62. Про то, что случилось в лесу в ненастную ночь

http://www.proza.ru/2015/04/12/753

Глава шестьдесят вторая

про то, что случилось в лесу в ненастную весеннюю ночь

Дарёнка мало что рассказать могла. И то сказать, тут у взрослого в голове перемешается всё так, что не разберёшь после, где быль, где сон, где примерещилось. А тут несмышлёныш. По прикидкам и четырёх годков дитё не прожило на белом свете. И по всему выходило, что осиротилась она к четырём своим годкам.
Видать, погнали их волки. Лошадь, обезумев от смертного страха, понесла не разбирая дороги, повозку-то и расхристало о деревья. Но ещё раньше, видать, девчонка выпала из возка сзади, когда стало его мотать да кидать по корням, по ухабам. А вот как она звериных клыков избежала, как проскочили её волки, погоней увлёкшись, об том лишь Бог знает.
Дарьюшка-то, правду молвить, помнила ещё кое-что, но даже Ивану и доброй «баушке» она не всё могла рассказать. Не потому, что не хотела: она вроде помнила, но когда её начинали спрашивать, память об той ночи вдруг уходила вглубь, таилась, и Дарёнка путалась, сама уже не знала, вправду ли пробудилась от криков отца и матери, от сильной тряски? Вправду ли трясло повозку так, что Дарёнку кидало от стенки к стенке. Ночь была холодная шибко, лютый ветер сёк дождём пополам со снегом, но Дарёнке было тепло в большущем батюшкином тулупе, в который мать завернула её. Вот она и каталась мягким коконом, и больно ни чуточки не было. Сперва хотела она из тулупа выбраться, но кричали так страшно, что Дарёнка оцепенела от страха. А потом вдруг полетела куда-то вместе со своей тёплой темнотой.
В той ночи было ещё много. Одиночество и жестокий холод, страх и слёзы, и большая серая собака со злым пламенем в жёлтых глазах.
Но было и другое. Тихая, спокойная радость, когда она знала, что всё страшное кончилось. Это когда шла она по лесной дороге и рядом, с обеих сторон шли батюшка и маменька, держа её за руки. Правда, сколь она с ними ни говорила, ни спрашивала, они молчали и лишь улыбались ей тихо. Но были они такие ясные, светлые, такие спокойные - как никогда, что и Дарёнка не стала ни о чём беспокоиться. Ещё стояла ночь, но от батюшки и маменьки ровно сияние шло, темноту отгоняло, и они шли в этом сиянии. Босые Дарьюшкины ноги не чуяли ледяной, запорошенной снегом земли.
Они шли, шли, и Дарьюшке было так радостно, как в утро Христова воскресения. А потом родители остановились. И стали молча прощаться. Дарёнка сначала, было, испугалась, хотела заплакать, да лица их были так светлы, руки такими нежными и добрыми… и Дарёнка вдруг сердцем услышала их голоса: «Мы всегда здесь, всегда рядом. И всегда будем рядом. Но ты не должна быть с нами. Иди, доченька, иди вперёд. Там тебя ждут».
Тут Дарёнка увидела впереди на дороге большую и добрую олениху, а когда обернулась, родителей не было. Она опять чуть-чуть испугалась, но их голоса возникли снова, и Дарёнка поняла, что они никуда не ушли от неё.
И ещё поняла вдруг, что испугалась-то по привычке. Ей теперь совсем не было страшно. Ненастья как ни бывало. Ночь дышала совсем летним теплом. Ветерок, как шаловливый соседский парнишка летал меж вершинами спящих дубов и тревожил их, громко шурша прошлогодними листьями. Дарёнка знала, что может велеть ему умолкнуть, упасть к подножиям дубов либо улететь играть сухими листьями в другом месте, но она не стала прогонять шалуна – он развлекал её. Дарья сошла с дороги на обочину, где молодая трава пробилась уже сквозь палую листву. Мягкие зелёные иголочки забавно щекотали босые ступни, упруго сгибались, оберегая маленькие ножки от колючек и сучьев. Когда кончалась ночь, стало совсем хорошо. Птицы прилетали к ней, она протягивала им ручонки, и они садились на маленькую ладошку.
По рассказам Дарёнки выходило, будто ни то день, ни то два вела её через лес олениха, что спала она, к тёплому боку её привалившись, и холода ни чуяла.
Иван и верил, и не верил. Но ведь и впрямь, на опушку Дарёнка с оленихой вышла, это он сам видел. Дарьюшкиных странных рассказов он никому не пересказывал – досужи люди разговоры говорить и догадки сочинять.
Осиротевшая матушка Алёнина сердцем будто прикипела к девчушке. Опять засияли, залучились потускневшие глаза матери, когда под осиротелым кровом зазвенел детский голосок и смех. А девчоночка до того ласкова, до того понятлива – глянет в глаза, будто в душу. Проведёт маленькой ладошкой по щеке, куда печаль девается, и усталь, и боль уходят.

http://proza.ru/2015/04/12/748