999 LW. Темный уровень. Глава 11

Взаимный интерес

                Всегда существует обратная связь, даже если
                тебе кажется, что это игра в одни ворота.
                (Анхель де Куатье «Всю жизнь ты ждала»)


Как только распахнувшиеся глаза настраиваются на прием картинки, я вижу перед собой голое мужское тело, едва прикрытое простыней.  И, будь на мне хоть какая-то одежда, я непременно решила бы, что кто-то имел наглость пробраться ночью в дом. Но одежды на мне нет, черноволосая макушка мирно покоится на белоснежной подушке, и все это находится в неизвестной мне комнате, подозрительно напоминающий номер отеля.
Очень надеюсь, что лежащий рядом человек не Майкл, и для того, чтобы выяснить так ли это, потихоньку привстаю, чтобы заглянуть в его лицо. В этот момент мужчина поворачивает голову в мою сторону, заставляя невольно попятиться и, не рассчитав ширины кровати, упасть на пол.
После свершившегося хочется не просто спрятаться, хочется просочиться сквозь стены, только чтобы лежащий на кровати человек больше меня не увидел.
Энор-младший – сын сенатора. Как так можно было влететь? Меня убьют, как минимум, два раза: сначала его папаша, потом его дядя.
Признаться, я готова сделать что угодно, лишь бы отмотать события вчерашнего вечера назад, но почему-то упорно не помнила, что произошло, словно у меня украли этих несколько часов жизни.
И все, что остается на данный момент, - быстренько собрать свои вещи и исчезнуть, не дожидаясь, пока мой нечаянный любовник проснется.
После лихорадочных сборов, сопровождавшихся ползанием на коленках вокруг кровати и кресел номера, не меньше чем люкс, я все-таки решаю выглянуть в окно, чтобы определить собственное местонахождение.
Плес-Форт, не ниже шестого этажа.
Самое высокое здание города, находящееся в центре, нельзя не узнать, даже ни разу в нем прежде не побывав – с его высоты все другие кажутся жалкими хибарами, просящими у стеклянного господина немного пространства.  И еще окна – сплошные стеклянные стены от пола до потолка, которые, начиная с шестого этажа, не были затемнены и позволяли любоваться открывающимся с высоты видом без искажения цвета.
Окажись я в этом номере не случайной гостьей, непременно нашла бы время на то, чтобы полюбоваться самым прекрасным восходом, который мне доводилось видеть, но в этот раз инстинкт самосохранения требовал отложить любование прекрасным до удобного момента. Момента, когда я окажусь как можно дальше от мужчины, которого я оставила спящим на изрядно смятой постели, чтобы воплотить в жизнь план побега из обители роскоши и уюта.
Возможно, мое поведение выглядит глупым – разве это не обыкновенная практика просыпаться после вечеринки в постели с незнакомцем и при этом плохо помнить происходящее накануне? Возможно, и не совсем привычно, но, по крайней мере, однажды подобное со мной уже происходило, и я не видела в этом чего-то пугающего – случайный секс на то и случайный, чтобы не зацикливаться на нем.
Только в этот раз моим случайным партнером оказался сын сенатора, а это уже никак не вписывается в понятие «привычного». Значит, придется форсировать события.
Изо всех сил стараясь не зацикливаться на следах, оставшихся на моем теле вчерашней бурной ночи, я спешно привожу себя в порядок и одеваюсь, попутно прислушиваясь к звукам по ту сторону двери ванной комнаты. Выходить не хочется совершенно. Признаться, я с удовольствием дождалась бы часа, когда мужчина покинет номер, и только тогда вышла, но совершенно точно понимаю, что оставлять этот номер будут только через ванную комнату, на данный момент являющуюся моим убежищем.
Уходить придется сейчас, и делать это как можно тише.
Выйдя из ванной и аккуратно прикрыв за собой дверь, я, минуя злополучную кровать, обогнув круглый стол в гостиной,  на цыпочках прокралась к выходу из номера. Максимально плавно нажимаю дверную ручку, чтобы не раздалось характерного щелчка замка, открываю дверь и, в последний раз оглянувшись на виднеющийся в проеме угол кровати, выхожу в коридор.
Только там, не менее аккуратно закрыв дверь за собой и, на всякий случай, пройдя еще несколько метров босиком, бросаю на пол зажатые в руках туфли и обуваюсь. Осталось вызвать такси – и об этом маленьком злоключении можно забыть.
