если он поправит свое здоровье к тому времени.
    - Спасибо, ребята, – поблагодарил Петр будущих молодоженов, - не затрудняйте себя излишними заботами. Моему другу достаточно вашего сочувствия. Я передам ему добрые пожелания от вас. Он будет счастлив, узнав о скором замужестве своей бывшей пациентки. А теперь, если не возражаете, давайте решим более прозаическую проблему. Видите ли, Элювия, ваша мать, и ваша, Эдик, будущая теща не хочет платить тысячу рублей лекарю, речь о котором только что шла, за всем вам известную услугу.
    Произнеся это, непрошенный гость подумал:
    - С плохой овцы – хоть шерсти клок. И вообще, за все хорошее нужно платить сразу и без напоминаний.
    - Да кто вам сказал, что я отказываюсь платить врачу деньги? – чуть ли не с кулаками дама набросилась на Петра. Но, наткнувшись на его презрительный взгляд, бросилась в свою спальню.
    - Вот! – сказала она, появившись с пачкой денег. Ее она тут же небрежно бросила на стол. – Считайте, прошу вас при свидетелях, и пишите расписку с указанием фамилии и номера своего паспорта.
    Дубрень, не считая, сунул деньги в карман, черкнул расписку с указанием всех своих данных, и направился к выходу.
    - Вы далеко пойдете, молодой человек! – проводила его хозяйка дома ехидным возгласом.
    Петр ушел молча. А, оказавшись на улице, остановился  в недоумении:
    - И почему я взъелся на девочку? Она не обязана любить Ваню. Деньги перед свадьбой у людей забрал! Тьфу, наваждение какое-то! Нервы лечить нужно.
    В тот же день Дубрень купил два билета в Крым, и повез в теплый, благодатный край больного Ваньтатьку. Друзья лазили в горах, бродили в каньоне, отдыхали у моря или в лесу, кушали виноград и пили хорошие марочные вина. Им было хорошо, да только биологические часы больного все чаще начали давать сбои. Пришлось срочно возвращаться домой.
    Чувствуя свой близкий конец, Ваньтатька попросил друга отослать его рабочие записи бывшему школьному товарищу, теперь уже очень известному врачу, и даже, кажется доктору наук, Попову. А сам через неделю тихо угас на рассвете теплого августовского дня, когда Петр еще спал. Будить его парень постеснялся. Даже умирая, этот человек не хотел никому доставлять хлопоты.
    Все беспокойство о похоронах Дубрень взял на себя. Выбрав свободную минуту, он отправился известить о смерти друга и Попова. Светило медицинской науки в это время как раз плотно ужинало, в компании тучной супруги. Им прислуживала домашняя работница, что соответствовало, по определению Петра, - дореволюционному хамству на социалистической основе.
    Узнав о смерти бывшего соседа по школьной парте, Попов равнодушным голосом произнес ничего не значащее: «Какая жалость», и продолжил кушать, не приглашая гостя разделить с ним трапезу.
    - Это кто же умер? – поинтересовалась хозяйка дома в мужа.
    - Я учился когда-то вместе с ним. Ты его не знаешь – ответил бесцветным голосом супруг, проглатывая очередную порцию еды. – Он так неудачно устроил свою жизнь, что даже жалко было парня.
    - Записи, которые переслали вам, у вас? – спросил Дубрень Попова, бесцеремонно усаживаясь в свободное кресло возле стола.
    - Записи?...Записи…Ах, записи! – начал вспоминать хозяин квартиры, словно разговор касался событий десятилетней давности. – Да они не стоят вашего внимания. Вряд ли околонаучные изыскания нашего общего знакомого содержат хоть какое-то рациональное зерно. И к тому же, у меня нет времени ими заниматься. Я сейчас готовлю к печати свою очередную монографию. Если вам интересно…
    - Где записи? – в резкой форме перебил его гость.
    - А вы, извините, кто ему будете?
    - Брат.
    - Пожалуйста, пожалуйста, сейчас мы вам найдем вашу макулатуру! – засуетился ученый муж.
    Он поднялся из-за стола, и куда-то вышел. Через полчаса Попов снова появился в столовой, и с озабоченным видом спросил жену:
    - Милая, ты не видела у меня на серванте стопку грязных бумаг?
    - Как же, как же, милый, видела. Ты еще заворачивал в них косточки для нашего Тобика. Я выбросила их вчера на помойку.
    - На помойку? – застонал Петр.
    - Что вы переживаете? – начал успокаивать его хозяин квартиры. – Вы только подумайте…
    Но «брат» хозяина пропавших бумаг думать уже не хотел. Он тренированным прямым ударом уложил доктора наук в дальний от себя угол, а потом пинком в зад послал туда же грамотного мужа тучную супругу. Затем цыкнул на домашнюю работницу: «Только пикнешь рабыня – без зубов останешься», и громко хлопнув дверьми, покинул негостеприимную квартиру. На улице несколько минут постоял в раздумье, потом, заскрипев зубами, резко махнул рукой и пошел дальше.
    Похороны Ваньтатьки Петр устроил необычные. Он собрал на кладбище всех, каких только знал в городе, пьяниц, и, перед опусканием гроба в яму, произнес перед ними проникновенную речь:
    - Люди добрые! Этот человек был не нужен обществу, как и все вы сейчас. Он был непризнанным новым Леонардо да Винчи. Сколько их безвестных тут похоронено? Никто этого не знает. Мой товарищ один из них. Гении рождаются регулярно, но государство наше, также регулярно, плюет на них. Более того, они даже мешают различным Поповым жить в свое удовольствие. Поэтому, горе будет нашему обществу, находящемуся в руках подхалимов, проходимцев и лодырей. Ну и черт с ним. А мы этого прекрасного человека будем помнить всегда».
    Когда над могилой Ваньтатьки вырос горбик земли, Петр снова взял слово:
    - Помянем же хорошего человека, которому было неуютно в нашем мире, мире обмана, равнодушия и пустой фразеологии.
    И люди помянули. Самогон лился рекой. Дубрень плакал как дитя, и не стеснялся своих слез. Плакали и городские пьяницы, проклиная попов за то, что мешали Ваньтатьке нормально жить.
    На Куреневском кладбище, вблизи оврага, находится невзрачная, никем не присмотренная могилка «непризнанного Леонардо да Винчи», вся поросшая барвинком. Каждый раз, находясь в Киеве, я прихожу туда. Там никто не мешает мне выпить стакан водки и подумать о превратностях судьбы.
    Прошло немного времени после смерти Ваньтатьки, и Элювия начала болеть. До этого в ее жизни все было хорошо: свадьба, медовый месяц, и обыкновенная семейная жизнь со сплетнями, ревностью и походами в театр и в гости. А тут, вдруг, заболела. И страшней всего то, что ни саму болезнь определить, ни назначить ее лечение врачи не могли.
    Женщина угасала как растение, в которого черви поедали корни. Среди ее соседей начали распространяться слухи, что в комнату несчастной ночами наведывается вампир, и пьет ее кровь. Нехорошая молва не обошла стороной и Дубреня. Петр ей сразу не поверил. Но, когда мрачные разговоры, вызванные болезнью Элювии, начали обрастать, все более пугающими, подробностями, он решил несколько вечеров покараулить у дома молодой женщины. И в одну из полночей (то ли ему приснилось, то ли все было наяву), необычный сторож увидел тень умершего друга.
    - Ваня! – закричал он. – Как тебе не стыдно питаться кровью любимого человека? Настоящий мужчина становится упырем только для того, чтоб убивать своих прижизненных врагов. Не там ходишь, дружище, займись делом, - говорю тебе!
    После ночного бдения Петра Элювии стало легче, но не надолго. Почти уже выздоровев, она словно бы заскучала по ком-то: все время прислушивалась к шорохам, и вздрагивала, когда с ней начинали разговаривать. Женщина снова начала таять как снег под лучами весеннего солнца. Эдик не находил себе места от переживаний. Еще совсем недавно она, такая внимательная к мужу, вдруг, перестала замечать его, а, однажды заявила всем в доме, что завтра умрет. И попросила супруга не тужить за ней, так как судьба готовит ему в дальнейшем счастливую жизнь, а ей уже не суждено быть с ним вместе.
    Вечером того дня Элювия приняла ванну, надела свое лучшее платье, и, провожаемая беспокойными взглядами близких ей людей, удалилась одна в спальню. Ночью, матери и мужу больной, беспокойно спавшие в предчувствии чего-то страшного, почудилось, что кто-то вошел в квартиру, громко хлопнув дверьми. Когда испуганные домочадцы осмотрели входную дверь, то нашли ее запертой на все четыре запора. Это их успокоило.
    Утром супруга Эдика к завтраку не вышла. На стук в спальню не ответила. Мужу пришлось вызывать слесаря, чтоб с его помощью проникнуть в комнату Элювии. Женщина была мертвой. На губах ее застыла счастливая улыбка. Невольно создавалось впечатление, что покойница не умерла, а уснула, и ей снится хороший сон. 
    Мать похоронила дочь у себя на родине, в деревне Марьяновка. Ей хотелось, чтоб хоть после смерти ее девочку не тревожили различные привидения и призраки. Но все, кто знал Элювию и Ваньтатьку при жизни, утверждали, что изредка видели ночами тени девушки и парня на тихих окраинах города. Взявшись за руки, молодые люди парили в воздухе, ни на кого не обращая внимание. Подобные видения мерещились и мне, во время ночевок в оврагах Киева. Последний раз они промелькнули передо мной на Девичь горе. В тот день я навсегда прощался с родными местами. 
    Переживая за судьбу Ваньтатьки, я и не подозревал, что меня самого, вскоре, ждут свои большие неприятности. Как-то, наведавшись к Пидлоте, я узнал, что, в ближайшем будущем, мне предназначено судьбой - испытать любовь. И помешать этому никто не может, даже он – человек с потустороннего мира.
    - А так, как никакое чувство нежной привязанности не может возникнуть в условиях, когда один человек знает, что думает другой, - заявил мне скелет, - то, на время твоего безумному преклонению перед избранницей небес, они лишают тебя способности - читать чужие мысли.
    Я выругал мертвеца очень нехорошими словами за, услышанную от него, новость, и отправился к гастроному за бутылкой водки. По дороге мне встретилась Катя Кротова, моя односельчанка, моложе меня на шесть лет. Перед первым моим арестом Катя выглядела совсем еще ребенком. А во время охоты на прокурора, я несколько раз видел ее уже как полностью сформировавшуюся девушку. На мое приветствие землячка никак не отреагировала. Вместо того чтоб идти себе дальше, черти дернули меня остановиться, и начать ей рассказывать о шелковице на краю деревни, о местах купания в речке детей, о наших общих знакомых. Кротова напружила всю свою память, и с Божьей и моей помощью, наконец-то, признала во мне своего односельчанина. И тогда, вместо того, чтоб заняться покупкой водки, я отправился провожать ее домой.
    Чтоб стать киевлянкой, моей землячке пришлось много потрудиться. Сначала нужно было приобрести паспорт. Долгое время после войны советским крестьянам официальных документов, удостоверяющих их личность, государство не выдавало. Таким образом, оно, ненасильственным путем, прикрепляло земледельцев к земле. Иными словами, в сельской местности тогда царила, одна из разновидностей крепостного права. Иначе не скажешь.
    Паспорт можно было получить, или выйдя замуж за горожанина, или поступив учиться в высшее учебное заведение, или завербовавшись работать на стройки коммунизма. Такие способы – как удрать с деревни, знал я. Возможно, были и другие. Какой с них выбрала Кротова - осталось для меня тайной. Она никогда, никому, ничего о себе не говорила. Потом нужно было приобрести в городе жилье и прописаться в нем. Задача не из легких. И Катя с ней справилась. Воистину – всемогущая женщина.
    После неожиданной встречи с землячкой, я стал ее частым гостем в ее уютной квартире на окраине Подола. У нас, как мне тогда казалось, сложились близкие отношения. Молодость любит предаваться мечтам: я начал строить планы оседлой жизни, и намеревался навсегда оставить бродяжничество. Женитьба для меня представлялось делом решенным.
    Готовясь к семейной жизни, я нашел хорошо оплачиваемую работу, перестал появляться в Грыцька, и начал вести размеренный образ жизни. Даже пить бросил, и способностью – проникать сквозь стены, не пользовался. Меня одолевали опасения, что, неожиданно приобретенное, дарование может исчезнуть в самый неподходящий момент для нас двоих. Так не лучше ли сразу полагаться только на собственные силы?
    Можно было, конечно, обойти многочисленные сберегательные кассы и банки, и запастись деньгами на всю оставшуюся жизнь. Но заняться этим, почему-то не захотел. А почему? – и сам не знаю. По-видимому, тут без козней Пидлоты не обошлось. Наверно, я должен был предстать перед своей возлюбленной простым рабочим и без каких-либо перспектив на будущее.
    Все вечера мы с Катей проводили вместе, на ее квартире. Изредка только к нам «на огонек» заглядывал сосед Леня со своей супругой. Он был известным ученым. Портреты его, с указанием званий и заслуг перед Отечеством, время от времени печатали в местной прессе. Перечислялись там и многочисленные награды нашего редкого гостя. Выглядел сосед пожилым человеком с очень неприятным лицом. Но, рассказчиком Леня был отменным. Правда, все свои повествования он обязательно разбавлял, когда меньшими, когда большими порциями хвастовства. Но и я, и Катя считали, что, пользующийся славой, человек имел право на несколько преувеличенную оценку своих достоинств.       
    А вот соседка вела себя в нашей компании столь ненавязчиво, что сейчас даже не могу вспомнить черты ее лица. Было заметно, что авторитет мужа полностью ее подавлял.
    Однажды, когда я намеревался обсудить с Кротовой детали нашей женитьбы, она заявила, что выходит замуж за Леню. Гром среди ясного зимнего неба не поразил бы меня так, как это сообщение. Я, по-видимому, сделался страшным, потому что Катя побледнела, и бросилась меня успокаивать:
    - Тюлькин! Тюлькин! Приди в себя. Кто же мог подумать, что ты так близко к сердцу примешь мои слова? Подумаешь – трагедия: я выхожу замуж за другого мужчину. Зачем же нервничать по пустякам?
    - Он ведь женат! – еле выговорил я, ставшим, вдруг, деревянным языком.
    А сам при этом подумал:
    - И когда они только успели снюхаться? И вместе их никогда не видел! И жена всегда была рядом с ученым соблазнителем!
    - Уже развелся! – сообщила мне чужая уже невеста.
    - Уже? Но он же стар!
    - Какое имеет значение: стар мой будущий муж, или – нет? – парировала мое замечание Катя. - Главное, что у него хорошая заработная плата, машина, дача, домашняя работница, шикарная квартира, уважение в обществе…
    - Получается, ты имела виды сразу на двух мужчин?
    - Боже! Тюлькин, нельзя же быть таким глупеньким! Неужели ты возомнил себе, что такая роскошная дама, как я, достанется тебе в качестве жены? Не улыбайся – я себе цену знаю. Быть замужем за работягой – себя не уважать. Набор благ, который он может предоставить для счастливой жизни женщины, хорошо всем известен: считать копейки от аванса до получки, стирать грязную спецовку, торчать в очередях за покупками продуктов, трястись в грязных холодных трамваях и многое другое в том же духе.               
    Дорогой, жизнь у меня одна, и я хочу прожить ее так, чтоб не было жутко обидно за каждый, не проведенный в роскоши, день по моей вине. Извини. Мои наружные данные  созданы не для такого…не для такого, скажем так, нищенского прозябания. И не было бы Лени, был бы доктор наук Петя, или профессор Изя. Но только ни токарь Ваня, ни слесарь Сеня, ни шофер Тюлькин.
    - А если бы тебе не встретились ни Леня, ни доктор наук Петя, ни профессор Изя – что тогда бы ты делала?
    - Стала бы проституткой для иностранных туристов, но только не верной подругой одного из представителей его величества рабочего класса, погрязшего в нищете и в пьянках.
    - Ты спала в одно время и со мной, и со своим соседом? Обманывала нас двоих?
    - Нет. Леню я держала на расстоянии. Кандидатам в супруги, тебе уже пора это знать,
вольностей не позволяют. Меня ты интересовал как любовник, а он – как будущий муж. Наш общий знакомый уже стар. В постели для него отведена роль статиста. Но хорошим заботливым мужем он, конечно, будет. Вот и славненько. А я буду ему заботливой женой. Почему и нет? А потребности моей плоти будет удовлетворять кто-то другой.
    - Катя, мы с тобой воспитывались в обществе, где подобный образ жизни считается нехорошим.
    - Скажите, пожалуйста! Нехорошим! Ха-ха-ха! На этот счет не расстраивайся, милый, и не рви душу, родненький. Если наше общество дает некоторым своим членам больше благ, чем остальным, то этим остальным тоже хочется больше благ. И желание такое не может быть аморальным. Ради Бога, я не желаю быть тягловой лошадкой, когда есть возможность стать выездной кобылицей. И ты, если захочешь, конечно, останешься в должности лихого наездника. У тебя это не плохо получается.
    - Все ясно: ты хочешь жить в собственное удовольствие, спекулируя своей красотой.
    - Не поняла! – возмутилась Кротова. – Другие же могут пользоваться всеми земными благами только потому, что наглые, или потому, что родились в семьях высокопоставленных чиновников. Чем я хуже? Мои права на сытую жизнь не менее убедительны. Ты думаешь: Леня большой ученый? Как бы не так. Просто, наш профессор сумел где-то ловко пролезть, кого-то подсесть, кому-то вылить ушат грязи на голову. И теперь он кушает сливки с того, уже обезжиренного, молока, которым поят тебя.
    - Так ты выходишь за Леню замуж только потому, что не лучше его, что одного с ним поля ягода? И, еще гордишься этим?
    - Не придирайся к словам. Я хочу жить лучше, чем сейчас живу. И при этом, намотай себе на ус, не намерена терять с тобой дружбу. Ты понял меня?   
    Поразительно! После Катиных слов наш мир, вдруг, представился мне огромнейшим атомом. В центре его находится зажравшееся неподвижное ядро-скопище сильных мира сего. А вокруг него носятся электроны – издерганные жизненными проблемами, представители «простого» народа. Они подпитывают, охраняют и ублажают более изворотливые и хитрые частицы атома, скопившиеся в его средине. И в этом суть всего мироздания. У меня сильно разболелась голова. Захотелось лечь и уснуть. Но язык, словно независимый от меня орган, продолжал и дальше задавать глупые вопросы:
    - А как же Ленина жена?      
    - Откуда мне знать? Пусть обращается за помощью в службу хорошего настроения, или ищет себе другого доктора наук. А Леней попользовалась немного, - и хватит. Дай и кому-то другому за него подержаться.
    - Ну-у-у…ты же не девственница. Как на это твой жених посмотрит?
    - Тюлькин! Ты глупеешь прямо на глазах! Зачем тебе проблемы других мужчин? Все женщины мира умеют вешать лапшу на уши будущих мужей. Во время собственной женитьбы, ты еще услышишь весь набор правдоподобной лжи.
    И тогда я ушел. Даже не попрощался. Мне было плохо. Как могут иные мужья, зная о любовных связях их жен с другими мужчинами, оставаться спокойными? – ума не приложу. Где бродил, сколько пил в тот день – не знаю. Помню только, что упорно шел к Пидлоте, но никак не мог к нему попасть. Мне очень хотелось излить ему свою душу.
    - Ты знаешь, - сказал я скелету, когда наконец-то увидел его, - у меня такое чувство, словно неправда стиль нашей жизни, словно везде говорится одно, а происходит совершенно другое, словно меня всю жизнь обманывали.
    Грыцько радостно рассмеялся, и рассыпался на мелкие кусочки. Передал таки, сукин сын, живому человеку мысль, не позволявшую ему спокойно лежать в гробу. Ему-то сейчас хорошо, а мне каково – до конца дней своих сознавать, что я был, есть и буду объектом для издевательств обманщиков?
    И я запил. Около месяца не просыхал. Пил бы дольше, но кончились деньги. Мое умение сквозь стены проникать, делаться невидимкой, и чужие мысли читать пропало навсегда. И надо же было мне с Катей встретиться. Жил бы себе, горя не зная, до самой смерти. И пусть  тогда Пидлота искал бы себе другого человека для передачи ему своей пакостной мысли.
    Видеть Кротову, после нашей размолвки, у меня желания не было. Но она все равно, помимо своей воли, еще раз потревожила мое спокойное существование. Однажды, на столичном пляже я собирал пустые бутылки, а она развлекалась там, в кругу троих молодых парней. Реальная перспектива – стать посмешищем в глазах женщины, не позволило мне подойти к ней. До этого, скитаясь по стране, меня совсем не беспокоил мой статус бездомного бродяги. А тут стало стыдно за себя. И хуже всего то, что, оказывается, я Катю не забыл, и при виде ее снова, словно острая колючка впилась в сердца, и осталась там навсегда. И с тех пор боль от нее то утихала, то, без видимых причин, возобновлялась.   
    Встреча с Катей вдохновила меня на учебу. Мое, рожденное задетым самолюбием, воображение яркими красками рисовало нашу другую, «неожиданную» встречу в будущем. Я, всемирно известный ученый, на собственной машине подъезжаю на улице к своей бывшей возлюбленной, и совершенно равнодушным тоном говорю ей: «Вас подвезти?». Она, конечно, бросается мне на шею в порыве страсти. А я ей холодно так: «Мадам, вы низко упали в моих глазах, и забудьте все, что было между нами. Подвезти вас, как свою бывшую знакомую – куда еще ни шло. Но не более того».   
    Куда конкретно поступать учиться? – для меня не было проблемой. Конечно же, нужно учиться в университете, чтоб уровнем своих знаний сравниться с Дубренем. Так два человека, сами того не ведая, повлияли на мое желание стать умней, чем был я на самом деле.
    По-моему, Тюлькин, когда говорил, что можно травами (не знаю – кукурузой ли?), приворожить человека – не врал. В нашем городе некоторые, совсем уж никудышние, бабы женили на себе таких симпатичных мужиков, что только ахнешь. Без колдовства такое произойти не может. И упыри существуют. Мне рассказывали, что на одном из хуторов соседнего района завелся один такой. Тоже в живой женщины кровь пил. Так люди ему в могилу осиновый кол забили. И спасли человека. Элювия тоже осталась бы живой, если б Эдик напугал Ваньтатьку в могиле, хорошо заточенной, палкой.
    Но чтоб в Киеве виноград рос – старик соврал. В такое никто не поверит. Выдумал он и то, что человек застрелился, когда государство уничтожило, им выращенную лозу. Чепуха какая-то! Если бы в Украине начал стреляться слесарь, после закрытия его завода, артист после разворовывания кинофабрики, крестьянин после разгона колхозов, тогда вся наша страна превратилась бы в сплошное кладбище. 

                4

    Я выбрал для учебы Московский университет. И потому, что в столице подобрался очень сильный преподавательский состав, и потому, что в большом городе легче прожить. Там много предприятий, и есть, где подрабатывать вечерами и в выходные дни. Стипендия в студентов в то время была маленькой.
    О документах или ксивах, выражаясь воровским жаргоном, удостоверяющих мою личность, я побеспокоился еще тогда, когда планировал жениться на Кротовой. А знания, необходимые для поступления в высшие учебные заведения приобретались в результате упорной зубрежки в кюветах дорог. Времени для этого было предостаточно, и меня приняли на философский факультет с первой попытки.
