Семь - счастливое число

В городе Калинковичи в 1994-м году сформировался творческий клуб "Провинциал", который довольно быстро и распался, так как никто внятно не понимал, а для чего, собственно, было встречаться сообществом в 50 душ. Ведь творчество в то время не могло принести дохода, а без этого было неведомо, зачем этой ерундой заниматься?

Однако благодаря "Провинциалу", который выдохся, даже не набравши темпа, в городе К. появилась удивительная компания друзей. Состоящая из семи человек (не зря говорят, что число счастливое), она отличается тем, что приятели поддерживают отношения и поныне, хотя уже более 20 лет прошло. Их породнила схожая жизненная ситуация и возраст. Вернувшись из армии и немного погуляв на воле, парни смотрели вокруг – и голова шла винтом от того, что творится в обществе. Единый монолит СССР развалился, магазины опустели, товары стали отпускать по талонам, люди сварливо ругали политиков, сошедших со сцены, а по телевизору показывали блатных и развязных артистов.

Уйти в творчество в ту пору было в какой-то мере выходом из невеселого положения. Вот только как это было сделать?.. Никто в одиночку этот вопрос решить не смог, не помогло и сообщество. В итоге общение их одарило лишь тем, что у "семерки" появился индивидуальный стиль и творческие псевдонимы. Все творцы – особи мужского пола, имена которым: Дуброва, Меланхолик, Легоплас, Пижмалгон, Таймуразор, Колымага и Перламутров.

Объяснение необычных имен, всего лишь, кроется в том, что у друзей творческий подход к жизни. Если назвать вместо творческих псевдонимов имена подлинные, то это станет неинтересно, пропадет колорит.

Конечно, их немало раскидала жизнь по карте географии за минувшее время. В этом одна из причин того, что встречи с каждым годом становятся все более редкими. Однако "междусобойчики", что не менее примечательно, всегда проходят весело и на одном дыхании. Объяснение тому имеется простое – родственность душ, которая была выявлена в недолгий период бытия клуба "Провинциал". Бобик издох, но не зря жил, как говорится. Если обстоятельства тому не препятствуют, то друзья стараются встретиться на дому у Меланхолика. Давно уж было подмечено, что там наиболее благоприятная среда, которая способствует раскрытию индивидуальностей.

Так было и на этот раз. Разворачивалось, вроде бы, все обычно, но в итоге стало незабываемым.

                *                *                *

Собирались неспешно, потому что каждый волочился своим отдельным, неповторимым путем. Таймуразор с Колымагой, например, напросились на повозку к цыганам и прибыли к нужному дому в пестром окружении табора, в сопровождении стука телеги и лошадиного фырканья. На память от этнических собратьев друзьям был вручен перетянутый ниткой снопик сена.  Растрогавшийся Колымага в ответном порыве щедрости подарил цыганам недописанное стихотворение, которое всюду таскал с собой в надежде завершить. Таймуразор же, под впечатлением от знакомства и крепнущей дружбы, зарекся написать песню, в которой непременно будут слова: "Мне ту чавелу  молодую не забыть".

Эти двое у пенатов Меланхолика Микки появились раньше других. Следом подрулил на своем "Фиате" Дуброва, но его не сразу заметили, потому что из-за руля гость не вылез, а просидел в авто еще с полчаса, нахохлившийся и мрачный как грозовая туча.

– Бодун бухает – и мне все это осточертело! – исчерпывающе разъяснил Дуброва, войдя в дом. К этому он ничего не захотел добавить – уселся в кресло, откушал чаю и надолго погрузился в тягостные раздумья.