Лифтер странно косится в мою сторону, но послушно нажимает кнопку первого этажа, позволяя мне в тишине набрать номер службы такси.
А внизу меня уже ждет просторный холл с одинокой девушкой-администратором, рассеянно глядящей то в экран телевизора на соседней стене, то в монитор стоящего на ее столе компьютера. На меня она обращает внимание только, когда я прохожу через центр зала, чтобы увидеть происходящее за огромными стеклянными дверями, ведущими на улицу.
- Сегодня ветрено, миссис, - слышу приятный голос администратора и оборачиваюсь на непривычное режущее слух обращение, решая исправить ошибку. Но ловлю внимательный голубоглазый взгляд и едва заметный предупреждающий кивок, и только тогда понимаю, что недоразумения нет и быть не может. Она в курсе моего положения, но негласные правила сохранять инкогнито своих клиентов распространяются даже на тех из них, кто попадает в Башню впервые. Значит, нас зарегистрировали под чужими именами.
Новость радует настолько, что я непроизвольно улыбаюсь в ответ незнакомке, одними губами произнося слова благодарности. Ловлю отзеркаленный жест и отказываюсь от услуг по вызову такси, объясняя тем, что уже позаботилась об этом.
И остаюсь дожидаться машину, усевшись на оранжевый кожаный диван.
Время оказывается слишком тягучим, чтобы спокойно переносить его. Возможно, я просто опасаюсь, что сейчас за мной придет охрана семейства Эноров, чтобы допросить, или мне просто не слишком приятно чувствовать, как девушка-администратор украдкой меня разглядывает. Даже не хочу представлять, о чем она сейчас думает – мое воображение нарисовало бы жутчайшие картины из пыток и насилия. Она же, похоже, и не такое видела, и сейчас просто собирает материал.
В конце концов, когда я, наверное, в сто двадцать пятый раз потерла царапины на шее, за спиной раздается все тот же приятный голос:
- Миссис, позвольте вам помочь, - администратор стоит в шаге от меня, держа в руках кремового цвета шаль. – Вижу, вам не совсем удобно.
«Совсем неудобно», - хочется поправить ее, но взамен я спрашиваю о стоимости «услуги» - все-таки за несколько месяцев жизнь преподала мне пару-тройку достойных уроков, позволяющих понять простую истину: за все нужно платить. Даже за простое сочувствие.
- Мистер Смитт наш постоянный клиент, - отвечают мне. – Это входит в бонусную программу.
Воспользовавшись моим замешательством, девушка набрасывает шаль мне на плечи и поспешно удаляется, оставляя меня наедине с моими размышлениями. Нет, конечно, я не ожидала, что окажусь первой и единственной, кто придет в этот отель с Энором-младшим, но все же чувствовать себя очередной парой дешевых запонок оказывается не из приятных. Может мне еще и зарплату выдадут?
От морального самоуничтожения меня спасает подъехавшая машина такси, к которой я бросаюсь, словно к спасательной шлюпке, не потрудившись ответить на летящее вслед «Благодарим, что воспользовались нашими услугами. Будем рады видеть вас снова», произнесенное скороговоркой. Меньше всего мне сейчас хочется быть вежливой, меньше всего меня сейчас волнует, что обо мне подумают – мне просто хочется поскорее убежать из этого места, чтобы больше никогда сюда не возвращаться.
Напоследок обернувшись на прозрачные стеклянные двери, за которыми красуется молочно-мраморный холл, усаживаюсь в машину, позволяя порыву ветра разметать волосы и без того не обремененные укладкой, и называю домашний адрес. И только там, сидя в теплом салоне автомобиля, пахнущего цитрусовым ароматизатором, успокаиваюсь и позволяю себе просто смотреть сквозь прозрачное стекло на проносящиеся дома.
В голове ни одной мысли, словно и не о чем волноваться. Хотя подумать стоит. Например, над тем, как я оказалась в гостинице? Почему я там вообще была? И почему я не помню ничего из того, что было после моего знакомства с Энором-младшим?
И эти вопросы требовали детального рассмотрения, которое я могу себе позволить, только добравшись до дома.
Но дома меня ожидает еще один сюрприз – незнакомец на лестничной клетке, усиленно колотящий дверь в квартиру. И, судя по отсутствию формы и сумок, это точно не почтальон.
