Родственники

      Большое село Михамполь, районный центр, переименовали в Михайловку.  Ещё до революции здесь была устроена резервация для евреев. Во время Отечественной войны евреев почти всех вывезли под село Заинцы, и там  расстреляли. При отступлении немцы взорвали  кирпичные сооружения в центре, где в основном и проживали еврейские семьи. Это место назвали «еврейскими горбами» и долго его не застраивали.
      Село располагалось  вдоль огромного пруда. Когда-то давно сделали насыпную греблю километра полтора как раз посредине села. В гребле соорудили мост со шлюзами, спуская излишек воды в небольшое озерцо, называемое  опустом.  Из него вытекала мелкая речушка под названием Волчок. Собственно и пруд образовался из речки Волчок, которая протекала сорок километров по долине и терялась в торфяниках.
По другую сторону пруда располагалось село Видошня, чуть в стороне – Микитенцы, почти сливалось с Михайловкой  село Королёвка. А на расстоянии в несколько километров  по кругу располагалось  ещё несколько сёл.
Так что Михайловка была центром. Здесь были районные учреждения, две школы, православная церковь,  а здание костёла занимал дом культуры.
Сюда-то сразу после войны получил направление на службу протоиерей Лысак Сергей, мой дедушка.
Поселилась семья в саманной скособоченной  хатке,  с земляным полом, крытой соломой. Хатка вросла в землю настолько, что   из стрехи (кровли)  мы, дети, выдёргивали почерневшую солому, чтобы выдувать пузыри из мыльной воды. Доставали запросто.
 Постоянно в Михайловке проживали дедушка с бабушкой, их третья дочка Рая, на год старше меня, мои двоюродные брат Юра и сестричка Лидочка. Мне было месяц, когда началась война. Тётя Феодосия еле успела добраться из пограничного городка, где служил её муж к родителям с двухмесячным сыном Юрой.  Бабушка отняла от груди свою годовалую Раю, чтобы выкормить нас с Юрой и дать возможность убежать молодым нашим мамам. Потому что их могли угнать в Германию. Однако немцы наступали стремительно, и они оказались в оккупации. Тётя оставила Юру и добралась до дальних родственников, где никто не знал, что муж её был военным. Боялась, что её расстреляют, если кто-нибудь донесёт об этом.
Мой отец так и не успел меня увидеть. Театр, в котором он работал, был на гастролях, откуда 5 июля его призвали в армию. Он  пропал без вести в самом начале.
  Мама осталась у родителей, а потом, после освобождения, работала актрисой в музыкально драматическом театре в старинном городе Каменец Подольске.  Забрала меня к себе и привозила летом, когда уезжала на гастроли. А когда вышла замуж за артиста театра Георгия Ремизова, то стала привозить меня к бабушке с дедушкой ещё чаще. И три первых класса школы я училась в Михайловке.
Тётя Феодосия работала учительницей. Она и до замужества не хотела работать там, где служил её отец. И без того всегда опасалась, чтобы на неё не падала тень от отца ( мало ли чему могла научить детей поповская дочь!).
 Мои двоюродные брат и сестра постоянно проживали у бабушки с дедушкой, а их мать приезжала только на выходные.
Мы были совершенно разными. Посторонние люди удивлялись, как могут в одной семье быть настолько непохожими дети.
Рая – здоровенькая, плотненькая девочка с толстыми щёчками, большими пухлыми губами. Русая, голубоглазая.  С тугими косичками.
Юра – худенький мальчик, но жилистый, выносливый. С большими голубыми глазами и совершенно белыми пушистыми волосами.
Я – заморыш,  смуглая, кареглазая. С красивыми каштановыми косичками.
И Лида, самая маленькая, родившаяся уже после Победы, в результате того, что отец побывал дома после ранения. Лида была всеобщей любимицей.  Ярко рыжая с веснушками, усыпавшими  её с ног до головы.
 Характеры у нас тоже были разными.
