63. Путь сквозь ночь

http://www.proza.ru/2015/04/12/751

Глава шестьдесят третья. Путь сквозь ночь.

Когда Иван рассказал Алёне о своей удивительной находке, она улыбнулась, кивнула:
- Это радость и утешение в матушкин осиротелый дом пришло. Не отдавайте её никому.
- Да что ты! И в мыслях такого нет. С ней утешение нам пришло.
- Не тебе. Матушке, - коротко глянула Алёна и не дала Ивану спросить, заговорила об чем-то другом.

А ему потом не давали покоя эти её слова. Ведь яснее ясного - Дарёнка им, Богом дарённое утешение. И никому, никогда, ни за какие посулы они её не отдадут. Хоть многие из Лебяжинских сердобольных баб готовы были сиротинку обогреть, обласкать, лакомым кусочком порадовать. То одна, то другая, подходили, говорили, что охотно возьмут найдёнку в свою семью, пусть растёт, в разум входит рядышком с их собственными детками, лишним ртом не будет. Мол, Алёнину мать горе подкосило, да и годы уж, не под силу ей дитя поднять, а ему, молодому да холостому для чего чужим чадом себя отягощать? Не простое это дело, дитятко малое ростить... Но вопреки всем толкам и резонам осиротевшая матушка и Иван всё уже обтолковали и решили. Но тревожило, тревожило Алёнино: не тебе...

Прошёл день, и другой, и ещё череда их минула... Иван всё с большим нетерпением ночей ждал. Не давало ему покоя предчувствие, будто должна Алёна сказать что-то об девочке, больше, чем он знал. А может, и не слова то будут, а знак малейший, от которого сделаются понятными смутные догадки и ощущения. Что-то не так было с Дарёнкой. Будто наваждение какое, но иной раз в лице, в глазах, в смехе девочки чудилось Ивану... Но Алёна молчала, и что-то не давало ему завести об том разговор.

А в один из тихих и уже почти по-летнему тёплых вечеров мать сказала:
- Иван, твой пригляд за мной боле не нужен. Рядом с Дарёнкой я будто жизнью наполнилась. Я теперь сама смогу, тебе не надо при нас жить. Знаю, Алёну понесёшь в сердце через всю жизнь, до последнего своего часу. Но ты молодой да пригожий, твоё утешение впереди.
                * * *
...Скрозь темноту ночи неудовимо, неощутимо проступили белые станы берёз, будто светлые, чистые девицы в хоровод заключили. И пространство меж ними заполнил тот свет особенный, что бывает только в берёзовых рощах, ровно исходит он от самих берёз, и стоит роща светлее светлого, яснее ясного. Ещё в храме такой свет бывает, торжественный, не принадлежащий земному. Замер Иван в берёзовом сиянии. И увидал – за деревьями, приближаясь к нему, возникает и пропадает девичий силуэт - Алёна. Подошла, остановилась.

- Теперь пора нам, - сказала. - Ты готов?
Хотел спросить: "К чему?" Да понял, спрашивать не надо. "Пора..." - это всё сказало.
- Может, с матушкой проститься?
- Нет. Она уже отпустила тебя. Я тех слов ждала, что сказала она тебе сегодня.
- А вправду ли, не нужен я им боле?
Алёна качнула головой.

- Есть кому пригляд за ними вести. - Увидала тень сомнение в глазах Ивана, сказала: - Идём, покажу тебе о Дарёнке. Держи мою руку, не то сорвёшься.
И тут же захолонуло сердце, будто ухнул он в чёрный провал. Не упал, только потерялся на миг. Однако, была при нём точка тверди, опоры - рука Алёны. А коль Алёнушка с ним, так он без оглядки хоть в пропасть шагнёт.