Журналист. Узнаю это, как только молодой человек обращает на меня свое внимание. Какое-то новостное издательство, больше напоминающее сборник баек, чем газету, но при этом имеющее неимоверно наглых сотрудников. Юный знаток новостей оказывается настолько назойливым в своей просьбе «поделиться материалом», что у меня начинает болеть голова от его бесконечной трескотни, и единственным желанием остается: запереться в глухом сейфе без возможности выхода.
Поэтому, наплевав на правила хорошего тона, приличия и деловой этики, практически отодвигаю его от своей двери, грозя полицией. Удивительно, но такой аргумент дает мне несколько секунд, за время которых я успеваю протиснуться в открываемую дверь и закрыть ее изнутри на замок. И только раздавшийся щелчок механизма словно служит молодому человеку сигналом для выхода из ступора, заставляя трезвонить и бить в закрытую дверь с новой силой. Только мне уже все равно – я оказалась в убежище, из которого меня сложно достать.
Стук длится недолго – всего через несколько секунд раздается гневный голос соседки, грозящей хулигану тюрьмой, и снаружи воцаряется долгожданная тишина.
Наконец, могу отдохнуть. Правда, на отдых у меня есть не больше получаса, иначе опоздаю на работу. То есть – времени нет совсем.
Похоже, размышления откладываются на вечер. Вечер после рабочего дня.
Правда, в эти короткие моменты я даже представить не могу, что мой рабочий день окажется слишком коротким. Конечно, вовсе не мое в очередной раз появившееся на экране лицо виновато в этом. И даже не претензии Копошина, обозлившегося на безответственную меня. Просто я в очередной раз смогла убедиться, что мир живет отнюдь не по моему сценарию.
- Полиночка-деточка, - ставшее уже слишком привычным, чтобы вызывать неприязнь, обращение Маргариты встречает меня, как только я открываю дверь. – Шеф ждет.
Конечно, я прекрасно представляю, по какому поводу состоится аудиенция, но все же вхожу в дверь Усача неохотно и с некоторой долей безосновательного страха. Или вполне основательного предчувствия.
Не зря: в кабинете помимо самого мистера Селмана присутствует еще один человек, с которым я знакома, пусть и заочно – успела в тот краткий миг, когда мне предлагали переход в другое издательство. Неужели «Вестник» решил взяться за меня через шефа?
На мое приветствие никто не отвечает, редактор только недовольно поджимает губы и указывает на кресло, стоящее рядом с креслом потенциального работодателя. Так же молча он подает мне сложенный втрое лист и нетерпеливо перебирает пальцами, ожидая, когда прочту бумагу, усыпанную мелкими печатными буквами. Одного взгляда на бумаги хватает, чтобы в немом изумлении уставиться на шефа, ожидая разъяснений. Их не следует – только нервное передергивание узла галстука, выдающее напряжение и заставляющее снова опустить глаза к тексту.
И уже через несколько секунд становится понятна странная реакция мистера Селмана.
Решение суда.
О запрете заниматься журналисткой деятельностью.
Закрытое судебное заседание, состоявшееся накануне, прошло без моего участия. Оказалось, возможно даже такое. И кто за этим стоит, становится понятно с первых строк. Значит, вот что имел в виду мистер Энор, когда говорил о дополнительных мерах. Меня не просто заставляют утихомирить любопытство – меня просто выбрасывают на свалку, как сломанную технику.
- Вы же понимаете, что продолжение сотрудничества с вами сейчас невозможно, - наконец произносит мистер Селман, когда я возвращаю ему бумаги. И его тон, и внимательный взгляд сидящей слева от меня женщины дают понять, что прямо сейчас я выйду из этого кабинета только для того, чтобы вытащить из ящика письменного стола свое удостоверение и вернуть его, получив взамен устную благодарность за плодотворный труд и окончательный расчет.
- Но у нас есть к вам предложение другого плана… - столь неожиданная фраза заставляет поднять глаза и взглянуть в первую очередь на редактора «Вестника Вилль д’Ора» - наверняка та идея, которую собирается озвучить мистер Селман, на самом деле принадлежит ей.