Кто такой Бодун в точности никто не знал. Тем более, это трудно было установить с учетом революционного переименования, которое сам Дуброва не так давно произвел. Поговаривали, что Бодун – это руководитель фирмы, в которой Дуброва значится служащим. Прочее было неизвестно. Из разрозненных, брошенных сгоряча фраз, вырисовывалась картина, что доход фирмы целиком зависит от здравомыслия Бодуна. И тот был вполне умудрен опытом, наделен хваткостью и чутьем наживы. Деньги у фирмы водились – их количество день ото дня возрастало. Но материальное положение самого Дубровы, парадокс, от этого ни в коей мере не зависело. Получал он, как и оговорили вначале, 400 долларов в месяц. По шкале исчисления самой дорогой в мире столицы Москвы это было так себе – ровно, чтобы не сдохнуть. Сам Дуброва, предположим, мог бы за такие копейки как-то и перебиться, даже позволяя себе иногда пиво "Толстяк". Однако дома его поджидала супруга Ежевика, которая хотела не просто хлеба, но и масла поверх. Максималист по складу характера, Дуброва изначально был противником отзывов о себе "баба в штанах". Поэтому, в попытках заработать, он бился как таранка – об стол. И безо всякой видимой пользы, потому что крепнущее благополучие совместного дела сводилось на нет регулярными алкогольными возлияниями Бодуна. Причем, пил подлец исключительно за счет фирмы и тем сильнее, чем больше у той появлялось дохода.   
    
На дружеский междусобойчик, в общем, кое-как собрались. Перламутров прибыл на маршрутном такси. Шутил он как обычно – необычно. Глаз не было видно из-за длинного козырька шапки. Щетину, видимо, сам он считал за признак мужественности. Перламутров очень был специфичен. Девочкам иногда он нравился – тем, у кого в голове сумбур. Одной из ста, говоря навскидку.

На ходу отплевываясь, под сопровождение велосипедного дребезга, последним из тех, кто должен был появиться точно, обозначил свои очертания Легоплас. "Был образ его, мутный, особенно размыт" – взглянув на гостя, выдал в поэтическом наплыве впавший в задумчивость Колымага. И впрямь, у всех возникло впечатление, что забухавший в последнее время Легоплас как-то уж очень несвежий: то ли опять пьяный, то ли еще не отошел со вчерашнего. Но на это вначале не обратили внимания. А потом  Легоплас надолго пропал из виду.

Меланхолик Микки во все времена славился гостеприимством. Во многом этому способствовали благодушные родители, помогала и жена. Поэтому на стол в добром доме было накрыто уже с утра, хотя уселись за него лишь к обеду.

Прежде Микки увлек гостей на демонстрацию достоинств дома, в котором проживал. Имел честь. Внешнее и внутреннее обустройство  жилища непрерывно велось уже лет пятнадцать. Если не все двадцать три. Неспешность, впрочем, объяснялась не леностью или отсутствием материальных средств, а только логической установкой, к которой Меланхолик пришел, прежде вкусив жизнь в горьких проявлениях. "Если я всё отремонтирую сегодня, зачем мне жить завтра?" – вопрошал он риторически, осведомленный, что полновесно ответить на этот вопрос невозможно. Его позицию, кстати, одобрял Таймуразор, тоже затеявший на своей частной территории долгострой, конца которому было не видно. В творческих проявлениях жизненное кредо этих двух (да и свое собственное, впрочем) в одном из стихотворений довольно точно отразил Перламутров:
   
                Я хотел бы построить дом,
                Чтоб комфортно спалось в нем.
                Где томиться не все ли равно:
                Терем, хата, хибара, НО… **

Вот именно в это "но", по мнению Меланхолика Микки, упиралась жизненная сущность. Ибо человек стремится к совершенству, а жилище с ним должно быть гармонично. Для этого хата постоянно ремонтировалась. Шел процесс.

Микки вывел друзей во двор и с гордостью указал дланью на то, что  было  содеяно. Дом и впрямь преобразился, став не таким кособоким и пасмурным как некогда. Бодрым цементом отсвечивали стены. Вздыбленный кочет на козырьке крыши всем своим видом уведомлял, что разворачивается атака, об отступлении никто не помышляет. С горемычным видом, отчасти высунувшись наружу, в будке сидел собака. Кот Палас, встав на задние лапы, скреб когтями вывешенную для просушки материю. Было безветренно и тускло светило осеннее солнышко. "Исключительно хорошо, бла!", – сказал Таймуразор, зацепив пролетавшую мимо эйфорию.

