Отчаяние

Я тупо пялился на закрытый ноутбук. Мысли, раненными птицами, бились в голове. Зачем он это сделал? Почему? Мать что-то говорила рядом. Кажется, что-то о правде. Я с трудом улавливал слова. Кивал головой. Наверняка, невпопад. Было трудно дышать. Невыносимо. Какой-то вопрос. Точно! Вопросительный тон. Я кивнул, улыбнулся. Уйди, пожалуйста, уйди. Мать, будто услышав меня, погладила мое плечо и, как всегда элегантная, покинула зал. Я немного расслабил свои же тиски. Моментально закружилась голова. В горле, комом, стоял крик. Но я держался. Ради всего святого, зачем? Джозеф. Где-то там. Он был совсем один. Что он почувствовал перед ... мой единственный человек. Сердце больно сжалось, пропуская через себя всю жалость к нему. Становилось все труднее дышать. Я расслабил галстук, оперся рукой о стол.
      -Джек?.. - Томасина. Когда она вернулась?
      -Все в порядке. - Я неопределенно махнул рукой. - Голова закружилась.
Тихие шаги, еле слышный щелчок двери. Я снова один. Постепенно дыхание выровнялась. Головокружение отступило. Тело уверенно возвращалось к норме, в отличие от души. Я закрыл глаза. Неожиданно сознание полоснула новая мысль: что если он не сам, а ему помогли? Королева способна на это. Губы искривились в усмешке. Мне ничего не доказать. И какая теперь разница? Джозефа мне этим не вернуть. На родное имя тело отреагировало незамедлительно. Я сел прямо на пол, стащил галстук и шумно втянул в себя воздух. Но его оказалось слишком много и я начал задыхаться. Мне было плохо. Невыносимо плохо. Тело разрывалось. Я больно закусил губу, глухо зарычал. Только не во дворце.


      Я сидел на нашей кухне, больше похожей на небольшой ресторанчик. Стол из темного дорогого дерева. Мягкий свет подвесных ламп. Здесь было тепло и уютно. Только я не чувствовал всего этого. Я безуспешно пытался напиться. Передо мной стояла почти допитая, мною же, бутылка виски. Но мой верный друг не помогал мне. Внутри уверенно поселилось необъятное горе и тоска. Тело привычно реагировало на алкоголь: смазанная картинка, резкие движения. Но напряжение тела, вымываемое алкоголем, по закону сообщающихся сосудов, перешло внутрь. Мне казалось, что моя тоска видна невооруженным глазом, что ее можно потрогать.
Краем глаза я заметил, как пришла Мишель. Моя маленькая сестренка.
      -Поделишься? - Надо же. Ни одного меня сегодня что-то гложет. Я безразлично протянул ей бутылку. Возможно, хотя бы ей это поможет. Она отхлебнула, поморщилась. Ну все, хватит! Отдай! Это мое! Я налил себе еще. Меня уже немного вело, мутило. Абсолютное безразличие ко всему, поселившееся во мне, съедаемое меня горе, обжигающий виски - ядерная смесь. Я чувствовал, как в глазах стоят слезы. Мне хотелось разрыдаться, как мальчишка. Если бы я только мог. С ним мог бы.
      -Что случилось? - В голосе забота. Мне было плевать. Мне все было противно от этой семьи. Даже их забота. Фальшивая. И я молчал, а хотелось выть.
      -Ну чего ты? Мы же всегда все друг другу рассказывали.
      -Это я тебя всегда выслушивал. - Милая Мишель, когда тебя действительно интересовало, что на самом деле в душе у твоего братца? Я залпом осушил стакан.
      -Может я чем помогу? - "Ну, если ты умеешь оживлять мертвых, тогда вперед", - пронеслось у меня в голове. А вслух лишь устало выдохнул:
      -Вряд ли.
      -А может ты мне поможешь? - Вот. Так привычнее. Конечно, я сразу понял о чем она. Наверное, еще тогда, когда она только вошла.
      -Помочь скрыть твой роман с Дэвидом? - Я заметил, как она смутилась. А меня больно кольнула зависть, помешанная со злостью.
      -Настолько всё очевидно?
      -Да нет. Вы шифруетесь не хуже других. У вас талант к хитрости. А я впечатлился. - Я схватил бутылку и встал. Мне хотелось побыть одному. Но перед уходом, я наклонился к Мишель и немного пьяно выдохнул: - Поэтому я тебе и не помогу.
Да, это было эгоистично. Но мне было все равно. Я не собирался сейчас утешать кого-либо. Мне чертовски хотелось, чтобы меня оставили в покое. Я уже почти вышел из кухни, когда Мишель кинула мне в след:
      -Хочешь чтобы страдал Дэвид? Так это ранит меня, а не его!
Я повернулся. В глазах замерли слезы. Я видел его перед собой. Немного грустного. Темно-русые волосы смешно торчат в стороны. То, что я сказал дальше... Я будто просил его понять меня, вымаливал прощение у того, кто меня никогда не услышит.
      -Как бы там ни было, ты не хочешь, чтобы он видел, слышал или знал. Можешь тогда забыть все это. Настолько все забыть, что не поймешь кто ты есть. Но я тебе этого не желаю. А если действительно хочешь решить этот вопрос, иди к нашему дяде. Я тебе не помощник. - Сухо бросил я и вышел из кухни. Я больше никому из вас не помощник.
Начала болеть голова. Меня мутило. Тело отказывало. Я с трудом поднялся к себе в спальню. Плотно закрыл дверь, запер замок. Аккуратно поставил почти пустую бутылку на стол и сел на огромную, холодную кровать. Слезы, наконец, вырвались на свободу. Я медленно сполз на пол, привалился спиной к кровати. Как бы там ни было, это я его убил. Своими страхами, амбициями. Я уничтожил его. А он любил меня. Я пытался собрать расползающиеся мысли, прийти к какому-то решению. Мне невыносимо хотелось увидеть его, дотронуться до теплого, родного тела, посмотреть в ясные глаза, понять, что я не один, что, не смотря ни на что, есть в мире человек, мое убежище, который принимает меня целиком и полностью. Я люблю тебя, Джозеф. И сердце взорвалось болью.