Идея, как оказалось, отнюдь не оригинальна – даже «глаза и уши» мистера Энора хотели знать, что думает голова, посему озвученное вслед предложение о шпионаже меня не удивляет. Гораздо больше поражает настойчивость, с которой редактор «Вестника» пытается меня уговорить. Только сейчас я понимаю, почему ее издание стало столь известным – эта женщина умела ставить перед собой цели и добиваться их, и мое «подумаю над предложением» ее явно не устраивало. Но, промурыжив меня полчаса и так и не добившись окончательного согласия, меня все-таки отпускают совершить прощальный ритуал с моей журналистской карьерой, вернуться к которой мне не придется пять ближайших лет. Если, конечно, Энор не передумает или не произойдет кардинальная перестановка сил в этом насквозь прогнившем городе.
Можно попытаться обжаловать решение суда, но у меня уже есть личный отнюдь не обнадеживающий опыт, подсказывающий, что таким образом не получится ничего добиться. Остается только приспособиться к обстоятельствам и попытаться не утонуть.
- Зацепина, даже я не ожидал от тебя такой подставы, - слышу ядовитый голос Копошина, когда подхожу к своему уже бывшему рабочему месту. – Чтоб я еще раз повелся на твои обещания.
Сил и желания выяснять причины агрессивного поведения коллеги нет – игнорирую его бурчание, предпочитая вместо язвительного ответа выразительно собирать свои вещи, накопленные за шесть лет работы здесь.
Несомненно, рамки с фотографиями никто холить и лелеять здесь не будет, поэтому они идут в картонную коробку первыми.
Туда же отправляется и маленький деревянный глобус с нанесенной на его поверхность картой города. В общих чертах. Очень общих – то, что это именно Вилль д’Ор, понятно только по надписи на линии экватора.
Два моих ежедневника, один из которых только начат, причем с обратной стороны. И на этом сборы можно считать оконченными – чашек, ложек, вазочек для цветов, любимых кактусов и прочей атрибутики, которую обычно каждый сотрудник тащит на свое рабочее место, я почему-то приносить не хотела. Быть может, потому что втайне подозревала, что все равно придется отсюда уходить.
- Быстро ты, однако, собралась, - слышу очередное язвительное замечание справа от себя. – Конечно, Энор тебе заплатит – не то, что тут. Зацепина, вот скажи мне: как?
Бросаю на Копошина усталый взгляд и слышу уточняющий вопрос, заданный уже чуть тише, словно этот человек на самом деле боялся, что его могут услышать: «Зачем ты ему сдалась?» В этот же миг мужчина резко отворачивается к компьютеру и принимается изображать кипучую деятельность, словно не было этого капризного монолога.
- Что случилось, Копошин? – задаю вопрос, на мгновение присев в переставшее мне принадлежать кресло, и стараюсь делать вид, что предпринимаю последние попытки вспомнить, что нужно забрать с собой. Почему-то резкая перемена в настроении бывшего коллеги меня настораживает.
– Почему ты исчез вчера?
Некоторое время слышу отчаянный треск перебираемых пальцами клавиш, жужжание принтера, а потом злобный выкрик Копошина:
- Зацепина! Дай, в конце концов, спокойно поработать! - Вслед за этим выданный принтером лист сминается в шар и летит мою сторону, и мужчина снова утыкается в монитор, произнеся напоследок: - А то опять из-за тебя не успеваю.
Несколько секунд наблюдаю сочувствующие взгляды коллег, обращенные в мою сторону, а потом комната снова наполняется привычным шумом, производимым занятыми людьми, и понимаю, что на этом разговор закончился.
Неохотно встаю, забирая коробку с вещами, и слышу недовольно ворчание справа: «Ты хоть бы мусор за собой прибрала. А то стыдно будет перед новым человеком за такую грязнулю.»
Снова оглядываюсь на Копошина, но перед моим взором предстает все тот же невозмутимый профиль, и в очередной раз сознаю, что тот единственный бумажный «мусор» лежащий на письменном столе никуда не исчезнет. Наоборот – мой сосед еще и поставит табличку с надписью «Это все, что осталось от Зацепиной», чтобы абсолютно каждый мог знать, кто здесь сидел. Поэтому, не тратя время на препирательства и притягивание новой порции внимания к моей персоне, обреченно кладу смятый лист в свою коробку и все-таки направляюсь к выходу, решив напоследок зайти в студию, чтобы сообщить радостные новости Антону.
- Если ты к Антону, то его нет, - доносится в спину от Маргариты, когда я понимаю, что дверь фотолаборатории заперта. – Сегодня еще не появлялся.