Скупо и не вдаваясь особенно в детали, Меланхолик поведал друзьям о том, как вызревают архитектурные планы и каким образом позже они воплощаются в жизнь. Для того чтобы муза,  накатившись ночью, по ходу дня  его не покинула, он требовал от подопечных дисциплины. В ремонте оказывали содействие родители и любимая жена Ивушка. Прежде чем взяться за дело, все переодевались в одинаковые костюмчики. Микки, понятное дело, верховодил. Вокруг дома, столбами охватывая его по периметру, была сооружена "подвесная линия". То есть, на возвышении примерно в два метра была натянута прочная проволока. Надев специальную жилетку с кольцом на спине, Меланхолик при помощи карабина из снаряжения альпинистов прикреплялся к возвышению – и далее его, полусогнутого и на весу, кто-то из помощников деревянным шестом, толкая в спину, передвигал по проволоке, дабы сделать возможным осмотр. Микки при этом, растопырив руки, жужжал как самолет или, напустив на лицо вдумчивость, простукивал стены ручкой мастерка. Процедура в точности была продемонстрирована и сегодня – исключительно для друзей. Прошло без сбоев, если не считать того, что за работу никто не собирался браться.

У Легопласа, который оставался пока вне поля видимости, тем временем вызрели оперативные планы. Он смекнул, что дом остался пустой – и шмыгнул внутрь, чтобы опохмелиться, если где-то удастся найти. А нашлось!  На столе среди множества наготовленной снеди стояли наготове несколько бутылок водки и домашнее вино, разлитое в графины. Из соображений предосторожности водку Легоплас не затронул, а вот к вину приложился с удовольствием, опустошив одна за другой две большие кружки. Наливал он из разных графинов, чтобы не так было заметно. Вино оказалось хорошее, да и довольно крепкое. Желудок было вздыбился вначале, но постепенно отпустил. И Легоплас стал заметно хмелеть – буквально на глазах, хотя и до этого был не трезвый. Поэтому из дома он вернулся во двор, где отыскал глазами скамейку в глубине кустов смородины – пошел туда и возлёг, практически сразу уснувши.

Вскоре послышался шум, компания переместилась со двора в помещение. Уселись за стол. Была откупорена водка. Пока насыщались, говорили мало. Лишь Дуброва высказал апатичную идею  насчет того, что Бодуна, быть может, удастся образумить при помощи маски и других атрибутов нынешнего киномира.  Для этого потребуется купить пистолет-имитацию (непременно массивный) и как-то извлечь его из глубины одежды перед Бодуном в пьяном апофеозе. Сказать, мол, что если ты, падла, бухать не перестанешь – скоро завалим по-настоящему! Тогда, типа, Бодун откажется от алкогольных возлияний.

– Разбежится! – не одобрил  Перламутров скептически.

Веселье постепенно наладилось. После сальных шуток, которые не возымели действия, потому что на каждого действовали по-разному, из недр кладовки была извлечена старая гитара, перевязанная на грифе бантом. Охмелевший больше других Колымага мелодично запел. У Таймуразора обнаружилась странная привычка, будучи пьяным, раздеваться по пояс – этим он не преминул похвастаться. Далее импульс самовыражения подхватил Перламутров, который, перетянув к себе музыкальный инструмент, неумело стал подергивать струны и глумливым голосом затянул песнь. В этом была фишка. Умение сочинять  и даже как-то исполнять собственные творения, пробудились у него относительно недавно. Удивительно, но песен накопилось достаточно для записи сольного альбома. К этой придури  (а как иначе можно назвать?) все относились настороженно, ибо были осведомлены о профанстве Перламутрова в нотной грамоте, навыках вокала,  умении "попадать в ноты" и т.д.

– Кстати, а где Легоплас? – забеспокоился Меланхолик на правах хозяина.

– Да во дворе, видимо, курит, – успокоил кто-то.

Когда подошло время передышки, Ивушка в обнимку с обожаемым  Микки провела гостей в залу. "О!" – хочется  сказать на этом месте. Ибо свежее дуновение идей присутствовало здесь в каждом проявлении новшеств: гобелены, накидки на мягкой мебели с бахромой,  дивное окаймление штор, свисающая до уровня окон люстра, подобранный в тон коврам кот Палас… Всё было восхитительно. Просто Ивушка была наделена вкусом, а  ее супруг – трудолюбием и стремлением не сидеть в хате, положив в руки.

Сфотографировались, чтобы подкрепить приподнятое настроение. Покрывшийся гусиной кожей, с редкой и светлой на груди волосистостью Таймуразор на общем фоне смотрелся вычурно.