    Грызть гранит наук, приходилось, как правило, в аудиториях высотного здания на Ленинских горах, а жить в студенческом общежитии. Небольшие комнаты в нем были рассчитаны на пять человек каждая, но теснота не смущала. Наоборот – так жилось легче: время от времени мы помогали друг друга.
    Много времени я проводил в библиотеке, а в теплое время года в Коломенском. Очень мне нравилась эта бывшая деревня времен царя Ивана Грозного на правом берегу реки Москва. Тут было тихо и как-то уютно. Москва город хороший, но, как для провинциала, очень уж суетливый. Сквозняк какой-то – все куда-то бегут, словно дела свои нельзя спокойно решать.
    Первый год в университете я учился хорошо. Лекции, которые читали преподаватели, слушал с упоением. Но, начиная со второго года учебы, мне начало казаться, что философия – это не наука. Да, там были разные термины, обобщения, собственные законы и всякие, иностранного происхождения, слова. Только, в действительности, все обучение заключалось в запоминания высказываний отдельно взятых людей о том, как они понимают общие законы развития природы, человеческого общества и мышления. А понимал каждый с них «общие законы» каждый по-своему. И со многими с ними трудно было согласиться.
    Другими словами, то, чем я занимался, не было системой знаний о закономерностях чего-либо, а самая обыкновенная зубрежка. Как и, правоведение, например, где нужно было сохранить в памяти множество статей разных кодексов. Или как вера в Бога. Религий, сект, священных книг много, а единой формулы, или научного обоснования: почему не нужно быть иудеем, протестантом или, того хуже, атеистом – нет. Наука, в моем понимании – это изучение воспроизводимых реальностей. Кто изучил, например,  принципы возгорания, тот всегда сможет поджечь дом соседа.
    В конце концов, я сделал вывод: философия для общего развития людям может и нужна, а посвящать ей всю свою жизнь – себя не уважать. Лучше уж бродяжничеством заниматься.
    И в такие минуты сомнений, судьба свела меня с Перуной. Однажды я гулял далеко за городом. Прекрасные Подмосковные леса. Там необыкновенно трепетные березовые рощи, прозрачный целебный воздух и таинственные, зовущие к себе болотца и речушки. Трудно найти такую благодать где-то в другом месте. И там, в одном, как мне казалось, нетронутом уголке природы, я встретил девушку.
    - Кто вы? – был мой вопрос к ней.
    - Перуна. – ответила она.
    - Не родственница ли ты громовержца с Киевской горы?
    - Родная дочь его.
    - Не молодо ли выглядит чадо старца, много веков назад ушедшего в небытие?
    - Если люди верят богам, - они всегда будут молоды. Поэтому ангелочки никогда не состарятся, и не перестанут порхать в небесах юными озорниками.
    - Чего же вы богиня?
    - Молодости, красоты, радости общения с природой и простого человеческого счастья.
    - Что-то верится с трудом. На основании каких верных доказательствах можно убедиться в правдивости ваших слов?
    - Летим со мной, и мигом развеются все твои сомнения.
    - Я не умею летать.
    - Ты просто никогда не пытался оторваться от земли. Попробуй очень захотеть, и взмахни руками.
    Я взмахнул руками и…полетел. Перуна парила рядом. Чувство невесомости над, погрязшим в грехах, миром веселило душу и радовало сердце. Мы носились над землей, взлетали в космос или резвились в облаках, проделывая в них замысловатые проходы и всевозможные лабиринты. Величественные и бесконечные просторы вселенной, но и наша планета еще может доставлять радость созерцания. Меня восхищали синие Гималаи, бесконечная сибирская тайга, жаркая Амазония, священные Шамбала и гора Кайлас,  каменное сердце Австралии, планеты Маленького Принца, земля Санникова и многие другие, таинственные и не известные ранее мне места.
    Нам были неведомы нужда со скукой, и жизнь предстояла вечной. Боги со свитой не умирают. Мы находились в пятом измерении, и людские проблемы нас не касались. Перуна была истинным творением природы, и в разное время года была иной. Весной она становилась невинной, летом – страстной, осенью – величаво спокойной, а зимой – задумчивой и рассудительной. Мы проникали в тайны глубин и безмолвие высот, в историю событий прошлого и будущего.
    Все было хорошо, но меня все больше и больше одолевала мысль: «Что делают люди сейчас на земле?». Ну, скажи, пожалуйста, на кой черт бессмертному существу жадные, двуногие твари? А вот, хоть как это и не звучит глупо, мне захотелось проведать их. Хотелось узнать, как живет страна, что делают мои бывшие друзья, и…как сложилась судьба Кати Кротовой? Наверно, все люди в душе любопытные сплетники и склочники. Человек не может не крутиться в окружении живых существ, таких же, как сам, будь он гений или посредственный учитель арифметики, банкир или слесарь, пьяница или бродяга, как ваш покорный слуга. Всем нам нужны объекты для злословий или для своих размышлений, споров и сравнений с собой. И в сравнениях этих мы должны выглядеть, конечно, лучше других.
    И вот, однажды, я сказал богине: «Пойду, посмотрю, что делают люди?». Она не возражала, только сделалась грустной. Тот день врезался в мою память навсегда. Это было тогда, если, может, помнишь, когда на цветущие вишни и черешни выпал снег и ударили заморозки.
    В первую очередь, я разыскал многих бывших студентов, с которыми учился в университете. Все они, за редким исключением, были уже преподавателями философии в институтах или техникумах.
    - Ну, что, дружище, - задавал я им всем один и тот же вопрос, - ты хоть сам веришь в истины, которые преподаешь нашему юному поколению?
    - Нет, конечно! – звучал всегда один и тот же ответ.
    - Зачем же тогда стараешься? Поменяй профессию.
    И тогда ученые мужи дружно изрекали одно и то же:
    - Нам платят деньги не за изложение собственных мыслей, а за пропаганду, необходимых государству, идей. Они, конечно, не выдерживают никакой критики, но мы бессильны, что-то изменить в своей работе. Для того же, чтоб поменять профессию, нужно начинать жизнь сначала. А у нас семьи, дети – они кушать хотят.
    Потом я снова прошелся дорогами страны, встретился со старыми знакомыми, почитал газеты последних лет, и пришел к выводу, что страна моя, словно застывшее болото, никак не изменилась за время моего пребывания в пятом измерении. Она упорно и неуклонно двигалась в сторону отставания, в своем развитии, от капиталистических государств. С прилавков магазинов начали исчезать многие продукты и предметы первой необходимости. Процветала спекуляция. Теория Маркса, воплощенная в жизнь Лениным, оказалась не жизнеспособной.
    Руководитель страны занимался не экономикой, а охотой. И, как маленький ребенок, регулярно цеплял, на свою широкую грудь, ордена и медали. Присвоил себе звание маршала и трижды героя. Руководство соседних стран, то ли забавляясь, то ли преследуя  своекорыстные цели, дарило ему свои награды, чем каждый раз заставляли до слез расчувствоваться стареющего советского императора.
    Кротова, к тому времени, уже была начальником цеха большого завода. Используя связи мужа, она окончила институт легкой промышленности. На своем предприятии Екатерина Ивановна пользовалась большим авторитетом и как хороший специалист, и как любовница директора – ее непосредственного начальника.
    Мне в мире людей стало скучно, и я отправился в Подмосковье, надеясь снова увидеть Перуну. На этот раз пришлось приложить немало усилий, чтоб отыскать место первой встречи с богиней. Только, господи, как оно изменилось в худшую сторону! От прежней красоты  осталось одно воспоминание. По, нетронутым когда-то, берегам речушки лежали кучи мусора. В уже не прозрачных, а масленых, водах плавали пустые бочки, консервные банки и бутылки из-под пива. Среди истоптанной травы сверкали на солнце острые осколки стекла. На измятых, поломанных кустах барбариса висели чьи-то лохмотья, а стволы берез были исписаны матерными словами.
    Я присел, на оставленную здесь каким-то самодуром, автомобильную покрышку и настроился слушать шелест падающих листьев. Стояла глубокая осень. Неожиданно и тихо, словно тень, ко мне подошла сгорбленная, оборванная и неприятная, как человеческое предательство, старуха.
    - Перуну ищешь? – спросила она.
    - Да. – ответил я.
    - Зачем она тебе?
    - Люди надоели. Не хочу с ними жить. 
    Не успели мои слова растаять в каплях осеннего смога, как предо мной снова появилась юная дочь грозного бога славян. Молодая и прекрасная, как даль. А даль всегда к себе манит. Это говорю тебе я – бродяга Тюлькин.
    Снова началась чудная жизнь. Как и раньше, зелень дубрав, золотые просторы полей и величие гор – услаждали наши взоры. Но, удивительно, шло время, и меня все больше и больше тянуло к людям. Как и в первый раз, мозги мои все больше и больше мучила мысль: что они делают? Какие глупости их беспокоят? И каким горемудрием они прикрывают свои безрассудные и преступные поступки? Перуна почувствовала мое желание спуститься на землю, и, однажды, сказала:
    - Уходи! Ты недостоин - находиться среди богов, чья жизнь выше человеческого несовершенства.            
    Богиня молодости, красоты, радости общения с природой и простого человеческого счастья тут же исчезла, оставив меня одного у грязной реки. Догорал закат. Вдали, среди деревьев на мгновенье показалась, и сразу же навсегда исчезла тень старухи с нищенской поклажей на горбу.
    И я тогда подумал, что мой удел – бродяжничать всю жизнь. Потому что ни с богами, ни с людьми я жить не могу.
    Рассказ Тюлькина о Перуне меня не очень интриговал. Слушать его, конечно, слушал, но только ради приличия. Другого конца в, рассказанной им, истории и быть не могло. Постоянно находиться наедине только с одной и той же бабой, пусть даже и с богиней – занятие не для слабонервных. В душе каждой святой имеется потайной уголок для черта.               Взять хотя бы мою жену: пока мы с ней встречались – был ангелочек, только без крыльев. Но, всего через месяц семейной жизни, в нее начался прорезаться злобный рык нечистой силы. А вечные повторения одного и того же вопроса: «Ты меня любишь?». Они могут, кому угодно, сделать жизнь невыносимой. А если женщина, не дай бог, еще и влюбленная в кого-то по уши, то я не завидую ему. Дом будет маленькой тюрьмой. От такого «блаженства», рано или поздно, каждый мужчина удерет.
    А то, что Перуна каждую весну становилась целомудренной – никакого чуда нет. Сейчас для самого плохого хирурга не существует проще операции, чем сделать женщину девушкой. У нас в городе одна дама трижды выходила замуж, и все три раза была девственницей.
    Я когда-то давно читал очень умную книгу, «Анна Каренина» называется. Не помню только автора. Так там описано, как одна женщина своей любовью, превратила жизнь своего возлюбленного в невыносимую пытку. Более того, чтоб как можно больше досадить ему – она даже под паровоз бросилась. От распрекраснейшего пола чего угодно можно ожидать. Снова хочу сказать о своей…да что мою бывшую жену все время вспоминать! Каждый сам, при желании, вспомнит что-то нехорошее в общении со своей благоверной.
    А люди! Они всегда надоедают, и время от времени от них нужно куда-то прятаться. И вообще, если б Тюлькин не оболгал в своем рассказе наших философов, утверждая, что они на каждой лекции сознательно говорят неправду студентам, я б тогда зафиксировал первое правдивое повествование своего спутника. Ну, не удержался дед – соврал. Простим же ему его старческую слабость.
    Дождавшись, когда рассказчик умолк, я спросил его о Дубрене. История жизни этого человека заинтересовала меня больше, чем все, вместе взятые, «божественные» и «ученые» приключения моего спутника.

                5

    - Нет Петра. – ответил Тюлькин на мой вопрос: «Где сейчас находится Дубрень?». – Погиб он. И погиб до обидного глупо.
    - Как же все случилось?
    - Могу рассказать. Только наберись терпения, потому что придется начинать издалека.
    - Так нам же некуда торопиться.
    - Тоже верно – согласился старец, и начал рассказывать свою очередную сказку.
    Однажды, Петр, прогуливаясь Киевским ботаническим садом, увидел, лежащего в кустах, мужчину. Незнакомец часто вздрагивал и стонал. Все указывало на то, что человек болен, а не пьян. Дубрень забрал его домой и выходил вместе с Ваньтатькой. Во время излечения парня, завязалось его знакомство с Петром. Вскоре незнакомец сознался, что занимается антисоветской пропагандой, или, выражаясь модным тогда словечком, он – диссидент.
    Перед появлением в Киеве, новый знакомый Дубреня - Николай Прокопенко, проживал в Чернигове. Там ему, во время расклеивания прокламаций, удалось обмануть, обративших на него внимание, местных сыщиков, и скрыться в карьере кирпичного завода. Просидев в глиняной яме несколько дней, «подпольщик» через район, со странным названием, Коты, пробрался на железнодорожную станцию, вскочил на первую попавшуюся товарную платформу, и…потерял сознание. Беглец, на то время, уже был тяжело болен. Дальнейших событий он не помнил.
    Сейчас трудно сказать: было ли в Чернигове вообще наблюдения за инакомыслящими людьми. Единственным «диссидентом», еще при царской власти, там был писатель Коцюбинский. На его произведениях воспитывалось целое поколение украинских революционеров. Но его дети погибли в сталинских застенках, и в городе и его окрестностях больше никто не смел - иметь свое мнение. А деятельность Прокопенко местная власть могла воспринять за элементарное хулиганство.
    Дело в том, что Николай панически боялся попасть в тюрьму. Его мать и отец были репрессированы как «враги народа», и где-то погибли в сибирских  снегах. Ребенку тогда исполнилось всего четыре года, и арест родителей произошел на его глазах. Один вид человека в погонах приводил диссидента к состоянию, близкому обморочному. Я сам наблюдал, как он, однажды, столкнувшись на улице с капитаном милиции, так растерялся, что тело его скрутили спазмы. Спазмы закончились обильными рвотами, хоть страж общественного порядка не обратил на испуганного прохожего ни малейшего внимания.
    И как такой безобидный, всего боящийся, человек вознамерился бороться с Советской властью – загадка за семью печатями. Из-за этого Петр прозвал Прокопенко «Бульдогом, вцепившегося в глотку идеи коммунизма». Исходил он от противного. Так, маленьких, полных мужчин люди «величают» карандашами, стокилограммовых  дам – дюймовочками, лысых мужчин – кучерявыми. Моего соседа по фамилии Кисель все знали как – Компота. А хромую тетю Соню как – учительницей танцев. За Николаем прозвище – Бульдог, осталось навсегда
    Петр очень обрадовался человеку, мыслящему не так, как все. Дело в том, что к тому времени он уже сколотил небольшую группу единомышленников, и был рад каждому, кто мог пополнить их ряды.
    Думая о расширении своей организации, Дубрень изобрел для нее систему конспирации, которую назвал «стеклянными кружевами». Суть ее заключалась в том, что каждый член его команды знал, только наглядно, двоих своих товарищей. Ни явочных квартир, ни собраний, ни паролей, ни других, всем известных, атрибутов подполья не существовало. Просто, каждый член, существующего нелегально, кружка в, строго назначенное, время дня или ночи (кому как удобно), должен был пройтись в, заранее указанном, месте. Это означало, что с ним ничего не случилось. Если кто-то не появлялся в установленное время, в установленном месте – им занималась «группа проверки». И если, вдруг, член секретной организации был задержан милицией – все связи с ним немедленно уничтожались. Человеку, попавшему в руки следственных органов, не нужно было что-то врать, или проявлять самоотверженность. Предать товарищей он никак не мог – «стеклянные кружева», вокруг него сразу же рассыпались.
    Связь между всеми членами кружка (и довольно активная), велась с помощью переписки через секретные «почтовые ящики». Такая организация «невидимого» общения людей давала им возможность, без личных контактов, ставить на обсуждение все, их мучавшие, вопросы. Так ставились очередные задачи, собирались голоса при обсуждении тех или иных спорных вопросов, формировалось единство взглядов на, происходящие в стране, события и собирались членские взносы.
    Вся переписка производилась на бумаге, предварительно обработанной, специально подобранными, химикатами, и она полностью рассыпалась после нескольких дней хранения. Все это делалось для того, чтоб нельзя было собрат компромат против, вновь созданной, организации   
    Петр много работал, и давно подыскивал себе помощника. Встреча с Бульдогом была как нельзя кстати. Доверие к новому товарищу по борьбе с несправедливостью в стране было полным. И когда возникла необходимость послать в Красноярск своего человека, выбор упал на Николая Прокопенко.
    Только самолет приземлился в далеком сибирском городе, как посланец Дубреня заметил за собой слежку. Бульдог с перепугу срочно вылетает в Якутск. Нервы его на пределе, и в этом городе тоже ему привиделись сыщики. Он убегает с города, и несколько дней скитается в лесу. А потом пробирается к сараеподобному двухэтажному зданию аэропорта, который одним своим видом пугает людей, со стороны летного поля. Он хочет лететь еще куда-то, сам не зная – куда? И там, возле одного из транспортных самолетов, Николай услышал разговор двух летчиков:
    - Слышишь, Федя, - спросил один с них, - что это за корова летит с нами?
    - Жена какого-то партийного деятеля. – ответил его друг.
    - Чем же ей плохие рейсовые самолеты?
    - Когда это к геологам начали рейсовые самолеты курсировать?
    - Пусть летит в другое место.
    - Не морочь голову! – отмахнулся от товарища Федя. – Если слуги народа решили развлекаться – им этого сделать никто не помешает.
    Неожиданно подслушав чужой разговор, Бульдог понял, что самолет, возле которого находились летчики, должен отправиться в геологоразведочную партию. И повезет он туда, помимо грузов, и женщину с высшего общества, любительницу острых ощущений. У беглеца от милиции возникает план: улететь на время к геологам, и там переждать слежку. Опасность такого путешествия, конечно же, его тревожит, но перспектива – быть арестованным, пугает больше. Авиаторы сразу отказывались взять с собой дополнительного пассажира, но, получив хорошие «чайные», махнули на все инструкции рукой. А Федя, при этом, произнеся вслух: «а…семь бед – один ответ! Полезай в самолет».
    Воздушные извозчики, я так думаю, рискнули взять с собой Бульдога только потому, что с ним уже летела, без надлежащих документов, но с разрешения своего руководства, «корова». А где есть большие нарушения законов большими начальниками, там найдется место маленьким нарушениям этих законов «маленькими» подчиненными. Снаряд, разрушивший идею коммунизма, вылетел с тарелок вождей, где лежало то, что отсутствовало в мысках рабочих и крестьян.
     Как бы там ни было, небольшой транспортный биплан с грузом и двумя пассажирами на борту в мае месяце вылетел с Якутска, и взял направление на север. После нескольких часов полета начал глохнуть мотор аэроплана. Связаться с окружающим миром пилотам не удалось, через перебои в связи. Планируя, они начали искать, удобное для посадки, место. В результате непредвиденного маневра, самолет далеко отклонился от заданного маршрута. Приземление получилось жестким. Летчики погибли, а Бульдога и женщину спасли мешки с одеждой, находившиеся среди груза.
    Николай похоронил пилотов, что оказалось нелегким делом. Пострадавшие от катастрофы люди попали в лесотундру с вечной мерзлотой. Грунт, к тому времени, там оттаял вглубь всего на десять сантиметров. Затем новый Робинзон принялся осматривать содержимое развалившегося самолета. В нем он обнаружил одно мелкокалиберное ружье с пачкой патронов, пять топоров, четыре лома, много разной одежды, консервы с едой и оборудование, сфера применения которого Николаю не было известна. Его он аккуратно сложил отдельно.
    На следующий день (если можно так выразиться, потому что солнце над местом трагедии светило круглые сутки), Бульдог начал изучать окрестности. Лесотундра его порадовала: было много ягод, грибов и следов пребывания там птиц и животных. Голодная смерть не грозила. Прокопенко, панически боявшийся ареста, привольно чувствовал себя на охоте. Он не боялся даже один ходить на медведя. Невероятно, но факт. Для меня всегда была загадкой – почему, где, когда и как проявляется человеческий страх. Я знал мужчин бесстрашных в драках, но очень боявшихся жен. Под Киевом, во время войны, мне приходилось наблюдать ужас на лицах отважных летчиков (тогда катастрофически не хватало самолетов), во время штыковых атак. Получается, что человек в чем-то смелый, в чем-то – нет. А почему? – пусть психологи разбираются.
    Прошла неделя, вторая, месяц – на месте катастрофы никто не появлялся. Бульдог понемногу начал оборудовать жилье из бревен лиственницы – единственного дерева, которое там произрастало. Конечно, ночлег в обломках самолета был надежным во всех отношениях, но только летом. А зимой, при страшных морозах, удобное жилье могло превратиться в идеальный холодильник, гарантирующий печальный конец для его обитателей. Николай предвидел возможные неприятности, и с каждым днем все больше уделял внимание строительству хибары.       
    Горе-путешественница первое время ни в чем не помогала своему товарищу по несчастью. Более того, даже не пыталась разговаривать с ним, или завязать дружеские отношения. Причиной тому было разное социальное положение, попавших в беду людей. Но, не только это. Бульдог был некрасив, ниже дамы ростом, и не обладал изысканными манерами. К тому же, при общении с Вересой, так величали жену большого чиновника, он терялся, мямлил, нес околесицу и неприятно лебезил.
    Однако жизнь требовала взаимных контактов, и понемногу женщина свыклась с невольным попутчиком по  несчастью. Тем более что без него представительница высшего общества была беспомощной как улитка в консервной банке. Даже еду приготовить белоручка не могла. А Бульдог умел все делать. Или почти – все. Жизнь над бывшим детдомовцем поиздевалась, но многому научила.
    Незаметно, бесконечные полярные дни начали дополняться белыми ночами. По утрам делалось холодно, и, однажды лужи покрылись льдом. Тут только Вереса осознала весь ужас создавшегося положения. Сработал инстинкт самосохранения, и заставил ее вникнуть во все насущные вопросы. Женщина активно включилась в строительство жилья и подсобных помещений. С неожиданным упорством и злостью она таскала бревна и махала топором наравне с мужчиной, только не столь умело как он.
    Резкий переход от полного безделья к бурной деятельности сыграл с Вересой злую шутку. Организм ее истощился, и она слегла. Болезнь навалилась на неосторожную труженицу сразу и в тяжелой форме. Она сопровождалась высокой температурой и беспамятством. В бреду, больная звала мужа, плакала, разговаривала с, давно умершей, матерью. Бульдог сбился с ног в своих стараниях спасти товарища по несчастью. Он поил ее какими-то травами, укутывал словно ребенка, кормил, стирал белье, согревал – как мог, и выходил.
    Зима прошла без приключений. Болезнь и одиночество сблизили молодых людей, и летом у Вересы родилась девочка. Николай нянчил ребенка, купал, лечил и помогал мамаше пеленать и кормить. Все было хорошо. Но, однажды, Николай ушел на охоту, заблудился и пришел к своей хибарке только через трое суток. Виной всему были заросли кустарника, который в Украине называют «поричкой». Парня  удивило, что плоды увиденного растения выглядели крупней культурных сортов, выращиваемых на его родине. Он шел от куста к кусту, собирал и кушал чуть кисловатые ягоды, восхищался ими, и не заметил – как потерял все ориентиры своего маршрута. Желая сократить дорогу, и тем самым исправить свою оплошность, Бульдог пошел, как ему казалось, напрямик, и окончательно заблудился. Местность вокруг была такой однообразной, что сбиться с пути не составляло труда.