Довольно странно, учитывая тот факт, что я об этом ничего не знаю. Но, на всякий случай подергав дверь еще несколько раз, все-таки убедившись, что открыть действительно некому, и, получив порцию издевательских ухмылок от секретарши, покидаю опостылевший шумный офис.
Городской воздух после душных офисных застенков кажется на удивление чистым и легким. Наверное, именно так пахнет свобода. От условностей, от обязанностей, от работы. Возможно, именно навязанные нормы, о том, что человек должен непременно работать, случат тем ограничителем, который не позволяет дышать полной грудью и пробовать жизнь на вкус. Возможно, нас всегда обязывают, вместо того, чтобы давать право. Душат, вместо того, чтобы помогать дышать.
Возможно.
Жаль только, что у такой свободы есть один минус, разом перекрывающий все плюсы: голодному все равно, какой воздух на вкус, потому что чувство насыщения он не вызывает.
На этом мое романтическое настроение улетучивается так же быстро, как и удивительная легкость воздуха, а взамен приходит удручающая своей неизбежностью мысль: надо искать работу.
Спасибо вам, мистер Энор, за возможное блестящее будущее!
И, как озарение, следом приходит мысль: а что, если пойти и потребовать работу у этого пугающего денежного мешка? В конце концов, вчера же он объявил о моем назначении, пусть это и было сделано только для того, чтобы отвлечь от себя внимание журналистов. Конечно, я понимаю, что реальной должности при Эноровском дворе мне не видать, а вот ходатайство я вполне могу потребовать.
Но делать это я буду уже завтра – в день, который наступит не раньше, чем я доберусь до дома и хорошенько обдумаю  стратегию дальнейшего поведения и методы выхода из сложившейся ситуации. 
Когда картонная коробка становится на кухонный стол, стакан наполняется виски, а ванна – горячей водой, я вспоминаю, что так и не выяснила, почему Антон не пришел сегодня на работу. Его номер я набираю уже сидя в горячей воде.
Не знаю, что меня удивляет больше: длинные непрекращающиеся гудки, означавшие, что никто не берет трубку, или голос оператора, сообщивший о недоступности абонента, когда я позвонила во второй раз, уже после употребления части содержимого из стакана, стоящего на комоде. Третью попытку я предпринимаю уже чисто инстинктивно – просто чтобы убедиться, что мне все-таки не показалось.
Не показалось – до Антона действительно в ближайшее время не дозвониться. Странно, учитывая то, что он всегда отвечал на звонки или сразу же перезванивал. И сейчас очень хотелось надеяться, что ничего серьезного не произошло, и мужчина просто занят.
Новый глоток горького напитка уходит в рот под очередное отстраненное сообщение и мой вопрос, адресованный абоненту, который так и не возьмет трубку по причине своей «недоступности»:
- Как можно пить эту гадость?
Непроизвольно передергивает от неприятных вкусовых ощущений, и я с грохотом ставлю ни в чем неповинный стакан на комод подальше от себя. Га-дость! Не знаю, что Антон нашел в этом напитке, но это редкостная дрянь. Правда, стоило признать, что под нынешнее мое настроение он подходил как нельзя лучше.
Еще несколько минут позволяю себе понежиться в теплой воде и, не дожидаясь, когда виски начнет действовать, выхожу из ванны, на ходу оборачиваясь полотенцем. Первые моменты, когда капли воды еще стекают по коже, оставляя взамен навязчивый холодок, немного неприятны и заставляют жалеть, что у меня нет халата. Но никакие силы не заставят меня купить это махровое чудовище, в котором я больше похожа на очень лохматого белого медведя, чем на девушку, а значит, и жалеть нечего – такое решение имеет некоторые последствия. И с ними вполне можно мириться.
На кухне снова натыкаюсь на неразобранную коробку, о которой забыла, но которая, тем не менее, своим присутствием скоро начнет доставлять неудобства. Глобус, когда-то подаренный Антоном, занимает место на комоде в прихожей. Туда же я отправляю фоторамки и ежедневники. Единственная оставшаяся вещь – скомканный лист, брошенный в меня Копошиным, подлежит уничтожению путем выбрасывания в мусоропровод вместе с коробкой. Правда, мой любопытный нос не может просто выбросить бумагу, предварительно не ознакомившись с тем, что на ней напечатано – все-таки криминальную часть у нас озвучивал именно Копошин, так что не мешало бы знать, что творится в городе. На всякий случай.