      Можно ли привыкнуть к кладбищам? Черные деревья, кривыми ветвями-пальцами тянулись к серому, тяжелому небу. Я сидел в машине, а мелкий дождь оставлял неровные дорожки слез на стекле. Было невыносимо осознавать, что его больше нет. Что вместо привычного, симпатичного лица, я увижу лишь деревянный ящик. Мне казалось, что из меня выкачали все человеческое, залив пустоту горем и отчаянием. Я безразлично смотрел перед собой, пытаясь заставить себя выйти из машины. В окно постучали. Я дернулся, повернулся. Священник Самуэльс. Сегодня он будет вести церемонию. Он знал Джозефа, знал нашу историю. Может он сумеет подобрать правильные слова.
Я нажал кнопочку, стекло тихо опустилось.
      -Похороны сейчас начнутся.
Я вздрогнул от тяжелого слова. Кивнул. Заметил, что уже собралась небольшая группа желающих проводить его.
      -Это то, о чем я думаю? - Я произносил слова на автомате, не до конца осознавая, что именно говорю.
      -Тут для всех открыто. Любого ждут.
Самуэльс кивнул. Его спокойный взгляд и тихая речь коробила меня. Я смутно осознавал, что он обвиняет меня. Все нормально. Я тоже обвиняю себя.
Я не знал никого их пришедших. Невольно хмыкнул. Я не знал никого из его знакомых. Мне было достаточно его одного. Вранье! Я одернул себя. Я, просто, прятался. И прятал его.
Началась служба. Я, наконец, вышел из машины. Холодный, влажный воздух неприятно холодил кожу. Я не взял зонта и чувствовал, как мокнут волосы, как грубая ткань пальто вбирает в себя воду, как слезы. Мне было все равно. Я прятался за деревьями. Этот маленький ящик. Красивое, светлое, дорогое дерево. Под стать ему. Там, внутри, человек, который дорог мне больше всего на свете. Безжизненный, холодный. Все мое существо отказывалось верить в это. Прости меня, Джозеф, прости. Заговорил Самуэльс. Его слова ножами впивались в меня. Мне захотелось уйти, лишь бы не видеть этого светлого ящика, лишь бы не слышать этого спокойного голоса.
      "Джозеф Майкл Лейсил. Такой же как мы все. Любимый Господом. Избранный за черты, Господом дарованные. Такой дар мог бы разделить человека на двое. Но не Джозефа. Он жил единой жизнью, весь свой век. Презирая неравенство, презирая ненависть. Он отдал собственную жизнь, не любя не правильно. Но слишком любя. Кто-то скажет, что он умер, как трус. Но жил мужественно. Будем же это помнить."
Тихо подошла Томасина. Принесла зонт. Наверняка, уже сегодня, об этой моей выходке, узнает Королева. Какой-то частью я хотел этого. Ради него. Наконец перестать прятаться. Сейчас, как никогда, я ненавидел ее. Такую элегантную, такую живую, уверенную, что она знает все обо всех. Я резко развернулся и пошел к машине. Меня опять мутило, тошнило от этого отчаяния, от невыносимого горя, тяжелым камнем лежащего где-то внутри. Одиночество, колючее, злое, укрывало меня своими цепкими объятиями.