Когда обрёл себя, увидел, что оказался посреди ненастной ночи. Но сам Иван ни холоду, ни ветру не чуял, и не то летел он над голыми верхушками, не то висел. Нет, и так неправильно сказать. Он присутствовал в промозглом весеннем лесу в эту злую ночь. Ветер свистел меж голыми стволами, мотал тяжёлые лапы ёлок, лепил на них мокрый снег.
– Гляди Иван. Меня ни про что не спрашивай. Сам всё увидишь. Помни только, глядишь в прошлое, всё уже свершилось, ничего не переменишь, да и не надо. Сердце своё скрепи и гляди только.
В этот миг увидел Иван внизу лесную дорогу, к которой теснились тёмные ели, будто затоптать хотели дорогу, уничтожить этот след человека, чуждый глухому лесу. И тут захолонуло сердце у Ивана, разглядел он на дороге дитёнка – никак невозможно было это среди лютой ночи, в дремучей чащобе лесной. Но девчушка была на дороге и брела она сквозь густую кашу из снега и ледяного дождя, мимо вековых угрюмых великанов. Маленькие ноги ещё толком не выучились по земле шагать, запинались за мозолья корней, наружу выпирающих, соскальзывали в узкую колею, недавно оставленную колёсами в холодной перемешанной со снегом земле.
Дарёнка! Иван едва не кинулся к ней выхватить из-под этой стужи, отогреть на груди… Алёна крепко ладонь сжала: «Гляди!»
Большой, материнский, видать, плат сбился назад, один конец его свисал до земли, волокся по грязи. Девочка не плакала, устала, видать, от долгого плача и теперь время от времени только вздрагивала всем маленьким тельцем от судорожных всхлипов.
И в тот момент из-под ёлового шатра воровато выскользнул на дорогу большой серый зверь, постоял и затрусил краем дороги за человеческим дитём.
– Спаси её! – лихорадочно проговорил Иван. – Спаси!
– Иван, всё уже свершилось.
Волк изготовился к прыжку, и крик застрял в горле Ивана...
В этот миг что-то случилось, в глазах темно стало. Потом он услыхал визг, от которого мороз пробрал Ивана и волосы на голове зашевелились. Но тут же разобрал он, - так визжит собака, когда побьют сильно. В глазах прояснело. Странный изумрудный свет разливался внизу, струился, перетекал волнами. Иван успел ухватить взглядом, как зверь с поджатым хвостом кинулся в чащобу от этого света. Иван метнулся взглядом назад, отыскивая ребёнка. И споткнулся о неподвижный комочек на чёрной земле.
Девочка лежала ничком, ткнувшись головой в землю.
– Она живая? – со страхом и надеждой спросил Иван. И осёкся.
То ли мнилось ему, то ли вправду виделось, будто девичья тонкая фигурка обозначилась в зелёном сиянии, склонилась над недвижным, скомканным комочком плоти, потянулась к нему…
Опомнился Иван, когда опять стояла на лесной дороге малёха. Та самая, Дарёнка. И другая, иная чем та, что недавно шла сквозь ненастную ночь. Иван смотрел вслед маленькой золотоголовой топотунье, которая шла теперь по схваченной морозцем дороге, как по летней поляне. И знал он теперь, нету ей боле в этом выстуженном голом лесу ничего грозного, ни стужа не тронет её, ни зверь голодный, потому, что она хранима.
– Скажи, Алёна, погибла девочка?
– Да.
– Как же вы… видели, смотрели. Как допустили?
– Иван-Иван… Я могла бы сказать, что погубила её родительская беспечность, торопливость никчёмная. Себя сгубили и дитя своё, когда ринулись через лес в ночь, в ненастье. Только вернее здесь другое будет. На роду ей такая гибель написана была. Но теперь ей вторая жизнь дана, на счастье. И в утешение матушке моей.
– Кажись, теперь я знаю, кто заботиться о них станет.
- У них теперь много хранителей. Слуг у Веды много.
- А с дороги-то ты ведь её подняла?
- Да, - коротко ответила Алёна.
Ни к чему было рассказывать Ивану, как смогла она вдохнуть новую жизнь в девочку. А случилось это так же, как Веда когда-то сотворила Алёну, дух от духа частицу свою.
                * * *
Рука об руку они долго шли тихими лугами, укрытыми невесомым покрывалом тумана. Потом над головами сонно лепетали кроны деревьев, и заросли расступались раньше, чем Иван поднимал руку отвести гибкие ветки. Над миром стояли тишина и покой. Иван не спрашивал, куда они идут. Да какая разница, куда ему идти, если рядом Алёнушка. Но когда открылась глазам блестящая чёрная поверхность омута, Иван подумал, что знал, именно сюда лежал их путь сквозь ночь.
На берегу их ждала встреча. Они подошли и встали перед Ведой, держась за руки. Ни одного слова не упало в тишину ночи. Они стояли и смотрели в её бездонные, как ночное небо, глаза. Как Русалочий омут с его жуткими, потаёнными глубинами.
Потом она медленно повела рукой и через чёрную гладь воды легла серебристая полоса лунного света. Веда улыбнулась им и ступала в сторону.
Иван глядел на серебристую дорожку, и не понимал, мнится ему или вправду вдали по сторонам от неё будто огоньки засветились... Не огоньки, - окошки светятся в ночи. Он на Алёну глянул:
- Ты их тоже видишь?..
Алёна улыбнулась, кивнула под ноги:
- А ты тропинку эту узнаёшь ли?
Не понимая, о чём она, Иван глянул вниз... Серебристой дорожки через омут как не  бывало. Наместо неё бежала из-под ног узенькая лесная тропинка, теснили её высокие папоротники да черёмуховые заросли.
- Это ведь... Мы встретились на этой тропинке!
- И ты спросил у меня дорогу, - кивнула Алёна. - Помнишь, что я сказала?
- А то! Сказала по тропинке этой идти, а как на опушку выйду, там и деревню увижу, мимо не пройду. Так что же?.. Идём?
Алёна сжала руку Ивана и ступила на дорожку. Вдруг слетел с верхушки дерева большой старый ворон, опустился перед ними, глянул чёрным глазом и молча зашагал вперёд, будто дорогу казал.

http://www.proza.ru/2015/04/12/745