    За время отсутствия отца, девочка заболела и умерла. Вереса встретила Николая просьбой: «Оживи ребенка, и я стану твоей рабыней до конца дней своих». Трудно сказать, чего больше содержала такая просьба: ожидание чуда, или безумие, горем убитой матери? Опечаленный смертью дочери, парень только руками развел. Оказывается – он был не всесильным. И тогда женщина прокляла отца своего ребенка самыми страшными, какими только знала, словами. Вереса возненавидела Бульдога. Даже разговаривать с ним у нее не было ни сил, ни энергии. Гнетущее молчание установилось в домике, когда-то полного человеческой речи.
    Николай мучительно переживал размолвку, но, подумав немного, он перебрался жить в развалины самолета. Мужчина решил, что только время может наладить взаимное общение, а пока лучше матери, потерявшей ребенка, не надоедать. Работал теперь отвергнутый любовник в полном одиночестве. Он и еду готовил сам, которую ежедневно ставил у порога, оставленного им, жилья. Потом забирал пустые емкости и мыл их. Такое расписание трудового дня оставалось на протяжении многих дней.
    В это время муж Вересы настойчиво разыскивал пропавший самолет. Смириться с гибелью супруги он не мог. Только организационные вопросы по созданию поисковой команды, да долгая полярная ночь несколько притормозили его бурную деятельность. А все остальное время он лично контролировал работу спасателей.
    Долгие, изнурительные поиски увенчались успехом. Спустя месяц, после смерти ребенка, Вереса с Николаем были найдены. Но история с гибелью биплана, и спасением двоих его пассажиров не получила широкой огласки. В ней никто не был заинтересован. Бульдог всегда боялся гласности. Его спутница находилась в угнетенном, подавленном состоянии и к своему спасению отнеслась равнодушно. Руководство, заведовавшее авиационными перевозками, допустило нарушение существующих инструкций по эксплуатации транспортных средств, и делало все, чтоб замять дело с катастрофой. Дордон же (такое прозвище имел благоверный Вересы в дружественных кругах партийной элиты), был озадачен появлением в компании жены неизвестного мужчины. В тщедушном Николае он не видел своего соперника в супружеской постели. Но, во избежание кривотолков, которые могли бы задеть его мужское самолюбие, счастливый муж решил не разглашать подробностей поисков любимой женщины. Местная власть, как всякая другая власть вообще, не любила лишнего шума. А советские газеты того времени подавали на своих страницах только, нужную партии и правительству, информацию. В итоге все разъехались тихо и без рукопожатий. Дордон с исстрадавшейся спутницей жизни отправился в Москву, а Бульдог в Киев к Дубреню. Петр долго хохотал, выслушав приключения друга, но ругать его не стал.
    Прошел год. Детей у Вересы больше не было, хоть как она не старалась забеременеть. Существование женщины начало терять яркие жизненные краски, и приобретать горьковатый привкус бессмысленного коротания, ставшими пустыми, дней. В общении с супругом, она уже не испытывала эмоций. Время желанных объятий безвозвратно ушло в прошлое, оставив после себя скуку и хандру предопределенного поведения. Мучаясь ничегонеделаньем Вереса, бездельница в прошлом, начала искать собственное поле общественной деятельности.
    Муж пошел навстречу капризам своей «милашке», и посодействовал назначению ее директором небольшого хлебозавода. Сделать это ему большого труда не составляло. Помимо власти, Дордон имел еще и юридическое основание для внедрения супруги в перечень должностных лиц, назначение которых на определенную должность входит в компетенцию вышестоящих органов. (Был такой перечень должностных лиц при Советской власти). Дело в том, что Вереса, сразу после школы, окончила кулинарный техникум. А при активной поддержке партийного босса, этого было достаточно, чтоб занять руководящую должность в народном хозяйстве.
    Самое интересное, в истории с назначением женщины на ответственную должность, то, что с нее получился неплохой начальник. Вереса вся, без остатка, окунулась в дела завода, и жизнь приобрела для нее свою былую полноту и радость. Совещания, планерки, различные курсы превратились для новой директрисы в смысл ее жизни. Появилось много новых знакомых. Среди них не было недостатка и в поклонниках, что льстило женскому самолюбию.
    Одним из пылких ухажеров Вересы, с некоторых пор, стал офицер государственной безопасности. Бравый страж социалистических основ отечества частенько подвозил умную, симпатичную женщину домой на автомобиле «по дороге со службы». При этом ненавязчиво прельщал ее подарками, приглашениями на лоно природы, в рестораны, в театры, на концерты и другие интересные места. Женщина на все ухаживания отвечала шутками. Мужчина никаких решительных шагов не предпринимал, а только развлекал даму рассказами о своей работе. Тут были и стремительные погони, и мужественные поступки, и молниеносная реакция на стрельбу отъявленных бандитов и шпионов – все то, что могло усилить женское расположение к «скромному» защитнику страны от внутренних и внешних врагов. И, однажды, очарованная, очередным невероятным приключением ухажера, Вереса спросила его:
    - Если вы не боитесь доверить мне один свой секрет, тогда скажите: какого опасного преступника вы сейчас выслеживаете? Или вычисляете? – как правильно сказать?
    - И так, и так – правильно. Как можно такой женщине, как вы, не доверять? – ответил, довольный вниманием к себе, офицер. – Я его даже фотографию вам покажу.
    С этими словами неутомимый искоренитель ереси в советской идеологии показал Вересе фотографию Бульдога, и начал сосредоточенно изучать лицо своей собеседницы. Женщина не заметила неожиданного к себе внимания, и искренне удивилась:
    - Неужели он убил кого-то?
    - Хуже! Человек, снимок которого я вам показал, член нелегальной организации. Той самой шайки, а вернее сказать банды, которая при содействии такого, на первый взгляд невзрачного типа, выпустила в свет грязный пасквиль на нашу страну под невинным названием: «Республика в пути». Вам она, случайно, не попадала в руки?
    - Нет, что вы? Я и разрешенные-то книги не читаю. Все времени нет. – рассмеялась директриса.
    Смеялась она искренне, потому что слова ее соответствовали действительности. Только телевизионные передачи заполняли редкие свободные минуты добросовестной труженицы. Даже газет директриса не просматривала вечерами.
    Придя, домой, Вереса начала расспрашивать мужа о запрещенной книге. Дордон пообещал добыть «милочке» эту дрянь. У него была возможность просматривать конфискованную литературу. И, действительно, неделю спустя любознательная женщина могла читать «Республику в пути». Книгу, написанною простым языком, рассчитанным на широкий круг читателей, Вереса одолела за несколько вечеров.
    - Так тут все правильно написано! – выразила она свое удивление мужу, когда прочла последнюю страницу. – За что же ее запретили?
    - За то и запретили, что там все правильно написано. Авторы вредной писанины призывают народ улучшить наше общество, так как в нем наметились тенденции, тормозящие движение к всеобщему равенству. А дай волю таким «улучшателям» делать изменения в стране, обязательно произойдет эффект лавины. Когда одно неловкое движение вызывает неуправляемые силы, все рушащие на своем пути.
    - Так у нас никогда не наступит всеобщее равенство, как провозглашает твоя партия?
    - Не моя, а наша партия. Никакого всеобщего равенства не наступит, потому что жизнь оказалась умней теории. Люди, моя дорогая, как не крути, все разные. О каком еще всеобщем равенстве мы говорим?
    Спорить с мужем Вереса не посчитала нужным, хоть его рассуждения, по поводу еретической книжки, ей показались не убедительными.
    - Жизнь умнее! Жизнь умнее! – возмущалась мысленно она. – Для кого умнее? Для тебя умнее? Так это ты хочешь быть умнее жизни!
    Дальнейшее существование Вересы шло своим чередом. Но, с некоторых пор, Бульдог начал, время от времени, появляться в мыслях женщины помимо ее желания. Иногда снился даже, только странно как-то: спиной к ней и с ребенком на руках. А когда она пыталась заглянуть в лицо Николаю или девочке, то сразу же просыпалась. И потом уже до самого утра не могла уснуть.
    Как-то на работе Вереса застала одного молодого служащего за чтением книжки. Мельком пробежав глазами несколько печатных строк через плечо парня, директриса определила, что ее подчиненный штудирует «Республику в пути». Конечно, если бы женщина каждый день много читала, то по нескольким предложениям ей бы не удалось узнать, что за литературу держал в руках ее подчиненный. А так как запретная книжка была единственным печатным трудом, с которым Вереса познакомилась за два последних года, то догадаться, что это она – было ей не трудно.
    Директриса вызвала в кабинет «нарушителя трудовой дисциплины», и без всяких дипломатических уловок заявила, что знает о содержании чтива своего подчиненного. И далее, не переводя дыхания, потребовала включить себя в секретную организацию. Ни больше, ни меньше! Молодой человек растерялся, и не нашел ничего лучшего, как начать доказывать свою незначительную роль в деятельности группы, издавшей «Республику в пути». А когда немного успокоился, то «исправил» допущенную ошибку другой: пообещал «внедрить ее в ряды борцов за справедливость». Обычно, новому члену кружка давали мелкие поручения через «почтовый ящик» и долго наблюдали за ним.
    В тот же день по каналам скрытой почты пошло сообщение: дама с высшего общества проявила большой интерес к кружку диссидентов. В это время Дубрень находился в Москве. Ему стало интересно: почему это, вдруг, директриса заинтересовалась вопросом равенства своих сограждан? И он, какое легкомыслие опытного конспиратора, решает лично с ней познакомиться. У меня невольно складывалось впечатление, что какие-то злые потусторонние силы хотели уничтожить и Петра, и его организацию. Москвичка на удивление быстро нашла общий язык с Дубренем. Молодые люди сразу же понравились друг другу, и их беседа приобрела открытый доверительный характер. Так Петр узнал о таежных приключениях новой знакомой с Бульдогом, и проникается к ней еще большей симпатией. Он приглашает даму в Киев для более конкретного знакомства ее с делами подполья.
    Дома Дубрень рассказывает другу о своей встрече в Москве с его сожительницей в лесотундре, и о том, что пригласил ее в Киев. Николай не рекомендует товарищу привлекать их общую знакомую в организацию, так как «эта женщина далекая от нас по своему образу мышления и очень капризная». Петр обиделся на Бульдога:
    - Ты так и не понял человека, с которым тесно общался целый год. И не просто год, а год сплошных испытаний. Вот увидишь: я покажу ей секреты нашей конспиративной работы, и твоя спутница в несчастьях возглавит новое, столичное, отделение.
    - Не верю я этой женщине. – не сдавался Николай.
    - Это в тебе заговорила извечная твоя сверхосторожность. – смеясь, похлопал его по плечу Петр.
    В данном случае Прокопенко был, наверно, ближе к истине, чем его насмешливый друг. Мне тоже кажется, что Дубрень ошибся в оценке желаний новой знакомой. Скорей всего она вознамерилась пощекотать себе нервы опасной игрой, а совсем не собиралась посвящать свою жизнь борьбе за улучшение существующего общественного строя.
    Как и было договорено, через три месяца после встречи с Петром в Москве, Вереса прилетела в Киев. Она оформила себе командировку в столицу Украины по делам производства. Петр ее встретил, но по дороге в город, дорогу такси, в котором он ехал с гостьей перегораживает милицейская машина. Что случилось потом? – невольные свидетели рассказывали по-разному.   
    Шофер, ехавшей за такси, утверждал, что как только оно остановилось, мужчина и женщина бросились бежать в лес. Когда один с милиционеров открыл по ним стрельбу, беглец начал отстреливаться, но счастье оказалось на стороне стража правопорядка и преступник погиб. А преступница тут же подняла вверх руки.
    По словам таксиста, его пассажир застрелился сам. А перед тем, как покончить с собой, он сказал своей попутчице:
    - Если бы я точно знал, что ты навела на меня ищеек, то застрелил бы тебя, а так живи. Передашь привет Бульдогу.
    Таксист твердо был уверен, что его клиент перед смертью очень переживал за судьбу своей собаки.
    Старуха, собиравшая грибы в лесу, во время гибели Петра, рассказывала о событиях, происходивших на ее глазах, так:
    Мужчина вышел с остановившегося такси один без женщины. В правой высоко поднятой его руки горела какая-то бумажка. Она напугала одного молоденького милиционера. Он выстрелил с пистолета и убил незнакомца.
    Вереса обо всем, что с ней произошло на подъезде к Киеву, никому ничего не говорила: ни родственникам, ни соседкам, ни близким подружкам, ни милиции, ни мужу.
    Наиболее вероятная, по моему мнению, последняя версия гибели Петра, потому что я никогда не видел в его руках оружия. И не мог он покончить жизнь самоубийством. Не такого склада ума был этот человек, чтоб бояться ареста, допросов, психологического давления и всего остального, что связано со следствием.
    Долгое время Советская власть очень боялась инакомыслящих, и беспощадно с ними расправлялась. Дубрень тому пример. Только десятилетия спустя после смерти Петра наметилось послабление для критических высказываний в адрес правящей партии, и стало модным быть диссидентом. Дошло до того, что последний глава правительства затеял даже «перестройку» государства. Правда, под ее обломками погиб и Советский Союз, и карьера самого реформатора. Оправдались предсказания Дордона, что если дать волю «улучшателям» - беды не избежать.
    Как только слух о стрельбе на Бориспольской трассе коснулся ушей Бульдога, он сразу же уничтожил все, что так или иначе касалось секретного кружка, и бросился бежать. Бежать сломя голову без цели и конкретного направления, шарахаясь от поселков дорог и транспорта. Страх без устали гнал и гнал его в никуда.
    Руководство организации, созданной Дубренем, состояло с трех человек: его самого, Бульдога и учителя истории средней школы. Но, к сожалению, накануне гибели Петра педагог утонул в Днепре во время отдыха на пляже. Его место должна была занять Вереса.
    С бегством Николая прекратил существование подпольный кружок. Правда, долго еще некоторые члены его появлялись в установленное время, в согласованных местах. На почтовые ящики шли письма с вопросами, проблемами и предложениями. Но никем не востребованные, они скапливались грудами, рассыпались в прах, и разносились ветром. И, со временем, дороги к тайникам поросли крапивой.
    Сложная система конспирации, дававшая возможность организации существовать в жестких условиях отсутствия свободы слова, сыграла с ней злую шутку. При желании, вину за развал дела Дубреня можно свалить на неблагоприятное стечение обстоятельств. Бульдогу не обязательно было куда-то бежать. Более того, долг чести заставляет людей в подобных случаях быть на своем посту до последнего издыхания. Учитель истории мог не утонуть в речке. И тогда гибель Петра не отразилась бы столь печально на судьбе, им созданной, организации. Но почему нельзя предположить, что господин случай не преподнес бы еще какую-нибудь фигу заговорщикам? Вывод один: Дубрень не все до конца продумал в своей работе.
    - Что, конкретно, думал Петр о том, что творилось в Советском Союзе? – спросил я Тюлькина.
    - Сейчас расскажу, если это будет тебе интересно. Вначале он был убежденным сторонником Маркса, и боролся за безусловное внедрение его идей в жизнь. Книга «Республика в пути» начиналась так:
    - Известно выражение Ленина: «Учение Маркса всесильно, потому, что оно верно». Почему же тогда всесилие идеи тонет в нашем бюрократическом болоте?               
    Далее перечислялись недостатки в экономическом развитии страны, и предлагались пути их устранения. 
    Потом Петр нашел ошибку в экономическом учении своего кумира. А некоторое время спустя, он уже не был согласен с утверждением Маркса, что при социализме вся власть окажется в руках рабочих и крестьян.
    - Господство наемных работников такая же глупость как власть рабов. – сделал для себя печальный вывод Дубрень.
    Дальше больше, по его исследованиям: сорок процентов граждан не жаждали трудиться на благо родины, а хотели лично обогащаться.
    - Итак, что мы имеем. – сделал, однажды, для себя вывод автор «Республики в пути», после долгих мучительных размышлений. – Социализм в нашей стране – это насильственным путем (революцией), создан общественный строй на основе ошибочной экономической теории одного человека без учета человеческого фактора.
    Но, тем не мене, Петр отметил, что российский социализм, в процессе своего существования, решил положительно несколько проблем общественной жизни: обеспечил всем детям счастливое детство, решил жилищный вопрос, избавился от безработицы. Мне кажется, если бы Дубрень дожил до наших дней, он бы создал партию по внедрению в жизнь буржуазной Украины удачные наработки коммунистов Советского Союза. Для этого нужно, чтоб в стране, кроме частных, были государственные предприятия…
    Тут мне стало скучно. Я перестал слушать своего спутника, и подумал:
    - Врал Тюлькин, что пропавший грузовой биплан искали целый год. Что его искать? Нужно сесть в другой самолет, и во время полета по заданному маршруту, смотреть в иллюминаторы налево и направо. Проблема выеденного яйца не стоит. Умеет старик мозги запудривать. И на Маркса взвел напраслину. Да, мы его сейчас не любим, но ошибок в его учении еще никто не нашел. А Вереса хороша! – умеет с мужиками шуры-муры крутить.
    Потом, чтоб оторвать своего спутника от его мыслей о Дубрене, я спросил:
    - Куда, в конце концов, забежал Николай?

                6

    - Куда, в конце концов, забежал Николай? – зачем-то повторил мой вопрос Тюлькин, и продолжил свой рассказ.
    Бульдог сам не знал – куда он бежал? Он боялся людей, дорог и населенных пунктов. Питался беглец, чем придется, не брезгуя отходами со свалок. И произошло с ним то, что и должно было произойти: заболел, заполз в какую-то канаву и потерял сознание. Очнулся Бульдог в комнате сельского лекаря. Туда его принесли местные пастухи. Периферийному эскулапу пришлось потрудиться в поте лица, чтоб спасти бродяге жизнь.
    А когда Николай пришел в состояние здравого мышления, врач сообщил своему пациенту, что прекрасно ознакомлен с его подноготной. Бульдог в горячечном бреду очень подробно изложил незнакомому человеку всю историю своего побега с Киева. Николай не отпирался
    - Тогда, - заявил лекарь, - я предлагаю вам два выхода из создавшегося затруднения. Первый: вы тихонько уходите с нашей деревни, и никто ничего не узнает. И второй: вы останетесь жить у меня в качестве моего ассистента. Такой вариант вашего дальнейшего существования практически выполним, и мне он нравится, и для вас не представляет никакой опасности. Но в таком случае, вы должны будете помочь мне в одном очень серьезном деле. Хорошенько подумайте – как намерены жить дальше?
    Николаю, как и следовало ожидать, больше понравился второй вариант своего дальнейшего существования.
    Помощь, которую врач хотел получить от своего пациента, была довольно необычной. Около года назад сельский лекарь, Иван Федорович Курлыка влюбился в местную красавицу – Волнаву. Девушка не возражала против ухаживаний мужчины. Более того, она сама нередко наведывалась домой к ухажеру, и помогала ему в его работе. Соседи говорили, что молодые люди нашли в общении друг с другом общий язык, и им хорошо вдвоем.
    Иван Федорович много работал вечерами. Он искал гормоны и энергетические поля, регулирующие биологические часы всего живого. Проще говоря, хотел постичь тайну вечной жизни – мечту ученых всех времен и народов. Хоть подобный труд непосильный для одиночки-испытателя, и даже для целого научно-исследовательского института, он, как это не удивительно, добился в своих исследованиях некоторых положительных результатов.
    - Мухи у нашего врача уже не дохнут, – шутили местные острословы, - теперь настала очередь обессмертиться козе бабы Мани. Чтоб старушка больше не переживала за ее близкую кончину, и начала учить животное говорить, для дальнейших совместных бесед.
    Но Курлыка не обращал внимания на сельских юмористов. Главное – у него была любимая работа, и рядом Волнава с которой они планировали осенью жениться. Только, все разрушилось в одну из августовских ночей. Тогда к нему в кабинет забежала его невеста с ножом в груди, и замертво упала на пол. Врачебная помощь несчастной уже не понадобилась.
    Сельский лекарь вызвал милицию, а сам принялся снимать все отпечатки пальцев с предметов туалета девушки и рукоятки ножа. Он одно время привлекался к работе следственных органов, и столько плохого насмотрелся и наслышался об их методах поиска истины, что свое занятие посчитал не излишним.
    Несостоявшийся жених не ошибся в своих наихудших предположениях. Официальное расследование сельской трагедии, тянувшееся несколько месяцев, ни к чему не привело. К тому же, врачу еще и самому пришлось давать ответы на различные провокационные вопросы следователей, как одному из подозреваемому в совершении преступления.
    Рассматривая долгими вечерами, полученные им, отпечатки пальцев, Иван Федорович выделил среди них только два, не принадлежащие Волнаве. Один с них был на рукоятке ножа, второй – на девичьей туфельке. Но как искать человека, их оставивших? И тут, как нельзя кстати, ему местные пастухи принесли больного Бульдога. Курлыка решает сделать его своим помощником, который бы под видом заготовки лекарственных трав, и посещения больных сельчан ходил по деревне, и собирал различные предметы, где могут остаться следы чужих рук. А чтоб его «помощнику» легче работалось, Иван Федорович посоветовал ему прикинуться немым:
    - Народ тут такой любопытный, что пока всю душу незнакомца наизнанку не вывернет – не успокоится. Поэтому молчи да сопи в две дырки – так проще будет.
    Николаю выбора не было, и он принялся добросовестно следовать совету своего спасителя. Один из бывших руководителей диссидентской организации (как судьба играет человеком), начал ходить по чужой деревне и ее окрестностях с торбой через плечо. В ответ на вопросы, всем интересующихся, крестьян глупо улыбался, и движениями рук давал им знать, что не может говорить.
    Местные жители вскоре привыкли к молчаливому коллеге Ивана Федоровича, и прекратили всяческие попытки что-то в него выспросить. Перестали они обращать внимание и на то, что чужак, помимо трав, собирает в свою необъятную котомку и пустые бутылки, и консервные банки, и всякую другую, никому не нужную, дребедень.                Сердобольные крестьяне дали Бульдогу прозвище «Немотка», и относились к нему сочувственно, считая его безобидным человеком с ограниченными умственными способностями, даже до некоторой степени, юродивым. На Руси всегда благожелательно относятся к заключенным, нищим и сумасшедшим. И все потому, что многих наших соотечественников веками задергивали арестами, досаждали нищетой и доводили до умопомешательства. Наверно, только в русского народа есть пословица: «От тюрьмы и от сумы не зарекайся».
    Иногда Николая только дети дразнили. Но Немотка не был на них в обиде. А Курлыка, с найденных «помощником» вещей, снимал отпечатки пальцев, и сравнивал их с теми, что имелись на обуви Волнавы, и на ручке ножа, которым ее убили. Но убийцу установить -  никак не удавалось.
    Николай рос в детском доме, но в него была бабушка по материнской линии. Она с юных лет, и говорят – успешно, занималась знахарством. Регулярно, летом, договорившись с директором воспитательного учреждения для детей-сирот, бабушка забирала внука домой, и вместе с ним, в лесу и на полях, собирала лечебные травы. Учила она его сразу и своему ремеслу. Мальчик оказался достойным учеником своей учительницы. И когда он, уже взрослым человеком, по воле случая, оказался с Вересой в лесотундре, добытые в детстве, знания народного лекаря ему очень пригодились.