      Я, действительно, не помню, когда и как вернулся во дворец. Не помню сколько прошло времени. Я выпал из течения жизни. Выпал, как птенец из гнезда, потеряв ориентацию в пространстве.

      -Это было глупо! Появиться на похоронах собственного шантажиста. - Королева нервно мерила шагами небольшую комнату в левом крыле здания. Я чувствовал, как позади меня, тенью стоит Томасина. Именно она пригласила меня на этот разговор с матерью. Я пошел. Пошел, как робот и теперь сидел на диване усыпанном подушками. Ее слова глухо долетали до меня, сквозь туман.
      -Я пытаюсь скрыть историю с этим парнем...
      -Джозефом, - не удержался я. Нельзя, чтобы он был просто "этим".
Королева резко остановилась, внимательно посмотрела на меня.
      -Что?
      -Его звали Джозеф, - звали...
      -Да мне-то какое дело, как его звали! Он пытался погубить тебя!
Я устало крутил перстни на своей руке.
      -Нет, не пытался. Он пытался спасти меня, - я опустил голову. Было тяжело осознавать, что я все понял так поздно.
      -Спасти тебя? От чего?
      -От себя самого. - Я, наконец, взглянул на нее. - И я уничтожил его за это. Из-за меня он мертв, - слова выходили с трудом, я практически давился ими.
      -Томасина, выйди! - Королева засуетилась, заметалась. Конечно, такие откровения от неразумного сына. Мне стало противно. Томасина тихо вышла, Королева присела около меня:
      -Ты сказал, он никто тебе. - Голос тихий, вкрадчивый, полный надежды. Я вдохнул, нет втянул, шумно, в себя воздух. Его категорически не хватало.
      -Он любил меня. А я любил его.
Мать взяла мое лицо руками, развернула к себе. Я смотрел в ее светлые, холодные, пустые глаза.
      -Нет. Не любил. Ты не можешь.
Почему ты не видишь меня, мама?
      -Я любил его. - Эта мысль билась во мне раненной птицей, острыми крыльями раня меня, еще и еще. Голос задрожал. - Я любил его! Я вырвал его из сердца. Потому что отец так хотел, - сказал я вставая. От нестерпимого отчаяния волнами поднималась злость. - Ты так хотела. - Я подошел к ней. - А теперь, единственный человек, разглядевший меня, разглядевший по правде и любивший до конца, мертв. - Впервые, я осознал это так четко.
Щеку обожгло резкой, горячей болью. Она дала мне пощечину. Странно, но я был рад ей. Отрезвляет.
      -Отлично! - Королева замешкалась и в каком-то своем порыве крепко схватила меня, обняла, поцеловала. Я не чувствовал ничего. Все равно, как, если бы, меня обняла стена.
      -Эта вольность характера будет нашем секретом.
      -Вольность характера? - Я смотрел на нее, не узнавая. Неужели она не видит меня, неужели престол для нее дороже сына. Все четко, как паззл, становилось на свои места. - Я такой и есть. - Я выбросил эти слова ей в лицо. Спасибо, обращенное ему, пронеслось в голове.