«Меня промурыжили в участке 4 часа!!!!! 4!!!! Выпустили по звонку и сказали держаться подальше от тебя, если не хочу осложнений. Куда ты вляпалась, Зацепина?»

Буквально каждое слово было озвучено в моем мозгу и даже сопровождалось визуальным подтверждением в виде бегающего по кругу и крушащего мебель Копошина. По всему выходило, что он не смог пойти за мной не потому, что отвлекся. Просто его «усиленно отвлекли».
Так это полиция работает на Энора или они следят за ним, пользуясь моментом? И с чем в таком случае связана моя странная амнезия?
Срочно нужно вспомнить хоть что-то.
Возвращаюсь мысленно назад, до последних отчетливо отложившихся в памяти событий.
Ничего не значащий визит к парикмахеру.
Комплимент от Копошина по поводу моего прекрасного дорогого вида, и мой ответ о бдительности Энора даже в таких вопросах. Тогда я выразила недоумение столь странным желанием то ли угодить, то обязать, но буквально через полчаса поняла, зачем была такая опека.
Мое назначение и ехидное «Нацепите улыбку, мисс»,  сказанное на ухо. Уже тогда Копошина я не наблюдала в толпе. Почему-то, отойдя к знакомым, он тут же  исчез. Но тогда я не слишком обеспокоилась этим фактом – считала, что он найдет меня внутри. А он, возможно, уже был на полпути к участку.
Шествие в толпе приглашенных, среди которых нет ни одного знакомого лица. И эти оценивающие взгляды и тактичные улыбки, не известно что скрывающие под своей ширмой. Кажется, все чего-то ждут.
Представление сенатору Энору и его странная речь обо мне.
Несколько десятков минут, предоставленных мне для ознакомления с обстановкой, наедине с самой собой.
Появление Энора-младшего, и несколько глотков шампанского, как дань простой вежливости.
И…
Пустота?
Следующее воспоминание только из сегодняшнего утра.
Пробую еще раз. И снова, и снова, и снова. Пока не понимаю, что память упорно отказывается показывать мне то, что произошло после появления в моей жизни очередного Энора. Похоже, ничего хорошего от этой семейки ждать не приходится.
И еще, очень похоже на то, что вместе с шампанским меня угостили еще чем-то. Неплохой способ затащить девушку в постель, хотя можно было бы сделать это более традиционно. 
Становится мерзко, словно меня вываляли в грязи, лишив возможности сопротивляться. Еще в придачу и отобрали собственные воспоминания, так что кроме синяков и царапин у меня не осталось никаких «свидетельств». Теперь мне по большому счету даже нечего им предъявить. Имеющихся доказательств мало даже для газетной статьи – что уж говорить о настоящем полицейском расследовании. Да и, сомневаюсь я, что после подобной попытки Энор оставит меня в живых. 
А жить мне пока еще хочется, тем более что, в планах у меня масса незаконченных дел, к которым давно пора вернуться, а не утирать собственные сопли.
И так, что мы имеем?
Мертвых родственников, мертвого вероятного убийцу, мертвых членов Сената, Лайф Инкорпорейтед, изолированный Северный район, сбежавшую жену убийцы и мое увольнение. А еще есть довольно странный тип, появившийся в моей жизни в самый удобный момент, и не подающий вестей друг. И все это как-то связано. Возможно, только потому, что происходит в моей жизни.
В очередной раз набираю номер Антона, решив все-таки достать его своей назойливостью, и, в этот раз нарвавшись на чужой голос, сообщивший, что номер принадлежит уже другому человеку, недоуменно пялюсь на экран.
Следующий звонок делаю уже из салона такси, движущегося в направлении Южного, в котором Антон снимал квартиру. Очень надеясь, что с ним все в порядке, и он, в самом деле, просто сменил номер.
Только когда дверь его квартиры открывает странный лысый парень в пятнистых штанах, я понимаю, что с моим другом что-то случилось.
- Девушка, а вы к кому? – говорит лысый, усиленно пытаясь прожевать что-то во рту и одновременно изобразить беззаботную позу, опершись плечом о дверной косяк.
- А где Антон? – стараюсь не обращать внимания на возникшую в проеме двери преграду и оглядываю прихожую поверх оголенных мужских плеч, но, так и не найдя там подтверждения присутствия Антона, снова перевожу взгляд на лысого.
- Съехал. Сегодня утром, - равнодушно бросает тот, пожимая плечами. – Заплатил за последний месяц и съехал.