    Как только Николай стал «помощником» врача, он попросил разрешение в своего шефа – лечить крестьян травами. Тот не возражал. Иван Федорович был больше озабочен своими опытами и поисками убийцы Волнавы, чем конкуренцией со стороны, официально нигде не зарегистрированного, коллеги. К тому же, все больные, нуждающиеся в хирургическом вмешательстве в свой, израненный чем-либо, организм, все равно, оставались на его попечении. Кроме того, Немотка постоянно, особенно в первое время,  нуждался в точном диагнозе болезни своих посетителей.
    Сначала новоявленный знахарь только предлагал некоторым больным Курлыки, нужные им травы. А с некоторого времени начал самостоятельно осматривать больных и назначать им лечение, и так преуспел в своей новой деятельности, что слава его, как опытного исцелителя, разнеслась далеко в округе. И возле дома сельского врача каждый день начали толпиться люди с дальних и ближних сел со своими болячками и хворями.
    Тяжело себе представить это, но, за все время работы с людьми, Бульдог ни разу не заговорил. Его внутреннее напряжение было столь велико, что он вздрагивал от каждого любопытного взгляда, и шарахался в сторону от самых невзрачных сельских шавок, чем сильно веселил колхозных молодиц. Но веселья женщин не разделял Курлыка. Он понимал, что с большим наплывом пациентов неизбежен нервный срыв его «помощника». Нужно было навести порядок в работе. А как? – Иван Федорович не знал.
    Упорядочение работы сельских лекарей произошло самым неожиданным образом. Произвел его Солдатенков, новый председатель колхоза, на территории которого проживали Курлыка с «помощником». А, нужно отметить, был этот руководитель коллективного хозяйства, отвратительным типом. Я не все знаю о нем, но то, что мне известно, делает его в моих глазах обормотом без стыда и совести.
    До своей сельскохозяйственной деятельности сей уникум был директором процветающего экспериментального завода, производящего оснастку для кораблей тихоокеанского торгового флота. Но оснастка эта была настолько заумной, что морякам она доставляла одни только неудобства на кораблях, и совсем не облегчала их труд. Когда это понял хитрый руководитель, бесполезного стране, предприятия, он начал заключать с капитанами морских судов договоры на поставку и монтаж своего оборудования, а потом на его демонтаж. При этом с территорию завода на Дальний Восток не уходило ни единой железяки. И всем было хорошо. Министерство торгового флота выполняло план по механизации труда своих работников. Успешно функционировал завод. Морякам никто не мешал работать. 
    Весь, получаемый для производственных нужд, металл Солдатенков продавал частникам и колхозам за наличные деньги. А все то, что не удавалось реализовать таким способом, его родственники сдавали в пункты вторсырья, как металлолом.
    Вместо шестисот, положенных по штату, рабочих, на доверенном ему, предприятии работало всего четыреста человек, и то особо они не перетруждались. Остальные двести – только числились на бумаге. А их реальная заработная плата шла в карман комбинатору и его ближайшим друзьям.
    В Советском Союзе промышленность работала не по договору с заказчиком, а по плану вышестоящей организации, и поэтому в стране происходило много несуразностей. Целые отрасли народного хозяйства ударно трудились, не ведая - зачем и для кого. Рылись, никем не затребованные, каналы. Строились высокие силосные башни, а потом, не будучи востребованными, – сносились. Выравнивались русла рек, высушивались моря, и многие другие производились, уму непостижимые, мероприятия.
    Почувствовав, что он уже много нагрешил на своем заводе, и что могут возникнуть большие неприятности, Солдатенков, с помощью знакомств и взяток, поменял сферу своей дальнейшей деятельности, и возглавил фирму по содействию индивидуальным застройщикам в сельской местности. На новой должности жульнический талант афериста показал свою способность – приспосабливаться к разным жизненным обстоятельствам. 
Фирма была создана государством с благородной целью: строить крестьянам дома, сараи и другие подсобные помещения, и тем самым помочь сельскому хозяйству развиваться дальше.
    Солдатенков с друзьями ничего не строил. Он лишь поднял цену на строительные материалы, и после этого продавал их застройщикам. Наценка равнялась заработной плате строителей, которые, якобы, трудились на подворьях колхозников.
    Если кто-то с крестьян возмущался высокой стоимостью, нужных ему досок, цемента или кирпича, директор фирмы предлагал недовольному покупателю, на время строительства собственного дома, оформиться к нему на работу, на твердую ставку.
    - Понимаешь, - говорил он таким клиентам, - нет у меня рабочих, а план по строительству выполнять нужно.
    И соглашался ли кто-то числиться каменщиком в государственном предприятии, при возведении своего жилья, или – нет, Солдатенков всегда был в выигрыше: производственное задание он выполнял, и имел большие поступления в собственный карман. 
    Порадовав родину своими успехами в строительном деле, мошенник перебрался «трудиться» в сельское хозяйство, где возглавил колхоз. В нем он тоже наладил, хорошо продуманную, систему воровства
    Неутомимый жулик мог бы стать миллионером. На взятки своему начальству и работникам контролирующих органов у него уходила лишь небольшая часть  «праведно» заработанных доходов. Да все дело в том, что этот неприятный тип любил хорошо погулять. Обожал рестораны и дорогие гостиницы. Имел пристрастие - модно одеваться. Нижнюю одежду и носки не стирал, а, после нескольких дней носки, выбрасывал на помойку. В каждую субботу или воскресенье  вылетал на побережье одного из морей покупаться. Постоянно содержал несколько любовниц. Был у него и личный охранник, получавший ставку главного агронома.
    С представительницами прекрасного пола у него был свой, не такой как во всех классиков – обольстителей, способ общения. Он подходил к понравившейся ему женщине, и без всякой, необходимой в таких случаях, дипломатии, предлагал ей:
    - Вот даю тебе сто рублей (в то время, месячная заработная плата многих рабочих и служащих), а взамен я хочу, нежно потискать тебя всего один час, в полное свое удовольствие.
    Кто-то соглашался хорошо заработать, ничего не делая, а кто-то – нет. «Гордячке», отвергнутый любовник, не повышая голоса, говорил:
    - Не хочешь, не надо! Считай, что я тебе ничего не говорил. А надумаешь – приходи.
    Что интересно: когда только-только наметился распад Советского Союза, Солдатенков одним из первых, на общем собрании колхозников, порвал свой партийный билет, и объявил себя истинным демократом. С тех пор новый «сторонник народовластия» принялся на каждом углу ругать коммунистов, и порочить «кровавый социалистический эксперимент на костях миллионов людей». Выдвинул свою кандидатуру на выборы в Парламент, но проиграл бывшему Первому секретарю областного комитета компартии Украины. Люди тогда еще не совсем доверяли демократам.
    Потерпев неудачу в политической деятельности, аферист организовал, на мутной волне зарождающихся рыночных отношений, продажу большой партии дизельного топлива  колхозам соседней Белоруссии. И с, вырученными за спекуляцию, деньгами уехал ни то в Америку, ни то в Израиль. Там его следы и затерялись.
    Только будет все это много лет спустя. А когда страна Советов еще казалась мощной и нерушимой скалой в бурлящем океане, Солдатенков не любил - когда ему в чем-либо отказывали. Деньги служили волшебной палочкой для исполнения всех его капризов. Она работала безотказно, за исключением, правда, одного только случая, свидетелем которого был я, совсем неожиданно для себя.
    Однажды, новоявленный Крез зашел в ресторан на окраине города, где обедали Дубрень с Ваньтатькой. Удобно расположившись за свободным столиком, Солдатенков заметил, что носок, одного его модного ботинка измазан грязью. Скрытный миллионер вынул с кошелька стольник (так «величались» тогда в обиходе сто рублей одной купюрой), и бросил его на пол со словами:
    - Это премия тому, кто вытрет мой лапоть языком.
    Ваньтатька, чей столик находился рядом, поднял купюру, и начал внимательно ее рассматривать.
    - Настоящая, не фальшивая. – заверил его хозяин сотенной бумажки. – Работай – твоя будет.
    - Удивительно! – произнес Ваньтатька, и аккуратно положил деньги на место.
    - Мало? Еще одну дарю! – известил хозяин грязного ботинка, и эффектным движением руки швырнул на пол еще один стольник.
    К запачканному ботинку бросился пьяненький посетитель из-за дальнего столика.
    - Сиди! – остановил его императорским жестом Солдатенков. – Я хочу, чтоб тот фраер ползал у моих ног.
    И при этом капризный любитель чистой обуви указал пальцем на, мирно кушающего, Ваню.
    «Фраер» даже не шелохнулся, а Дубрень неодобрительно хмыкнул.
    - Еще ложу одну бумажку! – не прекращал торговаться, влюбленный в свой ботинок, посетитель ресторана.
    Как бы он удивился, если бы знал мысли Ваньтатьки. Тот в это время размышлял:
    - Интересно: как определяется стоимость прихоти? Из чего состоит его цена? Где тот предел, когда человек скажет: «Все! – больше не дам».
    На полу лежало триста рублей. В зале установилась полнейшая тишина. Посетители и обслуживающий персонал ресторана с жадным вниманием уставились на деньги. Телохранитель Солдатенкова тоже прикипел к ним взглядом через плечо своего шефа. Петр медленно приподнялся, и нанес спесивцу такой прямой удар, что тот взмахнул руками, и залетел, вместе со своим холуем, под соседний столик. Некоторые посетители ресторана тут же бросились к деньгам. Возникла небольшая «свалка». Дубрень, не теряя ни секунды времени, схватил друга за руку, и потянул его, через кухню, на улицу.
    Так вот, этот самый Солдатенков запретил Курлыке и его «помощнику» принимать своих посетителе до обеда. Конечно, устанавливать режим работы медицинского учреждения – он не имел никакого права. Но кто станет ругаться с председателем колхоза  в деревне? Запрет медикам появился после того, как в заброшенном доме, возле больницы, появились гостиница и небольшое кафе, где хозяйкой была сестра местного хозяина общественных земель. Кафе начинало работать с двух часов дня, и оказывать помощь больным раньше этого времени не имело никакого смысла.
    Нужно отдать должное неутомимому авантюристу – он постоянно беспокоился о своих родственниках, и помогал им – как мог. Так, он не только подарил сестре выгодную торговую точку, но и трудоустроил племянницу в поликлинику медицинской сестрой. Девушка на своем рабочем месте появлялась редко, чем несказанно радовала Ивана Федоровича, ее непосредственного начальника.   
    Я как-то задумался: а ведь Солдатенков не подрывал устои Советской власти. Ни государству, ни морякам, ни сельским застройщикам, ни сельским лекарям – он вреда не приносил. На всех собраниях выступал как истинный патриот. А на страницах местных газет иногда появлялись его разгромные статьи «по поводу происков внутренних и внешних врагов». А вот Дубрень, со своей борьбой за чистоту марксизма, являлся врагом социалистического отечества. И тут меня, вдруг, осенило:
    - Да, так, собственно говоря, было везде и во все времена. Патриотизм приветствовался всеми и всегда. Критика мелких недостатков – приравнивалась к мужественному поступку. А намерения – улучшить существующие порядки общественной жизни, беспощадно пресекались в корне.
    Что-то я снова отвлекся…(Тюлькин потер пальцами лоб, словно пытаясь, что-то вспомнить, и продолжил свой рассказ). Ага! Так вот: вскоре слух о знахарях начал раздражать местные власти более высокого уровня. И, однажды, Первый секретарь областного комитета партии вознамерился в корне пресечь распространение суеверий, на, подвластной ему, территории.
    - Ты когда закроешь лавочку своих шаманов? – набросился он на Солдатенкова, во время одного из очередных совещаний. – Не дай бог, слух о них дойдет до Москвы – нам с тобой тогда не поздоровится.
    - Почему шаманов? И почему лавочка? – неожиданно смело повел себя, всегда послушный, председатель колхоза. – Мои люди, действительно, исцеляют больных. Вам бы не помешало и Настурцию свою показать им. А, вдруг, помогут.
    Дочь партийного деятеля республиканского масштаба страдала одной из форм умственного заболевания. К кому только родители не обращались за помощью – все было напрасно. Девочку в коллектив не пускали. Она все время находилась дома, под присмотром нянечки, и о ее существовании мало кто знал.
    Для Солдатенкова болезнь ребенка тоже не была тайной. Он считал, что все, кто дорожит своим служебным положением, обязан знать всю подноготную своего начальства. А, вдруг, там найдется больное место, надавив на которое, можно избавиться от многих неприятностей.
    Партийный функционер почесал затылок, подумал-подумал и, неожиданно воскликнул «А что? Чем черт не шутит! Возможно, твои колдуны и помогут! Поехали!». 
    - Прямо, сейчас? – опешил Солдатенков.
    - Зачем хорошее дело откладывать на неопределенно долгое «потом»? У меня время сейчас есть – почему не прогуляться? Что-то на сладкое потянуло: давно хорошего самогона с медом не пил.
    Председатель колхоза хоть и не ожидал подобного оборота событий, но противиться внезапной поездке с начальством домой не стал. Правда, оставил за собой право - молча выругаться: «Придется таки дармоеда сегодня кормить и развлекать!».
    У Ивана Федоровича глаза на лоб полезли, когда он в своем маленьком лечебном заведении увидел областного чиновника с больной девочкой. Врач отозвал в сторону своего «помощника», и строго спросил:
    - Коля, что все это значит? Кому, когда и как ты обещал лечить такого больного ребенка?
    - Я впервые о нем слышу! – удивился сельский знахарь.
    - Вот гадость! – воскликнул Курлыка. – Снова этот Солдатенков всунул носа в наши дела! Как же мы ее лечить будем? Она ведь умственно неполноценный человек! Ты хоть знаешь – чья она дочь?
    - Нет.
    - Первого секретаря обкома партии. 
    У бывшего диссидента лоб покрылся испариной:
    - Я не-е-е знаю – что нам делать? Мне только раз приходилось видеть – как лечат таких больных. Это давно было. Еще моя бабка жила. Она как-то помогла одной женщине избавиться от не здравых размышлений.
    - Не хнычь! – хлопнул Иван Федорович по плечу своего коллегу. – Раз видел – дерзай! Если имеется хоть один шанс с миллиона – помочь кому-то, его обязательно нужно использовать.
    Я присутствовал во время лечения больного ребенка. Сначала Бульдог намешал много трав, и выдавил с них сок. В их составе мне запомнился только высокий молочай. Его я часто видел вдоль железных дорог. Когда больная выпила, полученную с растений, жидкость, она потеряла сознание. Со рта ее показалась серая пена. Мне, признаюсь, стало нехорошо. Николай сделался бледным, как полотно. И только Курлыка вел себя так, словно ничего не случилось.
    После этого знахарь дрожащими руками напоил больную другим, заранее приготовленным лекарством. Больная мгновенно успокоилась, и через нескольких минут пришла в себя. Она открыла глазки, и удивленным взглядом обвела незнакомую ей комнату. В это время, незаметно от врачей, в сельскую больницу вошел ее отец.
    - Папа, что мы здесь делаем? – спросила его Настурция.
    Партийный функционер, мужчина могучего телосложения, как-то неестественно опустился на пол, и…заплакал.
    - Сейчас, сейчас. – успокаивал он себя и свою дочь.
    А слезы лились по щекам отца пациентки ручьями, и тело дрожало как от сильного мороза. Никто не знал – что делать дальше?
    - Поехали домой. Мама там, наверно, очень переживает, что мы куда-то уехали. – забеспокоилась девочка.
    Первым пришел в себя Курлыка. Он помог плачущему мужчине подняться на ноги, подвел к нему дочь, а потом их двоих выпроводил за двери. После этого врач сел на кровать, и полез в карман за сигаретами. Но закурить ему не посчастливилось, -  дверь с треском растворилась, и в комнату влетел разъяренный Солдатенков.   
    - Вы их отпустили? – заорал он на врачей необычно громким голосом.
    - Мил человек, тише нельзя разговаривать? – попробовал успокоить крикуна хозяин кабинета.
    - Еще раз так оскорбишь – башку оторву! Я тебе ни дебил какой-то и ни сопливый интеллигентишка, а самодовлеющая величина, которую нельзя «милым человеком» обзывать!   
    - А что нужно было делать? – совсем растерялся Курлыка.
    - Дите – здоровое?
    - Скорей да, чем – нет. Его еще нужно показать хорошему психиатру. Но это уже не наш профиль работы.
    - Козлы! – председатель колхоза завертелся волчком по комнате. – Недотепы! Нужно было сказать счастливому папаше, что его девочке, еще в течение года, необходим ваш присмотр. А психиатра, домашнего воспитателя и личного повара пусть он привозит сюда.
    - Это же зачем? – в один голос воскликнули исцелители.
    К их счастью Солдатенков не обратил внимания на то, что Немотка заговорил. Председателя колхоза просто наизнанку выворачивало от злости из-за «тупости эскулапов», и в ту минуту ничего не видел и не слышал вокруг себя. Он уже не кричал, а вопил до хрипоты:
    - А затем, несмышленыши мои, что сюда будет ездить маменька девочки. И вояжи ей по нашим неухоженным дорогам быстро осточертеют. Она начнет без пилки пилить папеньку. А жены хоть королей, хоть нищих, должен вам сказать, олухи царя небесного, мучают мужей своих придирками одинаково беспощадно. И тот быстренько в наши Большие Грязетоптанки проложит асфальтированную дорогу. Аристократы комфорт любят. Схватили суть вопроса, балбесы? Сейчас я папу с дочкой заставлю вернуться, а вы уж постарайтесь оправдать, оказанное мною вам, доверие.
    Солдатенков оказался прав: через полгода в забытую Богом деревню, прозванную в народе Большой Грязетоптанкой, пролегла первоклассная дорога с твердым покрытием. Крестьяне возблагодарили власть.
    По новой дороге в сельскую лечебницу начали наведываться большие чиновники со своими больными родственниками. Однажды, директор ближайшего сахарного завода привез к знахарям, почувствовавшую себя плохо, свою племянницу. Пока Иван Федорович осматривал пациентку, в помещение лечебницы зашел шофер ее дяди, и попросил напиться воды. Николай вручил мужчине чистый стакан, и предложил ему самому набрать себе жидкости с крана бочки, стоящей в углу. В деревне не было водопровода, и воду, в заблаговременно установленную емкость, носили с колодца. А когда водитель директора утолил свою жажду, то «помощник» врача унес использованную стеклянную посуду в другую комнату, и там спрятал.
    Следы на стакане оказались такими же, как и на рукоятке ножа, которым была убита Волнава. Курлыка с Бульдогом, не откладывая в долгий ящик, разработали план поимки предполагаемого убийцы. Заговорщики «случайно» встретили, на пустынной проселочной  дороге служебную машину, когда там не было ее постоянного пассажира, и попросили шофера подвезти их. «Доброжелательного извозчика» врачи усыпили хлороформом, и ночью доставили к дому Ивана Федоровича, где имелся, заранее построенный, кирпичный подвал.
    Когда пленник был надежно укреплен на месте своего нового постоянного места жительства, похитители принялись допрашивать его. Но, все усилия первых трех дней не увенчались успехом. «Подследственный», в ответ на заданные вопросы, лишь  матерился, и грозил своим мучителям всеми земными и небесными карами. И лишь по мере того, как узник проголодался, и понял, что освобождать его никто не торопится – он заговорил.
    Волнаву директор сахарного завода увидел, за три года до трагических событий, на автобусной остановке. Девушка сразу запала ему в душу, и он тут же предложил незнакомке бесплатно подвезти ее. Но девушка отказалась от соблазнительной услуги. Сделала она это в мягкой, неагрессивной форме. И мужчина возомнил себе, что может, в дальнейшем рассчитывать на положительный результат своих ухаживаний. Он поставил  перед личным шофером, Павлом Ерофеевым, задачу: узнать все о незнакомке. 
    Павел постарался, и теперь старый ловелас уже знал – где и когда можно увидеть юную красавицу. Только шли дни, а Волнава подарков от нового ухажера не принимала, и на свидания ним не соглашалась. Болезненное самолюбие местного деятеля сахарной промышленности было задето за живое, и он решил, во что бы то ни стало, сломить сопротивления «высокомерной соплячки».
    Однажды, будучи в нетрезвом состоянии, неудачливый ухажер затянул девушку в машину, и попытался там ее изнасиловать. Волнаве удалось вырваться с цепких мужских рук и убежать. Но, разгоряченный коньяком и похотью, насильник приказал шоферу догнать и «порешить мерзавку».
    Для директора сахарного завода Ерофеев был больше, чем личным извозчиком. По совместительству он еще исполнял роль личного охранника, и исполнителя особо важных поручений: незаконного присвоения заводского имущества, избиение неугодных сотрудников, передача записочек любовницам и многих других услуг, скрываемых от посторонних глаз и ушей. Старания услужливого водителя не оставались без щедрого вознаграждения.
    Привыкший во всем безоговорочно угождать своему начальнику, Павел, ни минуты не задумываясь о последствиях своего поступка, догнал девушку, и всадил ей в сердце нож. Он только не ожидал, что, смертельно раненная, жертва сможет побежать куда-то. Убийцы, после совершения ими преступления, долго потом пили в машине, и возмущались глупой неуступчивостью Волнавы.
    Начав говорить, пленник, первым делом, предложил Курлыке большие деньги за свое освобождение.
    - Девушку все равно уже не оживить, а деньги никогда не помешают. – уговаривал он своего тюремщика. – Какая тебе радость от моей смерти? Каюсь, сотворил я глупость, но не по своей воле. На меня тогда какое-то затмение нашло. Слова моего хозяина подействовали на меня, как команда «фас» на дрессированную собаку.
    Ерофеев свято верил во всесилие денег. Он не раз наблюдал как его начальник, с помощью их, всегда выходил сухим из воды. Но Курлыка только посмеялся:
    - У тебя много денег, а умрешь ты голодной смертью. Лучшей кары тебе не придумать. Мечтай о кусочке хлеба, зная о своих, спрятанных дома, тысячах, ради которых ты лишил жизни человека.   
    Убедившись, что деньги не спасут его от смерти, пленник начал просить пощады, ползая на коленях. Он обещал заявить на себя в милицию, и умолял пожалеть его малолетних детей.
    - О твоих детях мы побеспокоимся. Нужда им не грозит. Подыщем малышам и новенького папку. Так что, умирай, душегуб, спокойно. – морально «поддержал» своего пленника Иван Федорович.
    Дальнейшие просьбы убийцы – дарить ему жизнь, становились все более униженными:
    - Поверь, если бы не приказ начальника, я бы пальцем не тронул девочку. Ты его посади на мое место.
    - Паша, - возразил ему сельский мститель, - страшные ни деспоты, а их холуи. Сами по себе ни Гитлер, ни Сталин ничего собой не представляют. Злодеяния творили их слуги.
    - Я стал совсем другим человеком. – глотая слезы и сопли, вопил пленник. – Не убивайте меня.
    - Ладно! – сказал как-то Курлыка. – Если ты придешь к истинному пониманию смысла жизни, отдельно взятого, человека на Земле – я тебя отпущу.
    Ерофеев ухватился за обещание своего тюремщика, как утопающий за соломинку, и начал регулярно выказывать ему свое понимание того, ради чего существуют люди на белом свете.
    - Мы созданы Богом для того, чтоб служить верой и правдой другим собратьям по разуму. – однажды воскликнул Павел.
    Курлыка рассмеялся:
    - Представляю себе общество, где замужняя женщина служит любовнику, любовник – соседу-наркоману, наркоман - милиционеру, милиционер – преступнику, преступник – своей жертве и так далее, до полнейшего абсурда.