Рая – с обострённым чувством справедливости, вспыльчивая, неуступчивая. Обижалась, что её, как старшую,  бабушка нагружала больше, чем меня и Юру. Но если нас обижали, она не просто давала сдачи, а с плачем доказывала, что её обзывать попадьёй - куда ни шло. А у Ларисы отец погиб, за что её? А Лидочку маленькую за что!?
Рая была очень терпеливой. Однажды увязалась с дедушкой в кузницу.
- Не заходи, подожди на улице, в кузнице  везде железки горячие, - велел дедушка.
Рая постояла немного и вбежала в кузнецу. Тут же наступила босой ногой на  раскалённую железку,  но даже не вскрикнула. Попрыгала, как бы играючи, вон. Дедушка даже ни о чём не догадался. Ожог обнаружила моя мама, когда стала нам мыть ноги на ночь.
- Да как же ты терпишь такую боль? - изумилась она, смазала ногу какой-то мазью и перевязала.
 Рая любила нас поддразнивать, часто доводила до слёз.
Юра уже с малых лет проявлял себя, как мужчина. Дедушка рано стал приучать его что-то мастерить, ремонтировать. Юра всегда молчком заступался за нас, не страшась быть избитым. Был щедрым и великодушным.
Я очень рано стала наблюдать за окружающими. Мне были интересны разговоры взрослых.  Замечала, что у бабушки есть два лица: истинное в семье – властное  не допускающее возражений и  другое – для посторонних людей.  Она  на людях была сдержанной, старалась соответствовать  дедушке.
Я была хитрой и с ленцой. А также трусливой. Не смела дать сдачи обидчикам. А обижали нас часто – поповские дети! Поскольку  я то приезжала в Михайловку,  то уезжала в город,  ко мне отношение было особенным.  Юра говорил:
- Лариса у нас "модельная"! Туфельки, носочки!
Лида  - пухленькая девочка с прекрасным аппетитом, всегда следила, чтобы ей накладывали в тарелку еды не меньше. Была спокойной, ласковой.
Больше всех я любила Юру. Он  вёл себя, как старший. И был бесконечно добрым. Помню,как бабушка впервые угощала нас сахаром. Прямо сыпала на промытый стол по две большие ложки.
Я быстро съедала свою кучку. Наклонялась и слизывала языком, крупинки налипали на языке – вкусно!
 Рая слегка смачивала ломоть хлеба водой, потом опускала хлеб влажной стороной на сахар и ела, хрумкая.  Мне тоже так хотелось, но поздно, мой сахар уже съеден. Юра это просекал, брал хлеб и делал то же, что Рая.
- На! – отдавал его мне и улыбался. А потом ел по своему, чёрпал  ложечкой  и сыпал себе маленькой струйкой в рот.
Или другой пример:
Мы с кем-то из взрослых, а если в это время приезжала моя мама, то с ней, идём в лес. Путь не близкий, устаём, делаем привал. Мама достаёт  чёрный ржаной  хлеб, отрезает ломти, потом поливает слегка из маленькой бутылочки подсолнечным маслом, очень душистым. Посыпает солью, и вручает каждому из нас.
Объедение! Я ем быстро, Юра даёт откусить от своего куска.
Собираем  землянику. У каждого своя кружка. Я соберу немножко, и не выдерживаю, съедаю. Потом вижу - у Раи и Юры уже много, досадую на себя, начинаю усердно собирать.
Но когда подходит момент ссыпать ягоды маме в бидончик, у меня мало. Мне стыдно.
Юра подходит ко мне, быстренько отсыпает из своей кружки. Мама нас хвалит, а я испытываю  к Юре горячее чувство любви. И когда мама дома делит нам привезенное угощение - халву, я отламываю Юре большой кусок.
  Послевоенное детство, полуголодное, потому что дедушка содержал ещё семью умершего брата, у которого осталось четверо детей.  В нём были  ссоры,  обиды, и много радости, любви и даже счастья.