Почему-то не верю я в такой ход событий – не мог Антон просто так исчезнуть и никому ничего не сказать. Да и куда ему ехать?
- Куда не сказал? – на всякий случай спрашиваю, скорее желая убедиться, что в этот раз хозяин квартиры стушуется и признается, что соврал мне. А еще лучше – покается в том, что пытался провернуть какую-то аферу и добровольно сдастся полиции.
И действительно, после моего вопроса мужчина как-то напрягся, словно ожидал именно его.
- Вы из полиции? – спросил он, на всякий случай выглядывая в коридор, чтобы убедиться, что кроме нас никого рядом нет.
- Нет, я его… коллега по работе, - решаю назваться именно так – почему-то сомневаюсь, что этот тип поверит в нашу дружбу.
- Вас не Полина зовут? – чуть тише произносит мужчина, заставляя меня удивиться, но все же кивнуть в ответ. – Один момент.
После этой фразы лысый исчезает за дверью, оставляя меня в одиночестве, но вскоре появляется снова.
- Вот, - говорит мужчина, протягивая мой старый мобильный. - Он сказал, что это ваш.
Нерешительно беру трубку из рук и несколько раз поворачиваю ее, словно пытаясь разглядеть повреждения.
- Я всего раз с него позвонил. Но не ронял, нет, - торопливо произносит лысый, воспринимая мой жест, как попытку придраться. – Так что все вопросы к нему.
Снова недоуменно пялюсь на хозяина квартиры и киваю, после чего тот захлопывает дверь, оставляя меня наедине со своими вопросами.
Вопросами, первым из которых оказывается: «Откуда у Антона мой телефон, если вспомнить где именно я его потеряла?»
И если мое предчувствие меня не обманывает, похоже, кое-кто знает о Северном намного больше, чем я. И о Северном, и о неувязках в его устройстве, и о компании, спонсирующей все происходящее там.
И этот кто-то сейчас, похоже, банально исчез, чтобы лишить меня возможности выйти на след. След, к которому меня уже не может привести журналистика, но зато вполне сможет обыкновенное хамство.
Поэтому следующей попыткой найти хоть что-то, ускользающее от моего разума, становится звонок в компанию, с которой у меня, как оказалось, гораздо больше связей, а не только работа моего дедушки.
Но и здесь меня ожидает неудача. К несчастью, наша правовая система оказалась намного проворнее меня – о моем запрете заниматься журналистикой, похоже, знали уже все – даже те, кто к ней не имел прямого отношения.
Поэтому мне просто вежливо отказывают, ссылаясь на приказ руководства от сегодняшнего числа, основанный на решении суда. На что приходится очень невежливо бросить трубку, так и не дождавшись, когда мне прочитают этот приказ целиком.
Похоже, кто-то усиленно закручивает гайки. И на ум при этом приходит только один человек: тот, который в данный момент сидит на втором этаже Силанс д’Ор и наверняка потешается над моей беспомощностью, ожидая, когда я приду сама выяснять отношения.
Но он вряд ли ожидает, что я нагло проигнорирую его порыв. Точнее, сегодня проигнорирую, предоставив себе выходной, и приласкаю его непомерное эго с небольшой отсрочкой. Это значит, что я все равно приду, но завтра.
Поэтому оставшуюся часть дня я решаю потратить на поиски истины и улик, отправившись за город – в дом дедушки. Просто я чувствую, что если и есть место, где дед спрятал нечто, не подлежащее разглашению, то оно может быть только там. Тем более, госпожа Панкеева делала упор именно на то, что найти это что-то мог только человек, хорошо знающий  моего дедушку.
- Леди, это, конечно, не мое дело, - задумчиво произносит шофер, заставляя меня на мгновение отвлечься от рассматривания в зеркале собственного отражения и переключиться на него. - Но эта машина идет за нами от самого Южного. Мне все равно, но вас это не настораживает?
Оборачиваюсь, чтобы найти подтверждение словам водителя, и убедиться, что кроме нас по пустынной дороге, ведущей за город, едет еще одна машина.
- Вы уверены? – спрашиваю на всякий случай и, получив внушительный кивок, требую, чтобы водитель развернул машину. Почему-то не верится, что получится допросить пассажиров загадочного серого автомобиля - наверняка они просто проедут мимо в случае нашей остановки. А вести их к месту назначения было бы глупостью.