    - Но предоставляет же свои услуги парикмахер, скажем, водителю автобуса, а тот – своим пассажирам! – не сдавался «каторжник».
    - Друг ты мой неразумный, парикмахер, водитель автобуса, милиционер – это всего лишь профессии, возникшие в результате разделения труда. И только.
    На следующий раз убийца, ставший помимо своей воли мыслителем, изрек:
    - Задача каждого человека – постоянно развиваться.
    - Нет. – возразил ему Иван Федорович. – Постоянно совершенствоваться может лишь  общество. А, совершенствуясь, оно насильно заставляет своих граждан осваивать уровень достигнутого им развития, используя для этого школы, средства массовой информации и исправительные колонии. Функции всего человеческого рода и отдельно взятых ее членов – разные. Взятые сами по себе индивиды обладают свойствами, не присущими всему народонаселению планеты. Например, они рождаются и умирают, а род людской был, есть и будет всегда. Во всего человечества, в свою очередь, есть то, что не характеризует  человека как такового, например, история, претензии на чужую территорию или общегосударственные планы экономического развития. Высказываясь фигурально, все человечество - это азбука, способная выразить нашу тоску и радость, любовь и ненависть, гнев и милость. А я и ты в этой азбуке всего лишь отдельные звуки.
    Как-то, совсем истощав, Ерофеев сказал Курлыке:
    - Я, кажется, знаю – зачем живут люди.
    - Зачем?
    - Затем, чтоб просто жить, уважая других.
    - Ну-у-у…не совсем так. – задумчиво растягивая слова, ответил сельский лекарь. – Но, с таким пониманием сущности собственной персоны в обществе, тебе уже можно находиться среди людей. Все равно, с мозгами, испорченными вседозволенностью, ты ничего лучшего не придумаешь. Так и быть – копти небо и дальше, скотина! Только, сначала, тебя нужно подготовить к сытой жизни. А то придешь домой, нажрешься мяса, и сдохнешь за столом.   
    В течение нескольких дней, Иван Федорович подготавливал желудок своего узника к регулярному приему пищи. Потом заставил убийцу написать чистосердечное признание в, совершенном им преступлении. Курлыка пообещал отнести его в милицию, если Павел совершит что-то противозаконное. 
    Дальнейшая жизнь Ерофеева не сложилась. Прежнее рабочее место было утеряно. Жена, за время отсутствия мужа, нашла себе сожителя. Бывший сельский узник перебрался жить в областной центр, где устроился на работу шофером в одну с автоколонн. Жил в общежитии и вел замкнутый образ жизни. Близких друзей не имел. Каждый день, после работы, покупал бутылку водки, и уединялся в малолюдное место. Там, после выпитого стакана сорокаградусного напитка, садился на землю, и громко выл, словно волк. То ли мужчину мучил стыд за свои прежние преступления, то ли его донимали боли какой-то болезни. Редкие прохожие, услышав протяжные грустные звуки, крестились, и говорили: «Разве можно так над собой издеваться?». Умер Павел за городом в лесопосадке. Пропавшего шофера никто не искал, и похоронили его на местном кладбище, как неизвестного гражданина. 
    Когда Ерофеев покинул подвал, Бульдог признался Ивану Федоровичу:
    - Мои мозги не испорчены вседозволенностью, но я все равно не могу до конца осознать цели, ради которой живет человек.
    Сельский лекарь ухмыльнулся, и ответил:
    - Мне, как, впрочем, и тысячам другим живым существам на Земле постоянно не давал покоя вопрос: зачем я существую? И, после долгих раздумий пришел к мысли, что основная задача каждого, появившегося на белый свет, человека заключается в том, чтоб реализовать себя в обществе без ущерба для других. Кто-то должен состояться как мать, кто-то – как глава семьи, кто-то – как изобретатель, кто-то – как спортсмен и так далее.
    Жулики, наркоманы, генералы – тоже реализуют себя в жизни, но слишком уж много зла они приносят своим братьям по разуму. Поэтому я считаю их половой человечества. Но это мое личное мнение, и я не навязываю его никому другому, как непререкаемую истину. Вполне возможно, что кто-то думает иначе.
    Что касается нашего узника, то мне хотелось, чтоб он осознал право других людей на жизнь.
    После того как Ерофеев оказался на свободе, Курлыка потерял всякий интерес к жизни. Все чаще он отрывался от своих опытов, и молча, неподвижно сидел за столом, о чем-то думая своем. Однажды Бульдог поинтересовался в него:
    - Что вас тревожит?
    - Понимаешь, с некоторых пор, сознание мое угнетает мысль, что все мои старания чего-то достичь в жизни без Волнавы – глупое занятие.
    «Помощник», заболевшего апатией, врача принялся страстно убеждать коллегу в том, что смерть близкого человека не должна ставить крест на  дальнейшей жизни. Еще неизвестно – как дальше будут развиваться события? Может большое чувство снова порадует его в будущем.
    - Все правильно! – ответил Курлыка, внимательно выслушав Николая. – Точно такие слова я сказал бы кому-то другому. А вот самому их осознать – что-то не получается.
    После этого, он налил полный стакан водки, и выпил его.
    С каждым днем Иван Федорович пил все больше и больше. При этом он наполнял только одну рюмку, а своему «помощнику» заявлял:
    - Ты не пей. Это путь в никуда.
    Как-то директор сахарного завода привез в сельскую лечебницу свою любовницу. В молодой девушки была высокая температура. Пьяный Курлыка внимательно посмотрел в глаза заботливому любовнику, и выказал ему свою затаенную обиду:
    - Надо же! Как судьба порой к нам ненавистна. Ты убил мою невесту, и после этого привез ко мне лечиться свою, купленную за деньги, возлюбленную. Я ее, конечно, вылечу, но не много ли проявленного ехидства с твоей стороны по отношению ко мне?
    Привыкший к всеобщему уважению местного населения, руководитель большого предприятия злобно сверкнул глазами, и, забрав свою девушку для развлечений, куда-то уехал.
    На следующий день сгорел дом Ивана Федоровича. Долго молча стоял он на пожарище своего жилья, а потом сказал своему «помощнику»:
    - На меня началась охота. Тебя тоже не пощадят. Уходи. А я уже ничего не боюсь – для меня жизнь потеряла все свои яркие краски.
    Бульдог ушел. Он купил палатку, и установил ее на берегу Десны. Там его никто не беспокоил. Ставить палатки, шалаши и легкие малогабаритные постройки на берегах рек в то время было широко распространенным явлением. Николай приобрел также хорошие рыболовные снасти, ловил рыбу, и продавал ее в ближайших населенных пунктах. Помимо того, в него еще оставались сбережения, оставшиеся от его знахарской деятельности. Так он и жил.
    Курлыка погиб во время пожара сельской лечебницы. Следствие признало, что он был пьян, и, по всей вероятности, сам оказался виновником, случившейся трагедии.
    Если бы Тюлькин не соврал, что девушка с ножом в сердце куда-то бежала, то весь его рассказ о Курлыке можно было бы принять за чистую правду.
    
                7
    
     После трагических событий на окраине Киева, Вересу не арестовывали, но на допросы вызывали часто. Во время принудительных общений со следователями женщина неуклонно придерживалась одной и той же версии:
    - Мое знакомство с Дубренем Петром Ивановичем произошло в такси. Раньше я с ним не встречалась.
    Когда несговорчивой, упрямой женщине показывали фотографии, на которых ее запечатлели в компании с Петром в городе Москве, она отвечала:
    - По-видимому, этот мужчина пытался познакомиться со мной еще до моей поездки в Киев. Но его ухаживаний я не замечала, и поэтому – его не помню.
    В конце концов, следственные структуры перестали интересоваться Вересой. Во-первых, она была супругой высокопоставленного чиновника, и следователям приходилось с этим считаться. Во-вторых, против нее не было никаких прямых улик ее антигосударственной деятельности.
    Но, тем не менее, руководящие органы страны были поставлены в известность о сомнительном, хоть до конца еще не выясненном, поведении женщины в деле погибшего государственного преступника. И товарищи по партии прозрачно намекнули Дордону, что ему предстоит выбирать: между карьерой, и его «милочкой»?
    Раздосадованный, необходимостью сделать решительный шаг в своей жизни, высокопоставленный чиновник сообщил о своей проблеме супруге. И как же он был изумлен, когда с ее стороны не последовало ни слез, ни ожидаемых истерик. Наоборот, Вереса начала давать дельные советы – как лучше всего им разорвать свои семейные отношения.
    - У тебя кто-то есть! – закричал, в порыве ревности, муж, не ожидавший столь быстрой развязки, мучившего его, вопроса.
    - Глупости! – женщина решительно отмела прочь все упреки в свою сторону. – Поразительно! Столько лет прожить вместе с человеком, и не изучить его характер? Да появись у меня кто-то другой – я бы минуты с тобой не была. Определись. Если тебя не интересует твое настоящее положение в обществе – так и скажи. Будем и дальше жить вместе.
    - Если сейчас я лишусь своей должности, то ждет меня в дальнейшем нищенская старость! – взмолился муж.
    - Тогда не будем мучить друг друга! – решительно заявила супруга. – Давай быстренько разведемся, и начнем жить так, как каждый посчитает для себя нужным.
    Дордон в душе расстроился, что «милочка» расставаясь, с ним не хотела «мучить его».
    - Значит, другой мужчина таки в нее есть. – сделал он для себя вывод. – Ну, черт с ней. Не такая уж она и красавица.
    Карьера Дордона, на тот момент, интересовала больше, чем прелести супруги, которые, за время совместной жизни, успели потускнеть в его глазах.
    После развода Вереса возвратила себе девичью фамилию. Бывший супруг, побеспокоился, чтоб ей выдали ордер на отдельную двухкомнатную квартиру в районе новостроек. После этого «милочка» с мужем не виделась. Правда, несколько раз Дордон пытался навестить свою бывшую благоверную, но безуспешно: не заставал ее дома. «Загуляла, стерва!» - сделал для себя вывод мужчина, и решил больше не беспокоить ее своим присутствием.      
    После гибели Дубреня, женщина начала подозревать, что офицер государственной безопасности, только притворялся «почитателем ее достоинств», а на самом деле следил за ней. Женское самолюбие Вересы было унижено:
    - Неужели я законченная дурнушка, что со мной так бесцеремонно, словно с куклой,
 поступили? – задумывалась она не раз, разглядывая себя в трюмо.
    Как только произошел разрыв с мужем, Вереса сразу же решила отомстить «хитрому» ухажеру за его коварство. «Посмотрим, чем закончится твоя игра в любовь со мной, капитан?» - мысленно пригрозила она своему обидчику.
    И завертелась глупая карусель. Женщина то «воспламенялась» любовью к поклоннику, то «наполнялась» презрением к нему. И все это время мстительница внимательно следила за тем, чтоб ее действия и не оттолкнули окончательно от нее жертву, и не обнадеживали до конца ее на совместное проживание с ней
    Свой разрыв с Дордоном Вереса преподнесла капитану, как первый свой шаг перед женитьбой с ним. Счастливый ухажер бросает семью, и с личными вещами появляется на пороге квартиры любимой женщины. Только торжество жениха продолжалось ровно столько времени, сколько невесте понадобилось для сочинения скандала, по явно надуманному поводу.
    Офицер внутренних дел, после многочисленных покаяний перед супругой, возвращается в семью.
    Но, проходит месяц, и Вереса меняет гнев на милость. Мужчина, потерявший голову, снова убегает от жены и двоих детей. Измученная странным поведением супруга, жена офицера обращается с жалобой на него по месту работы. В то время подобные заявления брошенных женщин были в порядке вещей. И руководство предприятий, и партийные органы, руководствуясь лозунгом: крепкая семья – крепкое государство, активно способствовали сохранению семейных отношений.
    Начальство влюбленного капитана напоминает ему о сомнительном поведении бывшей супруги Дордона, во время задержания важного государственного преступника, и требует возвращение отца к детям. Но любовь уже заслепила глаза мужчины, и парализовала его способность здраво мыслить.
    А когда капитан потерял и работу, и семью, от него отказалась и любовница.
    Оставленный всеми, бывший работник органов внутренних дел начинает работать грузчиком на одном из городских предприятий, и потихоньку спиваться. В таком жалком состоянии его находит бывшая супруга, и умоляет вернуться в семью.
    И только бывший капитан начинает привыкать к новым правилам своего  существования, как снова встречает Вересу, и в очередной раз уходит к ней. И только тогда, наконец, женщина говорит ему всю правду, о затеянной ею мести. Морально сломленный мужчина сводит счеты с собственной жизнью.
    Вереса торжествует. Она приходит на кладбище, чтоб насладиться победой. Но видит там, измученную горем, вдову, двух маленьких плачущих ребят, и в ее душу вползает холод страха от содеянной подлости.
    Когда все, провожавшие в последний путь самоубийцу, расходятся, мстительница покупает цветы, и возлагает их на свежую могилу отставного капитана. Женщина падает на погребальный холмик, и со слезами на глазах втолковывает ему свои раскаяния:
    - Мы слишком далеко зашли, дорогой, в своем притворстве. И жизнь наказала нас. Но не я начала первой. Зачем свою работу ты прикрывал ухаживанием за мной? С помощью чужих чувств ты хотел карьеру построить? Это мерзко! Есть вещи, которые грешно использовать в своих интересах. Да и я хороша. Прости – если можешь!
    И слезы ручьями бежали по щекам раскаявшейся Вересы. В эту минуту у нее что-то надломилось в сознании. Если на кладбище шла спокойная, уверенная в себе личность, то уходила домой женщина с поникшей головой. Шел грустный человек, похоронивший все свои амбиции, с израненной душой и кровоточащим сердцем, который не подал бы руки «милочке», час назад следовавшей в обратном направлении.   
    Вдова погибшего капитана не переставала жаловаться во все инстанции на Вересу как на шантажистку, доведшую ее мужа до самоубийства. И таки добилась своего. Однажды директрису вызвали в министерство, и сообщили ей:
    - На вашем месте должен быть человек с партийным билетом. Поэтому, извините, должность мастера участка на предприятии вы занимать можете, но не более того.
    - Все верно! – улыбнулась Вереса. – У нас ценятся не деловые качества руководителя, а его постоянные заверения в своей преданности политике партии и правительства.   
    - Иначе и быть не может. – удивился высокопоставленный чиновник. – Стране нужны, в первую очередь, идеологически стойкие кадры. Они основа нашей стабильности. А навыки в работе – дело наживное.
    - А не получится ли так, что управлять страной будут одни лишь сороки, умеющие громко стрекотать одно и то же? И эти наглые, крикливые птицы выживут со своего коллектива и жаворонков, и соловьев от экономики.
    - У нас не птичий базар, а министерство с огромным штатом, хорошо подготовленных, специалистов. – одернули любительницу образных выражений хозяева «высоких» кабинетов. – И вызвали мы вас сюда не басни ваши слушать, а для ознакомления с приказом о понижении в должности.
    - Плевать я хотела и на вас, и на ваши должности! – сказала бывшая директриса, и навсегда покинула кабинеты, обладающие свойством – даровать власть.
    Общественной деятельностью Вереса больше не занималась. Она продала свою квартиру в Киеве, и перебралась жить на юг. Поселилась бывшая киевлянка в глухой деревне Рыбаковка на берегу Черного моря. Там добровольной затворнице посчастливилось дешево купить в хорошем состоянии домик еще турецкой планировки. Достоинство такого жилья в том, что его можно постоянно достраивать, не нарушая уже существующей постройки.
    Каждый день одинокая женщина выходила на крутой берег моря, и, расположившись в укромном месте, слушала бесконечный рокот прибоя. Теперь все в ее жизни располагало к спокойствию, размышлениям и лени. Изредка она шла вдоль берега моря в зону отдыха. Там было кафе, и постоянно звучала музыка. Или отправлялась еще дальше к соленому озеру, вода которого, перенасыщенная солью, не позволяла человеку утонуть. Ей нравилось лежать на водной глади обширного водоема, не шевеля ни руками, ни ногами. Там жила стая лебедей, и отшельница любила наблюдать за полетом красивых птиц.      
    Однажды Вереса, в зоне отдыха, встретила свою бывшую школьную подругу, Люду Власюк. Женщины обрадовались друг другу, обнимались, целовались, сплетничали, и как-то, между прочим, Людмила сказала:
    - В следующую субботу наш десятый «А» класс собирается на юбилейную встречу выпускников. Я думаю, ты тоже придешь.
    Вереса начала говорить о том, что в последнее время сделалась ленивой, и для нее поездка в город своей молодости - проблемное занятие.
    - Дорогая, - оживилась бывшая одноклассница, - я завтра еду на своей машине в Киев, и тебя подвезу. Соглашайся, пока я добрая.
    Отшельница долго сопротивлялась своему незапланированному путешествию, но, в конце концов, согласилась составить компанию подруге.
    Торжество по поводу окончания десятилетнего притирания штанов за партами в далеком детстве, взрослые тети и дяди проводили на берегу Десны. Были там поцелуи, воспоминания о кознях учителям, признания в, невысказанных когда-то, чувствах, вино, шашлыки и все остальное, что бывает при таких встречах.
    В самый разгар гуляния Вереса, вдруг, почувствовала, что Николай Прокопенко где-то рядом. Женщина никогда не забывала отца своего умершего ребенка. Она часто мысленно с ним разговаривала, спорила или что-то доказывало свое. Почему путешественница в заполярье, решила, что ее бывший спутник рядом? – она и сама не знала. Но уверенность в этом у нее была полнейшая. Пройдясь берегом реки, Вереса сначала наткнулась на палатку, а потом и на ее хозяина, заросшего в грязной рубашке, мужчину.
    - Бульдог, посмотрите на меня. – скомандовала женщина.
    Голова мужчины медленно поднялась, и на нее посмотрели уставшие глаза владельца палатки.
    - Как вам не стыдно – быть таким неряшливым?
    - Я болен и голоден.
    Николай не врал.
    - Боже, какие вы все мужчины беспомощны! – возмутилась Вереса.
    После этого она доставила на такси Бульдога в Рыбаковку, и там занялась его лечением.
    Когда Николай выздоровел, молодые люди начали на лето сдавать свое жилье людям, желающим пожить у моря, а сами отправлялись странствовать.
    И тут я не перестаю удивляться. Обворожительная женщина с высшего общества, жившая в роскоши, имевшая массу связей и обеспеченных поклонников, вдруг, пошла скитаться с невзрачным мужчиной, закутавшись в, более чем скромную, шаль. Бульдог, рядом с ней весь преобразился. Страх перед возможными репрессиями со стороны властей отошли у него на второй план. Он зажил совсем другой жизнью.
    Странствующую пару я увидел, однажды, на горе близ Лумшор. Мужчина и женщина варили ужин на костре, и любовались альпийским лугом (полониной – как его тут называют местные жители), что как сказочный ковер нежился у их ног, согревая в последних лучах солнца свои изумительные цветы. Среди продуктов была и бутылка вина. Она-то и помогла мне вспомнить, что уходящий день – день рождения Вересы. Я не стал мешать молодым людям - отмечать их праздник.
    Но вечер неожиданных встреч на этом закончился. Только я отошел в сторону как увидел второй костер. Возле него сидел древний старик. Он рассматривал самоцветы.
    - Неужели, при таком освещении минералы лучше смотрятся? – невольно вырвался у меня вопрос к незнакомцу.
    - Нет. – прошамкал он. – Просто, сегодняшний вечер завершится ночью Ивана Купала, и у меня появится возможность сравнить блеск моих самоцветов с переливами цветов папоротника.
    Мое внимание привлек сердоликовый камушек, лежащий отдельно от всей коллекции старика.
    - Какой невзрачный экземпляр в собрании ваших редкостей. Вы его забраковали, и хотите выбросить?
    - Вовсе нет. – возразил незнакомец. – В этого, как вы выражаетесь, «невзрачного экземпляра» интересная дальнейшая судьба, только неизвестно, когда она свершится. Он засияет необыкновенной чистотой, и превратится в изумительную поделку в руках супружеской пары, поступками которой руководит только взаимная любовь. Пары, где полностью отсутствует ложь, страх обмана, намек на измену, скрытые мысли, желание выделиться и другие неприятные моменты семейной жизни. Вот уже много лет хранится в моей коллекции этот камушек, и никак не найдутся молодые люди могущие, чистотой своих взаимоотношений, освободить его от нелепой оболочки.
    - Я знаю такую пару.
    - Конечно же, из сказок, прочитанных в детстве! – съязвил старик.
    - Нет. Молодые люди, которых мне хотелось бы вам представить, находятся в минуте ходьбы отсюда. Нужно только ваше желание – увидеть их.
    - Что ж, проверим! – засуетился владелец странного минерала. – Мне и самому интересно понаблюдать за превращением сущности в ее лучшую форму.
    И мы вдвоем пошли к костру Николая и Вересы.
    - Уважаемые сограждане, - обратился к ним мой неожиданный спутник, - не желаете ли взглянуть на нечто?
    С этими словами старец положил на ладонь Вересы сердоликовый камушек, напоминавший по форме русалку на детских рисунках. Минерал сразу же заискрился чистейшим цветом женского тела, и приобрел красивую форму сказочного обитателя подводного царства.
    - Тридцать лет молчал камень, а тут – заговорил! Сердолик стал ликом сердца. – поразился таинственный дед.
    После этого он с таким вниманием уставился на Вересу, что на лице ее выразилось недоумение. Ей был непонятен интерес к собственной персоне. Нависла неприятная тишина.
    - Вы в драгоценных камнях разбираетесь? – спросил почему-то незнакомец, смущенную его вниманием, женщину, когда молчание сделалось густым и тягучим.
    - Немного, но зачем вам мои знания?
    - Это что? – протянул ей старец минерал величиной с голубиное яйцо.
    - Дымчатый топаз.
    - А это?
    - Алмаз чистейшей воды, и очень красивой формы. – восхитилась Вереса, рассматривая на ладони прозрачный чудо-минерал.
    Потом она подержала его несколько минут в кулаке, словно согревая. Затем, неизвестно зачем, подержала кристалл у щеки, и возвратила хозяину со словами:
    - Изумительный экземпляр.
    - Он вам нравится? – спросил женщину хозяин алмаза.
    - Естественно! Красивое не может не нравиться.
    - Вы не хотите стать смотрителем моих богатств.
    - Нет. Я по натуре, очарованный зрелищем, а не обуянный собственностью, человек. Мне цветы нужны на лугу и в лесу, а не в стакане с водой на кухне. А самоцветы люблю рассматривать на предметах церковной утвари, или сквозь стекло витрин музеев, но не в собственной шкатулке.
    Старик тут же растворился в тумане.
    - Вы камушек забыли! – прокричал ему вслед Николай.
    - Это мой подарок Вересе ко дню ее дня рождения. – успокоил я Бульдога. – Старец мне нужен был для создания сказочной обстановки.
    - Тобой созданная обстановка больше напоминала какой-то странный эксперимент двух загулявших собутыльников. – возразила женщина, укрепляя на кофточке поделку из камня.
    - Сердоликовая брошь тебе к лицу. – заметил я.
    - Будем надеяться! – рассмеялась Вереса, и обратилась к Николаю. – Приглашай гостя к столу. У нас, слава Богу, есть чем угостить его.
    Ту ночь мы проговорили до утра, попивая хорошее закарпатское вино, слушая треск горящих поленьев, и вдыхая сочный аромат альпийского луга.