Вернулись за стол, но по следующей рюмке налить не успели, потому что в этот момент в хату ввалился взвинченный и разгоряченный Пижмалгон. Ему было столько же, сколько и остальным лет, но из всех друзей Пижма выглядел наиболее моложаво. В этом оказывали содействие, как он уверял, неувядающая страсть к женщинам и современные танцы, которые изучались с целью не отстать от развития мира.

– И когда уже за дело возьмутся молодые, сколько можно напрягать старого коня?! – заявил он внешне недовольно, но вполне удовлетворенным голосом.

Позже, накатив "штрафную", а за ней и пару обыкновенных, Пижмалгон рассказал о причинах задержки. Его пригласили на более раннее время, но он припоздал, потому что ставил "затяжного". Так получилось. Просто встретил по дороге "старую любовь", в отношениях с которой в юности не все были расставлены точки. Нашлась тема для "шу-шу", вспомнились прежние интересы. Пригласила, в общем, она его к себе домой, чтобы перетереть. Пижмалгон  не оробел – не из того был десятка. Напугав, показал. Примерился. Поставил. И сразу, почти бегом, к друзьям, потому что время поджимало. Чуть задержался. А так, вообще, все у него было "пучком". Работал в Москве, устроившись в одну из приличных компаний. Не сказать, что "на дармовщинку", но шесть "листов" стабильно в месяц имел – не считая того, что  пропивалось. Жить, в общем, было реально, только, по собственному его эксклюзивному выражению,  "в корень достало жидовство".

Термин, который употребил Пижмалгон, не вполне всем был понятен, но смысл чувствовался. Не переспрашивали. Никто.

– Проблемы, конечно, какие-то в мире имеются, но под номером два. А первая – это пьянки Бодуна! – высказался Дуброва мрачно.

В глубине дома послышалась возня, какие-то вскрики, стук дверей – Микки, чтобы разобраться, вылез из-за стола и ушел, оставив Ивушку.

Дела, как вскоре он выяснил, были невеселыми. Мать, убираясь на огороде за прополкой грядок, обнаружила на скамейке спящего Легопласа. Причем, как она выразилась, был он "пьянее пьяных". Недоумение, собственно, вызывал не результат, а способ исполнения.
 
Меланхолик, недоумевая, вернулся к общей компании. Охмелевший Пижмалгон, освоившись среди бутылок, начал намекать, что пора запускать музыку – он, дескать, исполнит некоторые тусовочные танцы.

– Не знаю, как в дальнейшем сложится жизнь, буду ли я женат, но если "да", то для своей супруги предпочел бы одно из наиболее любимых имен: Верундий или Златогривка, – поведал Колымага с шармом романтики.

– Образы хорошие. Творческая косточка! – одобрил его идею Таймуразор.

– Наконец  наступил момент, когда я замечаю у своих друзей стремление к оригинальности! – одобрительно высказался Дуброва. – Не зря я призывал вас к перевоплощению имен – ведь это не просто слова и буквы, а их магия!

                *                *                *

За 20 лет, если вдуматься, схожих встреч было немало. Но эта, почему-то, наиболее всем запомнилась – даже настолько, что решили сотворить на ее основе литературное произведение. Каждый из «семерки» внес для этого посильную лепту. Пижмалгон, который более других был приближен к вере, благословил. Меланхолик взял на себя компиляцию обложки. Легопласу поручили сделать качественное фото. Таймуразор вызвался в домашней звуковой студии записать музыкальное сопровождение – soundtrack. Дуброва пообещал замолвить слово в столичном бомонде, чтобы будущий рассказ там не подвергли гонениям.

Ну а написание текста… Это самая сложная была задача, откровенно говоря. И всего два осталось претендента – Колымага и Перламутров. Но никто из них, понятное дело, не рвался браться за непростое дело, поэтому спорный вопрос пришлось решать методом подбрасывания монеты. После щелчка большого с участием указательного пальцев и множества изящных переворачиваний в полете, та упала гербом вверх.

В ходе последующей дискуссии друзья решили, что имена автора и участников проекта будут скрываться до последнего момента – городу К. незачем знать своих героев, пусть и дальше остается в неведении.


Апрель 2014, апрель 2015

(из сборника "Динамит")

*фото из авторского архива, на котором я первый справа