Реакция следует незамедлительно – едва наш автомобиль уходит на разворот, идующая за нами машина резко прибавляет газу, словно обиженная в своих лучших намерениях дама, и очень быстро скрывается из виду.
Или я была права, или работали любители - профессионалов мы бы просто не заметили.
- Теперь куда? – интересует водитель и вдавливает педаль газа, как только я произношу адрес.
Теперь только домой. Похоже, за мной по настоящему следят: либо охочие до сенсаций журналисты, либо люди Энора. На полицию подобная попытка не похожа, если только целью ее не являлось показать, что за мной следят.
Дома, глядя на лежащие на столе телефоны, я раздумывала, каким образом отвлечь внимание от своей персоны, переключив его на нечто более достойное внимания.
Эта загвоздка решилась сама собой после одного позднего звонка. Звонка, после которого решение многих проблем казалось очевидным.
Терзали ли меня сомнения по поводу неправильности моих поступков? Возможно, где-то на задворках сознания. Очень далеко, настолько, что мою совесть они не затронули. Да и при чем тут совесть, если важность дела требовала срочных мер. Любых мер.
Так что, в очередной раз забыв о той самой совести и довольно позднем времени, я набрала номер своего старого и, увы, неверного друга, с которым еще полгода назад, была уверена, никто и ничто меня не разлучит.
- Привет, Стефан. Есть разговор, - произношу в трубку, едва слышу заспанный голос. – Через полчаса.
И едва кладу трубку, уже знаю, что мой неверный друг прибежит за новой порцией заданий, наградой за которые станет шелест бумажных купюр.
Что ж, у каждого свои ценности и приоритеты, а если при этом ими можно еще и обмениваться, почему бы не делать это по самому выгодному курсу?


___________________________

Еще одно безжизненное тело легло поверх кучи из таких же – лежащих в кузове фургона. Через несколько минут их накроет брезентовый тент, скрывая от посторонних взглядов. Потом машина двинется дальше, чтобы найти очередное бездвижное тело и бросить его к другим.
Вряд ли была необходимость в том, чтобы скрывать этот страшный груз  – только непроглядная ночь и  пустота были на пути следования фургона. Их все равно никто не увидит, кроме меня и тех, кто стоит за моей спиной.
- Теперь ты видишь, Каратель? – старческий голос скрипит, как плохо смазанная телега. За этих несколько недель, пока я следил за девушкой, другие нуждались в моей помощи.
Они изменились за это время. Их тощие тела, не знавшие, что такое сытость, с трудом держались на ногах, а ярость в глазах уступила место отчаянию.
- Когда ты положишь этому конец? – Провидица, некогда излучавшая силу, теперь способна только на жалобные возгласы отчаяния. – Ждешь, пока нас всех так?
Ее подбородок дрожит от готовых пролиться слез. Слез, которые она не хочет показывать, потому что знает: на нее смотрят другие. Слез, которые стали непозволительными, как только она заставила остальных поверить в возмездие. Поверить в меня.
- Чего ты ждешь, Каратель? – старушечьи пальцы вонзаются в полы моей куртки, требуя ответить, но я могу только молча посмотреть ей в глаза. Она все равно не поверит, что убийство десятка исполнителей ничего не решит – на их место придут новые. Те, которые будут еще безжалостнее.
И так будет до тех пор, пока  я не найду настоящего виновника.
Того, чье лицо до сих пор скрыто.
Она не поверит в то, что я не могу найти его. Она считает меня всемогущим.
Безосновательно – я всего лишь Страж, запутавшийся в чужих нитях.
Страж, надеющийся найти того, кто затеял все это, но пока так и не вышедший на его след.
Все это время я ждал, боясь в очередной раз ошибиться, и теперь снова прячусь за спины тех, кто надеется на меня.
И я не могу больше тянуть – я должен ускорить события. Она тоже должна увидеть. Мне все еще нужен ее гнев и нити, ведущие к остальным.
Наверное, сейчас довольно поздно, чтобы начинать разговор, но все же я набираю ее номер и прошу о встрече.
Она соглашается не сразу, а только после того, как перезванивает сама. Понимаю – она просто человек, у нее есть свои планы, и пока они ей кажутся важнее, чем те, которые я собираюсь ей навязать.
Она будет не рада: люди не любят быть обязанными. Но я могу предложить ей только мои долги и мои крылья. Самая малая плата за помощь, но это все, что у меня есть.