    В какой-то момент, Бульдог, обнимая Вересу, начал вспоминать:
    - У меня был хороший друг, Курлыка. Он бы сказал сейчас, что мы с тобой существа, бесцельно живущие на Земле. Ведь мы никак не реализуем себя, как личности, в обществе. 
    - Ты меня пугаешь. – насторожилась женщина.
    - Почему?
    - Там, где начинается философия, там заканчивается любовь.
    - Дорогая, я лишь хотел сказать, что мне нравится быть никем.
    И это говорил бывший диссидент, мечтавший усовершенствовать общество, в котором вырос. Я потом долго думал: зачем живет человек? Или чтоб раствориться во взаимной любви, или чтоб реализовать себя как личность, или чтоб сделать, окружающий нас, мир лучше? И так и не пришел к единому мнению. Может тебе удастся ответить на этот не простой вопрос.
    (Тюлькин, наверно, считал, что я целыми днями только и думаю – зачем я есть? Нет. Моя ежедневная забота – что бы найти покушать? Да еще меня постоянно одолевает зло на государство, которое сделало меня бомжем, и которое позволяет привольно жить аферистам и жуликам).
    Следующая моя встреча с Вересой и Бульдогом состоялась только два года спустя, в Ялте. Молодые люди забрели тогда в Крым, чтоб побывать в Никитском ботаническом саду и посмотреть собрание картин художника Айвазовского. И тут, на свою беду, они встретили Нинэвию.
    В Советском Союзе холостяцкий образ жизни больших чиновников не приветствовался. И как только Дордон развелся с первой женой, его друзья по партии побеспокоились, чтоб он долго «не прозябал» в одиночестве. Второй супругой его стала Нинэвия, дочь одного с министров.
    Во всех странах мира принято выбирать пару в своем кругу. Артисты женятся на артистках, слесари и токари на уборщицах, а сильные мира сего на дочерях, пользующихся уважением общества, личностей. Вереса тоже была родственницей известного партийного лидера. Но своим странным поведением, во время одной из поездок в Киев, она скомпрометировала себя в глазах близких ей людей, и те отвернулись от нее.
    В том году, когда Вереса с Бульдогом пешком пришли в Ялту, там уже были Дордон со второй супругой. Отдыхали тогда «слуги народа» на территории, обнесенной высоким забором, и находящейся под усиленной охраной. Но Нинэвия была любительницей острых ощущений, и часто появлялась в городе без чьего-либо сопровождения. Как она сама выражалась: «ходила в народ». Так она встретилась с Вересой.
    Женщины обнялись, расцеловались, долго тискали друг друга в объятиях со слезами на глазах. А потом начали сплетничать, и перемывать косточки всем своим общим знакомым. «Русалку» на кофточке Вересы Нинэвия заметила сразу, и тут же загорелась желанием заполучить ее себе за всякую цену. Но подарить или продать украшение подруга отказалась.
    - Даренное не передаривают. – отвечала она. Ей брошь самой нравилась.
    Дама с высшего общества не подала вида, что она твердо решила завладеть чужой собственностью. Высказывать свои намерения на людях – не принято в аристократических кругах. Но, не привыкшее ни в чем себе отказывать, капризное существо решило добиваться своего любой ценой.
    - Даже если я выброшу со временем морское диво, воплощенное в камне, на помойку, оно все равно перед этим должно побывать в моих руках. – решила для себя Нинэвия, и отправилась к Дордону.
    Его она просто ошарашила своим заявлением:
    - Ну, дорогуша, ты первую свою благоверную уже не узнаешь. Расцвела она как пион на поле сорняков.
    - И что у нее нужно забрать? – улыбнулся муж. – Ты так страстно заговорила о моей бывшей прекрасной половине, что даю голову на отсечение, если тебе от нее ничего не нужно. Я так хорошо тебя изучил.
    - Ну, Дордоша, кто тебя учил конфузить женщин? – Нинэвия бросилась на шею мужу, и страстно его поцеловала. – Не хами мне, пожалуйста.
    - Не буду, не буду. Выкладывай свою просьбу.
    - В нее такая красивая безделушка, что я зеленею от зависти. Зачем она бродяжке? На моей груди ее украшению будет уютней.
    - Вереса в городе? – удивился Дордон.
    - Пожалуйста! – обиделась женщина. – И после этого он скажет, что всегда внимателен ко мне. В городе, в городе твоя первая супруга. И с таким жалким и невзрачным адъютантом, что невольно смех разбирает. И на кого только эта дама променяла тебя!- стыдно сказать. А как она сейчас одета? – чучело – и только.
    - Хорошо, хорошо, найду я свою первую супругу, и раздену ее до нитки.
    - Вот, вот – пусти козла капусту стеречь! Ему говорят об украшении, а он думает о трусах и бюстгальтере.
    - Я учту твои пожелания.
    - Будем надеяться.
    Вечером того дня Вереса с ее «адъютантом» предстала перед бывшим супругом в одном из залов правительственной дачи. Николая задерживать не стали, и сразу же выставили прочь. А женщину задержали. Дордон, вдруг, воспылал любовью к своей первой супруге, бросился к ней с распростертыми руками, забыв и о Нинэвии и «русалке».
    Но взаимопонимания не получилось. Пленница очень прохладно отнеслась к нежностям бывшего близкого ей человека.
    - Ты что, не хочешь даже поцеловать меня? – искренне удивился недавний властитель тела и мыслей, стоявшей перед ним, женщины.
    - Ни малейшего желания. У тебя своя жизнь, у меня – своя. Давай разбежимся как в море корабли, и оставим друг о друге самые хорошие воспоминания.
    - Боже, каким нужно быть дураком, чтоб развестись с тобой! – воскликнул Дордон. – Ты же фантазия, а не просто родственница Библейской Евы. О чем я только думал, когда расставался с тобой?
    - О своей карьере.
    - К черту карьеру! Хочешь: все брошу, и пойду за тобой на край света? – в эту минуту бывший супруг верил каждому своему слову.
    - Кто хотел – тот пошел. А твои слова – пустой звук. Я государственная преступница, и тебе со мной не по пути. Поэтому прошу: не рви душу. Она тебе еще понадобится во время общения с другой женщиной.
    - Вереса вернись ко мне. Любое твое желание станет для меня законом.
    - Если бы я не знала тебя, то подумала бы, что сейчас ты говоришь правду. Поверь – возврата назад нет. В моей жизни появился другой человек, и тебе нет места в моих мыслях. Отпускай птичку на волю, и ищи себе развлечений с другими пташками.
    - Хорошо, я отпущу тебя, но только после одной совместной ночи. На нее у меня еще есть право?
    - Нет.
    - На одну единственную. Я дурею, глядя на тебя. Клянусь мамой, что исполню, данное тебе обещание.
    - Я сказала – нет!
    - Дорогая, меня оскорбляет твой отказ. Тем более что власти для достижения своей цели у меня предостаточно.
    - До чего ты докатился! Насильником хочешь стать? Неужели и любовь против воли тебе стала радостной и приятной.
    - Извини. Я сам не знаю, что говорю. Но мое предложение остается в силе: всего одна ночь, и ты будешь на свободе.
    Вересу взяли под усиленную охрану. Проходили дни, недели, Дордон регулярно наведывался к «милочке», и каждый раз безрезультатно. Его мужское самолюбие было задето, и отступать от своей затеи он не собирался.
    Бульдог в это время не находил себе места от переживаний. Он был на грани помешательства. В одиночестве, без любимой женщины мужчина не представлял себе жизнь.
    Не знаю – как сейчас, а раньше вся масса, проживающих в Крыму, людей толпилась у моря. А чуть вглубь полуострова встретить случайного прохожего было сложно. Там, на окраине известного курорта, Николай принялся на одном из валунов выбивать долотом образ любимой женщины, и ему никто не мешал. Работал он все светлое время дня, забыв о развлечениях и приеме пищи.
    Бюст Вересы вырисовывался с камня на удивление теплым и привлекательным для глаза. По крайней мере, мне так казалось. Скульптор-самоучка гладил руками шершавую поверхность валуна и тихо шептал: «Савушка моя».
    И нужно же было так случиться, чтоб к самозабвенному ваятелю забрела Нинэвия. Привела ее в лес самая прозаическая потребность. А, услышав там стук молотка, она, любопытства ради, пошла на звук. Увиденное поразило ее. Изображения Вересы привлекало к себе своей необычностью. И Нинэвия тоже захотела воплотиться в камне. Только не в сером песчанике, а в мраморе, который стоял бы в главном зале ее имения, и своими переливами освящал прелести голого тела. Чтоб даже после ее смерти возле прекрасной статуи стояли мужчины, и восхищались:
    - Какая прелесть! Создал же Бог чудо-женщину! А ведь были люди видевшие этот гений чистой красоты еще живой!
    Только Николая не увлекла идея незнакомки. Ни уговоры, ни высокий гонорар не прельстили скульптора. Он ей сказал:
    - Женщина, вам с вашей просьбой лучше обратиться с к профессиональным скульпторам. Для меня ваше предложение не представляет интереса. Я не выстрадал вами.
    - Еще выстрадаешь! – мысленно пообещала Нинэвия несговорчивому мастеру. – Хам, за одно только то, чтоб видеть меня обнаженной – ты должен быть счастлив.
    Постоянное недоедание и нервное перенапряжение съедали Бульдога как солнце мартовский снег. И я решил как-то встряхнуть его морально, и настроить на обычный образ жизни:
    - Взбодрись, Николай, начинай жить нормально. А то может случиться так, что Вереса придет, а тебя уже не будет в живых.
    - Не старайся, Тюлькин, - остановил он меня, – в угли моего угасания только Савушка может вдохнуть огонь прежней жизни. Без нее мне не взбодриться.
    - Попал парень в заколдованный круг, и сам с него не выберется. – подумал я, и пошел побеседовать с Вересой.
    Когда я рассказал пленнице о жалком состоянии спутника в ее скитаниях последних нескольких лет, она расплакалась, и попросила меня:
    - Помоги уйти отсюда.
    - Спасение твое в твоих руках! – удивился я. – Переспи одну ночь с мужем, и будь свободной. Что за страсти ты себе придумала? На раз меньше, на раз больше – тебя не убудет.
    Вереса схватилась руками за щеки, словно ее кто-то ударил, и закричала:
    - Тюлькин, за что?
    - За что? За что? Я же тебе не со мной предлагаю прелюбодействовать. Ну, продолжишь на сутки свою бывшую семейную жизнь – что тут противоестественного?
    - Не говори никогда о том, что является не твоей, а чужой мукой. Потому что твои слова всегда будут ранить душу другого человека. Моя теперешняя близость с бывшим мужем превратится в болезненную занозу в моих мозгах, на всю оставшуюся жизнь. Избавить меня от нее уже никто не сможет, и она будет постоянно мучить мое сознание медленной постоянной пыткой, перед которой смерть – ничто.
    - Но ты пойми и мужа. У него же задета его мужская гордость.
    - Гордость, позволяющая пренебречь женщиной ради карьеры, а потом владеть ею, ублажая свой каприз – называется мужской?
    Крыть было нечем.
    - Ладно! – постарался я успокоить женщину. – Есть у меня один знакомый гном. Пойду, поговорю с ним – может он чем-то поможет нам.
    Затворница перекрестила меня на дорогу.
    Жилище гнома находилось на горе Ай-Петри. Разыскать его не составляло труда. Но,  помочь Вересе - удрать из-под стражи, он не мог. Единственное, что было в его силах: это превратить женщину в ужа. Когда такая новость стала известна затворнице, она тут же согласилась стать змеей, чтоб без промедления уползти к Бульдогу. Моему изумлению не было предела:
    - Боже, Вереса! Откуда у тебя столько безрассудной отваги? Я и сам был влюблен, но разумного порога, за которым терял бы здравый смысл, никогда не переступал.
    - Не мучай меня. Скорей делай то, о чем я тебя прошу.
    Ни тени сожаления не было в глазах затворницы, когда она навсегда превращалась в маленькое гибкое существо. Сердоликовая русалка сразу же превратилась в сотни светлячков, устремившихся в горы Крыма.   
    У меня каждый раз спазмы сжимают горло, когда я вспоминаю последние мгновения жизни Николая. Он все время нежно гладил, роняющего слезы ужа, и не отводил взгляда от своего творения. Перед смертью я предложил ему глоток вина, но уходящий навсегда от суеты земной Бульдог не захотел пить. Я сам тогда напился за его упокой. Последние слова мужчины были: «Ничего не говори Савушке».
    Похоронил я Николая Прокопенко под кипарисом – деревом печали, что рос у основания его скульптуры. Змея, после смерти Бульдога, никуда не уползла. Она неподвижно лежала на могиле, и плакала. Через неделю ее убили пьяные туристы. Люди тогда много пили, и бестолково бузили. Молодые лоботрясы даже не обратили внимания на то, что у змеи оказалось человеческое сердце. Оно еще три ночи светилось в кустах Крымского леса ярким кровавым светом.
    Нинэвия не забыла отомстить Бульдогу за его равнодушие к ее персоне. Она наняла строителей одного из домов отдыха, и те кувалдами разбили творение скульптора-самоучки. Только свое понятие красоты, и только свой творческий труд представляют ценность для основной массы нашего населения. И лишь только глубоко интеллигентные люди с почтением ставятся к чужому восприятию мира, и возвышаются над собственными воззрениями и выгодой. К сожалению, таких благородных членов общества очень мало. Сгорели на кострах древние боги, взорваны многие христианские храмы и царские дворцы, погибли святыни социализма – и стали мы духовно беднее в своей стране.
    Что меня больше всего заинтриговало в рассказе Тюлькина, так это наличие гномов в Крыму. У нас на родине ни русалки, ни водяные, ни другие обитатели полей лесов и рек уже не водятся. Их беспощадно вытравили фермеры и уничтожили браконьеры. А раньше они были, и женщины в гадюк тоже превращались. Как-то мне рассказывала моя бабка, в ее деревне, много лет назад, одна крестьянка превращалась ночами в гада ползучего, заползала к чужим коровам, и сдаивала их. Люди долго терпели выходки своей землячки. Но, в конце концов, терпение их лопнуло, они собрались толпой, вытащили воровку с ее дома, и хорошо поколотили. С тех пор удои большой рогатой скотины только радовали сельчан.
    А зачем было врать моему спутнику, что женщина, даже под страхом смерти, не захотела переспать со своим бывшим супругом? – ума не приложу. Тут явная ложь. Женщины! О, женщины! Да я по своей супруге знаю, что женщина и блуд – понятия неразделимые. Иначе бы она не променяла меня на более молодого соседа. А Тюлькин положено врать потому, что он сказочник.
   
                8

    Странствуя по Земле, я заметил одну странную черту характера людей. Когда их поступки безнадзорные, они творят глупости, недостойные разумным существам. Я назвал такие глупости - «капризами триумфа вседозволенности». Есть тираны в семьях, сумасброды на производстве, хулиганы, которых все боятся на улице, по-звериному жестокие предводители банд и мафиозных структур и так далее. Обычно это люди с каких-то причин ни перед кем не подотчетные, и они дают волю своим необузданным фантазиям.   
    Наиболее странными выдумщиками обычно выступают руководители стран или больших племенных союзов. В них возможностей больше. Как, например, можно дать разумное объяснение строительству пирамид? Некоторые ученые утверждают, что, с помощью их, фараоны хотели быть ближе к богам.
    Ну что же, попробуем такое объяснение тяжелейших работ по сооружению огромных куч камней посчитать вполне вразумительными. Но, как понять: зачем строил пирамиды с человеческих голов один восточный завоеватель? К Аллаху они его не приближали. Между прочим, этого неутомимого «воина-строителя» прозвали Великим. Как люди сами себя унижают.
    Подобных «величественных творений» на Земном шаре великое множество. И я решил обойти весь мир, лично осмотреть их все, и описать в одной книге как «всемирные глупости триумфа всесилия», потомкам в назидание. Началась моя научная деятельность с Китая. Более двух тысяч лет тому назад там один император приказал сделать глиняные скульптуры всех своих воинов в полный рост, и зарыть их в землю, чтоб они охраняли его могилу. Нашли древнюю «армию» совсем недавно, и я захотел ее увидеть.
    Но, в ночь, перед осмотром стройных рядов солдат, вечно охранявших кости своего командира, мне приснился Грыцько Пидлота. Он сказал:
    - Тюлькин, если хочешь умереть на родине, тогда срочно возвращайся домой. Поздно ты взялся за написание книги. На все свое время. У тебя его осталось только на то, чтоб выбрать себе красивое место для упокоения души и тела. Да, чуть не забыл, перед смертью обязательно изложи кому-нибудь свою мысль, которая последнее время не давала тебе покоя. Иначе, она подымет тебя, как в свое время – меня, с могилы и будет гонять по белому свету до тех пор, пока ею не овладеет кто-то другой.
    И вот я отправился в родные места, и поэтому оказался тут. Что тебе сказать? – очень хочется жить. Существует высказывание: все возрасты прекрасны! Закономерное окончание этого высказывания должно звучать так: и смерть в их конце радует человека. Но – это ложь. Нет ничего прекрасней в человеческой жизни – периода раннего возмужания. Когда открываешь для себя мир, когда любовь пьянит воображение, и дерзновенные планы заставляют разум летать. А все остальное, лишь – «до» и «после».
    У меня с Перуной могла быть вечная молодость, но тогда я не думал о смерти. И только сейчас, на склоне лет, начал вползать в мою душу холод неотвратимой могилы. Но я свой шанс – вечно жить, упустил.
    И все же, должен согласиться: смерть – справедливый конец, живущих сейчас, людей. Это то единственное, что делает всех нас еще равными. Оглянись вокруг. Сколько жуликов, грабителей, убийц, аферистов, насильников и других проходимцев купаются в роскоши за счет обманутых, запуганных или, угнетенных ими, людей? Сколько сильных мира сего заставляют подданных строить пирамиды для своего, более близкого, общения с богами? Разве после всего этого не хочется воскликнуть:
    - Смерть, спасибо, что ты еще есть.
    Какое удовольствие сознавать: твой обидчик, всю жизнь безнаказанно обижавший тебя, однажды, окажется один на один со смертью, и не сможет ни запугать, ни откупиться от нее. И сдохнет как все.
    Как-то я ночевал в Киеве, в одной из гостиниц. В соседний со мной номер поселилась молоденькая девушка. Она приехала сдавать экзамены в университет. На беду абитуриентки к ней в гости забрел пьяный сын одного из больших чиновников, и попытался ее изнасиловать. На шум приехала милиция. Но если молодого лоботряса отпустили на все четыре стороны, то жертву насилия суд приговорил к двум годам лишения свободы за разврат. И подобных случаев тьма тьмущая. Если позволить людям вечно жить, они выродятся в животных.
    Вот когда люди дорастут до того, что перестанут управлять своим обществом без помощи вождей, партий, правительств, полиции и других гадостей цивилизации, пусть их осенит знание – как остановить свои биологические часы в точке наивысшего расцвета каждой, отдельно взятой, личности. А сейчас они должны умирать, и я с ними.    
    Тюлькин любил свою страну, но к Причерноморью у него выработалось неоднозначное, сложное отношение. Он считал его «сквозняком истории». По его утверждению там, в разное время землю топтали несметные толпы не менее двух десятков народов. А мелких племен и народностей, которые побывали в тех краях, и сосчитать нельзя. Одним словом, место беспокойное, и тени прошлого не дадут там уютно лежать.
    Поэтому, по прибытию с Китая, бродяга на юге Украины долго не задерживался. Он лишь навестил в Крыму захоронения Бульдога и Вересы. Побывал в Рыбаковке, где они жили. Да немного постоял на берегу моря, напротив острова Березань, отдавая дань уважения «джентльмену революции» лейтенанту Шмидту. По его словам, этот морской офицер возглавил восстание моряков против царя тогда, когда оно уже было обречено на поражение. На суде, всю вину за вооруженное выступление, он взял на себя, и был казнен на острове Березань. Руководил расстрелом его бывший друг.
    - Какое уважение может вызывать человек, деятельность которого была направлена на образование социалистического общества, опозорившего себя многими преступлениями перед человечеством? – заметил я Тюлькину.
    - Мне стыдно слышать подобные слова! – возмутился он. – Революционеры всех времен и народов не могут не вызывать всеобщего восхищения и преклонения перед ними. Лица, жертвующие семьями, карьерой, имуществом и жизнями, стремясь искоренить мерзости, творящиеся в обществе, должны быть всегда примером для нас. Разве не ясно? Без них человечество превратилось бы в затхлое болото. А старые, или еще худшие новые, мерзости, возникающие в странах после революций, творят не стойкие протестанты, а карьеристы, дорвавшиеся до власти.
    - Сталин – революционер, или не революционер? Он достоин уважения, или – нет? – поинтересовался я.
    - Вначале он был революционером, и за этот период своей жизни, несомненно, достоин уважения. И можно было понять молоденькую девочку, мечтавшую о светлом будущем, когда она влюбилась, и стала его женой. А когда Иосиф Виссарионович превратился в деятеля, дорвавшегося до власти, к вождю возникло много вопросов, на которые трудно найти ответы. Не нашла их и его супруга, женщина с жизненным опытом. Мать двоих детей послала себе пулю в лоб. Тут есть о чем подумать.
    Как я понял со слов Тюлькина, прямой дороги от Ялты до Рыбаковки нет. И от одного населенного пункта до другого бродяга добирался две недели. Идти, наверно, можно было бы и быстрей, но он  постоянно сворачивал куда-то в сторону, и часто останавливался на отдых. Многое с того, что увидел старец, возмущало его. Он просто выходил из себя, когда рассказывал, что через весь степной заповедник Аскания-Нова «какие-то негодяи» проложили автомобильную дорогу и высоковольтную линию.
    Его негодования мне казались странными. Во-первых, давно известно, что в человека нет страшней врага, чем он сам, и возмущаться бесполезно. Во-вторых, если ты бродяга, и идешь искать место для вечного своего покоя, то не все равно ли тебе, что творится вокруг?
    Не обошлось в него и без приключений. Как-то под вечер, бродяга увидел возле дороги кладбище, и решил заночевать, среди многочисленных венков свежей могилы. Только старик устроился на ночлег, и приготовился спать, как на погост заехала легковая машина. С нее вышли три молодые парни. Они вытащили молоденькую девчонку, усадили на соседний, с пристанищем старика, погребальный холмик, и начали заставлять ее пить водку.
    Жертва спаивания упиралась, плакала и умоляла отпустить ее к маме и папе, но…бесполезно. Более того, высказывания хулиганов становились все более скабрезными и настойчивыми. Невольный свидетель, принуждения человека к выпивке, высунул наружу, с кучи венков,  руку с пустым стаканом, подобранным на могиле, и глухим голосом попросил:
    - Ребята, налейте лучше мне. Так хочется согреться.
    Молодые люди, словно по мановению волшебной палочки, умчались в неизвестном направлении, а их попутчице сделалось плохо. Кладбищенский «квартирант» принялся ужинать богатыми «трофеями», пока незнакомка приходила в себя.
    Очнувшись, девушка рассказала своему спасителю, что в тот день шла к родственникам. На одном с поворотов дороги с ней поравнялась легковая машина, незнакомый шофер предложил – подвезти ее. Приятные манеры улыбчивого парня не насторожили юную путешественницу. Весь ужас своего опрометчивого поступка она поняла лишь тогда, когда попала в грубые объятия друзей симпатичного хозяина автомобиля.
    Недавняя пленница хулиганов двумя руками мертвой хваткой вцепилась в рубашку старика, и не собиралась ее отпускать. Среди крестов и могил ей было страшно, а идти домой одной – еще страшней. Тюлькину пришлось сопровождать девушку к месту ее жительства.
    Родители, спасенной от рук насильников, дочери так были благодарны бродяге, что напоили, накормили его, и дали большую сумму денег на дорогу.
    Побродив югом Украины, Тюлькин отправился на, милый его сердцу, север. Свой путь он выбирал так, чтоб проститься с, памятными ему, местами. Первым с таких была деревня Каменка. Председателем колхоза тут работал когда-то его хороший знакомый с необыкновенной судьбой, и, широко распространенной, и, тем не менее, знаменитой, фамилией – Шевченко.
    Юношей он ушел на войну с немцами, оставив дома жену и маленькую дочурку. Во время одной из безуспешных атак его роты солдат был тяжело ранен. В безнадежном состоянии бойца вытащила с поля боя медицинская сестра, и приложила немало усилий для спасения жизни раненного. И так случилось, что девушка влюбилась в, спасенного ею, молодого человека, и не отходила от него все свое свободное время.
    Тогда солдат написал домой письмо. В нем он просил жену, считать его погибшим на фронте. А сейчас в него другая женщина, которая подарила ему вторую жизнь. И он с ней останется навсегда.
    На родину, израненный защитник родины приехал с другой женой. Фронтовика люди избрали председателем колхоза, и потом, в дальнейшем, переизбирали постоянно.
    Руководителем сельскохозяйственной артели Шевченко оказался хорошим. Он приложил все свои умение и старания для пользы людей. Общественные интересы этот человек, действительно, ставил на первое место в своей жизни. Такие люди есть всегда. Ведь Меценат жил еще во времена рабовладельческого Рыма.
    Предприятие было высокодоходным. В деревне появились асфальтированные дороги, ухоженный парк отдыха с озером в безводной местности, жилые двухэтажные здания, дом быта, клуб, стадион и многое другое. Планировку Каменки разрабатывал один с научно-исследовательских институтов. Чтоб все это построить, председателю колхоза приходилось проявлять не только личную инициативу, но и героизм. И ирония тут неуместна.
    Советская власть враждебно относилось к, неподконтрольному ей, предпринимательству. Такая деятельность презрительно именовалось «делячеством», и каралось правоохранительными органами намного жестче, чем воровство. Поэтому строительные материалы в свободную продажу не поступали. И всем, кто хотел что-то построить по собственной инициативе хоть для себя, хоть для общественного пользования, должны были их «доставать». «Доставать» - это договариваться руководству двух предприятий о взаимовыгодном обмене неучтенными излишками. Так, строители дорог могли обменять часть асфальта на курятину.
    Учет материальных ценностей в Советском Союзе был поставлен плохо, и создать излишки сырья или готовой продукции на предприятиях не составляло труда. Другое дело, что за это можно было поплатиться как должностью, так и свободой. И бескорыстные энтузиасты доброго дела могли пострадать.
    Тюлькину не понравилась Каменка во время последнего ее посещения:
    - Понимаешь, - говорил он мне, - люди там начали как-то разобщено жить. Наша страна, наверно, поторопилась, разогнав все колхозы. Часть с них не плохо бы сохранить. В них бы жили крестьяне, любящие землю, но далекие от бизнеса и личного обогащения.
    Дальше путь моего нового спутника лежал в город Мелитополь. Там жил его хороший знакомый -  Максим Ильич. Его, однажды, сбила на трассе машина. Пострадавшему от прогресса, мужчине  бродяга помог добраться домой, а потом две недели ухаживал за ним.         
    В Максима Ильича был свой участок земли, на нем небольшой домик на две комнаты. Возле домика рос абрикосовый сад, а среди деревьев красовался колодец с чистой водой. Старый приятель устроил Тюлькину радостный прием, и начал отговаривать его от дальнейших скитаний:
    - Куда ты пойдешь? Живи тут. Будем вдвоем коротать свой век. Одному сидеть, на старости лет, в пустой квартире как-то неуютно. 
    Тюлькин обрадовался такому повороту событий, и дальше ему идти перехотелось. Только судьба, в очередной раз, посмеялась над ним.
    В Максима Ильича был сын. Проживал он через дорогу от отца в добротном доме с бездетной супругой. Однажды, вечером Тюлькин и его приятель, сидя во дворе за жбаном
вина, заметили, как в дом напротив постучался сосед. С двери выглянула молодая женщина, посмотрела по сторонам, и впустила гостя вовнутрь.
    - Странно, - заметил Максим Ильич, - сын сегодня на второй смене. Пойду, посмотрю, что делают посторонние люди в доме хозяина, когда его там нет.
    Выяснить старику ничего не удалось, потому что невестка не открыла ему двери. Свекор походил немного вокруг дома, попытался заглянуть в окна, но так ничего и не увидел.
    - Нужно сказать сыну, - поделился он своими мыслями с Тюлькиным, когда снова присоединился к застолью, - чтоб хорошенько проследил за своей благоверной. Не нравится мне ее поведение.
    Бродяга постарался успокоить друга:
    - Может, не следует парня беспокоить? Мало ли что случается с кем. Жизнь – штука сложная. Не всегда можно угадать заранее: когда наши поступки окажутся правильными, а когда – нет. Наломать дров в чужих отношениях не составляет труда, а последствия могут быть самые непредсказуемые. Может, для первого раза, просто напугай бабу, и на этом считай свою миссию законченной.
    - Ну, уж нет! – хорохорился старик. – Не допущу, чтоб мою кровиночку обманывали. В нашем роду не было, нет, и не будет рогоносцев
    Гость, борца за порядок в семье сына промолчал, но подумал:
    - Если б в обманутых мужчин вырастали рога, тогда нельзя было бы в троллейбусах ездить.
    Реакция сына на сообщения отца, о неверности его супруги, оказалась неожиданной для «доносчика».
    - Как тебе не стыдно – шпионить за мной и моей любимой женщиной? – полного негодования голосом отчитывал молодой человек своего родителя. – Ты хочешь разбить мою семью? Так у тебя, старый склочник, ничего не получится. Перестань строить козни, если не хочешь, чтоб я тебе все ноги переломал.
    Чувствовалось, что невестка хорошо подготовила супруга к разговору с тестем.
    Отцу тяжело далась бурная ссора с сыном. Он как-то весь сник, сгорбился, сделался малоразговорчивым и старел прямо на глазах. Теперь утром долго не вставал с постели, и временами тихо, беззвучно плакал.
    Тюлькин искренне жалел приятеля, и хотел ему помочь. Он перебрался спать в абрикосовый сад, чтоб вечерами внимательно наблюдать за домом через дорогу. И таки выследил, наведавшегося туда, тайного гостя.
    Ни секунды не раздумывая, добровольный сыщик помчался на работу сына Максима Ильича, и доложил ему результаты своих наблюдений. При этом не упустил удачного случая упрекнуть его за грубость по отношению к родителю:
    - Вы не поверили словам отца, и оскорбили его. Так, сделайте милость, придите сейчас домой, постучите в дверь, и понаблюдайте за окнами.
    Кандидат в рогоносцы противиться не стал, отпросился в мастера цеха с работы, пришел домой, постучал в дверь, и понаблюдал за окнами – сделал все, как его учили. С одного оконного проема, действительно, выскочил сосед.
    Обманутый супруг в создавшейся ситуации повел себя очень сдержанно. Он взял с собой жену, и пошел к непрошенному гостю.
    Удачливый искатель острых ощущений как раз в это время ужинал в семейном кругу. Сын Максима Ильича поздоровался, пожелал всем приятного аппетита, а потом обратился к нарушителю своего спокойствия:
    - Как мне стало известно, вы постоянно встречаетесь с моей женой. Я решил пойти вам навстречу и хочу сделать следующее предложение: «Давайте поменяемся нашими спутницами жизни. Обязуюсь ценить вашу бывшую супругу за соблюдение семейных отношений – качество очень нужное мне».
    - С чего это, вдруг, я стану отдавать тебе добропорядочную супругу взамен какой-то  проститутки? Уходи отсюда – пока цел! – последовал грубый ответ.
    - Тогда, пусть у вас будет две хранительницы вашего домашнего очага. Свою супругу я вам тоже оставляю.
    Женщины с кулаками набросились на мужчин. Разразился скандал. Рукопашные схватки сменялись руганью и детским плачем. Небольшие телесные повреждения получили все.
    Последующий месяц был днями выяснения отношений, в которые встряли родственники и друзья всех «воюющих» сторон. Потом все участники громкого скандала помирились, и в разговорах между собой пришли к единому мнению, что виной всех их несчастий чужак, неизвестно где взявшийся, Тюлькин. Дошло до того, что Максим Ильич как-то заметил приятелю:
    - Если б ты не пошел к моему сыну на работу – не было бы столько ненужного шума вокруг нашей семьи.
    Молча, выслушав упрек в свой адрес, бродяга в тот же день покинул Медовый город у Молочной реки. Всю дальнейшую дорогу он мысленно ругался:
    - Хорошенькое дело: кто-то изменяет мужу, кто-то изменяет жене, кто-то груб с отцом, кто-то оскорбляет любовницу, а я виноват!
    После Мелитополя Тюлькин намеревался наведаться в деревню Субботов, место постоянного жительства Богдана Хмельницкого. Там путешественник хотел посмотреть – не найден ли большой погреб знаменитого гетмана? За пророчеством всемирно известного поэта, Тараса Григорьевича Шевченко, после того, как будет отыскан основной подвал бывшего украинского владыки в Субботове, в Украине произойдут масштабные, невиданные до тех пор, события.
    Но, вскоре, старик отказался от своей затеи. Он решил так: страна медленно, но неуклонно катится к нищете, и ничто необычное ей в этом не мешает. Значит, большой погреб Богдана Хмельницкого еще не обнаружен. И тогда Тюлькин пошел в город Кременчуг, где жил еще один его друг, которому он помогал строить дом. Только опоздал. Умер его приятель. От Кременчуга, берегом моря сказочник вышел к горе Пивиха, где я с ним и познакомился.
    Мы быстро нашли с ним общий язык, и ужин уже готовили вместе. После еды мой новый знакомый показал свой тайник, где хранились старые книги, журналы и газеты. Такие «заветные места» имелись в Тюлькина на всем пространстве его скитаний. Ни литературу, ни периодику он не покупал, а собирал на помойках.
    Книги выбрасывали на свалку не только люди, а и массовые библиотеки. Люди избавлялись от, надоевших им, произведений «не модных» писателей и поэтов. А библиотеки руководствовались указаниями правительства. В Советском Союзе видные государственные деятели постоянно попадали в немилость у партийной элиты, и их печатные труды тогда подлежали уничтожению. Поэтому городские и сельские хранилища литературы в, не желательных для прочтения, книгах разрывали пополам все страницы, и заполняли ими мусорные бачки. Отвергнутая обществом, литература становилось добычей Тюлькина. Ну, а газет везде всегда валялось много.
    Таким образом, собиратель макулатуры, останавливаясь в дороге на ночлег, имел возможность пофилософствовать, сравнивая текущие события в стране с тем, что творилось в ней в недалеком и далеком прошлом.   
    В тайнике на горе Пивихе хранилась повесть «Югославская трагедия». Страшная книга.  Она повествовала о кровавой борьбе за власть главы коммунистической партии Югославии, в результате которой погибло много невинных людей, искренних патриотов своей родины. На то время огромной страной на Балканах, как и Советским Союзом, правил один человек. Он, как и Сталин, имел имя Иосиф, и так же был беззаветно предан идеалам коммунизма.
    Два человека с твердым характером поругались, и перенесли свою ненависть друг к другу на межгосударственный уровень. И даже общая идеологическая платформа их не остановила. Средства массовой информации двух стран не стеснялись в выражениях, когда упоминали вождя другого, в недалеком прошлом, дружественного народа. И повесть «Югославская трагедия», по всему было видно, писалась с, заранее обдуманным намерением, вызвать в советских людей ненависть к Иосифу Тито. И не удивительно, что труд сей был удостоен Сталинской премии.
    Что меня больше всего удивило, во время чтения книги, - репрессии по отношению к своим конкурентам за власть, югославского Иосифа ничем не отличались от русского тезки. То ли автор многостраничного пасквиля, ничего не выдумывая, приписал Сталинские коварные методы устранения, неугодных людей другому человеку. То ли Тито тоже был не без греха.
    Но если хоть сотая часть, описанных в книге событий, приведших к смерти многих и многих соотечественников, соответствовала истине, то вдвойне жутко. Получается, что суть марксизма – диктатура пролетариата, за которую миллионы людей жизнь отдали, ни что иное, как диктатура одного человека. И контролировать его, практически, невозможно. Почему Маркс пришел мне на ум? Я долгое время восхищался им.
    На второй день мы оставили гору, на которой провели ночь, побродили по улицам  какого-то поселка, где порылись в нескольких мусорных бачках и, снова выйдя на берег водохранилища, пустились в совместное странствие. В одном неприветливом овраге, уходившим в воду, Тюлькин указал мне на небольшой участок, мощенной булыжником, дороги:
    - Вот остаток старой Киевской трассы. Теперь она вся на дне искусственного моря. Там покоятся и плавни, на которых колхозники выпасали столько скота, что такой город как Москва можно было бы полностью обеспечить продуктами животноводства. А сейчас вокруг одно болото.
    Мы пошли дальше, и везде была видна работа волн водохранилища. Тут и там подмывался берег, и лежали обвалившиеся деревья и чернозем. Невольно возникало сознание того, что пройдет ни один десяток лет, пока береговая линия приобретет свой окончательный вид.
    В самый разгар дня мы вышли к широкому заливу.
    - Не иначе, как русло какой-то речки. – высказал я свое предположение.
    - Не речки, а ручейка. – уточнил Тюлькин. – Кто-то из местных жителей называет его Кагамлычком, а кто-то просто - канавой. Пошли вдоль нее. Красивые тут места.
    Я, конечно, согласился. Мне-то, какая разница – куда идти. Тем более что берега речушки, действительно, оказались приятными для глаз. На своем пути мы миновали  дамбу, и остановились на берегу озера за земляной насыпью.
    - Половим тут рыбку на уху. – заявил Тюлькин.
    Слова его я принял сразу за шутку. Ведь у нас с собой не было никаких рыболовных снастей. Но скоро заявление старца получило самое серьезное подтверждение. Он разделся и, погрузившись по горло в воду, начал медленно двигаться вдоль дамбы. Время от времени над поверхностью воды появлялась его рука, сжимавшая рыбешку или рака. Она делала взмах, и живая добыча летела к моим ногам, изгибаясь в предсмертной пляске.
    Меня заинтересовала столь необычная рыбная ловля. Я тоже разделся, и присоединился к рыбаку. Благодаря его советами и моим стараниям, мне удалось нащупать среди камней нескольких окуньков. Оказалось, что рыба легко дается в руки. Хоть это и не вяжется со здравым смыслом, но факт – вещь упрямая.
    С тех пор я очень часто прибегал к нетрадиционной рыбной ловле. И очень благодарен своему неожиданному спутнику за науку, не раз облегчавшую мне жизнь.
    Готовили мы уху в небольшой рощице недалеко от насыпи. Природа, погода и костер располагали к неторопливому разговору.
    - Тут стоял когда-то дом, где размещался штаб маршала Конева, когда его фронт вышел к Днепру после успешных наступательных боев с немцами на левобережье Украины.
    - Местные жители вам рассказали?
    - Нет. Вряд ли им интересны подобные факты.
    - Почему вы так решили? Я не думаю, чтоб история деревни совсем не интересовала ее жителей.
    - Зачем она им? Людям нужно сеять огороды, чинить крыши на сараях, доить коров, растить детей, решать проблемы семейного бюджета и многое, многое другое. А все маршалы, вместе взятые им ни к чему. Вот в нашу сторону идет женщина, и мы ей сейчас зададим несколько вопросов, чтоб решить: кто с нас двоих прав?
    Я оглянулся. Вдоль берега шла средних лет крестьянка с какой-то ношей. Когда она поравнялась с нами, Тюлькин заговорил с ней:
    - Извините, вы местная жительница?
    - Да.
    - Откуда взялось, и что означает название вашей деревни?
    - Честное слово – не знаю. Как-то не интересовалась этим. А почему? – даже затрудняюсь сказать. – пожала плечами незнакомка.
    - Ну, может, подскажете: где берет начало ваша речушка?
    - Зачем она вам?
    - Любопытство одолело.
    - Издалека течет. Исток ее нужно искать где-то за нашим районным центром. – заверила нас женщина, и пошла дальше.
    Тюлькин долго провожал ее взглядом, а потом глубоко вздохнул:
    - Я думаю, о Коневе спрашивать ее было бесполезно. Ну, что - переночуем тут, а завтра утром проверим слова местного Сусанина в юбке?
    С моей стороны возражений не последовало. Всю полноту «власти» в нашем небольшом коллективе я полностью возложил на своего спутника.
    На второй день Кагамлычок не долго радовал нас своей шириной. Через час ходьбы он представлял собой уже сухое русло, где плескалось несколько лужиц. А с обеих сторон его был небольшой луг с кустами камыша. Никакого районного центра вокруг не наблюдалось.
    - Не ту бабу мы спросили. – пошутил я.          
    - Согласен. Многие другие женщины деревни, конечно, знают – откуда и куда бежит их речка. И, тем не менее, нужно признать, что людей, в основной своей массе, не интересует их прошлое. Они живут настоящим: кушают, пьют, работают, любят, играют, гуляют и меньше всего думают о всяких историях с географиями. Как жили, и что делали их отцы и деды - им еще известно, но не более того. В этом, между прочим, кроется разгадка одной из загадок истории: почему часто возникали и бесславно погибали огромные империи? Все дело в том, что они покоились на равнодушии своих подданных, ко всему, что творится за порогом их домов.
    Отдохнув немного, мы зашли в ближайшую деревню за продуктами. И пока мой спутник ходил в магазин за покупкой хлеба, я, без чьего-либо разрешения, наведался на два земельных участка местных крестьян и «разжился» кое-какой огородиной.
    Обедали мы возле ухоженного памятника какому-то воину.
    - Это же кому такая честь оказана? – спросил я Тюлькина.
    - Генералу Зыгину, одному с подчиненных Конева. Тут он погиб. Но в мемуарах командующего фронтом ты ничего прочитаешь о нем. Наши большие военачальники, за редким исключением, в своих воспоминаниях пишут только о себе и своих заслугах перед отечеством. В этом отношении, записки немецких генералов о войне отличаются в лучшую сторону. Там намного больше информации о сослуживцах.
    Генерал Зыгин сменил на посту командующего армией Кулика, бывшего друга Сталина. Они вместе воевали во время гражданской войны. Вполне возможно, что в результате дружеских отношений с вождем в Кулика сложилась головокружительная карьера: маршальский чин и звание Героя Советского Союза. Но это только мое предположение. Оно может быть и ошибочным: будущий маршал воевал в Испании, с финнами и, говорят, отличался смелостью.
    Только то, что было хорошо в прошлые войны, не годилось во время битвы с немцами. Для успешного противостояния им требовалось иное полководческое мышление, которого, по утверждению многих не было в Кулика, и которым обладал Зыгин.
    Заметь: все известные военачальники времен гражданской войны не проявили себя в битвах с гитлеровцами. Отличились только их ученики. Мир так устроен, что он отвергает старое поколение при разрешении, вновь возникших, проблем. Герои прошлого, обычно обременены грузом устаревших стереотипов. Поэтому, они должны уступать место новому, иначе мыслящему, поколению. И смерть тут, хоть как это не звучит цинично, стоит на страже прогресса.
    - А какая дальнейшая судьба Кулика? – поинтересовался я.
    - Сталин расстрелял его после войны. Не лично, конечно. Для этого имелась отдельная служба. Все без исключения друзья, по какой-то причине надоевшие вождю, были обречены на смерть. И не только друзья, но и родственники. А их было много.
    В ту ночь я долго не мог уснуть, а когда одолевал сон, то снились кошмары. И зачем было старцу врать, что Иосиф Виссарионович расстреливал друзей и родственников? В степи под звездным небом, в беспокойной дреме, мне слышались выстрелы и просьбы о пощаде.
    Дальше наш путь лежал сначала по дороге вдоль озер местного рыбозавода, а потом по трассе. Так мы вышли к устью Суллы. Ширина водного пространства поражала воображение.
    - Река вся такая полноводная? – спросил я Тюлькина.
    - Нет, конечно! – последовал ответ. – Но она намного шире и длинней Кагамлычка.
    Сначала мы намеревались идти в сторону Киева, но дальнейшие события поломали наши планы. Тюлькин, вдруг, прихворнул, и заявил:
    - Пойдем дальше вдоль Суллы. Чувствую, что долго не проживу, а места здесь красивые для вечного покоя.
    Мой спутник, действительно, выглядел плохо: часто лежал без движения, а если шел, то только с моей помощью. Я вел его как мог. А зачем, и куда? – и сам не знал. Так требовал, еле держащийся на ногах, бродяга. Даже когда он терял сознание, то и тогда бредил: «Сейчас пойдем! Сейчас пойдем!» Такое желание больного старика двигаться, во что бы то ни стало, поражало меня. И когда Тюлькин выздоровел, я поинтересовался в него:
    - Вы так упорно стремились идти вперед, невзирая на болезнь, что невольно хочется спросить вас: чем это вызвано? Вы намерены обязательно куда-то попасть? И если – да, то – куда? И с какой целью?
    - Все, молодой человек, намного проще. – тяжело вздохнул старик. – Я подумал, что умираю, и мне, вдруг, захотелось - как можно больше всего увидеть. Понимаю, понимаю – это выглядит смешно. Как говорится – перед смертью не надышишься. Но что поделаешь – так было, и тут никуда не денешься. 
    После нескольких дней непростых скитаний, мы вышли к Горошино. Деревня мне запомнилась необычностью своего названия. По утверждению Тюлькина, в этом небольшом населенном пункте был когда-то древнерусский город. В чем я сильно сомневаюсь. Лежит он в низине, и за ним находится река. Если уж и строить город, то ему место на возвышенности, на противоположной стороне водной преграды. Туда мы попали, переплыв Сулу, где чуть не утонули, запутавшись ногами в водорослях.         
    Дальше наш путь лежал в небольшой город Оржицу. По словам Тюлькина, там погибли его многие друзья, и он решил мысленно проститься с ними. За городом протекает одноименная с ним болотистая речушка. На берегу ее стоит камень, на котором указано, что в этом месте командующий 26 армии, вместе со штабом вырвался с окружения, во время войны с немцами. Смелый поступок.
    А в самом городе имеется мемориальный комплекс, возведенный на братской могиле воинов армии, оставшейся без штаба в тисках вражеских дивизий.
    Оржица с ее окрестностями находится в огромном треугольнике, образованном реками и болотами. Пятачок смерти – ни больше, ни меньше, для попавшего туда, хоть маленьких, хоть больших, воинских подразделений. Если б кто-то, руководствуясь злым умыслом, захотел уничтожить огромное количество людей - он привел бы их сюда.
    Но одного, единого, виновника трагедии нет. 26 армия защищала Киев. А когда пришел приказ отступать, столица Украины была уже в тесном вражеском кольце. Управление войсками с центра нарушилось, и командиры не имели реальной картины, противостоящих им, сил противника. Поэтому действия их были не всегда разумными.
    Запоздалый приказ, об отступлении Советской армии с правобережной Украины, на совести Сталина. Но многие историки оправдывают такое поведение «вождя всех народов». По их мнению, иначе он не мог поступить в силу, создавшихся на то время, обстоятельств. Но, как бы там ни было, за «высокую» политику отвечают «простые» люди.   
    Тюлькин хорошо ориентировался на местности. После Оржицы мы шли полевыми тропинками, лесополосами и оврагами, но все равно вышли туда, куда он хотел: на дорогу в деревню Лукомье, где тоже был когда-то древнерусский город. В моего спутника они были везде. Правда, за исключением юга Украины. Там, оказывается, повсюду жили древние греки.
    Местность вокруг населенного пункта со сказочным названием поражала своей красотой.
    - Тут и умереть можно. – подумал я.
    Только Тюлькин думал иначе. Он с утра следующего дня хотел идти дальше. А вечер мы провели за околицей поселка возле горба на склоне речной долины Сулы.
    Тут мой спутник отрыл, хорошо замаскированную пещерку с очередной библиотекой. Подборка книг, газет и журналов на этот раз освещала деятельность двух известных в свое время личностей – академиков Николая Вавилова и Трофима Денисовича Лысенко.
    Первый – генетик, растениевод, географ, - создал науку об изменчивости растений, центров их возникновения на Земле, и способах создания более высокопродуктивных, культурных сортов растениеводства. Своими трудами он вознес науку о растениях на более высокий уровень. И научный мир благодарен ему за это.
    Второй – агроном, биолог, - выдвигал абсурдные идеи, подгонял все достижения в сельском хозяйстве под свои фантастические теории. Был человеком наглым, нахрапистым, не стеснялся ругать других и восхвалять себя. Любил давать невыполнимые обещания в средствах массовой информации и на многолюдных собраниях. Вот принципы его работы, опубликованные в журнале «Под знаменем марксизма»:
    - Для того, чтобы получить определенный результат, нужно хотеть получить именно этот результат, если вы хотите получить определенный результат – вы его получите. Мне нужны только такие люди, которые получали бы то, что мне надо.
    Сталину понравился решительный и знающий: что он хочет, ученый. Лысенко получил три! Сталинские премии. А Николай Вавилов был препровожден в тюрьму, где и умер. А неопубликованные его труды следственные органы безжалостно уничтожили.
    Со всего прочитанного, у меня сложилось мнение, что не без деятельного участия Трофима Денисовича сгнил в тюрьме талантливый растениевод. Все высокие должности, которые занимал Вавилов до своего ареста, достались Лысенко.
    Правда, нельзя исключать и другой вариант развития трагического события. Во времена первого и, слава богу, единственного советского генералиссимуса существовало, неведомое другим странам, явление в общественной жизни. Родственники всех ближайших соратников Иосифа Виссарионовича и известных людей страны должны были находиться в тюрьмах. Такой стиль руководства государством исповедовал «великий кормчий».
    В Николая Вавилова был брат, Сергей – всемирно известный физик. Ему Сталин «доверил» должность президента Академии Наук. И по логике диктаторского мышления один с его родственников должен был полировать нары в местах не столь отдаленных. И им стал старший брат.
    Краткий вывод из сказанного такой: то ли один проходимец, то ли другой, то ли оба вместе, объединив свои усилия, сгубили гения.
    Ознакомившись с судьбами двух советских академиков, я решил вызвать в своего спутника желание вступить со мной в беседу:
    - Ваша теория, что всякое следующее поколение людей умней предыдущего, дала сбой. Лысенко на одиннадцать лет моложе Вавилова. И он, вместе со своими учениками, оказал медвежью услугу прогрессу, заткнув рот всем, истинным специалистам в сельском хозяйстве.
    - Я никогда не утверждал, что молодое поколение умнее старшего, а говорил, что оно мыслит иначе. – обиделся Тюлькин. – Что такое прогресс? Это, помимо многих других своих достоинств, процесс исправления прошлых ошибок и недоделок. А для постоянной борьбы с ошибками, доставшимся нам в наследство, их нужно время от времени пополнять. Поэтому, чтоб  человечеству не уставать стремиться к совершенству, оно должно решать свои проблемы разным составом исполнителей.
    Продолжать беседу со своим попутчиком мне перехотелось. Мудрость так и перла с него, а я человек простой.
    Помолчав немного, Тюлькин начал рассказывать о казаках. По его словам, вольные люди, за весь период своего существования, обязательно находились на чьей-то службе: или Польши, или Турции, или Крымского ханства, или царской России. А одно время они были даже подданными сразу двух стран.
    Когда казаки подчинялись польскому королю, они устраивали частые восстания. Одной из причин непокорности было то, что украинцы ходили молиться богу в православные церкви, а поляки – в католические костелы. И это не нравилось королевской знати.
    Одно из неудачных казацких восстаний проходило тут, близ Лукомья. Тогда королевские войска победили. Главный предводитель бунтовщиков был схвачен предателями, и выдан вражеской стороне. Лучший друг, прокляв отступников от общего дела, вызвался добровольно разделить судьбу, закованного в кандалы побратима, чтоб морально поддержать его. Пленников победители повезли в Краков, свою тогдашнюю столицу.
    Король, придя в состояние большого умиления, от благородного поступка человека, даровал ему жизнь. А его друг, организатор восстания, был казнен. Освободившись таким неожиданным для себя образом, пленник, по прибытии на родину, поднял новое восстание, и отомстил предателям за побратима.
    В старика язык был подвешен хорошо. Слушать его рассказы никогда не надоедало. Только зачем ему было врать, что казаки когда-то находились в подчинении сразу двух стран?- ума не приложу.
    На следующий день Тюлькин взялся показать мне еще одно место, где стоял «град, заложенный князем Владимиром Крестителем». По дороге к «историческому» месту он принялся рассказывать мне легенды. При этом рассказчик не забыл высокопарными выражениями настроить меня на серьезное отношение к «поэтическим преданиям»:
    - Легенды – это отзвук струн души народной на происходящие в мире события.
    Знал он историй с народной творческой выдумки великое множество. К моему глубокому сожалению, я не все их запомнил. И все же некоторые отложились в моей памяти надолго, и я могу их пересказать.
    Русская императрица, Екатерина Вторая была любвеобильной женщиной. В ее постели побывали многие любовники. Но с некоторых пор мужчины перестали ее удовлетворять как женщину, и она захотела более острых ощущений.
    Для исполнения своей прихоти владелица всех земель русских приказала плотникам соорудить пустотелую деревянную кобылу, куда она потом сама и забралась. На искусственное животное направили живого жеребца. От развлечения с ним императрица и скончалась.
     Что поделаешь, звуки струн души народной иногда слишком разухабистые.
    Следующая история не менее причудливая.
    Когда Россия надумала строить свою первую железную дорогу между Петербургом и Москвой, к императору Николаю Павловичу Романову пришли инженеры за планом будущей постройки. Но хозяин страны, в это время, был в плохом настроении – в него с глубокого похмелья болела голова. Такое иногда случается с важными персонами. И тогда слугам лучше не попадаться им на глаза.
    Император взял в руку линейку, и, со словами «будете делать так», положил ее, на карте России, между бывшей и действующей столицами империи, и карандашом  провел прямую линию. А там, где указательный палец держал линейку, на «чертеже» образовался дугообразный выступ. Исполнители работ, в дальнейшем, строго придерживались, данных им свыше, указаний, и сделали дорогу прямую как стрела, с дугообразным выступом посредине.
    А когда инженеры поинтересовались:
    - Расстояние между рельсами будем делать такое же, как в Европе, или шире?
    Николай Павлович резко взмахнул рукой и грубо, как извозчик, выругался:
    - Да на х… шире!
    Чтоб больше не раздражать Его Величество будущие строители дороги немедленно ретировались, и, разыскав личного врача царской семьи, за большую взятку, узнали в него длину мужского достоинство Николая Павловича. Оказалась, оно – восемь с половиной сантиметров. Вот на такую величину русские железные дороги и стали шире европейских.
    Умеем же мы хоть в чем-то быть не такими, как все. Очередное повествование касалось личности «джентльмена революции» лейтенанта Петра Петровича Шмидта, расстрелянного царскими солдатами на острове Березань.
    Будущему революционеру, при жизни, женщины причинили немало неприятностей. Мачеха надула моряка с наследством, жена наставила рога, одна из сестер повесилась, любимая девушка не ответила взаимностью. И тем удивительней легенда, что как ласточка крылом коснулась памяти, трагически погибшего, героя. Три дня спустя после  смерти, тело казненного морского офицера увезла в неизвестном направлении какая-то незнакомка.
    - А быть ее не могло в реальной жизни. – заверил меня рассказчик, и, задумавшись, добавил. – Как люди могут иногда возвращать человеку в его потусторонний мир то, что они забрали при жизни.
    Дальше последовали сказки советских времен.
    Однажды лучшие с лучших представителей потомков Иудейского царя Давида обратились к Богу с просьбой:
    - Всемогущественный и всемилостивый отец наш Яхве, мы избранный тобой народ, а земли нашей у нас до сих пор еще нет.
    И прозвучал голос с небес:
    - Восстаньте в самой большой империи мира, и вы будете в ней хозяевами. Только бойтесь дьявола. Он может втереться к вам в доверие, и вашими же руками погубить великое дело. И тогда вместо огромной страны вы получите для поселения небольшой клочок малоплодородной земли вдали от всех цивилизованных народов планеты.
    - А как нам, Яхве, узнать злого духа? – взмолились иудеи.
    - Я поставлю на нем свою метку: одна с конечностей его будет повреждена.
    Евреи, вдохновленные небесами и вооруженные учением своего знаменитого единоверца, Маркса, взбунтовались в России, и вся власть оказалась в их руках.
    Но дьявол в образе Сталина начал постоянно заводить со всеми революционерами дружбу, за исключением одного с них, кого он неустанно ругал, намереваясь уничтожить. Друзья, одураченные хитростью коварного «друга», помогали ему убивать своих собратьев. Так сгинули все евреи, обладавшие неограниченной властью в необъятной стране. После этого, дьявол выделил потомкам царя Давида, для их поселения, небольшой участок земли на дальней окраине бывшей империи.
    А сталось все так потому, что иудеи ожидали увидеть изгнанника с рая в образе человека без одной из конечностей, а он оказался всего лишь с усохшей левой рукой. И на это никто не обратил внимания.   
    Услышал я повествование о Сталине и мене мрачное.
    После смерти жены, глава государства взял в руки лопату, и сам вырыл яму для могилы умершей любимой спутницы жизни. Тюлькин восторгался этой выдумкой:
    - Видишь! Народ даже кровавым тиранам дает право на душевный поступок.
    Знал мой спутник и легенду о Ленине.
    Однажды, на жизнь его, покушалась женщина. Она была идейным врагом вождя революции. Раненный, но оставшийся в живых, Владимир Ильич приказал сохранить жизнь террористке, чтоб она со временем сама осудила свой поступок под влиянием экономических успехов Советской России.
    Всю жизнь несостоявшаяся убийца провела в тюрьме. Там она родила дочь, которая живет и поныне. Ее «даже лично видели» некоторые друзья Тюлькина. Недаром говорится, что больше всех врут свидетели. На самом деле террористку казнили.
    - Да, как нежны звуки человеческих душ! – восхищенно прокомментировал рассказчик, выдуманную людьми историю. - Так и представляются моему воображению на одной из глыб Мавзолея, высеченные высоким стилем Библии, такие слова: «Позвал к себе своих соратников Великий Преобразователь мира, и попросил их не уничтожать женщину, покушавшуюся на него. Ибо не осознала она еще в полной мере неразумность своего поступка. Пройдет время, и на нее сойдет благодать нового учения. И запричитает тогда несчастная, заламывая руки – горе мне, я хотела убить истину!». Но подобная надпись была бы уместна, если б русская революция действительно осчастливила человечество. А так истина - оказалась неистинной. И Мавзолей, обманутые надеждами на лучшую жизнь, люди стыдливо навсегда закрыли.   
    Как я понял с рассказа сказочника, он был опечален тем, что усилия многих и многих революционеров России ни к чему не привели.
    А следующая повесть о том, как Сталин выслал с Москвы Жукова, меня очень позабавила. Маршал Жуков, как известно, считался самым выдающимся полководцем Второй мировой войны. Иосиф Виссарионович, по-видимому, боялся присутствия, пользующегося огромным авторитетом в армии, человека в Москве. И, после окончания военных действий, отослал его служить сначала в Одессу, потом на Урал. Подальше от себя. Народная молва это событие переиначила на свой лад.
    Зашел как-то маршал с адъютантом к генералиссимусу на прием. Тот, как всякий хороший семьянин, с очередной женой-еврейкой, дочерью министра путей сообщения, пил чай. Между старыми знакомыми завязался непринужденный разговор, во время которого супруга «отца всех народов» вскользь заметила: «Всех украинцев нужно выслать в Сибирь».
    Жукову не понравились слова женщины, и он съязвил: «А евреев, куда нужно выслать?». Подруга жизни самого Сталина приняла слова маршала за оскорбление, выхватила пистолет, и навела его на «обидчика». Но адъютант Жукова оказался проворней, и вождь в третий раз овдовел.
    - Представляешь - о скольких событиях сразу идет речь в одной легенде! – подвел черту под своим рассказом Тюлькин. – Повествование идет в ней о том времени, когда переселялись, с насиженных мест, целые народы. И населению Украины казалось, что защитить их мог только бесстрашный победитель Гитлера. Люди не знали, что их вождь боится собственной тени в Кремле. Ведь ему же присвоили за его отвагу «на всемирном форуме» (каком – спрашивается?) звание генералиссимуса. А таких, за всю историю человечества (еще одна сказка) было всего три человека. Получила свое объяснение и высылка маршала с Москвы. Без вмешательства коварной женщины тут не могло обойтись.
    А вот как человеческая молва объясняла преимущество фашистской авиации во время войны:
    Жена знаменитого авиаконструктора была немецкой шпионкой, и все чертежи лучших разработок мужа попали им в руки. Вот почему враг наш побеждал нас в небе.
    Мой спутник так увлекся «отзвуками струн народных», что опомнился только на местности, где в одну линию вытянулись сразу пять могильных курганов. Больше такого расположения древних захоронений я не встречал нигде. По-видимому, тут когда-то кипела бурная жизнь, а потом люди куда-то ушли.
    - Ба! – спохватился он. – Да мы давно Мацковцы прошли! Но, ничего, здесь тоже интересные места есть.
    - С чего это старик взял, что мне нужны какие-то интересные места, и Мацковцы в их числе? – никак не вкладывалось в мою голову желание спутника напичкать меня своими знаниями. – Можно подумать, что он не умирать пришел на родину, а работать экскурсоводом.
    Но мысли свои озвучивать я не стал. Зачем? Еще рассердится сказочник и не зачет больше ходить со мной. А вдвоем веселей.
    Вскоре мы спустились в лесистую долину небольшого ручейка, за которым лежала какая-то деревня. Тюлькин пошел в магазин за хлебом, а я взобрался на высокий холм, возвышавшийся невдалеке, чтоб осмотреться на местности.
    С возвышенности предо мной предстала чудесная долина. От нее нельзя было оторвать глаз. Выбрав мысленно дальнейший маршрут, и вдоволь налюбовавшись панорамой местности, я спустился вниз. Тут меня ожидало неприятное зрелище: трое пьяных молодых бездельников с улюлюканьем и матерщиной дергали в разные стороны моего спутника. Тюлькин, как мог, отбивался, но этим только еще больше раззадоривал наглых «весельчаков».
    Я постарался пристыдить, агрессивно настроенных, юнцов, но мои слова только вызвали у них смех. Не знаю – чем бы все это закончилось, но, на наше счастье, подъехал рейсовый автобус, и хулиганы укатили прочь.
    С одним с обидчиков старика мне пришлось, однажды встретиться, и даже поговорить с ним. К моему удивлению, он оказался нормальным, здраво мыслящим, юношей. Наверно, человек в толпе, это не тот человек, которым он есть на самом деле. Коллектив, я сделал вывод, всегда порождает в нас стадные мышления и поступки. В толпе жестокость может овладеть людьми помимо их воли.
    После истории с хулиганами Тюлькину становилось все хуже и хуже. Так мы дошли до железнодорожного моста через Сулу. Но дальше передвигаться мой «экскурсовод» уже не мог. Мы спрятались в ложбину между двумя горбами, один с которых был совсем отвесным. Там, в закрытом от всех ветров месте, мы и расположились.
    С веток, травы и различного мусора я соорудил постель, и возле нее развел костер. Поддерживать его пришлось несколько суток. На третий день моему спутнику стало легче. Очнувшись, он спросил:
    - К нам никто не приходил?
    - Нет. За исключением рыбаков, которые вчера вечером ловили тут сетками рыбу. Хорошие люди – оставили нам мелочь со своего улова.
    - Значит, померещилось. Мне привиделось, что Екатерина Кротова проведывала меня. Не поверишь, но она жаловалась на свою горькую долю.
    - Вряд ли в столь деловой женщины возможны проблемы в жизни. – возразил я
    - Как знать, как знать. Жизнь состоит не только с материального благосостояния.
    - А Перуна не приходила?
    - Была и она. Спросила – стал ли я счастлив с людьми?
    - И что вы ответили?
    - Ответил, что – нет. Но я всего лишь человек, и не мог не уйти к людям, как медведь к медведям, или заяц – к зайцам. И ни меня, ни зверей упрекать за это нельзя.
    Когда неутомимый бродяга выздоровел, мы по шпалам вышли к железнодорожному вокзалу города Лубны, и там два дня попрошайничали в разных местах привокзальной площади. Величина, собранной Тюлькиным милостыни, оказалась значительно больше моей добычи. Люди охотней давали подаяние глубокому старику, чем крепкому еще мужчине, хоть и с бородой.   
    После двух дней праздного времяпрепровождения на городском асфальте, мой спутник окончательно пришел в себя, и снова принялся рассказывать мне о событиях давно минувших лет. Когда мы вышли на восточную окраину Лубнов, восторженный знаток родного края указал мне равнину за рекой и сказал:
    - Почти четыреста лет тому назад, там писалась одна из трагических страниц истории Украины. Казацкие восстания против Польши возникали часто, но все они заканчивались поражением. И тогда, спасаясь от возмездия победителей, люди пытались уйти в Московию. Кому-то это удавалось сделать, кому-то нет. На равнине, что перед нами, разбитым в жестоком бою, королевской шляхтой, повстанцам не повезло. Им в тыл зашел один с польских отрядов, и перекрыл путь к спасению.
    Беглецы окопались и много дней отбивали все атаки противника. Но начала заканчиваться еда, а вода, в пересохшей речушке, протухла. Тогда повстанцы, чтоб спастись самим, связали своего ватажка, и выдали врагу.
    Гетман Богдан Хмельницкий, перед тем, как начать войну с Польшей, позвал на помощь крымских татар, и одержал много побед. Он первым понял, что собственными силами шляхту ему не одолеть.
    А когда поляки начали подкупать Крымского хана, и переманивать его на свою сторону, гетман принял подданство России.
    За Мгарским монастырем мой, много знающий, спутник снова почувствовал себя плохо. Говорить стал меньше, а вранье его потеряло свою былую прелесть. Так, на одном из холмов, где мы отдыхали, Тюлькин вдруг начал уверять меня, что под нами чистейшая соль, хоть вокруг зеленела трава.
    Чувствуя приближение смерти, старик начал сожалеть, что мы не побываем на родине известного, в далеком прошлом, украинского бродяги Сковороды, а, главное, не увидим речки Псел:
    - Этот могучий водный поток не такой, как все. – с восторженными огоньками в глазах говорил Тюлькин, раз за разом повторяя слово «там» - У него левый, а не правый берег высокий. Там много интересного. Там есть останки древнего города, историю возникновения которого никто не знает. А площадь его больше дореволюционного Киева. Там родился Гоголь. И Чехов, много поездивший по стране, построил там себе дачу. А все потому, что нет красивей мест, чем те, по которым протекает Псел.
    Там родина моя. Но ни родственники, ни старые добрые друзья в моей деревне уже не проживают. Сталин и Гитлер истребили их всех. Только землю и небо никто не может уничтожить. Тянется туда душа моя. А еще, хотелось бы увидеть город Шишаки. Когда, после казни мной прокурора, я скрывался от следственных органов, то некоторое время проживал в его окрестностях.
    И как-то я заметил, что каждый вечер в речке купается красивая женщина. Наше знакомство и сближение произошла как-то неожиданно сразу, и само собой. Звали ее Валей. Муж моей новой знакомой безбожно пил, часто не бывал дома, но свою супругу ревновал ко всем.
    И ходила ко мне Валя чуть ли не каждый день. То ли мстила супругу за свою поруганную любовь, то ли, действительно, я ей нравился.
    Выследил обманутый муж неверную жену, и утопил ее у плотины гидроэлектростанции. День не пришла ко мне моя зазнобушка, второй, а потом дошли до меня слухи, что дети боятся купаться за плотиной из-за русалки, плавающей там. Пошел я к водоему, нырнул и вижу: стоит моя Валечка, руки перед собой держит, а волосы ее словно от ветра развиваются.
    Освободил я ее от камня на ногах, вытащил на берег и похоронил. Посети, пожалуйста,  Шишаки, пройдись городом, попей необыкновенной водички в парке, выйди в Терновую долину и поклонись ей от меня. Обязательно побывай на берегу речки и опусти в нее цветочки в память о Вале.
    Каждый день мы двигались все медленней и медленней. Нам еще удалось побывать на месте гибели командующего обороной Киева, во время войны с немцами. Но по дороге к усадьбе, где прошло детство Сковороды, мой спутник слег, и больше уже не поднялся.
    Находясь в состоянии полного бессилия, и еле шевеля языком, он продолжал говорить:
    - Наш знаменитый земляк-бродяга просил написать на своей могиле: «Мир ловил меня, но не поймал». На моей же могиле, наверно, были бы уместны другие слова «Я хотел восхищаться миром, а он пренебрег мною».
    В это время пошел дождь. Тюлькин посмотрел на небо и произнес:
    - Перуна плачет, а я, кажется, и не жил.
    Потом он, вдруг, встрепенулся и продолжил:
    - Чуть не забыл! Чтоб спокойно лежать в земле, мне нужно сейчас высказать свою мысль, которая не давала мне покоя в последнее время. Представляешь, я долго думал: «Кто меня обманывал всю жизнь?», и, знаешь, таки вычислил главных врунов.
    - Это – Маркс, Ленин, Сталин? – спросил я.
    - Нет. Люди, которых ты назвал, верили каждому своему произнесенному слову. А вот, а вот, а вот…
    После этих слов Тюлькин поперхнулся, и умер. Страх полностью овладел мною:
    - А, вдруг, покойник, как Грыцько Пидлота, придет ко мне ночью заключать договор на переселение его, невысказанной при жизни, мысли в мою голову. Почему я должен мучаться чужими рассуждениями? Что меня обманывают – не секрет. Иначе я не стал бы бомжем. Как, впрочем, и многие другие. А по чьей вине? – мне не интересно. Все равно, морду набить ему не получится.
    Оставив своего спутника лежать одного в лесопосадке, под кривым кленом, я бросился бежать. И Шишаки посещать не стал. Зачем? Скорей всего, возле родничка в парке земля укрыта пробками из-под пива. Терновая долина завалена мусором. Мы привыкли гадить везде, и Шишаки, мне кажется, ничем не лучше других городов. А цветочек женщине, которая любила другого мужчину, вряд ли нужен.